Текст книги "Малика (СИ)"

Автор книги: Аквитанская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Это были дни полного переполоха. Малика спала по четыре часа в день, носилась из одной части тейга в другую, следя за тем, чтобы все шло по плану. Исполинская статуя росла с каждым днем, воодушевляя и сплочая. Им всем не хватало этого, поняла Малика. Общей работы. Какая там генеральная уборка?

Малика смотрела на зеркала, установленные уже давно, и щурила глаза. Это было глупой затеей, чужеродной на их земле. Малика смотрела на имя своего брата, выгравированное у подножия статуи, и не могла решить для себя, было ли это глупым тоже.

Ей было больно, но вместе с той болью в груди соседствовала и надежда. Необъятная, но несмелая. Пока другие рассуждали о том, что совсем скоро они прогонят порождений, Малика думала лишь об одном: каково же хрупким гномьим сердцам под толщей камня? Похоже ли это на темницу или на объятие матери?

Примет ли их Камень после смерти или они разозлят Ее? Ответов на эти вопросы не было.

И в конечном итоге, как не проросли семена, прибывшие с поверхности, так и скверна не поселилась в их крови. Они были спасены на этот раз.

До падения тейга Кадаш оставалось еще пятнадцать лет.

9:44 Дракона

Капля воды, упавшая откуда-то с потолка прямо за шиворот, заставила Малику вздрогнуть. Они были в тейге Кадаш уже второй день, и ей не спалось. Думалось, что вот-вот нападут порождения, хотя Героиня заверила ее несколько раз, что их давно здесь нет.

Малика облазила каждый дом, но почти ничего не нашла – стоило догадаться сразу, что за тысячу лет от истории ее предков почти ничего не осталось. Ей хотелось найти свидетельства жизни, а не только статуи и мосты.

– За этим мемориалом будто не видно остального тейга, – сказала ей леди Кусланд, когда они только прибыли сюда. – Хотя здесь прекрасно.

И здесь было прекрасно. Прекраснее садов внутри титана, потому что тейг хранил в себе тайны не мироздания, но обычных гномов. Таких же, как Малика. Таких же, как Тетрас и Хардинг, потому что, в самом деле, какая разница, слышат они Камень или нет, если их объединяют одни и те же страсти?

Леди Кусланд рассказывала об огнях Арлатана и Шейле, и Малике не верилось. Как они могли забыть все это? В клане никто ничего не знал об их прошлом, кроме того, что когда-то они были воинами. Следующее поколение вряд ли будет помнить даже это.

И это уничтожало. Они потеряли столь многое, что у Малики не находилось слов. Ей не хотелось думать о том, что совсем скоро от Кадашей останется одно лишь название. Но это было неизбежно.

Малика думала: ведь есть еще Шейла. Неизвестно, где, но есть. И пусть Героиня говорила, что та ничего не помнит, но ведь она Кадаш. А их кровь сильна. Малика убеждает себя в этом всю свою жизнь, потому что ей не за что цепляться – если она не может гордиться за свой клан, ей остается гордиться только ее предками.

На третий день она говорит леди Кусланд, что хотела бы поговорить с Шейлой. Бывший Командор Серых отвечает бывшему Инквизитору, что все еще не знает, где сейчас голем.

И смеется: «Но я думаю, вы ей понравитесь. Она любит сильных людей».

Малика совсем не считает себя сильной, но улыбается в ответ.

И ей становится легче.

========== После ==========

Комментарий к После

Встречайте Кусланд, наконец-то (готовьтесь, она странная). Ее можно также встретить в фанфике “Триптих” (https://ficbook.net/readfic/3379332), и, да, она там совсем другая, но и обстоятельства там совсем другие. Прошло больше 10 лет, и у нее все более-менее хорошо! Будем надеяться, у Малики через 10 лет тоже все будет прекрасно :)

Дело в том, что Малика не особенная. Она не смотрит на мир свысока, ей неведомы тайны мироздания. История для нее – это то, о чем пишут в книжках, и то, что происходит с ней здесь и сейчас. Малика знает, что и она, и вся Инквизиция – часть этих процессов, но не может до конца это себе представить. Слишком велики масштабы событий, происходящих с ней, чтобы осознать их в полной мере.

Ее проблемы – это бутылка во рту да нож у горла. Она не мыслит высокими категориями, лишь тем, что находится у нее перед глазами, что она может потрогать, ощутить на себе. Если она и говорит о справедливости, то не о мировой, а довольно примитивной, о которой расскажет любой ребенок.

Она не особенная. В ней нет магии, а Якорь с самого начала был лишь недоразумением. Она думает о Валте и о Соласе, она думает о Морриган и о Митал. Она спрашивает себя: им когда-нибудь не хотелось вставать с постели? Им когда-нибудь не хотелось вставать день, два, неделю, так, что это становится уже некрасивым по отношению к другим? Они чувствовали себя жалкими, недостойными? Им было стыдно? Или все это они прячут под пространными речами?

У Малики грубые руки и грубый, неповоротливый язык. Когда шавки Шибача пытаются задеть ее, сковырнуть засохшую корочку на свежей ране, она сжимает им шеи, давит на трахеи, лишая воздуха.

Когда ее пытается задеть ее собственная мать, Малика сдавливает горло самой себе, сковывает сильными пальцами, чтобы никогда больше не дышать.

В конечном счете, все оборачивается катастрофой, такова ее жизнь. Руины, руины, руины, из-под которых приходится вытаскивать себя за шкирку. Отряхивать от пыли, давать пощечины за слезы и слабость. Пора запомнить: в Век Дракона строить надежды могут только глупцы.

Инквизиции больше нет.

Во всем этом есть положительная сторона: теперь дрожит одна рука вместо двух. Уродливый обрубок только дергается время от времени в судорогах, но из него хотя бы не валятся предметы. Кадаш с трудом застегивает пуговицы на мундире. Пальцы не слушаются, будто переломанные. Все кости такие, смолотые в крошку.

Лекарь дает ей какие-то травы, которые нужно еще и заваривать. Нет бы в рот запихнуть и прожевать, так еще и трепыхаться надо.

Малика вспоминает свои сны, которых больше нет. Малика вспоминает снотворные отвары, которыми Солас лечил ее от кошмаров. Малику тошнит.

Она пьет ром и не встает с постели. Ей становится стыдно перед Жозефиной, приютившей ее в эти дни. Они даже не друзья. Малика просто когда-то думала, что была влюблена, а теперь не чувствует ничего, кроме стыда.

Она ищет, за что зацепиться. Читает письма от Лелианы – неофициальные, но о делах. Верховная Жрица пишет ей о своих соображениях, предлагает варианты действий, а у Малики слишком болит голова, чтобы понять хоть что-нибудь.

Однажды, вдрызг пьяная, она связывается с Дорианом через кристалл. Говорит какую-то чушь, хрюкает, то ли плача, то ли смеясь. Разбуженный маг советует ей проспаться и не пить до того момента, пока они снова не встретятся.

Спустя месяц Малика хоронит свою мать. Это отрезвляет. Она вновь видит мир снаружи своей скорлупы и чувствует ответственность.

Чем она хуже Лелианы? Чем она хуже кого-либо еще? В Хартии она проворачивала схемы, которые ни за что бы не сработали, не будь у нее должной сноровки и сообразительности. В Инквизиции она могла предугадывать следующий шаг врага, планировать миссии, настолько детальные, что не у каждого они отложились бы в голове. Так чем же хуже? Тем, что у нее нет выдержки? Что ее эмоции дают о себе знать не тогда, когда нужно?

В Оствике паренек по имени Ульв пишет под диктовку Малики порядком десяти писем. Одно – Жозефине, с извинениями за доставленные неудобства, до жути аккуратно и официально написанное. Второе – Верховной Жрице с пометкой «лично в руки», со всеми наработками относительно новых проблем и целей, на десять страниц. Третье – записка Лантосу с пожеланиями не развалить клан. Четвертое – Варрику, почти с тем же содержанием, что и для Лелианы.

Пятое, шестое, седьмое, восьмое – агентам Инквизиции в Ферелдене, Орлее, Неварре и Тевинтере. Девятое – Шартер. Десятое – вновь Варрику, но на самом деле Хоук.

Одиннадцатое она не планировала. Одиннадцатое становится ответом на письмо, пришедшее к ней в ее последний день в Оствике. Письмо от Героини Ферелдена. Та пишет, что Лелиана ввела ее в курс дела и что она хотела бы оказать посильную помощь расформированной Инквизиции. В конце она добавляет, что также знает, насколько тяжелым стало это время для самой леди Инквизитора. Героиня предлагает ей небольшое путешествие на родину ее предков, в течение которого они смогли бы познакомиться поближе и обсудить насущные дела.

Малика думает, что это ловушка. Что письмо поддельное. Но все равно отправляется в путь, к месту, указанному в тексте.

Героиня улыбается ей, притворяясь, что не видит ее состояния. Пожимает здоровую руку. Смотрит, разинув рот, на наголопу, шумно пожирающую морковку с рук Малики, а потом знакомит Кадаш со своим мабари по кличке Каленхад. Мабари старый, подслеповатый и очень ласковый. Не то что Ядвига, злобно фыркающая на всех и вся.

Они почти не разговаривают, не знакомятся ближе. Кусланд кратко, но доступно рассказывает об этом участке Троп и приключениях на них, и в ее речи слишком мало ярких слов и слишком много сухих фактов. Она беспрестанно улыбается, словно улыбка прилипла к ее лицу, чистому, без каких-либо морщин. Кусланд похожа на одну из тех бледных кукол с орлесианских рынков, которые неотрывно смотрят на тебя глазами-бусинками. Куклы эти слишком похожи на людей, чтобы вызвать симпатию, и слишком ненастоящие, чтобы их полюбить. Кадаш думает, что таких женщин не бывает, но она думала так и о Хоук. Вот только боль сыграла с красотой Хоук злую шутку, а леди Кусланд легкая, как перышко, невесомая. И всего-то на голову выше Кадаш.

Малика боится, что это подвох. Что это не Героиня. Она раздумывает над тем, какой вопрос может изобличить обман, и в итоге спрашивает на второй день:

– Вы ведь знаете Кирана? Этот мальчик заставил нас поволноваться, честно сказать. Мне все интересно, кто же его отец.

И вечная улыбка Героини меркнет.

– Ох, – говорит она по-настоящему растерянно, застигнутая врасплох. Кадаш смотрит на нее снизу вверх, пытаясь хоть что-то понять по ее выражению лица. – Я не… Я не думаю, что имею право это обсуждать. Об этом знают только трое людей, и… Было бы справедливо оставить это в секрете.

– Я понимаю, – Малика кивает, ничуть не расстроенная. Она всегда уважала чужие тайны.

Может, именно поэтому она и обжигалась на них раз за разом.

Героиня говорит ей, что знает о ее проблемах. Что она здесь, чтобы помочь. И Инквизиции, и Инквизитору, пусть ни того, ни другого больше не существует. Малика все сразу понимает. С ней ведут какую-то игру, инициированную, без сомнения, Верховной Жрицей. Ей непонятно только, с какой целью, потому что уж Лелиана с ее прагматичностью давно должна была свести Кадаш со счетов за слабость.

В тейге она много молчит и думает. Вечером, после обхода всего умершего поселения, леди Кусланд садится рядом с ней на краю покосившегося моста и заговаривает:

– Хочу быть честной с вами. В данный момент я представляю интересы Верховной Жрицы. Но в нашей будущей работе… я признаю решающее слово за вами.

У Малики сдавливает грудь. Она знает, что она жалкая, но не может выбраться из этого. Хочет что-то ответить, но лишь открывает рот, хмурится.

Леди Кусланд вздыхает, смотря куда-то наверх.

– Давайте поговорим о чем-нибудь другом, – предлагает она. – Вот знаете, из меня был так себе Командор. И я сбежала из Стражей при первой же возможности. И все искала, искала, искала, чем бы заняться еще. И так и не смогла найти. Шпионила для Лелианы в Орлее, но разве это призвание? Это по-своему весело, но что оно даст тебе под конец жизни? Оно не оставит ничего. Мне кажется, поэтому Лелиана и стала Жрицей, что почувствовала, что за душой ничего нет. А так хоть история запомнит. Но вы же другое дело. Вы все еще Инквизитор в глазах всех.

– Бросьте, – перебивает Малика, и это получается куда более горько, чем она рассчитывала.

– Чего бросать? Подумайте сами. Люди-то остались. Стоит вам дать клич, и вы соберете ополчение. Поднимете восстание, свергнете любую власть.

– Да не нужна мне власть.

– А что вам нужно?

Малика вздыхает, чувствуя, как в горле встал ком.

– Я не знаю. Сами же сказали, что тоже не знаете.

– Ну я-то другое дело! – восклицает Кусланд. – Я-то никому не нужна уже лет десять как. Вот и болтаюсь, как говорится.

– Вы не понимаете, – отвечает Кадаш с нажимом. – Они думают, что я предала их. Пошла на поводу у ферелденской знати. Никто в Инквизиции не ждал, что ее распустят. Они потеряли работу – получив пенсию, конечно, но дело не в деньгах. Какое я теперь имею право обращаться к ним за помощью? Это было бы не только несправедливо, но еще и опасно. Мне нужно собирать новую команду. Может быть, искать нового лидера, который сможет…

– Только не меня, – морщится Героиня.

– Я и не собиралась. Камень, какое у вас самомнение, раз вы подумали, что я о вас!

– Честно сказать, это все потому, что Лелиана так и не сообщила мне мою задачу. Сказала, что это останется на ваше усмотрение.

– И что я должна делать, по-вашему? Мне вы вообще сейчас не сдались.

– Как мило.

Малика мучительно стонет, запуская руки в волосы.

– Я неправильно выразилась. Я про то, что у меня еще нет плана. Нет, я опять вру, план есть, вот только я пока не знаю, где в нем найти место для вас.

– Ладно, – протягивает Кусланд, закатывая глаза. – Что у вас первым пунктом плана?

Малика отвечает не сразу, смотря вниз, на воду, текущую под мостом. Ей показалось, что там проплыла рыбка, но откуда здесь взяться рыбе?

– Первым делом дипломатия, – все же заговаривает она. – Мне нужно объехать огромный список людей, чтобы ввести их в курс дела. Через письма это не просто будет неэффективно, но еще и…

– Опасно, да.

– Что у вас за манера перебивать?

– Ферелденка, да еще и знатная? – дурачится Кусланд. – Пф, точно без манер!

Малика совсем не знает, что отвечать. Она вспоминает, как когда-то давно точно так же не знала, как отвечать на сарказм Дориана, и ей становится совсем чуть-чуть тоскливо.

– Вы ненормальная, уж извините, – все-таки выдает она.

И Кусланд вдруг начинает громко смеяться. Смех у нее чистый, без визгливости и хрюканья, и Малика так и замирает в растерянности. Героиня утирает проступившие слезы и, задыхаясь, говорит, не прекращая хохотать:

– Уж извините! Уж извините! Создатель… А если не извиню… что тогда будете делать?

– Да переживу уж как-нибудь, – хмурится Кадаш, и Кусланд взрывается новым приступом смеха. Ее щеки краснеют, а из аккуратной прически вырывается прядь темных волос.

Малика думает: что за странная женщина. Как такая вообще смогла одолеть Архидемона?

А Героиня тем временем пытается отдышаться и вытирает слезы обеими ладонями. Она широко улыбается, отчего на щеках у нее появляются глубокие ямочки. Малика терпеливо вздыхает.

– Прелестно, – успокоившись, хихикает Кусланд. – Мы с вами точно сработаемся.

– Правда, что ли? – скептично отзывается Кадаш. Она не была так уверена.

Кусланд улыбается ей искренне и говорит:

– Ага. Будем ссориться по средам, заведем одного на двоих мабари, может, усыновим ребенка, а на старости лет укатим жить на берегу залива Риалто.

Малика рассеянно моргает, ощущая, как начинает кружиться голова. Чтобы не свалиться вдруг с моста, она хватается рукой за бортик и потерянно отвечает:

– Почему по средам?

– Ужасные эти дни, среды, – разводит руками Кусланд, и глаза ее блестят то ли от слез смеха, то ли от чего-то еще. – Вы не находите?

Кадаш не знает, что ответить на такое. Задумывается. И правда – по средам у нее вечно плохое настроение и болит голова.

– Может, и нахожу, – не желая до конца соглашаться, бормочет она.

На Героиню больно смотреть. Она не солнечная и совсем не светится, но, кажется, знает, как правильно использовать свое лицо. Кажется, что при этом умеет читать по чужим лицам тоже. Прямо как Лелиана.

– Вы бард, – догадывается Малика.

– Самоучка, – дергает плечом Кусланд. – Лелиана не успела научить меня многому, и приходилось наверстывать в Орлее. Это я к чему – в мой курс не входило рассказывать истории о каждом придорожном камне.

Малика фыркает и ловит себя на том, что улыбается.

– Так уж и быть, эту часть вашей работы я возьму на себя.

– О, так вы все-таки согласны сотрудничать со мной.

– Я думала, это и так понятно, – вздыхает Кадаш и нервно зачесывает волосы назад. Опять успели отрасти. – У меня нет для вас конкретной работы, но я не против… Ваших советов. В любом случае, в моем положении отказываться от помощи было бы совсем глупо.

Кусланд довольно улыбается и кивает каким-то своим мыслям. Они молчат какое-то время, и Кадаш бездумно разглядывает свою здоровую руку. Культя пульсирует, напоминает о себе фантомной болью, но это уже кажется Малике сущими мелочами.

Инквизиция распущена, но ничего не закончилось. У нее все еще много работы. Люди все еще надеются на нее.

– Ой, – вдруг взволнованно говорит Кусланд. – Я только сейчас поняла, что нам надо будет первым делом заявиться к королю и королеве Ферелдена.

– Да, это было бы логично, раз уж мы на их территории, – кивает Кадаш. – Что-то не так?

Кусланд кашляет в кулак и улыбается как-то уж совсем смущенно.

– Не то чтобы я хорошо рассталась с ними в прошлый раз…

Малика лишь приподнимает бровь в ответ, усмехаясь. Кусланд удивляет ее и оставляет в недоумении. Кадаш совсем не знает, что думать об этой женщине. Как к ней относиться.

Особенная ли Кусланд? Есть ли что-то огромное, темное, непонятное под всем ее притворством?

Малике почему-то хочется, чтобы там ничего не было. Чтобы Кусланд была обычной, такой же, как и она. С простыми проблемами, с простой грустью и радостью.

Потому что Малика устала от особенных людей.

========== Инквизитор ==========

Комментарий к Инквизитор

Еее, сбиваем хронологию к чертям :) На самом деле, как мне вдруг показалось, есть некий символизм в том, что эта часть размещена уже после роспуска Инквизиции. Своеобразная рефлексия.

(если приглядеться, станет понятно, что это драббл, собранный из еще более мелких драбблов, которые я не знала, куда пристроить. но я не могла не поделиться некоторыми идеями!)

В один из дней в Скайхолде Малика замирает на месте, пораженная странным чувством. В ее руках мокрая тряпка, которой она только что протирала шкаф у себя в комнате, но мысли уже далеко от пыли на полках.

Она думает: ну ничего себе. Она теперь Инквизитор (вообще-то, уже год как). И, главное, не может вспомнить, как все-таки умудрилась согласиться. Ей ничего не обещали и не выдвигали требований. Она сказала, что и Кассандра, и Лелиана, и все свихнулись, а потом согласилась.

Не спала всю ночь, а утром пришла на совет и повесила на стену в ставке неформальный устав для них четверых, в котором значилось:

«1. Не тратить ресурсы Инквизиции на личные нужды, а если и тратить, то по согласованию с Инквизитором.

2. Не вести дела за спиной Инквизиции, пока Корифей не будет побежден (Сестра Соловей, вам особенно).

3. Насчет любых конфликтов обращаться к Инквизитору (все мы можем устать друг от друга, но давайте решать недопонимания совместно).

4. Соблюдать отчетность и сроки; каждый потраченный ресурс, в том числе и время, должен быть учтен и задокументирован.

5. Стараться просыпаться на утренний совет и приходить на вечерний, даже если нет новостей.

6. Хорошо питаться и хорошо спать! Всем троим, кроме леди Монтилье, она молодец».

Список до сих пор висел в ставке, пусть некоторые правила из него на проверку и оказались неэффективны. Время шло, и менялись обстоятельства и задачи; Инквизиция никогда не стояла на месте, но теперь у нее было время для передышки. Долгие дни и недели, в которых счастьем было поспать хотя бы четыре часа, остались позади.

Малика совершенно не знает, что будет делать, если в какой-то момент перестанет быть Инквизитором. Это настолько приросло к ней, что уже не оторвать без боли; более того, ей совершенно некуда идти, нет никакого дома и места, где примут.

Когда в один из дней она поведала эти мысли Жозефине, та ответила, что ее семья с радостью поделится кровом, если будет нужда, но это, конечно, другое. В случае необходимости Кадаш приютит и любой другой член Инквизиции, она в этом не сомневается, вот только она неизбежно будет чувствовать себя нахлебницей.

Малика не совсем понимает, почему задумывается об этом так часто. Никто не собирается ее смещать, и работы у нее еще достаточно, чтобы прокормить себя и других. Но эти странные мысли не отпускают. Ей только-только исполнилось тридцать три, а она уже думает, чем будет заниматься в старости.

Однажды они заговорили с Коулом о чем-то подобном. Ему тогда рассекли лоб в бою, и Малика промывала рану, чтобы проверить, насколько она серьезная.

– Будь осторожнее, – сказала Кадаш тогда. – Ты, конечно, неуловим и все такое, но всегда найдется противник более внимательный, чем ты.

Коул кивнул и сказал почти обиженно, что не успел увернуться. Вероятно, именно в то время вместе с общими изменениями в теле начали ухудшаться нечеловеческие рефлексы.

– Знаешь, – продолжила Кадаш, – совсем скоро тебе, быть может, больше не будет нужды сражаться.

– Как и тебе.

– Это уж вряд ли, я этим всю жизнь зарабатываю. А у тебя еще есть возможность открыть в себе новые таланты.

– Ты бы хотела писать книги. Как Варрик.

– Ну, – Кадаш сконфуженно пожала плечами и отвела взгляд, – мало ли чего мы хотим.

Этот разговор мог привести к чему-нибудь еще более неловкому, если бы их не прервали. Вспоминая его сейчас, Малике немного стыдно. Дело ведь не в Тетрасе – совсем не его книги вдохновляли ее. Ей бы хотелось писать о жизни, такой, какая она есть, без всяких выдумок. Может быть, писать так же, как это делал брат Дженитиви. Но это глупые мечты. Они совсем не означают, что она хочет посвятить этому свою жизнь.

Малика старается поддерживать Коула, как и всех в отряде; ей кажется, это входит в круг ее обязанностей не только как командира, но и как друга. Иногда она думает, что, наверное, Коула они опекают все же немного чересчур, но ничего не может с собой поделать. Она любит отвечать на вопросы, которые он задает и Соласу, и Варрику тоже, и всегда рада помочь.

Она не сразу замечает, что в один момент эта забота начинает распространяться на всех. В Эмприз-дю-Лионе, например, проблема не только в холоде, но и в красном лириуме тоже; Кадаш старается следить, чтобы ни у кого от этого не поехала крыша, хотя, как ни старайся, у всех все равно начинает болеть голова.

У каждой миссии, у каждой местности, у каждой задачи свои особенности, которые нужно учитывать, чтобы не только быть эффективной командой, но и не растерять все здоровье раньше времени. Малике кажется, что ответственность за весь мир лежит на ее плечах, но это приятная тяжесть, стесняющая ее лишь немного.

Если это когда-нибудь действительно погубит ее, то пусть.

Она в очередной раз перебирает книги на полке и вновь не досчитывается одной: видимо, кто-то взял и не вернул. У Малики Кадаш в ее десять лет было пять книжек: два сборника сказок (марчанских и гномьих), биография Гараэла, героя Четвертого Мора, томик «Путешествий церковного ученого» и зачитанный до дыр буклет о рыцарях, приуроченный к Большому турниру 9:05 Дракона в Старкхевене.

У Инвизитора Кадаш в личном пользовании было сто три книги, по большей части посвященные истории и политике, и целая библиотека Скайхолда, в которой можно было засиживаться до утра и выгонять оттуда Дориана, чтобы выспался наконец хоть раз.

Малика боится, что может быть навязчивой, что простое участие покажется кому-нибудь контролем, но не может ничего с собой поделать. Ей хочется быть полезной даже в мелочах. Ей хочется быть нужной – и, конечно, в этом она не признается даже самой себе.

Байки о чрезмерной заботливости Инквизитора в итоге становятся одними из самых любимых в Скайхолде. Варрик даже вставляет несколько из них в книгу. Кадаш всегда таскает с собой все необходимое, что может пригодиться и в походе, и в обычные дни. И никогда не спускает безалаберности других.

– Итак, господа хорошие. Почему только мы с Коулом озаботились головными уборами? – как-то раз ворчала Кадаш в Западном пределе, теребя свой капюшон, пришитый к поддоспешнику. Солнце палило нестерпимо, и на небе не было ни единого облачка. – Тетрас, если ты упадешь от солнечного удара, я тебя выхаживать не буду.

– Спасибо за заботу, ма, – отозвался Варрик, закатывая глаза. Малика фыркнула.

– Мамочкой Бьянку свою называть будешь, – ответила она, и Блэкволл рассмеялся в голос, но тут же закашлялся и тоже получил порцию недовольства:

– О, все, песка наглотался. Тебя тоже не буду выхаживать, не надейся даже. Не для вас, как говорится, мои ручки золотые росли.

В тот день они бесцельно промотались по пустыне, так и не решив ни одну из задач. Малика все же заставила Ренье и Варрика повязать у себя на голове куски ткани и на том и успокоилась, хотя все равно ворчала, что это не сравнится с чудесной шляпой Коула. Коулу было приятно.

Было много подобных историй, и Малика верит, что будут еще и еще, пока она останется на посту Инквизитора. Пока еще сможет приносить пользу.

От захвативших размышлений ее прерывает стук в дверь. «Инквизитор, вам письмо из Орзаммара. Сказали, это срочно», – раздается приглушенный голос. Малика удивленно охает и вдруг не знает, куда себя деть – она так и стоит с тряпкой, успевшей подсохнуть, а в комнате сущий кавардак из неразобранных вещей. Кадаш подлетает к двери и заглядывает в щелку. Один из помощников Лелианы чуть склоняет голову и протягивает ей конверт с сургучной печатью Дома Эдукан.

– Из Орзаммара? От короля? – ошалело спрашивает Малика.

– Да, от короля Белена, – кивает разведчик, и Кадаш тут же выхватывает из его рук письмо и принимается его распечатывать.

– Подожди здесь, давай вместе прочитаем, – говорит она, не поднимая взгляда от дорогой бумаги. – И извини, что на пороге держу, у меня тут генеральная уборка.

– Позвать кого-нибудь из слуг?

– Да не, – отмахивается Малика, не отрываясь от письма. – Мы договорились с Марджи, что я сама справлюсь. Можешь представить, что она прибиралась тут все время, пока меня не было в Скайхолде? Кошмар.

– И не говорите, – поддакивает мужчина, и Кадаш между делом интересуется:

– Ты какой-то веселый сегодня. Что-то случилось?

– Веселый? Да нет, – вдруг смущается разведчик, потирая шею. – Просто премию дали.

– О, ну вот, я же говорю, что веселый! – смеется Малика и полностью погружается в чтение письма.

Могла ли она когда-нибудь представить, что ей будут писать короли? Более того, что короли будут просить ее об услугах? Нет, такое и в голову бы ей не пришло.

Король Белен, после всех письменных формальностей, просит закрыть разрыв в одном из тейгов. Мол, он отправил туда экспедицию, будучи уверенным, что там давно нет порождений, а вместо них гномы наткнулись на демонов. И спасти их может только Инквизиция.

Малика усмехается, поднимая лукавый взгляд на разведчика.

– Как думаешь, я смогу выпросить аудиенцию?

– А для Инквизитора разве есть что-то невозможное? – смеется мужчина в ответ, и Кадаш улыбается смущенно, счастливо.

И позволяет себе эту глупую, безумную мысль, которую никогда бы не допустила раньше.

Да.

Теперь для нее нет ничего невозможного.

========== Сальрока ==========

Для Лантоса 15-е Утешника 9:44 Дракона было днем суматохи, стенаний и непролитых слез. Это был день, когда хоронили Серену Кадаш. Малика, приехавшая накануне, лишь хмурилась, смотря на тело в саркофаге, а после всех церемоний в родовом склепе поспешила удалиться. Лантос смог присоединиться к ней только поздним вечером, когда гостям, съехавшимся со всей Вольной Марки, больше не нужно было его присутствие.

Малика нашлась в кабинете матери; она сидела в кресле, незаинтересованно перебирая бумаги, скопившиеся на столе, и наверняка в своих мыслях была где-то далеко-далеко.

– Выпьем? – предложил Лантос, подтаскивая стул к столу и водружая поверх уже ненужных бумаг бутылку виски.

Малика подняла на него взгляд, растерянно моргнув несколько раз, и вздохнула.

– Отчего же и не выпить.

Она изменилась, и дело было не только в отсутствии левой руки и прибавившихся шрамах. Лантос не знал практически ничего из того, что происходило с Маликой за эти годы; в своих письмах она не рассказывала многого, а слухи об Инквизиции, доходившие до Оствика, сплошь походили на сказки. Он подумал, что, возможно, Малика расскажет что-нибудь сейчас, но она молчала.

Все то, что говорили об Инквизиторе Кадаш, казалось Лантосу совсем не похожим на женщину, которую он знал. Но он был рад за нее и гордился.

Его собственная жизнь не представляла интереса для вечности. Сын мелкого сбытчика гашиша, он осиротел, только вступив в отрочество, и не получил в наследство ничего, кроме бесконечных долгов и трех младших братьев от разных женщин. Братья разлетелись кто куда, а долги остались. Лантос уплатил их в течение пяти лет, ввязавшись, кажется, во все авантюры в Вольной Марке, и этим привлек внимание клана Кадаш, предложившего породниться.

У Кадашей дела с деньгами обстояли еще хуже, чем у его отца, но Лантос согласился – ему нужна была крыша, а у Кадашей, пусть и не обладавших чутьем на прибыль, имелись железные кулаки.

Его женили на троюродной племяннице босса, Девре, женщине красивой и умной, но с довеском в виде внебрачной дочери. Лантос не жаловался: у него теперь был свой дом и покровительство клана. Это была славная жизнь.

С Маликой он познакомился в свой первый день в поместье Кадаш; она организовывала его свадьбу по поручению матери. Ей было всего четырнадцать, но она подходила к этой задаче с такой ответственностью, что Лантос подумал: босс, видно, знает, что делает, раз поручает это дело ребенку.

Малика была из тех редких подростков, с которыми не было особых проблем. Она была тихой, послушной и стремилась проводить время в одиночестве, читая или тренируясь. Лантос тогда не видел в ней ничего темного, того, что проявилось в ней позже. Она была лишь девчушкой, немного заикающейся и улыбающейся смущенно. Ей было четырнадцать, а Лантосу двадцать три; он был безродным проходимцем, всю жизнь зарабатывавшим продажей дури, а она – наследницей одного из самых влиятельных кланов Вольной Марки. Лантос тогда думал, что это пропасть, которую невозможно преодолеть; босс платила ему дополнительное жалование за то, чтобы он присматривал за ее дочерью, и он думал, что это будет ему в тягость.

Но это не стало. Он тратил это жалованье на нее же саму: водил на арену Оствика, дарил подарки. Лантос на всю жизнь запомнил тот вечер, когда Малика призналась, что, кроме старшего брата, ей никто никогда ничего не дарил. Лантос не мог понять, что же его так возмущает, если ему самому никогда ничего не дарили. Это просто казалось неправильным: с его отцом, не просыхавшим никогда, было все понятно, но вот с матерью Малики нет. Отчего же девчушка шугается любой похвалы? Она не выглядела забитой, но странно реагировала на обыкновенные вещи.