Текст книги "Странствие (СИ)"

Автор книги: Алексис Канте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Его неторопливые мысли прервал Улу:

– Итак, мастер-рыбак Гонат! – воскликнул он. – Заключим союз?! Тонка с человеком?!

Это была расхожая фраза, когда-то означавшая конец давних войн, а ныне заключение сделки.

– Заключим союз человека с тонка! – согласился Гонат.

– И мастер-рыбак! Поможет мне? – нежданно ввернул вопрос Улу.

– Мы доплывем к дому, будь уж уверен, – обнадежил его Гонат.

– Я не о том. Мастер-рыбак.

Ритуальное прижатие затягивалось. Курога плавно отбивалась от пристанища.

– Нужно продать! Немного травы! В городе! – поставил условие тонка.

Контрабанда... Сбором и продажей лечебных, праздничных и просто редких растений занималась королевская Гильдия Знахарей. Добывались они по всей обретенной земле: в далеких уголках у вассалов, их везли с островов Цога, жарких степей или снежных гор, а самые ценные травы поступали из лесных болот тонка. В любой никудышней деревеньке с парой умирающих лачуг ютилась зеленая лавка Гильдии – с зельями и напыщенным местным знахарем в придачу. Он заговаривал болезни, лечил, принимал роды. И продавал, продавал, продавал...

Доходы Гильдии росли, а значит, росли доходы короля. Расхитителей ждало суровое наказание, ибо высокородный двор и Странствие требовали денег. За контрабанду Гоната сошлют умирать на камне. Уж точно...

Тургуд родился в южных предместьях и с детства рос скверным малым да плохим рыбаком. Дрался, воровал, не уважал стариков, у ровесников отбирал сладости. Сестра упрашивала Гоната повлиять на племянника, но ему большой недосуг ходить через весь город. Своих бы детей поднять… И два сына Гоната пробились к лучшей жизни: младший пять лет назад сумел стать стражником на королевских карьерах; старший служил денщиком зятя лорда Покатой Башни. А Тургуд пропадал на улицах, часто сбегая из предместья в город. Прибивался к бандам. Он завел знакомства в квартале Староверов, на Бесконечной улице и в катакомбах.

Гонату стало понятно, откуда у племянника водилась медь. Видно Улу не утратил связи на болотах, а Тургуд сбывал его травы в городе. Он гулял по кабакам, менял подружек, хотя Гонат призывал его копить на свадьбу. И вот что-то случилось – ведь недаром племянник вдруг приперся на север и уговорил его порыбачить.

– А почему Тургуд не сбыл траву? – спросил Гонат после длительного молчания.

– Не знаю. С кем-то поссорился, – пожал плечами Улу.

Рисковое дело. Надо его хорошенько продумать. Но пронырливого тонка тоже ждали сюрпризы.

Гонат начал кантовать лодку обратно к скале. Если они хотят осмотреть труп засветло, то нужно поторапливаться. Неумолимая Богиня уже играла в куклы далеко на небесах в Облачном замке. Времени до ее мрака оставалось немного.

– Один раз, – веско сказал Гонат. – И большей услуги от меня не жди.

– Один раз, – повторил Улу.

– И монеток подбросишь.

– Ладно, мастер-рыбак.

– Если жнецы или явители спросят тебя, то скажешь, будто сам осматривал найденного лорда.

Гонат придвинулся и положил ладонь на левую часть груди Улу – поверх места, где бьется яростная частица Странствующего Бога. Создателя, наделившего жизнью всякую тварь, пусть даже и не желающую признать его. Тонка повторил ритуальный жест.

– Союз заключен, – провозгласил рыбак.

Рядом с корявой лестницей прямо в камне выдолбили широкую скобу – безвестных принцев крепили к ней длинной цепью. Гонат просунул в скобу веревку, швартующую курогу, обвязал личным узлом для надежности, потом схватился за скалу и переступил на лестницу.

Граненые когда-то ступени лестницы от воды стали покатыми. Гонат осторожно опустился на колени и пощупал камень. Ступени мокрые и склизкие… Поясница все так же ныла, и Гонат решил не рисковать – он полез на скалу на четвереньках, словно тот медведь на ярмарке, влезавший на подгнившее дерево. Чайка, осторожная и знакомая с людьми, спрыгнула вбок со скалы и низко полетела над волнами. Улу уверенно поднялся вверх следом за Гонатом. Мертвец лежал на спине. Странный незнакомец!

Глазницы трупа были пусты и по краям запеклись кровью. На поклёванном падальщиками лице оголились кости да зубы. Над ушами птицы тоже потрудились – в смоляных волосах зияли бордовые прорехи. Борода незнакомца оказалась короткой и клиновидной, а шея защищалась жестким облегающим воротником – именно из-под него выковыривала пропитание чайка. При жизни неизвестный человек был худ, но, если вдуматься, умер он не от голода. Его левая нога лежала неестественно, кожаные штаны прорвались, и вылезшая из-под них кость торчала наружу. Однако погибший боролся за свою жизнь – он перетянул ногу поясом, хотя его кровь растеклась повсюду. Помимо темно-синих штанов и плаща, ее бурые разводы впитались в камень, как будто чуждым болезненным лишаем.

У левого бока мертвеца лежал короткий узкий меч с дивным волнистым лезвием и рукоятью цвета перезрелой фиги. Пару этих дорогих лакомых фруктов Гонат покупал во время северного привоза, – он не пожадничал, чтобы порадовать внучек. Ножен возле трупа не оказалось – возможно их смыло штормом. Вместо них в руке трупа находилась бронзовая трубка с надписью на незнакомом языке.

Гонат осторожно вытащил ее и увидел на одном конце колпачок, навернутый на тонкую резьбу. Он побоялся трогать колпачок, ибо не знал, кто в королевстве мастерит такие вещи.

Труп уже распух, посему кишки выворачивало наизнанку. Гонат воротил нос, тупо наблюдая, как Улу проворно ощупывал жесткие кожаные перчатки мертвеца. На мизинце его правой руки тонка радостно вскричал:

– Там перстень, Гонат! Перстень!

Гонат не устоял от искушения и потрогал. Да! Перстень невелик, но и такой мог бы обеспечить не только его семью, но и всю Плоть! Он стряхнул наваждение и предложил:

– Давай-ка обшарим карман.

Их снова ждала удача! Из нагрудного кармана тростинками-пальцами тонка выудил квадратную монету. Гонат взял ее, ахнув так, словно его сделали капитаном:

– Забери меня в Странствие, мой бог!

Монета тяжелила ладонь, и рыбак распознал ее. Золото!

Гонат всегда ходил на праздник Явления, стараясь встать ближе, чтобы смотреть на Святую Реликвию и молиться. Но золотая монета... Он видел одну лет пятнадцать назад, когда собирали дары перед отплытием. Один из щедрых лордов Юга пожертвовал ее. Длинный король уже не вставал, вместо него монету принял принц-еретик Сайдион – брат нынешнего короля. Золотые монеты не ходили уже много поколений: они оставались достоянием сказок.

Гонат тогда находился в первых рядах, сразу после стражи, и видел лордов да купцов, подающих на Странствие. Та монета была достаточно мелкой – безбожный принц аккуратно держал ее двумя пальцами, опасаясь выронить. Монета незнакомца еле помещалась в ладонь и больше походила на медальон.

– Мы богаты! – зацокал в волнении Улу. – Мы богаты, мастер рыбак! – он сделал несколько танцевальных движений, напоминающих те, которыми пляшут шлюхи в королевских театрах.

После нескладных дерганий Улу наклонился к уху Гоната, горячо зашептав:

– Нужно забрать все! Срезать одежду! Поделим монету и перстень! Продадим в городе!

На миг Гонат поверил в чудеса, но по счастью его одолела верная трезвость, и он ответил:

– Ты с ума сошел, Улу! Кому мы их продадим?! За одну эту монету я смог бы набить медными полушками комнату до потолка, – помечтал он. – Но кто ее купит? Соглядатаи Лойона вынюхивают в каждом кабаке. И как только распустишь язык – ты пропал!

Улу вздохнул, но не захотел сдаваться.

– Можно продать! В других землях. Обменять на серебро!

– Правда? Тогда говори где и кому ты хочешь продать?

Тонка замялся.

– В землях Желтого дома. В пустошах. В землях Хакни.

Гонат, кроме столицы и прилежащих к ней деревень, в жизни никуда не ездил. Но он догадался, что Улу перечислил самые близкие края.

– Сниму перстень! Постараюсь сбыть! – Улу наклонился и попытался стянуть перчатку слабыми ручонками. Та не поддавалась.

Гонат не стал говорить, что не доверяет напарнику ни на каплю-слезу Неумолимой Богини. Вслух он предположил:

– У тебя его отберут.

Тонка оставил свои бесплодные попытки и повернул голову, услышав предостережение. Он уже выглядел неуверенно. Гонат задумался на какое-то время. Ветер стих, и стало неважно с какой стороны стоять у трупа. Гонат поднес рукав грязной, выделанной из овчины куртки к лицу, сохраняя запах моря и засаленной кожи.

И хочется и колется – он решился. Присел на корточки, достал нож и начал разрезать фиолетово-синюю, как и остальная одежда, перчатку. На ее тыльной стороне красовался узор из спиц или игл, отдаленно похожий на горную хвою, что изредка продавали на Круглом рынке. Скорее всего, мертвый лорд с далекого юга...

Кожа поддавалась неохотно, что озадачило Гоната. Наощупь она поплотнее, чем тюленья, рыбья или коровья. И когда ее последние лоскутки сползли с пальцев мертвеца, будто шкура с вареных угрей, в хмуром свете уходящего дня засверкал перстень. Сделанный из непонятного белого металла с ярко-синим камнем в изящной оправе он блистал на мизинце. Клубок очень тонких то ли игл, то ли змей, переплетаясь, приподнимал камень и удерживал его. Какое искусное ремесло!

У тонка отвисла челюсть, а Гонат, не видевший ничего красивее Реликвии и собственных внучек, пожалел о невозможности остаться на скале навечно, где бы он смотрел на перстень, вознося хвалу Странствующему.

– Перстень, меч и трубку сдадим в Гильдию, как только вернемся, – рассудил Гонат. – Нас за это наградят!

– Ты что?! Старый дурал... – начал ругань Улу. Но Гонат сжал плечо Одноухого и быстро договорил:

– А монету припрячем! Ее, по крайней мере, можно расплавить.

Даже Улу своим мелким умишкой должен понимать, что им не по плечу торговля этими изумительными предметами. Раньше жнецы-ищейки пытали людей за крохи самородного золота. Они встали на опасную дорогу...

– Искатели нам поверят, когда увидят найденные дары! Надеюсь, сам Странник послал их набожному королю Кайромону в знак одобрения и заботы! А монета лежала в кармане! Она для нас! Плата за тяготы и беды... – задумчиво говорил Гонат, оправдываясь не перед Улу, а перед самим богом.

Тонка смирился: он еле заметно кивнул. Все-таки не глупый парнишка. Гонат решил, что убедил их обоих.

Преодолевая отвращение, он стал скоблить гнилую плоть с кости, чтобы снять перстень. Улу последил за Гонатом, потом невозмутимо заявил:

– Надо поесть. Может нам. Перетащить труп в лодку?

Тонка жрали падаль. Они пожирали все – от летучих мышей до, как рассказывали, навоза. При голоде жевали сухую траву, искали червей, пиявок и личинки стрекоз в реках и на болотах. Одноухий и тысячи подобных тонка, жившие среди людей, меняли свои мерзкие привычки не сразу.

– Нет. Я не смогу с ним плыть! И не вздумай обгладывать лорда! Это святотатство! – одернул приятеля Гонат, с усилием стягивая перстень. – Пусть королевские искатели плывут сюда и снимают труп со скалы, – он встал, вперив взор в ужасную пустошь океана. – Нам же лучше молиться и отправляться домой, ну и по пути хорошенько подумать, как утаить монету!

Глава 4. Скит Пророков

Находясь в поездке за стенами Скита, Кассад Хисанн осознал тяжелые последствия непрестанного зноя. Посевы страдали без живительной влаги, люди кляли засухи и спешно собирали недозрелый урожай. Нет, строго говоря, он видел, как крестьяне целыми днями выковыривали из земли клубни сорра, а в середине лета все-таки удалось собрать часть ячменя, овса и пшеницы. Однако в пойме Слезы высохли заливные поля драгоценного риса, завязь плодовых деревьев не вызрела – тут уже не до фруктов, сохранить бы слабые деревца на будущий год. О вине Пророков, славящемся по всему Атонкарису, что и говорить. Его или изюма на продажу не будет. Многие гроздья винограда отцвели да так и остались недоразвитыми.

Честно сказать, он не пахарь и не садовод – он воин! Лишь по воле отца ему пришлось вникать в нужды землевладельцев, общинников и крестьян. «Без еды война невозможна», – напутствовал Кассада в дорогу дядя Тимон, а лорд Эссад не согласился, к сказанному присовокупил: «Еще как возможна, брат! Как бы не началась вскоре война за еду!»

Лорд Эссад жаждал войны, готовился к ней, но в общем-то, дела плохи… Те кусочки леса, которые его лорд-отец возрождал на левом берегу реки и в предгорьях – ближе к ее истокам, чахли и оставляли мало надежд. Прежде каждой весной налитые полные тучи степенно переваливали через хребет Неизвестного Бога, принося испарения с огромных болот тонка, с небес лил дождь, и Слеза разливалась, занося поля плодородным илом. Левый берег покрывался цветистым ковром, и туда пастухи выгоняли скот, множивший благополучие паствы Пророков. Но в этом году опять пришла засуха – все дожди остались на стороне тонка, на радость Мглистому и другим мерзким божкам жалкого пакостного народца.

«Да... Хорошо еще, что тонка враждуют друг с другом, нисколько не пытаясь учинить войну против людей».

Кассад объездил земли Хисанн, много раз он переправлялся через Слезу вброд, ибо река перед Скитом Пророков и ближе к верховьям сузилась и обмелела. На ней повсюду стояли рыболовецкие сети; лодки, плоты, грузовые баржи сгрудились в оставшихся заводях, будто провинившиеся мальцы, стоящие в углу. Люди пока не голодали, хотя некоторые купцы уже поднимали цены, а Зартанг блажил – говорил Кассаду, переиначивая святую поговорку: «Не думай о народе, брат, ведь народ сам непрестанно думает о тебе».

Наследник труслив, он всегда хотел спокойствия и мира; лорд-отец, Кассад и дядя Тимон знали иное – мирная жизнь уходит в прошлое, в зимнем сезоне придут нужда и испытания, сравнимые с теми, что выпали на долю народа Хисанн во времена Правой войны.

По привычке подъезжая к городу, он жалел, что первый Пророк не обосновался на левом берегу Слезы. Как правило, враги приходили к городу с юга – в последний раз легионы Маурирта и их трусливые вассалы после недолгой осады взяли Скит штурмом, разрушив его обветшалые стены. Дядю Хотта казнили, старые стены снесли, Хисанн десять лет выплачивали дань, но в остальном, только что взошедший на трон Кайромон Шестой обошелся с восставшими милостиво.

Почти шестнадцать лет минуло с той войны. С тех пор как зеленым юнцом Кассад впервые поучаствовал в битве, почуял смерть за плечом и окропил меч кровью врага. За прошедшие года многое изменилось...

Лорд Эссад настоял на том, чтобы Зартанг назвал единственного сына Хоттом – в честь погибшего дяди. Скит разросся и стал многолюден – в город и другие области Хисанн стекались свободные люди со всего материка, ибо повсюду в обретенных землях народ жил намного хуже. Всего за полгода отец возвел новые стены – крепкие и высокие. К постройке долго готовились: потихоньку заготавливали камень, размечали и подгоняли блоки прямо в каменоломнях, укладывали пути. Потом лорд Эссад призвал люд на трудовую повинность, и народ Пророков работал охотно, помня об унижении и желая отомстить.

Такое строительство не провести в тайне, Маурирта вскоре прознали, и в город прибыл Кимирра – второй сын короля. Гуляка, пьяница и мот – он, при всем при том, мнил себя опытным, незаменимым послом. Отцу – суровому воину пришлось давать принцу роскошные пиры, возить его на охоту в горы, льстить многочисленным столичным вельможам. Кимирра пил в Ските больше месяца, таращась на то, как растут новые стены. Наконец, изрядно проредив казну и зимние запасы, он умотал восвояси, пообещав выхлопотать королевское разрешение. Разрешение не пришло ни весной, ни летом – как и полагал лорд-отец, престарелому королю не было дела ни до чего, кроме своего глупого Странствия.

Небольшой конный отряд Кассада побывал в большинстве городков и замков для того, чтобы проверить и подготовить их. От имени лорда-отца он спрашивал о делах мира и войны, после от его же имени отдавал приказы. В Жарком Предгорье Кассад узнавал, сколько еще дичи можно забить в горах, и стоит ли охотиться на перевалах и в краю тонка; в Дохлом Приюте слушал рапорт о количестве копейщиков и подготовке лучников; в Кузнях, естественно, наблюдал за добычей железа и дал наказ ковать побольше мечей и доспехов. И вот, возвращаясь домой и миновав уже вторую излучину Слезы и устье Лазурного Притока, он надеялся, что лорд-отец будет доволен.

Лорд Эссад готовился к войне, а Кассад им восхищался. Кто кроме отца готов сделать первый шаг? Кто готов раз и навсегда сбросить ярмо Маурирта? Только лорд Хисанн, такой же смелый и гордый, как лорды первых Пророков! Кассаду не придется решать: он, как и остальные воины, последует вслед за отцом, ведомый преданностью и долгом. Не то чтобы он страшился войны – он младший сын, он просто исполняет приказы.

Норовистый гнедой конь, которого Кассад кликал Юрким, вынес его на вершину последнего холма, и он приказал Эльве развернуть сизый стяг Хисанн со склоненным пред Неизвестным Богом Пророком. Впереди начиналась долина, где виднелся сам Скит, примыкающий к реке в ее среднем течении. Смеркалось, Кассад направил жеребца вниз, и Юркий с готовностью поскакал галопом, учуяв запах родной конюшни. Широкая, протоптанная сотнями колес дорога в вечерний час пустовала, если не считать крохотное стадо овец и нескольких крестьянских повозок. Поля и огороды в округе города уже убрали, а ближе к новым стенам – перед рвом, ютились небольшие домики. Жителей палисада в них оставалось мало – лорд Эссад постепенно переселял людей в столицу.

К Багряным воротам всадники прискакали в темноте, однако часовые на стенах давно приметили их, и Марке даже не пришлось трубить в рог. Ворота еще не закрывали, решетка оставалась поднята, на дне свежевырытого рва воды считай не было – журчал хилый ручеек из обмелевшей реки. Кассад придержал Юркого, аккуратно прогарцевал по короткому мосту из легкого северного дерева, которое преподнесли в дар единоверцы из Биннахара. Его свита перестроилась по двое, проследовав за ним.

В стенах уже подожгли факелы на железных рукоятках, и их земляная смола жутко чадила. Юркий зафыркал, потом недовольно заржал, подав пример остальным лошадям. Кассад быстро спешился, похлопал жеребца по бокам и шее, передал подступившим конюхам. Потом узнал и поприветствовал начальника караула:

– Не думай о боге, Тансен, ибо Неизвестный сам думает о тебе, – устало сказал он.

– Да придет и поведет нас Пророк, сир! – ответствовал Старый Тансен. Кассад иногда попадал к нему на воспитание в детстве. Этот грузный мужчина, заросший усами и бородой поболее Кассада, в короткой льняной тунике и кольчужной рубахе, надетой поверх, ходил, тяжело переваливаясь, словно важный гусак. Он делал так не из-за спеси, а из-за ран, полученных во время Правой войны.

– Ваш лорд-отец ждал вас к обедне Пророка! – известил Старый Тансен. – Поедете верхом к замку, сир? – спросил он.

– Нет. Оставь лошадей у себя на конюшне. А назавтра переведешь в дворцовую.

До замка от Багряных ворот полмили, и Кассад не хотел рисковать лошадьми, пуская их в темноте по булыжникам и кривым улочкам: там лавки на мостовой стояли наискосок, глиняные бочки с нечистотами как всегда отвратно воняли, заполненные мусором и дерьмом; прибывшие из сел телеги нередко полностью перекрывали проход.

– Что нового в городе, Тансен? – справился он.

– Пять дней, как убрались королевские послы, сир! Говорят, наш лорд оставил нахлебников с носом!

– Еще одни послы?

– Ага, сир. Приехали клянчить еды для своего безбожного Странствия!

– Еды? А нам, значит, помирать с голоду, – невесело предположил Кассад. Ладно, отец расскажет ему подробнее, чем старый воин. – А как твои сыновья? – спросил Кассад, разминая широкие плечи и торс после долгой скачки.

– Живут по милости Пророков. Младой, правда, пропадает по кабакам, зато Безусый собрался жениться.

– Хорошее дело женитьба, – сказал Кассад. – Надеюсь, вскоре подниму за него чашу! А Младому передай, что я им недоволен.

Кассад тоже не прочь завалиться в кабак – либо тут на Мытной площади, либо в большой таверне «Храброе донышко», которая ему как раз по пути. Он мог бы потискать девок, посидеть с друзьями за чашей эля, послушать веселые хмельные байки и разговоры. Но то привилегия простолюдинов... Его же ждут жена, родственники, а более всего лорд Пророков.

Он отпустил людей на отдых и, взяв с собой лишь Марку и оруженосца, зашагал к замку. На улицах было еще многолюдно, хотя торговцы складывали товар, спорили в подкравшейся, будто горный леопард, тьме: отовсюду слышалась их ругань. Поначалу Марка, словно завзятый глашатай, объявлял прохожим, что вот смотрите – идет сын их лорда, и те, кто поближе кланялись и отвечали приветствием, однако крики друга быстро тонули в общем гомоне, и Кассад приказал ему заткнуться.

Тусклый огонек из немногочисленных окон, где зажиточные купцы жгли свечи, освещал их путь. «Храброе донышко» на противоположной стороне тоже являло собой пятно света. Редкие факелы на уличных столбах запаливали только ко времени сна Пророков и гасили пару часов спустя, но Кассада мрак не заботил – он поспешно шел, напряженно размышляя о грядущей войне. В том, что она наступит, он после поездки не сомневался.

Молочный замок, к которому примыкали Зал Чтений и Келья Первого Пророка, стар и неказист. При строительстве замка Второй Пророк заложил в стены и башни молочные зубы своих детей. Чтецы много веков спустя вели споры и подсчитывали, сколько тех зубов замуровано в камне – сотни или тысячи? Пока нашлось около трех десятков, и все они в особом ларце хранились в Келье.

По прошествии времени от Второго Пророка к Девятому замок из белого известняка превратился в серое невзрачное строение. В темноте он казался чуждым холмом, затесавшимся в городе по ошибке, а новая южная крепостная стена, будто не давала ему расползтись. Кассад различил огни слева, в Главной башне, – несомненно отец ждет его, уже зажегши свечи и обсуждая планы. Лорд Эссад более всего ценил время и готовность действовать, изредка он устраивал учения даже ночью. Кассад знал, что когда-то он дал клятву своему обреченному брату. Отец жил ради мести и до ее осуществления покоя не знал.

Поприветствовав стражников, открывших ему боковую калитку, Кассад направился к высокой, окованной железом, хорошо освещенной двери – входу в Главную башню. Дерево слегка обгорело во время Правой войны, однако лорд Пророков запретил менять его, ведь таких дубов уже не водилось в землях Хисанн – дверь только почистили, вскрыли особым лаком, сторгованным у лорда Алавиго, дорисовали пропавшие в гари ноги Пророка.

Кассад кивнул охране, шагнул в непроглядную темень переходов и коридоров.

– Зажгите мне факел! – приказал он.

Пока стражники разжигали факел из дорогого белого воска, Кассад отправил Нерка в личные покои, предупредить Лерику и слуг. Новый оруженосец был расторопнее Эльвы – крупного молодого парня из рода Варайн, что владел Забытым Холмом. Дом Варайнов – верных сподвижников Хисанн и Пророков издревле обладал почестью знаменосца, и Эльва, как никто иной, подходил для почетной роли. Нерк же скор и ретив. Он мигом растворился во тьме; его гулкий бег растекся по коридорам эхом, словно перестуки призраков, бродящих по замку и пугавших Кассада в детстве, которого он уже почти не помнил.

Лерика бросилась ему на шею, как только он пришел в свои покои. Даже в мерклом освещении масляной лампы жена очень хороша: очерченное тонкими скулами лицо дополняли изящный нос и узкие брови, а полная грудь начала волновать Кассада сразу с порога. Несмотря на усталость он ощутил сильное желание, но все-таки пересилил себя и мягко отстранил жену.

– Люблю тебя! – воскликнула Лерика. – Все ли хорошо?

– Угу, – скупо ответил Кассад. Нежностей он не понимал, хотя иногда неуклюже пытался сделать дочери Биннахара приятное. Лерика покладиста, любезна с ним и мила; к несчастью, они связали брачные узы пять лет назад и до сих пор она не смогла понести. Отсутствие детей накладывало неизбежную досаду.

– Я приготовила бадью с теплой водой. И чистое белье. Омойся, – предложила Лерика.

– Только оботру тело. Отец ждал меня раньше, и он вконец разозлится, если я устрою купание. Сама знаешь, каков он. – Кассад прошел вглубь гостиной, повесил пояс с мечом на крюк, быстро снял куртку и рубаху. Служанка жены Кола полила ему из большого кувшина, а сама она помогла смыть дорожную пыль, грязь со спины и шеи. Вода после долгого дня казалась парным молоком, жаль Кассад торопился: он наскоро нацепил свежую рубаху, повернулся к жене и заверил:

– Я приду к тебе ночью.

– Буду ждать, – улыбнулась жена.

Когда Кассад вошел в покои лорда, за славным резным столом из ядовитого дерева сидели трое: сам лорд Эссад, дядя Тимон, а также ближайший друг отца, его химарий Тейт. Все они походили друг на друга, словно осенние грибы, вроде тех, какими Кассад полакомился в предгорьях. Истые мужи Пророка! Темноволосые, подтянутые, без капли лишнего жира, с цепкими взглядами карих глаз и натурой суровых воинов. Хотя дядя, на первый взгляд, отличался – он не носил бороды.

Кроме того, существовало еще одно тонкое, пагубное отличие: по истечении времени любой бы заметил странных подвох в движениях дяди Тимона – они были чуточку неточны, немного дерганы и неловки. Увы... Слабость членов... Неведомая хворь одолела Тимона около года назад. Он ходил, спотыкаясь, и говорил, что чувствует дрожь в ногах. Местные лекари разводили руками, жаловались на зависть и происки чуждых богов, а дяде становилось все хуже.

Тейт не утерпел и заставил его обратиться за помощью к Маурирта. Лекарь из столичной свиты Кимирры долго осматривал Тимона, заставлял ходить его раздетым взад-вперед, потом приписал особое натирание из редких южных растений и непременно молитву Странствующему. Охаживать чуждого бога Тимон, понятное дело, не стал, зато выкупил запасы снадобья у лекаря за немалые деньги, после чего его повсюду сопровождал благоухающий аромат. Натирание будто бы помогало, и Тимон – герой Правой войны, не отчаивался; он поговаривал, что в случае новой осады останется снаружи, чтобы опереться на стену и истребить побольше врагов.

– Да придет к тебе Пророк! – поприветствовал лорд Эссад. – Садись. – Он показал на стоящий по правую руку резной стул, с узкой спинкой, изображающей посох Первого Пророка. С некоторых пор почетное место рядом с лордом стал занимать Кассад, вытеснив с него химария Тэйта.А старший брат, слишком миролюбивый для будущего лорда Хисанн, получал все меньше отцовской благосклонности: перед отъездом Тимон предупредил Кассада, что правитель Хисанн хочет отстранить Зартанга от наследства в пользу внука.

– Пусть он придет к нам всем, отец! – откликнулся Кассад. Он устало опустился на место и позволил расслабиться мышцам ног.

– Ты задержался! Твои гонцы сообщили, что вы прибудете раньше!

– Прости! Пять дней назад нам пришлось начать ремонт моста недалеко от устья Лазурного Притока. Дело нелегкое, мы помогли местным мастерам искать и забивать сваи.

Кассад видел: отцу его оправдания совершенно не нужны. Он их как будто не замечал. Он лишь требовал и требовал – намного больше, чем любой другой лорд. С сына, с брата, с простого кузнеца, с купца или ремесленника. Отец кипел гневом год за годом... Когда новые стены Скита почти достроили, а Кимирра и его большое посольство готовились к отъезду, – лорд Эссад вспылил из-за очередной шутки Кимирры и собрался перебить все посольство. И только законы гостеприимства, а кроме того, долгие уговоры брата и химария спасли жизнь Маурирта.

– Как я понял, ты заходил к себе. Думаешь, мне важно смыл ли ты конский пот? – спросил лорд Эссад, восседая с непроницаемым лицом. – Мне все равно придешь ли ты грязным или даже приползешь окровавленным! Долг перед народом Хисанн перевесит мой отцовский долг! – Его тяжелые жесткие глаза остановились на Кассаде.

– Я пробыл в покоях не более десяти вдохов! – с неподдельным возмущением сказал Кассад.

– Десять вдохов много значат на войне, сын! Первый Пророк наставлял паству на одном вдохе – таком, что сердце простучит раз шестьдесят. Первым делом он подсказывал и направлял, а лишь потом заботился о себе, вдыхая снова. А в наше время за десять вдохов враг пробьет брешь в воротах или проведет стремительную атаку! Я не потерплю твоей расхлябанности! Опоздаешь к моему столу сейчас, привыкнешь и потом опоздаешь с приказом в битве?

«Это ведь совершенно разное…», – хотел возразить Кассад, но промолчал. Он помнил первые совещания, когда его только допустили в круг взрослых. Помнил дядю Хотта – более сдержанного и справедливого. Неудивительно, что Зартанг в конце концов сломался! Хотя Кассад гораздо упрямее – недовольство отца не имело никакого значения, главное – это победа над врагом! Он отвел взгляд и покорно склонил голову.

– Тот мост стали называть Гнилым, брат! – отметил Тимон, приходя Кассаду на выручку.

Спертый воздух в покоях совершенно не волновал отца, а Кассаду после просторов Хисанн хотелось дышать полной грудью.

– В случае нашествия нам придеться оставить правый берег вплоть до Притока, и ваш мост нужно будет разобрать обратно. – Лорд Эссад пригладил короткую бороду, где бурый волос изредка мелькал в снежной седине. – Дерево... В нем загвоздка... Оно должно идти не на мосты, а на защитные катапульты, щиты и орудия.

Сказав веское слово, лорд Хисанн взял серебряный кувшин с прекрасной росписью из жизни Пророка и налил в кубок Кассада немного вина. Похоже, отец простил его и не станет выискивать другие огрехи. Кувшин был наполнен по самое горлышко, и Кассад догадывался: троица старых воинов могла часами сидеть над картами и замыслами, ничуть не вспоминая о добром вине.

Он с большим удовольствием промочил горло. Трехлетнее вино из белого винограда обладало великолепным сладковатым привкусом.

Кассад поставил кубок на стол, убрал руки на бедра и выпрямил спину.

– Я перебирался на Ту Сторону. Встречался с вождями двух горных кланов, – заговорил он, не дожидаясь понукания. – Ходят слухи, что тонка не дают Колыбели свое ценное дерево! Как ядовитое, так и железное. На болота наконец пришла засуха. Отец, можно не сомневаться – тонка не выступят против нас!

– Добрая весть, – сказал Тейт. – Хотя от мерзких созданий всегда жди измены!

Тонка жалки и слабосильны. Больше пятисот лет они не выступали ратью на битвы с людьми. Но эти бестии проворны и безжалостны. В случае войны они будут нападать по ночам используя отравленные стрелы своих духовых трубок и луков. Грязное отродье...

– Верно, Тейт, – добавил лорд-отец. – Еще замечу, что в тонка давно нет единства. Их идолы и лживые божки грызутся меж собой уже несколько лет, а нам их раздор только на руку. Я отведу большую часть воинов с перевалов, но полностью снимать кордоны нельзя.