Текст книги "Hospital for Souls (СИ)"

Чонгук сильно ударяется лопатками, падая спиной в дверь, за которой без вести пропал Юнги. Выдержка закончилась на второй минуте его отсутствия, дыхание сбилось окончательно; Чонгук не смог больше ждать, поэтому суетливо блуждал по комнате, стараясь утихомирить своё безрассудное влечение, свою неуравновешенность и готовность на всё, что угодно, ради того, чтобы вновь прикоснуться к Юнги. Сейчас он продолжает с собой бороться, понимая, что их разделяет лишь тонкая дверь, которая, к слову, не заперта, и кое-как терпит, и контролирует себя и своё желание ворваться в ванную и завершить то, что Юнги начал.

– Чонгук? – доносится обеспокоенный голос Юнги.

– Ты ушёл, предложив мне подрочить на тебя, растягивающего себя в душе, – тихо произносит Чонгук, прикрывая глаза и прислоняясь затылком к двери, и выдыхает: – Что с тобой не так?

– Я хочу… чтобы всё было в лучшем виде, – запинаясь, говорит Юнги. Чонгук не хочет думать, почему тот так тяжело дышит. – Ведь мы… ты…

– Юнги, – перебивает Чонгук, сморщив лоб. Слышать его надрывный хриплый голос невыносимо. – Я прошу тебя, – он громко сглатывает, переворачиваясь на бок и упираясь в дверь лбом и плечом. – Иди уже ко мне.

Звуки льющейся воды затихают, свет, что был виден сквозь узкую щель над полом, гаснет; Юнги аккуратно приоткрывает дверь, стараясь не стукнуть ею Чонгука и неуверенно высовывает голову, потому что стесняется оказаться перед Чонгуком абсолютно голым, пусть и в темноте, в которой ничего не видно. Ещё и с лубрикантом в руке.

– Никогда больше не оставляй меня так надолго, – шепчет Чонгук, протягивая к нему руку, и гладит его большим пальцем по щеке.

– Меня не было несколько минут, – почти беззвучно отвечает ему Юнги, высовываясь практически полностью, и, торопливо закрыв дверь, сразу же встаёт к нему вплотную.

– Да, – тот целует его во влажную горящую щёку, а свободной рукой гладит по голой спине. – Я чуть с ума не сошёл.

Вновь это окутывающее чувство правильности происходящего и принятия действительности. Чонгук тянет Юнги за собой, пятясь обратно к кровати, водит мягкими губами по его скулам, целует ресницы и понимает, что для того, чтобы Юнги чувствовал себя максимально расслабленно, ему тоже нужно раздеться. Но не спешит. Ему хочется, чтобы Юнги сам это сделал, сам избавил его от одежды, а себя от излишней неловкости, поэтому находит вслепую его ладони, перехватывая рукой тюбик со смазкой, и кладёт их на кромку джинсов, безмолвно намекая, что готов расстаться с ними прямо сейчас.

Юнги раскидывает на части по всей комнате – то от смущения перед Чонгуком, то от тепла в его объятиях, то от грязной похоти. Он будто чувствует всё разом, но не может объяснить себе в этом ворохе эмоций ровным счётом ничего. Это какое-то безрассудство – раздевать Чонгука, опускаясь перед ним на колени, и касаться губами его груди, напряжённых мышц пресса, низа живота. Ещё чуть-чуть ниже, и Юнги точно разорвёт в клочья, потому что господи, Чонгук, как же долго я мечтал иметь возможность прочувствовать каждый сантиметр на твоём теле, зацеловать тебя всего целиком. Чонгуку не до сантиментов. Он боится только одного – что их прервут прямо сейчас и не дадут до конца насладиться друг другом. Поэтому он тянет Юнги к себе, целуя его продолжительно, сладко, укладывает в кровать, такого размякшего и разнежившегося от напора, и не собирается больше медлить. Ему изначально не нужно было водить рукой по члену, чтобы возбудиться, ему достаточно было прикрыть глаза и вслушаться в низкий прокуренный голос Юнги. Чонгук – фетишист, готовый кончить, когда тот просто что-то шепчет ему на ухо. И у Чонгука уже нет никаких сил. Он торопливо выдавливает на ладонь гель чёрт знает в каком количестве, размазывает его по всей длине, кусая одновременно горячие, влажные губы Юнги, и, даже не подумав предупредить его, всё же проталкивает в него пальцы, на которых ещё осталась смазка. И для обоих это становится нестерпимо физически. Юнги изнывает, громко вдыхая носом воздух, утягивает Чонгука на себя за шею, будто просит прекратить растирать его стенки, разводить внутри пальцы, и взять его нормально, потому что я готов, чёрт бы тебя побрал, что ты делаешь, я не могу больше выносить это. И Чонгуку слышна каждая его просьба и мольба, точно на телепатическом уровне, и ему не нужно ничего объяснять, потому что он думает о том же самом. Он проталкивает головку не так медленно, как мог бы, просто потому, что по-другому не получается, входит до конца, окончательно потеряв голову в процессе, и отпускает губы Юнги, прекращая их терзать.

Юнги стоит отдышаться, привыкнуть; у него ходит ходуном грудь, сводит пальцы на ногах, сердце норовит выскочить. Чонгук вновь касается губами его щеки, стараясь его успокоить, а сам еле справляется, понимая, что то, что он так долго себе представлял, о чём беспрестанно думал, происходит прямо сейчас. Что Юнги, дышащий надрывно и хрипло его и только его, что в этой постели, в этой комнате, этом мире они лишь вдвоём. Что нет ничего дороже этого самого момента, что он никогда не повторится. И Юнги благодарен каждой клеткой своего тела. За то, что Чонгук так сильно влюблён в него, за то, что разделяет его чувства и забирает себе всю ту боль, от которой они оба так давно не могли избавиться. Юнги впервые не боится разреветься перед ним, излить ему душу, но осознаёт, что как бы его не захлёстывало сейчас эмоциями, момент для этого совсем не подходящий.

– Я люблю тебя, Чонгук, – произносит он, перехватывая инициативу и кротко касаясь его губ своими. – Я люблю тебя, – шепчет, целуя в уголок. – Люблю тебя, – а затем в щёку. – Люблю…

Больно.

Чонгук срывает его ладони со своего лица, целует грубо, чтобы заткнулся и перестал так глубоко и зверски ранить, и, зажмурившись от того, как отчаянно Юнги, обвив руками его шею, хватается за плечи, прося простить, начинает двигаться в нём длинными быстрыми рывками. Чонгук не готов, он до сих пор не готов сказать ему, что он тоже, и так безумно, что жить с этим чувством внутри для него выше всех сил человеческих. Что не бывает такой любви, что это что-то другое, что это «что-то» где-то выше уровня сознания. Юнги неистово вопит, умоляя сбавить темп, потому что просто боится взорваться от контраста чувств и отключиться, навсегда потеряв возможность запомнить их первый раз. Ведь Чонгук ловит каждый его хрип, ведь, подсунув ему под лопатки ладони, до подступающих кровоподтёков вонзается в кожу ногтями. Потому что именно так и любит Чонгук – до боли, до воплей, до крика. И Юнги понимает, почему он ведёт себя так. Юнги сам бы повёл себя так же. Он действительно хочет, чтобы Чонгук продолжал толкаться в него остервенело, чтобы раздирал его морально, заставляя выгибаться, чтобы стискивал зубы, пряча свои вздохи и стоны. И чтобы любил Юнги сильнее, дольше, и не смел прекращать до тех пор, пока не рухнет совсем без сил.

Чонгук движется в одной амплитуде, не сбивается ни на одну секунду, лишь судорожно выдыхает, слыша все до последнего «Пожалуйста, Чонгук», сорванные с губ самого красивого и горячего на свете Юнги, и не может не стараться ещё больше. Неважно, с кем они были до этого момента, неважно, кого так же умолял не останавливаться Юнги и кого раскатывал по кровати Чонгук. Главное, что сейчас они вместе, что Юнги может чувствовать каждый глубокий толчок, всю чонгукову силу, которой его прибивает к постели. И это невообразимо – не ощущать ни душу, ни тело, и жить только одним человеком, дышать только им и думать только о нём. Юнги сжимает плотно веки и, в поисках губ Чонгука, беспорядочно тычется своими в каждое место, которое в этой дикой тряске может поймать и до которого выходит дотянуться. Но лишь мысленно выкрикивает «Чёрт!», а за ним «О боже…», когда Чонгук меняет угол и двигает своими мощными бёдрами слишком резко.

– Я хочу тебя слышать, – задыхается Чонгук, сбавляя темп до ужасно ленивого, и начинает трахать Юнги слишком медленно, страстно, вбиваясь каждый раз до упора. – Хочу знать, насколько тебе хорошо со мной.

Юнги не умеет стонать, как шлюха, но умеет сорванно вдыхать воздух, издавая при этом хрипы, от которых Чонгуку так яро сносит крышу. И прямо сейчас он готов оторваться по полной программе, потому что чересчур чувствителен и открыт в таком тягучем темпе, чересчур ярко ощущает Чонгука в себе и чересчур остро воспринимает любые его просьбы.

– Я вижу звёзды, – давит из себя банальщину Юнги, вплетая пальцы в его взмокшие волосы и касаясь его лба своим. – Настолько мне хорошо с тобой.

– Мало, – Чонгук касается губ, но не целует Юнги. Лишь наслаждается тем, как тот облизывает и прикусывает их каждый раз, стоит только что есть сил толкнуться в него.

– Остальное слишком запредельно, чтобы суметь описать.

Чонгука устраивает. Он нежно касается губ Юнги, целует его, будто в последний раз в своей жизни, и не ускоряется пока, не ведёт себя с ним, как животное. Юнги очень жарко от мысли о том, что в этот самый момент они занимаются не сексом, а любовью, что отвечают своей тихой искренностью на все скопившиеся за эти годы вопросы. И он мечтает о том, чтобы Чонгук никогда и никого не целовал больше так, как его, и чтобы ни от кого не терял так же голову. Юнги вынесет любую боль. Но с этим справиться точно не сможет.

Эта ночь, безусловно, лучшее, что случалось в их жизни. Юнги теряется во времени и попросту прекращает считать, сколько минут или часов они находятся в этой квартире, в этой кровати. Чонгук выносливый и ненасытный, и периодически всё же срывается на бешеный темп, заставляя Юнги царапать его плечи ногтями и просить не быть таким напористым. Чонгук, конечно, прислушивается и даёт ему всё. Всего себя, все свои силы и чувства, и даже не заикается о том, чего бы хотел получить от него взамен. Ведь пока он чувствует Юнги всем своим телом, ему ничего не нужно. Пока Юнги прижимается, пока тянет на себя ближе и просит ещё и ещё, Чонгук не смеет требовать у него хоть что-то. Потому что выпадать вместе с Юнги из этого мира потрясающе, а остальное не имеет значения. Потому что быть рядом с ним самым слабым до сумасшествия хорошо, и сейчас это самое главное.

Юнги начинает ощущать себя уязвимым. Его накрывает постепенно, волнообразно, и он понимает, что ни он, ни Чонгук уже не в состоянии оттянуть момент. Чонгук не стал бы доставать ладони из-под его спины и опираться на локти, не стал бы разрывать поцелуй и наклонять голову, дыша ему в ухо. Не стал бы так прогрессивно ускоряться, если бы не чувствовал приближающуюся разрядку. Но почему-то именно в этот миг в квартиру начинают настойчиво ломиться, а вслед за стуком по тихой маленькой комнате раздаётся яростное «Открывайте, или я вынесу эту дверь». И Чонгук останавливается.

– Нет, – тихо говорит Юнги, вжимая его в себя пятками и умоляя не прекращать. – Только не сейчас, Чонгук.

– Он убьёт нас обоих, – шепчет на ухо тот, еле держа себя в руках от того, что Юнги, хоть он и прибит к кровати, и обездвижен, а всё равно умудряется пару раз опуститься на его член.

– Да плевать, – выдыхает Юнги, обвивая его руками, ногами ещё крепче.

Чонгук перед ним таким бессилен. Он прижимается к его губам своими, что бы тот не дай Бог не застонал в голос, пока будет кончать, зажмуривает глаза, продолжая ритмично вбиваться в него, и вновь теряет связь с реальностью, в которой к ним ломится разъярённый Намджун, неизвестно на что готовый. Потому что да, Юнги, ты прав, плевать. И на Намджуна, и на то, что с нами будет, и вообще на всё. Чонгуку до одного места, наступит ли завтра и есть ли у него шанс спастись. Лишь бы только успеть сделать то, чего Юнги так хочет. Чонгук мечтает об этом и сам, но желание Юнги для него всегда будет в приоритете.

Юнги никогда в своей жизни не чувствовал такого. Не существует в языке подходящих слов, фраз, формулировок, чтобы объяснить, каково это. Когда в теле будто разом ломаются все кости, рвутся нервы, замирают все системы органов, когда чувства словно отрывает вместе с кожей, а эмоции превращают душу в месиво. Юнги видит под закрытыми веками крупномасштабные структуры вселенной, видит чёртовы звёзды, про которые недавно врал Чонгуку, и спрашивает у себя лишь об одном – если это не самый мощный оргазм в его жизни, тогда что это?

Приходится разжать губы и отстраниться, чтобы суметь отдышаться, пока Чонгук делает несколько коротких рывков, а затем напрягается всем телом и выстанывает что-то тихо, абсолютно неразборчиво, успевая выйти в самый последний момент. Юнги думает, что у них у обоих сейчас остановится сердце, что они умрут прямо здесь, в этой постели, держась друг за друга, поэтому тянет задыхающегося Чонгука к себе и обнимает, утыкаясь в его плечо носом и мягко поглаживая его влажную спину. И время окончательно останавливается, а громкость посторонних звуков со стороны двери словно падает до минимума. Чонгук ныряет ладонью под его поясницу, обвивает аккуратно за талию, а кончиками пальцев другой руки гладит его по коленке, ведёт рукой вниз по внутренней части бедра и сходит с ума, ощущая, как потряхивает до сих пор Юнги и какой он по-прежнему чувствительный. Реагирующий даже на самые осторожные прикосновения.

Намджун продолжает стучать в дверь кулаками, ногами, угрожает, что спалит весь этот дом, что заставит их ползать перед собой на коленях и молить о пощаде, а Юнги его будто не слышит. Лишь подставляет шею под сухие поцелуи, которыми Чонгук осыпает его кожу, улыбается, чувствуя себя самым счастливым на свете, и размышляет над тем, что теперь точно не боится умереть.

Потому что Тэхён был прав в тот день. В этом теперь нет никаких сомнений.

Любовь – это всё. И это всё, что мы о ней знаем.

========== Part 23 ==========

– Чонгук, – тихо говорит Юнги, нехотя выползая из его объятий. – Надо убираться отсюда.

– Каким образом? – усмехается тот, приподнимаясь на локти и пытаясь рассмотреть его в темноте.

– Есть план, но… – Юнги собирает чонгуковы вещи, разбросанные рядом с кроватью, и бросает ему их, намекая на то, что медлить нельзя. – Он немного безрассудный.

– Выпрыгнуть в окно? – шепчет Чонгук, торопливо натягивая на себя свитшот, а за ним – бельё с джинсами.

– Почти, – улыбается ему одевающийся Юнги.

Звуки настырного стука в дверь затихают. Чонгук и Юнги не настолько глупы, чтобы понять, что, скорее всего, Намджун побежал к своей машине за какими-нибудь инструментами, и уже вскоре, вернувшись, выломает замок, влетев внутрь и совершив на эмоциях что-то по-настоящему ужасное. Он точно не будет осторожничать с ними, в этом сомнений нет. Поэтому Юнги, быстро принеся им обоим обувь, находит на подоконнике зажигалку, прося Чонгука осветить ей пространство хоть немного, и расправляет на кровати плед, поправляет ковёр, прячет лубрикант под подушкой. Иными словами, делает всё, чтобы Намджун, увидев квартиру, решил, что их здесь попросту не было.

– Что-то я не очень настроен умирать сегодня, – тянет Чонгук, когда Юнги заканчивает суетливо бегать по комнате и подходит к нему вплотную. – Даже если смерть наша наступит в один день.

– Этот дом очень старый, – не реагирует на его слова Юнги. – Настолько, что на нём ещё осталась пожарная лестница, – он делает несколько шагов к окну, которое выходит не на парковку, а во двор, отворяет его и высовывается практически наполовину. – Я, конечно, не уверен, что она выдержит, но другого выбора у нас сейчас нет.

– Просто потрясающе, – с сарказмом цедит Чонгук, хватая Юнги за талию и оттаскивая его в сторону. – Отойди. Я первый полезу.

– Даже не думай, – недовольно шипит Юнги, пытаясь протиснуться. – А если она сломается?

– Вот и узнаю.

Отпускать его страшно. Юнги нервно покусывает губу, наблюдая за тем, как Чонгук забирается на подоконник с ногами, как он аккуратно ступает на балку, которая, должно быть, поржавевшая и скользкая, и с тревогой провожает его, начинающего медленно спускаться вниз, взглядом. Если Чонгук упадёт с такой высоты, он или умрёт, или останется инвалидом, и именно об этом не может перестать думать Юнги, пока смотрит, как фигура Чонгука отдаляется от него, постепенно приближаясь к земле. Ведь если с Чонгуком что-то случится, в этом будет вина Юнги, потому что всё это было его идеей. И от этого ему очень не по себе.

У Юнги акрофобия с детства, и он понятия не имеет, как ему справиться с собой и настроиться на то, чтобы шагнуть на эту лестницу и начать по ней спускаться к Чонгуку, спрыгнувшему на асфальт и зовущему к себе рукой. От Намджуна получить не так страшно, как решиться на такой побег. А вдруг тот поймает? Вдруг ворвётся в этот самый момент, и Юнги ничего не успеет предпринять? На голову наваливаются все жуткие мысли разом. И боязнь, и испуг, и опасение, и паника. Когда-то давно родители водили Юнги к специалисту, который сказал, что фобий на самом деле не существует. Что люди не боятся высоты, они боятся упасть. Что люди не боятся темноты, они боятся того, что в ней прячется. Прямо сейчас Юнги было плевать на высоту. Он боялся упасть. Растратить из-за эмоционально нестабильного фона силы, потерять сознание и рухнуть вниз. Возможно, он бы даже ничего не почувствовал, но это его никаким образом не успокаивает. Успокаивает только Чонгук, смотрящий наверх в ожидании и никуда не убегающий без него. Юнги громко сглатывает, затаскивая себя на подоконник, шумно и разом выдыхает, опустив напоследок веки, и крайне заторможенно высовывает ногу, ища ей опору, а затем, сильно дрожа от трусости, хватается за железную ступеньку рукой. Сердце громко колотится, в глазах немного темнеет, но Юнги не прекращает повторять себе, что справится. Ради Чонгука, ради себя. Ради них. И, немного приведя себя в чувства, понимает, что необходимо закрыть окно, иначе Намджун точно догадается, как они скрылись отсюда, поэтому, еле держась в равновесии, тянется к пластмассовому крючку на створке, прикрывая окно до конца.

Недолгий путь вниз кажется Юнги самым мучительным из всего, что ему удавалось пережить. Он старается дышать глубже, думать о чём угодно, только не о происходящем в данный момент, но всё равно сильно пугается, когда не чувствует опущенной вниз ногой никакой опоры. Эта лестница сломана? В ней не хватает ступенек? Страх накатывает с новой силой. Но в этот же самый миг Юнги ощущает на своей лодыжке чонгукову ладонь и слышит ласковое «С возвращением на Землю» родным голосом. И, осознав, что всё-таки смог преодолеть этот кошмар, открывает глаза, повернувшись к Чонгуку, и позволяет ему подхватить себя, спустив вниз и утащив в свои крепкие объятия.

– Я ещё никогда в жизни так не боялся, – цепляется за его шею Юнги.

– Да, – шепчет Чонгук, утыкаясь губами в его лоб. – Я тоже.

Освободиться от навязчивого страха в чонгуковых руках у Юнги постепенно, но выходит. Всё вокруг будто замирает, все нерешаемые проблемы начинают казаться пустяком, чем-то незначительным. Юнги приподнимает голову, наталкиваясь на чонгуков взгляд, и, приблизившись к его губам, целует бережно, мягко – так, будто благодарит и попросит за всё это прощения. Для Юнги очень важно, что Чонгук не спешит уносить ноги, прячась от надвигающейся угрозы, и что, видя его состояние, остаётся рядом и чувственно отвечает на поцелуй, позволяя окончательно успокоиться. И паника потихоньку уходит.

Юнги влюблён. Он так сильно влюблён, что не может объяснить даже себе, как такое возможно. Он отпускает чонгуковы губы, чтобы вновь признаться в своих чувствах, но, вспомнив, как грубо Чонгук заткнул его тогда, в кровати, не находит на это смелости, поэтому снова целует. На улице совсем тихо, спальный район погрузился в сон, и Юнги совсем не хочет отпускать Чонгука и уходить отсюда, но обстоятельства требуют. И разорвать поцелуй, и найти наощупь его ладонь, и расплыться в широкой улыбке, увидев в глазах напротив взаимность.

– А теперь… – говорит Юнги, быстро целуя его в губы, и загадочно щурится. – Бежим.

Он подрывается с места, потянув Чонгука за собой, несётся к машине, стоящей неподалёку, и смеётся, слыша за спиной такой же искренний смех. Для них обоих снова не имеет значение, что будет завтра, они живут только этим моментом. Юнги от души веселится, когда запрыгивает в салон, открытый Чонгуком, следит за ним взглядом через лобовое, пока тот бежит к водительскому, и разворачивается к нему, захлопнувшему дверцу, всем корпусом, любуясь красивым профилем, отточенными движениями и светящимися, даже горящими глазами.

– Куда едем? – выезжая из двора, интересуется Чонгук, продолжая улыбаться.

– Туда, где он нас не найдёт, – двигается к нему Юнги.

– На берег? – Чонгуку стоит огромных усилий не отвлекаться от дороги.

– На берег, – отвечает тот и протягивает руку к его волосам, принимаясь играть с прядями пальцами.

Им нужно ещё немного времени наедине. Ещё немного поцелуев, обжигающих прикосновений и сбившегося от близости дыхания.

Об остальном они подумают потом.

*