Текст книги "Hospital for Souls (СИ)"
Автор книги: Анна Элис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)
Для Чонгука важнее его чувства, чем свои собственные.
А Юнги опять хочется удавиться из-за этого.
– Тебе больно, Чонгук, – не физически, хочет добавить, далеко не физически.
– Пустяки, – его же словами отвечает тот, легонько улыбнувшись.
И до Юнги, наконец, доходит, что втемяшил себе в голову Чонгук.
Они ничего друг другу не обещали. Не клялись в вечной любви, не признавали возможность когда-нибудь быть вместе. Они оба имеют право уйти в любой момент. Куда угодно и к кому угодно. И ни один из них не должен осуждать второго за выбор. Это адекватный взгляд на ситуацию, вот только Юнги не становится легче от этого. По такой логике и Чонгук может уйти к кому-то другому. И то, что Юнги пришлось сделать это вынужденно, не значит, что Чонгук не сможет поступить так по собственной воле и собственному желанию.
– Я тебя никому не отдам, – часто мотает головой Юнги, забыв, что вёл монолог в своей голове, и Чонгук ничего из его рассуждений не слышал. – Можешь считать меня чокнутым, Чонгук, но я не собираюсь отпускать тебя.
– Что? – тот непонимающе морщит лоб, выныривая пальцами из его волос и ослабляя хватку на его плечах.
– Мы с тобой… – Юнги зажмуривает глаза и набирает воздух в лёгкие. – Ты – мой… – Чонгук щурится, нетерпеливо уставившись на него. – Мой друг, – бубнит Юнги и тут же сильно сжимает челюсти. От своего идиотизма.
Молодец. Десять баллов из пяти.
Умудрился разбить вдребезги то, что и так уже было сломано.
– Друг? – переспрашивает Чонгук.
– Друг, – неуверенно повторяет Юнги.
А потом чувствует, как не особо деликатно Чонгук отталкивает его от себя и, отойдя, отворачивается к окну, опираясь руками о подоконник и склоняя вниз голову. Он в буквальном смысле не в себе: сжимает пальцы в кулаки, разминает шею, раздражённо дёргая плечом, отстукивает носком кроссовка быстрый ритм. Его лучше не трогать в таком состоянии, но Юнги не может не влезть и не попытаться всё исправить.
– Нет, подожди… – начинает он оправдываться, подходя к Чонгуку со спины.
«Я не хочу обязывать тебя ни к чему».
«Я хочу сберечь твои чувства».
«Я всё ещё чёртов трус».
Чонгук зол. Юнги понимает это, когда тот хватает его за плечи, бросает в стену и смотрит в глаза, не отпуская. У него будто сорвало тормоза и отключился мозг – настолько безрассудными кажутся его действия. Чонгук ведь никогда не психовал, всегда выглядел безразличным и невозмутимым, но стоило ему услышать это грёбанное «Друг» от Юнги, и он тут же завёлся.
Но Юнги даже сейчас не страшно. Что бы там ни задумал Чонгук, Юнги всё до последнего заслуживает.
– Такой же, как ты для Намджуна, друг? – повышает тот голос, больно вжимая его в грязную бетонную стену. – Такой же, как Намджун для Тэхёна, друг? Такой же, как Чимин для Хосока? – у Чонгука дрожат губы и грудь ходуном ходит от того, как часто он хватает ртом кислород. – Такой же, как ты для меня? – Юнги резко охватывает паника. – Ну что ты смотришь? Ты думал, я и об этом промолчу? – Чонгук горько усмехается. – Нет, Юнги. Хватит с меня этого дерьма.
У Чонгука в глазах только одно – решимость. Он, в отличие от Юнги, не стесняется и не боится говорить открыто о чувствах и своём отношении к ним. И именно в этот миг Юнги начинает бояться по-настоящему.
Что, если Чонгук тоже любит его?
Что, если они – бракованная парочка соулмейтов с разбитыми сердцами?
Что, если у них всё-таки есть шанс?
– Ты… – заикается Юнги, не в состоянии подобрать слов. – Что ты…
– Или я сейчас ухожу отсюда, – твёрдо произносит Чонгук. – Или ты говоришь мне правду.
Рано. Юнги не готов озвучить правду. Он знает и уверен в том, что рядом с Чонгуком был бы счастлив каждый день своей жизни. В этом нет никаких сомнений. Но он слишком слаб и боязлив, чтобы рассказать об этом Намджуну и разорвать их недоотношения. Потому что от этого пострадает Чонгук в первую очередь, потому что это его обвинит Намджун. Юнги чувствует, как давит на него осознание того, что в их ситуации не может быть благополучного исхода. Если он останется с Чонгуком, Намджун найдёт их рано или поздно и уничтожит обоих. Если Юнги выберет Намджуна, они с Чонгуком оба сдохнут от тоски друг по другу или сойдут с ума.
Юнги не знает, что делать. Он видит, как Чонгук начинает пятиться назад, как наклоняется вниз, придерживая себя за ноющую грудную клетку, не дающую ему нормально согнуться, и не может подавить в себе мощнейший страх. Чонгук никогда не ждёт долго. Сегодня – не исключение. Молчание Юнги, по всей видимости, он сразу воспринимает, как ответ, поэтому и хватает с пола свой рюкзак, и стремительно направляется к выходу, не оборачиваясь.
– Чонгук, – почти заикаясь, выдыхает Юнги. Чонгук уходит. Прямо сейчас он решительно отдаляется, оставляя за собой огромное и целое ничего. Позволь Юнги Чонгуку уйти сейчас, тот точно никогда больше не найдёт дорогу обратно. Чонгук слишком упрямый и гордый, он не будет два раза падать с одного и того же обрыва. Юнги рассуждает над тем, что лучше умереть от намджуновой ярости, но вдвоём, держась за руки, чем иссохнуть от той самой тоски или очутиться в сумасшедшем доме. Лучше миг вдвоём, чем вечность порознь. – Пожалуйста, – Юнги требуется ровно одна секунда, чтобы принять единственное верное решение. – Останься со мной.
Чонгук застывает на месте, держа в ладони дверную ручку, и громко ударяется лбом о деревянную поверхность, прикрывая глаза.
– Если бы только знал, Юнги, – цедит он сквозь зубы, безысходно сводя брови. – Как сильно я ненавижу тебя…
Я прекрасно знаю, хочется сказать в ответ, поверь мне.
Если это и есть ненависть, о которой Юнги так любит кричать, то он совершенно точно ощущает сейчас, что пронизан ей насквозь.
========== Part 13 ==========
Неуверенный шаг вперёд, потом ещё один, и вот Юнги, оказавшись буквально в нескольких сантиметрах от Чонгука, который, прислонившись лбом к двери, всё так же стоит к нему спиной, тянется рукой к его плечу, боясь до него дотронуться. Юнги бы всё отдал сейчас, чтобы обнять его крепко-крепко, сдавить своими слабыми руками и прошептать тихо: «Можешь не верить в это, но я действительно рассыпаюсь без тебя», но уговорить себя воплотить мысли в реальность не выходит – если в Юнги и была раньше смелость, то она парой минут назад сгорела дотла. Поэтому он и дрожит, стоя неподвижно, и ждёт, пока Чонгук подскажет, что делать дальше: сам не может решиться.
– Я слушаю, – хрипло произносит Чонгук, разворачиваясь к нему лицом.
– Это, возможно, нелепо прозвучит, но… – Юнги неосознанно опускает взгляд на его губы, смотрит долго, завороженно, ощущая, что уже нет никаких сил бороться с желанием прикоснуться к ним своими, а затем, мотнув головой и приведя себя в чувства, смело заглядывает ему в глаза. – Я думаю, мы с тобой предназначенные. Точнее, я не думаю, – он громко выдыхает, будто подготавливается, и нервно теребит ткань своих джинсов. – Я так чувствую.
Чонгук молчит. В его взгляде не мелькает ни надежда, ни грусть, ни разочарование; если его и съедают сейчас эмоции, то он умело контролирует себя и не позволяет им выплеснуться наружу. Юнги очень страшно услышать «Не неси чушь» и «Не выдумывай», он теряет уверенность в сказанном с каждой секундой и жутко боится, что Чонгук просто посмеётся над ним и не воспримет его слова всерьёз. Но Чонгуку совсем не весело и на его лице нет ни намёка на улыбку; он выглядит так, будто страшно устал.
– Тебе нужно умыться, – отвечает Чонгук, заторможенно моргая и лениво кивая на зеркало, висящее над раковиной.
– Да, – соглашается Юнги и сразу же поворачивается к нему боком, протягивая руку к крану и включая воду.
Хотя бы не послал к чёрту, размышляет он, и не ушёл. С остальным можно разобраться и после.
Закатав рукава и наклонившись вперёд, Юнги начинает умывать лицо водой, стараясь стереть уже подсохшую кровь. Он не пытается выяснить, что же чувствует сам Чонгук, каковы его мысли на их счёт. Лишь приводит себя в порядок торопливо, намного быстрее, чем нужно, разгибается в спине, откинув мокрые пряди назад, а затем просушивает тканью лицо, опустив длиннющие рукава вниз.
И только подняв взгляд на своё отражение, понимает, что крупно облажался, заявившись в университет в таком виде. На нём ведь чонгуков свитшот. Тот самый, который тот не взял обратно. И который Юнги готов не снимать до конца своих дней. Это вновь выглядит, как какое-то помешательство, но Чонгук, прекрасно видящий на нём свою вещь, почему-то не поднимает эту тему и не интересуется, почему Юнги ходит в его одежде. Он вообще ничего не говорит. Но, наверное, это и к лучшему.
Поворачиваться к нему откровенно не хочется. Юнги застывает на месте, опуская взгляд на свои ладони, скрытые чёрной тканью огромного свитшота, и поджимает губы. О чём спросить у Чонгука? Чувствует ли он то же самое? Ощущает ли связь? Не считает ли их союз глупостью? Юнги не знает, с чего начать, но Чонгук сам делает первый шаг. В буквальном смысле. Подходит со спины, приподнимает руку и застывает, подцепляя ворот пальцами. Трудно не догадаться, что он хочет узнать: проведена ли линия между двумя точками на шее Юнги. Признал ли он своего соулмейта. Юнги уверен, что никакой линии там нет и быть не может, но всё равно волнуется, чувствуя присутствие Чонгука и ощущая прикосновение его холодных рук к своей коже.
На мгновение он теряет смысл дышать. От того, как медленно, невесомо Чонгук ведёт кончиком пальца от одной точки до другой, как собирает все мурашки, которыми Юнги покрывается моментально, как останавливается, но руку с шеи убирать не хочет, у Юнги запекается мозг. Он видит Чонгука через отражение, видит его до странного спокойное выражение лица и зачарованный взгляд, его приоткрытые губы и чуть наклонённую в сторону голову и не может с собой бороться. Это невыносимо – терпеть его нежность на своей коже. Но ещё более невыносимо стоять, как идиот, и не предпринимать попыток застать его врасплох. Юнги разворачивается резко, не дав Чонгуку шанс опомниться и убрать свои руки, и становится вплотную, приближаясь к его губам. Их сердца колотятся вразнобой, но так громко, что биение слышно, кажется, за толстой бетонной стенкой, и Юнги рад бы сбежать отсюда и не ощущать это тепло, что дарит ему Чонгук, просто находясь рядом, но понимает, что уже слишком поздно поворачивать назад.
Никто из них не двигается вперёд, они так и стоят очень близко, слегка касаясь губами друг друга, и оба тяжело дышат, не в состоянии утихомирить страх и сделать хоть что-то. Поцелуй – ответ на все вопросы, которые тревожат их обоих, и Юнги, безусловно, такой ответ устроил бы, вот только Чонгук не двигается, позволяя Юнги красться руками по его бокам, груди, шее и останавливать ладони на его щеках, показывая тем самым, что он готов ко всему, что сейчас может случиться.
– Не смей, – шевелит губами Чонгук.
Юнги чувствует каждое их движение своими и прикрывает глаза, неспособный больше справляться с такой долгожданной близостью. Лучше бы Чонгук зарядил по лицу или больно стукнул кулаками в грудь, оттолкнув от себя. Лучше бы бросил Юнги здесь одного. Так же, как Юнги бросил его тогда. Всё что угодно было бы лучше, чем выносить его сбитое, нездоровое дыхание на своих губах, чувствовать пальцами, как он сводит челюсти от напряжения. И как отчаянно цепляется за собственный же свитшот, и как держит, не отпуская, – тоже.
– Иди к чёрту, Чонгук.
Ненавистью невозможно управлять – это то, что доходит до них сразу.
Перестать бороться – легко, сдаться – легко. Сдохнуть на месте, покончив со всем сразу – ещё легче.
Контролировать такие сильные чувства, не захлёбываться в них, держать себя в руках – вот что по-настоящему сложно.
Чонгук, сняв руки с его плеч, с нажимом спускается ладонями вниз и сдавливает пальцами бедренные кости, которые прощупываются у худого Юнги даже сквозь джинсы. Злость снова руководит им, заставляя действовать безрассудно, но Юнги не вырывается, потому что совсем не боится. Напротив, даже желает испытать всю чонгукову агрессию и ярость, позволить ему отпустить весь негатив. Помочь очиститься. И он не выдаёт в себе даже крупицы страха, когда Чонгук больно вжимает его поясницей в край раковины и окончательно отбирает возможность сбежать.
– Ещё одно моё движение, и ты в спине проломишься, – шепчет Чонгук, опуская вниз веки. Юнги делает то же самое. – Так какого хрена ты не просишь меня остановиться?
– Потому что я не хочу, чтобы ты меня отпускал.
– Совсем свихнулся, – озлобленно шипит Чонгук.
– Да, – Юнги облизывает губы и приближается к чонгуковым ещё на пару миллиметров, чтобы тот чувствовал ими всё, что Юнги произносит. – Из-за тебя, – Чонгук озверело впивается в его кожу ногтями и сильно стискивает зубы. – Если хочешь ломать – ломай. Я с радостью посмотрю, как ты потом взвоешь от жалости.
– С чего ты взял, что я стану жалеть тебя?
– Потому что ты тоже свихнулся, Чонгук. И тоже не хочешь меня отпускать.
Как же это нестерпимо – слышать его молчание в ответ. Чувствовать, как он разжимает пальцы, как отстраняется, и видеть неподдельную серьёзность в его глазах. Чонгук стоит близко и смотрит пронзительно, будто ждёт, что Юнги переиграет сейчас, опровергнет свои же слова, извинится. Но Юнги лишь грустно усмехается, подтверждая тем самым, что Чонгук проиграл, признав его правоту, и даже не думает прекращать взаимно вглядываться в него.
– Ты не нужен мне, – изрекает, наконец, Чонгук.
– Хоть миллион раз себе это скажи, – пренебрежительно отзывается Юнги, не отрывая от него взгляд. – Не сработает.
– Поэтому ты трахаешь мне мозг? Потому что не в состоянии сказать правду?
– Поэтому ты и себя, и меня обманываешь? Потому что боишься признаться, что не можешь без меня?
Это снова похоже на соревнование – кто кого быстрее добьёт. Только в этот раз ведёт не Чонгук. Юнги смотрит на него, ожидая ответа, но не улавливает и доли замешательства и неуверенности в себе. Кажется, былая злость, которой раскидывало Чонгука по всему помещению, полностью в нём испарилась, и это позволяет Юнги немного набраться смелости для того, чтобы сказать то, что он должен сказать.
– Да, – ожидаемо отвечает Чонгук.
– Да, – легонько кивнув, Юнги перемещает руки: правую кладёт на чонгуково плечо, а левой перехватывает его ладонь, покоящуюся на своём бедре.
– Что ты делаешь? – морщит лоб Чонгук, но делает шаг назад по безмолвной просьбе Юнги.
– Скоро бал, – Юнги осторожно начинает двигаться, пытаясь вовлечь Чонгука в медленный танец. – Решил порепетировать.
– У тебя есть кого попросить, – аргументирует тот, однако инициативу Юнги поддерживает.
Есть, отвечает про себя Юнги, проблема лишь в том, что он – не ты.
– Да, – Юнги в очередной раз опускает взгляд на его губы. – Но я прошу тебя.
Они здесь только вдвоём. Танцуют посреди пустого тёмного помещения, пропитанного запахом сигаретного дыма, и упиваются, дышат друг другом. Со стороны это даже романтично и похоже на маленькую красивую сказку с интересным сюжетом. Жаль только, что у неё вряд ли когда-нибудь будет хеппи энд.
Юнги не хочет другую жизнь, когда Чонгук рядом. Он задумывается об этом всё остальное время – когда ест, учится, просто идёт по улице. Когда его целует Намджун. Но с Чонгуком, прижимающим к себе в танце, не возникает подобных идей. Такая жизнь кажется ему самой нормальной и правильной.
На долю секунды Юнги погружается в недавние воспоминания о разговоре с другом и замирает.
«И давно ты знаешь?» – спросил он у Чимина.
«С тех пор, как увидел твои портреты в его альбоме», – выложил тот.
Чонгук рисует его постоянно. Каждый раз, когда он пытался укрыться от проблем, зарастить душевные раны, он брал в руки карандаш и рисовал его, Юнги. Вряд ли бы Чонгук когда-то показал свои рисунки и уж тем более вряд ли бы признался, кого именно изображает на бумаге, и Юнги немного не по себе от мысли, что он теперь знает о Чонгуке нечто настолько личное. Чонгук наверняка хотел держать это в секрете. Но, с другой стороны, не это ли показатель того, что Чонгук на нём тоже пусть и немножко, но помешался?
– Меня, – проговаривает Чонгук, уставившись на него с сомнением. – Худшего танцора на этой планете.
– Ты ведь всё равно не придёшь туда, верно?
Этой обидой, которую он ощущает сейчас, можно подавиться. Они должны быть вместе на балу. И танцевать на нём должны лишь друг с другом. Это Чонгук должен обнимать Юнги за талию – именно так, как он делает это сейчас: с чистыми чувствами, с доверием. Это Чонгук должен крепко сжимать его ладонь в своей и молча смотреть в глаза. Только такое положение вещей имеет место быть. Не может быть никаких Юнги и Намджун, никаких Чонгук и…
– Меня пригласил Сокджин, – тихо озвучивает Чонгук. – Подошёл вчера и предложил пойти вместе.
Юнги перестаёт двигаться.
Это самая дебильная шутка, которую ты мог придумать, хочется крикнуть ему в лицо, она совершенно несмешная. Мы вообще не обязаны идти на этот бал, особенно порознь, так какого черта ты мне это рассказываешь?
Юнги думает, что Чонгук всё прекрасно видит по его глазам. Слишком громко Юнги орёт внутрь себя и слишком очевидно возмущается. А ещё он разбит как никогда, и это тоже нельзя не заметить. Они ведь только что признались друг другу в чувствах, как он может заявлять о ком-то другом таким невозмутимым тоном, будто все сказанные ранее слова ничего для него не значат?
– Ким Сокджин? – едва не заикаясь, бормочет Юнги, пытаясь собрать волю в кулак.
– Он, – Чонгук ослабляет хватку, видя недоумение и лёгкий шок на лице Юнги. – Я согласился.
Хуже, чем все намджуновы удары вместе взятые. Оглушительнее. Больнее.
Юнги не может собраться и остыть, только накручивает и накручивает себя, позволяя сильному переживанию заполонять голову. В ней сейчас только подрывающее спокойствие отрицание с бесконечными «Нет, нет, нет», а ещё рассуждения о том, что всё так и должно было случиться. Это плата за то, что Юнги ушёл тогда с Намджуном и оставил его, Чонгука, валяющегося на асфальте, не сообщив никому, что ему нужна помощь. Рано или поздно Юнги должен был заплатить.
– Это… – начинает часто кивать Юнги, выпуская чонгукову ладонь из своей. Его начинает потряхивать от тревоги, и он прекрасно понимает, откуда она взялась: такое всегда происходит, когда он боится потерять Чонгука. – Это хорошо для тебя.
Чонгук заслуживает замечательного человека. Не того, что будет бесконечно убегать, а оказавшись рядом – сомневаться или пытаться что-то доказать, а надёжного, смелого, искреннего. Чонгуку нужен тот, кто сделает его счастливым. А трус на такое априори не способен.
– Юнги.
– Сокджин – прекрасный человек. Это все знают, – Юнги давит из себя улыбку, пряча от Чонгука глаза, и подрывается к рюкзаку, который лежит на полу. – Ты отлично проведёшь с ним время, – Чонгук недовольно сводит брови, следя за передвижениями Юнги, и, кажется, хочет остановить его, но с места не двигается. – То есть… не ты. Мы. Мы отлично проведём время. Я ведь тоже там буду. С Намджуном, – Юнги продолжает вести себя суетливо, закидывая рюкзак на плечи и поправляя съехавший свитшот, и глупо улыбаться, будто ничего, всё в порядке, так будет лучше для всех.
– Юнги, – настойчиво повторяет Чонгук, подходя к нему, и, схватив за плечи, разворачивает к себе лицом. – Прости. Мне очень жаль, – приподнимает его голову за подбородок и смотрит на него с безысходностью, мотая головой. – Но всё так и должно быть.
Чонгук прав. Всё так и должно быть. Люди, которые ненавидят друг друга, не могут быть вместе.
Потому что такой союз – бедствие, катастрофа.
Потому что о таких парах пишут книги и снимают психологические драмы.
Потому что именно такие влюблённые обычным солнечным днём приходят на учёбу с травматами и выстреливают всех, кто над ними издевался, смеялся или хотя бы косо смотрел.
Юнги останется с Намджуном, будет всегда под защитой человека, который никуда его не отпустит и никому не отдаст. Чонгук найдёт того, кто заставит почувствовать себя красивым, неповреждённым, честным. И всем будет чудесно. Самое главное – никогда в жизни больше не позволять себе ненавидеть кого-то так же сильно. Чтобы не влюбиться так же безумно. Юнги истерически смеётся про себя от собственной же глупости и слабости, но виду не подаёт: не хочет, чтобы Чонгук увидел, какой же он на самом деле убогий.
– Скажи что-нибудь, – просит Чонгук, проводя большим пальцем по линии его подбородка.
Юнги сказать нечего.
«Я тебя недостоин»?
«Я – худшее, что есть в твоей жизни»?
«Я тяну тебя вниз»?
Нет. Чонгук найдёт, чем возразить, а для Юнги это сейчас совсем неприемлемо.
Он делает шаг назад, уворачиваясь от рук Чонгука, вновь улыбается ему, притворившись, что всё понял, и сразу направляется на выход, откуда планирует сорваться на бег и бежать очень быстро и долго. До полного изнеможения. Пока тело не рухнет на землю.
Ведь если у Чонгука есть хотя бы мизерный шанс стать счастливым, кто Юнги вообще такой, чтобы мешать ему в этом?
========== Part 14 ==========
Юнги не замечает, как пробегает девять километров от университета до дома. Он несётся, расталкивая идущих навстречу людей, и пытается думать о чём угодно, только не о чонгуковом «Прости». В кармане вибрирует телефон – Намджун названивает без остановки, – но Юнги не хочет слышать нотации и нескончаемые вопросы о том, где его носит, почему он не дождался окончания пар и какого чёрта так долго не брал трубку. Он хочет тишины и одиночества.
Ким Сокджин – сын небогатых, но уважаемых обществом людей, любимчик преподавателей, да и вообще очень адекватный и сдержанный парень. Юнги не помнит, чтобы тот когда-нибудь улыбался или вёл себя шумно и вызывающе. Напротив, он всегда выглядит серьёзным, сосредоточенным. Воспитанным. Сокджин, как и Чонгук, немногословен и тоже помогает без лишних вопросов, не требуя ничего взамен. Да, он не такой красивый, скорее, заурядный, самый что ни на есть обычный, но Чонгуку вряд ли есть какое-то дело до этого: он не раз повторял, что ему совершенно плевать на внешность.
Юнги летит на неприсущей для себя скорости, крепко сжимая в кулаках длинные рукава свитшота, и размышляет над тем, что из Чонгука и Сокджина вышла бы замечательная пара. И от этих мыслей хочется ударить себя посильнее, потому что, чёрт возьми, Мин Юнги, как ты можешь представлять Чонгука с кем-то другим? Да, он – не вещь, чтобы называть его своим и присваивать себе. Да, он – самое дорогое и ценное, и да, желать для него лучшего – это нормально. Но как же раздирает от дум о Чонгуке, улыбающемся Сокджину. Об их разговорах и смехе, их тёплых объятиях тихими тёмными вечерами. Их поцелуях. Юнги тошнит от своего бессилия и ущербности, от отсутствия смелости в тех ситуациях, где она действительно нужна – не тогда, когда бессмысленно сопротивляться и махать кулаками, а тогда, когда надо признаться Чонгуку в том, что нет никакого желания отпускать его на бал с Сокджином. Или когда надо попросту предложить ему сбежать. Куда угодно, главное вместе. Чонгук согласился бы, Юнги уверен. Надо было лишь подтолкнуть его к этому. Но теперь уже поздно мечтать о подобном, они потеряли шанс. Один – из-за своей тупости, другой – из-за гордости. За что, как говорится, боролись.
Ввалившись в собственный двор, Юнги резко тормозит, заметив знакомую машину, а рядом с ней владельца в не очень хорошем расположении духа. Намджун продолжает держать трубку около уха, не отрывая взгляд от одного-единственного окна, и нервно постукивает носком кроссовка по асфальту. Юнги подмечает, что Намджун выглядит слишком прилично для такого облезлого двора и совсем не вписывается в обстановку этого района: его глаза скрывают чёрные Рей Бены, а волосы уложены несколько небрежно, и если бы не широкие плечи, скрытые светло-голубой рубашкой, которая заправлена в белые брюки, и не длинные крепкие ноги, мышцы которых видно даже сквозь ткань, то Намджун, возможно, выглядел бы, как обычный студент, и не привлекал к себе столько внимания от жильцов дома. Но ему, по всей видимости, и так на это всё равно: он заинтересован только окном, в котором не горит свет, и трубкой, в которой слышно лишь гудки. Поэтому Юнги решает не тянуть со своим появлением.
– Что ты здесь делаешь? – запыхавшись, спрашивает он.
Намджун тут же поворачивается к нему и злобно сжимает зубы, показывая, что недоволен услышанным, но Юнги почему-то внезапно становится безразлично и на его настрой, и на то, что может произойти дальше. Худшее, что с ним могло сегодня случиться, уже случилось.
– У меня к тебе тот же вопрос, – негодует Намджун, раскидывая руки в стороны. – У нас важный зачёт через два часа.
– Ох, как мило, – усмехается Юнги и сморщивает лоб, пытаясь хоть немного отдышаться. – У меня такой заботливый бойфренд…
– Да что не так с тобой? – закипает Намджун, подходя ближе.
– А с тобой? – обессиленно отвечает Юнги.
Намджун вмиг мрачнеет, уловив в его голосе и слабость, и боль, и непритворное страдание, и Юнги хочется рассмеяться в голос от абсурдности ситуации: Намджун выглядит так, будто искренне переживает за его состояние.
– Ты что, бежал сюда? – осторожно интересуется он.
– Да, – говорит Юнги, не моргая.
– Что-то случилось?
– Да.
Намджун смотрит ему в глаза какое-то время, а потом делает ещё один шаг вперёд и становится совсем вплотную.
– В чём дело?
В том, что он выбрал другого. В том, что даже не стал требовать объяснений, в том, что сам всё решил. Юнги понял логику поступков Чонгука, только когда бежал, сломя голову и освобождая мысли от ненужного: тот попросту принял случившееся. Поставил себя на место Юнги, увидел со своей стороны, что произошедшее было неизбежностью, и сделал вывод, что должен теперь отпустить его. Даже когда дело касается их, Чонгук сдаётся, не попытавшись бороться. Почему Намджун, этот грёбанный психопат, готов пойти на всё, лишь бы оказаться с Юнги рядом, а Чонгук, который прекрасно знает о его чувствах и, что самое главное, чувствует то же самое, не может даже попробовать отстоять то, что ему важно?
– Намджун, – Юнги произносит это тихо, умоляюще. – Поцелуй меня, – Намджун стоит как вкопанный, думая, что ему послышалось. – Пожалуйста.
Больше нет никаких сил.
Юнги не может поцеловать Чонгука, но может отключиться на время, пока ощущает на своих губах намджуновы, нафантазировать близость с Чонгуком и почувствовать себя нужным ему. И он ни о чём не хочет думать, когда шагает осмелевшим вперёд, не дождавшись от растерянного Намджуна никаких действий, вцепляется в ткань его рубашки на груди и зажимает его губы своими крепко, даже немного больно.
Юнги настолько «совсем свихнулся», конец цитаты от Чонгука, что, прикрывая глаза, отчётливо представляет себя в другом месте – в том самом, где часом ранее танцевал с ним. Где Чонгук держал его за талию, сжимал его ладонь, молча смотрел в глаза. Именно туда перенёсся Юнги всеми своими мыслями и именно там сейчас находится. У Намджуна Чонгука сильные руки и отчаянная хватка; он даже слегка приподнимает его, чтобы им обоим было удобнее. Юнги рвёт к чёрту крышу, потому что где-то там, в голове, всё же есть маленькое понимание того, что всё, что он выдумал, – лишь иллюзия, а всё, что он сейчас делает, – лишь обманывает себя. Но он не имеет никакого желания прекращать. Потому что целовать Чонгука так фантастически, так нереально. Потому что Чонгук немного грубоват, но всё равно аккуратен, и он никуда не торопится, не давит – делает всё бережно и неэгоистично. Юнги ощущает, как расслабляется в его руках, как все проблемы исчезают, оставляя только их вдвоём в туалете на пятом этаже. И он готов взвыть, когда чувствует на своём подбородке руку, приподнимающую его голову чуть вверх, а потом осторожное, нежное движение большим пальцем по линии челюсти. Чонгук ведь уже делал так буквально недавно. Юнги не смог тогда ответить ему, но теперь он готов и делает это через поцелуй, вкладывая в него всё, что так долго таилось внутри и что так страшно было выпустить наружу.
Юнги хочет, чтобы Чонгук никогда не размыкал губы и не отпускал его, ведь невозможно представить, что тогда случится. Шкала короткая и простая – от нервного срыва до моральной смерти, – но, видит Бог, Юнги плевать на последствия. Ему бы справиться с тем, что сейчас происходит. С тем, что Чонгук шумно тянет воздух через нос, давая понять, что тоже задыхается, с тем, что сжимает в своих объятиях всё крепче. Юнги хочет отстраниться, приподнять голову, чтобы посмотреть ему в глаза, и улыбнуться. Показать, что теперь счастлив. Но что-то подсказывает, что делать это не нужно, – какой-то странный инстинкт, которому Юнги просто не может не верить. Поэтому он вновь ныряет в собственные же чувства, а потом тонет, тонет, тонет. И что самое главное – не хочет, чтобы кто-то его спасал.
Потому что целовать Чонгука так фантастически, так нереально.
Вот только Юнги, кажется, только что окончательно возненавидел его за это.
*
В столовую идти не хочется. Юнги понимает, что там и Хосок, и Чимин, и Чонгук, которые сидят за столиком, поглощённые темами предстоящего зачёта, и точно не хотят его видеть. Но Намджун, промолчавший всю дорогу до университета, ведёт его за руку именно туда и не останавливается даже после того, как Юнги неуверенно бубнит себе под нос: «Может быть, в аудитории посидим?». Намджун не злится, он в какой-то прострации и будто пытается осмыслить случившийся между ними поцелуй, инициативность Юнги и его рвение. А Юнги хочет забыть это и поскорее. Забыть, как целовался с Чонгуком, а не с Намджуном, как недовольно мычал, когда Намджун потребовал передышку, как еле согласился открыть глаза и сесть в машину по его просьбе. Юнги точно сошёл с ума, раз умудрился докатиться до такого. И точно дал Намджуну повод сомневаться в искренности своих намерений.
Заходя в помещение, кишащее подозрительно тихими и сосредоточенными студентами, Юнги уже ожидает, что Намджун потащит его за свой стол. Там сидят все, кто когда-то бил Юнги, и некоторые из тех, кто побрезговал даже таким развлечением. У Намджуна отвратительное окружение, и среди всех этих людей вряд ли есть те, кого он может назвать настоящим другом, но Намджун и не ценит подобные связи. Для него каждый человек и отношения с ним – какая-то выгода, не более.
Юнги не может поднять глаза и посмотреть в нужную сторону, потому что боится натолкнуться на осуждающие взгляды Чонгука и своих друзей. Он ведь идёт за руку с первым монстром университета, который по сути своей и не монстр вовсе, скорее, свихнувшийся, но кому до этого есть дело? Кто будет слушать все эти бредни о том, что Намджун относится к Юнги со странной заботой и не принуждает его силой к чему бы то ни было? Кто поверит, если именно по указу Намджуна Юнги избивали на протяжении четырёх лет? Намджун вряд ли жалеет обо всём, ведь в итоге он выиграл и забрал Юнги себе, но нельзя отрицать факт, что в каком-то смысле всё это время он действовал на эмоциях. Это его не оправдывает ни в коем случае, за это тоже можно его ненавидеть, но Юнги продолжает внушать себе, что Намджун не будет больше творить беспредел, потому что уже получил то, чего так долго добивался.
