Текст книги "Точка отсчёта (СИ)"

Автор книги: Ахум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Следующий раз мой будильник звонил в восемь – и всё повторялось сначала, с той лишь разницей, что потом я уже ни в какую постель не падал. Сначала я накладывал обезболивающее заклинание, потом поил профессора таким же зельем, потом я поддерживал его, пока он вставал с кровати, и потом мы очень медленно доходили до ванной комнаты. Я ждал его у двери, он выходил примерно через полчаса, и мы таким же медленным и плавным шагом возвращались. Я снова укладывал его в кровать.

Потом я поправлял ему подушки, усаживая, занимался перевязкой его шеи, чередуя стерильные чары с обезболивающими, а потом Кричер приносил моему гостю завтрак. Поначалу я порывался кормить его, но, несмотря на слабость и болезненность, мистер Снейп предпочитал справляться самостоятельно, во всяком случае, пока он мог это делать. Соответственно, завтрак его растягивался примерно на час, поэтому я всегда накладывал на еду согревающие чары, чтобы она не остывала, так как поглощал он её медленно. По его удивлённому взгляду, брошенному на меня в свой первый завтрак в моём доме, я понял, что в Мунго об этом никто не заботился. В общем, пока он возился с едой, я быстро приводил в порядок себя – умывался, успевал проглотить свой завтрак и иногда даже что-то почитать перед учёбой. Затем я снова укладывал его, убирая подушки из-под спины, давал укрепляющие снадобья. И, в зависимости от пожеланий профессора, либо просто оставлял лежащим и смотрящим в пространство перед собой, либо ставил перед ним специальную подставку-столик, на которую воодружал книгу. Благо в моём нынешнем жилище имелась довольно внушительная библиотека. Зачастую утром я приносил на выбор несколько книг, и он останавливал свой выбор на какой-нибудь чрезвычайно заумной, такой, что мне бы и близко в голову не пришло читать. Сейчас, например, его выбор пал на том под названием «Методология изучения особенностей артефактов, изменяющих границы пространства». Одни такие длинные названия вызывали в моей душе священный трепет. Хотя иногда профессор просто приоткрывал рот, я вливал туда сонное зелье, и это означало, что он будет спать до обеда. Потом я уходил, закрывая за собой дверь, и аппарировал в аврорат.

А в обеденный перерыв я возвращался на Гриммо, и снова всё повторялось – если повязка нуждалась в уходе, я менял её, очищающие, стерильные, медленное передвижение до ванной комнаты, и обед. Обезболивающее, укрепляющее и сонное по желанию, ну, или новая книга, если профессор изволил дочитать предыдущую. И я снова бежал учиться.

Вечерний моцион отнюдь не отличался разнообразием, всё было почти тоже самое. За первую неделю профессор не произнёс ни слова. И никак не дал понять мне, что вообще замечает моё присутствие не только в качестве подручного средства, облегчающего его жизнь, но и в качестве живого человека, я уж не говорю про нечто большее.

Время от времени заходил Фрэнк, проводил необходимые манипуляции с катетером, убеждался в том, что я не угробил столь ценного пациента, да и уходил, удовлетворённый моей исполнительностью.

В общем, в конце концов я сдался первым. Мне всё равно, что он там себе думает. Он в моём доме. Он гость. А я хозяин. И да, конечно, я сам его позвал, но он-то согласился. В общем, спустя неделю его пребывания на Гриммо, в шесть утра, когда зазвонил мой будильник, я решил, что всё будет по-другому. По крайней мере, с моей стороны, а он уж пусть с этим делает, что хочет. Я не стану больше обращаться с ним, как с непонятной конструкцией, требующей ежедневной починки. Войдя к нему в комнату, я привычно увидел его напряжённое лицо, закрытые глаза, услышал учащённое дыхание. А это признак того, что ему было больно. Очень.

– Доброе утро, профессор Снейп! Сейчас, секунду потерпите, – взмах палочки, короткое слово, – ну как, лучше?

Он открыл глаза, исподволь с любопытством разглядывая меня, одна его бровь поползла вверх.

– Да, я вижу, что лучше, – спокойно сказал я, заметив выражение его лица. – тогда предлагаю ещё пару часов поспать.

И ушёл. И тут же бухнулся в постель.

С того самого дня я стал с ним разговаривать, практически постоянно. Я желал ему доброго утра и спокойной ночи, спрашивал, не горячая ли еда, не перестарался ли я с согревающими чарами, просто болтал с ним, несмотря на то, что он мне ничего не отвечал. Я стал просыпаться не в шесть часов, а в пять, потому что видел, что к шести утра он просто, сцепив зубы, терпит боль, которая грызёт его тело, но при этом сам упорно не просит о помощи. Мне достаточно было его мимолётного благодарного взгляда, который тут же сменился облегчением и практически моментально опять превратился в безразличную маску, когда я впервые зашёл в его комнату не в шесть, а в пять утра. Его выдали глаза – буквально на миг, но я ликовал! И он это заметил… И с деланным безразличием медленно смежил веки.

А потом я стал ему читать. Не то, чтобы что-то специальное, просто мне нужно было сделать очередное домашнее задание, а для этого необходимо было прочесть пару параграфов скучнейшего текста. Несколько раз я честно начинал, но, не дойдя даже до середины, отвлекался на что-то постороннее. Повторив эту процедуру раз пять, я понял, что так дело не пойдёт, надо с этим что-то делать. И тут меня осенило – если я буду читать эту белиберду вслух, да ещё своему бывшему хогвартскому преподавателю, тут уж мне будет не отвертеться. Всё прочту, и вызубрю наизусть как миленький. В Хогвартсе профессор Снейп всегда действовал на меня дисциплинирующе, мягко говоря.

И я зашёл в его комнату со словами:

– Мне тут выучить кое-что нужно, я вам почитаю, профессор Снейп, ладно? Вы уж потерпите? А то мне одному никак не справиться.

И не дожидаясь хоть какой-то реакции c его стороны, я открыл учебник по истории боевой магии и начал сыпать датами и событиями, которые мне предстояло запомнить. Я настолько вошёл во вкус, что и не заметил, как стал произносить фразы за молчащего профессора Снейпа, почти копируя его интонации:

– Повторите ещё раз, Поттер.

– Да-да, обязательно, – отвечал я сам себе и начинал читать сначала.

– Вы сбиваетесь уже на третьей дате. Неужели так сложно запомнить? – говорил я гнусавым голосом.

– Простите, профессор, я недостаточно сосредоточился. Позволите попробовать еще раз?

И принимался перечитывать вслух то место, которое необходимо было запомнить. С датами и событиями.

– Остановитесь, Поттер, и повторите ещё раз. Медленно. У вас просто каша в голове, – передразнивал я профессора.

И вдруг посмотрел на него. Почти случайно. Он улыбался! О, Мерлин! Профессор Снейп, мой злобный хогвартский учитель, улыбался! Я остолбенел. Просто тупо уставился на него. И даже, кажется, рот открыл от удивления. У него оказалась совершенно тёплая и обаятельная улыбка! Видел ли я, чтобы он улыбался когда-нибудь раньше? Нет, кажется, мне этого не припомнить. Я подскочил к его кровати, отложив в сторону многострадальный учебник:

– Мистер Снейп, вы себя хорошо чувствуете? Наложить обезболивающее?

Он едва заметно покачал головой, потом неожиданно поднёс руку к горлу, зажал его и произнёс тихим хриплым шёпотом:

– Получается просто прекрасно!

И снова улыбнулся.

Я тут же залился краской:

– Простите, профессор Снейп, я совершенно случайно. Просто я, кажется, вошёл в раж. Я не буду.

– Ничего, продолжайте, – снова хрип… И медленно расползающееся красное пятно на повязке.

Я быстро взмахнул палочкой и произнёс очищающее, без всяких укоризненных взглядов и рассказов о том, что говорить ему нельзя. Он и так это прекрасно знает. Снова… Этот его мимолётный, совершенно открытый благодарный взгляд, улыбка. И это были первые слова, произнесенные Снейпом за те две с небольшим недели, которые он провел рядом со мной в моем доме. Я был рад, и ободрённый его радушием, продолжил. И, конечно же, я прекрасно всё выучил.

На следующий день на занятиях, выдавая имена, даты и события, как из справочника, я вспоминал вчерашний тёплый вечер, не обращая внимание на недоумённые взгляды Рона, которые тот бросал на меня по мере того, как я чётко отвечал на все вопросы удивлённого преподавателя, даже и не думая сбиваться.

– Гарри, что с тобой такое творится? Ты не заболел? – подначивал меня Рыжий в перерыве между занятиями, когда мы вышли покурить и сели на скамейки, стоящие возле здания аврората.

– Да, нет, Рон, я совершенно здоров. Что, уже и подготовиться к предмету нельзя? – в тон ему ответил я.

– Я не только об этом, – мой друг на меня смотрел очень внимательно, – ты уже пару недель никуда не ходишь, ни на какие вечеринки и приёмы, раньше-то ведь тебя было за уши не оттащить. А сейчас – нет, даже когда я зову, или Герми настаивает. Всё ссылаешься на странные и загадочные «свои дела». Учиться вот начал ни с того, ни с сего.

– Ну, да, кто бы говорил – я был удивлён его заявлением, потому что Рон в последнее время просто головы не поднимал от книг.

– Я-то ладно. Знаешь, до меня вдруг дошло, что, если я не хочу, как батюшка, просто просиживать штаны в министерстве, а хочу хоть чего-то добиться, то должен учиться. Сам же знаешь, что умом я не особо блещу, поэтому приходится брать задницей.

– В смысле, задницей? – не понял я, подумав о чем-то почти непристойном.

– В том смысле, что сажать эту самую задницу на библиотечный стул, читать, запоминать и высиживать, пока до головы не дойдёт вся нужная информация, – терпеливо пояснил мне Рон. – поэтому я и говорю, что я-то ладно, а ты? Тебе ведь всегда многое давалось легко, да и к тому же ты – Гарри Поттер!

– Ну и что? – резонно возразил я, – что мне, теперь ничего не делать? Не думаю, что я всегда буду «золотым мальчиком», победившим Тёмного Лорда. Когда-то же это закончится. Да и не хочу я. Ты, между прочим тоже герой войны, сам Рональд Уизли – я хохотнул и толкнул его в бок.

Рыжий тоже начал смеяться, кривляясь, изображая памятник самому себе, ну, и мне заодно.

– Так, ты давай, не увиливай, рассказывай, что у тебя происходит, – успокоившись, он вновь вернулся к разговору.

А я не знал, что ему сказать. Несмотря на то, что мы с ним с детства были близки, я не хотел рассказывать ему о том, что сейчас в моем доме живет наш бывший преподаватель зельеварения. И уж тем более не хотел обсуждать, в качестве кого и в каком состоянии. И врать тоже совершенно не хотел. Поэтому я мялся и мямлил что-то маловразумительное. И, Рон это, разумеется, заметил:

– Не хочешь мне рассказывать? – сухо сказал он. – так не рассказывай, не клещами же из тебя тащить, – сделал вид, что ему вообще-то и не очень-то и хотелось, и безразлично, но я понимал, что он обижен.

– Прости, Рон, не могу я тебе сказать. Пока, во всяком случае. Просто не могу, а врать не хочу, – и я пытался поймать его взгляд, но он уже не смотрел на меня, щелчком выбил окурок из пальцев, направляя в рядом стоящее мусорное ведро, деланно легко поднялся со скамейки, нарочито потянулся, изображая крайнюю степень скуки.

– Ладно, пошли дальше учиться, что уж с тобой делать, – кивнул он, не глядя на меня, и мы вернулись в аврорат.

Но он обиделся. Впервые по-настоящему, по-взрослому. Раньше, когда мы были детьми, у нас не было секретов друг от друга. Мы всем делились. Даже в голову такое не приходило – что-то скрывать от Рона или Гермионы. Потому что – как иначе – они были всегда рядом, всегда готовы подставить своё плечо, как и я для них. Да, мы периодически ссорились, ругались, обижались друг на друга, но тайны… А тут вдруг! Мы как-то совершенно незаметно повзрослели. И вместо троицы «мы» всё больше становились отдельными людьми, каждый со своей жизнью. И нам приходилось учиться дружить заново, оставлять друг другу свободу и личное пространство. Получится ли? Я не знал. И мне было жаль. Но при этом я всё-таки не собирался рассказывать Рону то, чего не хотел. Даже не смотря на его обиду.

По окончании учебного времени я быстро аппарировал домой и, совершив все необходимые вечерние манипуляции, сидел в кресле в комнате профессора, делал вид, что читаю, а сам размышлял о, так сказать, превратностях судьбы. Так это всё странно, ещё год назад кто бы мне сказал, что у нас с Роном могут быть какие-то недомолвки и обиды! Даже во времена, когда мы искали эти чертовы крестражи, и он, разозлившись, ушел из палатки, я понимал, что всему виной не сам Рыжий, а медальон, который был на нем слишком долго. А сейчас… Никакого медальона на нём не было, сейчас обижался и злился именно он, Рон Уизли.

И кто бы мне сказал, что профессор Снейп, мой почти враг, будет жить тут, в моём доме, доставшемся мне от человека, которого он ненавидел, да ещё к тому же я увижу, как он улыбается. Улыбается мне! Вот уж действительно – судьба полна сюрпризов! Как всё-таки жаль, что ему так трудно говорить, практически невозможно! Я радовался тому, что между нами что-то потеплело. Эта вчерашняя его улыбка. Странно, она и радовала меня и настораживала одновременно. Всё-таки я помнил, что это профессор Снейп, а не кто-то другой. Он служил Дамблдору и Волдеморту. Причём одновременно.

– Как жаль, что Вы не можете рассказать мне… – сказал я, глядя на него.

Я уже привык разговаривать с ним и поэтому иногда даже сам не замечал, что проговаривал мысленно, а что вслух. Тут же спохватился, а потом продолжил. Даже если он мне не скажет ничего – что же, ладно, я-то могу ему сказать.

– Моя мама. Вы знали её, Вы любили её. Мне все говорят, что она спасла меня, пожертвовала своей жизнью ради меня. Мне часто рассказывали об отце, но почти никто не говорил о том, какой была она, моя мама. Только в ваших воспоминаниях я смог увидеть её.

Я не смотрел ему в лицо, потому что отчего-то стеснялся. Я подошёл к окну, и оказался к нему спиной, просто ощущал его присутствие, слышал, как он дышит. Так было проще, было чувство, что я говорю сам с собой, и неловкость постепенно исчезала.

– Просто, понимаете, я бы хотел узнать её, узнать ПРО неё – каким человеком она была, что любила, а что не очень. И каким был мой отец. Не то, какими они были героями, а то, каким они были людьми, понимаете? Чтобы сохранить это в памяти.

За окном чернильной темнотой сгущались сумерки. Конечно, я не помнил ни свою маму, ни своего отца, как ни пытался вспомнить. Я был тогда ещё слишком мал. То, что изредка рассказывала о них тётя Петуния – не в счёт, потому что говорила она полную ерунду, а Сириуса мне так и не удалось расспросить. Какая причуда судьбы – даже тот, кто может мне рассказать о них сейчас, не в состоянии говорить.

– Она была идиоткой, Поттер, – услышал я глухой скрипящий шёпот.

– Что? – я мгновенно обернулся. – Что?!

Его слова были настолько невероятными и дикими, что мне показалось, что я просто ослышался.

– Ваша мать была полной дурой, Поттер, – снова сказал он, прижимая к расползающейся ране белые пальцы, – совершенно никчемной, как и Вы.

Я смотрел на него и ничего не мог сказать. Я просто не мог поверить в то, что слышу это. Этого просто не могло быть. Мне вдруг вспомнился вчерашний вечер и то, как он улыбался. Неужели это один и тот же человек?

– Но… Но я видел ваши воспоминания, профессор, я же видел… Вы же любили её, зачем… Зачем вы сейчас говорите это мне? – голос отказывался мне служить, и я шептал, так же, как он.

– Я легилимент, мистер Поттер, – его рот скривился в саркастической усмешке, – я могу создать любые воспоминания, какие захочу. Это не сложно. Неужели вы до сих пор не догадались? Конечно, куда вам! Такой же бестолковый, как ваша матушка.

В его словах было столько презрения и брезгливости, словно он говорил о склизкой жабе. Ни капли любви.

Меня затрясло. Просто затрясло крупной дрожью. И перехватило дыхание. Воздух вдруг стал таким невозможно густым и сухим, что я никак не мог протолкнуть его в лёгкие. Мой мир разбивался на осколки, и мне не хватало воздуха, чтобы это пережить.

– Не может быть! Этого просто не может быть, – я выкрикивал эти слова прямо ему в лицо, – это ложь! Не знаю, зачем вы все это говорите, но это не может быть правдой.

Он смотрел на меня безжалостными чёрными глазами, в которых было только презрение, только ненависть.

И я почувствовал, как во мне откуда-то с пяток поднимается горячая волна. Сметающая, ослепляющая ярость колотилась во мне, стремясь выплеснуться.

Я мгновенно выхватил палочку и нацелил её на Снейпа:

– Говори.

– Что ещё вы хотите узнать, мистер Поттер? – подчёркнуто холодно прохрипел он.

Сейчас он зажимал своё горло уже двумя руками, и я видел, как из-под его пальцев, которые и так были все в крови, на простыню и подушку падают тягучие тёмные кляксы. Но мне было всё равно.

– Почему ты это сделал? – обратился я к нему, не очень понимая, о чём конкретно спрашиваю, даже не замечая, что перешёл на «ты», не думая о том, что каждый мой вопрос, на который он вынужден отвечать, заставляет его горло кровоточить.

– И снова не понятно? – он изобразил тяжкий вздох и возвёл глаза к потолку, – чтобы убедить Дамблдора, тебя и весь мир в собственной невиновности. Ведь это так просто. Я любил твою мать, но потом она предпочла мне этого идиота Поттера, твоего папашу, который даже не смог её защитить! И тогда я понял, что…

Он задыхался, кровь струилась из его раны, заливая постель, он становился бледнее и слабее, но мне было наплевать. Я взмахнул палочкой, наложил обезболивающее только для того, чтобы он мог договорить начатое.

– Ну! – холодно кивнул я. – Бросьте, профессор, вам уже не больно.

Он едва заметно ухмыльнулся:

– Спасибо, мистер Поттер, вы так заботливы!

– Ну! – уже гаркнул я, теряя терпение.

– И тогда я понял, мистер Поттер, что ваша мать просто дура, которая меня не стоит. Так что, если вы хотели знать, какая она была – он зашёлся в скрипучем кашле, на его губах появились кровавые пузыри.

Я стоял с нацеленной на него палочкой, уже готовый произнести два коротких слова. Вибрация моей магии сейчас была именно такой. Я понял, что я легко могу убить его, произнести «Аваду» и заставить его, наконец, замолчать. Но отчего-то я всё равно медлил…

А он смотрел на меня с холодным любопытством, с его этой вечной презрительной гримасой.

– Давай! – почти выкрикнул он, – давай же!

Ярость белой пеленой застила мне глаза, но… Я не мог! Я снова не мог его убить. Я зарычал и с силой пнул его кровать, бросил свою палочку на пол.

– Слабак, – едва слышно прошептал Снейп, бледнея и теряя сознание.

Я выскочил на улицу. Вихрь аппарации вынес меня куда-то в центр маггловского Лондона. Я шёл по людным улицам, не замечая прохожих, не понимая, куда и зачем я иду, просто старался дышать. Мысли колотились в моей голове, как в клетке. Я всё ещё не мог поверить в то, что он говорит правду. Он легилимент и мог выдумать все эти воспоминания? Но зачем? Ах, да, чтобы оказаться невиновным. Значит, он был настоящим приспешником Тёмного Лорда? Но тогда зачем, например, он послал своего Патронуса указать мне на меч Гриффиндора? Ведь это не было просто воспоминанием, это было реальностью. И, ведь если он служил Волдеморту, почему не убил меня? У него было масса шансов сделать это. Особенно если я сын той самой Лили, которую он сейчас обозвал дурой.

Я пытался успокоиться, но ничего не получалось. Мысли беспорядочным вихрем крутились у меня в голове, обгоняя и сбивая друг друга. Вопросов было так много, а ответов так мало. И тот, кто реально мог мне их дать, лежал сейчас в моём доме на Гриммо, истекая кровью.

Я поднял голову и увидел, что иду по какому-то парку, вокруг темно и тепло, надо мной почти чистое звёздное небо, что для Лондона большая редкость. Как-то сразу и мгновенно я ощутил такую усталость и пустоту, что у меня попросту подкосились колени. Я опустился на землю и сел, прислонившись к дереву. Достал из кармана пачку сигарет, вынул одну и буквально раскрошил её в пальцах. Достал ещё одну и прикурил, нервно, глубоко затягиваясь, заходясь в кашле.

«Совсем как он…», – подумал я, – «совсем как он».

========== Часть 4 ==========

Часть 4

Я не знаю, сколько так просидел, прислонившись спиной к шершавой древесной коре. Я курил, смотрел на далёкие звёзды и старался ни о чём не думать. Просто почувствовать прохладу этой ночи. И то, как лёгкий ветерок обдувает, заползает под толстовку, ерошит волосы… Выдувает мои ненужные мысли, оставляет меня совершенно пустым.

Нужно было возвращаться. Я не знал, что мне делать дальше, не знал, как я буду теперь находится с ним под одной крышей. Что теперь, «сдать» его обратно в Мунго? Дескать, взял – сдал, ничего страшного. Молодец, Поттер, мнимый любимый ученик!

Какой же я дурак! Зачем я вообще это всё затеял? Для чего это всё – вставания в пять утра, жизнь по расписанию? Что, так привык быть героем? А, ладно, что сейчас горевать, придумаю что-нибудь. Я медленно поднялся, выдохнул и аппарировал домой.

На пороге меня встретил мой домовик:

– Хозяин Гарри…

– Что, Кричер, потерял меня? – сказал я, почти смеясь при виде встревоженного взгляда моего старого эльфа.

– Хозяин Гарри ушёл, ничего не сказав, ушёл надолго, – сокрушался домовик.

– Всё в порядке, Кричер, со мной всё в порядке.А мистер Снейп… – я даже не знал, что и как спросить.

Но, к удивлению, Кричер прекрасно меня понял:

– Мистер Снейп в комнате, – ну, да, а куда он мог деться-то? – Я заходил к нему один раз, хотел узнать, не нужно ли ему чего-нибудь, я спросил, но он не отозвался и не пошевелился. И, Мастер Гарри… У него вся постель залита кровью.

Сердце моё бухнулось куда-то в пятки. Вот отчего, спрашивается? Неужели я так расстроюсь, если мой бывший преподаватель зельеварения, наконец, покинет этот мир? Я ведь сам говорил, что так будет лучше. Я жалел, что он не умер там, в Визжащей хижине, искренне желал ему смерти и сам дважды чуть не убил его. Так отчего сейчас моё предательское сердце колотится, как у загнанного зайца? Не всё ли мне равно, жив он или нет? Особенно после того, как он назвал мою маму идиоткой.

Очнись, Поттер! Но я чувствовал, как ноги враз стали ватными и непослушными, а в горле пересохло.

– Хорошо, Кричер, я сам к нему поднимусь, – я, скорее, сказал всё это себе самому, чем домовику, просто чтобы у меня не было никакого шанса отвертеться.

Я, насколько мог, медленно поднялся по лестнице. Потом ещё долго стоял перед дверью в его комнату. Всего несколько минут, но они мне показались чуть ли не часами. Потом осторожно приоткрыл дверь и вошёл.

Он всё так же лежал на кровати, голова его склонилась набок, глаза были закрыты. Я приложил руку к его горлу чуть выше незаживающих ран, чтобы нащупать пульс. Какой-то ритм мне всё-таки удалось найти, профессор был жив. Возможно, без сознания, возможно, спал. На его шее, подбородке, на груди, на слипшихся волосах темнела запёкшаяся кровь, уродливыми пятнами проступала на простынях. Лицо его было неподвижным и абсолютно белым, под глазами залегли тёмные серые тени.

Я просто смотрел не него. Смотрел и недоумевал – что этот человек делает в моём доме. Зачем он тут? Как и для чего нас так странно свела судьба? Я удивлялся, глядя на эти багрово-чёрные пятна, высыхающие на простынях – ну, как можно потерять столько крови и остаться в живых? Загадка! И мне было совершенно всё равно, что он сейчас думает, и думает ли вообще хоть что-либо.

Не оставлять же всё это так. Сдвинув край покрывала, чтобы стащить его, я увидел, как кисть руки профессора сжимает наспех скомканный узел простыни, сжимает, кажется, изо всех сил, так, что костяшки пальцев совершенно побелели, а лунки ногтей стали отдавать синевой. Мерлин, да ему же просто больно! Сейчас сколько времени? Ночь? Я посмотрел на часы – да, было чуть больше двух часов ночи. Обычно в это время он спит, накачанный обезболивающими зельями и маггловскими лекарствами. А сейчас? Когда в последний раз я давал ему хоть что-то, что облегчает страдания? Я наложил короткое обезболивающее заклятие, когда он захлёбывался кровавой пеной, выговаривая мне, что я никчемный идиот, такой же, как моя мать!

Холодная злость снова обожгла мне глаза. Я с силой втянул в себя воздух. Чёртов Снейп! Он знал все мои болевые точки, он умел довести меня до белого каления ещё в школе. И тут ему не остановиться! Даже когда он лежит неподвижным мешком! И никогда, никогда он не просил о помощи. Он всегда терпел. Просто терпел. Почему мы с ним вечно по разные стороны баррикад? За что он меня так ненавидит? Из-за того, что случилось у них с мамой? Тогда зачем же он меня столько раз спасал? Просто спасал мне жизнь! Это ведь не делают из ненависти! Тогда почему?

Я тряхнул головой. Совсем недавно я сидел под деревом в тихой ночной прохладе и просто подставлял лицо ветру, а сейчас моим мыслям снова стало тесно, снова не хватало места в моей голове. Снова – вопросы, вопросы, вопросы… Бесконечные «зачем» и «почему».

Я почувствовал, как устал. Дико, свинцово, неотвратимо. Поэтому сдвинулся, наконец, с места, перестав напоминать изваяние, ещё раз глубоко вздохнул и начал делать всё быстро, экономя силы. Коротко и точно: первым делом – обезболивающие чары, потом флакон с зельем. Я легко тронул профессора за подбородок, его рот открылся, и я влил снадобье. Потом очищающие – пятна исчезли; стерильные и обезболивающие на рану – хорошо, готово.

Я подошёл к стеллажу, машинально открыл ящик, достал оттуда ампулу с лекарством, стряхнул, прочертил специальной пилочкой и отломал стеклянную верхушку. И сам удивился, насколько автоматически я действую. Прошло всего-то чуть больше двух недель… Почти три? Я всегда умел быстро к чему-то привыкать и смиряться с предложенными обстоятельствами. Мои драгоценные родственники волей-неволей научили меня ко всему адаптироваться. Я был живучим, как сорняк на грядке у тётушки Петунии.

Я сделал всё необходимое. Как обычно – ну, почти. Как делал каждый вечер, словно бы и не было этих его жутких слов, этого его темнеющего, злобного взгляда… Если он думал вывести меня из равновесия, то пусть видит, что ему это не удалось.

Я дошёл до своей комнаты и упал на постель, как был, в одежде, просто лёг сверху на бархатную зелень покрывала. И тут же уснул, мгновенно, просто как будто бы меня выключили из этой реальности щелчком тумблера.

Утром, после того, как я проделал все необходимые манипуляции, на что мистер Снейп даже не соизволил открыть глаза, я отправился в Мунго. Не до учебы мне сегодня. Без такого важного ученика, как я, аврорат денёчек обойдется. Я должен был… На самом деле я не знал, зачем туда иду. Я должен был – что? Попытаться «вернуть» им не понравившегося мне пациента?

Я вышел из дома пешком, чтобы немного прогуляться и хоть как-то попытаться собрать свои мысли в кучу. У меня из головы всё никак не шёл его голос. Он говорил… Несмотря на то, что кровь хлестала из его порванной шеи, зачем-то ему так важно было сказать это всё мне. Эти гадкие, обидные, ужасные слова. Зачем? Почему сейчас? Он что, не мог мне этого сказать раньше? Когда лежал в Мунго? Когда только переехал на Гриммо? И зачем он тогда вообще сделал это?

Оказавшись в дальнем крыле пятого этажа магической больницы, я ещё какое-то время мерил шагами пространство коридора, ожидая, пока Фрэнк закончит со своими пациентами. Он вышел из очередной палаты, сообщил мне, что освободился, тепло пожал руку и спросил:

– Всё ли в порядке с мистером Снейпом?

– Да, Фрэнк, с мистером Снейпом всё благополучно, даже более чем, – я всё-таки не смог скрыть саркастической усмешки.

– Вы пришли о чём-то поговорить, Гарри? – колдомедик видимо недоумевал, зачем я тут появился.

– Скажите, Фрэнк, – я вдруг стушевался, – понимаете, мы вчера с профессором Снейпом несколько поссорились. И я на какое-то время оставил его одного. Но прежде он успел наговорить мне… – я замер, потому что заметил, как распахнулись глаза колдомедика при слове «наговорить».

– И что случилось потом, мистер Поттер? – в голосе Фрэнка чувствовалось напряжение.

– Не волнуйтесь, Фрэнк, он жив, – сказал я, опустив глаза.

– За это я не волнуюсь, конечно, он жив, – спокойно согласился Фрэнк.

– Да? Вы так уверены! На самом деле, когда я вернулся, я думал, что он умер, потому что вся постель была в крови. Мне казалось, что её очень много, но нет, он дышал.

– Гарри, чары, охраняющие яд Нагайны, в некоторой степени охраняют и его. Он слабеет и умирает медленно, он просто угасает, как и угасает сила этих чар вместе с ним. Только всё происходит одновременно. Но при этом, эти чары же спасают его, останавливая кровотечение, не давая ему умереть раньше положенного срока. Он просто чувствует боль, но не умирает, – Фрэнк тяжело вздохнул.

– О, Мерлин, – непроизвольно вырвалось у меня, – это же просто мучение!

– Да, именно так. Его можно либо убить, либо дать свершиться неизбежному, по мере сил облегчая страдания.

– Да уж, небогатый выбор, – мне снова отчего-то стало жаль его.

– А что между Вами произошло? Уж простите, Гарри, это не праздное любопытство, – колдомедик внимательно посмотрел на меня, – и я бы хотел взглянуть на своего пациента.

Я вздохнул. Не хотелось рассказывать Фрэнку подробностей вчерашнего вечера. Ни под каким предлогом.

– Знаете, сама причина нашей ссоры вообще не имеет никакого значения, во всяком случае для его здоровья. Просто поверьте на слово.

– Гарри, – мягко сказал Фрэнк, – вам не обязательно всё рассказывать, это ваше право, я, скорее, спрашиваю о том, что вы собираетесь делать дальше? Вы хотите, чтобы мистер Снейп был снова помещён в больницу Святого Мунго? Но для этого теперь нужна его воля. Ведь для переезда к вам было оформлено ваше опекунство над мистером Снейпом с его магического согласия. Вы помните?

Поцелуй тебя Дементор, Снейп! Я просто расхохотался. Куда ни глянь – везде он главный! И как ему это удаётся! Он умудряется командовать, будучи даже прикованным к постели, умирающим и слабым! Браво, профессор! Конечно, я НЕ помнил про это опекунство, потому что всё делалось в спешке за два дня. Я вообще не придавал значения этим всем бумажкам!

– Знаете, давайте так, Фрэнк, – я понимал собственное бессилие и то, что, скорей всего, мой бывший преподаватель зельеварения будет теперь находиться на Гриммо до скончания века. Да, до скончания своего века, но всё-таки, – вы же всё равно будете с ним сегодня общаться, да? Спросите его, чего он сам хочет. Понятно, что я тут уже не решаю, и, вероятнее всего, профессор захочет остаться у меня. Но вы его спросите, ладно?

– Обязательно спрошу, Гарри, и передам вам все его пожелания, – он склонил голову и с сочувствием смотрел на меня.

– Только не говорите мне что предупреждали, хорошо, Фрэнк? – мне кажется, я был готов расплакаться от собственного бессилия и от его, такого искреннего, сочувствия.