Текст книги "Hospital for Souls (СИ)"

Автор книги: Анна Элис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

– Тэхён… – виновато произносит Юнги, подходя к нему и осторожно кладя руки на его плечи. Намджун наплевал на его завывания сразу – сел в машину, завёл двигатель и, включив погромче музыку, откинулся на сиденье, закрыв глаза. – Мне так жаль…

– Ничего, – мычит Тэхён, глотая слёзы, и вытирает глаза рукавом старенькой износившейся кофты. – Ты здесь ни при чём.

Дверца машины распахивается с громким щелчком, и Намджун высовывается на улицу, одарив Юнги непонимающим взглядом.

– Садись уже, – звучит, как приказ.

– Минуту, – отвечает ему Юнги и вновь смотрит на прячущего глаза Тэхёна. – Я не знал ничего о вас, клянусь.

– Нет никаких нас, – давит в себе отчаянный смешок тот, поднимая, наконец, голову. – Иди, Юнги, – Тэхён грустно улыбается, шмыгая носом, смотрит на него добродушно, до абсурдного понимающе и робко начинает пятиться назад. – Не заставляй его ждать.

– Прости… – Юнги морщит лоб от обиды, перемешенной со стыдом. – Если бы я мог, Тэхён, я бы всё отдал, чтобы избавить тебя от этой боли.

Тэхён благодарно кивает ему, поджав губы, и, растирая без того красные глаза, медленно скрывается из виду, оставляя Юнги стоять на месте и ненавидеть эту жизнь.

Если так выглядит чёрная полоса, то Юнги не верит в то, что за ней последует белая. Не в этой жизни, не в его случае.

Кажется, то самое неизбежное только что наступило.

Комментарий к Part 15

Я никогда этого не прошу, но послушайте, пожалуйста, песню, которая играла на балу и под которую Юнги и Чонгук должны были танцевать: https://vk.com/wall-149273802_4167

И ещё. Если Вам уже сейчас морально тяжело читать, не продолжайте. Добрый совет.

P.S. Во избежание вопросов, отвечу сразу: смертей здесь точно не будет.

========== Part 16 ==========

Юнги плохо.

Не потому, что над ним нависает не Чонгук, не потому, что ладони, которые давят на его грудную клетку сверху, не Чонгука, и даже не потому, что член, который он чувствует в себе, не Чонгука, а потому, что, зажмуривая глаза и отрицательно мотая головой от всей абсурдности ситуации, именно его Юнги вновь представляет на месте Намджуна.

У Намджуна Чонгука железная выдержка и уважение к тому, что Юнги не очередная шлюха с растраханной задницей, а обычный парень, который из-за принципов и личных соображений не вступает в сексуальную связь с кем попало, даже если того требует физиология. И который в связи с этим не особо опытный, когда дело касается секса. И это чонгуково поведение очень подкупает: настолько, что Юнги готов расслабиться под ним и прекратить закусывать губы, лишь бы только стало незаметным то, как явно они дрожат от каждого действия Чонгука, и шумно тянуть воздух через нос, не имея возможности попросить у него хотя бы пару секунд, чтобы привыкнуть и перестать утопать в этом океане чересчур ярких эмоций. Чонгуковы движения медленные, до дикости страстные; Юнги хочется, чтобы тот не прекращал целовать его в шею и линию подбородка и хрипло шептать что-то невнятное, но до безумия красивое, неопошленное, рифмованное. Юнги не романтик и считает, что в сексе тоже нет ничего романтичного. Это просто физический контакт ради удовлетворения полового влечения, некая связь, форма биологического общения. Но секс с Чонгуком – это нечто невообразимое. Потому что Чонгук громко дышит и – Юнги уверен – кое-как сохраняет равновесие, чтобы не сорваться с цепи и взять его грубо и в ритмичном темпе. Потому что Юнги сам уже не может думать ни о чём другом, кроме как о их долгожданном единении, и молить высшие силы дать им время на то, чтобы они продолжали вспарывать друг друга как можно дольше.

Чонгук бесится – это чувствуется, – жутко бесится от того, что Юнги давится своими же стонами, смыкая челюсти и не давая себе показать, как же ему хорошо сейчас, как ему хочется освободиться от комплексов и страха и показать Чонгуку, что всё это – каждая секунда их близости, каждый вдох Юнги запаха чонгуковых волос, каждый выдох Чонгука в и без того распалённую кожу Юнги – будто приступ эйфории, какого-то неземного счастья. Поэтому он снова подставляет ему свою истерзанную шею, надеясь, что в итоге на ней ни одного живого места не останется от этих настойчивых поцелуев и засосов, слабо давит пятками на его поясницу, заставляя буквально падать на себя сверху, и требует ещё, ещё и ещё. Потому что секс с Чонгуком – это нечто невообразимое. Потому что Юнги настолько не в себе, что, ведя ладонями по его сильной спине, плечам, железным мышцам на руках с явно выраженными от напряжения венами, ощущает кончиками пальцев зарубцевавшиеся раны, оставленные когда-то «друзьями» Намджуна, подсохшие царапины, ссадины. Потому что до этого момента их не ломали, нет, это было лишь глупым баловством, чего не скажешь о том, что происходит сейчас: как им подрывает ко всем чертям нервную систему, как они борются всеми оставшимися силами, чтобы не заорать на всю комнату «Я ненавижу тебя», «Прекрати», «Отпусти меня». И как хочется выть в голос, потому что какой бы сильной ни была эта ненависть, а в висках пульсируют только стыдные «Господи, как же я схожу с ума по тебе» и «Я больше не могу без тебя. Опомнись».

Юнги сквозь закрытые веки видит, какое изумительное у Чонгука тело. Видит ямочки на подкачанных ягодицах, длинные пальцы, которыми тот обхватывает его дрожащие колени, видит дёргающиеся от сокращения мышцы на руках и груди и натянутую на них гладкую кожу. Бесподобное зрелище. Можно съехать с катушек от одного только мимолётного взгляда на него. Юнги весь сжимается, когда Чонгук начинает оглаживать тыльной стороной ладони его бока, низ живота, считать фалангами его выпирающие рёбра, и боится признаться, что ещё никогда и ни с кем не чувствовал ничего подобного. Что впервые так возбуждён и впервые теряет голову от одного понимания, что этот момент – самый интимный во всей его жизни.

Невыносимо.

Но Чонгуков поцелуй в губы делает ещё больнее. Тот не кусается, хотя мог бы, не терзает нежную кожу зубами, даже несмотря на то, что, прибивая его к поверхности кровати своими крепкими бёдрами, планомерно ускоряется, и ему уже очень сложно контролировать себя. Напротив, он зажимает губы своими сильно-сильно и удерживает Юнги именно так, чтобы тот не смел больше завывать, пусть и тихо, и чтобы почувствовал, наконец, что должен освободиться и довериться. Но Юнги не может даже представить, как это сделать, потому что Чонгук, который, к слову, тоже не железный, неожиданно перехватывает его руки в свои, фиксирует их около головы, сплетая их пальцы, и внезапно входит в него очень резко. И Юнги пронзает до несдержанного крика. Он вопит Чонгуку прямо в губы, шепчет, отстраняясь, обрывисто «Чёрт» и «Не надо, пожалуйста» и чувствует, что ещё чуть-чуть и кончит себе же на живот, потому что Чонгук, двигаясь всё быстрее и быстрее, то и дело проходится своим твёрдым прессом по его члену, зажатому между ними, и внутри Юнги его так чертовски много, что уже невозможно терпеть и оттягивать неизбежное. Это какое-то безумие, не должно быть так потрясающе в подчинении Чонгуку, но Юнги, уже неспособный притворяться, плюёт на всё и сразу: запрокидывает голову, ещё сильнее зажмуривая глаза, стискивает зубы и громко скулит, ощущая, как Чонгук мягко закусывает его тонкую поалевшую кожу на шее и одномоментно коротко проталкивается всё глубже.

Оттянуть момент не получится – Юнги не может сдерживать себя рядом с Чонгуком, – и он не знает, что будет хуже – оргазм, накрывший его так быстро, или оргазм от секса с… Намджуном. Юнги, пусть и живёт в иллюзиях, находясь в его руках, но он умеет различать их с реальностью. Старается, если быть точнее, однако не спешит убеждать себя в том, что это шикарное тело, которое он обвивает ногами за торс и руками за шею и не чонгуково вовсе, и что так активно и с наслаждением трахает его сейчас тоже не Чонгук. Что все эти «Ты такой красивый, Юнги», «Не прячься от меня, Юнги», «Прошу, открой глаза, Юнги» произнёс не Чонгук, что сухие, пухлые губы, ощущаемые кожей на подбородке и лице, не чонгуковы, что удовольствие, которым Юнги накрывает слишком мощно, не от их с Чонгуком слияния.

Да и пошло оно всё к чёрту. Юнги всё равно мысленно с ним. И всегда будет. Он готов ослепнуть, чтобы не видеть, кто его трогает, но не готов расстаться с фантазией, что к нему прикасается Чонгук. Юнги полоумный и немного поломанный: ему дорога к психологу, а лучше – к психоаналитику. Ему пора в клуб анонимных помешанных и влюблённых. Что и кто ещё может ему помочь? Что способно оттащить его в настоящий мир и не вцепляться так остервенело ногтями в кожу на плечах Намджуна, выкрикивая то, что невозможно держать в себе от столь красочных эмоций? Кто может спасти его и раскрыть ему глаза?

Юнги сипло и часто дышит, когда Намджун удлиняет рывки, прислоняясь своим лбом к его, чтобы поймать губами каждый его вдох, эту искреннюю отдачу и неразборчивые мольбы сжалиться и прекратить начатое, и, так и не сумев предотвратить то, чего больше всего боялся, напрягается каждой мышцей в своём теле, отчётливо слыша, как бешено бьётся и своё, и намджуново сердце, и тонет в этом ворохе дорогих одеял и простыней, позволяя Намджуну продолжать толкаться внутрь, пусть и терпеть это становится нестерпимо больно. Физически и не только. Намджун, несомненно, более опытный, и не кончает, как оголодавший по сексу девственник, практически в самом начале, поэтому Юнги приходится молча выносить этот ад до самой последней секунды, до накатившего на Намджуна удушья, до его глухого стона в конце. А потом прикрывать глаза, чувствуя, как тот слазит и падает рядом, хватая ртом воздух, и обзывать себя свихнувшейся тварью, которая пошла на всё это лишь бы хотя бы на несколько минут стереть из памяти то, как чонгуковы губы касались чужих.

– Ты так умоляюще мычал… – усмехается Намджун, прикрывая глаза.

– Заткнись, – Юнги неряшливо оттирает с кожи на животе свою же сперму и натягивает одеяло до плеч, пытаясь прикрыться.

– Да брось. Тебе ведь понравилось, – Намджун поворачивает на него голову и насмешливо улыбается. – Или ты всегда так быстро?

– Не льсти себе, – обрывает Юнги, нервно теребя ткань пальцами.

– Во второй раз будь посдержаннее, – произносит тот и поднимается на ноги, сразу же направляясь к валяющемуся на полу пиджаку.

У Намджуна огромный дом и не менее огромная спальня, в которой кроме массивной кровати, пятиметрового стеллажа с книгами вдоль стены, покрашенной в тёмно-зелёный, и панорамных окон ничего больше нет. Юнги смотрит в потолок, прислушиваясь к его шагам, звуку открывшегося окна и чирканию зажигалки и очень хочет сдохнуть прямо сейчас. Потому что к телу липнет постельное бельё, потому что спина страшно ноет от перенесённой нагрузки, а губы всё ещё немного дрожат. И самое страшное в этом, что весь тот спектр чувств, в котором Юнги прямо сейчас захлёбывается, подарил ему не Намджун, а воображаемый Чонгук и их ненастоящий, но очень явственный секс.

– Я устал, – выдыхает Юнги и утыкается лицом в подушку, лишь бы больше не видеть Намджуна.

– У тебя ровно десять минут, чтобы отдохнуть, – Намджун глубоко затягивается, стоя совершенно голым у окна, и вглядывается в вид за стеклом. – Я слишком ненасытный, когда дело касается тебя.

Чего не скажешь обо мне, хочется ответить Юнги.

Намджун, безусловно, хороший любовник, думающий в процессе не только о себе. Но он не Чонгук, и в этом вся проблема. У Юнги нет к Намджуну никаких чувств, кроме истинной ненависти и страха, и рядом с ним не видится нормальное будущее и спокойная жизнь. Даже в кровати, на самом пике, между ними не проскакивает искр. Их союз – это рутина и скука, разбавленная насилием от неподчинения и едкими комментариями в адрес друг друга: именно так это видится Юнги. И именно этого он всеми силами пытается избежать.

Из коридора, а точнее из холла на первом этаже, раздаётся звонок в дверь, и Юнги приподнимает голову, вопросительно уставившись на Намджуна и наморщив от непонимания лоб. Звонок давит на уши и орёт без остановки, чем неистово напрягает, но Намджун продолжает невозмутимо стоять и даже попыток не предпринимает, чтобы сдвинуться с места.

– Откроешь, может быть? – подаёт голос Юнги, озираясь на дверь и вслушиваясь в непрекращающуюся трель.

– Я раздет. Открой сам.

– А я нет? – начинает злиться Юнги.

На кровать с подачи Намджуна прилетает слегка помятая белая рубашка и трусы, валяющиеся до этого момента на полу. Юнги хочется одеться как можно скорее, спрятать эти красные пятна по всему телу и скрыться от холодного ветра, который гуляет по комнате из-за открытого окна. И он совсем не понимает, кого могло принести в дом, находящийся на окраине города, в такое позднее время.

– Я не собираюсь никуда идти, – Намджун выбрасывает сигарету в окно и поворачивается к нему лицом. – И вообще, меня бесит, что он здесь вечно ошивается.

– Да кто «он»? – бормочет Юнги, натягивая на себя трусы и просовывая руки в рукава. – О ком речь?

– Сходи да посмотри, – Намджун плавно подходит к Юнги, сидящему на краю кровати, наклоняется к его губам и мягко давит на плечи, раздвигая ему ноги и укладывая его на спину. – Иначе я заставлю тебя скакать на мне прямо в этой рубашке. Как тебе такой ультиматум?

– Я схожу, – на автомате выдаёт Юнги.

Для него нет ничего хуже, чем вновь оказаться под Намджуном.

Юнги юрко вырывается, соскакивает с кровати и, позабыв о штанах, бежит прочь – в коридор, к лестнице, ведущей на первый этаж. Кто-то очень настойчивый держит палец на звонке и не прекращает давить на него ни на секунду, и Юнги совсем не хочется думать, что это Тэхён, но все мысли сконцентрированы почему-то на нём и его желании поговорить с Намджуном. Ведь тот не выслушал Тэхёна около машины, не дал шанса сказать ему что-то важное, а Тэхёну, по всей видимости, это было необходимо. Вот только почему Намджун озвучил «Вечно ошивается?». Неужели Тэхён настолько отчаялся, что уже не в первый раз обивает порог его дома?

На Юнги одна рубашка, кое-как прикрывающая его задницу, а на шее, будто красной сыпью, с десяток засосов, и ему заранее стыдно перед Тэхёном за свой внешний вид и полное отсутствие объяснений, но даже это не отменяет того, что Юнги нужно открыть эту дверь. Иначе Намджун разозлится. А Тэхён… возможно, обидится. Но какие у Юнги есть варианты? Что он, не желающий его обманывать, может сказать? Прости, Тэхён, я обдуманно дал Намджуну? Извини, я пытался не стонать под ним, но у меня ни черта не вышло? Бред. Юнги не знает, что делать, – может, стоит резко отворить и просто сбежать отсюда? – и крепко держит в ладони дверную ручку, боясь её повернуть. Как же ему вести себя с эмоционально нестабильным Тэхёном?

– Ну долго ждать ещё, Намджун? – слышится из-за двери.

Не тэхёнов голос.

Это что ещё за фокусы?

– Я забыл ключ! – доносится следом. – Давай спускайся!

Юнги с силой дёргает дверь на себя, шокировано уставившись на Сокджина, за спиной которого стоит опешивший Чонгук, и неосознанно принимается хлопать глазами.

Да вы, должно быть, прикалываетесь?

– Какого… – Юнги смотрит на них по очереди, приоткрыв от удивления рот. – Чёрта…

– Вопрос хороший, – озлобленно бросает Сокджин, толкая Юнги внутрь, и затаскивает за собой Чонгука, который, увидев Юнги, кажется, потерял дар речи. – Ты вообще охренел? – обращается Сокджин, очевидно, к Намджуну и, тут же бросив Чонгука прямо перед Юнги, всё ещё держащим дверную ручку в ладони, подрывается к лестнице. – Это и мой дом тоже, придурок!

Стоп.

И мой дом тоже?

Юнги, хоть и не выдаёт в себе этого, но находится на грани истерики. Он еле держится, чтобы не схватиться руками за голову, упасть на пол и рассмеяться на всю округу.

Намджун всё знал, верно? Поэтому притащил Юнги сюда и воспользовался им, зная, что его таким увидит Чонгук? И Сокджин об этом знал? Поэтому привёл Чонгука в дом, когда заметил что Намджун с Юнги уехали вдвоём с мероприятия?

Захлопнув с размаху дверь, Юнги поворачивается к Чонгуку, стоящему в паре шагов от него, и громко сглатывает, увидев на его лице такое же точно непонимание происходящего. Сверху доносятся матерные крики, принадлежащие Сокджину и Намджуну, звуки падающих со стеллажа книг, а Юнги не обращает на них никакого внимания, потому что не может перестать смотреть на Чонгука и взглядом просить у него прощения. За эти засосы на шее и взъерошенные волосы, за усталость на лице и раскрасневшиеся щёки. За то, что он стоит перед ним без штанов. У Чонгука тоже смята рубашка на груди – наверное, дело рук Сокджина, – а пряди, находящиеся около лица, спутаны, и в его взгляде так же проскальзывает извинение, которое Юнги не заслуживает и которое уже точно ничего не исправит.

– Привет? – шепчет затраханный Намджуном Юнги.

Чонгук выглядит виноватым. Юнги понимает, что его сюда тоже пригласили не для того, чтобы кино после выпускного бала посмотреть. Они оба взрослые люди и не обязаны отчитываться друг перед другом за что бы то ни было, но Юнги, смотря в чонгуковы глаза с такого ничтожного расстояния, всё равно сильно ревнует его за решение приехать к Сокджину домой и раскатать его по постели. Юнги не хочет, чтобы Чонгук касался Сокджина. И не может перестать морщиться, представляя, как нежно и медленно тот вбивается в тело Сокджина, как говорит ему что-то личное на ухо, как покорно увеличивает амплитуду по чужой просьбе. Юнги не думает, что должен быть на месте Сокджина, для него Чонгук – не сексуальный объект (разве что в те моменты, когда между его, Юнги, ногами оказывается Намджун). Не этого он от него хочет. Только шанса на совместную жизнь. Одного крохотного шанса. Юнги – трус и болван, который давным-давно мог всё наладить, сказав Чонгуку прямо, что хочет быть с ним, что сбежит от Намджуна ради их счастья вдвоём, что сделает что угодно, лишь бы кроме них и их чувств в этом мире ни для того, ни для другого ничего больше не имело значение. А теперь? Сможет ли он всё исправить? Сможет вернуть обратно доверие?

– Привет, – отвечает Чонгук чуть опухшими губами, зацелованными Сокджином.

Сомнительно.

Юнги улыбается грустно, опуская взгляд в пол, тянет рубашку вниз за края, стараясь хоть как-то прикрыть ноги, и тяжело выдыхает.

Звучит, как конец.

Да, Чонгук?

Доигрались. Оба.

========== Part 17 ==========

– Может, оденешься? – язвительно бросает Сокджин, отставив на стол пустой стакан и вновь взглянув на Намджуна, стоящего перед ним в одних штанах.

– Может, заткнёшься? – тот выдыхает дым в открытое настежь окно и вновь затягивается, не собираясь даже поворачиваться к нему лицом.

На улице уже стемнело, время давно не детское, и Юнги был бы счастлив оказаться сейчас в своей крохотной квартире, где от односпальной кровати до барной стойки всего пара шагов, но вместо этого он вынужден сидеть на диване, на противоположной стороне которого разместился Чонгук, молчаливо смотрящий в пол, и делать вид, что ему до одного места разборки Сокджина и Намджуна. Юнги старается хотя бы мысленно перенестись к себе домой, укрыться от всего этого дерьма под своим тонким одеялом. Спрятаться, чтобы перестать чувствовать такой сильный стыд перед Чонгуком за случившееся. Но кому здесь есть дело до его желаний?

– Скоро я буду жить здесь не один, – продолжает Сокджин. – Так что, будь добр, ходи по дому в одежде.

– Что? – вскидывает бровь Намджун, усмехаясь.

– Что? – вторит ему Юнги, переводя взгляд на Чонгука.

Чонгук похож на статую. Юнги не уверен, что тот вообще дышит, зато прекрасно видит, что он не двигается. Чонгук в какой-то прострации и будто отрешён от реального мира. И его можно понять, ведь буквально несколькими минутами ранее он, как и Юнги, узнал, что Намджун и Сокджин – сводные братья. Это стало для него шоком. Юнги неизвестно, почему Сокджин утаивал это от Чонгука, ведь они знакомы давным-давно, но он совсем не удивлён тому, что данную информацию скрыл от него Намджун.

– Чонгуку негде жить, – поясняет Сокджин. – У меня большой дом и свободная кровать. Складывать умеешь?

– Негде жить? – Юнги вновь смотрит на Чонгука, но тот даже не пытается сделать вид, что намерен ответить.

– За языком следи, – Намджун, подходя к Сокджину, кивает ему в сторону Юнги. – Вообще-то, он такой же жилец этого дома, как и ты.

Что, чёрт возьми, здесь происходит?

До Юнги не сразу доходит смысл произнесённых Намджуном слов. Но потом он вспоминает, как уверенно тот заявлял, что вскоре они съедутся и ничьё мнение при этом учитываться не будет, и все вопросы разом отпадают.

Все. Кроме того, когда это Чонгуку стало негде жить.

Юнги начинает тихо, истерически смеяться, откинув голову на спинку дивана, и прикрывает глаза. Почему Чонгук не рассказал ему? Почему не поделился? Теперь, получается, Сокджин – самый близкий для него человек? Юнги впервые в жизни не хочет оказаться догадливым. Но что ему ещё думать, если те сначала целуются на глазах у всего университета, а потом заявляют об обоюдном желании жить вместе?

– О, так у нас здесь общежитие теперь? – издевательски ухмыляется Сокджин. – Может, пора разграничить территорию?

– И стены заодно уплотнить, – не остаётся в долгу Намджун. – Боюсь, меня стошнит, если я услышу, как ты стонешь под ним.

– Хватит, – цедит сквозь зубы Юнги.

Чонгук сильно зажмуривает глаза и опускает вниз голову. Он выглядит совершенно отчаявшимся, сдавшимся. Не собирающимся встревать и что-то кому-то доказывать. Юнги не понимает, как тот может сидеть рядом безэмоциональной куклой и железно молчать, пока Намджун открыто его оскорбляет. Не понимает, что движет им – какое чувство, какая беда, проблема. И очень хочет взять его ладонь в свою и пообещать, что они справятся, что бы там у него ни стряслось, поклясться, что вместе они преодолеют любые трудности. Вдвоём, без чьей-либо помощи.

– Хорошая мысль, – Сокджин делает ещё один шаг вперёд и встаёт к Намджуну вплотную. – Не хочу подпрыгивать от криков Юнги. Это ведь только дело времени – когда ты изобьёшь его в следующий раз. От привычек же так сложно избавиться… верно, Намджун?

– Рот закрой, – ёмко изрекает тот, не выдав в себе ни единой эмоции. – Или первым, на ком я начну избавляться от привычек, будешь ты.

– Я сказал хватит! – кричит Юнги, подскакивая на ноги.

Все трое резко поворачивают на него голову и смотрят не то изумлённо, не то требуя объяснений. У Юнги нет никаких объяснений, он просто хочет, чтобы Намджун и Сокджин заткнулись, а Чонгук обратил на него внимание. И плевать он хотел на последствия, ему жизненно необходимо прекратить весь этот абсурд, иначе у него просто крыша съедет.

– У меня есть квартира, – во взгляде Юнги, адресованному Сокджину, решимость. – Если я перееду сюда, она будет пустовать. Чонгук может остаться у меня.

– Исключено, – вмешивается Намджун.

– Я буду жить здесь. С тобой, – выделяет Юнги, слабо мотая головой. Ему уже всё равно на себя и свою жизнь. Главное, не допустить, чтобы Чонгук и Сокджин стали друг другу ещё ближе. – Тебе этого недостаточно? – Намджун ничего не отвечает, устремляя взгляд в пол и пожимая плечами. Зато Сокджин с предложением Юнги явно не согласен. – Ну что вы на меня смотрите? Так будет лучше для всех.

– Нет, – отрезает Сокджин. – Чонгук будет жить со мной.

– Да в чём твоя проблема? – не выдерживает Юнги.

– А твоя? – интонация у Сокджина грубая. – Почему ты не хочешь с ним жить? – он складывает руки на груди и опирается поясницей о края стола. – Что между вами?

Юнги смотрит на Чонгука, взглядом умоляя о помощи, но тот то ли не понимает, то ли понять не хочет. У них обоих в глазах бегущая строка «Давай сбежим отсюда», но они оба не предпринимают и малейшей попытки послать своих фальшивых соулмейтов к чёрту и уйти куда угодно, лишь бы подальше от этого места. Потому что оба идиоты. Оба не способны перечить тем, от кого зависит их дальнейшая судьба.

– Так и будешь молчать? – спрашивает у Чонгука Юнги.

И ожидаемо получает в ответ игнор.

Это слишком. Чонгуков взгляд, чонгуковы сомкнутые губы. Чонгуков отказ поддержать. Юнги хочется орать что есть силы, биться лбом о пол и стены, махать руками… Что нужно сделать, чтобы Чонгук очнулся от своей безучастности и отстранённости? Юнги готов пойти на всё. Размозжить себе голову, ослепнуть, потерять разум, господи, да что угодно. Только бы прекратить эту пытку – быть неважным и ненужным для Чонгука.

Тишина бьёт Юнги по ушам. Все несказанные Чонгуком слова обрушиваются на него огромной волной и оглушают до нестерпимой боли. Юнги оглядывает каждого по очереди, ожидая услышать хоть что-то в ответ, и, так ничего и не дождавшись, забивает на всех и всё сразу: затягивает потуже ремень на брюках, хватает с подлокотника свой пиджак и направляется к туфлям, раскиданным около выхода.

– Знаете что? – в его голосе чистая злоба и агрессия. – Идите вы все нахрен, – Юнги обувается, накидывает на себя пиджак, встав напротив огромного зеркала, и смотрит на отражение Намджуна с нескрываемым пренебрежением. – Делайте, что хотите. Скальтесь друг с другом, меряйтесь членами, решайте, кто и где будет жить. Мне плевать, – он переводит взгляд на Сокджина и долго всматривается в него. – Хочешь знать, что между нами с Чонгуком? – Сокджин тоже смотрит на него не отрываясь и практически не моргает. – Ненависть, – выплёвывает Юнги. – Сильнейшая. Взаимная. Ненависть.

Никто не останавливает Юнги, когда, с сарказмом отдав присутствующим честь, он с психу отворяет дверь и также с психу её за собой захлопывает. Юнги руководит гнев, который взять под контроль невозможно, и ненависть, и, конечно, любовь. Три мощнейших чувства, не захлебнуться в которых, будучи в эмоционально нестабильном состоянии, попросту нереально. Он шагает вперёд по пустой широкой дороге, окружённой деревьями, и даже не думает о том, что находится за городом, где общественный транспорт не ходит. До ближайшей остановки минимум час, на Юнги неудобный костюм и жёсткие туфли, но он упрямо продолжает идти вперёд, не обращая внимание ни на что. Даже на звук захлопнувшейся двери и догоняющих его шагов. Юнги не нужно оборачиваться, чтобы понять, кто именно следует за ним по пятам. Только один из трёх оставшихся в доме мог пойти домой пешком. И только одному перед Юнги необходимо извиниться.

Юнги не хочет ничего слышать и не собирается останавливаться: шагает всё дальше и дальше от дома, считая тусклые фонари, совсем не освещающие улицу, и пинает попадающиеся по дороге камни. Шаги за спиной не умолкают, не звучат никакие слова вроде «Постой» или «Не убегай от меня», но даже если бы Юнги и услышал их, чёрта с два он бы подчинился. Чонгука хочется прибить к этому сухому асфальту, выместить на нём всё – каждую отрицательную эмоцию, все переживания, страдания, всю боль, – а потом сесть с ним рядом и молчать. Слышать, как он мычит и пытается отдышаться, видеть его недоумение во взгляде и мольбу о помощи и ничего, ничего совершенно не делать. Поступить с ним так, как он поступил. Дать ощутить это сполна. Может быть, тогда до него дошло бы, наконец, как это мерзко – чувствовать себя одиноким. Как это обидно, когда тебя бросают без минимальной поддержки.

Никогда прежде Юнги не был так зол. Он рвётся вперёд, не оборачиваясь, но вслушиваясь в чужие шаги, и всё больше ускоряет темп – для того, чтобы они с Чонгуком как можно быстрее скрылись от взора Намджуна и Сокджина. Чтобы остались только вдвоём посреди безлюдной ночной дороги. Лишь тогда Юнги сможет сделать то, о чём без остановки думает последние десять или пятнадцать минут.

Боль – вот что Чонгук, по мнению Юнги, заслуживает. Раздирающая, заставляющая выть, скрестись ногтями о поверхности. Юнги слишком на эмоциях сейчас, слишком нелогичен в суждениях. Слишком ослеплён своими запутанными чувствами. И только поэтому он, почувствовав на своём плече мягкое прикосновение чонгуковой ладони, резко поворачивается и бьёт его по лицу со всей силы. Он больше не может держать в себе гнев. Он бессилен перед своей ненавистью к Чонгуку.

Ткань пиджака трещит, кисть руки от соприкосновения о твёрдую кость безбожно ноет. Юнги шипит, стиснув зубы, но делает вид, что ему плевать на то, как Чонгук падает на асфальт, не устояв на ногах, и, прикрыв ладонью место удара, устремляет на него поражённый взгляд. Чонгуку наверняка не больно – он слишком шокирован действием Юнги, – зато несомненно страшно и холодно. А ещё, возможно, он не знает, как поступить сейчас: развернуться и уйти обратно к Сокджину или дать Юнги сдачи, чтобы больше не смел вымещать на нём агрессию. Но Юнги не собирается ему подсказывать.

– Что, снова нечего сказать? – он не двигается с места, смотря на Чонгука свысока, и горько усмехается. – Я другого от тебя и не ждал.

– По лицу? – тот отталкивается ладонью от асфальта и, поднявшись на ноги, встаёт прямо напротив него. – Надо же.

– Знаешь, лучше быть таким трусом, как я, – Юнги засовывает руки в карманы и смотрит на Чонгука с вызовом. – Чем таким слабаком, как ты.

Боль – вот что Юнги, по мнению Чонгука, заслуживает. Раздирающая, заставляющая выть, скрестись ногтями о поверхности. Чонгуку срывает тормоза от одной, казалось бы, безобидной фразы, а за ними и остатки разума. Ты ведь именно этого дожидался, да, Мин Юнги? Чонгук бьёт его по тому же месту, по которому только что получил сам, вот только упасть не даёт: хватает за ткань пиджака, удерживая его, махающего руками, на весу, и бьёт второй раз – снова туда же.

– Дерёшься как ребёнок, – изнеможённо смеётся Юнги, выпутываясь из его рук и отшатываясь назад.

Кожу на месте удара зверски жжёт, она будто лопнула или сильно потрескалась. У Юнги кружится голова и всё плывёт перед глазами, особенно Чонгук, который сам замедленно хлопает ресницами, пытаясь сфокусироваться на чём угодно. Но Юнги в прямом смысле слова собирает волю в кулак, подаётся вперёд, забив на собственную слабость, и вновь замахивается на Чонгука, одним ударом заставив его свалиться и начать надрывно кашлять.

– Зато не теряю голову из-за ревности, – шепчет Чонгук, сплёвывая слюну на асфальт.

Но Юнги слышит.

Они здесь одни, нет даже ветра, из-за которого могли бы шуметь деревья, и Юнги долбят по ушам эти чонгуковы хрипы и попытки вдохнуть воздух поглубже, но он стойко держит дистанцию, потому что знает: стоит только подойти к нему, коснуться его щеки своей пыльной ладонью, заглянуть в глаза, и всё, Юнги тут же проиграет. Упустит шанс избавиться от всей этой боли и ненависти. Потеряет самообладание. А он не может этого допустить.

Чонгуку сложно разогнуться и расправить до конца плечи, но он всё равно это делает. Юнги только сейчас вспоминает, что буквально недавно Чонгука исколошматили до сильных ушибов, до текущей из носа и рта крови, и причиной тому был он, Юнги. А тот стоит как ни в чём не бывало, позволяет вновь издеваться над собой, да и сам это с Юнги делает. В Чонгуке больше сил, выносливость его совершенно на другом уровне, и, наверное, именно это позволяет ему снова ударить еле держащегося на ногах Юнги и кое-как устоять, получив от того по лицу в ответ.