Текст книги "Hospital for Souls (СИ)"
Автор книги: Анна Элис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)
– Как же ты меня бесишь… – выдыхает Юнги, прикрывая глаза, и накрывает своей ладонью чонгукову, которая всё так же находится на его горящей щеке.
Это чистая правда, Юнги ничего не выдумывает. И не ждёт, что Чонгук ответит ему сию секунду или начнёт контактировать с ним. Но чужая ладонь начинает двигаться, и Юнги чувствует, как спустя пару мгновений тот проводит большим пальцем по его ресницам, призывая открыть глаза и взглянуть на него, но у Юнги не выходит набраться на это смелости. Он ощущает Чонгука физически, как собственную боль, – всем телом, каждой клеткой, даже нервными окончаниями. Но от этого, видит Бог, с каждой секундой становится лишь хуже. Невозможно вообще собраться ни с силами, ни с мыслями, невозможно перестать думать о заботе, которой внезапно оказывается слишком много. Однако Чонгук продолжает гладить его по векам и ждать, когда он осмелится, и совсем не торопит, как мог бы, – это тоже неслабо подкупает. И Юнги сдаётся: распахивает ресницы, устремляет взгляд прямо в его глаза и давит из себя еле заметную улыбку, приподнимая уголки губ. Чонгуковой настойчивости вообще нереально сопротивляться.
– Взаимно, – хрипит Чонгук, подбираясь ещё ближе.
Из-за влажной салфетки, которую он прикладывает к губе, ранку начинает жечь неимоверно; Юнги тихо шипит, сморщив лоб и опустив взгляд на дорогу, но свою ладонь с чонгуковой не убирает. Кажется, только касание их пальцев по-настоящему заставляет его отвлечься и только оно обезболивает. Особенно сейчас, когда Чонгук реагирует на его учащённое дыхание молниеносно и, приблизившись совсем вплотную, принимается дуть на раздражённую кожу. Юнги смотрит на его губы из-под опущенных ресниц и борется с накатившим желанием двинуться вперёд и прикоснуться к ним своими. Поцелуй – лучший способ сделать Чонгуку так же больно, как он сейчас делает, и единственный, чтобы вразумить, наконец, и развеять его мысли о том, что они друг другу что-то должны. Чонгук не обязан быть с ним, не обязан позволять подбираться к себе, не обязан даже делать все эти мелочи, от которых становится легче – водить пальцем по щеке, дышать в губы, смотреть в глаза. Юнги привык думать о других, ему родители железно втемяшили в голову, что эгоизм – это плохо. Чонгук же рос на абсолютно других исповедях. «Борись только за себя». «Никому не доверяй». «Не привязывайся». И он нарушил их все за один короткий вечер. Послал к чёрту смысл своего существования и изменил собственным убеждениям, которых твёрдо придерживался. Юнги очень хочет, чтобы Чонгук никогда не исчезал из его жизни, но он не может не задумываться над тем, чего же хочет сам Чонгук. Нужны ли ему такие слабости и зависимости, как эта. Нужны ли ему сильные связи вроде дружеской. И нужен ли ему Мин, ходячая катастрофа, Юнги.
– Зачем ты это сделал? – шепчет Юнги, сплетая их пальцы и опуская обе руки вниз – не может больше терпеть его нежные прикосновения к своему лицу. – Зачем спас меня?
– У меня был выбор? – Чонгук лениво моргает, отодвигаясь в сторону, но руку из хватки не вырывает, только смотрит на неё, обхваченную пальцами Юнги, внимательно.
– То, что ты натворил, приравнивается к самоубийству.
– Да, – Чонгук поднимает на него взгляд и долго смотрит. – К моему.
Юнги слышит подтекст, но не может понять, серьёзен ли Чонгук в своих словах. Действительно ли он ставит его жизнь выше своей или же вновь притворяется. Чонгук никогда не высказывал мысль, что Юнги что-то значит для него, напротив, он показывал только то, что ему до одного места, что с ним будет. А сейчас он стоит, сжимая руку Юнги сильнее, чем Юнги его, вглядывается в глаза, и интонация его строга, как никогда прежде. Как вообще понимать всё это?
– Это последнее, чего я хотел, – серьёзно отвечает Юнги и решает рискнуть – тоже кладёт свободную ладонь на его щёку.
И это до безумия нелепо – находиться с ним на обрыве, в шаге от воды, в которой можно было бы утонуть, чтобы избежать того, что их обоих ждёт уже завтра, но не торопиться отпускать его, а ещё больше тянуться. Юнги хочется, чтобы Чонгук смертельно сдавил его в объятиях, чтобы дал умереть, пока находится рядом. И самого его хочется сжать не меньше, но сил совсем нет, как и нет осознания, что они просто две груши для битья, висящие рядом, которые сильно надорваны и потихоньку пустеют.
Юнги не хочет, чтобы Чонгук опустел окончательно. Он готов принимать на себя все удары, и пусть они каждый раз будут такими мощными, подводящими к самой грани. Юнги соберётся и справится с каждой раной, каждым новым надломом, потому что он устойчив к боли, ему вовсе не страшно. Юнги готов ко всему, лишь бы только Чонгука никто не трогал. Лишь бы его оставили в покое и не грозились уничтожить любыми средствами. Юнги может взять всю эту боль на себя. Он способен пойти на такое.
– Не привязывайся ко мне, Чонгук.
Всегда сложно просить о том, о чём никогда бы не обмолвился, если бы не крайние обстоятельства.
Юнги не видит удивления на лице Чонгука после произнесённой им фразы, или обиды, или сожаления. Тот просто протягивает чистую салфетку, смоченную хлоргексидином, намекая, что остальное тоже было бы неплохо обработать, и присаживается рядом. Перед ними вода на несколько метров и деревья, затихшие в отсутствии ветра, перед ними одинокая холодная луна и мерцающие звёзды. И, наверное, это должно казаться романтичным и милым, но ни тот, ни другой не верят в подобные глупости, поэтому даже не обращают на атмосферу внимания. Чонгук достаёт из заднего кармана пачку сигарет, раскуривает сразу две и, не поворачиваясь к Юнги лицом, протягивает её, зажатую замёрзшими пальцами.
Вот тебе и вечер, о котором ты мечтал, думает про себя Юнги, вот сигарета, а вот Чонгук, находящийся рядом и касающийся твоего плеча своим. Вот он снова молчит, снова не выдаёт в себе ни чувств, ни эмоций, снова смотрит вниз задумчиво и опечаленно. Ты по этому так скучал? Этого ждал целые сутки?
Юнги кажется, что он только что совершил ошибку. Было глупо просить Чонгука не привязываться, когда сам привязался к нему давным-давно. Юнги просто испугался за него, не захотел портить жизнь. Прикинул, что только так сможет его сберечь, а о себе не подумал. Чонгук был нужен ему. Нужен больше, чем кто-либо. Только он заставлял его сражаться и не опускать руки даже в худшие времена и только ради него хотелось просыпаться по утрам и жить дальше. Чонгук не был для Юнги всем, он был многим. Но пока он был рядом, Юнги видел смысл буквально во всём, что его окружало.
Так и нужно ли было…
– Забавно, – грустно усмехается Чонгук, глубоко затягиваясь и выдыхая дым сквозь приоткрытые губы. – Я хотел попросить тебя о том же.
…всё портить?
========== Part 6 ==========
– Надо быть полным дебилом, чтобы вляпаться в такое дерьмо, – обрывочно слышит Юнги, присаживаясь за стол напротив Хосока.
Находящиеся в столовой студенты слишком шумные и радостные. Юнги смотрит на каждого в недоумении и немного щурится от головной боли, что настигла его после бессонной ночи. Думать о том, что у них с Чонгуком есть шанс выйти сухими из воды, на протяжении восьми часов подряд было глупо, но Юнги всё равно этим занимался вместо того, чтобы дать организму хоть немного восстановиться, а посему сейчас сильно мучается, проклиная собственную беспечность, а заодно и количество пар в расписании.
На Чонгуке, расположившемся на стуле рядом, как ни странно, голубые рваные джинсы и белоснежная футболка. Он выглядит слишком круто, но ярко для обычного своего образа, состоящего, как правило, из огромного чёрного свитшота, в котором могут поместиться сразу двое, и таких же чёрных джинсов. Мыслями он вновь целиком и полностью в рисовании: сидит сосредоточенным, тихим и активно заштриховывает крафтовый лист, не обращая ни на Юнги, приветственно машущего ему рукой, ни на Хосока с Чимином, что-то бурно обсуждающих, никакого внимания.
– О чём разговор? – интересуется Юнги, смотря на всех по очереди.
– Намджун в больнице. Ты не знал? – Чимин искренне удивляется, а потом обводит рукой помещение, указывая на присутствующих. – Уже весь универ в курсе.
Это возможность, спрашивает у себя Юнги, или намёк, что нам теперь точно конец?
Повернуться к Чонгуку и уставиться на него в ожидании выходит непроизвольно. Юнги смотрит долго, дольше, чем следовало бы, но тот не показывает и доли заинтересованности в разговоре. Юнги очень интересно, что творится в его голове, есть ли там хоть какое-то понимание произошедшего и рисков, однако Чонгуку, кажется, всё ещё плевать на свою жизнь и утопленные перспективы. По-другому Юнги не может объяснить, почему тот так вырядился и сидит, не выдавая в себе ни тревоги, ни беспокойства.
– И что дальше? – фыркает Юнги, облокачиваясь о стол, и принимается массировать виски.
– А то, что Намджун такое не прощает, – Чимин щурится, оглядывая его внимательно. – Слушай, это… это, случайно, не ты с ним подрался?
– Что? – вскидывает бровь Юнги и боковым зрением видит, как Чонгук прекращает рисовать.
– Ну, твоё лицо, – кивает на него Чимин. – Ещё вчера всё в порядке было.
Чонгук, который напряжён явно не меньше Юнги, всё ещё держит карандаш в воздухе, над бумагой, и от него, по всей видимости, не дождаться и минимальной помощи. Юнги нуждается хоть в какой-то поддержке, даже в «Отвали, Чимин, какого чёрта ты до него докопался?», но Чонгук не подаёт признаков жизни, несмотря на то, что прекрасно всё слышит через неработающие наушники и наверняка понимает, насколько важно его вмешательство. Юнги бесится от того, что тот помогает только тогда, когда никто их не видит, будто боится прилюдно вступиться, показаться перед другими настоящим, хорошим. Ты хреновый актёр, мысленно передаёт ему Юнги, у тебя на лице всё написано. И испуг за меня, и страх. И волнение. Чего ради нужно разыгрывать этот нейтралитет? Ради мнения Чимина и Хосока?
– Ни с кем я не дрался, – под нос бубнит Юнги, откидываясь на спинку стула и складывая руки на груди. – Завязывай нести чушь.
– У одного костяшки в мясо, – задумчиво тянет Хосок, уставившись на руки Чонгука. – У другого лицо. Даже не знаю, что думать.
– Так не думай, – не по-доброму цедит Чонгук, подскакивая на ноги, и сразу же, не дав сидящим за столом и секунды на то, чтобы прийти в себя и перестать на него шокированно пялиться, направляется прочь.
– Что это с ним? – поражённо прилетает со стороны Чимина.
Действительно, что?
Юнги смотрит ему вслед, силой мысли удерживая себя на стуле, и нервно дёргает коленкой, не в силах успокоиться после его резкого ухода. Непонятно, из-за чего Чонгук вспылил: из-за того, что Хосок втянул его в свои шерлоковские наблюдения, или из-за того, что связал их с Юнги вместе и намекнул на их причастность к госпитализации Намджуна. Так или иначе, наверное, стоило догнать его, сказать банальное «Не обращай внимание» и предложить покурить вместе или поговорить. Вот только Юнги будто прибили к сиденью, отобрали любую возможность подняться на ноги и проследовать за ним в их место. И это как-то неправильно. Так не должно, чёрт возьми, быть. Юнги не должен робеть перед ним, не должен стесняться делать то, что обычно делает. Не должен бояться защитить его перед друзьями. Они через многое прошли вместе, они столько всего пережили вдвоём, что теперь не может возникать даже мыслей о том, что помочь ему справиться стыдно. Ведь из-за него Юнги встал сегодня утром, из-за него собрал себя по частям, из-за него набрался смелости прийти в университет. Всё ради шанса вновь увидеть его. Стать его хоть и непрочной, но опорой. Юнги не хочет вспоминать их последний разговор и свою фразу, брошенную необдуманно. Это просто слова, они не имеют никакого веса. По крайней мере, не должны иметь для Чонгука.
Правда, смысл этих слов вдруг так сильно режет, особенно когда между ними разрастается расстояние, что у Юнги попросту не выходит сидеть, смотря на его спину, и бездействовать. Потому что это неправильно. Так не должно быть. Юнги не готов отпустить его вот так просто. И забыть, как тот тащил его наверх каждый раз одним своим присутствием.
– Чонгук! – громко зовёт он, наплевав на десятки удивлённо уставившихся на него глаз. Юнги волнуют только одни, владелец которых мгновенно застревает в дверном проёме столовой, развернувшись полубоком, и выжидающе смотрит на него, практически не дыша.
Забавно, гремит в ушах его голосом, я хотел попросить тебя о том же.
Но Юнги, вмиг оказавшемуся рядом, нет никакого дела до того, что он там придумал в своей голове.
*
В заброшенный туалет на пятом этаже они поднимаются молча, не пересекаясь взглядами. Просто идут напролом, расталкивая студентов, вышедших на перерыв в коридор, будто заранее сговорились и обсудили маршрут и конечный пункт, а по прибытии оба достают ключ, опрометчиво рванувшись открывать дверь и больно столкнувшись плечами. Юнги очень хочется спросить «Что это за поведение такое?» и «Зачем нужно было срываться на Хосока?», но Чонгук отвечать, как и всегда, не намерен, поэтому Юнги ничего не остаётся, кроме как просто позволить ему, ни в какую не пропускающему вперёд, повернуть ключ и заскочить в помещение первым.
– Какого чёрта с тобой происходит? – всё-таки не выдерживает Юнги, закрывая их на защёлку с внутренней стороны.
Чонгук очень злой, Юнги никогда прежде его таким не видел. Тот всегда сама уравновешенность и сдаётся в любой граничащей с опасностью ситуации. Притворяется мёртвым, чтобы прилетело меньше. Это природная мудрость и стратегическое мышление, выгораживает его Юнги всегда, это проявление смекалки, а не слабости. Юнги и сам это прекрасно понимает, но уже после того, как всё произошло – когда валяется на асфальте покоцанным и почти убитым. Вчера Чонгук впервые ввязался в драку. И бился он не за себя, а за него, Юнги – это самое страшное. Намджун точно мог уложить его одним мизинцем, однако не стал, даже не попытался. Лишь щедро дал шанс разрушить свою жизнь собственными же руками и приговорить себя к страданиям до конца своих дней. А тот, как дурак, повёлся.
– А с тобой? – направляясь к окну, Чонгук достаёт пачку сигарет с зажигалкой и бросает рюкзак на пол.
У Юнги страшно раскалывается голова, да и всё остальное болит не меньше. Наверное, действие обезболивающего, которое он принял глубокой ночью, уже закончилось, а это ему сейчас совсем не на руку, ведь из таблеток он ничего с собой не взял – просто не сообразил в утренней спешке.
– Что тебя дальше ждёт, Чонгук? – устало бубнит он, отворачиваясь. – Что он теперь сделает с тобой?
Раковина, стоящая по левую руку, кажется спасением: Юнги упирается в неё ладонями и опускает вниз голову, пытаясь дышать поглубже. Сюда он бежал, бежал, будто на адреналине, очень быстро, забыв о всех своих ушибах и наплевав на то, что организму необходим покой. Теперь он не чувствует ног и его укачивает от того, что вокруг всё плывёт, растекается. Даже спина Чонгука, который не удосуживается проверить, почему его голос так внезапно затих. Неужели ему опять всё равно?
– Меня Намджун уничтожит, – флегматично отвечает тот, смотря на улицу через просвет и делая очередную затяжку. – А что будет с тобой?
Ответ для Юнги слишком очевиден.
– А мне нахрен ничего не нужно без тебя, – честно шепчет он, ощущая, как медленно теряет силы.
Чонгук поворачивается ровно в тот миг, когда Юнги чувствует, что больше не может держаться прямо. Его рука, что до этого момента служила главной опорой, плавно соскальзывает вниз, ноги подкашиваются; он сильно ударяется о керамику сначала локтем, потом подбородком, а затем и вовсе падает на пол, стукнувшись о кафель затылком, но, даже находясь в угрожающем жизни состоянии, не зовёт Чонгука на помощь. Какая вообще разница, примчится он спасать сейчас или нет? Есть ли смысл верить в то, что когда-нибудь у них всё будет, как у нормальных людей? Что они тоже будут улыбаться, тоже будут творить какие-то глупости, будут ссориться и мириться, будут… просто рядом? Юнги думал всю ночь и жутко задолбался придумывать причины для дальнейшего существования без него. Чонгук сильный, в этом Юнги не сомневается, но он сильный, скорее, морально. Намджун же грёбанная гора мышц и физической мощи. Они не соперники друг другу. У одного против другого нет никаких шансов.
– Юнги, – Чонгук оказывается близко в один момент. И впервые зовёт его по имени. – Юнги, ты слышишь меня?
Это так больно – думать о том, что Чонгук боится за тебя. Что падает на грязный пол в своих светло-голубых джинсах, осторожно приподнимает, укладывая на свои колени, держит крепко в своих руках и дышит громко, встревоженно. Юнги становится так тепло, когда Чонгук его касается, так спокойно, что нет никакого желания говорить что-либо и показывать, что находится в сознании. Ведь стоит только подать голос, и Чонгук непременно бросит его здесь и уйдёт, сделав вид, что ничего не было, а Юнги не хочет расставаться с этой заботой. Он ощущает чонгуковы пальцы у себя в волосах – движения медленные, едва ощутимые, но от них кружится голова и сердце бьётся чаще, чем следовало бы. У Чонгука оно бьётся ещё быстрее, но, наверное, от того, что он испугался и резко рванул на помощь. А может быть, и не из-за этого.
Юнги запутался. Страшно запутался в своих чувствах к Чонгуку. Не должно в его объятиях быть так хорошо, не должно становиться легче всего лишь от нахождения с ним рядом. Не должны бежать мурашки по спине и рукам от того, что он гладит по голове, не должно рвать в клочья от ощущения его взгляда на своём лице. И самое главное, Юнги не должен бояться потерять всё это – каждую крупицу эмоций, что дарит ему Чонгук. Они не всегда положительные, есть и страх, злость, ненависть, агрессия, но все они настоящие, их можно прочувствовать.
У Юнги слишком много «не должен» сегодня. Но он уже не хочет в те времена, где единственной проблемой были постоянные избиения за любое неверное движение и неаккуратно сказанное слово. Сейчас в его мыслях только Чонгук и волнение за их судьбу.
– Не уходи, – неразборчиво хрипит Юнги, не открывая глаза.
– Что? – тихо переспрашивает Чонгук, наклонившись к его лицу.
Ощущать его дыхание на своей щеке невыносимо. Хочется то ли встать и убежать, то ли вцепиться и умолять не отстраняться. Тревога становится очень сильной – кажется, даже начинают дрожать губы, – и Чонгук наверняка всё замечает, но вряд ли понимает, что это не из-за нестерпимой боли во всём теле, а из-за трепета от их близости. Юнги мечется внутри себя, не понимая, откуда взялось такое сильное чувство, не знает, что ему делать со всем этим, и переживает только за одно – что Чонгук отпустит, и эта мясорубка внутри закончится.
– Не уходи, Чонгук, – он сжимает ткань его футболки в кулаке и держит крепко, даже отчаянно. – Пожалуйста, не уходи.
========== Part 7 ==========
Юнги понятия не имеет, куда едет. В машине играет грустная музыка жанра пост-панк, тело немного ноет от притупленной таблетками боли, а настроение можно описать только одним словом – апатия. Чонгук не пришёл сегодня в университет, не ответил на звонок Хосока и не появился вечером в своём дворе, где Юнги терпеливо его ждал. Думать о том, что Намджун за один день оправился, и Чонгука уже где-то прибили, не хотелось изначально, но Юнги всё равно начал. И до сих пор продолжает: мучает своё воображение жестокими картинками, на которых Чонгук весь в крови и не дышит, не может сконцентрироваться ни на чём. Наверное, если бы он переносил спиртное, он бы давно уже напился в хлам, чтобы забыть обо всём, что так сильно тревожит, но он знает: в этом нет никакого смысла. Легче не станет – банальная истина. Поэтому Юнги едет неизвестно куда, курит в открытое окно и грустно смотрит на пустую дорогу, освещённую ночными фонарями; подобная атмосфера всегда помогала ему успокоиться.
* flashback *
Чонгук ничего не говорит. И не уходит. В его кармане вибрирует телефон, но он, игнорируя звонок, продолжает водить рукой по волосам Юнги и вглядываться в его лицо. Юнги немного неловко от того, что пригрелся в его руках, отдышался, даже почувствовал себя лучше, и ему, по-хорошему, надо бы попросить у Чонгука прощения за то, что тот сидит из-за него на холодном полу в неудобной позе, вот только Юнги не может – боится спугнуть и остаться в одиночестве. Он не привык давить на жалость и прикидываться умирающим, но рядом с Чонгуком не получается по-другому. Только так можно обратить его внимание на себя. И сейчас, ощущая его тёплые руки, Юнги не хочет думать о том, плохо ли он поступает, притворяясь перед ним. Он хочет просто продлить момент. Ведь неизвестно, когда ещё выдастся возможность утонуть в чонгуковой нежности. И будет ли другой шанс.
– Почему синие? – тихо спрашивает Чонгук, перебирая пряди пальцами.
– Это красиво, – бубнит Юнги, не открывая глаза. – Тебе не нравится?
Трудно не догадаться, что Чонгук всё понимает. Вопрос в другом: почему тогда остаётся? Может быть, он тоже скучает по их молчаливым вечерам за сигаретой, может, тоже приходит только для того, чтобы побыть немного наедине? Может быть. Но спросить у него прямо у Юнги никогда не хватит смелости. Он и сейчас лежит, изо всех сил отгоняя дрожь, и переживает, что ляпнет что-то не то, и разговор закончится. Любая необдуманная фраза может стать поводом прекратить происходящее, а Юнги не готов сейчас остаться один. Он же не справится без Чонгука, не выдержит ни одной минуты в таком состоянии. Его будто сковало психологической зависимостью, с которой совсем не выходит бороться. А ещё стало страшно из-за того, что так сильно привязался к нему и уже не способен перетерпеть сильную боль без его помощи.
– Мне вообще всё, что с тобой связано, не нравится, Юнги, – Чонгук аккуратно, видимо, чтобы не сделать ещё больнее, обнимает.
И Юнги тонет окончательно. Летит стремительно на самое дно и падает своей изувеченной спиной на острые камни. Зачем Чонгук это делает? Зачем говорит одно, но доказывает другое? Он – единственный, кто по-настоящему заботится, единственный, кто понимает, каково это – потерять всякую надежду, единственный, кто сражается за него, не думая о последствиях. Чонгук – человек, который отдаёт свою одежду не потому, что хочет порисоваться, а потому, что ему самому холодно. Да, он грубый, да, прямолинейный и раздражающе тихий, но он настоящий, и у него, хоть он и скрывает это тщательно, большое доброе сердце.
Юнги думает, что Чонгук – это лучшее, что ему могла подкинуть судьба. Но вслух, как обычно, произносит другое.
– Взаимно, Чонгук, – еле слышно хрипит, утыкаясь носом в его шею.
Объятия становятся крепче.
* end of flashback *
Вслед за этим моментом в памяти Юнги всплывает ещё один: когда Чонгук, замёрзший без своей ветровки, держал руки на его лице и бережно обрабатывал на губе рану. Юнги только сейчас понимает, что вместо благодарности за то, что его спасли, он бросил в Чонгука резкое «Не привязывайся ко мне». Для чего он вообще сказал это? Для того, чтобы Чонгук ушёл и никогда больше не появлялся рядом? Юнги в тот момент был уверен, что именно он сам является причиной того, что Чонгука избивают. Они слишком часто мелькают вместе, взгляды Юнги на Чонгука и их якобы дружба создаёт некие подозрения для окружающих. Особенно теперь, после случая в столовой, когда Юнги громко крикнул его имя и побежал к нему, сломя голову. Юнги жалеет, что вновь привлёк к нему внимание, и не знает, как можно всё исправить, но сильно хочет извиниться перед ним. Именно поэтому, наверное, неосознанно едет в то самое место – к гаражам и водоёму.
На улице темно, дело близится к ночи; на небе снова россыпь из звёзд. Юнги видит свет фар вдали и замедляет ход, пытаясь подъехать к Чонгуку максимально тихо, но тот не оборачивается, даже когда Юнги паркуется рядом и громко хлопает дверцей, оповещая о своём прибытии. Лишь двигается чуть вбок, освобождая для него место на капоте, пододвигает к нему распечатанную пачку сигарет и, еле слышно шмыгнув носом, возвращает взгляд к воде.
– Тебя сегодня не было, – говорит Юнги, присаживаясь рядом и закуривая. – Только не говори, что ты прятался здесь весь день.
Чонгук грустно усмехается.
* flashback *
– Неожиданно, – с сарказмом говорит Намджун, размещаясь на кушетке полусидя и поправляя одеяло.
– Можешь хоть убить меня. Мне плевать, – серьёзно начинает Чонгук, смотря ему в глаза. – Его не трогай.
– Даже так, – Намджун, кажется, слегка удивлён. – Какая преданность.
У Чонгука на лице ноль страха. Намджун не понимает, притворяется тот или действительно обезумел. Чонгук посмел заявиться в палату, не побоявшись худшего исхода, встал совсем рядом, посмотрев свысока, и заявил, что готов пожертвовать жизнью, лишь бы только к Юнги больше не лезли. Наверное, его слишком часто били по голове и он растерял способность здраво мыслить. Других объяснений у Намджуна нет.
– Думай, что хочешь.
Громкий смех тоже не вызывает у Чонгука эмоций. Он вообще стоит уверенным в себе, невозмутимым, чем и бесит неимоверно. У Намджуна был чёткий, грамотно выстроенный план, в котором не могла случиться осечка, но Чонгук всё порушил, придя сюда сегодня и попросив для Юнги свободу. А Намджун ненавидит, когда кто-то встревает в его планы.
– Всё должно было произойти иначе, – выдыхает, наконец, он. – Юнги должен был прибежать сюда и умолять оставить тебя в покое, а я должен был великодушно пообещать не убивать тебя. И всё, рыцарство у меня в кармане.
– Ему нет никакого дела до меня.
– Да-да, – ухмыляется Намджун, поднимая на него взгляд. – Он сказал мне то же самое про тебя.
И улыбается уголком губ, увидев проскользнувшее недоумение на лице Чонгука. Тот ведёт себя слишком очевидно для человека, которому до Юнги «нет никакого дела». Намджуну хочется сломать каждую кость в его теле и бросить его бездыханным перед Юнги – посмотреть, как тот отреагирует, и дать уяснить раз и навсегда, кому тут на кого плевать, а кому – нет. Лично сломать, не прося об этом у своих пешек, поиздеваться морально. Бить его по одному и тому же месту, чтобы он корчился от боли и умолял остановиться. Чтобы и в мыслях больше не появилось приходить сюда и ставить такие ультиматумы.
– А знаешь, – Намджун задумчиво щурится, складывая руки на груди, и хмыкает. – Я, пожалуй, соглашусь, – Чонгук, осознавая, что тот не мог с такой лёгкостью дать согласие, недоверчиво морщит лоб. – Я больше не буду трогать Юнги. Но тебя я…
– Спасибо, – перебивает тот и, развернувшись, сразу же направляется на выход.
– Сочтёмся, Чонгук, – язвительно прилетает в спину.
* end of flashback *
Это странно. Видеть, как Чонгук усмехается, странно. Юнги смотрит на него, вглядывающегося то ли в красиво переливающуюся воду, то ли в звёздное небо, и не может понять, что видит в нём сейчас. Безмятежность, умиротворение? Может быть, счастье?
– Что-то случилось? – осторожно интересуется он.
– Нет, – Чонгук поворачивает на него голову и хмурится. – С чего ты взял?
– Тебя сегодня не было, – повторяет Юнги.
– И что? – тот затягивается и выпускает дым в другую сторону.
Юнги не знает, что ответить. Чонгук со своим «И что?» прав – мало ли какие дела у него могли быть, он никого не обязан в них посвящать. Они не лучшие друзья, чтобы всё друг другу рассказывать, но Юнги всё равно почему-то становится обидно за то, что Чонгук даже элементарно ответить ему не может.
– Зачем ты это делаешь?
– Что «это»? – выбрасывая сигарету, бормочет Чонгук.
– Отталкиваешь.
В чонгуковом взгляде, который тот резко поднимает, лишь печаль и боль, какое-то неприкрытое сожаление, которое он не может выплеснуть наружу. Юнги внезапно становится его жаль, но это чувство кажется незначительным на фоне злости, которая овладевает им из-за того, что даже сейчас Чонгук перед ним закрывается. Не этого Юнги хочет, доверяя ему всё, даже собственное здоровье, не этого желает, оказываясь рядом каждый раз. Юнги важно, что у него на душе. О чём он думает, что чувствует, за что переживает. И его жутко раздражает, что для Чонгука это не имеет никакого значения.
– Не понимаю, о чём ты.
– Да иди ты к чёрту! – взрывается Юнги, соскакивая с капота и, проделав пару шагов вперёд, выкидывает сигарету в воду. – Я ехал сюда, чтобы извиниться, но сейчас…
Чонгук сводит брови, смотря на него с непониманием.
– Да, извиниться, – настойчиво повторяет Юнги, встав прямо перед ним. – За то, что вместо того, чтобы поблагодарить тебя, наговорил всякой ерунды вроде «Не привязывайся ко мне».
– Ерунды?
Слова, вылетающие на эмоциях, – самые честные, это известно обоим. Юнги задерживает дыхание, сообразив, что сболтнул лишнего и потихоньку начинает отступать, не в состоянии выдержать пристальный взгляд Чонгука на себе. Тот настойчиво ждёт, пока он пояснит, и даже, кажется, не шевелится, а Юнги нечего сказать ему в ответ, абсолютно нечего. «Я не так выразился»? «Это не то, что ты подумал»? «Тебе послышалось»? Каждый вариант дебильнее предыдущего.
– Это полная чушь, – тихо признаётся Юнги, делая ещё один шаг в сторону своей машины. – Я понятия не имею, зачем тогда сказал тебе это.
Чонгук ожидаемо молчит. Только смотрит на него внимательно, будто боится упустить какую-то деталь, слово, мелочь, и практически не моргает. Это сложно – выносить весь этот океан чувств в одиночку, и Юнги рад был бы, если бы Чонгук забрал себе хоть что-то, но тому вряд ли нужна такая ноша на сердце. А даже если и нужна, он всё равно об этом не скажет.
– Я… – Юнги осекается, поджимая губу, и начинает пятиться назад, всё дальше от него. – Мне нужно домой.
Избежать разговора – единственный верный выход.
Юнги быстро отходит, намереваясь уйти, но Чонгук, подлетев к нему за один миг, хватает за локоть и разворачивает к себе. В его глазах уже нет сожаления и боли, лишь мольба – Юнги не может понять, за что именно; в его прикосновении к щеке аккуратность и нежность, которые на первый взгляд ему чужды, а его сердце вновь бешено колотится. Юнги не хочет, чтобы они оба натворили сейчас глупостей, но не может сопротивляться, потому что сам желает такой близости, сам в ней нуждается. И он действительно готов отказаться от всего на свете, когда Чонгук прислоняется своим лбом к его, обхватив его лицо ладонями, и прикрывает глаза, почувствовав, как тот делает то же самое.
– Не уходи, Юнги, – шепчет в губы и держит его крепко, даже отчаянно. – Пожалуйста, не уходи.
Комментарий к Part 7
Я решила включить отзывы, потому что без них вообще не понимаю, есть ли смысл торопиться с продолжением, и нужно ли это кому-то.
========== Part 8 ==========
– Чонгук… – Юнги приподнимает обе руки и осторожно обхватывает чонгуковы запястья, пытаясь отстранить его от себя.