Текст книги "Малика (СИ)"

Автор книги: Аквитанская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Да, людей Шибача он не слишком-то любил, а уж к тем, кто думает, что им все что-то должны, относился и того с неприязнью.

Поэтому с Кадаш они не поладили сразу. Варрик рассказал ей заранее придуманные якобы слухи об отрядах рыцаря-командора Мередит, решивших пресечь незаконную торговлю лириумом – и с ними действительно был один храмовник, так что это была почти правда.

Но Кадаш это, кажется, не слишком устроило. После этого разговора она приходила к нему еще несколько раз, а потом Варрик просто перестал пускать ее к себе в номер.

Однажды она затеяла драку в главном зале, и это было славное зрелище: летели стулья и зубы, и уже никто не разбирал, в чем была причина потасовки. В тот день карманы некоторых посетителей опустели, а других пополнились проспоренными медяками и серебряниками. Вот только к тому времени Варрику уже настолько опостылела эта гномка, что совсем скоро она оказалась в черном списке «Висельника» и вовсе перестала допускаться в заведение.

Последний раз в Киркволле они встретились накануне восстания, в Клоаке. Варрик как раз возвращался от Блондинчика с не самыми веселыми думами и очнулся только тогда, когда его грубо схватили за руку и развернули к себе. Кадаш, особо не церемонясь, хмуро спросила его, что за хрень творится в городе и почему заказы на лириум подскочили в одночасье.

Варрик не собирался разговаривать с ней об этом, лишь огрызнулся, что ей нечего переживать, ведь это на руку Хартии, и, вырвавшись из чужой хватки, поспешил убраться из этого проклятого места.

Он тогда не знал, что Кадаш, испугавшись последствий, прекратила продажу лириума еще за две недели до вспыхнувшей бойни.

Первые дни в Убежище Малика почти неосознанно держится поближе к Варрику. Идет, пытаясь быть незаметной, туда же, куда и он, потому что все еще плохо знает, что где расположено в этой деревеньке. Это вряд ли ускользает от внимания Тетраса, но он отчего-то ничего не говорит и даже не подшучивает над Кадаш, похожей на потерянного щеночка.

Он заговаривает с ней первый, в один из вечеров в чертовых Внутренних землях, полных бешеных магов и таких же бешеных храмовников. Кадаш сидит у костра, пытаясь оттереть меч от какой-то непонятной дряни, очевидно, принадлежавшей одному из демонов, и Тетрас подсаживается рядом с ней, чтобы сделать то же самое, но уже с болтами для Бьянки.

– Честно признаться, ожидал увидеть на твоем месте кого угодно, но только не тебя, – говорит Варрик, и дружелюбный голос его почему-то немного нервный.

– Ну спасибо, – бурчит Малика в ответ, остервенело вычищая грязь, застрявшую между основанием лезвия и рукоятью. – Я как-то тоже не особо видела себя на месте гребаного религиозного символа. После всего дерьма в Хартии это просто лучшая шутка, которую только можно придумать.

– Радость из тебя так и хлещет.

Кадаш хочется треснуть его по голове.

– Конечно же, я не рада! – восклицает она излишне громко, и поэтому дальше говорит, понизив голос. – У меня были чертовы планы, а теперь я бегаю по всему Ферелдену, словно церковная зверушка. Что в этом может меня обрадовать?

– У тебя теперь куча привилегий. Например, командовать мной. Я немногим такое позволяю, знаешь ли, – пожимает плечами Тетрас. Кажется, ему доставляет удовольствие смотреть, как Малика злится. – Надейся, что тебя отпустят после того, как ты закроешь Брешь. А то ведь могут и не отпустить. Ну, знаешь, закатают, например, в янтарь, будешь стоять и светить своей зеленой рукой, вдохновляя андрастиан на подвиги во имя веры.

– Очень смешно, Тетрас, – закатывает глаза гномка, а затем вздыхает, откладывая меч в сторону и смотря в огонь костра. Руки ее в нервном напряжении дрожат, и она сцепляет их между собой, чтобы не показать слабости. – Только дураки видят во мне Вестницу Андрасте. Худшего кандидата для церковной пропаганды и придумать нельзя.

Малика огрызается на него еще с месяц, и Варрик специально злит ее еще столько же, не сказав ни слова без издевательского сарказма. Однако Кадаш с горечью признает, что, кроме Тетраса, во всей Инквизиции нет ни одного человека, с которым она может поговорить без напряженного обдумывания каждого слова. С Варриком она чувствует себя собой, и это осознание столько же радует, сколько и пугает.

В какой-то момент ей удается начать выводить его из себя в ответ. Она перебивает его, когда они с Соласом разговаривают о гномах, всегда вставляет свое слово, норовит поправить его. Она перебивает, когда они с Блэкволлом обсуждают турниры и рыцарей, кричит из начала отряда: «Да-да, сиськи у Онорины Шастен охренеть!», перехватывает все внимание к себе. Она прерывает его, даже когда он делится историями в таверне.

Они спорят и ссорятся, но Кадаш с каждым днем все яснее понимает – это уже не тот Тетрас, о котором сочиняли сплетни, и не тот Тетрас, который пытался отмазать Хоук после «Виммаркского инцидента».

Они оба сломаны сильнее, чем думают. Это сквозит в каждом слове о Киркволле, о Хоук, о магах. Это чувствуется в каждом споре о жизни гномов.

Варрику не нравится, что Кадаш так зациклена на своих корнях, это безнадежно напоминает ему о родителях и брате. Он видит, что в Малике зарождается то же самое, что их погубило, и раздражается все больше.

Но нить дружбы натягивается между ними с каждым днем все сильнее, становится крепче среди красного лириума, в снегах Морозных гор, в сыром, кишащем мертвецами Крествуде и в веселой и шумной духоте «Приюта Вестницы».

Кадаш глупо смеется, обхватывая Тетраса за плечи, и говорит, поражаясь всему, что происходит в жизни ее друга:

– Ну и стерва же твоя Бьянка.

Варрик лишь вздыхает, ничего не отвечая. Он поражается жизни Малики не меньше и понимает, что в конечном итоге в книге об Инквизиции ему придется написать о самом Инквизиторе всего ничего.

Потому что в обратном случае эта книга грозит стать второй «Историей о Защитнице».

А писать такое всегда очень больно.

Комментарий к Встречи с прошлым. Варрик

Книга “Банда Шибача” у Варрика действительно есть, а вот найти, правда ли это тот Шибач из предыстории Кадаш, мне не удалось. Так что, хедканоны, да)

========== Встречи с прошлым. Хоук ==========

Тетрас нервно цедит алкоголь в стороне. У Тетраса дрожат руки, и он старается скрыть это. Малика неловко замирает перед ним и Защитницей Киркволла. Они не смотрят друг на друга, стоят, отвернувшись.

Так быть не должно. Это ведь Варрик и Хоук. Это ведь само собой разумеющееся. Их дружба.

Кадаш понимает, что здесь замешано что-то очень личное, и поэтому ощущает себя безнадежно лишней. Она помнит каждый рассказ Варрика о Мариан Хоук, каждое его слово, пропитанное теплотой. Инквизитор не может понять, что произошло между ними, если сейчас они даже не обращают друг на друга внимания.

Хоук передает информацию о Корифее и Серых Стражах: вид ее измученный, усталый, будто она вот-вот упадет в обморок. Малика не может не рассматривать ее украдкой, замечая, что Защитница все так же красива, несмотря на все сражения с другими и с собой. Они виделись в Киркволле не больше двух раз, но лицо Хоук, по-аристократичному бледное и чистое от влияния времени, трудно забыть.

Она говорит тихо и спокойно, не меняясь в интонациях и мимике, и вцепляется тонкими, ровными пальцами в камень крепостной стены, лишь этим выдавая свое напряжение.

Кадаш думает, что у этой женщины должно быть больше седых волос, чем есть сейчас.

Малика младше нее, но у нее самой седина сверкает почти в трети непослушной шевелюры.

Увидев на пороге своего поместья хмурую гномку, по привычке сжимавшую рукоять кинжала на поясе, Хоук устало признала, что с хартийцами пора завязывать.

Гномка смотрела на нее снизу вверх и выглядела по-настоящему грозно. Мариан даже стало бы не по себе, если бы она страшно не хотела спать.

В самом деле, кто приходит в гости в шесть утра?

Только Андерс вставал так рано, но он-то хотя бы умудрялся не будить Хоук, которая всегда была той еще засоней.

– Я к вам, кхм, – начала гномка, и Мариан удивилась ее внезапной вежливости и мрачной застенчивости. «Мрачная застенчивость» – это точно что-то похожее на Фенриса, а как иметь дела с Фенрисом, Мариан знала очень хорошо, – по поводу моих ребят.

«Ага, – вспомнила Защитница, – те хартийцы, которые зачастили ко мне играть в карты. Видимо, это их босс».

– А что не так, собственно? – поинтересовалась она, не успев уследить за интонацией. Хотела сказать вежливо, а получилось с вызовом. У нее всегда так.

Хартийцы были веселые. Наивные даже в чем-то. Их было легко обыгрывать в карты, хотя, конечно, за оружие они тоже хватались частенько. Они приходили к Мариан в общей сложности четыре раза и оставили кучу деньжат.

А началось все с того, что Хартию послали устраивать к ней разборки по заказу кого-то из Торговой Гильдии. В доме Хоук проходила очередная партия в «Порочную добродетель», и она учтиво предложила гномам присоединиться. Те не могли воспротивиться такому вежливому обращению, забыв все, что собирались сделать. Варрик долго еще смеялся над этой историей. Это одна из его любимых.

Гномка шумно вздохнула.

– Ну, в общем-то, из-за вас дело они просрали, – начала перечислять она. – Денег я не получила. Да и плевать на это. Просто хочу вас попросить не пускать их к себе больше. Так за ними труднее уследить, а вы, я думаю, представляете, что такое толпа гномов-преступников. За ними глаз да глаз.

– Ага, – кивнула Хоук. Гномы и сами ее успели достать. Нашли бесплатную выпивку, называется. – Их деньги вам не нужны?

– Да не, – отмахнулась гномка. – Оставьте себе, будет им урок.

Разговор был коротким, но продуктивным. Решилось сразу две проблемы с двух сторон.

Кажется, после хартийцев, устраивавших у нее в поместье пьяные дебоши, в жизни Хоук больше не было ни одного действительно веселого момента.

Хмурую гномку она замечала еще пару раз по ночам в районе «Цветущей розы», но больше они не разговаривали.

Когда пропали Серые Стражи, когда Андерс начал слышать Зов, Мариан впервые после Киркволла написала письмо Варрику.

Она до сих пор не может сказать точно, почему так и не ответила ни на одно его послание, неизбежно находящее ее, где бы она ни скрывалась.

Возможно, это из-за чего-то, что въедается в разум вместе с бесконечным бегством.

Возможно, ей просто слишком больно вспоминать город, который она так сильно любила. Это почти животный страх.

Ей не хочется знать, что о ней думают в Киркволле после всего, что произошло. Считают ли до сих пор Защитницей? Убрали памятник или еще нет? Нет-нет-нет, ей нельзя думать об этом.

Варрик пишет ей в ответ, что недавно прославившаяся Вестница Андрасте – бывший босс Хартии, пришедшая на смену Ратигану.

И у Мариан перед глазами почти сразу же появляется хмурая гномка с рассеченным шрамами лицом.

И Мариан думает: если Создатель дал второй шанс хартийцу, то смеет ли она сама надеяться на него?

Кадаш встречает Хоук на исходе дня в таверне. Защитницу никто не узнает, и видно, что она рада этому. Ее легкий доспех неприметный, такой же, как и у всех путников в это непростое время, и только посох слишком золотой для обычного скитальца.

Когда Малика подсаживается к ней за столик в углу, то чует, что из кружки Защитницы доносится терпкий запах травяного чая. Это удивляет и даже интригует.

– Добрый вечер, Инквизитор, – говорит Хоук бесцветно и отпивает чай, морщась от того, что обожглась. Ее взгляд тут же цепляется за что-то впереди, и, обернувшись, Малика замечает, что в зал вошел Варрик. Он тоже задерживается взглядом на Хоук, но почти сразу же хмуро смотрит вниз и проходит мимо. Защитница тоже отводит глаза.

– Вы отправляетесь в путь завтра утром? – не желая лезть в чужие дела, продолжает разговор Кадаш.

– Да, – кивает Хоук и дует на горячий чай.

У нее глаза одного цвета с чистым лириумом, почему-то замечает Малика.

– Вы можете остаться у нас на пару деньков, – слишком быстро предлагает она, поймав себя на бесстыдном разглядывании женщины напротив. – Путь до Скайхолда не из легких, наверняка вы очень устали.

– Все в порядке, – слабо улыбается Защитница. – Будет неловко заставлять Страуда ждать в Крествуде. Вам бы тоже поскорее отправляться вслед за мной.

– Ох, – вздыхает Кадаш, понимая, что ей трудно поддерживать разговор. – Ну, у нас, к сожалению, еще есть проблемы во Внутренних землях. Но как только мы закончим там, то отправимся отрядом в Крествуд.

Ей неловко, потому что, в самом-то деле, кем она была, когда Хоук была героем, спасителем сирых и убогих? Да никем. Лупила подчиненных и заключала договоры по поставкам лириума.

Она и предположить боится, что думает о ней Защитница, если помнит их встречу. Это будет очень стыдно, если окажется, что она не забыла, кем была Кадаш до Конклава.

– У вас тут хорошо. В Скайхолде, – тихо отмечает Хоук.

– Да? – смущается Малика. – Мы только начали работы по отстройке. Вот, – она легонько пинает бочку под столешницей, служащую подставкой, – даже в таверне все временное.

– Нет, – качает головой Защитница и вдруг еле слышно смеется, от чего в уголках ее глаз появляются тонкие морщины. Тут же Кадаш всматривается в нее внимательнее, и мраморная красота Защитницы осыпается: видно, что ее волосы давно потеряли прежнюю густоту и мягкость, что ее глаза покрасневшие, и в одном из них лопнул сосуд, а ногти приняли нездоровый желтоватый оттенок. Малике хочется, чтобы Хоук осталась в Скайхолде подольше, чтобы она наконец-то отдохнула от всех своих невзгод. Но у них действительно нет времени на отдых. – Дело в самой обстановке. И в людях. Все очень приятные.

– О, поверьте мне, они приятные до тех пор, пока их лучше не узнаешь, – шутит Кадаш. – Все такие же, как везде. Просто объединены мы немного другими целями.

– Я бы не справилась, будь я на вашем месте, – произносит Хоук, подперев голову кулаком и смотря в сторону на многочисленных посетителей таверны. Ее взгляд задумчивый и печальный. Малике становится ее очень жаль, пусть она и не знает точно, что послужило причиной ее усталости и меланхолии.

– Ну, я тут не так уж и давно, – пытается отшутиться Кадаш, но ее выдает нервный смех. – Посмотрим еще, справлюсь или нет.

– Справитесь, – Защитница переводит взгляд на нее и улыбается легко и по-настоящему искренне. – Вы мне нравитесь, леди Инквизитор. В вас есть что-то, что заставляет чувствовать себя увереннее.

Малика поражается такой прямоте и не знает, что ответить. Бормочет что-то вроде «спасибо, постараюсь оправдать ваши ожидания» – это фраза, которую она то и дело говорит в разных вариациях почти каждый день с момента назначения на пост Инквизитора.

Хоук, кажется, не винит ее за скромность. Допивает свой чай и, извинившись, уходит спать перед завтрашним путешествием.

Малика больше не может найти Тетраса в таверне и почему-то расстраивается. Ей хочется, чтобы у них все было хорошо.

Варрик защищает Хоук перед Кассандрой, Варрик отмахивается от любых вопросов о Хоук, пока она в Скайхолде, а позже – в Крествуде.

Блэкволл пытается разговорить его, а Тетрас ворчит, что лучше бы он опять вел себя как Певчий. Малика молчит, не вмешивается.

Блэкволл почти не разговаривает со Страудом, Варрик – с Хоук.

И Малике хочется свернуть шеи всем четверым. Даже Коул притихает, растерявшись от количества невысказанной боли, окружившей его в одночасье.

В Западном пределе ситуация не меняется. Кажется, все оборачивается даже хуже – магия крови крайне редко является хорошим знамением. Не становится она им и сейчас. Хоук рассказывает Страуду что-то из своего опыта, пока весь отряд идет к стоянке лагеря, а Варрик плетется в хвосте, отмахиваясь от сетований Блэкволла на происходящее в Ордене.

Малика шепчет Коулу: «Ты можешь что-нибудь сделать?», а он отвечает по-настоящему расстроенно, словно ребенок: «Я ей не нравлюсь».

Малика шумно выдыхает через нос, гася раздражение.

На привале у костра Хоук по иронии судьбы некуда сесть, кроме как рядом с Варриком. Кадаш смотрит на них украдкой, помешивая в котелке тушеное мясо сомнительного происхождения и подсыпая туда немного специй из своего запаса для вкуса. Над лагерем, еще не обжитым Инквизицией, висит тишина: Коул по обыкновению куда-то пропал, а остальные разговаривать друг с другом не стремятся, и в ночи раздается лишь стук ложки о котелок, треск костра да отдаленные вопли ночных животных.

Малика вздыхает, поднимая взгляд и оглядывая своих спутников.

– Хоук, я видела у вас ожог на руке, – говорит она, чтобы прервать молчание. – У меня есть бальзам для этого случая.

Защитница кивает, одергивая обожженный рукав, будто вспомнила о нем только сейчас.

– После ужина, спасибо.

– Сколько у тебя там этих бальзамов, Кадаш? – вдруг заговаривает Варрик. – Кажется, ты всю аптеку тащишь в поход.

Малика хмурится, насупившись. Блэкволл чуть усмехается, но осекается, кашлянув.

– Мешок у вас и правда будто бездонный, Инквизитор.

– Это предусмотрительность! Никогда не знаешь, что понадобится в пути и в бою, – ворчит Кадаш в ответ.

Страуд тактично молчит, хмуро глядя в костер, но Хоук вдруг подает голос, еле слышно фыркнув:

– Удобно вы тут устроились, ничего не скажешь. Все жизненно важное таскает начальник.

– А ты все скидывала на меня и Фенриса, – оскорбляется Тетрас. – Как вспомню, сколько ты на него навалила на Тропах, так спина начинает болеть.

– Ты меня видел? – не распознав иронии, восклицает Хоук. – Как бы я все это утащила?

Малика громко хмыкает, сдерживая смех. Хоук переводит взгляд на нее и неожиданно смущается, пойманная на эмоциях.

Варрик кашляет и тоже замолкает. Над лагерем повисает ожидаемая неловкость.

Когда котелок пустеет, у костра остаются только они втроем. Малика не выдерживает и произносит, смотря в угли:

– Не мое дело, конечно, но очень не по себе видеть, как вы друг друга игнорируете.

– Это моя вина, – неожиданно говорит Хоук. Варрик отчего-то не выглядит удивленным ее словами и лишь качает головой.

– Если не хочешь объяснять, не объясняй, – тихо произносит он.

– Нет, я… – Защитница осекается, морщась. Видно, что ей тяжело даются эти слова.

Малике вдруг становится еще более неловко. Она думает, что нужно вежливо сходить отлить или еще куда-нибудь, но не двигается с места, опустив взгляд и скрестив руки перед собой в замок.

– Ты ведь знаешь, мы с Андерсом в этом похожи, – продолжает Хоук, тоже смотря вниз на землю. – В обрывании связей, я имею в виду.

– Я давно говорил, что вы оба сбрендившие. Ты написала мне всего два раза за все время.

Малика все же тактично уходит, не желая никого смущать своим присутствием. Ей не хочется спать – как тут уснешь после такого дня – и в своем маленьком путешествии вокруг лагеря она в итоге натыкается на Коула, сидящего на камнях тевинтерских руин и смотрящего на небо, усыпанное звездами.

Он слышит Кадаш до того, как она успевает что-то сказать, и оборачивается.

– Все сегодня печальные, – говорит он, опустив плечи. – И никто не хочет, чтобы я им помог.

– Ты сказал, что ты не нравишься Хоук. Она тебя обидела? – осторожно спрашивает Малика, забираясь на камень рядом с духом.

– Она поняла, что я не настоящий. Видела много таких, как я. Привязывала к себе. Она давно никому не доверяет и всегда ищет подвох. Это делает ее усталой.

– Она просто тебя не знает, – тепло улыбается Малика, приобнимая Коула за плечо и на секунду стискивая в крепких объятьях. – И, знаешь, вряд ли она видела хоть кого-нибудь, похожего на тебя. Ты у нас один такой невероятный.

Они разговаривают еще какое-то время: о звездах, созвездиях, окружающих их руинах и о Серых Стражах, которых они видели сегодня. Уставшая за день Малика возвращается в лагерь и видит, что у затухающего костра Варрик обнимает Хоук, уткнувшуюся лицом ему в плечо. Кадаш улыбается и тихонечко забирается к себе в палатку.

В Адаманте тяжело, но терпимо. Они ведь пережили Убежище. Кадаш пережила Теринфаль.

Но в Тени тревога все равно затопляет ее с новой силой. Малика смотрит на Соласа, прибывшего вместе с войсками Инквизиции, и пытается перенять немного его воодушевленности. Коулу неспокойнее всех.

Хоук молчит на слова демона, обращенные к ней. Малика думает, что нужно было взять с собой Варрика, но кто мог знать, что они провалятся в Тень? Хоук молчит, сжимает до побелевших пальцев свой посох, но перед одним из боев с демонами до Кадаш доносится, как Защитница шепчет, готовясь к атаке:

– Праведные, стояли они перед врагом, как камень стоит перед потоком…

И Малика, слышавшая этот станс не раз и не два в рядах солдат Инквизиции, заканчивает у себя в мыслях: «…неколебимо, поддерживаемые рукой Создателя».

И воины демонов налетели на их щиты, как волна налетает на скалы. Кадаш, разрубающей очередную тварь мечом, кажется удивительным, как эти слова подходят в их ситуации.

Хоук тяжело дышит, опираясь на посох. Малика подходит к ней, когда бой стихает, и кладет руку на плечо.

– Все в порядке?

Она все больше жалеет, что с ними нет Варрика.

– Да. Да, спасибо, – кивает Защитница и выпрямляется. Из ее носа течет струйка крови, и она торопливо вытирает ее тыльной стороной ладони.

– Не беги в авангард, держись рядом с Соласом, – советует Малика и кивает на размазанную кровь под чужим носом. – Тебе в голову ничего не попало?

– Нет, нет, это просто, – Хоук вздыхает. – Бывает при использовании некоторых заклинаний.

Кадаш чуть хмурится, а затем отдает приказ двигаться дальше за духом Верховной Жрицы.

Ей жаль Хоук. Она понимает, что Варрик в своей книге не написал и половины того, что Защитница пережила на самом деле. Но Малика не знает, чем может ей помочь, как поддержать, и со странным чувством печали понимает, что они в чем-то похожи.

Хоук оглядывается по сторонам, задерживается взглядом в углах, и взгляд ее болезненный, забитый. Малика видит в этих углах себя, но никогда никому не расскажет об этом.

Малика жалеет, что рядом нет Варрика, потому что ей приходится решать судьбу Хоук. Хоук, которая, кажется, и правда смиренно готова пожертвовать собой. Тетрас накричал бы на нее за такое, но Малика только говорит напряженно:

– Хоук, не глупи.

Малика думает, что это неправильно. Страуд не должен умирать, но и Защитница тоже. Малика и сама бы осталась, не будь на нее навешан такой огромный долг.

Хоук будто отходит ото сна, вздрагивает, с болью смотря на Кадаш, а затем переводит взгляд на Страуда. Страж уверенно кивает и разворачивается.

Когда они выбираются из Тени, у Малики трясутся руки. Она закрывает разрыв и смотрит на растерянных Стражей, будучи не менее разбитой. Ей опять приходится принимать решения, в которых она ничего не смыслит.

Кадаш не хочет иметь столько власти над чужими жизнями. Это придавливает ее к земле, заставляет сомневаться. Она боится ошибиться все больше и больше. Если Защитница Киркволла, имев влияние на судьбу всего одного города, так уничтожена сейчас, то что будет с Маликой после? Сможет ли она остаться в себе?

Хоук устало улыбается ей на прощанье, а затем не выдерживает и, чуть наклонившись, обнимает. Малика в ответ кладет ладони ей на лопатки. От них обеих пахнет потом и гарью, но обниматься вот так оказывается приятно и спокойно.

Хоук говорит, чуть посмеиваясь:

– Вы невероятная, Инквизитор. Намного лучше ваших бывших подчиненных, опустошавших мой винный погреб.

– Так вы помните, – смущается Малика, не размыкая объятий.

– Честно признаться, без помощи Варрика я бы не вспомнила.

Кадаш чувствует, как смех Защитницы оседает воздухом на ее волосах.

– Вот засранец, – беззлобно бормочет Малика.

Она предлагает Хоук отправиться с ними в крепость Грифоновы Крылья, чтобы отдохнуть и отмыться от грязи, но Защитница лишь качает головой, говоря, что так недолго и навсегда остаться с Инквизицией. Ее голос шутлив, но Малике почему-то кажется, что Хоук на самом деле не шутит.

Когда Защитница отправляется в Вейсхаупт, Кадаш потерянно размышляет: смогла бы Хоук стать Инквизитором? Справилась бы? Ей становится немного стыдно, что она заняла чье-то место. Ведь и Героиня Ферелдена тоже на него претендовала.

Но Варрик уберег Хоук, и Малика думает, что он сделал все правильно. Хоук пора отдохнуть от бесконечной борьбы.

А Кадаш постарается оправдать ее ожидания. В самом деле, не каждый же день красивые женщины называют ее невероятной.

========== Кошмары ==========

Комментарий к Кошмары

Флешбеки в прошлое и те же 32 года.

Возможно, люди всегда были единственным, чего Кадаш по-настоящему боялась. То был не страх толпы или общения, но боль от чужих поступков. Мир, в конечном итоге, разрушали не порождения тьмы и не демоны, а власть имущие и преступники.

Демоны лишь отражали человеческие качества, как позже Кадаш узнала.

Малика боялась своей матери как личность безжалостную и в крайней степени прагматичную: в ее системе клан Кадаш был представлен сложным механизмом, а каждый гном – деталькой, шестеренкой, которую тут же выбрасывают, если она ломается.

Мать прогоняла из клана потомков великих воинов, живших когда-то в тейге такого же великого Дома, и брала под свое крыло безродных приемышей. Только потому, что те слушались ее, были ей верны.

Страх Малики граничил с ненавистью, с каждым днем разрастающейся все больше и больше.

В детстве она была бесстрашной. Карабкалась на самые крутые крыши, ловила птиц и гонялась за кошками, падала, разбивая коленки и смеясь. Она принимала темноту как друга и лишь иногда пряталась по углам, когда в доме начинались драки и летели стулья.

Малика действительно не подозревала, чем занимались ее родственники и соклановцы. Она почти не знала никого из них, а они не интересовались ею и даже не здоровались, когда она выбегала в коридоры из своей уютной детской.

У Малики была старая глуховатая нянюшка, учившая ее рисовать лошадок и нагов, а еще немного читать. У Малики была мама, навещавшая ее раз в неделю и иногда расчесывающая ей волосы – в такие моменты Малика была очень рада, но мама все равно больше разговаривала с нянюшкой, чем с ней. Отца у Малики не было, а если и был, она его ни разу не видела. У Малики был старший брат, очень добрый к ней, даже несмотря на то, что у них были разные отцы. Он много путешествовал и приезжал в Оствик очень редко, но всегда с подарками. Чаще всего их передавали чужие люди, но пару раз брат заходил к Малике в комнату и дарил подарки сам. В первую их встречу он все удивлялся, какая его сестренка красавица и какая уже большая – он и сам был большим, с длинной рыжей бородой, заплетенной в несколько косиц, и с широченной улыбкой. Он подарил Малике ее первую книжку – сборник сказок Вольной Марки, где было много историй про рыцарей и ведьм, и сказал, чтобы Малика не грустила.

Она и не знала тогда почти, что такое грусть. Она умела развлекать себя сама и жила в счастливом неведении о происходившем вокруг.

Первым человеком, открывшим ей глаза на настоящий мир за пределами книжек и воображения, была Надия. Надия была самым первым другом Малики, за исключением мессира Обжоры, толстенного кота, которого она притащила с улицы еще облезлым котенком.

Надию она тоже боялась, потому что Надия говорила страшные вещи: о том, как она жила в Пыльном городе, о том, как они с мамой сбежали на поверхность, но страшнее всего была та часть ее рассказов, где мама бросала ее одну в порту Амарантайна – потому что капитан отказался везти двоих.

Как же Надия оказалась в Оствике, в их теплом большом доме, она почти не рассказывала. Говорила только, что жила в порту Амарантайна какое-то время, а потом ей помогли уехать в Марку, где ее и нашел клан Кадаш.

Малика боялась Надии, но также и любила ее, тянулась к ней, стараясь заполнить свое одиночество, что всплыло так внезапно.

Надия постоянно говорила о том, какая мама Малики хорошая, и Малика ужасалась: неужели бывают такие мамы, как у Надии?

Тогда она еще не испытывала неприязни к своей собственной матери – это чувство появилось чуть позже, когда на нее вдруг обратили внимание, когда ее стали готовить к настоящей жизни.

Малика боялась хартийцев. Она боялась, что они могут что-то сделать с ней, и поэтому участвовала в каждой драке, в которой могла, чтобы никто и помыслить не мог, что она слабая и беспомощная. Рядом с ней были Надия и Лантос, способные защитить в случае чего, но Малика понемногу теряла свою наивность – она знала, что они не будут рядом с ней вечно.

Малика боялась себя, того, кем она становилась. Ей во сне бы обязательно приходили убитые ею, если бы только гномы умели видеть сны. Она разговаривала как-то с одним эльфом, лицо которого было искорежено огнем, и тот говорил ей, усмехаясь, что гномы, видно, такие бессовестные, потому что не видят мертвецов по ночам.

Но дело не в этом. Если ты не вспоминаешь во сне, то вспомнишь днем, так или иначе.

Кадаш очень хорошо помнила свое первое убийство. Оно было случайным, как, вероятно, многие первые убийства. Они с Надией пришли выбивать долги из старого уродливого гнома, который оказался достаточно хитер, чтобы менять жилище каждый раз, когда они нападали на его след. Они нашли его в ветхой лачуге на окраине Оствика, привязали к стулу, попинали немного, но он не желал говорить, где деньги. Тогда Надия отправилась на поиски заначки сама и поручила Малике присмотреть за гномом.

А тот все болтал и болтал. У Малики жутко болела голова, и она говорила старику заткнуться, но он не слушался и только смеялся, сыпля ядовитыми словами.

Она бы соврала, если бы сказала, что не помнит, что точно случилось. Она помнила. Гном в какой-то момент засмеялся так, что это полоснуло особенной болью, и Малика сорвалась, ударила его по голове, не рассчитав силы, так, что он свалился на пол вместе со стулом. И затих. Наконец-то замолчал.

Облегчение было недолгим – Малика совсем скоро поняла, что случилось, а пришедшая на шум Надия подтвердила ее мысли, присвистнув и сказав: «Да ты ему шею свернула. Ну и насрать, кому он нужен».

Малика тогда сорвалась, опять начала их извечный спор о том, как она не хочет заниматься этой грязной работой, что ей не оставили выбора, что у каждого должен быть выбор, чем ему заниматься. А лицо Надии совсем неожиданно потемнело, и она прорычала то, что надолго вонзилось в память Кадаш: «Выбор? О каком выборе ты говоришь, милая? Посмотри на себя! Ты бастард, дочь пылеглота, обрюхатившего твою матушку! Знаешь, что бы было с тобой в Орзаммаре? Ты бы побиралась всю свою жизнь, твой живот вспух бы от голода, ты бы сдохла там, если бы не нашла покровителя! Никакого выбора нет, Малика. Мы не выбираем, чем нам заниматься. Эльфы не выбирают, чем им заниматься, и кунари тоже. Заткни эту человеческую чушь себе подальше, милая. В нашем мире так не работает».