Текст книги "Шеф с системой в новом мире (СИ)"

Автор книги: Afael

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

– Хорошо, Игнат. Иди отдыхай, – сказал он наконец и отпустил десятника.

Игнат кивнул и пошел своей дорогой, а управляющий остался стоять посреди двора. Его походка, обычно быстрая и целеустремленная, стала медленной. Он о чем-то напряженно думал.

Я прямо видел, как его мозг аналитика, привыкший искать закономерности, сопоставляет факты. Случай необъяснимой бодрости стражи, связанный с едой. С кухней.

Его острый, анализирующий взгляд медленно обвел двор. Он скользнул по стражникам у ворот, по служанкам, несущим белье, по мне… и пошел дальше. На секунду я выдохнул с облегчением, но тут же снова напрягся. Его взгляд вернулся. Медленно, неотвратимо, он снова прошелся по двору и остановился прямо на мне.

Я продолжал работать, делая вид, что полностью поглощен своим занятием. Его взгляд не был гневным, как у Прохора, не был пустым, как у стражи. Он был как луч света, который проникает в самые темные углы.

Наши взгляды встретились на одну секунду. Я увидел в его глазах интерес и явное подозрение. Он заглотил наживку.

Степан Игнатьевич ничего не сказал. Просто коротко кивнул сам себе, словно подтверждая какую-то догадку, и, развернувшись, зашагал прочь. Мой рискованный план сработал. Осталось подтвердить его догадки и можно подсекать.

Глава 12

Утро следующего дня было другим. Внешне ничего не изменилось – та же серая, промозглая предрассветная дымка, тот же спертый воздух в казарме, тот же рев Прохора, начавшийся с первыми лучами солнца.

Изменилось мое внутреннее состояние. Теперь к нему добавилось новое, куда более тонкое и изматывающее чувство – напряжение игрока, сделавшего рискованную ставку. Чувство неизвестности изматывало, но отступать нельзя. А еще у меня появилось чувство, что я нахожусь под пристальным наблюдением.

Это было не явное наблюдение. Никто не ходил за мной по пятам, не смотрел в упор. Сеть Степана Игнатьевича работала гораздо изящнее. Я замечал это в мелочах.

К примеру, один из стражников, которого я никогда раньше не видел, теперь постоянно оказывался у входа на кухню и лениво, но внимательно провожал взглядом каждого, кто входил и выходил.

Еще старая кухарка Аграфена, которая за все время не сказала мне и слова, вдруг «случайно» спросила, из какой я деревни. Даже молчание Прохора было частью этого наблюдения. Он перестал искать повод для придирок, заняв выжидательную позицию, словно хотел посмотреть, какую еще беду или, наоборот, пользу принесет его странный, непредсказуемый поваренок.

Весь день я был образцовым рабом. Таскал воду, скоблил овощи, мыл котлы. Каждое мое движение было выверено, чтобы не привлекать лишнего внимания, но разум лихорадочно работал, анализируя ситуацию.

Вечером, уединившись в своем тайнике за поленницей, подвел итоги. План сработал. Повышенное внимание управляющего не оставляло никаких сомнений. Он сопоставил два факта: странную бодрость одной и той же смены стражи и мое присутствие на кухне. Заподозрил, что между этими событиями есть связь.

Да только одного подозрения было мало.

Я поставил себя на его место. Что такое «бодрость» с точки зрения управляющего? Вещь субъективная, почти эфемерная. Десятник Игнат мог преувеличить. Стражники могли просто хорошо выспаться накануне. Может, в тот вечер Прохор и впрямь сварил удачную кашу.

Слишком много «может». Степан Игнатьевич – человек фактов, цифр и отчетов. Чтобы он перешел от наблюдения к действию, ему нужны были неопровержимые доказательства. Ему нужен второй прецедент, так что надо поднять ставки.

Мне нужно было продемонстрировать не просто общее улучшение состояния, как «повышение выносливости», а повлиять на конкретный, проверяемый навык, результаты которого можно зафиксировать на бумаге.

«Что если какой-нибудь отряд на тренировке покажет лучшие результаты, чем он показывал всегда? К примеру, они вдруг начнут стрелять из лука метче, чем раньше, – подумал я, и от этой мысли у меня по спине пробежал холодок, – это уже не списать на „хорошее настроение“. Это – аномалия и она послужит доказательством».

Для демонстрации мне нужна идеальная сцена и идеальные актеры. Искать их вслепую слишком долго. Мне нужна точная информация, а значит нужен мой верный товарищ.

Той же ночью я встретился с Матвеем в нашем условленном месте за поленницей. За последние дни он окончательно оправился. Его кашель прошел, на щеках появился здоровый цвет, а в глазах вместо страха теперь горел живой огонек. Он был моим единственным доверенным лицом в этой крепости, моими ушами и глазами.

– Мне снова нужна твоя помощь, Матвей, – сказал я тихо, убедившись, что нас никто не слышит. – Но на этот раз задача сложнее.

– Я сделаю все, что скажешь, Алексей, – без колебаний ответил он. Его готовность служить была почти фанатичной.

– Мне нужно, чтобы ты слушал, – продолжил я, глядя ему прямо в глаза. – Слушал все. Жалобы стражников, их насмешки друг над другом, ругань десятников. Мне нужен отряд лучников, который все в этой крепости считают отстающим. Такие, чтобы их неудачи были хорошо известны и их командира постоянно ругал кто-то из начальства. Понимаешь? Мне нужны неудачники.

Матвей на мгновение задумался, а затем его лицо прояснилось.

– Кажется, я знаю, о ком ты, – прошептал он. – Я поспрашиваю и все выясню.

Рассчитываю на тебя, дружище, – кивнул я и паренек просиял от радости.

Два дня я ждал, продолжая свою рутинную работу и тайные кулинарные изыскания. Намеренно не торопил Матвея, понимая, что спешка в таком деле может привести к провалу. Наконец, на третий день, когда я чистил овощи в углу кухни, он подошел ко мне под предлогом того, что нужно вынести очистки.

– Отряд лучников десятника Гаврила, – прошептал он так тихо, что его слова были едва слышны за шумом кухни.

Я замер, продолжая скоблить брюкву.

– Отряд набрали совсем недавно, – продолжал Матвей, – Там очень много новичков. Другие стражники над ними смеются, говорят, что они главные умельцы по расстрелу воздуха. Дважды в неделю у них учебные стрельбы, и они всегда показывают худшие результаты.

Он сделал паузу и добавил самое главное:

– Гаврил из-за этого злой ходит. Говорят, Степан Игнатьевич его после каждых таких стрельб к себе вызывает и за плохие показатели выговаривает.

Я мысленно улыбнулся. Идеально. Просто идеально. Вот он мой «проблемный актив», который находится на личном контроле у управляющего. Их внезапный, чудесный успех станет той самой аномалией, которую невозможно будет проигнорировать.

– Молодец, Матвей, – так же тихо сказал я. – Отличная работа. Теперь забудь об этом разговоре.

Он быстро кивнул и, подхватив ведро с очистками, скрылся, а я остался со своей брюквой, но в голове у меня уже рождался новый, дерзкий рецепт. Рецепт не для выживания и не для лечения. Рецепт для демонстрации силы.

Задача, которую я поставил перед собой, была на порядок сложнее, чем простое повышение выносливости. Одно дело – накачать уставшие мышцы энергией. Совсем другое – воздействовать на такие тонкие вещи, как работа нервной системы и органов чувств. В своем тайнике, в тишине и полумраке, я провел мысленный разбор проблемы, как когда-то разбирал на составляющие классические соусы.

«Что мешает уставшему человеку попасть в цель из лука? – размышлял я, глядя на тлеющие угли. – Первое и главное – тремор. Мелкая дрожь в руках от мышечного истощения и нервного напряжения. Второе – потеря концентрации. Разум плывет, сложно сфокусироваться на цели. Третье – „замыленный“ взгляд. Глаза тоже устают, теряют остроту».

Мне нужен рецепт, который бы нанес удар по всем трем направлениям. Это будет мое первое настоящее функциональное блюдо, почти алхимическое зелье, замаскированное под похлебку.

Я начал ревизию своих запасов. Для основы нужен был белок и правильные жиры, чтобы стабилизировать нервную систему. Я вспомнил о куске вяленой соленой щуки, который спер на кухне припрятал пару дней назад. Его плохо хранили, и он начал усыхать и становиться жестким. Для господского стола он был уже непригоден, но для моих целей подходил идеально. [Анализ] показывал высокое содержание Омега-3 жирных кислот, которые были мне нужны.

Для зрения ответ был очевиден – дикая морковь, несколько сморщенных, но все еще крепких корнеплодов, которые я принес из леса. Мой дар услужливо подсвечивал в них высокое содержание [бета-каротина].

Для концентрации и калорийности идеально подходили лесные орехи, которые я растолок в пасту.

Не хватало только главного – компонента против тремора. Я перебрал в памяти все травы, что нашел во время вылазки и вспомнил невзрачное растение с мелкими синими цветочками, которое сорвал интуитивно. Система тогда пометила его как «Тихоцвет».

[Объект: Тихоцвет луговой]

[Свойства: Содержит алкалоиды успокаивающего действия.]

[Скрытые свойства: При употреблении в малой дозе обладает эффектом [Снятие нервного напряжения (слабое)]. Снижает непроизвольные мышечные сокращения.]

[Предупреждение: В большой дозе вызывает сонливость и замедление реакции.]

Вот он ключевой ингредиент. Я отмерил буквально щепотку сушеных листьев – ровно столько, чтобы стабилизировать руки, но не вызвать сонливости. Ночью я снова выбрался в свое убежище, чтобы приготовить новое блюдо.

Процесс приготовления этой похлебки был моим личным священным ритуалом, который я проводил вдали от чужих глаз, в своем убежище за поленницей. Здесь, при свете крошечного, тщательно скрытого костерка, каждый шаг имел вес.

Все началось с куска сушеной рыбы, твердого, как кора дерева. Я не мог позволить себе роскошь просто залить ее водой, так что положил рыбу на большой плоский камень и другим, поменьше, принялся терпеливо, но настойчиво отбивать ее. Удары размягчали волокна, возвращая им намек на жизнь. Затем, используя острый осколок кремня, я аккуратно отделил драгоценную мякоть от позвоночника и ребер.

Кости и голову – то, что любой другой счел бы мусором, – бросил в свой закопченный котелок и залил припасенной водой. Огонь под ним едва теплился, я поддерживал лишь слабый жар тлеющих углей, чтобы бульон не кипел, а медленно и лениво томился. Час за часом он вбирал в себя всю душу рыбы, превращаясь из простой воды в некрепкий, но удивительно душистый, золотистый навар.

Оставшуюся мякоть рыбы положил на тот же плоский камень и своим импровизированным ножом начал методично рубить ее. Это была не быстрая шинковка, а долгая, кропотливая работа. Нарезать жесткую рыбу подручными средствами то еще приключение. Я измельчал плоть до тех пор, пока она не превратилась в однородную, нежную массу.

Грязную морковку сначала очистил, соскоблив с нее землю, а затем, тем же камнем, начал растирать ее в сочную, ярко-оранжевую кашицу. В отдельной ямке на камне я растер несколько лесных орехов, превратив их в густую, маслянистую пасту, полную энергии. К ней добавил щепотку порошка «Тихоцвета» из своего заветного мешочка.

Наконец, все компоненты были готовы. Я выловил из бульона кости. В горячую жидкость, постоянно помешивая, ввел сначала морковно-ореховую смесь, которая тут же окрасила бульон в теплый, солнечный цвет. Затем, в самом конце, добавил рыбную мякоть, продолжая мешать. Я не давал похлебке закипеть, держа котелок на самом краю угольков, позволяя всем вкусам и целебным свойствам медленно, деликатно объединиться. В воздухе стоял густой, успокаивающий аромат. Это была не просто еда. Это было зелье, сваренное в тишине и тайне, акт творения посреди враждебного мира.

Я удовлетворенно кивнул. Это было именно то, что нужно. Не дожидаясь, пока она остынет, я зачерпнул первую ложку. Вкус был сложным и приятным: сладость моркови, густая маслянистость орехов и глубокий, соленый вкус рыбы, а на фоне – тонкий, успокаивающий аромат «Тихоцвета».

Я съел все до последней капли, чувствуя, как по телу разливается не только сытость, но и странная, непривычная ясность. Дрожь в руках, моя вечная спутница от голода и слабости, стала заметно меньше. Мир вокруг, казалось, обрел чуть больше четкости, а хаос мыслей в голове немного улегся.

И Система тут же отреагировала на это.

[Вы успешно применили блюдо [Похлебка «Острый Глаз»] к себе!]

[Эффекты [Острота Зрения], [Концентрация] и [Стабилизация мелкой моторики] активированы.]

[Вы получили 20 ед. опыта.]

«Стабилизация мелкой моторики». Это было именно то, что нужно. Прямой ответ на проблему дрожащих рук. Я был готов. Оставалось получить «лицензию» на производство.

На следующий день, за несколько часов до учебных стрельб, я подкараулил момент, когда Прохор был в относительно благодушном настроении после сытного обеда. Я подошел к нему с куском высохшей щуки в руках.

– Шеф, – начал я с уже отработанным смирением. – Вот эта рыба… соленая… совсем усохла. Жесткая, как доска. Ни в уху, ни в пирог не годится. Выбросить жалко, добро все-таки.

Прохор лениво ткнул в рыбу пальцем, поморщился.

– И чего ты мне ее тычешь? Сказал выкинуть – значит, выкинь.

– Так я вот что подумал, – продолжил я, играя роль рачительного идиота. – Сегодня у нас отряд десятника Гаврила завтракает после ночного дежурства. Может, сварить им из этой рыбы похлебку? Вымочить ее, поварить подольше, моркови туда покрошить для густоты… Они все равно никуда не попадают, им что баланда, что похлебка – без разницы, а так и продукт не пропадет, и люди горячего поедят.

Я затаил дыхание. Я попал сразу в несколько целей. Апеллировал к его жадности, упомянул утилизацию «испорченного» продукта и одновременно унизил «отстающий» отряд, что всегда доставляло Прохору удовольствие.

Он на мгновение задумался, почесывая свой огромный живот. Логика в моих словах была железной и абсолютно соответствовала его мировоззрению. Пустить отбросы на корм для неудачников – что может быть практичнее?

– Ладно, – наконец, рыкнул он. – Валяй. Только чтоб хороших продуктов на эту рыбу не переводил! Если дрянь получится, только расход лишний. Сваришь на малом очаге и сам им раздашь. Нечего мою кухню своей вонью рыбной портить.

– Слушаюсь, шеф, – поклонился я, скрывая улыбку.

Разрешение было получено. Сцена для моего второго, решающего чуда была готова.

Я бросился варить похлёбку, чтобы успеть до прихода отряда. Насколько знал, они завтракают, а потом сразу на стрельбы. Нужно поторопиться.

Вскоре они пожаловали. Я взял черпак и сам наполнил миски лучников густым, оранжевым, ароматным варевом. Стражники, хмурые и невыспавшиеся, принимали еду безразличием. Они были слишком уставшими, чтобы обращать внимание на то, что их похлебка сегодня отличается. Один из них, молодой парень с веснушчатым лицом, с сомнением посмотрел в свою миску.

– Что, Веверь, сегодня нас рыбой травить решили? – пробурчал он.

Я ничего не ответил, лишь молча протянул ему ломоть хлеба. Он пожал плечами и отошел к своим. Я проводил их взглядом, чувствуя, как внутри все сжимается от напряжения. Теперь все зависело от того, как сработает мое варево.

Позже я под благовидным предлогом получил разрешение находиться на стрельбище.

Стрельбище представляло собой большое, вытоптанное поле с несколькими соломенными мишенями на дальнем конце. Воздух был наполнен ленивыми разговорами, звоном тетивы и глухими ударами стрел, втыкающихся в щиты. Я методично собирал мусор, но все мое внимание было приковано к сцене. Вскоре, как и надеялся, на краю поля появился управляющий, Степан Игнатьевич. Он не вмешивался, а просто встал, прислонившись к столбу навеса, и скрестив руки на груди, начал молча наблюдать. Его присутствие немедленно добавило в атмосферу нотку официальности и напряжения.

Первыми стреляли два отряда из дневной стражи. Их результаты были предсказуемы. Они были компетентны, но не более. Большинство стрел попадали в щит, некоторые – в крайние круги мишени. Лишь изредка кому-то удавалось вогнать стрелу в черный центр. Это был обычный, средний уровень для гарнизона, который больше полагался на копья и мечи, чем на луки. Начальник стрельбища, старый, усатый вояка, лениво выкрикивал результаты и делал пометки в своей таблице.

Наконец, на рубеж вышел отряд Гаврила.

По толпе стражников, наблюдавших за учениями, пронесся смешок. Я видел, как они обмениваются ухмылками. Начальник стрельбища тяжело вздохнул, всем своим видом показывая, что готовится к очередному разочарованию. Сам Гаврил стоял с каменным, мрачным лицом, ожидая неизбежного позора.

– Отряд Гаврила, по пяти стрел… Пли! – скомандовал он.

Десять лучников одновременно натянули тетивы. На мгновение воцарилась тишина, а затем воздух прорезал дружный, свистящий звук.

И произошло невероятное.

Вместо привычной картины, когда половина стрел уходит «в молоко», а остальные хаотично усеивают края щита, в мишенях глухо, почти одновременно, задрожали древки. Десятки стрел попали в мишени и почти все они сгрудились в центре, в черных и красных кругах. Несколько стрел даже попали в самое «яблочко».

На стрельбище повисла ошеломленная тишина. Смешки стихли. Начальник стрельбища выронил свою дощечку. Он медленно подошел к ближайшей мишени, недоверчиво потрогал торчащие из нее стрелы, а затем уставился на лучников, как на призраков.

– Это… как? – прохрипел он.

Лучники и сами были в шоке. Они смотрели на свои луки, на свои руки, переглядывались.

– Рука… не дрожит, – удивленно пробормотал веснушчатый парень, который жаловался на рыбу. – Совсем.

– И мишень как на ладони, четкая, – подхватил его сосед. – Не плывет ничего…

– Вторая серия! Пли! – взревел начальник стрельбища, решив, что это была коллективная галлюцинация.

Результат был еще более ошеломляющим. Стрелы легли еще кучнее. Это уже не было случайностью. Худший, самый уставший отряд крепости внезапно показывал меткость, достойную элитных стрелков.

Степан Игнатьевич все это время стоял неподвижно, его лицо было абсолютно непроницаемым, но я, наблюдая за ним, видел, как напряженно работают его мысли. Он видел шок начальника стрельбища, слышал возбужденный шепот, который уже пошел среди лучников:

– … говорю тебе, это все похлебка рыбная! Я как съел, так в глазах прояснилось!

– И правда, сытная была, и не тяжелая…

Управляющий слышал все и складывал два и два. Необъяснимая бодрость ночного дозора после странной каши и феноменальная меткость этих же уставших людей после странной похлебки. Два разных эффекта. Два разных блюда. Вот только источник один.

Степан Игнатьевич, игнорируя начальника полигона, посмотрел прямо на меня. На грязного поваренка, который в пятидесяти метрах от него методично собирал сломанные древки в охапку. Я почувствовал этот взгляд, как физический удар. Захотелось съежиться, спрятаться, исчезнуть, но я заставил себя продолжать свою работу, делая вид, что ничего не замечаю.

В его взгляде больше не было ни капли сомнения или подозрения. Только твердая уверенность исследователя, чья самая смелая гипотеза только что получила неопровержимое подтверждение.

Он ничего не сказал, не подошел. Степан просто, стоя на своем месте, едва заметно, одним движением подбородка, кивнул в сторону своей канцелярии. Это был безмолвный, не терпящий возражений приказ явиться.

Затем он развернулся и спокойным, размеренным шагом пошел прочь, оставляя за спиной удивленную толпу и меня.

Я стоял с охапкой сломанных древков, провожая взглядом удаляющуюся спину управляющего. Перед моими глазами, словно запоздалый фейерверк, взорвался целый каскад системных уведомлений.

Они вспыхивали одно за другим так быстро, что я едва успевал их прочесть.

[Вы успешно применили эффекты блюда [Похлебка «Острый Глаз»] к цели «Лучник отряда Гаврила»!]

[Вы получили 25 ед. опыта!]

[Вы успешно применили эффекты блюда [Похлебка «Острый Глаз»] к цели «Лучник отряда Гаврила»!]

[Вы получили 25 ед. опыта!]

[Вы успешно применили эффекты блюда [Похлебка «Острый Глаз»] к цели «Лучник отряда Гаврила»!]

[Вы получили 25 ед. опыта!]

[…]

[…]

Сообщения шли непрерывным потоком, десять раз подряд, по одному на каждого члена отряда. Мой разум на лету подсчитал итог: двести пятьдесят единиц опыта. За одно блюдо. За один-единственный, идеально рассчитанный ход.

И тут же появилось главное, долгожданное уведомление, сияющее особенно ярко:

[Суммарный опыт превысил порог уровня!]

[Ваш уровень Дарования повышен!]

[Текущий уровень: 4]

[Ваш часто используемый навык [Создание Рецепта] был автоматически улучшен до уровня 2!]

[Новая возможность: [Предварительный расчет]. Теперь при создании рецепта вы можете заранее видеть примерную силу и длительность эффектов до начала готовки, что позволяет точнее подбирать дозировку ингредиентов.]

[Вы получили 1 очко улучшения.]

[Всего доступно очков для распределения: 1]

Я тяжело выдохнул, чувствуя, как по телу прокатывается волна тепла – не от еды, а от осознания новой силы. Третий уровень я взял, помогая десятерым поварятам. Теперь я поднял четвертый, повлияв на десятерых стражников. Моя гипотеза о том, что массовое воздействие – ключ к быстрой прокачке, подтвердилась с ошеломительной точностью.

Предварительный расчет! Это меняло все. Больше никакой интуиции и готовки вслепую. Теперь я мог работать как настоящий фармацевт, как инженер, точно рассчитывая дозу и предсказывая результат.

Я посмотрел в сторону канцелярии управляющего. Коленки все еще немного дрожали, но это был уже не страх жертвы, идущей на заклание. Это был азарт игрока, который идет ва-банк, зная, что у него на руках все козыри.

Глава 13

Я уронил охапку сломанных древков на землю. Глухой стук прозвучал в наступившей тишине как удар судейского молотка. Приговор вынесен, и теперь мне предстояло узнать, каков он.

Медлить не стал. как говорится перед смертью не надышишься. Любое промедление будет расценено как неповиновение или трусость. Расправив плечи, насколько позволяла изможденная спина, я ровным, размеренным шагом пошел через двор к невысокому каменному зданию с черепичной крышей. В канцелярию.

Это мой путь на эшафот или к трону. Третьего не дано.

Каждый шаг отдавался гулким эхом в моей голове. Внутри бушевал шторм, смесь страха и пьянящего азарта. Страх шептал, что я – самозванец, жалкий поваренок, заигравшийся в опасные игры, и сейчас меня разоблачат и уничтожат. Азарт, подстегиваемый недавним повышением уровня и ясностью ума от съеденных корней, отвечал ему, что я – единственный, кто держит в руках все козыри, и это мой шанс сорвать банк.

Мозг лихорадочно работал, прорабатывая детали плана. Мне нужна непробиваемая легенда. С Прохором сработал примитивный рассказ, но Степан Игнатьевич – не Прохор. Он знает, что я сын Александра Веверина, и что наш род в опале. Любая ложь о моем происхождении будет немедленно раскрыта. Значит, нужно говорить правду, но преукрашенную местами.

Источник моих знаний должен быть вплетен в мою настоящую, трагическую историю. Я вспомнил обрывки чужих воспоминаний, которые стали моими. Тепло материнских рук, пахнущих ромашкой. Печальная, но любящая улыбка… Вот она зацепка.

Легенда родилась мгновенно и основана она будет на моей матери. До того, как моя и родителей жизнь рухнула, она занималась лечением нашей семьи и слуг.

У нас не было денег на настоящих лекарей. Мама Алексея использовала старые знания, что передавались в роду Вевериных из поколения в поколение. Я был ребенком, и все время был рядом. Помогал ей собирать травы, сушить их, растирать в ступке, запоминал, что она говорила.

При этом важно подчеркнуть, что я присутствовал не как ученик, а как сын, который невольно впитывает то, что видит каждый день. Это были единственные полезные знания, что остались у меня после того, как я потерял все. Это будет правдоподобная история, которую невозможно проверить

Я подошел к дверям канцелярии. Здесь кончался мир грязи, пота и страха и начинался мир порядка и власти. Сама дверь была сделана из гладко оструганного дуба, с тяжелой, железной ручкой. Вдохнул, приводя нервы в порядок и решительно постучал.

Дверь почти сразу же бесшумно отворилась. На пороге стоял молодой человек, ненамного старше меня, одетый в чистую, добротную рубаху. Его лицо было худым и бледным от постоянного сидения в помещении, а на пальцах темнели чернильные пятна. Парень явно служил писарем.

Его безразличные глаза просто окинули меня с ног до головы, словно оценивая грязный предмет, который принесли с улицы, и он молча посторонился, пропуская меня внутрь.

Воздух здесь был другим. Он пах не прогорклым жиром и дымом, а сухой пылью, старой бумагой и чем-то терпким, мне незнакомым. Стояла оглушительная тишина, нарушаемая лишь скрипом пера из соседней комнаты. Он провел меня в небольшую приемную, где не было ничего, кроме грубой деревянной лавки у стены.

– Жди здесь, – бросил писарь и скрылся за другой дверью, плотно притворив ее за собой.

Во время ожидания напряжение достигло своего пика. Минуты тянулись, как часы. Я сидел абсолютно неподвижно, сложив руки на коленях, и смотрел в одну точку на стене, чтобы не отвлекаться от репетиции легенды.

Снова и снова прокручивал ее в голове, вживаясь в роль. Готовил ответы на каверзные вопросы, которые мог задать управляющий. В этом безмолвии и чистоте, так не похожей на мой привычный мир, я чувствовал себя еще более уязвимым, чем под занесенной для удара рукой Прохора. Там была понятная угроза, а здесь неизвестность, которая была еще хуже.

Дверь отворилась так бесшумно, что я вздрогнул, упустив момент, когда писарь выглянул из-за нее. Его лицо было таким же бесстрастным, как и раньше.

– Управляющий ждет тебя, – сказал он и снова посторонился.

Я заставил себя подняться. Ноги, казалось, налились свинцом. Сделав глубокий вдох, шагнул за порог, в кабинет Степана Игнатьевича.

Первое, что меня поразило в кабинете – это обилие света и порядок. После вечного полумрака кухни и грязной тесноты казармы, эта комната казалась почти нереальной.

Большое, застекленное окно – немыслимая роскошь по местным меркам – заливало помещение ровным светом. Вместо утоптанной земли под ногами лежали ровные каменные плиты. Воздух был прохладным и пах так, как пах мой кабинет из прошлой жизни, – бумагой, чернилами. Дополнял все едва уловимый запах свечи, что горела на столе в дорогом медном подсвечнике.

Вдоль стен стояли высокие деревянные стеллажи, забитые туго скрученными свитками и толстыми фолиантами в кожаных переплетах. На одном из столов были аккуратно разложены карты местности, прижатые по углам гладкими речными камнями. На другом, рабочем, столе царил идеальный порядок: стопки бумаг, каждая скреплена лентой, несколько заточенных перьев в глиняном стаканчике, чернильница и счеты.

Сразу было видно, что это мозг крепости, и я чувствовал себя чужеродным микробом, попавшим в отлаженный механизм.

Сам Степан Игнатьевич стоял у окна, спиной ко мне, и смотрел на двор. Он не обернулся сразу, давая мне время осмотреться и еще глубже прочувствовать свою ничтожность.

Мужчина был одет просто, но в одежду из качественного, темно-синего сукна, которая сидела на нем идеально. Никаких украшений, никакого оружия. Его власть была не в этом.

– Подойди, мальчик, – сказал он, не оборачиваясь. Его голос прозвучал спокойно, ровно, лишенный каких-либо эмоций. Это был голос человека, который привык, что ему подчиняются без малейших возражений.

Я сделал несколько шагов и остановился посреди комнаты, чувствуя себя неуместно грязным и оборванным в этой чистоте.

Наконец, он медленно повернулся. Его лицо худое, аскетичное, с высоким лбом было спокойно. Проницательные, серые, как зимнее небо, глаза осмотрели меня с головы до ног.

Степан Игнатьевич смотрел не на мои лохмотья. Он смотрел прямо в душу, и у меня возникло неприятное ощущение, что он видит меня насквозь – все мои страхи, мои планы, мою ложь.

– Присядь, – он указал подбородком на простую табуретку напротив своего стола.

Я сел, стараясь, чтобы мои движения не выглядели суетливыми. Он тоже сел в свое кресло, но не стал отгораживаться столом. Только отодвинул его немного в сторону, убирая барьер между нами, и сложил тонкие, длинные пальцы в замок.

Интеллектуальная дуэль началась.

– Я хочу, чтобы ты рассказал мне о себе, – начал он все тем же ровным голосом. – Не то, что записано в крепостных книгах. Это я уже читал. Я хочу услышать, откуда у тебя, последнего отпрыска рода Вевериных, сосланного на кухню такие… таланты.

Я мысленно поблагодарил себя за подготовку. Он с самого начала показал, что знает мою историю, и моя новая легенда идеально ложилась на его вопрос.

– Вы правы, господин управляющий, я – Алексей Веверин, – начал я, глядя не ему в глаза, а чуть в сторону, как и подобает человеку, говорящему о тяжелом прошлом. – До того, как наш род пал, моя матушка занималась нашим здоровьем. У нас не было средств на лекарей, и она пользовалась знаниями, что хранились в нашей семье. Она умела разбираться в травах и кореньях.

Я сделал паузу, позволяя ему осознать информацию.

– Я был тогда совсем мальчишкой и не был ее учеником. Просто был сыном, который всегда крутился рядом. Помогал ей собирать цветы ромашки для успокаивающих отваров, искал подорожник для ран. Слушал, как она рассказывала, какая трава успокаивает дрожь в руках, какой корень проясняет зрение, какое сочетание продуктов дает силу… Эти знания единственное, что у меня сохранилось, когда я остался один… и единственное, что могло хоть как-то помочь выжить.

Я замолчал. Легенда не противоречила фактам, а лишь добавляла к ним одну деталь, окрашенную трагедией, что делало ее еще более убедительной.

Степан Игнатьевич долго молчал, его пальцы неподвижно лежали на столе. Мужчина просто смотрел на меня, и в его глазах не было ни сочувствия, ни недоверия. Он беспристрастно анализировал.

– Интересная история, – сказал он наконец. – Она могла бы даже объяснить некоторые… аномалии, что происходят в крепости в последнее время.

Он чуть подался вперед, и его голос стал тише, доверительнее.

– Видишь ли, мальчик, моя работа – следить за порядком, а порядок – это предсказуемость. Когда происходит что-то непредсказуемое, я должен найти причину и разобраться с ней. Пару дней назад смена Игната, самая уставшая в гарнизоне, после твоей каши отработала ночь так, словно только что после отдыха. Сегодня отряд Гаврила, худшие лучники в крепости, после твоей похлебки показали меткость, какой я не видел и у ветеранов. Оба раза – необычная еда. Оба раза – ее готовил ты. Ты ведь не станешь утверждать, что это простое совпадение?

Он не обвинял, а раскладывал передо мной факты, как на шахматной доске, и предлагал сделать ход.

– Я не знаю, совпадение ли это, господин управляющий, – ответил я так же спокойно, как и он. Моя легенда давала мне опору. – Я не колдун. Просто повар. Когда вижу уставших людей, вспоминаю, как моя матушка говорила, что человеку для долгой работы нужна сытная каша из правильных кореньев, чтобы силы не кончались. Я сварил им такую кашу. Когда вижу людей, у которых дрожат руки и мутнеет взгляд, вспоминаю, как она варила похлебку из озерной рыбы и особых трав, говоря, что это делает руку твердой, а глаз – острым. Я сварил им такую похлебку. Просто, чтобы помочь, понимаете?