Текст книги "Странствие (СИ)"

Автор книги: Алексис Канте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

– Договаривались о свадьбе Кимирры, ваше величество, – Лойон улыбнулся брату.

– О да! Верно! Но мне сейчас не до моего беспутного сына! – король мельком взглянул на Лойона и задал следующий вопрос искателям. Произнес его с нарастающим гневом:

– И вы будете утверждать – этот человек приплыл на скалу оттуда? Выходит, Алавиго дурачат меня?

– Нет, нет, ваше величество, – без промедления ответил Виауриг. – Изучив письмо, мы установили, что его язык совершенно не похож на языки Атонкариса. Он отличается и от алфавита фаалаату, и от южных наречий, и даже от цоканья тонка, если бы они где-то научились писать на нем.

– Также мы сравнили письмо с древними текстами империи. Оно не имеет сходства с языком Ниа или несколькими неизвестными документами, оставшихся у нас с тех далеких времен, – досказал за собрата Хауренк.

– Что же здесь написано? Говорите! И расскажите, что произошло с божьим посланцем! – потребовал ответа король, встряхнув письмо над столом.

– Осторожнее! Боюсь, эта ткань не столь крепка, как пергамент. – предупредил его Лойон.

– Вряд ли мы узнаем, – признался Виауриг без должного старания в голосе. – Без образца или какой-то зацепки разобраться в чужом языке нельзя.

– А нужно ли копаться в свитке? – негромко молвил Элирикон будто в гулкую пустоту своего храма. – Явлен знак нашего бога! Его нужно доставить в храм – присоединить к святым книгам. Как и остальные предметы. Я уверен, если Странник захочет, он непременно разъяснит нам.

Гед вынул странный меч из ножен, повертел в руках.

– Он очень хорошо сбалансирован. Стали с таким синим отливом я никогда не видел. Хочешь взглянуть поближе, братец?

Наследник наигрался с мечом и протянул его через стол.

Гулуй принял меч с видимым нетерпением. Он прикоснулся пальцем к кончику меча и одернул его.

– Остер! – воскликнул он. – Меч очень короткий и странной формы!

– Я уверен, что все предметы из внешних земель, – заключил Виауриг, привлекая громким заявлением всеобщее внимание.

– Да! – в волнении подтвердил король. – Вы должны прочитать письмо, – все-таки повелел он. – Возможно, оно от нашего с вами бога! И… – Кайромон застыл, мигая глазами. – …А, вот что! Я хочу объявить народу о дарах Странника. Узрев их, каждый набожный человек захочет отплыть со мной!

Идея так себе... Некоторые короли, пытаясь собрать в плавание побольше народа, заявляли о прибывших кораблях из внешнего мира, появлении посланцев Странствующего или жителей Сияющей Империи, а также прочих чудесах. Для короля-строителя Гахона Хвастливого похожее вранье закончилось бунтом и гибелью, а волнения и мятежи в столице обрушили королевство в Сорокалетие Войн.

Лойон, не мешкая, возразил королю.

– Стоит ли делать это, брат? – спросил он. – Чернь ничего не знает о мечах и языках. Ее легко воспламенить, но трудно успокоить! Если и объявлять о незнакомце, то как можно ближе к отплытию кораблей.

– К праведному дню, заповедному велением бога... – поправил жнеца Первый Явитель.

– Заповедному велением бога... – с чувством повторил король.

Повисла благочестивая тишина, озаряемая колебаниями пламени, которую прервал Гулуй.

– А где же сам труп? – полюбопытствовал он.

– Гонат не мог вступить на скалу, а тонка оказался слишком слаб, чтобы в одиночку перетянуть человека в лодку. Они оставили труп на скале, – объяснил ему Лойон.

Он довольно долго допрашивал эту парочку. На самом деле тонка винил в том рыбака; сам-то он был не против перетащить труп, с целью обглодать его и немного утолить голод. Лойон узнал обо всем сразу, как только Кани – жнец-помощник легонько стегнул Улу кнутом. Гонат же клялся, что побоялся утонуть с трупом в ветхой лодке, а после еще признался, что не захотел переносить зловонный запах в обратном плавании. Король запретил Лойону пытать счастливца, но от одних угроз этот простоватый мужлан выложил все.

Однако признания узников, как и контрабанда трав, не являлись предметом королевского внимания. Лойон привык не докучать брату разной мелочью.

– И что же? Он по-прежнему там? – усомнился Гулуй

– Когда «Вечный поиск», на котором я отправился лично, приплыл к скале, труп уже смыло в океан, – рассказал Виауриг. – Мы нашли на скале лишь ножны. От этого меча, – указал он. Искатель исподлобья посмотрел на Элирикона через стол. – Нам пришлось изрядно потрудиться, чтобы забрать их, не прикасаясь к скале.

– Пусть же божий человек вечно странствует по вселенским угодьям, – вставил явитель пожелание неизвестному.

– Что с ним произошло? – встрепенулся Кайромон своим басом. – Я хочу знать: какая беда случилась с этим отважным странником?!

– Вероятно их корабль разбился о скалу, ваше величество, – немедля ответил Виауриг. – На ней много крови... Возможно у него имелись спутники, и их взяло море.

Лойон не удержался помыслить.

– Однако вы не нашли ни того, ни другого. Ни обломков, ни тел...

– Они могли пребывать на скале долго, – пожал плечами искатель моря. – Богиня наслала сильнейший шторм, и она плакала в те декады. Рыбак рассказал нам, что человек был очень худ, и он лечил свою сломанную ногу, хоть и не преуспел в лечении.

– А если его высадили с корабля? – предположил Гед. – По описанию одежды и предметам можно предположить – незнакомец явно был лордом. А если его люди взбунтовались и выбросили капитана за борт?

Король вновь оживился – он ткнул пальцем в темноту у дальней стены чертога.

– Корабль! Впервые за тысячи лет он приплыл к нашим берегам! Долгожданный знак от нашего с вами бога! Найдите мне проклятый корабль! – настойчиво приказал он.

– Постараюсь, – успокоил брата Лойон. – Я уже разослал моим людям указание сообщать о всех необычных вещах, найденных в Атонкарисе, – привычно солгал жнец. – Правда, поиски потребуют времени... – Он потрогал свой длинный, похожий на птичий клюв нос и уточнил:

– Ваше величество, а что мне делать с пленниками?

– Какими еще пленниками?

– Тонка и рыбаком. Искатели передали их мне, и сейчас они в Обители Правосудия.

– А... Которые и нашли дары? Конечно... С тонка поступай, как знаешь. А рыбака освободи, негоже тебе держать в неволе избранного человека! И награди его, Лой, награди! – король на миг задумался, потом добавил:

– Да, и вот еще что... Скажи рыбаку, что я беру его в Странствие! Я думаю, он талисман, посланный мне Странствующим Богом!

Лойон усмехнулся внутри. Королевская милость... Хотя... Этот Гонат… Благочестью и рвением он похож на брата.

Король медленно приподнялся.

– Я всегда знал, что отмечен Странствующим! Я не желал короны, а лишь исполнения долга! Хотел уплыть сразу после кончины отца. Но когда мой брат Сайдион возвел хулу на бога, мы все наставили его на святой путь! Мне пришлось занять трон вместо него. Но сегодня эти святые дары убедили меня в правоте того трудного выбора! Дары от нашего с вами бога! – Кайромон перевел дух и внезапно предложил. – Не убоимся же мы ночи и козней Безжалостной Госпожи! Покажем богине, как верны ее изгнанному мужу! Пойдемте со мной в Малый храм Сихантасара, чтобы помолиться и поразмышлять о том, что случилось.

Первый Явитель Элирикон кивал на протяжении всей речи. Он с трудом встал с кресла последним. Искатели, переглянувшись, не посмели возражать королю. Гед тоже послушно согласился:

– Помолимся отец!

Лойон, конечно, не собирался провести несколько часов в заставшем его врасплох бдении.

– Ваше величество, – мягко обратился он. – На карьерах произошли убийства, тревожные слухи поступают с пустошей, и еще о многом я даже не успел доложить вам. Позвольте мне поддержать вас в следующий раз, а пока заняться неотложными делами во благо королевства и грядущего Странствия!

Кайромон неохотно махнул рукой.

– Ступай, Лой, – проворчал он.

Примеру дяди последовал Гулуй.

– Отец, я хотел выехать из города уже утром, сразу после кончины Госпожи.

– Нет уж! – Король яростно сверкнул глазами. – Поедешь позднее! Ты мой сын, и сейчас воздашь должное своему королю и милостивому богу!

В час позднего вечера, когда Безжалостная предавалась оргиям и извращениям перед тем как усесться на звездный трон, Лойон вышел из Старого Дворца. На сей раз он не солгал брату – возвращаться домой ему не хотелось. Сегодня Марния принимала подруг, и раньше полуночи их встречи редко заканчивались. В отношениях с женой уже давно царил разлад: несколько месяцев назад погиб ее молодой любовник, и Лойону даже приходилось жалеть о смерти наглеца.

Его встретили жнецы личной охраны в таких же длинных узких балахонах, но с короткими стальными топориками на поясе. Факелы они не зажигали – Лойон не любил привлекать чужие взгляды. Да и внутри Дворцового Квартала ходить спокойнее: его стены высоки, хотя ворота и защитные решетки в многочисленных арках никто не навесил, поэтому охранная когорта стерегла входы в него ночью и днем, а также патрулировала улицы. Разрушенные после давних восстаний стены долго никто не удосуживался отстроить заново, пока это не сделал отец. По мнению Лойона – самое полезное деяние за его долгое правление. Впрочем, за время короткого перехода к обители не опасностей, ни патрулей они не встретили.

Обитель Правосудия была одним из самых первых зданий Верной Эпохи. Приземистое неброское строение в угоду простому люду. Обитель отстроили короли-узурпаторы во время тридцати лет языческого правления в первом веке. Намереваясь судить быстро и справедливо, они заложили в обители четыре входа – три из них замурованы ныне. Входы вели к залам малых судов, а оттуда лестницы поднимались на второй этаж, где в овальном зале Жнец Правосудия мог пересматривать все решения. Из Летописи Обители даже не вымарали народные суждения о судьях-язычниках, однако мало кто знал, что под землей Лаунарадо заложили многочисленные казематы и камеры для своих врагов.

Скорые суды не помогли лордам юга, их самих в итоге судили здесь же, вынуждая принять вассалитет. Эпизод был ни началом, ни концом давней вражды двух домов – даже Лойон не вспомнил бы, с чего она начиналась.

Отряд вступил на Правдивую Площадь и прошествовал мимо скульптуры жнеца, размахнувшегося серпом и готового пожать жатву. Колоски перед его ногами размером с человеческий рост олицетворяли истцов и просителей. Каждое зерно колоска имело непохожий на соседей лик. Перед правосудием все равны, и лица сделали разными: от уродливых нищих до знатных лордов и прекрасных дев, но в ночи точно не увидишь. Истинный жнец должен срубить все виновные колоски, а невиновным дать разнести семя. Окруженный заботами Лойон лишь изредка думал об этом.

В обители он прошел сразу вниз, в полуподвалы первого этажа, освещаемые редкими свечами – к себе на допросный ярус. Конечно, весть о его приходе разнеслась по зданию, и Кани тотчас прибежал в кабинет.

– Сатилл здесь? – осведомился Лойон.

– Серп просила извинить, она задержалась в городе, обследовала место убийства, а потом отбыла на встречу с городским префектом, – ответил помощник отроду двадцати лет, худощавый, но хлипкий обманчиво, с редкой порослью щетины на скулах.

– С каких пор Сатилл сама изучает место преступления? – Лойон закатал широкие рукава балахона к локтям – он любил освободить руки. – У нас что мало расследователей?

– Убийство жестокое, ваше правосудие, – доложил Кани. – Девушка, дочь ремесленника, найдена сегодня утром. Кто-то вонзил в ее лоно железный прут, смял внутренности, проткнул тело до горла и вытащил прут через рот. Она была еще девственна!

– Сдохни еще сто раз мерзкий ублюдок в пасти Двуглава! – выругался Лойон. – Есть еще что-то срочное?

– Нет, милорд. Я лишь заплатил крикунам с площади Фанатика. Не хотел, чтобы они толпились тут, ожидая награду.

– Правильно. Ладно Кани, приведи сюда этого моряка Гоната, а после него доставишь тонка.

В комнате находились два стола: один дубовый, старый был велик, за ним Лойон обычно сидел, обсуждая дела со жнецами, изучая пергаменты и выписывая приказы; второй из желтой бронзы, скорее столик, вылили целиком в плавильнях по его заказу заодно с двумя табуретами и прибили гвоздями к полу. Второй был так мал, что с трудом уместил бы несколько кубков. За него жнецы-стражники и усадили рыбака.

Лойон медленно подошел, сел напротив, поставив локти на столик, словно собираясь как богомол схватить узника за голову. Гонат подслеповато жмурился на светильники, рожа его измазалась грязью, как и всклокоченная, густо тронутая сединой борода. Однако его не били, то есть выглядел он сносно.

– Ты совершил немало преступлений, – начал разговор Маурирта. – Во-первых, не доложил в обитель о дурных делах своего племянника. – Он стал загибать пальцы на правой руке.

– Я не знал...

– Молчать, – приглушенно прошипел Лойон. Он знал по опыту – его шепот пугает больше, чем крик. – Во-вторых, нарушил запрет и вступил на скалу; в-третьих, не привез труп мореплавателя, труп бы нам очень пригодился; в-четвертых, хотел скрыть контрабанду и торговать ею. Видишь, сколь велики твои беды?

– Господин, пощадите, помилуйте... – замычал рыбак. Лойон изрядно напугал бедолагу.

– Я милостив, как и наш король! Я заступился за тебя перед Первым Явителем Бирюзового Храма! – Лойон откинулся назад и положил ладони на ляжки. – И я справедлив! Ты ведь пришел к нам, не утаив вещи... – Лойон помедлил… – этого южного лорда. В каком из колосков больше вины, а в каком меньше? Мне трудно понять! Но я пойму, если ты будешь служить, и если служить будешь верно!

Рыбак сполз на пол, походя на обреченного пред дубинкой охотника тюленя.

– Я послужу, послужу, господин! Сделаю, все что захотите! – причитал он, кланяясь и пригибаясь щекой к полу.

– Сядь, – приказал Лойон.

– Не вздумай трепать о найденном человеке. Дело королевское. – Если рыбак и проболтается кому, в чем жнец очень сомневался, пусть болтает о южном лорде. – Траву эту попробуешь сбыть, чтобы вывести меня на покупателей, – продолжал Лойон. – Кани придет к тебе, и скажет, что делать!

– Спасибо, господин! – Гонат закивал, моргая и слезливо щурясь. Рожа у него самая обычная.

– Я заступился за простолюдина, хотя редко заступаюсь за лордов! Поэтому король простил тебя и даже оказал великую честь! Он берет такого преступника как ты, c собой в Странствие! – огорошил рыбака Маурирта. – Ты рад, что исполнишь завет Странствующего Бога?!

– Бог заповедовал плавать, искать и... и... – похоже рыбак забыл мудреное слово.

– Сияющую Империю! И другие земли!

– Да, господин! Я предан богу!

– Ну и отлично. – Лойон вернулся к большому столу, достал из нижнего ящика мешочек небольшого размера. – Подарок от меня! Награда, за сделанное для твоей семьи!

– Спасибо, ваше правосудие. Спасибо, ваше правосудие! Спасибо, ваше...

– В первый день нового года явители возьмут тебя в храм, – прервал поток благодарствий Лойон. – Пока же еще послужишь мне. Иди! Мой человек проводит до дома.

Улу усадили за тот же столик через некоторое время.

– Послушай, Улу Одноухий, – доверительно заговорил Лойон, возвышаясь над ним. – Правда ли, что вы – тонка, любите поедать собратьев еще живыми, отрезая от тела кусочек за кусочком?

У тонка глаза на лоб вылезли.

– Дикие! Они любят! А Улу не таков! – процокал он жалобно.

– Я тебе верю, – сказал Лойон. – Поэтому и хочу, чтобы мы стали друзьями.

– Да. Повелитель. Я твой раб! Друг!

Лойон чуть не рассмеялся, так не величали даже короля.

– Называй меня, милорд, господин или ваше правосудие, – указал он. – В общем, как там говорится, давай Улу, заключим союз тонка с человеком!

– Заключим. Союз! – обрадовался Улу, недоверчиво косясь снизу-вверх.

– Ты будешь выполнять мои поручения, а я заботится о тебе, – предложил форму союза Лойон.

– Да. Повел... Господин! Заключим союз! Тонка с человеком! – торопливо прострекотал Улу.

– Отлично.

– Господин. Притроньтесь к камню. В груди, – попросил Улу, робко привстав.

– Ты про сердце? – этот тонка нагл и не чувствует своего места. – Обойдемся без формальностей! – отрезал Лойон. – Где ты говоришь спрятал контрабанду?

– В хибаре. Тут. На Болотах.

Болота вокруг Колыбели осушили еще до конца Мутной Эпохи. На веку Лойона так называли предместный район, где приютились в основном тонка.

– Пойдешь за ними сейчас. С моим жнецом. Траву отнесешь Гонату, – велел Лойон, начиная чувствовать усталость.

– Увидят. Жнеца, – осмелился возразить Улу.

– Молодец, – усмехнулся Лойон. – Не волнуйся, жнец будет одет по-простому.

Улу понимающе закивал.

– Но это не все, – Маурирта отошел и опустился в кресло за большим столом. – После жнец сопроводит тебя в Храм Выживших. Я отправляю тебя поближе к дому, в земли, граничащие с домом Хакни. В качестве проводника у моего племянника. Бывал там?

– Да. А как же… Я тут…

– Там есть дерево? – спросил Лойон, прервав его неразборчивое бормотание. – Дерево тонка?

– Было, ваше величество, – спутался Улу. – Шесть лет. Назад.

Немалый срок... Лойон потянулся к звонку, чтобы позвать стражу.

– Милорд, – заискивающе цокнул Улу. – Гонат обещал. Награду!

Нахальная бестия...

– Ах да, – будто вспомнил Лойон. – Я отдал награду твоему дружку. Возьми у него. Но если ты поможешь мне и найдешь дерево, награда будет много больше, – пообещал он.

Вошла стража, и когда тонка уже стоял в дверях, Лойон Маурирта сказал ему последнее слово:

– Если же ты нарушишь наш союз, то знай Улу, что одноухого тонка найти легче, чем двуухого.

Улу важно склонил голову, будто сам уродился лордом. Однако Лойон не обольщался, с тонка пробовал не только он, но и его предшественники. Чаще всего такой найм ничем не заканчивался – тонка просто пропадали в своих болотах.

Лойон снова вызвал Кани и наказал ему обеспечить путешествие Улу за стены и обратно. Затем спросил:

– Что нового по убийствам?

– Клещи. Я почти уверен, милорд. Мы нашли маски летучих мышей, но это обман. У одного трупа разорвано горло и выпита кровь, а его раны нанесены большим топором.

– Кровавое Пойло?

– Он самый. Появился из затишья.

– Пять стражников убито. Кани, нажили мы позор для жнецов! Разгильдяи! Оказывается, кандалы нынче узники не таскают! Вы нашли виновных?

– Да, милорд. Сатилл определила четырех человек. Выписала по двадцать плетей и лишение жалования за полгода.

Настроение ни в одну пасть! Лойон выдохнул с хрипом, скривился.

– Все удвоить! – поправил он мягкосердечную дочь. – Количество виновных тоже! Что разузнали насчет освобожденного каменотеса?

– Мало, – виновато сказал Кани. – Он – полукровка! Конный дозор легиона схватил его, когда он пробирался к городу. Вел себя дерзко, назвался Хордо. За наглость его сдали на карьеры.

– Ищите дальше. Нападение произошло неспроста, и я чувствую на карьерах измену. Определите круг подозреваемых, тех кто знал о гибели рудокопов. – Лойон на миг застыл в нерешительности.

«Делай, что замыслил и гори оно огнем в раскаленной пасти!» – приказал он себе.

– Садись ближе, – пригласил он помощника к большому столу.

Кани поклонился, поднялся на возвышение к столу, сел в кресло напротив.

– Вызови Защитника на встречу. Как можно скорее, – раздельно выговаривая слова, сказал Лойон Маурирта. – В темный час... Скажем, в час второй казни... Найди новое неприметное место.

– Хорошо, милорд.

– И помни, Кани! Никто, даже Серп Правосудия, не должен узнать об этой встрече!

Глава 8. Рыбный район

Гонат возвращался домой вдоль моря, верно рассудив, что шататься по кривым улочкам с мешком меди за пазухой дело квелое. Прислуга Госпожи скрывалась за облачными стенами, ее ночной глаз не светил – Неумолимая сегодня в самом худшем настроении. Темень в часы казней окутала Колыбель так, что рыбак четко видел лишь свои колени, но не дрянные сапоги. Поначалу Гонат боялся заплутать в незнакомой части города и потому незаметно помолился. Очень вовремя, Бок – жнец, данный ему скорее в охранники, едва ли в проводники, вывел его из Дворцового квартала, а уж потом они спустились к гавани через кварталы Садов.

То ли Гонат отвык от улицы, то ли за время его заключения взаправду стало холоднее – в любом случае с моря задувал пронзающий ветер. Ночные бродяги изредка попадались по дороге; мелькали их серые тени, слышался говор. Гонат благодарил бога, ведь жнец такой же плотный как он, но ростом на голову выше шел рядом.

Все может приключиться… В правление Богини по улицам рыскают ее слуги: лихие бандиты, убийцы, демоны да разные уродливые химеры, которых Двуглав, храпя, выплевывает в мир. Добрые люди в плохое время спят или в крайнем случае возносят мольбы лишь бы пережить ночь. Бок оделся рыбаком, хотя куртка у него была подлиннее – под ней он прятал короткий топор. Гонату хотелось думать, что Жнец Правосудия, приставив охрану, ценит его.

О Лойоне, допросах и Обители Гонат вспоминал с дрожью, леденящей нутро. Затхлая маленькая камера, где его держали, оказалась намного хуже его собственной лачуги. Он то подозревал, их заведомо будут допрашивать – они с Улу все пять дней трудного обратного плавания обсуждали предстоящее, растолковывали друг дружке, что и как говорить.

Вот только Гонат просчитался: в тюрьме его держали несколько дней; нудно мучили вопросами, причем одними и теми же – иногда этим занимался сам Лойон, часто Кани, а иногда какая-то коротко стриженая женщина; приносили в камеру орудия пыток, от вида демонского железа у Гоната шевелились волосы в паху и по всей спине. Еще два раза Лойон Маурирта поил его ячменной настойкой – такой крепкой, что Гонат обжигал горло; наутро, просыпаясь в беспамятстве, он долго соображал не сболтнул ли лишнего про монету, трясся всем телом, благо потом понимал, что все обошлось.

Когда же брат короля вызвал Гоната, усадил напротив и стал перечислять вины, он решил, что пришел его смертный час. Почувствовал себя куском мяса, который хочет не торопясь, со знанием дела раздирать гриф. Грозное лицо жнеца, с крупным носом, глубокими морщинами, немигающими темными глазами и гривой таких же волос, рассыпавшейся по плечам, будет его преследовать вечно. Поскорей бы добраться домой, поскорей увидеть Лиму и немного успокоиться.

Гонат шестым чувством понял, что Торговый Порт они миновали и попросил Бока:

– Надо бы нам держаться ближе к морю – мне потребуется сосчитать молы.

Отседова начинался Рыбный район, простирающийся до самой городской стены на севере и граничащий с Глухими Кварталами, если податься к западу. Гонат родился и вырос в нем. Часть города, прилегающая к Улитке, располагалась ниже остальных районов, поэтому, чтобы ее не затапливало во время штормов, здесь соорудили большие откосные молы. В детстве Гонат часто рыбачил с камней, дразня стражу гавани. Очень удобно выйти спозаранку с удочками и принести хотя бы пару рыбешек на завтрак. Жаль проскочили счастливые годы, и улова в заливе уже не сыскать.

В темноте молы отличались от накатывающих на берег волн неподвижными холмиками глыб да ребрами плит, приволоченных с карьеров. Гонат не помнил, когда он бродил по Колыбели ночью, может и не случалось такого греха, однако ноги вели его безошибочно. Он прошагал где-то треть мили, и не дойдя до Рыбного Порта, где швартовалась его хранимая богом лодка, вновь повернул в город.

– Улица Восьмого Мола, – сообщил он жнецу.

Почти дома… Идти приходилось осторожнее. Знакомая улица тянулась вглубь района узкой петляющей змеей, ее сливные желоба всегда переполнялись грязью, золой и мусором, местами забиты нечистотами; часто путники натыкались на ямы и колдобины от вывернутых булыжников, некогда составлявших мостовую. Бесчисленные хибары стояли тут вкривь и вкось, углы их глиняных стен впивались в улицу, будто те же молы, покоряющие море. На таких улицах, во тьме, можно легко споткнуться и разбить себе голову.

Бок тихо, беззлобно ругался, пеняя попутчику за его вонючий район и выпавшую жнецу ночную прогулку. По дороге жнец все молчал, Гонат молчал тоже, опасаясь по дурости сболтнуть лишнего; удивительно, но брань жнеца Гонат воспринимал чуть ли не с облегчением. Наконец он определил родной переулок Флотского Рыбака, переименованного каким-то давним шутником в Плотский, повернул в него, обошел еще три-четыре дома, чуть не убившись о большой каменный жернов, принадлежащий всему переулку и вышел прямо к собственной двери.

Жнец не дал ему постучать, требовательно потянул за рукав.

– Мне еще назад по вашим помойкам пробираться! – пожаловался он. – Не знаю, что у тебя за дела с его правосудием, но думаю, хороший человек, вроде меня, тебе бы пригодился.

Гонат на миг замер, потом догадался в чем тут дело – сунул ладонь в мешок с медяками. Он нащупал несколько мелких монет, постаравшись, чтобы их поместилось в пятерне меньше десятка.

– Возьми, да вознаградит тебя еще Странствующий бог за благое дело!

– Бывай, – коротко промычал Бок. Видно он нашел подношение приемлемым. Жнец развернулся и стал пробираться назад сквозь мглу.

Гонат негромко постучал в дверь. Быстро послышался шорох – как и все люди в трущобах жена спала чутко.

– Лима, это я! – подсказал Гонат, не желая ее тревожить.

Когда он вошел, запер дверь на засовы, жена обняла его, прильнув к широкой груди.

– Я думала, ты уже не вернешься! – прошептала она. – Они приходили сюда, что-то искали, нашли твой тайник, весь дом перевернули!

Гонат наощупь двинулся внутрь, присел на каменное ложе, засланное тонким матрасом из соломы и шерсти.

– Все хорошо, Лима! Странник меня защитил. Только холодно дома, разожги лучше печь, – попросил он.

Дом у рыбака стоял получше многих, частью из камня, аж из двух комнатенок, но освещать его было нечем – дорогое масло закончилось еще до рыбалки Гоната. Зато черного камня припасено в достатке, он продавался дешево на Ямочном рынке, правда, и таскать его приходилось оттуда – с пыльных карьеров, расположенных на юге, сразу за городской стеной.

– Трута для розжига мало, – возразила Лима, усаживаясь рядом. – И купить его не на что!

Гонат положил драгоценный мешок ей на колени.

– Вот! Королевская награда! – обрадовал он жену.

Лима ахнула.

– От самого короля?! Быть не может! Да сколько ж тута?!

Он подумал и не стал говорить про Жнеца Правосудия, ибо частенько им пугали детей. Просто ответил:

– Я и хочу пересчитать. Но боюсь сбиться в темноте.

Гонат считать умел, по крайней мере до пятиста – он научился числам с юности: известная заумь понадобилась ему для учета мелкой рыбешки.

– Хватит на пару месяцев, – успокоил он.

Она захлопотала: нашла огниво, подбросила в печь мелкого камня, высекла искры.

– Будешь есть рыбную похлебку? – спросила Лима. – Правда, она немного подкисла.

– Да. – Гонат вдруг осознал, как сильно он изнемог и как голоден.

– Тогда добавлю в нее вяленой тыквы.

Тыкву приносил Тургуд. Он покупал ее на Круглом рынке и хотел запечь с рыбой. Казалось, это случилось давным-давно...

Пока варево грелось, Гонат высыпал монеты на старый расшатанный топчан, стоящий у ложа. Со второй попытки, в слабом зареве камина, он пересчитал их. Ему попались три десятигрошевые монеты покрупнее, еще несколько штук пятигрошевых, а остальные самые малые медяки – на таком медяке и при свете Ока рисунок не различить.

– Почти триста, – сказал он.

– Хорошо! Может получиться купить тебе обувь, и мне что-нибудь купить.

Гонат отсчитал Лиме сотню, остальные монеты сгреб в мешок и спрятал под камнем в тайнике, лишь после принялся за еду, взахлеб черпая из чашки. Несмотря на отсутствие рыбы и даже рыбьих голов, предусмотрительно съеденных Лимой, похлебка оказалось неимоверно вкусной. В ней плавал ячмень, попадались морковь и лук, а к зубам липла тыква.

– Мне жаль твоего племянника, – проронила Лима. – Он был хорошим человеком!

Жена всегда ругала Тургуда, запрещала ему ходить к ним, и даже к сыновьям – его двоюродным братьям. Теперь уже не важно...

Гонат погладил ее по голове. Тридцать лет они прожили вместе.

– Услада Страннику! Услада Тургуду! Пусть странствует он вечно в веселье и радости по всему Вселенскому Древу!

–...по всему Вселенскому Древу! – подхватила Лима короткую отходную молитву.

После еды Гонат разомлел, и они сразу улеглись спать. Прошло полночи – негоже пребывать среди слуг Госпожи.

Лима не удержалась, спросила в кровати:

– Так что же ты сделал для короля? – с большим любопытством проворковала она.

Он доселе ничего не скрывал от Лимы. Но сейчас... Впутывать ее в это страшное дело? Нет... Может Улу сейчас пытают в застенках, и если он проговориться, то за Гонатом придут, и карьерами он за присвоение золота не отделается. Даже о Странствии он пока не посмеет сказать. Великая честь уходить в океан вместе с королем Кайромоном! Исполнение завета, великого долга перед богом! И нежданное горе для близких… Зачем ему будоражить Лиму раньше времени? Она ведь останется на берегу. В плавание брали женщин – все равны пред Странником, но брали лишь состоящих в законном браке и лишь тех, кто еще способен к деторождению. Скоро они с женой расстанутся навсегда.

Гонат подложил локоть под голову, другой рукой подтянул одеяло. Угли в камине раскалились во всю силу, потрескивая в тишине дома, и над ними алым столбиком высился огонек.

– Не могу сказать. Приказ короля, – повинился полусонный рыбак. – Расскажу поближе к весне.

«Перед уходом в Бирюзовый храм, не раньше», – твердо решил он про себя. «Когда обеспечу Лиму, сыновей и внучек».

Мысли плавали туго – уж очень хотелось спать. Но последняя мысль воткнула занозу предательства: «Что если Бок, зная о награде, подошлет к нему воров?»

Он так вымотался, и ему показалось, что пронесся лишь миг. Очнулся Гонат от настойчивого постукивания. Черные камни истощились, под тонким одеялом он озяб, а через окна, больше похожие на бойницы замка, в комнату робко проникал свет. «Быстро же пришли грабители!» – сообразил Гонат. Он встряхнул остатки сна, подобрался, взял куртку, пошарил и вынул нож. Госпожа отошла, но мало ли злых дел творится на рассвете? Мало ли слуг Двуглава, выползающих из ада? Лима тоже проснулась и настороженно взяла его за плечо.

– Ограбить хотят, – шепнул ей Гонат. – Готовься кричать, звать соседей на помощь!

Впрочем, в хлипкую дверь никто не ломился. Вскоре послышался знакомый трескучий цокот.

– Мастер-рыбак? Ты дома? Открывай?!

Гонат облегченно переглянулся с женой, подошел к двери и впустил Улу.

– Да явится! Вам Странник! Мастер-рыбак! – вежливо поприветствовал тот, заходя в лачугу и затаскивая небольшой, перелатанный помногу раз мешок.

Гонат подозревал, энто Улу говорит так ради их непонятного союза и отчасти Лимы: долгое пребывание среди людей, так и не вытравило из тонка поклонения многочисленным духам и идолам. В Странника тонка не очень-то верил.

– Да явится он и тебе Улу! Чтобы ты узрел и уверовал! – серьезно ответил Гонат.

Он было подумал, что богоугодное деяние – наставить Улу на истинную тропу, жаль его размышления прервала Лима.