Текст книги "Малика (СИ)"

Автор книги: Аквитанская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Дагна просит рассказывать про все новые сны, и Кадаш обещает ей, потому что не хочет расстраивать. Правда в том, что она помнит очень мало своих снов. А те, которые помнит, почти всегда кошмарные. Их становится меньше после помощи Соласа, но они не исчезают совсем. Коул говорит, это потому что ей больно, даже когда она спит. Возможно, это правда. Малика не помнит, чтобы Коул когда-нибудь ошибался насчет нее.

Она ждет те сны, где ей снятся Скайхолд и лагеря Инквизиции, будто ей не хватает их наяву. Она любит, когда ей снится Коул; это почти всегда добрые, спокойные сны, где они вместе едят что-нибудь вкусное или лазают по крышам смотреть на птичьи гнезда. Иногда в конце сна они прыгают с этих крыш и никогда не разбиваются.

Порой она говорит во сне и просыпается от звука своего голоса, не помня, что именно сказала. Обычно это происходит, когда ей снится мать. Если это происходит в лагере, то наутро никто не говорит об этом и не шутит; Малика думает, это потому что она вслух зовет маму, а это не те вещи, над которыми будут смеяться друзья.

В одну из ночей она понимает, почему маленькие гномы не боятся чудовищ под кроватью. Им никогда не снятся сны на грани с реальностью, когда трудно отличить правду от лжи, и они всегда могут заглянуть под кровать и увидеть там лишь пыль. Но, заглянув под кровать во сне, ты обязательно обнаружишь там демона.

Гномов не пугают перед сном. Не пугают и самим фактом наступления ночи. Но их тоже есть чем пугать – и это не только пресловутое небо.

Малике кажется, что с каждым сном, с каждым пробуждением в холодном поту она боится все больше. Будто вот она, слабость тех, кто видит сны – вечный страх неизведанного, чего-то, что на тебя обрушит твой разум. Чего не боятся ни гномы, ни Усмиренные. Может быть, это страх самого себя.

Но она не перестает бояться, даже когда лишается руки.

========== О болезнях и лекарях ==========

Комментарий к О болезнях и лекарях

Просто драбблик ради камео еще одного моего персонажа, который есть во всех вселенных, но никогда не бывает на главных ролях.

Малика не любит болеть. Бытие гнома ограждает ее от таких слабостей, присущих другим народам, как простуда и слабый желудок, но после Убежища ее организм сдает. Кадаш начинает хрипеть, ее голос, и без того низкий, становится совсем грубым.

Она часто откашливается, прежде чем начать говорить, потому что иначе ее интонации грозят сорваться на писк в самый ответственный момент. На Священной равнине Хардинг советует ей рецепты нескольких отваров из ферелденских трав. Малика сосредоточенно записывает их, а по возвращению в Скайхолд делает заказ садовнику. Позже оказывается, что эти отвары еще и успокоительные, и Кадаш ходит по крепости, создавая впечатление вечно зевающего призрака, вялого и сонного. На одном из вечерних советов Жозефина интересуется, хорошо ли высыпается Инквизитор, и Малика хрипло смеется: «Я только и делаю, что сплю».

Горлу становится чуть легче.

Следующей напастью становится шея. Она ноет и болит, и это не та боль, от которой Малика обычно получает удовольствие после бега и спаррингов. Эта боль прошивает виски, не дает плечам подвижности. Кадаш и прежде была сутулой, но теперь не может разогнуться.

Железный Бык говорит, что ей нужен хороший массаж. Малика язвительно интересуется: «Ты мне, что ли, его сделаешь?», и Дориан, сидящий рядом с ними в таверне, вдруг начинает смеяться.

Веселье Павуса, впрочем, прекращается, когда Бык, широко улыбаясь, кивает в его сторону и говорит, что, увы, на сегодня сеанс его невероятного массажа уже занят. Дориан бросает на него испепеляющий взгляд и готовится вступить в словесную перепалку.

Малика вздыхает. Она бы поиздевались над ними обоими, если бы у нее было настроение. Но проклятая боль делает ее хмурой и недовольной. Ей кажется, что она начинает ненавидеть всех вокруг. Как они могут веселиться?

Ей все труднее понять, от чего у нее вечно болит голова: от шеи или от дурацкого Якоря.

– Нет, конечно, ты не дурацкий, – бормочет она, глядя на свою левую руку. – Ты помогаешь нам закрывать разрывы.

И чувствует себя ужасно глупо, потому что, подняв взгляд от своей ладони, она натыкается на Варрика, как раз проходившего мимо. Гном смотрит на нее, как на сумасшедшую, и констатирует:

– Тебе нужно отдохнуть, Кадаш.

Малике почему-то страшно хочется его ударить. Или ударить стену. Неважно, что. Ночью она ворочается, не в силах уснуть, а потом разбивает окно, бросив в него подсвечник. Холод врывается в комнату вместе с ветром, и Кадаш проваливается в липкий неспокойный сон, закутавшись в одеяло. Наутро она просыпается, укрытая сверху пледом и шкурой, а на прикроватной тумбочке лежит баночка бальзама с запиской «Втирать два раза в день».

Позже Малика думает, что и правда не отказалась бы от массажа, но она не знает, кому бы смогла доверить это. Она мало кому разрешала прикасаться к себе. Последний раз ей делали массаж в борделе Ансбурга: он был приятным, но не лечебным. Это было почти год назад.

К своим ранениям она относится спустя рукава, за что не раз получает нагоняи от лекарей и Кассандры. Искательница почему-то решает в один день обеспокоиться здоровьем Кадаш и с того момента всегда интересуется ее самочувствием. Малика лениво отмахивается и говорит, что нечего переживать.

А потом впервые за долгое время получает серьезную травму. Не ту, что можно вылечить в походных условиях, обмазавшись припарками и кое-какой лечебной магией.

Кассандра хмуро смотрит на нее, лежащую на постели в своих покоях. Недовольна Искательница почти так же, как и когда-то в темнице Убежища.

– Ну что? – не выдерживает Кадаш. – Сейчас будут нравоучения?

Ее тошнит, и голова кружится даже в лежачем положении; лекарь только что сбил жар и бешеное сердцебиение каким-то разъедающим язык настоем и сейчас стоял чуть поодаль, разглядывая полку с книгами.

– Инквизитор, – вздыхает Пентагаст. – Вы чуть было не умерли.

– Всего-то пара синяков.

– Фактически, один, – доносится со стороны лекаря. – Но очень большой. Это хорошо, что вас сумели доставить в Скайхолд вовремя. Еще день промедления – и летальный исход был бы неизбежен.

– Я не так уж и плохо чувствовала себя… – бормочет Малика, чувствуя, как перед глазами темнеет. Она зажмуривается, пережидая неприятные ощущения.

– Из-за действия зелья Потрошителя, – строго напоминает Искательница.

– Соглашусь, – кивает лекарь, заправляя темную прядь волос за острое ухо. – Не вижу другого объяснения столь долгого игнорирования вашим организмом разрыва селезенки. Прошла почти неделя с вашего ранения.

Малика мученически стонет, прикрывая глаза согнутой в локте рукой. Почему этот эльф говорил так заумно? И так голова трещит.

– Да я бы дотерпела, если б в обморок не грохнулась и меня не потащили в Скайхолд.

– Бравада, достойная книг, но не вашего положения, – парирует лекарь.

Малика уже ненавидит его, пусть прежде ей и не доводилось общаться с ним. Она видела его в Скайхолде, но ни разу не разговаривала.

Им приходится видеться каждый день на протяжении еще двух недель. Лекарь интересуется ее прошлыми ранениями и травмами, Малика неохотно рассказывает, что самое серьезное, что она получала до этого, это простреленное навылет плечо и сломанная когда-то давно правая нога. Эльф понимающе кивает: «Заметно, что вы хромаете», а Малика оскорбленно хмурится. Вообще-то, это не было заметно никому, кроме нее самой.

Лекарей она не любит. Слишком проницательные. А этот эльф тем более.

По утрам он делает осмотр, задает вопросы по существу, но в душу не лезет и личных разговоров не завязывает. Малика начинает его уважать и присматривается ближе: он ее точно старше, пусть темные волосы почти и не седые. Много морщин на смуглой коже. По эльфам Кадаш не умеет судить о личности, поэтому ей приходится спрашивать.

Когда целитель говорит, что ей можно попробовать поесть что-то кроме водянистой каши, она совсем неуместно интересуется, не докучают ли ему храмовники Инквизиции.

И эльф вдруг смеется, впервые показав что-то, помимо строгости.

– Они и раньше мне не особо докучали, миледи, – улыбается он, складывая свои обветренные, мозолистые ладони на коленях. Малика раздумывает, что лекарю нужно делать, чтобы у него были такие руки.

– Как же не докучали? Разве вы не были в Круге до восстания? Вы из Ферелдена?

Мужчина лишь вновь тихо смеется на поток вопросов.

– Да, я из Ферелдена. До Круга жил в Лотеринге. А что до храмовников… Я был эквитарианцем, и мне довольно просто было с ними уживаться. Ну, знаете, тактика, где ты ведешь себя тихо и не высовываешься лишний раз. Многие называют это трусостью. Хотя, конечно, в ферелденском Круге были достаточно свободные нравы, чтобы умело избегать конфликтов.

Малика поджимает губы.

– Вас не было в Редклифе…

Ей хочется спросить, что маг думает о ее решении. О том, что она оставила его товарищей на растерзание венатори. Но не решается. Ей страшно узнать ответ.

– Потому что я не поддерживал Фиону, вот и все, в чем дело. И не думайте, что действительно многие поддерживали. Я был со своими учениками, пока другие пытались вести политические игры. Но пусть… – он замолкает, собираясь с мыслями. – Но пусть я не был согласен с ними, это была большая потеря для всех нас.

– Мне жаль. Я правда… – Малика хмурится, не зная, что сказать. Ей не хочется оправдываться. Она сделала все, что смогла.

Лекарь качает головой.

– Не переживайте. Тем более не сейчас, когда у вас в любое мгновение может вновь начаться тахикардия.

Малика слишком запоздало понимает, что эльф шутит, и ее смешок спустя минуту выглядит немного нелепо.

Лекаря зовут Алим Сурана, и он поднимает ее на ноги быстрее, чем смог бы сделать кто-либо еще. Он рассказывает ей, как во время Мора латал по двадцать солдат на дню, а потом валился с ног от усталости. Так что, ее, Малики, ранение – это сущие пустяки. Приятная разминка – вот как он сказал.

После ее выздоровления они видятся в следующий раз только в Арборской глуши, куда лекарь отправляется добровольцем. Он действительно выглядит на своем месте, бегая от одного раненого к другому, прикрикивая на других целителей, когда они делают что-то неправильно. Малика даже может представить, каким он был во время Мора. Определенно моложе. Возможно, у него все валилось из рук от волнения и неопытности, а, может, он всегда был таким собранным и сдержанным.

Когда Малика подходит к нему, вернувшись из храма Митал, маг рассматривает ее с ног до головы и, цокнув языком, сетует, что Инквизитор успела вывихнуть плечо. А еще что нужно что-то делать с ее шеей. Мол, центр напряжения или что-то в этом духе, Малика не особо запоминает.

– Ну, массаж же поможет? – неловко спрашивает она.

Сурана глупо моргает пару раз, прежде чем ответить:

– Да, конечно. Как же я мог забыть про массаж. Лишайте меня прав на целительство, миледи.

Когда спустя три месяца ее шея окончательно перестает болеть, жить становится намного проще. Малика думает, что даже победа над Корифеем не принесла ей столько облегчения, сколько принесла наконец-то прекратившаяся боль.

Алим Сурана покидает Инквизицию вместе с несколькими своими учениками, и Малика старается больше не болеть.

Она мало кому разрешает прикасаться к себе, а найти хорошего лекаря не самая легкая задача в их времена.

========== Собутыльник ==========

Малика и Дориан не сразу становятся друзьями. Она долгое время не знает, как и о чем с ним разговаривать, а он, разбившись пару раз о стену непонимания, в итоге оставляет попытки завязать общение. У них нет взаимных претензий и неприязни, и поначалу между ними сохраняется вежливый нейтралитет.

Малика берет его в отряд через раз, а в боях плечом к плечу трудно игнорировать друг друга. Они перебрасываются скупыми фразами: обычно это приказы от нее и уточнения приказов от него, но никогда ничего личного. Кадаш вежлива с ним, как вежлива со всеми, кроме Варрика и иногда Быка; Дориан также не изменяет своей саркастичной манере, но Инквизитор никогда не поддерживает его игру.

Иногда она заходит в библиотеку, интересуется его делами. Спрашивает, не нужно ли ему чего-нибудь. Дориану смешно: не так давно он слышал, как точно такие же слова Инквизитор говорила Кассандре. Он отвечает, что все в порядке. И заваливает Малику вещами, которые ему якобы нужны: от личного слуги до той безделушки, что они видели на рынке в Вал Руайо. Женщина не сразу понимает шутку, стоит, раскрыв рот, не зная, что ответить. Потом она хмурится. Потом закатывает глаза. И говорит «Ну ты и…», не заканчивая. Наверняка у нее было приготовлено одно из знаменитых гномьих ругательств.

Малика и Дориан не были друзьями, и поэтому она не сразу находит, что делать с письмом от его отца. Она ищет Павуса по всему Скайхолду и, похоже, выглядит слишком взволнованной, когда находит его в саду за партией в шахматы, потому что Каллен сразу вскакивает, спрашивая, все ли в порядке.

Они едут в Редклиф, и разговор с отцом Дориана проходит, ну… лучше, чем ожидалось, но не настолько хорошо, чтобы потом им обоим не захотелось хорошенько напиться (Малика признается себе, что ей хочется напиться буквально всегда, но за Дориана она не решается говорить).

В таверне оказывается, что у них довольно много тем для разговоров. Начав за семью, они заканчивают спором за марчанский алкоголь: Дориан уверяет, что ничего хуже в жизни не пробовал, а Малика доказывает, что нет более дивного чуда, чем старкхевенская мадера, которая должна была стать дешевой подделкой ривейнского вина, но стала в итоге источником массового пьянства.

Сходятся они на том, что им обязательно нужно написать книгу-путеводитель по Тедасу для пьянствующих: Дориан возьмет на себя, так уж и быть, все благороднейшие напитки и несколько не очень, а Малика поведает о самых искусных подделках и удовольствиях для «простого народа». Допились они до того, что решили: эта книга точно обойдет по продажам романы Тетраса. О чем и пошли сообщить ему в три ночи. Варрик был не очень рад и тут же выпроводил их за порог своей спальни.

Позже, лежа уже в своих покоях, Малика призналась себе: она не сумела напиться так же сильно, как раньше. Это был скорее приятный аперитив, заставивший голову лишь совсем немного кружиться. Если бы она выпила столько, как всегда, их шуточный спор с Дорианом наверняка закончился бы дракой.

Тем не менее, с того раза она всегда предлагает ему свою флягу в походах. Однажды, сидя после взятия крепости Грифоновы Крылья на нагретых солнцем камнях, она сует фляжку Дориану в руки, говоря: «Заслужил». Еще бы! Тевинтерец устроил такое светопреставление, что у Малики до сих пор в ушах звенело. Особенно ей понравилась та часть, где один за другим обрушились деревянные мостки, хороня под собой венатори.

Павус недоверчиво щурит глаза и спрашивает, что внутри.

– Роза Рован, – буднично отвечает Кадаш, и у Дориана вырывается одно из его тевинтерских ругательств.

– Леди Инквизитор, в самом деле, только у вас могло хватить наглости перелить Розу Рован в какой-то бурдюк.

– Ну, если не хочешь, я сама все выпью…

– Варварство в чистом виде! – восклицает Павус, но вино берет.

Всегда берет.

*

С Железным Быком Кадаш старается не пить. Но не выходит. Они тоже так себе друзья; Малика редко берет его с собой в отряд, здраво рассудив, что в составе Быков он более эффективен.

Разве что, они вместе ходят на драконов. А там уж и до пьянки недалеко. Напиваются они, в отличие от Дориана, не втихую, а собрав чуть ли не весь Скайхолд. «Как хорошо, что драконы не бесконечные», – думает Малика, засыпая где-то под лавкой. Наутро Бык тащит ее тренироваться, и спросонья она на полном серьезе готова его убить. К сожалению, кунари талантливее ее не только в попойках, но и в бою. Из Кадаш плохой мечник, честно признаться. Она больше по кулакам, и Бык каждый раз надирает ей задницу, а потом учит, как правильно.

Он пьет только крепкое, а Малика вежливо отказывается. Бык умный, все понимает и смеется над ней не из злости. Говорит ей однажды: «Если боишься сорваться – побудь пару раз трезвой на пьянке. Чужие зеленые рожи все желание отобьют».

Малика бывает. Не один и не два раза. В Скайхолде все пьют, а если не пьют, то когда-нибудь начнут. Не так, как она когда-то. Пьют пиво, пьют эль, пьют сладкий сидр. Не самогон, сделанный неизвестно из чего и где. Не гномье пойло, от которого перестаешь блевать только на тысячный раз.

Малика думает: несколько лет назад она бы вливала в себя мараас-лок, не останавливаясь. Но не сейчас.

*

С Варриком пить себе дороже, Кадаш знает. Варрик, в общем-то, единственный, наедине с кем Малика не может заткнуться. Рассказывает, рассказывает, жалуется на жизнь. Если еще и выпить при этом, то недалеко будет выдать с потрохами все свои тайны.

Тетрас застает ее пьяной всего два раза, но и этого хватает, чтобы понять, какого труда ей стоит не уйти в запой. Пить только по каким-то поводам, вместе со всеми – что за чепуха. Ей никогда не нужно было никаких поводов.

Разве что, поводом может стать победа над Корифеем. После основных торжеств, уже под самый рассвет, Малика и Варрик остаются в полупустом зале, пока все остальные вывалились на улицу ждать восхода солнца. Малика лениво доедает засохшие пирожные и тарталетки, так же лениво запивая их выдохшимся игристым вином. А Варрик просто отдыхает. В этот вечер она не докучает ему жалобами, но докучает пустыми расспросами: о Бьянке, о Хоук, о новой книге. Варрик врет и привирает в ответ, зная, что Кадаш и не ждет правды.

Она веселая сегодня. Шутит и смеется, почти хрюкая. Просит его поменьше писать о ней, и Тетрас понимает, что на этот раз она не шутит, пусть и усмехается, говоря об этом. В этот момент к ним подходит Ренье, интересуясь, не о книге ли они говорят. Малика сажает его к ним за стол, и они вдвоем принимаются шутить над писаниной Варрика.

Он не обижается. Он думает, если это позволяет Кадаш чувствовать себя лучше, то почему бы и нет.

Малика говорит, что хочет произнести тост, и неуклюже забирается на стул, пока Ренье поддерживает ее за ноги, чтобы не свалилась.

– Варрик, – приказывает Кадаш, – напиши потом, что здесь, в общем, были все, и все такие радостные, и слезы на глазах, и я такая вся важная важную речь произношу. Только я без слез. А все со слезами.

– Ага, – кивает Тетрас, сдерживая улыбку, и закидывает руку на спинку соседнего стула. – Речь мне тоже придумать?

– Нет, я ее сейчас скажу! Эх, людей бы побольше… Ну, ладно, неважно, все равно все переврешь.

В процессе речи к ним присоединяется Жози, жалующаяся на то, что одному из лордов стало плохо и что это волнует только ее. Прерванная Кадаш просит ее остаться и начинает речь заново.

Второй раз ее перебивают Железный Бык и Сэра, сидящая у первого на плечах. Малика дуется и говорит, что они ее совсем не ценят, а Жозефина принимается ее переубеждать. В ходе переубеждения подтягиваются ничего не понимающий Каллен и Дориан, в первую же очередь пошутивший о компенсировании роста Инквизитора при помощи стула.

– Ну что за засранцы, – воет Кадаш. – Я тост произношу! Исторический!

– А, ну раз так, босс! – смеется Бык. – Чего вы нам тогда не налили?

– Раньше надо было приходить, теперь сами себе наливайте, бездельники!

В итоге Варрик, конечно, пишет, что там были все (правда, без слез на глазах), но речь передает без изменений.

Малика откашливается и говорит, сжимая в руке бокал с вином, совсем некрепким:

– Что ж… Чушью весь год занимались, верно? Лупили всяких доходяг и бегали от медведей. А вот оно как, целый мир спасли. Кто б еще так смог, кроме таких оболтусов, как мы? Дивная хрень, не иначе.

И правда, дивная хрень, думает Варрик и чокается со всеми под свист Железного Быка.

Где-то во дворе люди хлопают рассвету.

========== О первой попытке вести дневник ==========

Комментарий к О первой попытке вести дневник

Внезапный POV Малики + dlc “Челюсти Гаккона” и частично “Чужак”.

16-е Джустиниана 9:42 Дракона

Жози спросила меня сегодня о моем дневнике. Не смогла ей сказать, что бросила его. Я все еще не вижу смысла, но мне нужно выправлять почерк и учиться строить свои мысли, так что я снова здесь.

Неделю назад мы вернулись из Арборской глуши. Я пишу это и понимаю, что не могу быть честной даже в своем личном дневнике. Так странно. У меня нет привычки лгать, но мне никогда не давалась правда о себе. Вот такой вот парадокс: я прямолинейна во всем, но не тогда, когда речь идет обо мне. Я где-то слышала, что нас раздражают люди, в которых мы видим свои недостатки. Может быть, поэтому у нас с Сэрой не ладится.

Я не люблю говорить о себе. Не получается. Я знаю, что это присуще не только мне, и поэтому не буду делать из этого излишней драмы. Мы все здесь такие. Неоткровенные. Возьми практически любого и обнаружишь, что он прячет за душой кучу дерьма.

Но я попробую сегодня. Мы победили в Арборской глуши и остается всего немного до… не знаю чего. Конца войны. Нужно подвести итоги.

Хотела ли я быть Инквизитором? Наверное, нет. Но мне нравится руководить, я не скрываю этого. В Хартии меня считали выскочкой, и это было заслуженно. Конечно, я не была такой изначально. Я пряталась за чужими спинами, пока меня не выкинуло на берег в одиночестве. А там уж… Нужно иметь больше самоуважения, чтобы выжить. Нужно знать себе цену.

Я говорю как моя мать и замечаю это все чаще и чаще. Возможно, это лишь иллюзия сходства, но мне не по себе каждый раз, когда обнаруживаю это. Это не ранит, но оставляет после себя тоску.

Думаю, у меня неплохие отношения с солдатами и другими рядовыми членами Инквизиции. Я не слышала о себе особых недовольств и насмешек. Были случаи, но только в самом начале. Я стараюсь быть ближе к людям, но, к сожалению, это выходит не всегда. Я могу показаться грубой, могу сорваться на кого-нибудь в плохом настроении. Мне стыдно за это, но я не всегда могу себя контролировать. Мне кажется, для Инквизиции было бы лучше, будь ее глава чуть более хладнокровной. Но я не могу. Меня много что волнует, и это часто проявляется не лучшим образом. Но имеем то, что имеем, правда? Остается только работать с этим материалом, совершенствовать себя.

Я вечно жажду чьей-то похвалы, что за дура. Как щенок. Убить мало.

Нужно идти на вечерний совет, не люблю заставлять ждать. Но как же болит голова. Попрошу сегодня у Соласа ту штуку снова. Она помогает.

29-е Джустиниана 9:42 Дракона

О светском.

Мы [я, Жози, ее милая подруга Софи и один из агентов Шартер под позывным Плуг] уже третий день в гостях у маркиза де Ориньи. Его забавляет моя гномья наружность и пышность форм Софи. Жозефина пытается сгладить все недоразумения, потому что маркиз нужен нам в важном деле по разоблачению тайного общества, занимающегося детскими жертвоприношениями. Почему же этим занимается Инквизиция? Потому что нас попросили. Ну, а почему бы и нет? Корифей повержен всего тринадцать дней назад, мое ранение на бедре все еще болит как сволочь, почему бы и не съездить в предместья Вал Руайо к какому-то замшелому маркизу? Побыть у него пять денечков. Раскрыть заговор. Заключить пару выгодных союзов. Получить еще одно ранение. Определенно люблю свою жизнь.

Ладно, пишу чепуху, а мне тем временем надо идти на ужин. Еда здесь отвратная, слишком много сладкого. Не имею ничего против сладкого, но зубы у меня и без того скверные. Жози сказала, что знает толкового дантиста. Надо будет позвать его в Скайхолд. В прежние времена я, конечно, вырвала бы этот зуб да и дело с концом.

2-е Утешника 9:42 Дракона

Маркиз де Ориньи прятал в подвале пять детей возрастом от шести до десяти лет. Все исхудавшие, почти лишившиеся дара речи. Сам маркиз участия в жертвоприношениях не принимал. Он был просто работорговцем. Странно, что он не заподозрил неладное, когда Инквизиция предложила ему сотрудничать. Видимо, в Орлее считают, что мы и рабами торговать не прочь.

Сходила к дантисту в Вал Руайо. Зуб пришлось вырвать, зараза такая. Завтра возвращаюсь в Скайхолд.

4-е Августа 9:42 Дракона

Какой-то дешир из Торговой Гильдии сделал мне предложение. Варрик ржал часа три, когда узнал. Сказал, что знает этого дешира, но легче от этого мне не стало. Написала вежливый отказ, не знаю, плакать или смеяться.

Про меня и Гаспара пишут памфлеты. Я почитала, это было забавно. Сама люблю пошутить на эту тему. Надо все-таки съездить с ним на охоту, заодно поговорим насчет Ферелдена.

17-е Жнивеня 9:42 Дракона

Сегодняшний день начался с того, что я чуть не убила сапогом одного из разведчиков. Интригующее начало.

Мы сейчас в Морозной котловине. Мне здесь нравится. Здесь свежо и витает особенный, горный запах. Всяко лучше, чем Изумрудные могилы с их влажной жарой, от которой обливаешься липким потом. Морозная котловина продувается порывистыми ветрами, заставляющими ощущать себя живым. Есть в ней что-то созерцательное. Надо же, я теперь умею созерцать.

Варрик моего энтузиазма не разделяет. Он уже успел сто раз за день пожаловаться на пресловутые болота и неадекватную живность. Дориан ему поддакивает. Морозную котловину он уже охарактеризовал как «место, на котором Создатель проявил свою извращенность», «сказочную помойку» и «храм для сбрендивших искателей приключений». Как по мне, что-то в его словах завуалированно говорит о том, что на самом деле ему здесь нравится.

А Варрик никогда ничем не доволен. До сих пор припоминает мне путешествие на Глубинные тропы, хотя оно случилось не меньше года назад.

Как мне кажется, это путешествие в Котловину – глоток свежего воздуха в череде серых будней. Мы одолели Корифея почти полгода назад, и за это время ничего, кроме всяких дипломатических миссий, не происходило. А, ну да, был еще тот случай с жертвоприношениями.

Так вот, о сапоге. Решила я с утра позавтракать пшенной кашкой с хлебом. А у нас лагерь располагается на огромном таком дереве. Варрик спускается вниз спать, к слову сказать, а мне тут нравится. Я села с кашей на край платформы. И начала махать ногами. Итог предсказуем – сапог слетел и устремился вниз. В тот же момент подо мной проходил Тревор – один из разведчиков. Сапог упал в сантиметрах от него прямо в кусты. Вот парень пересрал! Да и я тоже. Я извинилась перед ним и попросила вернуть сапог. Он закричал мне в ответ: «Леди Инквизитор! Я чуть не помер, в самом деле! Будьте осторожнее!» И тут я услышала ехидненький голос у себя за спиной: «„Инквизитор зашибла подчиненных больше, чем это сделал Корифей“, так и запишем». Нетрудно догадаться, кто это был. После этого мы пообменивались шпильками с Варриком, в процессе этого я доела кашу, а потом Тревор вернул мне мой сапог. Чудесное утро.

Сегодня, кстати, добрались до авваров. Обожаю их. Пока они не хотят меня убить, разве что. Ночуем сегодня в оплоте.

20-е Жнивеня 9:42 Дракона

Вчера был замечательный вечер, память о котором я хотела бы сохранить. Ночевали в главном лагере. Там больше всего людей и всегда шумно.

У нас есть небольшая традиция – делиться после ужина впечатлениями от прошедшего дня. Садимся вокруг костра и разговариваем, иногда на заготовленные темы. Не знаю, кто и когда это придумал. Может, это была Хардинг, но почему-то все считают, что это придумала я. Моя заслуга только в том, что я всегда стараюсь созвать к костру весь лагерь, чтобы никто не чувствовал себя обделенным и одиноким. Конечно, приходят не все, по разным причинам. Вот вчера, например, Дориан ушел спать пораньше – ему досталось в одном из боев днем. Кенрик тоже не пришел, хотя его даже Хардинг бегала звать. Сказал, что он, к сожалению, занят.

Но это неважно. Я просто хочу сказать, что все чаще замечаю, что нахожусь на своем месте. Вот вчера тоже это почувствовала. Мы знакомились с новобранцем по имени Уолтер. Он хороший парень, родом из Денерима, раньше ездил с караванами по всей стране и торговал и с Инквизицией в том числе. А потом решил вступить к нам и работать в отряде снабжения. Снабженцы вообще мои любимые ребята, без них одна тоска и постная каша. Зачем я это рассказываю? Потому что велика вероятность, что Уолтер не почувствовал бы себя на своем месте, если бы мы не разговорили его вчера. Хардинг говорит, что после таких вечеров многие находят друзей, чего не смогли бы сделать в обстановке работы в полевых условиях, и у меня нет причин не верить ей.

В общем, хорошо посидели.

Ах да, оказалось, что тот знаменитый банановый хлеб поставлял нам именно Уолтер. Я попросила его так больше не делать, потому что это дорогое удовольствие (бананы из Ривейна! Везти бананы из РИВЕЙНА!), а все надо мной посмеялись. Вот что за субординация, смеяться над начальником-скрягой?

22-е Жнивеня 9:42 Дракона

Сторваккер чудесная. Ох, какая же она чудесная! Когда мы ее спасли, она так доверчиво ткнулась носом мне в щеку. Я думала, я прямо там расплачусь, как дурная.

Я вот все думаю, не последнее ли это наше приключение. Просто все разъезжаются. Вивьен уехала на следующий день после праздника. Видимо, давно собиралась, я ее не виню. У нас сложились крепкие деловые отношения, но Инквизиция занимает в ее жизни слишком мало места. Не то что в моей.

Кассандра тоже теперь часто отлучается и не ровен час уедет навсегда. Дориан все собирается и не может уехать. Я уже готова сама его прогонять, так много раз он говорил, что «на следующей неделе точно».

Варрик уедет в Киркволл после всех дел в Морозной котловине. Без него будет скучно. Будем пить с Томом в две хари и устраивать какую-нибудь чушь вроде крысиных забегов. Может, Сэра присоединится. Наверное, она обижается на меня до сих пор за тот случай в Вершиле.

Быки все еще с нами. Это хорошо.

Ладно, хрен с ним. Договорюсь о проведении Большого Турнира и снова всех соберу.

25-е Жнивеня 9:42 Дракона

«У меня все вышло не так уж и плохо», – сказала я. Наверное, и правда. Наверное, и правда, оказавшись нужной Инквизиции, я неплохо справилась. И ведь не узнаем никогда, смог бы справиться кто-нибудь другой. Уверена, что справился бы, но можно мне немного погордиться собой? Я так рада. Так рада, что щеки болят от улыбки. Как хорошо, что сейчас меня никто не видит.

Мы нашли Инквизитора Америдана. Я удивилась, что он эльф, он удивился, что я гном. Ну вот, значит, не только на людях свет клином сходится. Застыв в веках, история об Америдане и Гакконе будто ждала, когда я приду и все исправлю. Чушь, конечно, но у меня было такое ощущение все эти дни. Когда я ехала сюда, то не думала, что найду здесь нечто подобное.

Хорошо, что Кассандра была с нами. Я думаю, этот разговор нужен был и ей, и Инквизитору. Чтобы он знал, что дело его организации живет. Чтобы Кассандра знала, что предки могут ей гордиться.