Текст книги "Странствие (СИ)"

Автор книги: Алексис Канте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Ив Маурирта недолго хранил инкогнито. Земли вокруг принадлежали дому Тумана, и лорд Детт, прознав о госте, прислал племянника, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Кодонк Детт, Ив, его оруженосец Ралик часто бродили по чахлому редколесью, которое для городского принца оказалось в диковинку. Торговцы заверяли, что там иногда встречались косули и муфлоны – охоту на редких животных давно запретили и местный лорд, и далекий король. Впрочем, голодное простонародье, утомившихся от безделья вояк, вольных бродяг и разбойников не останавливали угрозы пытки, каторги или смерти. За декаду, проведенную около ущелья, Ив сдружился с молодым Деттом – уже опытным, возмужавшим лет на пять раньше, но так и не увидел вожделенных зверей.

Когда принц Тайгон соизволил спуститься с гор, Ив принял их предстоящую встречу за добрый знак. И он ошибся! Бог не подал милости, не пожелал наставить своевольного брата! Тайгон лишь похлопал Ива по плечу, бесстрастно пошутил насчет его возросшего мужества и первого приключения за пределами Колыбели. Однако бремя Странствия, возложенное на него королем, Тайгон нести не пожелал. «Наш отец хуже, чем мертв, и я не позволю ему лишить меня жизни», – жестоко сказал он и посоветовал Иву возвращаться по суше. «Я не хочу твоей ранней смерти, маленький братец. Хорошенько подумай. И если ты все-таки последуешь воле короля, а не собственной, то хотя бы посмотри мир перед Странствием. Пойми, что ты теряешь...»

После Тайгон рассеяно прослушал пересказ столичных новостей, пожал руку Ива и, не задержавшись даже на час, уехал восвояси. Не состоялась посиделка у костра, выпивка в грязной поселковой таверне, не случилось и задушевного разговора. Брат, старший более чем вдвое, оставался холоден. Ив всегда помнил его таким – словно бесчувственным, но все равно восхищался одним из лучших воинов королевства.

Как бы то ни было, Ив принял его совет, хоть и наткнулся на сопротивление. Главой его охраны назначили не просто опытного центуриона: Касар состоял в Гильдии Выживших в Битве – служил одним из двадцати восьми. Телохранитель авторитетно заспорил о сухопутном пути, напирая на то, что король ждет его возвращения. Тут Касар испытал на себе упрямство Маурирта – уговорить Ива вернуться на корабль оказалось непросто. Ив не собирался вновь прозябать на корабле, плывущем в прямой видимости манящего берега. Благодаря общим уговорам Ив согласился проехать лишь половину пути по суше, а затем, после оазиса Турис, повернуть к морю, где корабль дождется его и снова возьмет гонцов на борт.

Кодонк Детт проводил высокого гостя к главному замку Матасагарис, и сегодня, несмотря на усталость, Ив был счастлив. В Колыбели лошадей осталось не так много – на улицах шутили, что поголовье принцев утерло нос поголовью коней. К тому же Ива воспитывали мореходом, и он куда лучше управлялся с парусами, чем с упряжью. Желтый мор скосил благородных животных вскоре после его рождения, и ко дню совершеннолетия лошади имелись лишь у Выживших и у сотен всадников легиона. Колыбель Странствующего Бога… Разросшийся город уже давно не мог прокормить себя. Засухи и вечные неурожаи; вассалы, затягивающие под любым предлогом подвоз еды; подготовка к исполнению клятвы Странствия – все являлось лишь малой частью причин, по которым Ив не наездился вдоволь. Здесь, в равнинах, он, наконец-то, почувствовал себя всадником.

Однако Ив бесконечно благодарил принца Тайгона не за хорошую скачку, гарцевание или уроки выездки в Подгорном Ручье. Он задержался в замке Матасагарис на целых двенадцать дней, невзирая на недовольство Касара, и сожалел, что они пролетели, будто краткий миг. По прихоти Странника Ив, впервые в жизни, влюбился не в большой и многолюдной столице, а во внезапной вылазке по степным просторам.

Посланницы Странника – радужные бабочки, которых видит во сне каждый влюбленный, пленили его. Девушку звали Миэла, и она была дочерью кула Карсиса. Всегда разной – застенчивой или легкой, милой или насмешливой, с веселой искринкой или задумчивой поволокой в серо-голубых глазах. Иву казалось: она вобрала в себя, все лучшее, что еще могло находиться в землях материка. Глаза их были похожи, они родились в один год, словно по задумке бога, а могли бы жить вместе до конца обретенных дней. Он мечтал бы о такой жизни, если бы...

Вот почему Ив оттягивал знакомство с ее отцом насколько мог: он просил Миэлу показать ему окрестности Подгорного Ручья по-третьему, по-четвертому разу; бродил по закоулкам замка, расспрашивая Миэлу и лорда Харрадиса о его недолгой истории; осваивал премудрые тонкости по управлению местными неказистыми лошадьми; восторженно слушал игру Миэлы на старинной арфе знаменитого мастера Лагаранта, создавшего несколько инструментов из золотого дерева в конце Сорокалетия Войн.

Все это продолжалось день за днем и прекратилось однажды утром, когда в замок прибыл запыленный нарочный с письмом от лорда Карсиса, где тот вежливо спрашивал: не гневается ли принц, и не бросить ли ему ежегодное состязание воинов и прибыть в замок, чтобы засвидетельствовать свое почтение?

Ив не хотел показаться неучтивым – бремя сана накладывало обязательства. Он растроганно простился с Миэлой, неожиданно обнаружив, что его чувства вполне взаимны. В одной из тихих комнат замка, когда они вдруг, а может и с помощью кастеляна ненадолго уединились, Ив получил поцелуй в щеку, а также заверения, что леди хочет увидеть его в будущем. Тогда он засветился радостью, и решился несмотря ни на что просить ее руки.

Весь путь до родового, давно разрушенного гнезда Матасагарис Ив копил глубоко внутри смелость. Рискнет ли он отвернуться от отца – изменить предначертанное богом? Сможет ли остаться и жить, просто жить, вместо гибельного и опасного Странствия?! Не находя себе оправданий, он закрывал глаза и вспоминал Миэлу.

К их маленькому отряду присоединились не меньше полусотни всадников из Предгорного Ручья, а также из мелких замков и деревень, съехавшихся, чтобы поглазеть на столичного принца. Лорд Карсис проводил конные учения севернее, недалеко от Старого Замка, поэтому в окрестностях Подгорного Ручья оставались лишь пожилые воины еще способные прокормить лошадь. Их ежегодное испытание осталось в прошлом, и они решили просто размять кости.

Как поведал Иву словоохотливый лорд Харрадис, Старый Замок был сильно поврежден более двухсот лет назад. Из-за чего кулы Благородного Коня решили перенести столицу поближе к горам. Ведь предгорный ручей, что стекал на равнины, набирал силу и превращался в Усохшую речку, больше не стремился через пустыню к оазису, а сменил русло и потек на запад, оставив замок без должного количества воды.

По иронии Неумолимой Богини Усохшая речка, став полноценной рекой, сохранила свое название, а вот для находящихся теперь в стороне вотчин и полей наступили трудные времена. Первыми умерли фруктовые сады, без мутной илистой воды перестал расти рис, не вызревала пшеница. Тучные земли превратились в выпас. Но трав и кормов для скота тоже стало не хватать. Лорд Харрадис хоть и хвалил выносливых лошадей Матасагарис, но сетовал, что их с каждым годом все меньше и меньше.

«Двуглавый Демон заворочался во сне, и крона Вселенского Древа поднялась», – кратко ответил лорд Харрадис на вопрос Ива: почему река изменила ход? В этих землях в Странника, Неумолимую Богиню и Древо верили немногие. Кастелян был одним из них. Кто-то придерживался старой веры в Четырех отцов и Четырех матерей, однако более всего тут царствовал культ Благородной Лошади.

После окрика Салвусу отряд мирно волочился неспешной рысью, изредка переходя на шаг; пахло степными травами, потом и конским навозом. Пару миль назад всадники спустились в небольшую балку с протоптанной сотнями копыт дорогой посередине. Под зноем Палящего Ока травы засохли и стали редки, хотя по краям оврага настороженными часовыми торчали тощие кусты. Земля выглядела переспелой, все больше принимая песочный цвет. Ив сразу догадался: их отряд скакал по бывшему ложу Усохшей речки.

Впереди, высоко в пустынном небе парила одинокая птица. В столице Ив видел птиц нечасто – чайки, бакланы, поморы с моря или вороны, галки и голуби с гор иногда залетали в город, но пустые животы Колыбели немедленно начинали на них охоту. Еще в гильдии лорда Виаурига приручали альбатросов, да и других птиц, – так советовал отказавшийся от трона принц Сайдион, а Ив даже знал слух, что один из его альбатросов вернулся из океана в год его собственного рождения. Альбатросов – этих красивых величественных созданий искатели получали с островов Цога в качестве королевской дани.

Салвус, казалось, дремал, держа поводья одной рукой, а стяг Матасагарис вялился под оком у него на плече. Принц и кастелян скакали наравне, как будто их лошадей запрягли совместно в карету. Остальные всадники и даже верный Ралик прилично отстали. Ив думал о своем обещании царственному отцу, о словах Тайгона, непрерывно молил Странника о Миэле. Однако его любопытство взяло вверх. Он заставил привыкшую к новому наезднику лошадь вплотную приблизиться к соседу и громко спросил:

– Там альбатрос в небе? – Ив задрал голову и ткнул пальцем в угодья Неумолимой Богини.

Лорд Харрадис ничуть не посмотрел вверх, а лишь усмехнулся в когда-то рыжие, а ныне поседевшие усы.

– Альбатрос?! Что вы, мой принц, помилуйте! Альбатрос – морская птица, он летает над морем, а в нашем небе парит коршун.

Ив не помнил, рассказывали ли ему наставники о подобной птице – искатели преподавали больше историю, географию, мореходство, знание родословных и гербов.

– Коршун?

– Местная птица. Охотится на сусликов, змей и всякую другую мелочь, – пояснил лорд, но увидев, что Ив опять не все понял, добавил: – Суслик – мелкий хитрый вредитель, навроде крысы.

Некоторое время слышался лишь глухой стук копыт, потом Ив заговорил снова:

– В Колыбели меня учили, что на Благородной Лошади прискакал последний воин Матасагарис. Скажите, лорд Харрадис, почему обычная лошадь стала вашим богом?

Старый кастелян повернул голову. Один глаз на его обветренном грубом лице был вечно прищурен, отчего казалось, что лорд сердится.

– Мы бы не скакали сейчас бок о бок, а наши предки давно бы сгинули в морской пучине, если бы простая лошадь не спасла всех нас!

Ив не согласился.

– Мы живем лишь милостью Странствующего Бога! – горячо возразил он.

– Именно так, – кивнул лорд. – Я сам истово верю в Святое Явление! В детстве я служил пажом вашего деда в столице и тогда же воспринял веру в Странника.

Они помолчали, словно давние собеседники. Коршун исчезал в синем небе, превращаясь в далекую точку. Иву не терпелось услышать продолжение.

– Позвольте изложить вам легенду о Благородном Коне с самого начала, мой принц, – попросил Харрадис. – Я подозреваю... эээ... что вам сообщили, эээ… не всю правду!

Ив Маурирта заинтриговано повернулся в седле насколько смог. Неужели искатели посмели скрыть что-то?

– Наши лошади не чета... – лорд тряхнул поводьями, – ... не чета тем грозным лошадям, что тысячами и даже десятками тысяч паслись на границах Сияющей Империи. В те времена – до нашего общего изгнания, они могли легко нести... эээ ... трех, а то и четырех всадников: они были выше, сильнее и быстрее. Объездить и оседлать тех лошадей было не так уж легко. И в те времена кулы Матасагарис не сидели на клочке земли, а постоянно кочевали по бескрайним просторам великих степей. Наши легенды гласят, что от моря до моря через степь и Сияющую Империю вестники скакали полгода. Вся вотчина племянника выглядит сейчас, как надел серва, если соизмерить ее с древними владениями, ...эээ ...да простят меня Странник и мой кул за такое неуклюжее сравнение.

Лорд говорил бегло, но иногда делал паузы, хватая воздух ртом, а Ив очарованно смотрел на него. Он любил истории, пробившиеся через толщу веков, – в них обязательно находилось место для подвигов и геройств.

– В древности кочевники не подчинялись империи Маурирта, а наоборот, – мы воевали с вами. Кулом тогда называли не только лордов, но и конные отряды числом в восемь тысяч. И тогдашние владетели степи имели по три, по пять, а иногда и по целых шесть кулов!

– А лорд Карсис тоже владеет целым кулом? – спросил Ив.

– Ха-ха-ха! – засмеялся кастелян. – Хороший вопрос! Ээээ... Уж не прислал ли вас, милорд, ваш дядя, чтобы шпионить для королевского правосудия?!

Ив бросил взгляд вниз, не зная ответ. За пятнадцать лет жизни он разговаривал с постоянно занятым дядей Лойоном от силы с десяток раз.

Лошади шли рысцой так близко, что грозили слиться в одну. Широкие полосы ткани петлей охватывали середину сапог лорда Харрадиса, помогая тому управлять конем. Ив один раз попробовал ездить с их помощью, однако потом решил, что странное приспособление Матасагарис подходит лишь для больных или стариков.

– Простите за глупую шутку, милорд, – добродушно сказал лорд Харрадис. – Последний полный кул собирал прадед Карсиса, а у племянника лошадей намного меньше. Неумолимая беспощадна! Она насылает засухи – одну за другой. В степях стало мало корма.

– Так вот, ...эээ... – пожилой воин собрался с мыслями. – Мы воевали друг с другом, и не было в тех войнах победителя. То кочевники разоряли империю, то древние императоры совершали походы в степь. Я думаю, шли бы их войны до сих пор, если бы не появился новый страшный враг.

– Течение! – голос Ива дрогнул против его воли.

– Течение... Его полчища вторглись в Империю. В войске люди и нелюди, звери и чудовища, создания света и порождения тьмы. – лорд Харрадис произнес слово, которое впитывал с молоком каждый младенец Колыбели. – Это единственный сохранившийся отрывок о Течении – свидетельство древнего очевидца. Нам с вами больше ничего не известно. Мы не знаем, что Течение собой представляет и откуда оно пришло. Знаем только, что Сияющая Империя была огромна, а война шла долгих четыре года. Поначалу кочевники обрадовались, увидев шанс хорошенько разграбить старого недруга. ...Эээ... По прошествии нескольких лет они осознали свою неправоту! Течение начало войну и со степью, а когда империя проиграла многие битвы, им стало ясно – после разгрома Маурирта Течение уничтожит народы степи.

Ив обожал это предание. Зачастую он представлял себя смелым предком, сражающимся с ордами Течения.

– Кул Матасагарис сумел уговорить других вождей помочь империи. С равнин стянулось невиданное войско —двадцать пять полных кулов, и они...

– Двадцать пять?! – изумленно переспросил принц

Ив учил арифметику, поэтому он не мог поверить в столь немыслимое количество конницы.

– Да. Именно так. Вам разве не сказали о собранном войске?

– Нет, – признал Ив. – То есть искатели говорили, что всадники помогли нам.

– А точное число искатели не указали? – с усмешкой спросил лорд, и его светлые глаза, и вправду, стали хмурыми.

– Нет.

– Как бы то ни было кочевники опоздали к Последней Битве, – грустно сказал лорд. – Двадцать восемь выживших в ней укрылись за стенами столицы ...эээ... но, когда помощь подоспела, те стены оказались уже проломлены. Течение хлынуло в город, уничтожая не только воинов, но вдобавок и всех жителей огромного города. Начались бои на улицах! Принц Элирикон, потерявший в битвах отца, старших братьев и многих родственников, привел флот, пытаясь взять на борт хоть кого-то. Но в гавани началась паника – он не успевал посадить людей на корабли.

– И конница Матасагарис ударила Течению в тыл? – предположил Ив.

– Верно, мой принц! Течение ослабило хватку и обернулось против нового врага, и это позволило уцелевшим людям сесть на корабли.

– Но всадники так и не смогли победить? – он не представлял, что за сила уничтожила двести тысяч конницы.

– Они полегли в двухдневной битве, которая продолжалась и ночью. Кроме, ...эээ... одного мальчика нашего рода, который возродил его тут – в обретенных землях.

На глаза Ива внезапно навернулись слезы, и он, стукнув коня, ускакал вперед, чтобы не опозориться перед кастеляном.

Безжалостная уже училась вышивке – вскоре ее темнота поглотит мир. Ив в сумерках чуть не налетел на круп лошади знаменосца, однако справился и постепенно пристроил коня обратно к рассказчику.

– Ваш мальчик успел на корабль? – уточнил он вполне очевидное.

– Да. Он сел на корабль, а потом налетела сильная буря, она и унесла имперский флот в океан, – ответил лорд Харрадис.

– Все произошло не так! – запротестовал Ив, поправляя съехавший набок камзол. – Принц Элирикон, ставший к тому времени королем Элириконом Первым, еще долго плавал вдоль берегов, спасая женщин и детей.

– Возможно вы правы, – не стал спорить кастелян.

Принц замолк, но вскоре понял, что его первый вопрос так и остался не отвеченным.

– Мальчик уплыл на корабле вместе с лошадью, и тот конь стал называться благородным? – предположил он.

– Эээ... Да... – протянул пожилой лорд. Он натужно заворочался в седле – видимо устал не меньше Ива.

– Я не закончил историю. Матасагарис верят, что мальчик происходил не просто из знати – он был сыном и наследником их кула, в точности, как принц Элирикон, – продолжил рассказ Харрадис. – А лучше его коня не рождалось во всей степи! Сказывают, Элирикон преклонил колено в знак благодарности перед мальчиком, которому миновало семь или восемь лет. Но дело даже не в том, – поспешно добавил лорд. – В то время кочевники любили своих коней больше, чем женщин, кхе-кхе, теперь, к счастью, обычаи стали помягче. Мальчик ухаживал за конем все Великое Странствие, и я уверен, вы знаете, что в нем произошло?

– Из пятисот кораблей осталось шестнадцать, наступил лютый голод, пришли болезни, добровольцы стали отдавать свою кровь, а потом и тело, чтобы остальные люди выжили, – перечислил Ив с содроганием.

– Да! Ужасное плавание! Конь отощал, но каким-то чудом жил. Матасагарис верят – в коня тогда вселился бог!

Темнело. Ив слабо различал лицо лорда, и странно было слушать его голос, перекрывающий стук копыт.

– Король Элирикон приказал не трогать коня, но мальчик сам заколол его, и король роздал плоть коня на все корабли великого флота! Эээ... на те что от него остались. Так благородный конь спас людей от голодной смерти!

– Этим восхитился Странствующий Бог, спустился к людям и указал флоту путь к суше, – закончил повествование Ив Маурирта.

– Верно, – опять подтвердил Харрадис. – А сейчас присмотритесь вперед, мой принц. Что вы видите далеко в ночи?

Слабые оранжевые всполохи. Мерцание... Мерцание, определенно не похожее на окружение Неумолимой Госпожи, появляющееся над горизонтом.

– Огни.

– Лагерь кула, – уверенно сказал лорд Харрадис. – Мы приехали к Старому Замку. – Эй! – крикнул он в темноту. – Разбирай дорогу, Салвус. Хонт, Маррик зажгите факелы и подсобите ему. Всем беречь лошадей, а то Безжалостная расцвела, и она не преминет строить нам козни!

Глава 3. Океан Явления

Платье Богини подернулось серым цветом, ее темное время заканчивалось, а мерцающая свита на небесах разбегалась и угасала. Моросил дождь. Гонат собирался дождаться полного рассвета, но Улу Одноухий уже вытянул сеть, торопливо обшарил ее и отыскал всего-то пару ошметков грязных водорослей. Улу – хлипкий, промокший насквозь, ростом Гонату до подбородка, хотя он и сам невысок, с худосочными ручонками и небольшой головой. Поникшие веки Одноухого приоткрылись, будто створки пугливого моллюска и тут же упали обратно, а Гонат, казалось, ощутил разочарование напарника.

«Тонка делает тонка и тонка пожирает тонка», – вспомнил Гонат старую пословицу. Улу выглядел жалобно, но он ни разу не обольщался – если через пару дней не добыть еды, то дохлый и вроде бы смирный тонка легко перегрызет ему глотку. Ночью при правлении Богини, или днем, когда Гонат прикорнет на корме от усталости. Одноухий расправится с ним именем Прожорливого, Морской Матери, духов Чадящих кустов и других причудливых идолов этого уродливого народца. Тонка не брезговали собратьями, не то что людьми.

Улу хитер и нетерпелив, как и любой тонка. Он забросил сеть до окончания темноты, когда буря поутихла, а стрелы Неумолимой Богини, донимавшие их грохотом и страхом, перестали разграничивать голодную хлябь и небесную твердь. Гонат и помолиться не успел, встречая дарованный Странником день, как Одноухий прервал скорую ловлю и теперь уныло стоял, словно пришибленный.

«Прислал мне бог болотного рыболова», – подумал о тонка Гонат.

Их лодку трепало по заливу Молоки почти декаду – с самого выхода в море. За сорок с лишком лет рыбацкой жизни Гонат перевидал немало ураганов. Нынешний оказался сильнейшим, ион боялся, что лодку унесло далеко в океан. В позапрошлую ночь за борт старой, видавшей виды куроги, смыло Тургуда: племянник мнил себя силачом и захотел сбросить рухнувшую мачту в море, чтобы поднять борта, да не удержался и выпал вместе с бревном. Скорбеть о родственнике у Гоната не получалось, ведь он тоже распрощался с жизнью и клял тот день, когда решил уважить Тургуда и порыбачить по старинке. Не пристало младшему члену Гильдии ходить по морю в куроге, как простому рыболову, – однако ж Гонату придется высказать недовольство Тургуду в вечном путешествии по ветвям Вселенского Древа.

Давным-давно, в незапамятные времена, когда люди начинали обживать жуткие земли тонка, в заливе обитало так много сельди, трески и тунца, что во время нереста молоку черпали ведрами, а корабли не могли ходить из-за скопища рыбы. Гонат верил в чудные сказания древности и сожалел, что не живет во время явления Странствующего Бога, – теперь, в его век, рыба ушла. Нынче рыбу ловят фуражные баркасы Гильдии, забираясь все дальше в неведомый океан и пропадая там от случая к случаю. К скудной земле прибавилось скудное море...

– Рыбы нет. Украл Прожорливый, – сообщил Улу. И разразился отрывистым слезным криком о сраме оставшейся на болотах женушки, ее измене с каким-то мелким царьком и их незавидной, никчемной жизни.

– Еще словим... – буркнул в ответ Гонат.

Про никчемную жизнь он мог бы поспорить. Они с женой часто недоедали, однако не померли, как некоторые соседи по Плотскому переулку. Хорошо еще, что он дал плату своему давнему собутыльнику Эвмену с Южного порта, и тот, наконец, изловчился и устроил его простым матросом на баркас. Там Гонат получал малую часть улова. А если рыба не шла, Гильдия помогала младшим членам не умереть с голоду.

Дождь накрапывал реже, а ветер слабее раздувал седые волосы Гоната. Наступило доброе утро: Неумолимая Богиня проплакала и умерла, так и не схватив свои очередные игрушки. Гоната после ночных мытарств клонило в сон. Ему не помогал свежий запах моря и сырой осени. За малым не уснув, он собрался, потер бородой о плечо, перестал держаться за обломок мачты и заставил себя выпрямиться. Затем осторожно пересел на среднюю банку – лицом на корму. Лысая голова Одноухого казалась единственным островком в бескрайней глади моря.

– Не раскачивай лодку, – приказал Гонат. – Нам потребуется собрать воду.

Тонка кивнул. Он уселся на обушке, старательно засовывая в рот водоросль, чавкая и жуя. Гонат, немного подумав, протянул ладонь и последовал его примеру. Морская трава отдавала прелым соленым привкусом, ускользая от поредевших зубов, как заблудившийся слизняк. Последнюю еду он пробовал три дня назад, а может раньше, и урчание в животе стихло. Какая разница… Лишь Странствующий Бог знает, сколько им еще плыть по морю.

В отличие от тонка, по рассказу Тургуда вышедшему в океан впервые, Гонат не особо беспокоился о еде. В спокойной воде они попробуют наловить рыбы или нацедить криль. А если богу не до того, чтобы накормить их парочку, то лучше смириться и ожидать кончину.

Ох… До голодной смерти еще поди доживи, это ведь не она, а жажда заставляет моряков умирать.

Гонат встал на колени и зачерпнул пригоршню воды с лужиц на днище. Увы, вода отдавала солью. Гонат нашел кусок тыквенной корки и принялся наполнять небольшую глиняную бутыль, потом обратил внимание на сети и остатки паруса.

На возню с водой ушло пол-утра. Ослабевшие напарники подолгу выжимали тряпки. Они разделись, намереваясь собрать воду с одежды. Гонату стало неловко – он пытался не смотреть на скверное туловище тонка. Шла молва, что у себя, в лесах и болотах, тонка ходят нагими и при случае оборачиваются в зверей. Рыбаки набрали две бутыли драгоценной воды, когда Улу Одноухий вконец выбился из сил. Он улегся прямо в грязь и быстро заснул. Во сне тонка скулил и сучил ногами – ну вылитый пес.

Гонат еще сумел отыскать смолу. Какое-то время он нудно высматривал протечки в днище, по бортам под кожаной обшивой и паковал их. Дождь давно кончился, волнение на море стихло, а когда Палящее Око выглянуло из-за туч, ему стало невмоготу. Со скорбной мыслью, что курога пропадет в угодьях Странника, Гонат провалился в сон.

Как будто через мгновение его что-то мелко затрясло. Чудовище из стылой пасти! Куда оно тащит его?! К себе – на край мира, в клыкастую пасть, туда где небо переливается зеленым сиянием?! В леденящий ад на расправу! Он задергался, перехватил чужую руку и сжал ее так, что Одноухий взвизгнул от боли. Гонат нащупал короткий моряцкий нож, спрятанный за пазухой, но все-таки очнулся ото сна и расслышал цоканье тонка.

– Земля! Старый дуралей! Земля! – захлебывался Улу криком. – Там темное пятно! Я вижу его! Вижу! – он растопырил кривые пальцы, показывая куда-то вбок. Гонат попытался встать, но не рассчитал сил и рухнул обратно. У него затекли ноги, а также сильно ныла спина. Опираясь на поломанный ящик для рыбы, он тяжело приподнял зад и кряхтя сел на носовой настил. Волны лениво покачивали лодку, не замечая его потуги.

– Хотел бы напиться крови, давно бы напился, – укоризненно сказал Улу, старательно выговорив непривычную для него длинную фразу.

Гонат покумекал и не смог поспорить. Он сделал движение головой, как будто извиняясь. Вряд ли тонка заметил его любезность, он возбужденно топтался на месте и переспрашивал:

– Неужели мы спасены?! Так ведь, мастер-рыбак?! Ведь так?!

Нелепым прозвищем Гоната наградил Тургуд, силясь добавить дяде значительности.

Закончились добрые утренние часы, новый день перевалил через роды Богини и оказался светлым – пригожим. Тонка видели острее, однако Гонату мельком показалось – какая-то чернота на горизонте маячит. Лихорадочно, с замершим сердцем он пошарил под бортом лодки, нашел и рванул на себя весла, накрепко позабыв, что привязал их к основанию скамьи.

Пока он отвязывал весла, укладывал их в уключины, искал и надевал промокшие насквозь рукавицы, Улу оповестил о летящей вдалеке чайке. Наконец, лодка встала на весло, а Гонат погреб сам, пытаясь не замечать мучительную боль в теле.

Впрочем, спустя полмили стало понятно – впереди находится не земля. Не совсем земля... Пологий кусок скалы высился над морем футов на десять, и тонка что-то залопотал о застывшей там ипостаси Матери. Какая неважная, неугодная богу ерунда… Гонат ничего не смыслил в идолах тонка, однако знавал этот одинокий утес, напоминавший спину черного кита. Он бывал здесь. Запретная скала...

Древнее святое место! По легенде его заметил никто иной как Элирикон Спаситель! В старину доступ к скале имели одни принцы крови. При наступления совершеннолетия их приковывали здесь цепью и оставляли на семь дней без воды и пищи. Судьбу подростков решали боги! Прошедших жестокое испытание славили, а ушедших провожали к Вселенскому Древу.

Шли века: то ли сановных принцев стало не хватать; то ли один из них, став королем, решил, что его детям необязательно умирать от жажды, голода или зноя. Обряд посвящения превратился в быль. И хотя коснувшимся скалы по-прежнему обещали смерть, у жнецов Королевского Правосудия находились заботы поважнее, чем отлавливать уцелевших на скале рыбаков. Боги гневались, а люди на табу смотрели сквозь пальцы.

Гонат начал тягомотно размышлять, не из-за этой ли скверны наступили бескормица и лихолетье. Попутно греб, перелопачивая темные воды. Иногда он оглядывался чрез плечо, чтобы сохранить направление. Чайка уселась на скалу и копошилась там по-куриному, словно обустраивала гнездо прямо в камне. Чем ближе подплывала курога, тем яснее Гонат понимал – сегодня со скалой чего-то не так.

Его подозрения развеял Улу.

– Там человек! Лежит! – вскричал он, дергая Гоната и тряся указательным пальцем. Выражение черных глаз маленького людоеда было неописуемым. Если боги сжалятся и вернут их назад, Улу найдет чем бахвалиться дикарям – болотным сородичам.

– Чую запах! – добавил Улу ста футами позднее.

«Чайка не копошилась – она кормилась», – подытожил Гонат, присмотревшись внимательно. Птица поклевывала застывшее тело, дергала головой – она старалась оторвать мясо. Человека не спасли ни боги, ни люди. Найденный сотоварищ по несчастью – труп!

Гонат аккуратно обогнул скалу и подвел лодку к узкому закутку с неровно выдолбленными ступенями. Он медленно поднялся и стал рядом с тонка, балансируя лодку всем телом. От скалы шла приличная вонь, поэтому Гонат старался не дышать, как не дышит вытащенный из воды утопленник. Одноухий неспокойно подергивал плечами, ожидая команды.

– Ты слыхал о запрете, Улу? – спросил Гонат одними губами.

Улу пошевелил ухом, ловя его слова в шуме моря. Ясное дело, Улу не слыхал.

– По древнему обычаю людям нельзя касаться скалы – боги разгневаются, – объяснил Гонат. – Я бы замолил такой малый грех, но если узнают явители, то мне несдобровать. Меня отправят в каменоломни или на храмовые верфи для строительства кораблей. Конечно, если не казнят, – добавил рыбак со вздохом.

На лице тонка появилось знакомое хитрое выражение.

– Можешь мне довериться! – предложил Улу. – Мы были друзьями. С Тургудом!

Гонату претила мысль передать свою судьбу в руки тонка. Племянник упоминал о том, что Улу бывал в Спорных Землях – он оттого и остался без уха. Хотя... Уши тонка маленькие, словно у кошки, похоже Улу безмятежно жил дальше.

Вот бы уплыть, даже не передохнув на твердой земле и не узнав о незнакомце. Если Безжалостная расцветет не одна, то курс домой он выдержит точно. И вдвоем они как-нибудь одолеют тридцать миль до материка. Приплывут без улова, без Тургуда, спасшиеся чудом...

Но Гонат все же посчитал, что чудо произошло не случайно – он узрел в спасении божий промысел! Странник долго мотал судно по заливу, а ведь мог унести в океан, разбить о скалы, дать утонуть несчастливым рыбакам. Бог испытал Гоната, восхитился им и привел к трупу в расписном богатом плаще.

Сверху виднелся еще темно-синий, высокий морской сапог, почему-то снятый с ноги. На вид он новый – не растоптанный. Сапог выше колена, как у знати, со странной вышивкой цвета серебра. Услада Странствующему... На скале лежит лорд! Его привезли и бросили здесь. Только кто и зачем?