Текст книги "(Когда) я буду с тобой (СИ)"

Автор книги: aiharen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Рейки не сразу понял, к чему клонит Марк.

– Возьмёшь себе? – прямо озвучил свой намёк механик.

========== XI ==========

XI

За время отсутствия Логрэд отвык от тяжести полного снаряжения и армейских порядков, поэтому чувствовал себя неуверенно. Где-то в глубине души мальчишка был рад возможности вернуться к обязанностям, которые считал своим долгом перед всеми жителями Дженто, как бы пафосно это ни звучало, но больше всего он хотел быть рядом с Мирикой. Однако стоило ему надеть респиратор и ступить на землю заражённой деревни, как всякие мысли о сестре покинули его голову.

Большинство операций проводились в тёмное время суток, когда с большей вероятностью можно было определить, подлежит ли больной лечению – в активной фазе вирус находился только на солнечном свете. Портативный сканер в левой руке позволял без проблем проверить процент заражения и необходимость устранения цели. Полной зачисткой в деревне будут заниматься отдельные люди, скорее всего, решив сжечь не только тела, но и все постройки. Жить здесь запретят на пару десятилетий точно, сколько именно – решать консилиуму специалистов.

Рэд слышал, что сто лет назад границы Дженто располагались далеко за Стеной и там тоже жили, строили поселения. Быть может, именно оттуда и была занесена косившая сейчас империю зараза. А может, всё дело в чрезмерно любопытных носах учёных – так, по крайней мере, рассуждал Марк. Впрочем, его рассуждения были полны нелепостей.

Хоть Логрэда и поставили под начало Присциллы, работать ему предстояло одному – как и всем проходчикам на подобных заданиях. Людей было катастрофически мало, а территорию следовало обойти за ближайшие пять часов. Резервные три оставались под непредвиденные обстоятельства. По факту, желтоглазым хватало четырёх, ведь особой сложности в убийстве заражённых или эвакуации больных для них не существовало.

Открытая дверь дома, с которой едва заметно играл ветер, не предвещала беды. Только вот странная боль в затылке и усиливающееся чувство тревоги не добавляли спокойствия. Рэд крепче сжал рукоять меча – того самого, что «подарил» ему Марк. Хороший меч, послушный и удобный, пусть даже тяжелее привычной шпаги, легко ложится в руку, складывается практически неслышно… и есть только у Логрэда. Исключительность оружия приятно грела душу.

Ступени крыльца тихо поскрипывали под каблуками; пустой коридор дома казался нескончаемым и уводил куда-то вглубь здания – не было ни проёмов, ни дверей, ведущих в комнаты. Ногой Рэд задел стеклянную бутылку, которая тут же покатилась по полу и тихо звякнула о стену, даже не думая разбиваться. И вместе с тем в голове проходчика осколками разлетелась пронзительная боль, липкие щупальца вжались в лоб и стиснули виски.

Нет, понял он. Не щупальца – просто противный пот. Но с чего бы?

Захотелось сорвать респиратор, вдохнуть холодный ночной воздух, чтобы поскорее прийти в себя. Сдержав порыв, парень заставил себя сделать несколько шагов и очутился в большой комнате, неприятно ассоциировавшейся с кухонным помещением в крыле проходчиков. В ряд располагались столы для разделки мяса, похожие скорее на операционные. Поверженные тела газовых плит сгрудились в углу – кто и, главное, зачем перетащил их туда? Над стройной шеренгой раковин красовалось длинное полотно разбитого зеркала, где в уцелевших осколках Логрэд увидел мутное отражение.

Прочь отсюда! Где-то между пульсирующей болью в затылке и пересохшим горлом он попытался закричать, заставить оцепенение спасть, чтобы появилась возможность уйти.

Взгляд метнулся на потолок. Родные сёстры той, что Рэд задел ногой, висели на бечёвке бок о бок – насыщенно-синие, дымчатые, прозрачные, тёмно-зелёные. В разбитое окно порывами заглядывал ветер, и комнату то и дело заполнял мелодичный перезвон.

Я хочу уйти! Нельзя здесь оставаться! Прочь! Прочь, прочь, прочь!..

В лёгкие будто засыпали раскалённый уголь. Проходчик упал на колено, сжимая ладонью в перчатке собственное горло и с ужасом понимая, что тело больше не принадлежало ему. Или… никогда не принадлежало, и он – лишь голос в голове?

– Ищейка-3, доложите обстановку. Ищейка-3, приём, – командный тон Присциллы ворвался в измочаленный мозг.

Чужие руки нажали кнопку наушника, чужие глаза во второй раз оглядели комнату, и чужой язык ответил своему координатору:

– Я ищейка-3, есть связь. На первом этаже чисто, двигаюсь на второй. Как слышно? Приём.

– Принято, ищейка-3. Продолжайте операцию в штатном режиме.

Комната перед глазами начала плыть. Рэду хотелось завопить, когда чужие ноги направились к лестнице, видневшейся в смежном помещении. Ещё деревянные, непослушные, – ему они больше не принадлежали. Может, если кричать, биться о стенки сознания, раскачивать лодку, то станет возможным отыскать выход?

Я сплю. Это – сон? Мысль всплыла и сразу же утонула под волей чужого существа, захватившего тело, разум, остатки души.

Нет. Он очнулся. Только что. От долгого муторного сна, от невозможности – или нежелания? – что-то сделать, как-то повлиять на происходящее. Он плыл по течению, повелевался любому приказу, был послушной марионеткой. И в эту же секунду ледяной обруч, державший в тисках душу – она есть! есть! есть! он теперь знал, – не растаял, но резко лопнул и испарился. Исчез. Больше не был помехой. Внутри черепной коробки будто бы прорвало плотину, и поток быстрой горной реки – осознания – сносил всё на своём пути. И что делать? Как быть, если нет возможности пошевелить даже пальцем?

Нельзя! Стой! Надо уходить. Сейчас же. Немедленно. Поверни. Пожалуйста, я прошу тебя. Нам нельзя туда. Нам ещё рано. Мы не получим четыре из двух единиц.

Лестница вывела его на второй этаж – и в глазах зарябило. Та же самая комната, те же столы, раковину у стены, плиты в углу и бутылки под потолком. В центре жались друг к другу два грязных человека. Наведённый на них сканер недовольно запищал, выдавая скупые строчки: «Необходимость устранения отсутствует. Заражение 23,8%». Допустимая норма не превышена, и Логрэд смог спокойно выдохнуть – хотя бы мысленно, хотя бы только в голове. Он не хотел убивать. Но чужая рука уже занесла меч и яростно обрушила на беззащитные тела.

Горячая липка кровь попала на его лицо – Рэд почувствовал это так, словно всё ещё принадлежал себе. Сердце билось в горле с безумной частотой, не давая сделать вдох.

Так не может быть. Маска респиратора закрывала и глаза – выгнутыми прозрачными стёклами. Всё до единого миллиметра должно быть закрыто, чтобы исключить возможность заражения через прикосновения, через кровь.

Но вот же она. Уже остывающая, стремительно теряющая тепло, всё такая же липкая. Живая, заползающая в глаза, забивающая нос, подбирающаяся ко рту, чтобы убить, убить и захватить его тело. А может, оно уже давно захвачено? И она стремится завершить начатое, изничтожить разум, воспоминания, душу…

Пожалуйста. Нам надо уходить. Пусти меня.

Не отпустит. Логрэд знал, что не уйдёт отсюда так просто. Тому, чужому, что-то нужно было. Выведать, выпытать, вытянуть. Или – сломить, подавить до конца, размолоть в пыль. Стоило только подумать, как чудовищные образы и следующие с ними рука об руку ощущения обрушивались на проходчика снежной лавиной. Почему это чувство знакомо ему? Откуда бы, если снега он никогда в жизни своей не видел…

Не видел? Вот, пожалуйста. Белые хлопья в руках, легко собирающиеся в шарик. И он уже летит в спину черноволосой женщины. И она ругается, ворчит, грозится наказать, но в глазах у неё смех, веселье, радость. В серо-стальных, ледяных и до невозможности тёплых глазах.

И эта лавина – как тяжеленный сугроб, в котором роешь себе укрытие. А оно неожиданно валится вниз и душит, душит, душит!..

Холодно. Логрэд моргнул. Кровь исчезла с его лица. Появился чей-то жуткий сверлящий взгляд. Из какого угла он смотрит? Из того, где белые тела плит? Или другого, куда сметены огромные зеркальные осколки? Нет, он отражался во всех бутылках под потолком, и в их перезвоне проходчику начал мерещиться злоехидный смех. Изо рта вырвался клуб пара. Почему? Рэд в ужасе попытался заставить себя дотянуться до рта, найти респиратор. Но тело не слушается. Верно. Оно чужое.

Что-то схватило его со спины, крепко прижимая и так непослушные руки к туловищу, аккуратно отнимая меч. Чужое сознание принялось вырываться, но поздно, поздно, поздно… Или нет? Откуда столько силы? И почему темнеет в глазах?

Гнилые деревянные доски пола стали стремительно приближаться к нему.

Тело не было чужим, понял он в самый последний момент. Не было.

И успел выставить руку, чтобы не разбить лицо.

Генерал-майор стоял у камина, беспокойно теребя пуговицы чёрного военного мундира. Жар огня обжигал, в комнате стояла жуткая духота, общая температура опустилась ниже ста десяти градусов[11], но отойти означало повернуться лицом к Грэму. Этого Мирт и опасался. В любой другой ситуации он бы вёл себя как обычно, гнев Верховного его нисколько не пугал. Бывалому вояке было банально стыдно не перед начальством даже – перед старым другом, который доверил ему собственного горячо любимого сына. Конечно, Нортон не признавался в этом самому себе, только вот со стороны всяко ясней.

– Я не думаю, что…

– Заткнись, – оборвал Мирта жёсткий тон канцлера. – Хватит этих твоих предположений, я сыт по горло мямлящими докладами, поэтому говори чётко и ясно.

Дождавшись, когда Грэм опрокинет в себя стакан виски, генерал-майор заговорил:

– Мы нашли его в библиотеке, рубящим тумбочку. Никто не пострадал, в здание людей не было, – Мирт виновато кашлянул. – Сначала он кричал что-то невнятное, поэтому я счёл его приступ допустимым, но когда мальчонка пришёл в себя уже в лагере… Он лопотал о крови из ушей, пытался выдрать волосы, кусался и плакал. Привести его в чувство не получилось, поэтому я приказал вколоть ему успокоительное, взял в охапку и доставил сюда.

Нортон хотел было налить себе ещё, но, обнаружив пустую бутылку, недовольно заворчал. Алкоголь помогал куда лучше многочисленных таблеток, однако имел свойство заканчиваться в самый неподходящий момент.

– В этом нет твоей вины, – выдавил из себя мужчина, раздумывая, стоит ли звать слугу. – Церик не рекомендовал отправлять его на подобное задание, предположив, что оно может вызвать ассоциации с тем… в общем, ты понял.

Мирт коротко кивнул. Всё это дело, связанное с чересчур вольной леди Грэм, начинало тяготить. И запутываться сильнее, затягивая узлы так, что их невозможно было уже развязать, – оставалось только рубить. Будь генерал-майор – тогда ещё, правда, всего лишь полковник – в Центре, не оставь он друга одного с сероглазой бестией… Вертела своим мужем, как хотела, и в ус не дула! Вот тебе и деньги на исследования, вот тебе и какие хочешь развлечения. Что, всё-таки, делает любовь с мужчинами, ох-хо-хо.

– В этом нет твоей вины, – уже твёрже повторил канцлер и прикрыл глаза. – Это я допустил подобное, я разрешил… и с Мириам – тоже я разрешил.

– Может, пора перестать себя бичевать за случившееся, а? Просто побудь с парнем. Ему отец нужен, а не вот это вот всё, – Мирт обвёл кабинет презрительным взглядом. Его раздражало нытьё некогда сильного человека в такие моменты. – Ты с ним хоть раз куда-то кроме этого кабинета или заседаний Совета ходил раньше? И вместо того, чтобы помочь, взял и сослал куда подальше.

Глупый вопрос, конечно. Этим не поможешь – поздно уже, слишком многое упущено. Только вот если Нортон не возьмёт себя в руки, тут не только человек развалится, тут империи конец наступит. Многие только и ждут, что увидеть слабину обожаемого правителя. Сразу – цап! – съедят и не подавятся. Пинок вам нужен, господин Верховный канцлер! Прямо, значится, под ваше мягкое место.

– Ходил, – вяло отмахнулся Грэм. – В театр. С ним и… Не важно.

– Не важно, – проворчал Мирт, начиная неожиданно для себя злиться. – Всё у вас «неважно», господин канцлер. Говорил я тебе, доиграешься с головой пацанёнка, вот он у тебя и сбрендил совсем. Ох, бедное дитя, единственное в деревне выжило после устроенной бандитами бойни, негоже ему про такое помнить, надо что-то придумать! Что там у нас ещё? Мириам повела его на первое задание чумных бить – нет-нет-нет, мальчику плохо может стать от таких воспоминаний, срочно всё подчищаем! Попал под лавину и чуть не замёрз насмерть – опасно, слишком опасно, мальчик даже говорить перестал, весь в себя ушёл, включайте свою волшебную машину, доктор Церик! Ладно, про смерть Мириам согласен. Негоже ему знать, что он собственную «мать» убил. Но ты пытался сделать его идеальным, а сделал сумасшедшим и себя, и его. Поздравляю вас, господин канцлер, у вас главный приз!

– Разжалую, – недовольно поморщился «господин канцлер». – И в карцер отправлю.

Мирт с минуту смотрел на друга, пытаясь понять, говорит ли тот серьёзно. Да даже если и шутит!..

– А знаешь, отправляй, – не выдержал генерал-майор, срывая погоны и швыряя их на стол. – Устал я от вас порядочно.

Не готовый к такому повороту событий, Нортон тем не менее сумел сохранить лицо. Но руки, вытаскивающие портсигар, всё-таки предательски дрожали.

– Я не его пытался сделать идеальным, – тихо возразил он, пытаясь замять тему «разжалования». – Я хотел, чтобы в его воспоминаниях не было ужаса, чтобы он был счастлив.

– Конечно-конечно, – покорно закивал головой Мирт. – Но люди не игрушки, друг ты мой безмозглый. Ну чем, чем ты сейчас отличаешься от своей покойной жёнушки?

С глухим стуком на пол упала зажигалка. Грэм медленно поднял взгляд на друга и, не увидев на его лице и тени иронии, побледнел.

– Я просил… – срывающимся голосом попытался напомнить канцлер.

– Что, прости? Ах, да. Мы же не любим, когда нам наступают на больную мозоль. Мы же прячемся в угол всякий раз, когда нас бьют в самое сердце. Мы же…

– Хватит. Я понял тебя, – еле слышно произнёс Нортон и отвернулся к окну.

Заведённый генерал-майор остановился с большой неохотой, успокаивая себя тем, что на пути вправления мозгов главное не переборщить. Иначе эти мозги начинают закручиваться в другую сторону, и тут точно стоит ждать беды.

– И я понимаю. Понимаю, что по предписаниям умных докторишек вроде того же Церика тебе назначены покой, ласка и забота, но нельзя же всегда сидеть в своём кабинете как в скорлупе? Да, ты любил женщину. Да, она была немного… повёрнута на своих идеях. Да, она умерла. Но прошёл уже год, из которого ты половину времени продержал своего сына в смирительной рубашке, а на оставшееся изгнал куда подальше, стерев память. Это ли выход, друг мой?

Грэм вяло передёрнул плечами. Найти выход он отчаялся задолго до того, как умерла Мириам.

– Я не могу смотреть ему в глаза. Я не могу…

– Норт, – мужчина протянул свою зажигалку, привлекая к себе внимание и не давая другу уйти в пучину тёмных воспоминаний. – Хотя бы поговорить с ним ты можешь?

– Я не думаю, что… – слабая попытка воспротивиться разбилась о суровый взгляд Мирта. – Спасибо, Хьюго. Могу.

В лёгкие врывается холодный воздух, и я понимаю, что никогда до этого не был так счастлив. Мне подвластны две пары сильных лап, передо мной нескончаемый туманный лес, надо мной – восемь прекрасных лун. И я бегу, воя и повизгивая от раздираемых душу эмоций. Здесь свободно, здесь радостно, пусть и странно.

То слева, то справа мелькает силуэт Белого. Он будто бы направляет, не даёт сбиться. Я принимаю правила игры и повинуюсь ему – знаю откуда-то, что весь этот лес входит в его владения, и не смею идти против. Он – друг, который со мной заодно. Хочет помочь. И я верю.

Путь, что он выбрал для меня, выводит к реке. Ещё издалека пахнет сыростью, почва под лапами становится мягче, до чуткого слуха доносится нежное журчание. Вода приходится кстати, я уже давно хочу пить. А вот и место для отдыха – небольшая заводь. Из кустов оглядываюсь, почему-то ожидая ловушки, но стоит только понять, что опасности нет, тут же метаюсь к берегу.

Смешно. Никакой я не ужасный зверь. Нет никаких лап. Заклятье успевает исчезнуть где-то на пути к воде, и в спокойном отражении я вижу себя. Светлые, немного кучерявые волосы – всегда раздражала эта особенность, – тонкие улыбающиеся губы, измятый воротник рубашки, за который матушка будет меня ругать. Серо-зелёно-карие глаза, имеющие чудесное свойство меняться, теплеют при воспоминаниях о матери, становясь похожими на горький гречишный мёд. Да уж, уж-жасный зверь.

Белый неслышно выныривает из кустов, но я чувствую его взгляд и оборачиваюсь. В его зубах безвольно повисла тушка кролика. Пусть он и хранитель этого леса, ему тоже необходимо питаться, и стать его пищей в некотором роде почётно. Не могу знать наверняка, в этих владениях один он говорит со мной и не боится подходить на расстояние вытянутой руки. Иногда – ближе, и тогда моему счастью нет предела, потому что похвастаться возможностью погладить волка в нашей деревне может не каждый. И какая разница, если это сон? Здесь мало отличий от реальности, пусть всё и навеяно сказками матушки.

Волк кладёт свою добычу на песок и недовольно рычит. В заводь заходит длинная узкая лодка – в ней с веслом в руке стоит прекрасная женщина в синем платье. Причалив, она протягивает мне руку и обворожительно улыбается. И я встаю и иду к ней. Рычание Белого становится злее, он цепляется зубами за край моей рубахи, тянет назад, но ткань рвётся, и я оказываюсь в лодке.

– Ты умер.

Мой мрачный жнец с синими розами в волосах правит веслом. Я лежу в белых цветах – это лилии? анемоны? подснежники? астры? Не могу понять, сколько видов здесь, да и не могу знать их все. Пытаюсь сесть, но чья-то чужая воля не даёт мне этого сделать.

– Ты умер, – с нажимом повторяет черноволосая женщина, и я покоряюсь ей и притворяюсь мёртвым.

В конце концов, ей виднее?

Волны почти не ощущаются, как и течение. Берега не видно – всё вокруг заволокло ватным туманом. В белёсом мареве женщина надо мной выглядит зловеще, впрочем, страх так и не возникает, хочется только подскочить и вырвать все эти яркие синие цветы. Белые, что лежат рядом со мной, подойдут ей куда больше.

Что это за странные воспоминания о Белом, о мятом воротнике рубашки и… что за женщина с тёплыми карими глазами, часть которых была и у меня? Была – верное слово. Мои вот уже десять лет янтарно-жёлтые, под стать моему другу-волку.

– Одна пятая века промчится сквозь душу, – бормочу я. – Волком чёрным будешь в сердце укушен…

– Ты умер! – яростно шипит женщина.

Я вдруг понимаю, что могу избавиться от её чар и сесть, протянуть вперёд руку и улыбнуться ей.

– Вы очаровательно прекрасны, моя леди, – слова сами слетают с губ.

Вот он, мой Чёрный волк. Волчица ведь! А всему виной плохое знание языка нараньши. Понять бы ещё, кто ты, чудесное видение из снов. Кого спросить о тебе? Ни Грэм, ни Мирт, ни Винсент… Ах, точно же. Добрый доктор Грегори.

– Остаётся выть и метаться тебе под луной, – слышу я хрипловатый голос Вериа из тумана.

– И дрожать-дребезжать рваной струной! – кричу в ответ и заливаюсь смехом.

– Ты умер! – кричит женщина.

Я снова могу дышать свободно. В голове появляется необычайная лёгкость. Да, это только здесь. Когда проснусь будет и больно, и страшно, и муторно. Но хотя бы на один сон, на один бесконечный миг – я сам решаю здесь, сколько он продлится – всё будет светло.

Спасибо вам, бабушка Туи.

Спасибо вам, Грег.

_______________________________

[11] Примерно 27 °C. На всякий случай напомню, что температурная шкала в Дженто перевёрнута и схожа с системой Делиля.

========== XII ==========

XII

Марк уже давно починил систему вентиляции, и в коридорах можно было расхаживать хоть в шёлковой ночнушке. Но Джифф казалось, что ледяной ветер из сна преследует её и здесь, забираясь под рубаху и вызывая неприятные мурашки. Впервые в жизни леди Нивес искала поддержки после кошмара. И к кому ей ещё идти, если не к Грегори? Женщина чувствовала себя подавленно и не сразу осмелилась постучать в дверь.

Заспанный доктор выглядел комично, и в любое другое время Нивес не упустила бы столь прелестную возможность пустить остроту. Не дожидаясь неудобных вопросов, она прошмыгнула внутрь мимо Вериа и уверенно направилась к шкафу – где-то там точно есть бутылка-другая вина или, на худой конец, виски. Жаловаться на плохие сны Джифф и не думала, скорее ей нужна была компания, чтобы дотянуть до утра, а там… там можно вколоть стимуляторы и притвориться, что ночью не случилось никаких происшествий.

– Может быть, чего покрепче? – Грегори сел на кровать, потому как гостья заняла единственное кресло.

– Обойдусь, – коротко бросила она, вынимая пробку зубами. – Когда успел мой винный погреб ограбить?

– Ты, вроде, не говорила, что это твой неприкосновенный запас, – хохотнул мужчина. – Что с тобой? Не узнаю свою Железную Леди.

– Нервы. Смотри, у меня вон даже глаз дёргаться начал.

Глядя на надувшую губы Нивес, Грег понял, что зря спросил о причинах тревоги – землю есть согласится, но не откроется, что не так. Только отшучиваться и будет.

– Боюсь, как бы кошмар не был вызван дурным предчувствием, – тяжело вздохнула Джифф, вытягивая ноги.

Или не будет? Отвернулась, смотрит в другую сторону, то и дело прикладываясь к бутылке. И нервно теребит прядь волос. Сама на себя не похожа.

– Мои парни ушли в туннели, – пояснила женщина и грустно улыбнулась. – Когда за Стену кто-то из знакомых ходил, не так нервничала, хотя опасностей там куда больше… Старею, наверное.

– Рано тебе ещё «стареть», – усмехнулся Грегори. – Сколько тебе? Двадцать пять? Тридцать?

– Тридцать семь. Хотя у женщин не принято афишировать свой возраст. Скоро на моём лице будет куда больше морщин, волосы утратят свой блеск, ум – остроту и проницательность. Для меня и тебя время в Дженто летит по-разному.

Вериа молчал, боясь хоть словом спугнуть Нивес, понимая, что за долгие годы службы она не выговаривалась, не изливала душу. Да и кому? Семья не отвернулась от неё даже после дезертирства, но понять не могла – из-за чего ещё шестнадцатилетняя девчушка, у которой кроме балов и платьев в голове ничего не должно было быть, решила бросить всё и стать проходчиком? А там уже не до слов, не до души. У Карателей – тем более.

– Девочка решила стать проходчиком! – неожиданно громко выпалила Джифф, кого-то пародируя. – Нонсенс, сумасшествие, изощрённая попытка суицида! Девочка сошла с ума! Девочке нужен срочно доктор и таблетки от душевных терзаний. Её бросил мальчик? Её не понимают родители? Братья и сёстры? Ей не хватает общения со сверстниками? Нет-нет-нет, здесь не может быть взвешенного решения.

Бывшая проходчица встряхнула головой и ярко-жёлтыми глазами с расширенными зрачками прямо посмотрела на Грега. Доктору стало не по себе от этого взгляда. Внешне он никак не показывал, что беспокоится о состоянии подруги, только вот беспокойство это уже лилось через край.

– Всю империю учат, что нет никого благороднее и честнее светлых господ. Что решение господина – праведно, несёт в себе чистые помыслы. Всё, что делает господин, идёт на благо жителей Дженто. Никто не вправе осуждать их, кроме стоящих выше – армейских офицеров, судей, канцлеров, – она нервно сглотнула и начала теребить ворот рубахи. – И вот представь. Ты ребёнок, которому позволяют всё. Тебя не смеют тронуть и пальцем. Выходи в Нижний с охраной и плюй в лицо любому. В своих владениях ты тем более Верховный канцлер и Возвышенный в одном лице. Никто не посмеет пикнуть. В некоторых семьях есть даже подобие ритуала, и детей заставляют выбирать любую приглянувшуюся жертву и делать с ней… всякое. Что хочешь – всё к твоим ногам. Закон между тобой и другими работает только для равных или высших. Таскать служанок за волосы, бить палками слуг – пожалуйста, сколько хочешь. Слишком горячий чай? Плесни его в лицо тому, кто принёс. Не нравится еда? Прикажи положить руку на стол и воткни в неё нож или вилку, а лучше – и то, и другое. Ужасно, верно? Конечно, такое непотребство далеко не везде, есть и нормальные светлые господа, хотя с такими реалиями их вернее будет назвать не-нормальными. И вот ты варишься во всём этом целых шестнадцать лет! Осознанно, разумеется, меньше, но весь этот яд отравляет тебя уже с самого рождения. Мне везло – в нашей семье не гонятся за известностью. Я не жила в Центре больше месяца раз в пару лет. Но даже так – жаждала сбежать.

Джифф рывком пересела на кровать рядом с Грегори и обняла его руку, бутылку, впрочем, так и не выпуская.

– Сбежала на свою голову! Только больше внимания привлекла да попала в новый гадюшник. А ты сидишь, слушаешь и думаешь себе, что оказался в империи, где каждый второй сходит с ума.

– Я думаю, – решил подать голос Вериа, отнимая бутылку и с настойчивой мягкостью положив голову женщины себе на колени, – что ты немного перебрала.

– Отшучиваться – моя прерогатива, – взбрыкнула она, но сильная рука Грега не дала ей подняться.

Пришлось смириться со своей участью. Тем более, что лежать на тёплых коленях мужчины было куда приятнее, чем… чем что угодно, о чём сейчас могла подумать Джифф. Может, будь она лет на десять младше, ещё живое под ледяной коркой сердце застучало бы быстрее, а в душу закралась бы надежда на что-то большое, чистое и светлое. Но так ли им необходимо это?

– Не спорю. Но ты же знаешь, что трудные времена порождают сильных людей, которые смогут и сделают Дженто лучше.

– У нас тут целые поколения взбалмошных, избалованных и себялюбивых детишек. Негде взяться сильным.

– Как же Нортон? Мирт? Винсент? Да даже ты!.. Разве вы не пытаетесь что-то изменить? – с улыбкой произнёс доктор.

– Нортон – не готовый к жёстким реформам человек, – принялась загибать пальца Нивес, – который тянет на себе непосильную лямку, хотя хочет спрятаться куда подальше. В итоге ни дело как надо сделать, ни для себя пожить не может. Мирт? Ты смеёшься? Он в своих армейских заботах прячется от семьи и детей. Бр-равый полковник!.. Прошу прощения, генерал-майор. Про Винни и говорить не стану, он-то уж точно из поколения «детишек».

– А ты – идеалистка?

– Жуткая и вечно недовольная, – согласно кивнула она.

Задумавшись над её словами, Грегори не сразу сообразил, что уже пару минут гладит шелковистые пепельные волосы. Бывшая проходчица не возмущалась, и он решил, что может позволить и себе, и ей немного приятностей.

– Я не помню тех серых «лиц», у которых наблюдалась. Но проверку в Университете, когда я должна была стать Карателем… Мне нравится твоя снисходительная улыбка. Ты жалуешься, что не умеешь её контролировать и частенько отталкиваешь людей, но мне она нравится. Это потому, что ты долго живёшь, да? Сколько тебе?

– В Дженто я уже тридцать лет, – отстранённым голосом сказал Вериа.

– И за время нашего с тобой знакомства не изменился ни на одну морщинку, – печально усмехнулась женщина. – Как?

– Вам эта технология откроется лет через десять, если ничего не помешает. Ты уже отчасти похожа на меня, Рэд – ещё ближе к верной формуле. Всё дело в побочных эффектах.

– Через десять лет я уже стану сходить с ума, – вздохнула Нивес и ткнулась носом в ладонь мужчины, словно маленький котёнок.

– Я мог бы…

– Стану, – с нажимом произнесла она. – Как бы ни храбрилась. Стану, Грег. Пусть всё идёт своим чередом. Время передумать есть всегда.

Досадно. Из всех людей в Дженто помочь хотелось именно ей – ехидной, удивительной, раздражающей. Грегори без труда понимал, почему его влекло к Нивес, но с липкой досадой ничего поделать не мог.

– Странная ты.

– Не страннее тебя, – показала язык Нивес и ущипнула угрюмого Грега за нос, чтобы как-то расшевелить.

– Нет, не странная. Пьяная, – поставил диагноз доктор, примериваясь к пяткам «больной». – Вам назначается экстренная щекотка. А ещё я, пожалуй, выпишу вам рецепт на регулярный крепкий сон, леди Нивес.

– А отказаться от лечения можно? – невинно захлопала глазами женщина.

– Категорически запрещено, – серьёзно произнёс Вериа, крепко обнимая её, чтобы не вырвалась и не убежала.

С минуту они молчали. Грегори думал, как бы запихнуть Нивес в медицинский сканер и заставить соблюдать лечение, Джифф – о необходимости покинуть тёплые объятия дорогого мужчины и отправиться в холодный душ.

– Помнишь, ты спрашивал про Мирику?

Грег утвердительно промычал в ответ, всё ещё находясь в своих мыслях.

– На самом деле, у меня нет и десяти лет. Я, как и Рэд, один из экспериментов незабвенной леди Грэм. Неудачный, в отличие от Мирики. Мне хотелось стать проходчиком во что бы то ни стало, и согласилась только Мириам. В какой-то момент она решила, что я лучше справлюсь с её дочерью, вот девочка и видит во мне вторую мать. Хотя, какая из меня… мать.

– Угу, – согласился он.

Осознание пришло несколькими секундами позже, когда горячий нос дрожащей Джифф оказался между шеей и ключицей Грегори.

– Стой… что?

– А вот будешь знать, как скиргов считать, когда перед тобой душу изливают, – насмешливо буркнула она. – Мириам говорила, что девочка может стать ключом. К чему – я так и не поняла.

– Я не считаю скиргов. Мне не надо думать, как помочь изливающим душу? Или мне не надо обнимать вас, леди Нивес? Утешать и гладить по головке – тоже не надо?

Леди Нивес поспешила обиженно насупиться и крепче прижаться к Грегу.

– Отлично, – истолковал её действия как согласие доктор. – Я буду думать, обнимать, утешать и гладить, но тебе стоит поспать.

– Можно остаться? – не долго думая, Джифф забралась в угол и вцепилась в подушку – на случай, если Вериа будет против и попытается выгнать женщину, ей требовалось средство защиты.

– Не боишься о том, что подумают люди? – иронично изогнул бровь он.

– Ты не думаешь, что мне уже давно плевать на чьё-то мнение? – в тон ему ответила бывшая проходчица.

– Я думаю, что если ты хотела меня соблазнить, тебе следовало одеться, – мужчина оглядел её посеревшую от времени рубаху и потёртые кожаные штаны с весьма недовольным лицом, – по-другому.

– Старый дурак! – фыркнула Нивес и припечатала нахальную улыбку Грегори подушкой.

– Молодой… мнэ-э… человек, я не сумею вам помочь, если вы… мнэ-э… так и останетесь сидеть в углу.

Логрэд не отреагировал на слова доктора Церика. Он не сопротивлялся, когда его одели в смирительную рубашку и заперли в небольшой комнатушке, где кроме матраса на полу ничего не было. Потускневшие глаза смотрели будто бы сквозь стену. А может, и сквозь реальность – видели они точно что-то другое, нежели серую тоскливость вокруг. Грэму приходилось удерживать себя от искушения вернуться в кабинет и заняться работой – Верховный канцлер был готов на что угодно, лишь бы не находиться здесь.

– Спасибо, доктор Церик. Вы не могли бы оставить нас? – Нортон проводил взглядом старика и сел рядом с Рэдом. – Как ты себя чувствуешь?