Текст книги "Ибо прежнее прошло (СИ)"
Автор книги: add violence
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
– Пришло моё время! Я так долго ждал этого, так долго готовился, и вот настал этот час, час моего триумфа, ведь вы все так ждали меня, правда? – Он обвёл взглядом всех присутствующих. Голос его был подобен иерихонской трубе – ни одни из стен не смогли бы устоять перед ним, имей он хоть малейшее намерение сокрушить их. – Узрите моё второе пришествие, о котором писалось в ваших священных книгах! Грядёт моё Царствие – на Земле, на Небесах, во всех мирах! Все души питают меня, они обрели вечную жизнь, предначертанную вашими пророчествами! Всё во мне, и я во всём! Я – Един!
От Его безумного смеха содрогнулось всё. Многоцветный водоворот, соединивший оба мира стенал, кричал, бился в агонии – все были в Нём и всё было в Нём.
– Осталось дело за малым. Я и так силён, как никогда прежде и как никто иной! Осталось поглотить вашу веру, веру сотен поколений до вас! Того, чью силу вы питали молитвами! Я пожру ваши мечты, все те иллюзии, что вы питали почти два тысячелетия, а иные из вас и того дольше!
Эдвард едва держался на ногах – ветер свистел в ушах, норовил подхватить, словно пушинку, и засосать в раззявленную хищную пасть урагана. Альфонс стоял прямо и хмуро взирал на новоявленного Мессию, однако это тоже давалось ему с немалым трудом.
– Я достаточно ослабил его последними годами неверия и безбожия! Вы, дети мои, – Он широким жестом обвёл гомункулов, – отлично постарались во славу мою! Ещё немного – и все миры преклонят колена предо мною, как перед Вседержителем, а вы станете моими наместниками, моими руками, голосом, глазами – всем!
– Всю жизнь мечтал выполнять грязную работу за выжившего из ума параноика, – недовольно пробурчал себе под нос Энви. – Чем это он, интересно, такой достойный всего этого?
Ласт кинула предупредительный взгляд в сторону братца – если этот сошедший с креста услышит, как знать, что он сделает с ним! Но Мессия был слишком поглощён самим собой и не замечал, что Рас в гневе раздувал ноздри; Ласт хмурилась, обнимая лежащего на полу Кимбли; на лице Грида было написано пугающее предвкушение; и лишь Веллер и Шаттерханд взирали практически без интереса, не выказывая ни восторга, ни благоговения.
– Зольф… – Ласт тормошила Кимбли, который неверяще смотрел на свои руки и на обнимавшую его жену. – Зольф! Что с тобой?
Он не верил собственным глазам. Ласт обнимала его, но он ничего не чувствовал. Кимбли неловко схватил себя за руку, впился зубами в оголённое предплечье, прокусив кожу до крови – нечто соленое заполнило его рот, – но по-прежнему не ощутил ни боли, ни прикосновения.
Отец встал, воздел руки к небесам и начал неумолимо расти. Вскоре исполинские ступни оторвались от земли, и Он взмыл вверх. Холод верхних слоёв атмосферы принимал Его тело, вновь обретшее чувствительность, когда Он, устремлённый к Тому, кого хотел поглотить всем своим существом, взлетал всё выше и выше, к солнцу, заслонённому чёрным безучастным лунным диском. Ощутив небывалый прилив сил, божественных, непознанных, Отец обратился к невероятной мощи, данной ему всеми земными жизнями, кроме тех, кто волею его самого или случая оказался в центре круга. Он раскрылся навстречу им, готовый пожрать всю эту мощь, ощутил, как нечто ледяное разливается в нём. Слишком поздно до тщеславного разума Отца дошла простая истина: он поглотил ничто. Отчаянно пытаясь изрыгнуть это самое ничто, он забился в бесплодном спазме, однако было поздно. Колоссальное ничто уничтожило его, разорвало изнутри на тысячу тысяч ошмётков, которые радостно устремились в те тела, из которых были столь бесцеремонно похищены. Отец рассыпался прахом в грандиозном потрясшем планету взрыве, проливаясь дождём на опалённую войной землю, исчезая навеки – на сей раз даже не уйдя во Врата. Души-светлячки устремились обратно, приводя в чувство своих так ничего и не успевших осознать обладателей; зловещий контур померк, поверх него выступил совсем иной, едва заметный узор.
Взрыв сотряс часовню. Кимбли, оглядевшись, поджал губы – он не ощущал ничего. Ни дрожи земли, ни вибраций, так милых его сердцу. Звуки казались мёртвыми, не несущими ничего, и теперь даже то малое удовольствие, которое ему обеспечивали здешние взрывы, оказалось смазанным, будто бы ненастоящим. В стене часовни зияла сияющая дыра, открывая вид на столь знакомые очертания Централа, подёрнутые фантастической дымкой. Аместрис казался манящим миражом.
– Домой? – неуверенно протянул Альфонс, дёргая брата за рукав.
========== Глава 28: Vice versa/В обратном порядке ==========
Suddenly the wind is blowing, fresh air is coming
And we’re moving away
Our grief’s balanced with our joy,
We sow on new soil,
Today is a new day
Are you with me?
Samael “For a Thousand Years”.
Веллер, не мигая, смотрел вслед ушедшим в голубоватое сияние портала.
– А вы, дружище? – он испытующе посмотрел на Шаттерхэнда.
– Я… – Безногий облизал пересохшие губы. – Нет, помилуйте. Там я никто… Не то что здесь!
– Вот и правильно, – усмехнулся Веллер, закуривая.
– Они забрали моё детище… – как-то неуверенно протянул Шаттерхэнд и разразился сухим истерическим смехом.
– А ты? – Грид в упор посмотрел на Раса. – Ты не пойдёшь?
– Нэт, – отрезал главнокомандующий Красной армии. – Маё дэло – здэсь. Эта вайна, эти люди – мая атвэтствэннасть. Я должен давэсти всё да канца!
– Ты снова слишком человек, – насмешливо почти пропел Папа.
– А сам-то? – огрызнулся Рас. – Что-то, я сматрю, тоже нэ таропишься.
– А зачем? – ухмыльнулся тот. – Ты разве не помнишь, что я алчен? Здесь у меня почти всё, – он обвёл в пафосном жесте зал. – И будет ещё больше, вот увидишь!
– Сматри, нэ падавись, – желчно посоветовал Рас.
– Твоими молитвами, дорогой брат, твоими молитвами, – Папа продолжал чему-то улыбаться.
– Вот ещё малитв толька нэ хватала, – проворчал Рас в усы. – Слосс, пайдём. У нас слишкам многа работы. Забэри их, – он указал на Анну и Исаака. – Ани заслужили почестей.
Он одарил двусмысленным взглядом Веллера и Безногого, жестом показал солдатам следовать за ним и повернулся к Безногому, прежде чем скрыться на лестнице, ведущей вниз.
– Эта же ви работаете в праэкте Аппенгеймэра? Мнэ далажили, – Рас с наслаждением затянулся, наблюдая, как, выдавая страх, забегали глаза Безногого. – Нэ пэрэживайтэ, наши физики ничуть нэ хуже вас.
Шаттерхэнд покраснел, с ненавистью глядя вслед Расу-Сталину, и сжал кулаки.
Портал становился всё более зыбким и нереальным, пока вовсе не растворился в воздухе без следа. С распятия исчезла статуя, лишь пол церквушки был усыпан пеплом. Однако от восприятия гомункулов и бывшего незадачливого алхимика не укрылось то, что лёгкий фон пульса Земли никуда не пропал. Всё, казалось, было пропитано совершенно особенным запахом, а если прислушаться, то можно было уловить лёгкую мелодию, словно планета пела доныне неизведанным прекрасным голосом, заставляя сердца биться в такт новой, высвобожденной из самого её нутра песне.
– Вы же ощущаете это, – Папа обратился к Безногому, словно не спрашивая – утверждая.
– Д-да… – неуверенно согласился Шаттерхэнд, конвульсивно дёргая головой, что, должно быть, обозначало нервный кивок: он всё ещё был слишком задет словами Раса.
– Так пользуйтесь, – Грид сухо пожал плечами. – Готтфрид, – очки сверкнули в сторону Веллера, – до скорого. Не сомневайтесь, мы ещё встретимся.
Веллер обвёл разочарованным взглядом зал, недовольно поджав губы.
– Я верно понимаю, – начал он, подбирая слова, – что колонизация Аместриса провалилась?
– Увы, – отозвался Грид. – Наш papa сунул в рот кусок, который ему оказалось проглотить не под силу.
– А вы? – жёстко спросил Веллер. – Вы же говорили…
– Говорил, – согласился Грид. – Но мы предполагали, а уж кто расположил… Придётся довольствоваться этим миром. В конце концов, кто кроме нас знает, что бог – мёртв? – глаза за очками коварно сверкнули. – Поверьте, именем его люди сделают всё. А уж кто будет бенефециаром…
– Да, – неприятно усмехнулся Веллер. – Серые кардиналы всегда были, есть и, надеюсь, будут.
*
Чунта выпрямился, стоя в самом сердце созданного им круга, круга, который он заботливо питал душистыми отварами сообразно схеме, оставленной ему давным-давно погибшим Норбу. Теперь тибетец ощущал умиротворение. Он высвободил наружу подлинную силу, дух Земли, прорывы которого особенно остро ощущались у него на родине и в других зонах, которые человечество отчего-то нарекло “аномальными”. Он был счастлив. Его душа трепетала, сердце пело вместе с Землёй, с которой сняли вековой гнёт, запиравший её истинную суть. Единственное, что тревожило Чунту, так это то, что он, просветлённый, впитавший новую силу, нигде не ощущал Ноа. Как и Элриков. Словно все они покинули этот мир, даже не оставив в нём следа.
Конечно, предстояло ещё много работы. Война, судя по всему, подходила к концу, но стоило помочь – а он, с его, как он ощущал, возросшими возможностями к целительству, был попросту обязан применить это во благо.
Именно этим Чунта и занялся. Ингредиентов на отвар по рецепту брата у него ещё хватало, удостоверение нейтрального учёного открывало для него многие двери, поэтому он направился прямиком в ближайший военный госпиталь. Вскоре молва о чудесном лекаре-тибетском монахе сделала своё дело, и ему были рады повсюду – с его появлением удавалось спасти большее количество людей.
А однажды вышло не допустить превращения целого взвода мёртвых солдат в Бессмертных. Тогда-то Чунта и вспомнил измышления учёных о том, что рецепт Норбу более всего похож на какое-то противоядие. Сам тибетец был счастлив. Он нёс этой земле избавление и добро, он способствовал, пусть и в малых масштабах, но хоть какому-то возмещению небольшой части того, что разрушила война. И даже такая капля в море наполняла его сердце истинной радостью.
*
Аместрис, 1915
– Я туда – и обратно! – сверкая медовыми глазами, пообещал Эд. – Это последнее преобразование Стального алхимика!
Стоявшие вокруг не верили собственным глазам. Эдвард Элрик положил ладони на круг и был затянут прямо в брусчатку множеством чёрных рук, только слегка светился нацарапанный им круг человеческого преобразования. Толпа затаила дыхание. Полковник Рой Мустанг, лишённый возможности видеть происходящее, впитывал в себя повисшую оглушающую тишину всем телом и ждал. Как и остальные.
Круг снова засветился несколько мгновений спустя, так ярко, что глаза обожгло, и мостовая выплюнула из себя…
– Что они здесь делают?! – недовольный ропот раздавался со всех сторон.
– Что? Что там? – Мустанг от нетерпения принялся дёргать стоящую рядом с ним Ризу за рукав.
Изумлённая, она было дёрнулась к оружию, но застыла в полудвижении.
– Не стрелять! – истошно завопил Эдвард и вместе с белокурым юношей, очень похожим на него, закрыл собой ещё пятерых.
А закрывать следовало: разъярённая толпа была готова наброситься на троих гомункулов и Багрового алхимика, попортивших им столько крови, и растерзать голыми руками. Никто и не обратил внимания на цыганку с полубезумным взглядом.
– Какого чёрта?! – пришёл в себя Дариус, с ненавистью глядя на Энви и Кимбли. – Откуда ты выковырял это дерьмо?!
– А вы всё никак не подохнете, – меланхолично отозвался Кимбли, поймав на себе убийственные взгляды химер.
– Стойте! Мы всё объясним! – заорал Эд, с силой наступая на ногу Кимбли и проклиная про себя так некстати подавшего голос Багрового алхимика.
– Что там происходит? – не унимался Рой, который чувствовал неладное, но увидеть ничего не мог.
– Альфонс! – на шею Алу кинулась девчонка Мэй, расталкивая всех и рыдая от счастья. – Я так…
– Мэй… – тот обнял девочку в ответ. Всё казалось нереальным сном…
– С возвращением, – Хоэнхайм протянул руку Эдварду.
Тот недоуменно потёр переносицу и пожал руку отца, которого не видел уже очень много лет.
– Папа…
– Что они, – он кивнул на мирно стоящих в полном непонимании гомункулов, – здесь делают?
– Ох… – Эд замялся. – Это очень долгая история.
– Надеюсь, отмеренного мне времени хватит, чтобы её услышать.
Эти слова подействовали на всех, словно ушат холодной воды. На всех, кроме Роя Мустанга, которому его верные глаза, Риза Хоукай, по-военному строго докладывала о происходящем.
*
Вернувшихся разместили в одной из не пострадавших во время военного переворота гостинице Централа. И если братья Элрики и Ноа жили там на правах постояльцев, то гомункулы и Багровый алхимик были скорее узниками в одиночных камерах-номерах. Эд и Ал рассказывали всем о небывалых приключениях в другом мире, занявших – шутка ли! – целых двадцать лет по местному летоисчислению, показывали бомбу, возвращённую в родной мир. К Ноа вызвали доктора Марко, одного из лучших медицинских алхимиков, на что он только развёл руками: попытаться вернуть отнятое Истиной можно было лишь при помощи философского камня, на что ни один из братьев не мог дать согласия, а что же до её разума… Конечно, Кристальный алхимик сказал, что постарается помочь, но никаких гарантий не давал. Более того, Ноа, оказывается, носила под сердцем ребёнка.
На радикальное предложение уничтожить гомункулов и казнить Багрового алхимика оба брата ответили категоричным отказом и – вот чудо! – были даже готовы за них поручиться, чем немало удивили всех своих союзников. Эдвард рвался поговорить с ними, но военная верхушка категорически отказала герою в этом удовольствии, по крайней мере, до того момента, пока они сами не допросят их как следует и не убедятся в том, что эта подозрительная компания не собирается провернуть очередное грязное дельце, вроде жертвоприношения всей страны.
Эдвард по-прежнему не чувствовал алхимии, чему, впрочем, был совершенно не удивлён: он не верил в то, что такая сущность, как Истина, отдаст ему то, что ей причиталось по праву. Да и, признаться честно, был рад: он был убеждён в том, что, верни Истина его Врата, Альфонс бы сгинул в небытие. Впрочем, горькое разочарование, граничившее с детской обидой, накатывало удушливыми волнами – отныне он сам не мог обращаться к алхимии, но все же стал ценной жертвой. В таком одностороннем использовании собственной природы Эдвард Элрик видел чудовищную несправедливость и вовсе не желал с ней – как и со всякой несправедливостью – мириться.
– Ал, – нетерпеливо выдохнул Эд в один из вечеров, внимательно глядя на брата. – А что, если мы ошибаемся?
– Вспомни сам, что говорил Энви, – Альфонс наклонил голову. – Он, конечно, не идеал, но войн развязывать больше не собирался.
– Ага, – кивнул Эдвард. – А потом ему станет скучно. И остальные…
– Кимбли умеет держать слово, – задумчиво проговорил Альфонс. – Глаттони слабоумен.
– Ты прав, наверное… – Эд откинулся на спинку дивана и потёр глаза. – Но если они продолжат тянуть…
Дверь номера внезапно распахнулась, и на пороге появилась Уинри. В её глазах стояли слёзы. У Эдварда аж дыхание перехватило и во рту пересохло – столько лет! Он хотел обнять её и не отпускать никогда больше.
– Эдвард! Альфонс… Ох… – она бросилась к братьям, обнимая их и не сдерживая рыданий. – Вы вернулись! Ал…
Они просидели всю ночь до самого рассвета, наперебой рассказывая Уинри обо всех тяготах, что выпали на их долю за долгие двадцать земных лет, пока обессиленные, не уснули в обнимку на узком неразложенном диванчике.
*
Гомункулы томились в номерах, более напоминавших тюрьму, считая одинокие дни и ночи. Глаттони плакал и звал “свою Ласт”, Энви вынашивал злобные планы мести мерзким людишкам, а Ласт коротала дни и ночи, думая о том, выпустят ли их вообще. Также её беспокоило то, что же Истина забрала у Зольфа – он так и не сказал ей ничего, пока их всех под белы руки не развели по местам их нового заключения. С виду всё было в порядке, не считая того, что он шел так, словно был изрядно пьян – что немудрено после подобной встряски, – однако Ласт не верила в то, что всё обошлось без эксцессов. К ней дважды приходили военные, сухо расспрашивали о пребывании в другом мире, о планах на жизнь здесь, но света на их дальнейшую участь это не пролило.
Радовало то, что философский камень снова ожил. Особенно удивляло то, что ожил он еще на Земле, когда Отец рассыпался пылью, распался на молекулы. Камень словно негромко звучал: не так, как в Аместрисе, но, определенно, уже не спал беспробудным мертвым сном. Опасаясь, что его найдут и отнимут, Ласт не нашла ничего лучше, чем спрятать его в декольте: привлекать внимание подобным артефактом, висящим на виду, она не рискнула, так же, как и глотать его – кто знает, не соединится ли в ней он с её собственным, а ей казалось, что он ещё обязательно понадобится в том виде, в котором был.
Ласт уже потеряла счёт дням и ночам, пока в один прекрасный момент к ней не явились и не сообщили о том, что Багровый алхимик Зольф Джей Кимбли, по её словам, являвшийся в том мире её мужем, пропал из своего номера. Разумеется, в то, что она непричастна к его исчезновению, никто верить не желал, и даже явное её беспокойство о судьбе опального алхимика списали на притворство. Так ничего и не выяснив о местонахождении Кимбли, военные ушли, приказав усилить охрану.
Однако Ласт не была бы собой, если бы под покровом той же ночи не срезала вновь обретёнными когтями решётку и, вызволив под свет полной красноватой луны братьев, не направилась на поиски, попутно оглушив нескольких незадачливых людей, поимевших несчастье встать на её пути. Ещё ряд постов удалось обмануть при помощи вернувшейся способности Энви. Тайно, словно воры, гомункулы направились, ведомые чутким обонянием Глаттони, по следам беглеца.
– Что, сбежал он от тебя? – ехидно процедил Энви, пока они пробирались на запад заячьими тропами.
Ласт упрямо мотнула головой и не ответила.
– Ну, что молчишь? – подзуживал сестру принявший привычный для родного мира облик гомункул. – Может, ты ему надоела за двадцать-то лет? Люди, что с них взять?
– Заткнись, – прошипела Ласт, глядя в сторону.
Ей не хотелось показывать брату своего беспокойства. Она была порядочно зла на Зольфа – они же договаривались!
– Любишь его? – неожиданно серьёзно спросил Энви, так резко остановившись и повернувшись к ней, что она едва не налетела на него.
– Я же гомункул, – Ласт скривила яркие губы в ядовитой усмешке. – Я не умею любить.
– А это тогда что? – он сощурил фиалковые глаза, словно заглядывая куда-то в самую её суть.
– Эгоизм, – пожала плечами она, скрестив изящные руки на груди. – Я слишком люблю собственное состояние рядом с ним.
========== Глава 29: Proximus sum egomet mihi/Возлюби ближнего своего, как самого себя ==========
Draußen ist es unerträglich,
viel zu laut, zu bunt, zu schnell,
und in mir, da wächst das Dunkel,
draußen ist es viel zu hell!
Frieden fänd ich nur im Schlaf.
Meine Augen schwer wie Blei.
Die Welt rast an mir vorbei.
Ich will nichts hören, will nichts sehn,
nie mehr aus dem Zimmer gehn,
komm sag mir: Klingt das verrückt?
Megaherz “Ist das verrückt?”
Зольф Кимбли не чувствовал ничего. Что толку, что теперь он был способен на алхимию без круга, если он даже не понимал, с какой силой ему нужно соединить ладони? Что толку, что его не расстреляли? Он не мог нормально есть – вкусы и запахи остались при нём, однако ни температуру, ни консистенцию пищи он почувствовать не мог. Как и донести ложку до рта – Зольф постоянно промахивался. И это полбеды: при первой же попытке все-таки съесть принесённый ему обед он искусал сам себя и понял это только тогда, когда весь рот его наполнился собственной кровью; а уж её-то вкус ему был прекрасно известен. Он не мог понять, когда приходила пора посетить уборную, поэтому, после первого же казуса, которого он, впрочем, тоже не почувствовал, но увидел, стал придирчиво следить за временем. Да что там: он не мог нормально передвигаться. Чувство равновесия изменило ему, и теперь он был вынужден тщательно следить глазами за каждым своим неуверенным шагом.
Осознав, что он не собирается находиться де-юре на свободе, но де-факто под домашним арестом в одной из гостиниц Централа в персональном номере, пусть не похожем на одиночную камеру по форме, но являющемся ею по сути, Зольф принял решение бежать. Бежать подальше от Элриков и, тем более, от Ласт и её братцев. Они толком не поняли, что с ним случилось, а после их не допускали друг к другу. Так что сейчас было самое время, пока они не смогли воочию лицезреть его жалкое положение. Ставкой в этой игре, в числе прочего, выступали и его жизнь и здоровье. И на сей раз он, Зольф Кимбли, проиграл. Проиграл без права на реванш. Он до того, что могло бы быть болью, жалел об одном: об отсутствии у него философского камня. С камнем можно было хотя бы попробовать исправить ситуацию. Если, конечно, хоть один медицинский алхимик взялся бы за ветерана Ишварской войны с таким послужным списком.
Зольф вслушался в силу, по которой скучал долгие годы пребывания на Земле. По счастью, хотя бы на это чудовищная плата никак не повлияла. И сейчас Зольф не мог понять: то ли он позабыл за давностью лет о том, насколько эта сила мощная, или же она преобразилась, претерпела какие-то изменения и раскрылась, как цветок. Осторожно, словно в детстве, он попытался совершить простейшее бытовое преобразование.
Зольфа поставили в известность, что он не должен покидать пределы номера. А также сообщили, что в случае применения его печально известной алхимии разбираться с его делом не станут, а попросту решат вопрос у ближайшей же стенки. Радикально. И изъяли всё, чем можно что-либо начертить или нацарапать. Откуда же им было знать, что и он отныне – преступивший Табу?
Он отвык от алхимии. Неловко, словно учащийся ходить на новых ногах бывший лежачий больной, он обратился к той самой силе, которая некогда была для него всем. Спустя некоторое время на кровати лежала верёвочная лестница, преобразованная из постельного белья. А на окне больше не было решётки. Долго – но тихо.
Фонарь, не слишком-то щедро заливавший светом изрешеченную пулями стену гостиницы, поддался сразу – не так уж и сложно вывести из строя обыкновенную, пусть и мощную, лампочку. Стоявший внизу часовой попытался связаться с кем-то по рации, а потом, видимо, рассудив, что узник, чьё окно выходило именно на эту сторону, вряд ли сможет сбежать – по крайней мере, не наделав при этом шума, – спешно направился куда-то за угол.
Сначала Зольф думал выпрыгнуть с третьего этажа – какая разница, если он ничего не чувствует? Однако, здраво рассудив, что далеко с переломанными ногами уйти всё равно не получится, он принялся за то, что сам в своей голове окрестил “планом Б”. Сделав первый шаг на привязанную к батарее лестницу, Зольф понял свою грандиозную ошибку: он не чувствовал ступеней под ногами. Поэтому спуск занял очень много времени, настолько, что Зольф порадовался, что затеял это дело под покровом ночи. За каждым шагом приходилось внимательно смотреть, смотреть в разверстую под ним пусть и не бог весть какую, но высоту; и это было, черт возьми, сложнее, чем прыгать с крыши одного поезда на другой, как некогда в горах Бриггса: тогда он хотя бы чувствовал сам себя. Повезло еще, что часовой куда-то запропастился, а к тому моменту, когда поодаль послышался характерный топот армейских сапог, бетонный забор, делавший гостиницу подозрительно похожей на тюрьму, уже надежно скрыл Зольфа от чужих глаз.
Спустившись наконец на землю и преобразовав верёвку в труху, Зольф при помощи алхимии соорудил себе проход сквозь забор и примкнувшие к нему развалины – половина Централа лежала в руинах – и направился на автодорогу. Поезд мог оказаться слишком заметным способом передвижения.
*
Ласт хмуро оглядывала заброшенную деревеньку. Место выглядело так, словно давным-давно его обитатели в одночасье просто исчезли, не оставив от себя ничего, кроме зданий, кое-где разбросанных и подёрнутых тлением и ржой остовов детских качелей, игрушек, скамеек. Некоторые дома были изъедены древоточцами, у иных были заколочены окна и двери или провалилась крыша, третьи удивлённо зияли глазами-дырами выбитых стёкол, за которыми ютилась беспросветная тьма. То тут, то там виднелись воронки, оставленные взрывами – похоже, свежими. Однако сейчас здесь безраздельно властвовала звенящая тишина. Глаттони уверенно шёл вперёд, смешно шевеля носом-картошкой, пока резко не остановился и не указал пальцем-сосиской на более-менее целый домик.
– Тут!
– Уверен? – скрестила руки на груди Ласт.
– Там даже свет, кажется, виднеется, – протянул Энви. – Давай, иди, и поскорее. Мы тебя подождём. Мне, например, вот этот домик нравится, – он махнул длинной рукой в сторону монументальной громадины, почти особняка, выглядевшей наиболее скорбно.
Под ногами хрустели слои опавших листьев, казалось, нетронутые годами. Ласт обратила внимание, что этот дом единственный выглядел не просто не рискующим обвалиться, но даже пригодным для житья. По крайней мере, снаружи. Даже дверь не скрипнула, будто петли кто-то только-только смазал заботливыми руками. Ласт представила себе за этим занятием Зольфа и повела плечами. Эти ночи без него показались ей очень холодными и неуютными, почти как тогда, когда он уезжал на передовую с риском для собственной жизни. Но сейчас Зольф попросту пропал. Говорили – сбежал, но Ласт в это не верилось: они же договаривались! Он никогда не обманывал её!
Внизу было пусто и пыльно. Ни свечей или их огарков, только старая посуда в рассохшихся шкафах, ни продуктов, ни воды – ничего. Она направилась наверх, и деревянные ступеньки винтовой лестницы жалобно заскрипели под её ногами. Ласт вошла в комнату, из-под двери которой едва заметно пробивалась зыбкая полоска неяркого света. На кровати, обняв руками колени, небритый и растрёпанный, сидел Зольф Джей Кимбли, Багровый алхимик, тот, кто был её мужем и любовником долгие двадцать земных лет.
Она едва сдержала порыв наброситься на него и надавать ему хороших пощёчин.
– Зольф! Как это понимать? – её глаза горели праведным гневом, однако она осеклась, встретив мутный взгляд его глаз.
Она никогда не помнила его в подобном состоянии. Что бы ни случилось, он всегда был аккуратен, чист, гладко выбрит, взгляд его был ясен и твёрд.
– Ласт… – он отвернулся. Грязные волосы занавесили лицо.
– Что с тобой произошло?.. – она понимала, что случилось что-то очень серьёзное, но никак не могла взять в толк, отчего он попросту сбежал? Почему не рассказал ей всего?
Ласт села на кровать рядом с ним и провела рукой по его щеке. Зольф никак не отреагировал, хотя всегда очень чутко откликался на любую её ласку, любое прикосновение.
– Да чёрт возьми, Зольф, не молчи! Почему ты нас бросил?
Она продолжала гладить его по щеке, пытаясь заглянуть в глаза, как вдруг поняла, что её перчатка мокрая. Зольф же сидел неподвижно, не поднимая головы.
– Отвечай! – она была готова разозлиться на него за это идиотское молчание, а на себя – за импульсивную реакцию.
Он перехватил её руку и, больно сжав, отодвинул прочь от себя.
– Больно! – возмутилась Ласт, однако Зольф не ослабил хватки – напротив.
Чудовищная злость вкупе с непониманием подступила к её горлу – в подобных ситуациях он никогда не делал ей больно, по крайней мере, специально! Что же такое произошло? Словно в ответ на её эмоции он слегка повёл головой и разжал пальцы.
– Ты скажешь сегодня хоть слово?
Никогда прежде Ласт не могла бы себе представить, что её голос будет звучать так.
Вместо ответа Зольф поднял на неё мокрое от слёз лицо. Ласт никогда, ни единого раза не видела, чтобы он вот так сидел и плакал.
– Я ничего не чувствую, – речь его была словно бы неловкой, будто он или сильно пьян, или очень болен.
Страшная догадка пронзила разум Ласт. Она так и не смогла добиться от Зольфа, зачем тогда, перед порталом, он прокусил себе руку до крови. Так вот, значит, какой оказалась плата, назначенная Истиной.
– И оттого ты решил, что не нужен? – она обняла его, прижимаясь всем телом.
Он по-прежнему был тёплым, хотя и очень напряжённым. По-прежнему пах ветивером, хотя на сей раз к его запаху примешались кровь, пот и алкоголь.
– А зачем я вам? Очень смешно – алхимик без осязания. Без – как ты это называла? Кожно-мышечной чувствительности? Неспособный ни нормально есть, ни…
Его голос перехватило. Если бы он мог, он бы почувствовал, как предательский ком перекрывает горло, как щиплет глаза, как солёные горячие дорожки бегут по щекам, как вздрагивает всё тело в беззвучном рыдании. Но он не чувствовал ничего – и не мог этого контролировать.
– Зольф… – нечто неведомое наполнило всё существо Ласт. – Мы найдём способ!
Она заговорила горячо, отчаянно желая верить в собственные слова, не понимая, что происходит с ней – да и, в общем, не слишком желая понимать:
– У меня есть камень! Возьми его!
Зольф неловко покачал головой и хрипло отозвался:
– Нет. Я не владею медицинской алхимией.
Ласт сжала кулаки:
– Мы найдём того, кто владеет!
– Ты уверена, что отнятое Истиной можно восстановить с помощью камня? – горько проговорил Кимбли. – Да и какой алхимик станет помогать…
Он ощущал себя безмерно жалким, гадким, втоптанным в грязь и униженным, как никогда. Действительно – проигравшим. Ни в один из дней заключения он не чувствовал себя подобным образом.
– Можно! – она упрямо выпрямилась и поджала губы. – Рою Мустангу восстановили зрение!
В этом Ласт была вовсе не так уверена, как ей бы самой хотелось. Она лишь слышала отголоски разговоров, что Кристальный алхимик работает над излечением Огненного, но никаких подробностей о том, насколько успешно продвигается лечение, у неё не было. Как и не было уверенности в подлинности этой информации как таковой.
– А если кто не захочет помогать тебе… – она выкинула вперёд руку, ладонью вверх и сверкнула мгновенно удлинившимися когтями. – Я его заставлю!
Ласт переполняла готовность не только отдать камень – в конце концов, это был его камень, и не так важно, что до этого его передал Зольфу Энви, – но и идти прямо сейчас сквозь полицейские патрули на поиски того же доктора Марко, который был самым лучшим медицинским алхимиком из тех, о ком она когда-либо слышала. И потом, у нее наконец были её клинки – и это пьянило и звало за собой, вселяло уверенность в то, что ей – снова! – по плечу все, что угодно.
Едва заметная мимолётная улыбка тронула тонкие губы Зольфа. Впервые после открытия Врат он ощутил себя снова живым, хотя его тело по-прежнему не чувствовало ничего.
– Я не ощущал ничего, когда взрывал здешние дома… – он лёг на спину, неловко заложив руку за голову, и посмотрел в сторону. – Ни дрожи земли. Ни содроганий воздуха. Ни взрывной волны.
– Поспи… – Ласт обняла его и привычно уткнулась в тёплую грудь. – Ты вымотан, ты на пределе…
