Текст книги "Малика (СИ)"

Автор книги: Аквитанская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Я практически не связываю нашу Инквизицию с изначальной. Все же, у нас совершенно иные задачи и методы. В итоге своем мы больше политическая организация. Но мне хотелось бы, чтобы память продолжала жить. Пусть мой титул лишь фикция, и я не занимаюсь охотой на ведьм. Это не преемственность, но дань уважения.

Столько мыслей – не знаю, как их выразить. Запись на бумаге не особо помогает.

Наше пребывание в Морозной котловине подходит к концу. Битва с Гакконом была славной, все остальное – тоже. Хочу задержаться здесь подольше, но на следующей неделе мне нужно ехать в Орлей.

2-е Зимохода 9:43 Дракона

И вот Инквизитору Тепловею стукнуло тридцать четыре года. Зачем-то закатили праздник, позвали всяких незнакомых людей, но зато еда была вкусная. А вечером посидели уже тесной компанией.

Не все смогли приехать. Варрик прислал письмо, в котором был отрывок из книги про Инквизицию. Про меня. Мы с Кассандрой читали вслух и чуть не плакали. Две дурочки. Там было про мою речь в Скайхолде, когда я стала Инквизитором. Честно, не помню, что я там плела, но Варрик так передал, будто я вообще идеальный оратор, что, конечно, не так. Я запнулась два раза, это я точно помню.

Еще не разбирала все подарки, только те, которые раньше пришли. Дориан прислал мне том «Шепота Безмолвных равнин» (это хроника Первого Мора, написанная в Тевинтере, очень редкая, но довольно необъективная) и не забыл добавить, что лучше бы мне не знать, на что ему пришлось пойти, чтобы ее заполучить. Ха-ха! Он еще обещал, что найдет для меня копию мемуаров Валхэйла, первого «Черного жреца» в Тевинтере. Посмотрим, вспомнит или нет!

Даже по сверткам вижу, что много книг. Пара каких-то сомнительных ящиков. Дешир из Торговой Гильдии, который хотел на мне жениться, притаранил шикарного бронто в красивой сбруе. Мне приятно, конечно, но как-то неловко, что какие-то незнакомые люди тратят на меня свои деньги. Раньше мне на именины дарил подарки только Лантос. От него, кстати, пару дней назад пришло несколько интересных рун, прибывших с контрабандой из Орзаммара, а с ними записка «Пусть защищают тебя, сальрока, чтобы ты жила долго-долго». Дагна пообещала мне сделать с ними нагрудник.

От Гаспара мне вручили замечательного вороного коня орлесианской породы, а вместе с ним длинный список его родословной. Что за манера у мужчин дарить ездовых животных? Конь невероятный, конечно, но что мне с ним делать?

Это даже не треть всех подарков. Еще разбирать и разбирать. От королевы и короля Ферелдена тоже что-то пришло (хотя наверняка со скрипом, они Инквизицию не слишком жалуют). Еще что-то от семьи Жозефины, я пока что не открывала. До утра буду разбирать.

25-е Зимохода 9:43 Дракона

Итак, я купила наголопу. Стоит сказать, что я не знала, что я покупаю. Но я купила наголопу. Это такая… Большая девочка. Она немного похожа на нага, большого такого, но с рогами и с руками вместо передних лап. Руками. Большими.

Я назвала ее Ядвигой, но она пока не откликается. Сначала все подумали, что это мальчик, но нет, это девочка.

Итак, напомните мне, зачем мне всякие орлесианские скаковые, когда у меня есть Ядвига?

Наголопа. Нагище. Наголопище.

Мы весь мир захватим и никто нам не помешает.

Шучу. Вот что: приеду на ней к крепости Шибача, и он позеленеет от зависти!

2-е Утешника 9:43 Дракона

Год назад лечила зубы, а сегодня… Сегодня ничего не происходило.

Я была права. Я не могу писать о себе. От слов Коула и то не так больно, как от своих собственных.

Можно я буду каждый день писать о Ядвиге?

27-е Облачника 9:44 Дракона

Варрик стал гребаным наместником. Подарил мне титул и поместье в Киркволле. Потом сказал, что выбил мне место в Торговой Гильдии. Потом подарил ключ от города. Совсем рехнулся. Втюрился в меня, что ли? Не зря Бьянка обещала мне выцарапать глаза. Камень, какие же они оба ненормальные.

Сегодня первый день Священного Совета. Пока что ничего не обсуждали, только собрались в Халамширале. Я хотела просидеть полдня в библиотеке, но мне не дали, постоянно куда-то тащили. Вечером сходили с Жози в оперу. Было славно, хотя я больше люблю ярморочный театр.

Два года так быстро пролетели. У многих старых знакомых понемногу наладились дела. Конечно, повестка Совета оставляет желать лучшего, но я не особо переживаю. Разберемся.

Беспокоюсь за Дориана немного. Знаю, что он не наделает глупостей в своем Тевинтере, но умные поступки порой еще опаснее.

Надо идти спать. Завтра буду выслушивать ворчание ферелденского посла.

Далее в дневнике следуют кривые рисунки элувианов и завесных рун и подпись внизу страницы: «Правой рукой тяжело писать, отложу на потом».

========== Потрошитель ==========

Комментарий к Потрошитель

Это “Чужак” и концентрированный ангст, ребята, готовимся умирать (я уже).

Запахи и вкусы всегда прирастают к воспоминаниям. Малика вдыхает запах масла, которым Варрик смазывает механизм Бьянки, и вспоминает свою первую любовь, гнома-ключника, мастера по созданию замков.

Малика пьет с Дорианом грушевый сидр, утащенный из таверны в Крествуде, и вспоминает, что жена Лантоса, Девра, очень любила пропитывать таким же сидром коржи для тортов. Позже их с Павусом, разморенных прошедшими битвами и некрепким алкоголем, находят Варрик и Блэкволл, причитающие, что все как всегда выпили без них. Кадаш насмешливо фыркает и перекатывает на языке сладкий вкус, желая продлить его как можно дольше.

Малика дышит дымом в курилке Зимнего дворца и морщится: ее мать вечно курила горький табак, въедающийся во все поверхности в доме, пока ей не запретил лекарь. Малика боится, что этот запах въестся и в нее тоже, и поэтому покидает комнату, забитую аристократами, как можно скорее.

И все же, любые ее воспоминания о запахе и вкусе крови стираются, когда Малика становится потрошителем. Теперь, как бы она ни старалась возродить в своей памяти хоть что-нибудь, связанное с кровью, она все равно чувствует лишь бурлящую в ней ярость.

Это приходит не сразу.

Она и прежде забывалась в битве, но в Инквизиции все по-другому. Меньше драки, больше убийства. Легче потерять контроль над ситуацией. У них нет заведенного правила щадить врагов, но Кадаш все равно сдерживает себя, дарит милосердную смерть. Поначалу.

Это сложно сделать, когда перед глазами встает алая пелена. Когда в ушах стучит набатом твоя кровь, смешанная с драконьей, и поле боя становится ничем иным, как большой шахматной доской.

В моменты забытья Кадаш отпускает чувство, что перед ней живое существо. С демонами, конечно, проще. Но потеря реальности позволяет не отвлекаться на мелочи. Есть только кипящая кровь в жилах, нагревшаяся рукоять меча и цель.

Кадаш чувствует себя лучше, чем когда-либо прежде. На предостережения Кассандры она улыбается, мол, нечего переживать, вспомни хотя бы берсерков. Это ведь гномья выдумка и не так уж и далека от потрошителей.

Кассандра качает головой и смотрит с тревогой.

В один из дней Малика приходит в себя посреди битвы и пропускает удар, пришедшийся куда-то в область печени, а после отлетает в сторону, падает, не в силах встать. Доспех спасает от открытой раны, но внутренности сводит болью: по ней попали молотом.

И она впервые ощущает это свойство потрошителей. Становиться сильнее, чувствуя боль. Преодолевать себя, испытывать ярость почти берсерка. Ей больно, но боль не делает ее беспомощной, помогает встать, сражаться дальше.

После она около недели не может самостоятельно подняться с постели. Ее тело кровоточит изнутри, и Кассандра, приходящая навестить ее, лишь вздыхает, не зная, что можно сказать, чего она еще не сказала.

Разрушительница Трам довольна Маликой. Предлагает ей запугать ее врагов, и Кадаш почти с нескрываемым злорадством продумывает с Лелианой план по усмирению спесивых контрабандистов. Ей хочется в очередной раз напомнить о себе Шибачу. Чтобы тот больше никогда не чувствовал себя в безопасности.

Вкус крови, соленый, отдающий теплотой, оседает у Малики на языке, въедается в десны. Она ест и не может избавиться от металлического привкуса, полощет рот, но тщетно. Она теряет прежнее удовольствие от пищи и со временем понимает, что этот проклятый вкус у нее в голове, а не во рту.

На этой почве они и сходятся с Железным Быком. Малика приходит к нему за помощью, памятуя о его стиле боя. Прежде она не могла поговорить с ним по душам, чувствуя себя неуютно в его компании, и ей немного стыдно за это. Кадаш жалеет, что так поздно сблизилась с Быками. Они становятся ей преданными товарищами – а могли ведь стать ими еще раньше.

Бык помогает ей справиться с ее помешательством, рассказывает про способы дыхания, позволяющие успокоиться вовремя и не натворить дел. Он тренируется с ней каждое утро, пока они оба в Скайхолде, и Малика впервые ощущает, что может контролировать свое тело. Раньше она не умела рассчитывать свою силу. Раньше она могла убить тогда, когда хотела лишь покалечить.

Раньше она промахивалась, когда ей было больно. Теперь она не промахивается никогда.

Она учится держать свою ярость в узде, следить за полем боя, не упускать ни одной важной детали. Она становится почти таким же хорошим командиром, как и Железный Бык. Случаи, когда весь отряд после битвы приходится штопать неделями, становятся совсем редки. Малика знает пределы своих сил и узнает пределы других. Замечает, когда Дориан валится с ног, пусть до последнего и не подает виду. Больше не упускает момент, когда у Варрика подходят к концу болты, успевает закончить бой раньше.

Она чувствует себя лучше. Увереннее.

А потом наступает Священный Совет. Малике кажется смешным, сколь мало нужно, чтобы вывести ее из равновесия. Уничтожить все, что она так кропотливо строила на протяжении трех лет.

Она вновь чувствует вкус крови во рту, даже после того, как в спешке полощет рот вином. Кунари, кто бы мог подумать.

Бык советует ей дышать. Малика дышит, нервно заправляет за ухо короткую прядь сверкающих сединой волос, пытаясь скрыть дрожь в руках.

Ей не хочется думать, что во всей таверне только она так сильно нервничает. Она говорит Быку приготовиться к проходу сквозь элувиан через пять… нет, десять минут. Ей не хватит пяти, чтобы успокоиться. Бык кивает, крепко сжимает ее плечо. Малике становится чуть лучше.

Но недостаточно.

Малика понимает, что что-то не так, когда приходит в себя после боя, как однажды давным-давно, и не может сдвинуться с места. Она чувствует что-то у себя во рту и медленно сплевывает это в раскрытую ладонь.

И давит рвотные позывы, когда видит перед собой маленький кусочек мяса. Она не помнит, как откусывала его. Она не помнит, от кого.

Бык буднично напоминает ей о дыхании из другого конца зала.

У Малики нет времени дышать. Им нужно взорвать эту часть Глубинных троп. Погубить целый пласт гномьего наследия.

Боль в руке отдает в голову, приносит лживые ощущения, будто крошится челюсть и вытекают глаза. Эта боль не делает Кадаш сильнее. Она не имеет вкуса и запаха, только высокий, искрящийся звук, грозящий заставить уши кровоточить. Малике больше не страшен вкус крови по сравнению с этим.

Весь Совет, все, происходящее за пределами Перекрестка и проклятых элувианов, кажется ей теперь неважным. Она умирает. Какое ей теперь дело до возмущений ферелденского посла?

Малика умирает. Даже если нет, эта мысль укореняется в ней, словно нашептанная из Тени. Из древней эльфийской библиотеки Инквизитор возвращается на руках Железного Быка. Оглушенная заклинанием, с оплавленным магией доспехом, она пытается говорить своим советникам какие-то сведения – но в итоге срывается, плачет от боли. Броню снимают с трудом, она прожгла поддоспешник и прилипла к коже. Малика дышит. Она злится. Все носятся вокруг, словно курицы. Она говорит это вслух. Дориан, пытающийся магией снять доспех, не причиняя боли, ворчит, что она неблагодарная.

Когда снятый металл падает у ее ног, Малика хрипит, чтобы все выметались. Ей хочется придушить каждого в комнате, и она боится, что и правда сделает это. Пелена перед глазами не хочет спадать, Малика дышит, дышит, но кровь бежит все так же быстро, не успокаиваясь ни на секунду.

Она приходит в себя только тогда, когда Бык, единственный оставшийся в комнате, бьет ее по щекам. И еще раз. И говорит: «Извини, босс, но по-другому никак». Малика плачет и благодарит его.

Когда она успокаивает ожоги бальзамом и меняет одежду, чтобы выйти во двор, уже наступает вечер. Кадаш чувствует себя потерянной. Боль не отступает ни на секунду, заставляет драконью кровь кипеть внутри, будто посреди боя. Но все спокойно. Во дворце тревожные щепотки по углам, но прямой опасности нет. Успокойся, демоново зелье, бормочет Кадаш, но такова участь потрошителя. Она чувствует боль, и боль дает ей сил.

Малика аккуратно присаживается на мраморную скамейку и выдыхает, как ее учили. Она думает: ну вот, закончилась сказка. Погеройствовали и ладно. Не так уж и жаль уходить.

Когда к ней подходит Шартер, говоря, что ее ждут советники и Верховная Жрица, Малика улыбается ей тоскливо и искренне. И говорит, поднимаясь со скамейки: «Спасибо, Шартер. Я давно хотела сказать. Ты всегда в тени, но… Так много сделала для Инквизиции… И-извини. Я говорю чушь».

Эльфийка удивленно смотрит на нее, а затем хмурится: «Инквизитор, мне не очень нравится, как это звучит. Будто вы прощаетесь».

И Кадаш неловко смеется.

«Ну, что ты. Так просто я вас, оболтусов, не брошу».

Якорь разрывает ее руку. Малика понимает, что в бою от нее мало проку, но старается, старается убить как можно больше, защитить как можно сильнее.

Она не берет с собой Быка. Она просит Кассандру напоминать ей о дыхании. Коул бормочет что-то из ее отрывков мыслей, совсем несвязное. Дориан, накидывая барьер, вздыхает, что точно опустошит винные подвалы дворца, когда они вернутся. И что Кадаш обязательно присоединится к нему.

Она ничего не слышит. Кровь стучит в ушах. Кассандра говорит ей дышать глубже. Малика фальшиво поет: «Инквизитор, глубже вдох…»

Но не это поддерживает ее в сознании.

Она хочет увидеть Соласа. Она так хочет его увидеть. Чтобы он рассказал о Фен’Хареле. Чтобы он объяснил, что происходит с ее рукой. Чтобы он сказал, что она будет жить.

У последнего элувиана Малика зажмуривается до ярких пятен. Пережидает боль. Пережидает вкус крови. Она слышит, как тяжело дышит Дориан за ее спиной и чувствует взволнованный взгляд Кассандры.

Она делает шаг вперед. И еще, и еще.

Ей и вправду становится легче. Лучше. Когда она видит Соласа. Когда он заговаривает с ней.

Ненадолго.

Больше не было никакой алой пелены перед глазами, но была другая. Малика думает, что, возможно, это были слезы.

Когда Малика чувствует вкус крови, она вспоминает, как жалко ее колени упирались в землю. Как болели сломанные ребра и не болела рука. Эти воспоминания больше не приносят ярость. Лишь тошноту.

========== Встречи с прошлым. Серена Кадаш ==========

Малика чувствует себя старой. Пальцы ее единственной руки дрожат, выстукивая нервный ритм по бедру, а в глотке уже неделю шершавая сушь, которую не получается унять даже после двух кружек воды: Кадаш думает, это из-за того, что ее организм просит чего-нибудь покрепче.

Когда в Антиве ее застает письмо от Лантоса, Малика не удивляется, лишь устало говорит Жозефине, что им придется проститься. Лантос пишет, что Серена Кадаш вот-вот покинет этот мир и что Малика нужна ему и всему клану в этот момент как кровный наследник.

Когда Малика сидит у постели матери, то думает, что не чувствует ничего, кроме тихой жалости. Это не горе, но и не равнодушие: Малика не полюбила ее в одночасье, но давно простила. Серена не просыпается, и лишь слабое дыхание выдает в ней еще теплящуюся жизнь. Малика не разговаривает с ней, не говорит откровений и признаний. Она ждет, когда в комнату приведут мальчишку, которому мать завещала все от дел клана до своих собак.

Малике он не интересен. Ей только хочется выбить из него отказ. Если получится – выбить последнюю волю из умирающей матери.

Потому что за то время, пока Серена управляла кланом, он превратился в сборище отребья.

В клане Кадаш не осталось гордости. Но она осталась в Малике.

***

Малика Кадаш рождается в 9:09 Дракона. В этот год не происходит ничего особенного: где-то в Тантервале Шибача выгоняют из Торговой Гильдии, и он уходит искать счастья в Хартии, Варрик Тетрас впервые ссорится со своим братом настолько, что они не разговаривают целый месяц, а какая-то Бранка из Орзаммара выходит замуж за какого-то Огрена Кондрата. Но ни о чем из этого Малика не знает.

Малика рождается в сыром и пропахшем плесенью портовом складе. Ее мать рыдает навзрыд и кривится, размазывая слезы и сопли по впалым щекам, а ее подруга, принимавшая роды, строго говорит ей умолкнуть.

Это четвертые роды Серены Кадаш, вторые, закончившиеся удачно, и первые, когда она сознательно хочет оставить свое дитя в одном из ящиков, отбывающих в Ферелден.

Она этого, конечно, не делает. Она рассматривает много вариантов избавления от младенца без его убийства, но не прибегает ни к одному из них. Ее подруга, Тина, называет ее дурой и чокнутой; Серене хочется дать ей звонкую пощечину за такие слова, но она лишь сжимает кулаки крепче.

Ей тридцать два, и хватит с нее родов. И мужчин тоже. Всего вот этого хватит.

Тина дает девочке имя вместо того, что когда-то вдохновленно придумал ее отец, и через три месяца умирает от тифа. Тогда много кто умирает.

Серена в те дни никого не хочет видеть. Нанимает кормилицу для дочери, пересчитывает убытки от сорванных сделок, повалившихся на клан в одночасье. Она знает, что это и ее вина тоже.

Никто не хочет иметь дело с женщиной. После смерти ее мужа, после грязных слухов о том, что она убила его ради своего любовника, после того, как ее любовник опозорил ее, оставив ей ребенка и сбежав… Иногда ей хочется все бросить. Уйти от дел в клане, оставить все своему сыну, просто залечь на дно.

Но она быстро восстанавливается, входит в строй, налаживает связи и вновь возрождает репутацию клана. Смотрит на своего сына и видит продолжение себя.

Смотрит на свою дочь и видит гнома, опорочившего ее. Видит его глаза, видит его смоляные волосы.

Серене тошно. Порой ей кажется, что Малика своим детским чистым взглядом прожигает ее насквозь, выворачивает наружу все сожаления и страхи.

Девочка приходит к ней вечерами и молчит, стоя в дверях. Смотрит-смотрит-смотрит. Серена вспоминает, как тяжело ее было родить, и жалеет всем своим нутром, что когда-то передумала избавиться еще от зародыша.

Со временем она неосознанно начинает называть Малику его дочерью, и это кажется таким правильным, что Серена удивляется, как она не додумалась раньше. Такая простая мысль. Такой простой выход не испытывать больше этого глупого сожаления. Перекинуть всю ответственность на того, кого больше никогда не видели в Марке.

Когда Серена впервые чувствует слабость в ногах, она думает, что перетрудилась, и ложится спать пораньше. Когда она впервые падает, не в силах подняться, ей кажется, что кто-то очень не хочет, чтобы она жила. Она думает, что ее отравили какой-то дрянью, и высказывает эту версию и лекарю, и всем в клане. Ее еду теперь проверяют тщательнее.

В лучшие дни она ходит, держась за стены. В лучшие дни ей помогают добраться до двора, чтобы посидеть на солнышке пару часов. В худшие дни она отказывается ложиться в постель, ссорится с лекарем, говорит, что она в порядке, хотя ей так больно, что хочется плакать от бессилия.

Ей сорок, но она чувствует себя такой старой.

***

Малика вздрагивает, когда Лантос кладет руку ей на плечо. Оказывается, она задремала. За спиной гнома стоит мальчишка лет восемнадцати, с болью смотрящий на умирающую главу клана. Малике хочется закатить глаза. Эти птенчики, выращенные ее матерью, кажутся ей слишком приторно-преданными. Она до сих пор не знает, что мать такого давала им. Высвобождала свой нереализованный материнский инстинкт?

Мальчишку зовут Ульв. Когда он все-таки переводит взгляд на Малику, та заговаривает с ним спокойно:

– Ты ведь знаешь, кто я?

Он выглядит растерянным.

– Д-да… Да, леди Инквизитор.

– На данный момент я прежде всего Кадаш, – серьезно отвечает Малика. Она смотрит юнцу прямо в глаза, пока тот мнется перед ней.

Лантос тихо обходит постель и поправляет одеяло.

– Из какого ты клана, Ульв?

Малика ловит взглядом клеймо неприкасаемого на его подбородке; гном открывает рот, наверняка думая сказать «я бесклановый», но в его глазах вдруг появляется осознание.

– Из клана Кадаш, миледи, – говорит он.

Малика фыркает. В нем слишком много вежливости для хартийца. Ее мать наверняка решила почувствовать себя старой знатной леди перед смертью.

– Молодец, – кивает гномка и бросает мимолетный взгляд на Лантоса, прежде чем вернуться обратно к Ульву. – Старик Ланти занимается делами клана уже добрую дюжину лет. Я хочу, чтобы ты помнил это. У него больше опыта, чем у тебя, у него больше навыков и знаний.

– Я не… – Ульв расстроенно вздыхает, всплескивая руками. – Я и думал попросить его помощи, на самом деле. Я знаю, что глава передает дело мне, но я никогда на это не напрашивался.

Малика приподнимает брови в удивлении.

– Ты серьезно? – не верит она. – Ты проводил все ее последние дни рядом с ней. Не говори мне только, что это было из искренних побуждений.

– Монна Серена сама меня попросила. Она сказала, что я похож на ее сына.

– Блядь, – не выдерживает Малика и прикрывает лицо ладонью, тяжело выдыхая.

Все понятно. Теперь ей все понятно. Обыкновенная ситуация со стариками.

– Не ругайся, – доносится со стороны Лантоса.

– Ладно-ладно, – качает головой бывший Инквизитор и вновь смотрит на Ульва. Тот выглядит забитым и печальным. – Ты можешь остаться в клане, но я попрошу тебя отказаться от притязаний на власть. Так пойдет?

– Д-да, конечно, – он кивает слишком учащенно.

– Хорошо. И… Я буду помогать вам, чем смогу. Здесь меня не особо любят, но знают. Я хочу, чтобы клан Кадаш перестал быть кланом, но стал Домом. Это будет достойная цель. Ты понимаешь, о чем я?

– С трудом… – честно признается юнец.

– Лантос понимает. Он объяснит.

Когда Ульв уходит, Малика вновь смотрит на свою мать. На ее седые редкие волосы, прежде бывшие одной большой рыжей копной, на ее лицо, покрытое морщинами. Она иссякла раньше срока. Некоторые в ее возрасте еще сворачивают горы.

– Ланти, ты ведь тоже пришлый. Чем она тебя заманила?

– Сначала работой, – пожимает плечами Лантос, встав рядом. – Потом – признанием этой работы.

– Но этого мало для слепой преданности. Я просто не понимаю.

– Это тяжело объяснить, – вздыхает мужчина. – Как будто чувствуешь себя в одной большой семье.

Малика сглатывает, ощущая, как крохи слюны неприятно проходятся по сухому горлу. Ее пальцы нервно перебирают ремешки металлической руки.

Она не понимает. Она никогда не чувствовала, что клан был ей семьей.

Она вспоминает, как кричала на мать, когда та выгнала ее из дома. Как плакала, впервые напившись до рвоты, и по сто раз спрашивала хозяина корчмы, почему мать не убила ее во младенчестве или еще раньше. Она успокоилась, только когда хозяин сказал, что тогда бы ее мать навлекла на себя грех, и увел ее спать к себе в кладовку.

Малика была похожа на своего отца внешне, но правда была в том, что крови Кадаш, крови, полной преданности семье и благородства, в ней всегда было больше.

Ее мать просто побоялась посмотреть на то, что скрывалось под ненавистной ей оболочкой.

А потом стало поздно смотреть.

========== И пусть вы всегда найдете путь в темноте (AU) ==========

Комментарий к И пусть вы всегда найдете путь в темноте (AU)

Первый Мор!AU или “Вы думали, что это военная драма, а это ФАЗЕНДА”. Самая большая часть в сборнике на этот момент (21 страница). Кто это вообще осилит? :‘D

Несколько моментов, дабы предупредить вопросы:

1. Астит Серая на момент действия фика еще не родилась => традиции все еще воспрещали женщинам становиться солдатами.

2. Название – вольный перевод гномьего прощания “Atrast nal tunsha”.

3. Приветствую замечания насчет лора, но предупреждаю сразу: за свои хедканоны я стою горой :) Так или иначе, готова подискутировать!

4. Характеры некоторых персонажей (в особенности Серены Кадаш) намеренно изменены в соответствии с различиями обстоятельств канона и данной AU. Малики это тоже касается, но она не перестала быть собой :)

5. Не разделяю текст на абзацы, потому что он и так вышел слишком большой. Извините, если кому-то будет неудобно так читать.

Но я затянула со вступлением, так что напоследок поздравляю моих дорогих читателей с наступающим Новым годом! ✧･ﾟ: ✧･ﾟ :･ﾟ✧*:･ﾟ✧ Надеюсь, эта часть сборника для кого-нибудь да станет своеобразным подарком :з

Ииииии приятного прочтения!

Часть 1. За стенами дома не слышно войны

–255 Древней эры

В последнюю ночь десятидневки Малику разбудил оглушительный грохот, раздавшийся с нижних этажей. Уронили что-то внушительное – много чего-то внушительного, от чего Малика мучительно вынырнула из сна, раскрыв глаза и уставившись в темный потолок. Ее дыхание предательски сбилось от испуга, ноги вздернулись. Стучащий грохот не прекратился, и мгновением позже ее внучатая племянница завозилась и захныкала под боком.

– Тш-ш, милая, спи, – сонно прошептала гномка, гладя девочку по мягким светлым волосам. Когда шум прекратился, та немного успокоилась и вновь тихо засопела, уткнувшись в живот Малики.

Женщина прикрыла глаза, баюкая в себе нежелание вставать. «Неуемный», – проворчала она себе под нос и тяжело, но неслышно вздохнула, открывая глаза и осторожно выбираясь из постели. Поправив одеяло, она посмотрела на крохотную девочку в последний раз, надеясь, что та не испугается, если проснется одна.

Зажженная свеча горела совсем блекло; Малика тихо вышла из комнаты, заправляя войлок на косяке, позволяющий закрывать дверь неслышно. На двери в конце коридора был такой же, и при открытии не издалось ни звука, вот только в этом уже не было смысла, потому что мать Малики тоже была разбужена грохотом.

– Он опять расшумелся, – недовольно пробормотала Серена, щуря глаза и зевая.

– Спи, я пойду надаю ему по попке за тебя, – хмыкнула Малика и закрыла дверь, напоследок услышав:

– Неправда, я его никогда не била…

Спустилась вниз, в кузницу. Уже у двери был слышен шум и чувствовался жар горна.

Прикрыла глаза, толкая дверь.

– Разбудил? – устало спросил Эдрик, откладывая молот. В кузнице почти нечем дышать; Малика поморщилась, оставляя дверь открытой. Вокруг валялись мечи, булавы, доспехи, и женщина поняла почти сразу: ее брат во внезапном порыве гнева раскидал плоды своих трудов.

– Ты свою внучку разбудил, братец, – проворчала она, складывая руки на груди.

Эдрик потер морщинистый, покрытый пятнами лоб.

– Я не хотел, – сказал он со сквозящим в голосе отчаянием. – Скоро приедут от короля… Нужно закончить доспехи.

– Только плакать не начинай, – покачала головой Малика и подошла ближе, кладя руку на крепкое мужское плечо. – Оставь это дело орзаммарским кузнецам. Мы поставляем королю воинов, пусть он уж обеспечит их всем необходимым сам.

– Разве им не поднимет дух бой в доспехах родного Дома? Это единственное, что я еще могу сделать для них…

Эдрик посмотрел на Малику так, будто ждал от нее какого-то совета. Эдрик всегда был мягче, даже будучи на десять лет старше своей сестры. Малика только поджала губы.

– Ты ведь знаешь, сколько из них возвращается, – сказала она в итоге. – Чтобы ты знал, я вообще против отдавать королю хоть кого-то. Что от нас останется, когда порождения придут сюда? Дети да калеки?

Мужчина не ответил. Молчал, хмуро смотря куда-то вниз. Ни его жены, ни его дочери и зятя больше нет. Осталась только внучка, немощная мать да нервная сестра.

И кузница, в которой можно забыть, что за ее стенами бушует Мор.

– Иди спать, братишка. Я закончу доспехи за тебя.

Эдрик кивнул; его почти седые волосы при свете горна показались такими же рыжими, как и в дни молодости.

Он так устал.

***

– КэлʼБарош пал.

– Я слышала.

– И что? Тебя не волнует, что там была эта твоя девчонка…

Малика вздохнула, откладывая ложку в сторону и устало потирая глаза. С годами ее мать становилась все сварливее и сварливее.

– Моему тейгу нечего жрать, а ты думаешь, что меня будет волновать смерть женщины, с которой я не виделась уже десять лет?

– Ты стала такой черствой, дорогая.

Малике хотелось закатить глаза, но она лишь затолкнула в себя очередную ложку безвкусной водянистой каши. Ей почти сорок, ее матери – почти семьдесят, и только Камень знает, как они обе дожили до своих лет.

– В моем возрасте ты тоже была черствой, мама. Не понимаю, почему ты раздобрела сейчас.

– Это все моя правнучка.

– О, ну конечно.

Старая гномка выжидающе уставилась на свою дочь из-под блеклых бровей. Малика засунула в себя еще пару ложек, прежде чем не выдержать:

– Ну что? Что еще ты хочешь мне сказать?

– Ко мне заходил твой дядя давеча, – начала Серена издалека.

– Твой брат.

– Наш главнокомандующий.

– Спасибо, я знаю, кто такой дядя Фарин. Ближе к делу.

Серена хитро скривила свои бесцветные губы, будто замышляя шалость.

– Он мне нашептал, что Шейла возвращается, – произнесла она таинственно-торжественно.

Малика удивленно нахмурилась, поднимая взгляд от тарелки.

– С чего бы ей возвращаться? Она служит королю.

– А почем мне знать? – пожала худыми плечами Серена. – Мне всего-то и сказали, что она скоро будет здесь.

Малика задумчиво посмотрела на каменную поверхность стола, всю в царапинах и выбоинах с забившейся в них грязью.

Шейла уже почти десять лет сражалась за короля Валтора. Ей нет нужды возвращаться. Даже если бы она была ранена. Даже если бы она вышла из строя, она осталась бы там, где она еще может принести пользу.

Тейг Кадаш только и делал, что поставлял воинов. Порождения еще не добрались до них, и каждый день проходил в ожидании неизбежного. Редкие рейды, состоящие из десяти-двадцати гномов, ничего не решали и не приближали к победе.

Мор висел над Глубинными тропами уже сто сорок лет.

Малика чувствует себя неуютно от мысли, что, в общем-то, она привыкла. Потому что она не знает, как жить иначе. У нее и не получилось бы узнать при всем желании.

– Ты будто не рада, – обиженно проворчала Серена, жуя засушенный гриб.

– Почему я должна быть рада? – отрешенно ответила Малика, вычищая ложкой остатки каши. Мысли ее далеко, на заполненных тварями Тропах, в погибшем накануне КэлʼБароше. В строю армии короля Валтора, где сотни сапогов пропитываются скверной.

– Я думала, она тебе нравилась, – женщина подперла голову рукой, улыбаясь в той же степени хитро, в какой и гадливо.

Малика мученически закатила глаза, сдерживая желание устало застонать.