Текст книги "(Когда) я буду с тобой (СИ)"

Автор книги: aiharen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

А его ровесники, поди, на охоту ездят, хвастаются новыми винтовками, танцуют с прекрасными леди на балах, выбираются тайком в Нижний по злачным местам, ищут приключений в борделях да сорят деньгами, а не пытаются строить из себя взрослых. Наслаждаются своим положением, не тяготятся им, как некоторые. Тяжёлый случай, совсем тяжёлый. Не Лайэту же в публичный дом вести пацана? Да и что тот скажет? «За кого ты меня принимаешь»?

– Потому что она не заслуживает такой смерти! – выпалил Ри и вцепился пальцами в волосы. – Потому что ей всего двенадцать! Только потому, что она без спроса пошла к реке и её… её…

– А меня продали на опыты в Центр только потому, что я был лишним ртом в семье. Скажешь, тоже этого не заслуживаю, а? Скажи, давай же. Скажи. Лучше мне от этого станет? А остальным, как думаешь?

– Именно поэтому я и хочу, чтобы подобные моему отцу подохли в один день! – сквозь слёзы прокричал парень и беспомощно ткнулся лбом в плечо Лайэта. – Мне больше ничего не нужно.

– Только всеобщее счастье и мир во всём мире, – тяжело вздохнул мужчина и провёл рукой по волосам пацана. – Всего делов-то, действительно. Плёвая задачка!

– Смейся, сколько хочешь, – проворчал Ри, – а я всё равно буду пытаться.

Ну что за ребёнок! И что с ним прикажете делать?

– А я разве смеюсь? – повторно вздохнул желтоглазый и одним щелчком отправил недокуренную сигарету в пруд. – Ты видишь хотя бы тень улыбки на моём лице? Я вообще-то хотел тебе сказать, что собираюсь линять из этого прогнившего насквозь города да поскорее.

– И почему тогда ты всё ещё надоедаешь мне своим присутствием? – надменно фыркнул пацанёнок, мгновенно закрываясь привычной скорлупой.

– Не оставлять же тебя одного разводить сырость, в самом деле.

Ирия выглядел всё таким же высокомерным индюком, но что-то в его взгляде всё-таки проскользнуло. Такое, что Лайэт самодовольно ухмыльнулся.

Только кто теперь в ком больше нуждается?

Писк в ушах не даёт сосредоточиться. Я сажусь на мягкой кровати, кутаюсь в одеяло и бреду к окну. Не могу вспомнить, что это за день. Тёплое уютное утро, моя небольшая комнатушка… и сколько я спорил с отцом, что мне не нужны огромные покои, подобающие статусу сына Верховного канцлера? Но удалось только благодаря матери – Мириам, – которая без устали уговаривала его. Ей достаточно было попросить. А она уверяла, что стоит прислушаться к моему выбору. Что я уже достаточно взрослый. Забавно.

Не могу вспомнить, когда этот день – так правильнее. Помню только, что накануне получил в подарок парадный доспех и шпагу. Грэм всё просил встать ровнее, расправить плечи, улыбнуться… хотел запечатлеть момент. Дядюшка Вин за его спиной корчил рожицы, но скорее не смешил – злил неимоверно. И отец расстроился, что на снимке я вышел слишком угрюмым и зажатым.

Глаза слепит яркое солнце. Сквозь тёмные занавески его совсем не видно, и к подобному я не был готов. Прислоняюсь лбом к стеклу и жду, пока не привыкну. Знаю, что для меня это вредно и даже опасно, но тягучая боль чем-то даже приятна.

Сегодня наконец выпал снег, превратив мир в серо-белый. Я смотрю на него сквозь забрало ресниц, боясь спугнуть волшебство мгновения, но… раздаётся стук в дверь, и я невольно оказываюсь по другую сторону занавесок. Только бы не матушка, только бы не…

Не пойму, с чего вдруг чувствую себя нашкодившим провинившимся ребёнком. Я же не делал ничего возмутительного или запрещённого? Но хочется спрятать руки за спину и уставиться в пол, чтобы случайно не встретиться с чьим бы то ни было взглядом.

– Доброе утро, – хитро прищурившись, улыбается дядя Винсент.

Смех прорывается наружу, поэтому сгибаюсь пополам под его силой, крепко держась за живот. Понимаю, что всё это из-за напряжения, и много усилий, чтобы успокоиться, прикладывать не надо, но ничего поделать не могу. Нет. Не хочу. Мне весело, так зачем держать эти чувства в себе?

Дядюшка озадачен. Он не знает, пугаю ли я его намеренно или это очередной приступ и надо бежать за доктором Цериком. Говорят, с моей головой не всё в порядке, и мне надо беречь её и нервы. Неимоверно скучно.

– Видели бы вы своё лицо сейчас, дядя! – сквозь смешки выдавливаю я.

Может, вчера что-то случилось, а я, как обычно, не помню? В последнее время часто такое происходит. И люди, которых можно было бы назвать друзьями, после таких вот ситуаций почему-то начинают избегать меня. Грэм говорит, потому что боятся. Неужели я – страшный?

– Видел бы ты себя, – в тон отвечает Винсент, прикладывая большой палец к губам.

Я судорожно опускаю взгляд и сглатываю. Руки дрожат, на них мерещится кровь, и… Поднимаю голову, но в дверях нет скиргова священника. Комната вдруг становится тёмной и стылой, одеяло не спасает и дрожь в теле появляется совсем по иной причине.

– Нет, – вновь сглатываю горькую слюну. – Я обещал…

– Что не будешь копаться в себе через силу, – недовольно фыркает доктор за моей спиной.

Да. Там уже нет ни тёмных занавесок, ни окна, ни заснеженного серо-белого города. Там что-то другое, но оборачиваться не хочу. Иначе начну искать оправдания. Только этого мне сейчас не хватало!

– Возвращаться никогда не поздно, – шумно выдыхает Грегори, и в нос ударяет едкий запах сигарет.

– Вы уверены, что можете давать мне этот совет? – сквозь кашель хриплю я.

– Мне – поздно. Тебе нет, – качает головой он.

– Как-то это лицемерно.

Я поджимаю губы и борюсь с желанием последовать совету доктора. Никогда не поздно… только к чему возвращаться? К шпаге и приказам? К вечным скитаниям и защите сестры? А нужен ли я ей? Смогу ли?..

Поэтому неуверенно делаю шаг и взмахиваю рукой. Вся остальная комната исчезает – вместо стен появляются заросли белой сирени, настолько плотные, что за ними едва различается небольшой одноэтажный дом. Смутно припоминаю, как считал это место своим убежищем. Не сюда ли я сбегал от нравоучений бабушки Рамель? Только матушка знала о моём тайном месте – не леди Мириам Грэм, нет. Другая женщина, но… что я помню из её внешности? Цвета гречишного мёда глаза да тонкие бледные руки. Кажется, она шила на продажу. В основном мы жили на заработок отца, только вот кем он работал? Я не помню, чтобы он часто бывал дома…

Что он здесь забыл? Не Грегори, нет. Мужчина с бледными глазами – похожими на два куска белого необработанного янтаря, под слоем которого хранятся осколки тягучего летнего солнца, родного и тёплого. Лицо всё в шрамах, на левой – протянутой ко мне – руке нет мизинца. Разум кричит, что его стоит опасаться, но…

– Я мог бы догадаться, – бормочет доктор где-то на краю сознания и тихо смеётся. – Кто бы мог подумать, что ты заберёшься в такие дали.

Дали?.. Это – мои самые ранние воспоминания? Вериа что-то знает, но не скажет. А этот мужчина? Если спросить его?

– Как вас зовут?

Может, хоть имя мне что-то скажет? Но нет. Мой вопрос остаётся без ответа, потому что мужчина беззвучно смеётся и двумя пальцами несколько раз ударяет себя по горлу. Я вижу уродливый рваный шрам и понимаю, что говорить он не может. В его стремительно холодеющих глазах отражается печаль – серо-зелёная, цвета высушенной полыни. Помню!.. Мои глаза – такие же, две ложки полыни и одна – гречишного мёда. Были такими. Десять долгих лет назад.

Десять вечностей.

– Лукас, – услужливо подсказывает Грег.

Запоздало вспоминаю, что доктора здесь нет и не может быть. Он тоже – часть моего подсознания. Мой здравый смысл и совесть в одном флаконе. Или, всё-таки?.. Не может же быть, что он?..

Не важно.

– Лукас, – шёпотом повторяю я, видя, как практически бесцветные глаза теплеют.

Он вновь беззвучно смеётся, запрокинув голову и подзывая жестом к себе.

И я – улыбаюсь в ответ. И иду.

========== XXIII ==========

XXIII

Малый зал для Совета нисколько не изменился с того дня, как Лайэт приносил в нём клятву Верховному канцлеру и архистратигу. Тогда это был не Люсьен, но у бывшего проходчика никак не получалось вспомнить лицо или даже имя. Хотя, он никогда не сомневался, что рано или поздно так и будет. Какой смысл в клятве, если произносишь её не от сердца, если вынужден повторять слова, а сам хочешь, чтобы поскорее всё это закончилось? Наверное, тогда под «всё» подразумевалась жизнь – со всеми её горестями и лишениями, бывшая чем-то муторным. Немногое изменилось с тех пор, разве что смысла стало больше.

Сигиз Бретон, скорее всего, руководствовался не только имиджем, когда попросил сына одолжить телохранителя. С цепным псом не пытаются завести беседу, обсудить последние новости, ему не выражают беспокойство по поводу поведения молодого лорда. У него не просят совет, в конце концов. Намёками, полутонами – и всё же, совет.

Давно Лайэт не чувствовал подобного диссонанса. Казалось, он уже решил для себя, какую сторону будет поддерживать. Что будет делать. Как вести. А потом случается что-то такое, и… Нет, Иру об этом знать не следует. Начнёт обижаться, думать, что его хотят предать, что старый пёс готов стелиться и вилять хвостом перед более сильным и влиятельным «хозяином». Ирия избалованный себялюбивый ребёнок, каким бы чистеньким он ни пытался казаться. Такие детишки весьма ревнивы и склонны к собственничеству. И ведь не объяснить ему ни сейчас, ни в ближайшее время, что Лайэт – не бездушная вещь, не безвольная кукла. А намекни, что у «телохранителя» есть и своя голова на плечах, так совсем из себя выйти может.

Как же с этими детьми бывает сложно. Только не уйти уже, хлопнув на прощанье дверью – так бы себя повёл как раз мальчишка, не умеющий владеть собой. Так бы повёл себя и Лайэт лет пять назад, до знакомства с Железной Леди. Если Джифф бралась за что-то, то всегда доводила до конца. Стиснув зубы, не высыпаясь несколько суток подряд, проливая кровь и ломая кости. Не жалея себя – ни тело, ни дух. И пусть пахнет это всё лицемерием – ведь сам хотел рвать когти из Столицы, потому что надоело всё и выть хотелось! – пусть кажется непосильной ношей, но… кто тогда? Как тогда? Джифф хотела, пыталась… чем он хуже неё? Нет, не так. В память о ней – вот как. Сделать всё возможное.

Не о таком ли слове, данном самому себе, говорил Ирия?

– Использовать дальше проходчиков чрезвычайно опасно! – продолжал настаивать лорд с весьма противным высоким голосом. – Посмотрите, чем это всё обернулось! Если бы им удалось?!

– Это дезертиры, – кашлянул самый, казалось, древний из находящихся здесь. – И несовершенные ранние партии, у которых отсутствует протокол подчинения. Вам не кажется, лорд Картэ, что во всём виноваты Каратели, которые не уследили за беглецами? А всё потому, что проходчиков стали использовать вместо армии. Разумеется, они прочувствовали свободу в полной мере.

– Слишком дорогая замена выходит, – задумчиво постучал пальцами подлокотнику кресла щеголеватый парень. – Не практичная. Да и… из-за дурной привычки всюду прикрываться золотоглазыми, они сумели так разрастись и стать чуть ли не основной боевой единицей Дженто.

– Помнится мне, – усмехнулся Древний и одарил Визгуна победным взглядом, – вы всеми силами поддерживали де Шати и его желание отделиться от Канцелярии вовсе.

– Проблема в том, – заёрзал на месте Красавчик, – что взять под контроль проходчиков сейчас нет возможности. У них нет Вожака, перед которым они будут пресмыкаться.

– Придётся проводит сборы и организовывать поединки, – поджала губы какая-то леди. Единственная во всём Совете.

– Это слишком долго, – недовольно дёрнул головой Красавчик. – Вы представляете, сколько времени это займёт?

– Зато неплохо проредит их, – вскрикнул Визгун.

– И оставит самых сильных, справиться с которыми будет сложнее, – усмехнулся Древний.

Лайэт, наблюдающий спор со стороны, всеми силами пытался не давиться от хохота и держать себя в руках. Лорды и – пусть и в единственном числе – леди обсуждали вопрос так, будто бы не было ничего важнее. Плевать на восстановление Столицы, на выбор нового Верховного канцлера… тут-то мужчина понял, почему никто не хочет встречаться взглядом с его временным хозяином. Кто, как не лорд Бретон, столь влиятельный и уважаемый, подходит на это место? Вопрос не обсуждали, потому что если кто-то и посмеет заикнуться о каком-то другом варианте или выборах – ведь и так понятно, в чью они пользу будут, – то самое безобидное, что с этим человеком случится, так это всеобщая немилость. Ну, или споткнётся этот «кто-то», шею себе сломает на длинной и крутой лестнице. С кем не бывает?

– Нам не нужен Поединок, – заговорил, наконец, Сигиз. – Если провести реформу проходчиков и под видом медицинского осмотра ввести протокол для всех, то риск сведётся к минимуму.

– Лорд Бретон, не могли бы вы напомнить, каков процент несовместимости? – заискивающе улыбнулся Красавчик.

– Его сумели свести к одному, если мне не изменяет память, – встрял Древний. – Всего полтора месяца назад мы обсуждали доклад доктора Церика…

– Не помешает напомнить о столь выдающихся исследованиях, – хмыкнул щёголь.

– А у нас есть кто-то на замену Коулзу? – нахмурилась женщина. – Да и один из ста – всё ещё слишком много.

– Ничтожно мало по сравнению с нынешней ситуацией, – принялся изучать ногти Красавчик. – Придумать способы проверить совместимость это не такая уж сложная задача, мадам Вэа.

– Вместо того чтобы трепаться о почти решённом вопросе, – принялся ворчать Древний, – как насчёт вируса? Если мы не поймём, что делать с ним, то всё остальное становится не таким уж важным.

– Извольте, – Красавчик дождался кивка Бретона и поднялся со своего места, – благодаря финансированию лорда Сигиза, Университет, который я курирую, получил неплохую возможность разработать-таки экспериментальную вакцину. Правда, поскольку вирус влияет исключительно на нас с вами, опыты над животными не принесут никакого эффекта.

– Вы просите нас о человеческих ресурсах? – ахнула мадам Вэа.

– Именно. Смею заметить, сейчас не то время, чтобы дорожить своими крестьянами.

– Забирайте всех, но найдите это чёртово лекарство! – скрестив руки на груди, прошипел Визгун.

– Я не сомневался в вашей помощи, лорд Картэ, – благодарно наклонил голову щёголь, – однако последнее слово остаётся за Верховным канцлером.

Когда взгляды всех светлых господ, находящихся в малом зале Совета, обратились к Сигизу, у Лайэта сердце ухнуло в живот, да так там и заколотилось с сумасшедшей скоростью.

Ему показалось, что смотрят на него.

– Три недели, – Грегори потёр заросший щетиной подбородок. – Неплохо. Совсем неплохо.

Возмущённый до глубины души Рейки не сразу нашёлся, что ответить. А когда на ум пришёл колкий ответ, до мальчишки дошло, что доктор похвалил его – на своё манер, конечно же, куда без этого. И обиду как рукой сняло, потому что вот он, мастер, сидит перед ним и никуда не собирается исчезать.

– Это ваша любимая кофейня, вы сами рассказывали, – невозмутимо пожал плечами Рей, делая вид, будто всё так и должно было быть. – Леонора не хотела отпускать меня сюда.

Мастер выглядел удивлённым. Чуть запоздало кивнув, он принялся давить только начатую сигарету в ворохе окурков, которыми была переполнена пепельница, и наконец вылил в себя давно остывший горький кофе, заказанный несколько часов назад. Ученик ещё никогда не видел Вериа в столь рассеянном состоянии. Доктор будто бы смотрел сквозь мальчишку, полностью погружённый в размышления и не собирающийся выныривать из них ради решения каких-то неуместных, по его мнению, вопросов. Однажды Рейки уже видел что-то похожее на это, после полученного в песчаную бурю сообщения. Но сейчас всё выглядело и того хуже, а потому… Не пора ли начать действовать вместо того, чтобы стоять, опустив руки, и молча ждать, когда кто-то старше и мудрее подскажет, что делать?

– Леонора сказала, что вы вернётесь в Аласто, но, кажется, я выиграл спор, – почесав кончик носа, смущённо улыбнулся мальчик и залез на стул рядом. – Пойдёмте домой?

При слове «дом» Грегори непроизвольно дёрнул плечом. Много лет назад он думал, что домом для него был весь мир, кроме, разве что, опостылевшей родной Резервации, из которой удалось сбежать. Пусть в ней и был человек, всегда готовый предоставить приют на сколь угодно долгий срок… что с ней теперь? Как назвала сына? Осталась ли замужем? Всё ещё счастлива?

– Староста был бы рад вашему возвращению, – как ни в чём ни бывало продолжил Рейки, про себя надеясь, что его слова возымеют должный эффект. – А госпожа Сарге… вы помните её пироги? И Лотта, вы помните Лотту? Я подарил ту игрушку, что она сшила для меня, Мирике. Она теперь не расстаётся с ней, даже пуговицу вместо оторванного глаза пришила.

– Думаешь, меня там не забыли? – усмехнулся доктор и взъерошил тёмные волосы Рея.

Что это с ним? Мальчишка сглотнул и вцепился в руку Грега, опасаясь, что тот вздумает раствориться подобно миражу. Конечно, всё это пустые страхи – вот он, настоящий, сидит рядом. Только будто бы потерянный, даже сломленный… разбитый? У Рейки не получалось подобрать нужное слово, потому что видеть мастера таким было противоестественно. Ненормально.

– Там вас ждут, – твёрдо произнёс ученик, не пытаясь увернуться от руки мастера, как обычно бывало. – Там помнят вас. Я уверен.

Вериа выругался незнакомыми Рею словами себе под нос, устало потёр глаза и, резко выдохнув, встряхнул головой. Во взгляде появилась осмысленность. Хлопнув по револьверу в кобуре, Грегори глянул в окно на Шпиль и грустно улыбнулся – про себя он всегда называл его Башней, в тайне надеясь, что тогда его пули всегда будут попадать точно в цель. Будто бы из-за одного только названия будет место и приключениям, и верным друзьям, и… магии. Жаль, что так и не успел рассказать эту историю Джифф. Ей бы понравилось.

– Уговорил, – хмыкнул Грег и сжал руку Рея в ответ. – Только смотри, не загордись перед Лео, что сумел это сделать.

Насупившись, ученик шмыгнул носом и с трудом вызволил свою ладонь из лапищи доктора. Кажется, всё возвращалось на свои места. Внутренне радуясь, мальчишка сделал большие грустные глаза.

– А мы вот прям сразу отправимся? Или можно чуть-чуть погулять по городу? А давайте привезём семена для теплицы, Уиль и Бета обрадуются. А для госпожи Сарге найдём мёд, и чайные листья для Лотты…

– А деньги на всё это у тебя есть? – щёлкнув пальцами перед лицом размечтавшегося мальчишки, рассмеялся Грегори. – Или, быть может, ты знаешь, кого можно быстренько ограбить? Только не говори мне, что ты именно этим и промышлял, пока искал меня!

– Я всё это время хранил вашу заначку! – гордо выпятил грудь ученик.

– Вот и храни дальше.

– Ну ма-а-астер, – в привычной манере протянул Рей, – вам жалко, да? В самом деле жалко?

Грегори тяжело вздохнул. Он и забыл, как, порой, трудно с детьми.

Небольшая церквушка – всего три ряда скамей – и заколоченная наспех дыра в стене, где должен быть витраж. Он когда-то там и был – сюжет из Священного писания, где Возвышенный поражает своим огненным клинком восемь Извечных грехов. Я помню его до мельчайших деталей, а эти порезы на пальцах были получены, когда решил избавиться от него окончательно. Когда витраж перестал быть сюжетом и превратился в разнородные куски цветного стекла.

Единственная радость здесь – книги. Писание, сборники стихов, философские трактаты. Они занимают большую часть каморки позади кафедры, и оттого вытянуться на той же кровати в полный рост бывает проблематично, но с каких-то пор я уже привык спать на скамьях. Всё равно прихожан немного.

Я плохо понимаю этот сон. Точнее, смутно помню, что было до него. Будто бы очнулся, погружённый в тягучей дремоте во всю свою прежнюю жизнь. Центр, лорд и леди Грэм, малышка Мирика, безумный гений Гонтэ, добрый дядюшка Мирт, холодный отец Райт… далёкие люди, лица которых вижу сквозь пелену тумана. Но голоса слышу отчётливо. Фразы, которые сделали меня тем, кто я есть, как бы патетично это ни звучало.

Будто бы и здесь, на скамье, и одновременно с тем вышагиваю по грязным улочкам Нижнего города, сижу у костра где-то в северном Пределе, кутаясь в плащ, нахожусь в пылу битвы, крепко сжимая шпагу и выкрикивая строчки чернильно-чёрных стихов, сродни моей душе… От этого мрака никогда не очиститься.

Один. Уже долго один. Привык проводить время с книгами, с безжизненной пустыней, в которую превратились степи Аласто. С Возвышенным. Мы с ним уже давно на «ты».

Усмехаюсь, вытаскивая из нагрудного кармана сутаны портсигар. В нём должна была бы лежать маленькая книжица с проповедями, но какое там. Когда в последний раз я вообще проповедовал кому-то? Не помню.

На обратной стороне портсигара уместилось небольшое зеркальце. С его помощью я бреюсь по утрам, а иногда гляжу в свои янтарно-жёлтые глаза и думаю. Много думаю. Настолько много, что даже забываю зажечь сигарету и затянуться. Вредная привычка возникла сама собой, и сколько бы я ни пытался убедить себя, что служителю Господа не к лицу курить, бросить это дело так и не вышло. Одна девочка – сейчас, наверное, она уже нянчит внуков – часто спрашивала меня, не пахнет ли Возвышенный также? Сигаретами и виски. Смешно.

Никудышный из меня вышел священник. Поначалу казалось, что справляюсь, что все трудности мне по плечу. Даже школу смог открыть при церкви, привёз много учебников и книг прямо из Столицы, полюбился прихожанам. Нашёл своё место. Пускай на время, но всё-таки.

А потом вернулись кошмары. И следом за ними – разрушительная эпидемия, мор, голод. Смерть. И я остался один, потому что проходчиков вирус обходит стороной. Знать бы об этом раньше. Знать бы…

Раздаётся стук в двери, заставивший вздрогнуть и подскочить на месте. Неуверенно – опасаясь гнева Возвышенного? – внутрь заходит парень. Смутно знакомые черты, широкополая кожаная шляпа и револьвер наизготовку. Я отвешиваю ему поясной поклон и делаю приглашающий жест.

– Вы, оказывается, в обратную сторону растёте, Грег? Не стареете, а только молодеете год от года?

– Простите? – не понимает он, так и не убирая пистолет.

– Обознался, – грустно улыбаюсь я. – Случается же такое.

Гость улыбается в ответ, приподнимая уголки губ, но глаза его остаются холодными. Завидев моё беспокойство, он возвращает револьвер в кобуру и приподнимает шляпу.

– Вы угадали моё имя. Могу узнать, как? Вы тот самый пророк, о котором судачат в соседней деревушке, или мне указали длинный путь сюда и кто-то успел оповестить вас о визитёре?

Неужели?.. Странная догадка посещает мысли. Вспоминается бабушка Туи, ночной костёр посреди степей, сладкий травяной отвар, долгий разговор до утренних сумерек. Кажется, будто это было в прошлой жизни, а не каких-то пятьдесят лет назад. Нет уже ни бабушки Туи, ни степей Аласто. Только я не старею. Точно также чувствовал себя и доктор Вериа?

И ведь если бы не он, нашёл бы спрятанный где-то среди книг револьвер и пустил пулю в висок. Но стоит об этом подумать, стоит ядовитым мыслям отравить разум… вот, пожалуйста. Знакомая ехидная усмешка перед глазами. Да, доктор, я в своём уме только благодаря вам. До сих пор, смотрите. До сих пор.

– Именно. Он и есть, – продолжаю улыбаться я, – он и есть. Только не очень я люблю это слово, «пророк». Могу ли спросить, вы не потерялись? Ни за что не поверю, что в эту Господом покинутую церковь кто-то пришёл намеренно.

– Нет, я пришёл к вам, отец Най.

Щёлк. Это не зажигалка, нет. Это собралась головоломка. Знание приходит само, мне не приходится прикладывать усилий, чтобы подгребать кусочки мозаики ближе. Кто-то услужливо преподносит мне всю картину целиком. И дальше говорю уже не я. Это не мои слова. И, боюсь даже подумать, голос тоже не мой.

– Ты всегда приходишь сюда, – я облизываю пересохшие губы и зажигаю сигарету.

Парень – Грегори – морщится. Он не курит. Сейчас не курит. А я понимаю, что сон это – лишь отчасти. Жаль только, что стоит мне проснуться, как собрать его лоскутки в единое целое никак не получится. Хочется узнать, почему, как… каково моё место? Но одному Возвышенному известны цели этой игры.

– Ты всегда приходишь сюда, – громче повторяю я и протягиваю руку. – Поэтому я знаю, кто ты и зачем пришёл.

Он вкладывает в неё потёртый от песка и времени дневник. На страницах тетради мелькают строчки знакомого почерка – витиеватые буквы с аккуратными вензелями. Я узнаю свои стихи, и во рту становится сухо, как в пустыне.

Записано это не моей рукой. Почерк принадлежит тому, кто считал, что в них кроется разгадка. Кто собирал их по крупицам.

Здесь не только стихи – мысли, даты, события. Но я не стану читать. Сколько бы ни хотел знать, что думал обо мне Грэм, простил ли меня, получил ли хотя бы сотую долю того счастья, что по праву заслужил. Не стану. Эти знания не принадлежат ни мне, ни моему времени.

– Раз за разом, – медленно проговариваю я, – снова и снова. В Дженто. В Аласто. И остаёшься здесь. Но не пора ли разорвать этот круг?

Зажигалка в одной руке, ветхие иссохшие страницы – в другой. Одно движение, и я что-то изменю. Я уверен в этом. Только не понятно, было это? Или только будет? Или – всё-таки повторяется из раза в раз? Как быстро, оказывается, может истаять уверенность.

Нет, лучше об этом не думать. Поэтому крепче сжимаю источник искры в руке.

И без сожаления сжигаю тетрадь.

========== XXIV ==========

XXIV

Вдох. И спустя минуту – выдох. Палец никак не хотел опускаться на кнопку и всё дрожал, замерев в воздухе. Час назад, когда в голову только пришла мысль о подобной программе, он не сомневался, но именно в этот миг понял, что одним движением уничтожит многовековую историю.

Свою историю.

Марк встряхнул головой и, оттолкнувшись ногой от массивной ножки стола, отъехал на кресле подальше. Колёсики всё также противно скрипели, как и в самый первый день, когда он только прибыл на базу. Смазать их не составляло большого труда, но было в этом звуке что-то успокаивающее. Как бы странно это ни звучало.

– Нэйтан, будь добр, нажми на эту кнопку.

Дворецкий вскинул голову и удивлённо уставился на механика.

– Это приказ? Подтвердите команду.

Выругавшись под нос, Гонтэ устало выдохнул и отвернулся от слуги. Разумеется, нужно подтверждение. Он специально программировал ИИ таким образом, чтобы исключить самообучение, а любой приказ, который подразумевал вред хозяину, обязательно требовал специального кода. Сказать его – то же самое, что нажать кнопку самому. Нет, бездушная железка, лишённая всякой свободы воли, и пальцем не пошевелит без необходимой команды. Тут не стоило и пытаться.

– Следуй инструкции, – повторно выдохнул Марк и, перебирая ногами, под противный скрежет подъехал обратно к столу.

Леонора сбежала, забрав с собой и ученика доктора, и сестру Рэда. Разумно, весьма и весьма. Но почему Лео не попробовала даже посоветоваться с механиком на этот счёт? А потом, сразу следом за ней, сбежала Адарэль. Спасать своего ненаглядного, возлюбленного в бесконечной степени священника. Но назвать девчонок предательницами у Марка не поворачивался язык. Они были вольны делать всё, что им было угодно. Не вправе он их останавливать или в чём-то упрекать, но только не успокаивали эти мысли гложущее внутри груди чувство.

Не первый год он наблюдал за людьми. Не первый раз находил тех, кого где-то в глубине своего запрограммированной души считал друзьями. И не впервые – оставался где-то позади, один.

Всего несколько минут, пока он только раздумывал, как подобраться к необходимому коду, пальцы отказывались слушаться. Точно также, как сейчас не хотели давить на кнопку. Будто бы тело стало врагом разуму, пыталось заставить одуматься и остановиться.

Вопрос доктора всё никак не хотел улетучиваться из головы, и Марк изо всех сил пытался оправдать возложенные на него вместе со званием надежды. А что делаешь ты, а что делаешь ты… Словно заезженная пластинка, где вместо музыки – пустой и безжизненный голос Грегори. В нём не было ни капли обвинительного тона, но почему-то киборг чувствовал себя виновным во всех бедах и несчастиях Вселенной.

Только в петлю лезть не собирался.

Хотя то, что он придумал вместо мыла и верёвки, было куда хуже. Но ничего не оставалось. Верно ведь?.. Потому что он знал, что добрая фея ни за что не появится перед ним и не сделает из него человека. Настоящего мальчика.

Программа должна будет стереть все воспоминания, всю ту информацию, что удалось раздобыть в Центре. Оставить только личность взбалмошного гения-изобретателя, исказить последние воспоминания и создать сотню-другую ложных. Может, хотя бы так что-то получится?

В глубине зрачков мелькнули синие искры – киборг заставил себя в очередной раз подключиться к сети, из которой загрузится программа. В сущности, большая красная кнопка перед ним находилась там исключительно для красоты и значимости момента. Он мог запустить код в любой момент.

Вдох. И почти сразу, буквально через пару секунд – выдох.

Да, никакая кнопка не нужна.

Винсент криво усмехнулся. Кажется, в своём желании кому-то что-то доказать через голодовку он перестарался. Руки слушались до того отвратительно, что разорвать свежеиспечённый, мягкий и хрустящий хлеб получилось только с пятой попытки. Челюсть, впрочем, не отставала, и глотать приходилось большими кусками, то и дело прибегая к помощи кувшина с водой. Каким бы ужасным преступником его не считали, кормили всё-таки подобающе статусу. Даже здесь, в тюрьме, он оставался аристократом.

Счёт времени был потерян уже давно. Святой отец – хотя, вправе ли он именовать себя так сейчас? не отлучили ли его от Церкви? – нехотя прервал трапезу и умылся остатками воды. После столь длительного голода есть нужно было с умом, он знал это не понаслышке. Несколько месяцев в Нижнем городе шли за целую жизнь в Верхнем, и Райт никогда не жалел о тех ужасах, что выпали на его долю. Именно тогда он научился лгать, как дышать, обхаживать женщин и убивать.

– Вы уже сдались? – Ему померещился голос доктора Вериа.

Встряхнув головой, он криво усмехнулся и подумал про себя, что действительно сдался. При должном желании всегда можно было придумать способ выбраться, извернуться подобно змее и ужалить ядом лжи, да так, что станешь в итоге героем. Но вместо этого почему-то хотелось, чтобы всё поскорее закончилось. Быть может… быть может, Возвышенный всё же простит грешную душу и пустит в свои чертоги, где он сможет увидеть Мириам? Отчего-то уверенность, что его сестра попала в лучший мир, не покидала его.

– Так легко сдались? – продолжал недоумевать доктор.

И Винсент понял, что никакие это не галлюцинации. Грегори стоял по ту сторону двери, возможно, даже со спасительным ключом, и разговаривал с ним. Наверное, пытался понять, стоит ли тратить время и силы на спасение или нет, и был, конечно же, в своём праве сомневаться. Действительно, зачем вызволять из плена того, кто не хочет жить?