Текст книги "Шеф с системой в новом мире (СИ)"

Автор книги: Afael

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

– Значит, твоя матушка была настоящей чудотворицей, если ее простые рецепты превращают отбросы в элиту за одну ночь, – в голосе управляющего впервые проскользнула нотка едкой иронии. – Ты должен признать, что это звучит как волшебство.

Это был прямой удар. Он пытался загнать меня в угол, заставить признать сверхъестественную природу моих способностей, но я был готов.

– Я не знаю таких слов, как «волшебство», господин, – я позволил себе поднять на него глаза. – Я знаю слова «горячо» и «холодно», «горько» и «сладко», «сытно» и «пусто». Моя матушка говорила, что любая еда – это лекарство или яд, все зависит от того, как ее приготовить и для кого. Я вижу проблему – и пытаюсь решить ее тем, что у меня есть, а результаты… результаты вы видели сами. Разве важно, как это называется, если воины крепости становятся сильнее?

Мой ответ повис в тишине кабинета. Это была дерзость облеченная в форму смиренной логики. Я не защищался, а апеллировал к его прагматизму. Перекладывал бремя оценки с моих методов на пользу для дела.

Степан Игнатьевич откинулся на спинку кресла. На его тонких губах промелькнула тень улыбки. Кажется, он оценил мой ход и получил ответ, который хотел.

Не правду. Он получил подтверждение, что я – не случайность, а контролируемый, пусть и непонятный, ресурс и что этим ресурсом можно управлять.

– Ты очень необычный мальчик, – сказал он медленно и даже с некоторым восхищением. – Очень. Ты прав. Результат – это единственное, что имеет значение.

Короткая, почти незаметная улыбка управляющего погасла так же быстро, как и появилась. Он снова стал серьезен, но атмосфера в комнате изменилась. Допрос окончился. Начинался деловой разговор.

– Хорошо, знаток трав, – его голос стал еще тише, словно он боялся, что стены могут подслушать. – Оставим стражников. Их бодрость – приятный, но второстепенный бонус. Поговорим о вещах более важных. Ты знаешь, что княжич Ярослав болен?

Вопрос снова повис надо мной как лезвие гильотины. Это был переход через Рубикон. До этого момента я мог притворяться, что мои действия – лишь инициатива рачительного раба. Теперь речь шла о наследнике рода Соколов, и любая ошибка, любое неверное слово могло стоить мне не просто здоровья, а жизни.

Я опустил голову, изображая страх и сомнение, которые, впрочем, мне не нужно было даже изображать – они сжимали мое сердце. Теперь нужно контролировать каждое слово.

– Господин управляющий, я всего лишь поваренок, – проговорил, тщательно подбирая слова. – Я не смею говорить о делах благородных господ…

– Говори, – отрезал он. В его голосе не было угрозы, но была непреклонность. – Я позволяю тебе говорить и хочу услышать твое мнение.

Я сделал паузу, словно собираясь с духом. Это был мой главный ход. Нужно исполнить его безупречно.

– Я невольно слышал разговоры на кухне, господин, – начал, вспоминая встревоженный шепот служанки Алены. – Говорят, лекарь Демьян дает княжичу отвары для бодрости, но он лишь слабеет с каждым днем. Говорят, он жалуется на тяжесть от еды и почти ничего не ест. Позвольте высказать дерзкую мысль…

Я поднял на него взгляд и Степан Игнатьевич кивнул, дозволяя.

– Мне кажется, его проблема не в болезни, которая точит его изнутри. Его сила не уходит, она… словно горит впустую. Его тело как печь, в которую бросают слишком много сырых дров, но поддувало закрыто. Она дымит, чадит, пожирает топливо, но не дает ровного, сильного жара.

Лекари, видя, что огонь слабеет, подливают в него масло в виде своих бодрящих отваров. От этого пламя вспыхивает на миг, сжигает последние дрова, а потом гаснет все сильнее. Тяжесть от еды – это не тяжесть. Это как сажа, которая забила дымоход. Печь не может принять новое топливо, пока не избавится от старого.

Я замолчал, давая ему время переварить услышанное. Пришлось говорить на языке простых, понятных ему образов и, судя по тому, как напряженно он слушал, я попал в цель. Моя аналогия, основанная на точном диагнозе, была единственной, что логично объясняло все симптомы: и слабость, и неэффективность лечения, и проблемы с пищеварением.

Степан Игнатьевич долго молчал, его серые глаза, казалось, смотрели сквозь меня, прокручивая в голове эту новую, немыслимую концепцию. Он встал и прошелся по кабинету, остановившись у карты.

– Значит, ты утверждаешь, что наши лекари, включая Демьяна, который служил еще отцу князя, – идиоты? – спросил он тихо, не оборачиваясь.

– Нет, господин управляющий! – поспешно ответил я. – Они лечат то, что видят – слабость. Они пытаются разжечь угасающий огонь. Я же… я думаю, что сначала нужно не разжигать, а прочистить печь и правильно настроить тягу.

Он снова повернулся ко мне. Его лицо было непроницаемо.

– И как же ты предлагаешь «прочистить печь», повар?

Настал момент для предложения. Я не предлагал лекарство, не предлагал магический ритуал. необходимо оставаться в рамках своей легенды.

– Я мог бы приготовить для княжича особый восстанавливающий бульон. – сказал медленно, словно раздумывая. – Не густой и жирный, нет. Легкий, из молодых кореньев и трав, которые не нагружают желудок, а успокаивают его. Которые не дают мнимую силу, а помогают телу самому найти… равновесие. Сначала нужно успокоить внутренний жар и наладить работу организма. Лишь потом, когда печь будет готова, можно будет понемногу подбрасывать дрова.

Я предложил ему не чудо, как какой-то колдун, а технологию восстановления. Понятный, поэтапный план, который звучал логично и безопасно.

Также, я не пытался отнять хлеб у лекарей, а предлагал лишь подготовить почву для их дальнейшей работы. Это был тонкий, но единственно верный ход.

Степан Игнатьевич вернулся к столу и сел. Он смотрел на свои сложенные в замок пальцы, и я видел, как в его голове идет напряженная работа, как он взвешивает риски и потенциальную выгоду. На одной чаше весов – вековые традиции, опыт лекарей и риск довериться безродному поваренку. На другой – позорное поражение в дуэли, удар по престижу всего рода.

Наконец, он поднял на меня свой взгляд. В его серых глазах больше не было сомнений. Лишь решимость игрока, идущего ва-банк.

– Риск огромен, – произнес он медленно, словно пробуя каждое слово на вкус. – Потенциальный позор, гнев князя, если что-то пойдет не так… Но риск бездействия еще выше. Поражение в дуэли станет пятном на чести всего рода, которое не смыть годами.

Он подался вперед, опираясь локтями на стол, и посмотрел на меня в упор. Его голос понизился до делового шепота.

– Хорошо, повар. Я принимаю твое предложение. Мы сыграем в эту игру, но по моим правилам.

Он поднял один палец.

– Первое. С этой минуты ты переходишь под мое личное ведение. Ты получишь доступ к малой кухне при господских покоях. Тебе предоставят любые продукты и травы, которые ты назовешь, если они есть в этой крепости. Ты получишь лучшую посуду и чистую воду.

Он поднял второй палец, и его взгляд стал жестче.

– Второе. Ты будешь находиться под моей личной охраной. Ты не будешь ни с кем говорить, кроме меня. Ты не покинешь пределы малой кухни без моего прямого приказа. Ты станешь моим секретом.

Он замолчал, и его третий палец, поднявшись, замер в воздухе. Взгляд управляющего стал колючим и абсолютно безжалостным.

– И третье. Если у тебя получится, если княжич Ярослав пойдет на поправку и победит в дуэли, – я лично позабочусь о твоей судьбе. Ты больше никогда не вернешься на кухню к Прохору и забудешь, что такое голод и побои. Но… – он сделал паузу, и от этой паузы у меня по спине пробежал холодок, – если княжичу станет хуже хоть на волосок, если я заподозрю хоть тень злого умысла или простого шарлатанства… я не буду тебя вешать, мальчик. Я отдам тебя лекарям для опытов. Они с большим научным интересом вскроют тебя живьем, чтобы посмотреть, как устроен такой редкий «знаток трав». Ты меня понял?

Я сглотнул вставший в горле ком. Угроза была чудовищной, но я заставил себя смотреть ему прямо в глаза, демонстрируя, что я не сломлен и принимаю условия.

– Я понял, господин управляющий.

– Вот и хорошо.

Степан Игнатьевич удовлетворенно кивнул и, взяв со стола маленький медный колокольчик, коротко звякнул им.

Дверь тут же открылась, и в кабинет беззвучно вошел воин. Это был не обычный стражник в кожаном жилете. Это был ветеран лет сорока, с лицом, испещренным шрамами, и спокойными, но невероятно внимательными глазами. На его поясе висел дорогой меч, а на плечах была накидка с вышитым соколом – знак личной гвардии управляющего. Он был воплощением тихой, смертоносной эффективности.

– Борислав, – сказал управляющий. – Этот мальчик теперь под твоей личной ответственностью. Отведи его на малую кухню при господских покоях. Обеспечь всем, что он попросит и проследи, чтобы он ни с кем не говорил и никуда не уходил. Глаз с него не спускать.

Борислав молча кивнул и повернул свою голову ко мне. В его взгляде не было ни злобы, ни любопытства. Лишь полное, профессиональное понимание приказа. Я был для него не человеком, а объектом, который нужно охранять и, в случае чего, ликвидировать.

Мое «собеседование» было окончено. Я поднялся с табуретки и вышел из канцелярии следом за своим молчаливым провожатым. Двор встретил меня тем же серым светом, но я уже был другим человеком. Я больше не был рабом, а был секретным проектом, рискованной инвестицией, оружием последней надежды.

Мы шли к господским строениям и наш путь пролегал мимо входа в мое бывшее чистилище. У дверей, вытирая руки о грязный фартук, стоял Прохор. Он увидел меня и его лицо по привычке исказилось в гневной гримасе, он уже открыл рот, чтобы рявкнуть очередное оскорбление.

Но тут он увидел Борислава, личного телохранителя управляющего, и его челюсть отвисла. Он смотрел то на меня, то на сурового ветерана, и в его маленьких глазках отражалось полное, абсолютное непонимание. Он видел, как меня, грязного Веверя, его личного раба, под охраной ведут в святая святых, куда ему самому вход был заказан.

Я остановился на долю секунды и посмотрел на него. На своего бывшего тирана, на причину моих страданий и унижений. В моем взгляде больше не было страха, но ненависть никуда не делась. Она не исчезла. Она просто изменилась.

Горячая, бессильная ярость раба, мечтающего вонзить нож в спину мучителя, уступила место холодному, острому, как осколок льда, презрению. Это больше не была эмоция, застилающая разум, – это стало осознанной, долгосрочной целью. Я смотрел на него и давал безмолвную клятву.

Я не просто поднимусь сам. Однажды я вернусь сюда. Сломаю его маленький мир, его власть, его безнаказанность. Сделаю так, что он заплатит за каждый удар, за каждую слезу, за каждую миску помоев, которую заставлял нас есть.

И я вытащу этих мальчишек, моих поварят, из-под его гнета. Это теперь пункт моего плана, а не мечта жертвы.

Прохор отступил на шаг, инстинктивно вжимаясь в дверной косяк, не в силах выдержать мой спокойный, оценивающий взгляд, в котором он, возможно, на животном уровне почувствовал будущий приговор.

Я отвернулся и пошел дальше, за широкой спиной Борислава, в свою новую реальность. В новую, позолоченную клетку, полную невероятных опасностей и безграничных возможностей.

Игра началась по-настоящему.

Глава 14

Я шел за широкой спиной Борислава, и мир вокруг меня менялся с каждым шагом. Мы покинули грязный, шумный гарнизонный двор и вошли в ту часть крепости, которую я раньше видел лишь издалека.

Здесь было тихо и чисто. Вместо утоптанной, перемешанной с навозом земли под ногами были ровные каменные дорожки. Грубые бревенчатые срубы сменились добротными строениями из тесаного камня и темного дерева, с настоящими, застекленными окнами, в которых отражалось серое небо. В воздухе не было смрада. Здесь пахло дымом из печных труб и чистотой.

Люди, что встречались нам на пути, были другими. Не забитые поварята или хмурые стражники, а хорошо одетые слуги, писари, спешащие с бумагами, даже несколько женщин в нарядных платьях. Все они при виде Борислава почтительно склоняли головы. Он был тенью управляющего, и его статус был непререкаем. На меня же они смотрели с нескрываемым, озадаченным любопытством. Я был аномалией в их упорядоченном мире – грязный, оборванный мальчишка, которого под личной охраной вел один из влиятельных людей крепости.

Мы подошли к неприметной двери в задней части одного из господских строений. Борислав достал из-за пояса большой железный ключ, отпер замок и жестом приказал мне войти.

Я шагнул за порог и замер. Это была не кухня. Это была маленькая, узкая комната, похожая на келью, но после казармы она казалась мне дворцовыми покоями.

Первое, что осознал – это тишина и уединение. Здесь не было храпа, кашля и бормотания десятков других людей. Второе – запах. Комната пахла деревом и чистой тканью.

У стены стояла кровать. Не нары, засыпанные колючей, кишащей насекомыми соломой, а настоящая, узкая, но крепкая деревянная кровать. На ней лежал матрас, туго набитый, как я потом понял, овечьей шерстью, и лежало сложенное грубое, но чистое шерстяное одеяло. Я подошел и робко коснулся его пальцами. Ткань не была сальной. Просто чистая ткань. Такое богатство для меня.

В углу стоял небольшой стол и стул, а на столе – глиняный таз для умывания и большой кувшин. Я подошел, заглянул в него и не поверил своим глазам. Он был полон чистой, прозрачной воды. Не мутной дождевой из бочки.

– Это твоя комната. Та дверь, – он кивнул в сторону еще одной двери в комнате, – ведет на малую кухню. Другая, через которую мы вошли, ведет в коридор. Она будет заперта снаружи. Я буду здесь, за дверью.

Он сделал шаг внутрь, и его голос стал жестким, чеканя каждое слово.

– Нужна еда, вода, вынести отходы – говоришь мне и я все организую. Запомни, повар. Попытаешься уйти или заговорить с кем-то еще – я сломаю тебе ноги. Я не зол на тебя, просто выполню приказ.

Он не угрожал, а констатировал факт, еще раз озвучивая правила моей новой жизни. У меня теперь есть комфорт и ресурсы, о которых я не мог и мечтать, но я был узником, возможно, еще более строго охраняемым, чем преступники в подземелье.

– Если сломаешь мне ноги, я работать не смогу, – улыбнулся я, глядя на своего охранника. – Так что лучше бы ломать что-нибудь другое.

– Хорошо, шутник. Работай, – сказал он и, не говоря больше ни слова, вышел, притворив за собой дверь. Снаружи щелкнул засов.

Я остался один. В тишине. В чистоте. В своей личной тюрьме. Подошел к кувшину, плеснул в таз холодной воды и опустил в нее руки. Глядя, как с них сходит многодневная грязь.

Что ж, шеф Волков. Поздравляю. У вас отдельный номер и личный ассистент. Сервис, достойный трех звезд Мишлен.

Вымыв руки и лицо в ледяной, чистой воде, я на мгновение замер перед второй дверью. За ней была моя новая реальность, мой шанс изменить свою жизнь, ну или загреметь на плаху. Сделав глубокий вдох, толкнул её и обомлел.

Я ожидал увидеть уменьшенную копию ада Прохора – такую же грязную, закопченную, заваленную хламом кухню, но то, что предстало моим глазам, было не просто кухней. Для меня, человека, вырванного из мира профессиональной гастрономии и брошенного в первобытный хаос, это был рай. Ну или его подобие.

Первое, что ощутил – запах. Вернее, его отсутствие. Здесь не воняло прогорклым жиром, кислой капустой, потом и гнилью. Воздух чистый, прохладный, с легким, едва уловимым ароматом сухих трав, которые висели пучками под потолком.

Помещение было небольшим, но идеально спланированным. Справа располагался массивный очаг из светлого камня. Рядом с ним была встроена отдельная, невысокая печь для выпечки хлеба и запекания мяса.

Но мой взгляд приковало другое.

Рабочий стол.

Он был сделан не из щербатого, пропитанного жиром дерева, а представлял собой толстую, идеально гладкую плиту из серого камня. Я подошел и, не удержавшись, провел по ней ладонью. Холодная, ровная, без единой трещинки. Поверхность, которую можно вымыть до скрипа, на которой можно работать с тестом.

А потом я увидел на стене, на специальных кованых крюках, в идеальном порядке висели ножи.

Я подошел к ним ближе, как к алтарю. Вот он, главный инструмент, продолжение руки любого повара. Это был не один нож, а целый набор, развешанный в строгом порядке. Их формы были проще, грубее, чем те, к которым я привык, но в них чувствовалась основательность и узкая специализация, немыслимая на кухне Прохора.

Самым большим был тяжелый поварской нож с широким, потемневшим от времени клинком. Я снял его с крюка. В нем не было изящества японских сталей по которым я скучал, но была честная, рабочая мощь.

Я мысленно усмехнулся. Это предок всех тех «шефов», которыми когда-то работал.

Затем поднес его к свету, оценивая лезвие, проверил баланс, положив его на палец. Идеально. Центр тяжести находился именно там, где нужно – у самого основания лезвия. Я осторожно провел подушечкой большого пальца по режущей кромке. Острая. Не до бритвенной заточки, но достаточно, чтобы резать, а не давить.

Внутри меня что-то дрогнуло. Я вспомнил свой любимый нож «Misono» с клинком из шведской стали, который остался там, в сгоревшем дотла парижском аду. Эта боль потери, которую я так долго глушил, на миг вернулась, но тут же уступила место другой, новой эмоции – радости обретения.

Рядом висел другой нож – длинный и более узкий, с плавно изгибающимся лезвием. Таким будет невероятно удобно разделывать крупную рыбу, одним движением снимая филе с хребта. Аналог моего филейного ножа.

И, наконец, несколько меньших ножей с короткими клинками. Они идеальны для чистки кореньев, вырезания глазков и прочей мелкой, кропотливой работы. Примитивные, но функциональные предки овощных ножей.

Здесь, в этой крепости, кто-то понимал, что для разной работы нужен разный инструмент. Это простое осознание было для меня признаком высокой цивилизации.

Мой взгляд скользнул дальше. Под столом стояли стопки чистых деревянных досок – отдельно для мяса, для рыбы, для овощей.

На полках, сияя в свете из окна, красовалась посуда. Тяжелые медные сотейники и кастрюли, начищенные до такого блеска, что в них можно было смотреться, как в зеркало. Я знал, что медь – лучший материал для равномерного распределения тепла, капризный, требующий ухода, но дающий непревзойденный результат. Рядом – аккуратная стопка глиняной посуды без единого скола: миски, горшки для запекания, тарелки.

Я стоял посреди этого кулинарного святилища и дышал. Вдыхал воздух своего родного элемента. В этот момент забыл обо всем: о княжиче Ярославе, о смертельной угрозе от управляющего, о Бориславе за дверью, о своей миссии. Существовала только эта кухня и я.

Затем подошел к столу и положил на него ладони, чувствуя приятный холод камня. Закрыл глаза. Шум крови в ушах превратился в знакомую симфонию звуков, которой мне так не хватало: шипение масла на сковороде, стальное стаккато ножа, глухой стук венчика о стенки миски.

Я дома.

После бесконечно долгого, страшного плена, после унижений, голода и боли, я наконец-то вернулся домой.

Открыл глаза и посмотрел на свои руки, лежащие на камне. Это все еще были худые, слабые руки мальчика Алексея, но сейчас я чувствовал в них иную силу. Силу Алекса Волкова.

В этом месте, в этом раю для повара, я перестал быть Веверем. Перестал быть рабом, узником. Я снова был Шефом, с большой буквы и собирался приготовить лучшее блюдо в своей жизни. Потому что от него зависела не звезда Мишлен, а сама жизнь. Моя и поварят, что остались у Прохора.

Насладившись моментом, заставил себя вернуться к реальности. Эйфория от обладания хорошими инструментами не вылечит княжича. Подойдя к двери, ведущей в мою комнату, и постучал.

– Борислав.

За дверью не послышалось ни шагов, ни ответа, но через мгновение она отворилась. Мой страж стоял на пороге, его лицо, как всегда, было непроницаемой маской.

– Мне нужно составить список продуктов, – сказал я. – Нужны грифель и дощечка.

Борислав молча кивнул, скрылся в коридоре и через минуту вернулся, протягивая мне тонкую, покрытую темным воском дощечку и острую металлическую палочку – грифель.

Я взял их и подошел к каменному столу. Настало время для первого настоящего испытания системы, выстроенной управляющим. Я начал писать, и мои мысли текли быстрее, чем грифель царапал воск.

Первое и главное – основа. Бульон – это душа любого супа, его фундамент. Мне нужен не просто мясной отвар, мне нужен эликсир.

Мозг шеф-повара и подсказки Системы работали в унисон.

Для восстановления сил и «прочистки каналов», как я это себе представлял, нужен коллаген. Чистый, натуральный коллаген, который при долгой варке перейдет в бульон, сделав его насыщенным, питательным и целебным. Я вывел на дощечке первое: «Голяшка молодого теленка. Обязательно с мозговой костью и большим количеством хрящей». Обычный повар попросил бы мякоть, но я знал, что вся сила скрыта именно в том, что обычно выбрасывают.

Далее – ароматический букет. Просто сварить кости – значит получить клейкий, но безвкусный отвар. Ему нужны глубина и сложность.

Я писал, мысленно выстраивая палитру вкусов. «Один корень пастернака. Один корень петрушки». Они дадут легкую пряность и сладость.

«Две моркови сладкие». Их природный сахар карамелизуется при обжарке и придаст бульону золотистый цвет и богатый вкус.

«Одна крупная луковица». Классика, основа основ, ее сернистые соединения не только добавят вкуса, но и, как подсказывала Система, вступят в синергию с коллагеном.

Травы. Они как специи в дорогом парфюме – тонкие, едва уловимые ноты, которые создают общее впечатление. «Несколько веточек свежего тимьяна. Два сухих лавровых листа». Тимьян даст землистый, теплый аромат, а лавровый лист – легкую, благородную горчинку, которая сбалансирует сладость корнеплодов.

Наконец, простейшие, но важнейшие компоненты. «Крупная соль. Десяток горошин черного перца». Не молотый перец, который сделает бульон мутным и грязным, а именно горошины, которые будут медленно отдавать свою остроту в течение долгих часов варки.

Я перечитал список. Для обывателя он выглядел бы странно. Ни картошки, ни капусты, ни куска жирного мяса. Лишь кости, коренья и травы, но для любого настоящего повара этот список был бы азбукой, первой главой в книге под названием «Идеальный Консоме».

– Готово, – сказал я, протягивая дощечку Бориславу.

Он взял ее, пробежал глазами по моему корявому почерку. Его лицо не дрогнуло. Он не задал ни одного вопроса о странном наборе продуктов. Молча кивнул, вышел и запер за мной дверь.

Наступило ожидание. Я не знал, сколько оно продлится. Может, управляющий сочтет мои требования слишком дерзкими? Может, каких-то продуктов просто нет в крепости? Я ходил по кухне из угла в угол, чувствуя, как возвращается знакомое напряжение.

Прошло около часа. В дверь коротко постучали. На пороге стоял Борислав. За его спиной – двое молодых слуг с большой плетеной корзиной. Они не смотрели на меня, их взгляды были устремлены в пол.

– Принимай, – коротко бросил Борислав.

Слуги внесли корзину, поставили ее на каменный пол и тут же, пятясь, ретировались, словно боялись заразиться от меня чумой. Борислав дождался, пока они скроются, и снова закрыл дверь на засов.

Я с замиранием сердца подошел к корзине. То, что увидел, превзошло все мои ожидания. Продукты были не просто хорошими. Они были безупречными.

Вот она, телячья голяшка – мясо нежно-розовое, жир белый, а не желтый, что говорило о молодости животного. Хрящи блестели на свету.

Корнеплоды – один к одному, молодые, крепкие, только что с грядки, покрытые комочками свежей, влажной земли. Пучок тимьяна источал такой сильный, свежий аромат, что у меня на мгновение закружилась голова. Даже соль была другой – крупной, сероватой, морской, а не грязной каменной, которую использовали на кухне Прохора.

Я взял в руки морковку, с хрустом отломил кончик и попробовал. Сладкая, сочная. Это было качество мое уважение. Степан Игнатьевич сдержал свое слово. Система работала и сейчас я должен был доказать, что стою этих вложений.

Я выложил дары из корзины на камень столешницы. Передо мной лежалине просто продукты, а ноты, из которых нужно сложить симфонию. Краски, из которых я должен написать картину здоровья.

Первым делом – ритуал. То, что отделяет повара от простого стряпухи. То, чему меня научил мой первый, настоящий учитель, месье Дюбуа, в той, прошлой жизни. Mise en place. Все на своих местах.

Я попросил у Борислава пару ведер воды. Разогрел их и нормально помылся. Баню сейчас для меня бы никто топить не стал. Свеженький и чистый с новыми силами, в чистой рубахе и портках, принялся за овощи. Промыл каждый корень в холодной воде, счищая малейшие частицы земли, словно хирург, готовящий инструменты к операции.

Разложил их на одной из досок – пастернак, морковь, петрушка, лук. На другую доску водрузил главный ингредиент – телячью голяшку. Ножи, которые уже успел поправить на найденном в углу точильном камне до идеальной остроты, легли рядом в строгом порядке. Готово, можно начинать.

Я взял в руки телячью голяшку. Мясо было упругим, прохладным.

[Анализ Ингредиентов ур. 3]

[Объект: Голяшка теленка (молочного)]

[Качество: Отличное]

[Основные свойства: Белок (высокое содержание), Коллаген (максимальное содержание), Желатин (высокое содержание), Жир (низкое содержание)]

[Скрытые свойства: [Основа Жизни]. При длительной термической обработке (6+ часов) высвобождает соединения, способствующие регенерации и укреплению костной и соединительной ткани.]

Я удовлетворенно кивнул. То, что нужно. Затем мой взгляд упал на луковицу.

[Объект: Лук репчатый]

[Качество: Отличное]

[Основные свойства: Углеводы, Клетчатка, Аллицин, Соединения серы (высокое содержание)]

[Скрытые свойства: [Очищение Крови (очень слабое)]]

И тут же, под описанием лука, вспыхнула новая, сияющая строчка, результат моего улучшенного навыка.

[Обнаружена синергия!]

[Коллаген из [Голяшка теленка] в сочетании с [Соединения серы] из [Лук репчатый] создает новое свойство: [Укрепление Сухожилий (слабое)]. Рекомендуемая пропорция для активации: 1 часть лука на 10 частей костной массы.]

Я усмехнулся. Система не просто давала мне информацию, она учила меня, открывая новые, неизвестные мне ранее взаимодействия. Это была настоящая кулинарная алхимия.

Теперь – к процессу. Я положил мясо и кости в большой медный котел, залил холодной водой и поставил на сильный огонь. Прохор бы просто начал варить с сильным кипением, но я знал то, чего не знал он.

Через несколько минут, как только вода подошла к точке кипения и наверх поднялась первая серая, грязная пена – сгустки свернувшегося белка и прочей «грязи» – я снял котел с огня, отнес его к раковине и безжалостно вылил все содержимое, тщательно промыв каждый кусок мяса и каждую косточку под чистой водой. Это был первый, самый важный этап очищения. Мой будущий бульон должен был быть прозрачным, как слеза, а не мутным, как вода в крепостном рву.

Далее – вкус. Фундамент, на котором будет стоять весь храм моего бульона. Я поставил на самый сильный огонь чугунную сковороду. Дождался, пока она не раскалилась до такого состояния, что воздух над ней начал подрагивать и плыть. Никакого масла. Никакой воды. Лишь чистый, сухой, первобытный жар.

Первыми в сковороду отправил промытые и высушенные кости. Раздалось оглушительное, яростное шипение, и по кухне тут же поплыл густой, тяжелый, умопомрачительный дух жареного мяса и костного мозга. Я не мешал их. Дал жару сделать свое дело, лишь изредка переворачивая их тяжелыми щипцами. На моих глазах белые кости покрывались темно-золотистыми, почти бронзовыми пятнами.

Затем настала очередь овощей. Я разрубил крупные, сладкие моркови и пастернак пополам, обнажая их сочную сердцевину, и бросил их на сковороду срезом вниз. Шипение стало тише, но аромат усложнился. К мясному духу добавился сладковатый, почти кондитерский запах карамелизующихся сахаров. Следом полетела разрезанная пополам луковица, которая тут же добавила в эту симфонию свою острую, пикантную ноту.

Это была реакция Майяра во всей ее красе. Священный процесс, алхимия, превращающая простые, скучные продукты в концентрат вкуса, в то, что французы называют «сук». Я чувствовал, как кухня наполняется не просто запахами. Она наполнялась предвкушением.

[Активировано свойство: «Глубина Вкуса»!]

[Раскрыто скрытое свойство моркови: [Успокоение Желудка]!]

Я дождался того идеального момента, когда овощи и кости покроются уверенной, темно-золотистой, почти шоколадной корочкой, но еще не начнут подгорать.

Только тогда, сняв их с огня, приступил к финальному этапу, готовый соединить все элементы в единое, гармоничное целое.

Взял идеальный, начищенный до блеска медный котел. На дно аккуратно, словно выкладывая мозаику, уложил обжаренные кости и овощи. Добавил пучок тимьяна, лавровые листья и десяток горошин черного перца. Затем залил все это чистой, холодной, почти ледяной водой, так, чтобы она лишь покрывала ингредиенты. Холодная вода была залогом того, что вкус будет не вывариваться, а медленно, деликатно экстрагироваться, переходить в воду, насыщая ее.

Я поставил котел на самый слабый огонь. Теперь начиналась самая ответственная часть – наблюдение.

Я сел на невысокую табуретку рядом с очагом, вооружившись большим черпаком и не сводил глаз с поверхности воды. Вот она медленно нагревается… вот от костей начинают подниматься тончайшие ниточки пузырьков… Я ждал. Нельзя допустить бурного кипения, которое превратит мой эликсир в мутную похлебку. Бульон не должен кипеть. Он должен «улыбаться» – так говорил месье Дюбуа. Едва заметное, ленивое подрагивание поверхности.

Вот он, этот момент. На поверхности начали собираться последние, мелкие островки серой пены. Я осторожно снял их черпаком, не потревожив жидкость.

И посмотрел в котел прямо в чистое, прозрачное золото. Жидкий янтарь, в котором медленно кружились ароматы и скрытые силы. Работа началась. Впереди были долгие шесть часов медитации, шесть часов тихого созерцания. От этого бульона теперь зависело все. Моя жизнь, моя свобода и судьба наследника этого края.

* * *

Ребятушки, если вам нравится книга, не пожалейте лайк и коммент для книги😊мне будет очень приятно🤗 а еще благодаря вашей активности книга поднимается в рейтинге. Спасибо.

Глава 15

Часы тянулись медленно. Ночь перевалила за середину. Маленькая кухня, освещенная лишь слабым светом тлеющих углей в очаге, превратилась в тихое, почти священное пространство. Я сидел на табуретке, придвинув ее к самому огню, и нес свой дозор. Медитировал, можно сказать.

Мое тело давно онемело от неподвижности, спину ломило, а глаза слипались от усталости. Я не спал, но и не бодрствовал, находясь в странном, пограничном состоянии, в котором все чувства обостряются до предела. Мой слух был настроен не на шорохи за дверью, а на единственно важный звук в этой вселенной – на тихое, мерное, ленивое дыхание моего бульона. Он не кипел. Он «улыбался», как говорил месье Дюбуа. Бульк… долгая пауза… бульк…