Текст книги "Ибо прежнее прошло (СИ)"
Автор книги: add violence
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)
– Эй, ненасытная утроба! – тихо позвал гомункул. – Кончай жрать!
– Я ещё не наелся! – голос Глаттони был полон неподдельного разочарования.
– Слышь ты, пузо, – разозлился Энви, у которого на счету была каждая секунда. – Быстро лезь сюда! И тихо там!
– А Ласт бы так не сделала! Ласт хорошая! Где моя Ласт? Почему за мной ты пришёл, а не она? – сыпал вопросами толстяк, семеня на коротеньких ножках вслед за голенастым братцем по неосвещённой богом забытой тропке между уже полузаброшенных бараков.
– Заткнись, а… – прошипел Энви, останавливаясь и прислушиваясь.
Толстяк лишь вздохнул и принялся обгладывать кусок чьей-то прихваченной из ямы руки.
– Сюда, быстро, – он открыл кузов небольшого грузовичка и помахал рукой Глаттони, чтобы тот поторапливался. – Залезай, живо. Ох, и смердит же от тебя, придурок… – Энви поджал губы, сообразив, что запах-то и может выдать их с головой.
– А Ласт где? – не унимался толстяк.
– Молчать, – процедил Энви. – Теперь тебе долго молчать, пока не приедем. Иначе никого из нас ничто не спасёт! – он зло посмотрел на брата. – Особенно твою Ласт.
Уродливое лицо Глаттони приобрело чудовищно испуганное выражение, он чуть не уронил руку, которую глодал; но вовремя подобрался, серьёзно покивал и позволил закрыть дверцу комода на ключ.
*
– Последите за ним, пока мы будем в увольнительной, пожалуйста, – обратилась Ласт к Йоханне, слегка наклонив голову и передавая поводок недоуменно смотрящего на обеих женщин добермана.
– Уезжаете… – понимающе поджала губы надзирательница.
– Да, завтра утром. Но мы
вернёмся, – с вымученной улыбкой на красивом лице кивнула Ласт.
Никто из собеседниц не верил последней реплике. И никто не подавал вида. Это было словно игра, словно танец.
– Конечно, – вздохнула Йоханна, погладив пса. – Я буду ждать вас. И он будет ждать…
– Да, – как-то неловко согласилась Ласт. – Проведите меня в двадцать четвёртый. Мне нужно взять кое-кого на медосмотр.
Лангефельд недоверчиво дёрнула головой – в такое-то время? С другой стороны, в какое же ещё время вести по лагерю ту, кого не существует ни в одном документе?
– Пойдёмте, – кивнула Йоханна, вглядываясь в собеседницу. Надзирательницу не покидало ощущение, что обер-арцтин Кимблер она видит в последний раз.
========== Глава 24: Optima fide/С полным доверием ==========
Have you ever been alone at night
Thought you heard footsteps behind.
And turned around and no one’s there?
And as you quicken up your pace
You find it hard to look again.
Because you’re sure there’s someone there.
Iron Maiden “Fear of the dark”.
Ноа едва успела сомкнуть глаза, когда в её комнатушку мягкой кошачьей поступью вошла красавица, что оказывала ей медицинскую помощь.
– Пойдём, – прошептала она. – Только накинь что-нибудь, очень холодно.
Цыганка одевалась, из-под ресниц рассматривая ночную гостью. Ей было не по себе, но она успокаивала себя тем, что красавица ей никогда не делала ничего плохого и, вообще, друг. Выскользнув в вязкую тьму холодной ночи вслед за Ласт, она только гадала, отчего та ведёт её максимально тёмными закоулками.
– Пришли, – прошептала красавица, указывая на грузовую машину и открывая заднюю дверь. – Тебе сюда. Только тихо. Больше ты не вернёшься сюда.
Ноа вздрогнула. Какая-то частичка внутри неё отчаянно вопила о том, что сказанное нежданной гостьей может означать не только счастливое избавление от тягот лагерной жизни, но и конец всему, смерть. И далеко не факт, что лёгкую.
– Вы там на какой стадии? – спросил появившийся из темноты Зольф, придирчиво оглядывая кузов машины. И скривился – откуда-то из глубины фургона отчётливо пахнуло кровью и гнилой плотью.
Оттуда же, похоже, что из одного из добротных деревянных комодов, донеслось противное чавканье. Ноа узнала говорившего. Страх парализовал её конечности, холодной цепкой лапой схватил за горло – враг! Теперь точно не ждать хорошего! Она встряхнулась, прикусила бледную губу и пронзительно закричала.
Зольф, оглядываясь, словно ночной вор, крепко выругался сквозь зубы; Ласт же, метнулась, как молния, схватила Ноа за волосы и впилась в её губы злым поцелуем. Прямо как некоторые из тех. Дыхание цыганки сбилось, из глаз потекли колючие слёзы.
– Заткнись, погань, – зло прошипела Ласт, отстраняясь, но не выпуская волос Ноа из тонкой сильной руки. – И чтобы не звука, поняла меня? Иначе все из-за тебя подохнем!
Ноа закрыла руками рот и часто закивала.
– Лезь в комод, – приказала Ласт. – И я ещё раз повторяю – чтобы ни звука! Иначе потом тебе всё, пережитое здесь, раем покажется!
Ключ дважды повернулся в замке. Внутри было темно, тесно и душно. Ноа не знала, сколько ей предстоит сидеть в проклятом ящике, словно в гробу, но решила повиноваться. Она никак не могла понять, как же вышло так, что красавица, её друг, смогла так поступить, предать… Хотя, если она, несмотря ни на что, была заодно с мужчиной с хвостом… Тяжёлые раздумья Ноа быстро перетекли в поверхностный беспокойный полусон-полубред.
– Всё готово? – шёпотом осведомился Кимбли. – До рассвета полтора часа. Поедем сейчас или с первыми лучами солнца?
– Сейчас, – тяжело выдохнул подоспевший Зайдлиц. – Формально уже второе, нас задержать не имеют права.
– Лишь бы не досматривали, – Кимбли облизнул пересохшие губы: он отчего-то чертовски нервничал, хотя и старался не подавать вида.
– Тогда я позову шофёра, – кивнула Ласт.
Кимблеры устроились в кабине, Зайдлиц облюбовал местечко на лавочке в кузове, сославшись, что там места больше и удастся поспать, хотя спать он, конечно, не собирался.
Шофёром оказался сухопарый парнишка лет двадцати от силы, улыбчивый, но невероятно блёклый, будто прежде чем написать его портрет, кто-то щедро вымазал палитру белилами.
– А кто орал-то? – добродушно осведомился блёклый, выруливая из ворот Аушвица.
– Я, – кокетливо наклонив голову, призналась Ласт. – Видите ли, мне показалось, что около машины была змея…
– В такое-то время года, – словоохотливый шофёр хохотнул. – Что-то вам и правда, похоже, отдохнуть не помешает.
– Да, моя жена очень много работает, – проговорил Кимбли, со стороны казавшийся абсолютно спокойным и немного сонным.
– Вас же в Тшебиню? – уточнил шофёр, приглядываясь к неровностям тёмной дороги, которую скупо освещали тусклые наполовину заклеенные фары.
– Да, – кивнула Ласт. – Нас намедни звал в гости к сестре Клаус Дильс, помните его? Вот мы и решились, до Мюнхена-то путь неблизкий…
– Да уж, – согласие отчего-то вышло таким же блёклым, как и его изъявитель, – сейчас то тут, то там бои, опасно дюже… Не подадите сигарет? А то я опять забыл в карман переложить…
За непринуждённой беседой они и не заметили, как подъехали к первым блок-постам. Военные придирчиво осмотрели удостоверения всех, кто ехал в кабине и, кивнув на кузов, потребовали открыть его для досмотра.
– Что везём?
– Хауптштурмфюрера. Контрабандой, – ухмыльнулся Кимбли.
Энви сделал вид, что только проснулся, взирая на любопытствующих сонными глазами, – это, впрочем, получалось у него великолепно. Постовой неодобрительно смерил взглядом Зольфа, задержав взгляд на погонах.
– Дурные шутки, господин штурмбаннфюрер, – покачал он головой. – Будь на вашем месте кто другой…
– Виноват, – Кимбли вытянулся по струнке, но это отчего-то выглядело издевательски. – Личные вещи и два комода.
– Два комода, говорите… – постовой посветил вглубь фонариком. – И зачем же это вам мебель понадобилась?
– О, поймите, мы люди семейные, – начала Ласт, одарив постового самой очаровательнейшей из улыбок. – Один нам, второй Дильсам. Вы же слышали о том, что после того, как в Тшебине разбомбили трудовой лагерь, выживший персонал расселили по заброшенным домам. А старина Клаус жаловался, что его сестре там и вовсе не в чем вещи хранить.
Стоило офицеру отвернуться, как из кузова раздался громкий звук сытой отрыжки. Постовой изумлённо обернулся, подозрительно глядя на Зайдлица.
– Это… Вы, простите?
– Увы, – виновато развёл руками Энви. – Видимо, ужин оказался не слишком качественным.
– Или слишком обильным, – недовольно проворчал постовой. – Только подождите… Мне показалось, что звук был оттуда, – он неопределённо махнул рукой в дальний угол кузова, противоположный тому, где обретался Зайдлиц. – А вы вон где сидите…
Офицер снова посветил в сторону источника звука. Принюхался. Скривился. Никого и ничего, кроме комода, там не было.
– Откройте комод.
– Полно вам, у молодого хауптштурмфюрера проблемы с пищеварением, – проворковала Ласт. – Представляете, какая незадача для молодого красивого офицера, – её голос наполнился притворным сочувствием, в глазах плясали черти. – Я медик, вот и приходится быть в курсе столь интимных тонкостей. От него даже все дамы из-за этого шарахаются.
Постовой почесал затылок. Ему не хотелось возиться с обыском. Хотя доверия к источнику звука и странного запаха у него всё же не было.
– Ладно, чёрт с вами, – махнул он рукой. – Лечите парня-то… – он с явным сопереживанием посмотрел на Энви, на лице которого было написано совершенно искреннее возмущение, которое постовой истолковал по-своему.
Подпрыгивая на ухабах, грузовичок вкатился в неприветливый город. Первые лучи ласкового солнца осветили Тшебиню сквозь лёгкий утренний туман, придавая ещё больше мрачности искалеченному войной поселению. Контраст играл с призрачным пейзажем злую шутку: казалось бы, рассвет должен был возвестить о возрождении надежды, но больше напоминал поминки по ней.
– Вот мы и на месте, – шофёр потёр уставшие глаза. – Вы это… И правда помогите парню с желудком-то… А то на этих харчах…
– Поможем, – кивнул Зольф, протягивая ладонь для рукопожатия. – Зайдёте к Дильсам? Перекусить, выпить или, может, поспать с дороги?
– Не-е, – отмахнулся шофёр. – Куда уж мне: работы по горло, ещё в несколько мест заехать надо. Вам помочь или сами выгрузитесь?
– Сами, – заявил злой как чёрт Энви – он никак не мог стерпеть такого позора и собирался высказать всё и даже больше и сестрице, и Глаттони за его выходку.
– Ну, бывайте, – шофёр с сомнением посмотрел на Зайдлица и Кимбли. – Вас когда обратно-то?
– Через десять дней, – улыбнулся Зольф.
*
Эдвард был мрачнее тучи. Мало того, что этот пьянчуга Дильс, хотя и рассказал им о Ноа, отказывался ехать в Аушвиц или налаживать контакт с Кимбли до окончания своей увольнительной, ссылаясь на “натыканные всюду диктофоны и чёртову прослушку”, так ещё и накануне им почтальон принёс письмо. На имя никого иного, как Эдварда Элрика. В письме говорилось о том, что им следует девятого числа декабря сего года проследовать в Бреслау; и там, в одной из церквей им всенепременно дадут информацию о том, что они столь долго и, к сожалению, безуспешно ищут, а также расскажут о здешнем проекте, посвящённом разработке аналогичного оружия. Письмо было подписано неким “доброжелателем”. Точнее, не совсем подписано – весь текст был склеен из букв, некогда вырезанных из газет. Из газет страны, обходившейся базовой латиницей. Оба Элрика пришли к выводу, что за каждым их шагом следят, иначе откуда бы этому “доброжелателю” знать их место дислокации? Оба сходились в одном: ловушка это или нет, но поехать стоило, иначе они потеряют уникальную возможность узнать хоть что-то.
Утро второго декабря выдалось, словно издевательски, ясным и стылым. Влага и холод пробирались в дом, оставляя на окнах туманную дымку и заставляя всех кутаться в битые молью затхлые пледы и подбрасывать побольше дровишек – которых тоже был ужасающий дефицит – в шумно работающий камин. Дильс с утра был зол и похмелен – похоже, вчерашний шнапс не дал ему спать крепко и спокойно, и теперь он жадно пил воду, ворчал и мёрз. Гертруда спала чутким сном на продавленной тахте, время от времени подрываясь и принося страдающему брату воду, стараясь ступать мягко и неслышно.
Нежданный стук в дверь заставил вздрогнуть всех: никто не ждал гостей, а нежданные гости в подобной ситуации были злее самой старухи с косой.
– Я открою, – вздохнула проснувшаяся Гертруда.
Эд и Ал подскочили, услышав знакомые голоса. Похоже, на этот раз госпожа удача всё-таки решила одарить их своей неповторимой улыбкой. Но не только она – из прихожей на них, изгибая накрашенные губы в хищной ухмылке, смотрела Ласт. Братья переглянулись и решили пока молчать.
– О, кого я вижу, – соизволивший встать Клаус направился нетвёрдой походкой в сторону гостей. – Тут-то можно не по званиям, разрешите? – он развязно посмотрел на Зольфа.
– Валяйте, – тот махнул рукой, но взгляд его был устремлён отнюдь не на хозяина их временного пристанища. Кимбли изучал глазами обоих Элриков и, казалось, всем своим видом говорил им молчать.
Энви, ничуть не изменившийся за это время, было дёрнулся в сторону братьев, но Ласт мягко перехватила его на полпути едва заметным жестом. Гомункул как-то враз поник, вынужденный сдержать свой порыв.
– А вот молодые люди говорят, что знают вас, – хохотнул Дильс. – Видите, увольнительные объединяют! Да что мы стоим, чёрт подери, Гертруда! Налей нам выпить!
Та неодобрительно покачала головой и поджала губы.
– Тут сухой паёк, – деловито ткнул на неказистую коробку Зольф. – Не трогайте, мы всё отнесём на кухню, только покажите, куда.
– Вам самогона или водки? – спросила Гертруда. – Шнапс весь вышел.
– Ничего не надо, благодарю, – Кимбли наклонил голову. – Не утруждайтесь, мы сами о себе позаботимся.
Она как-то странно посмотрела на него – ей казалось, что эти люди, будучи выше её брата по званиям, тотчас бросятся наводить здесь железной рукой свои порядки.
– Мы привезли вам мебель, – улыбнулась Ласт, но от её улыбки по спине Гертруды пробежал холодок.
– Вы очень добры, – женщина отвела взгляд. – В наше время мебель очень дорого стоит… Вы… хотите чего-то…
– Хочу, – жёстко сказала Ласт, прищурившись. – Молчания.
Гертруда осела в кресло. Она бы предпочла, чтобы на пороге её дома не появлялись все эти люди: ни Элрики, ни сегодняшняя делегация, да что там греха таить – ни её брат, который отчего-то с детства умудрялся с разбегу вляпаться в самую глубокую и вонючую лужу. Что сейчас, похоже, произошло в очередной раз, только масштабы были покрупнее.
Ласт же выудила из кармана формы, сидящей на её фигуре как-то совершенно развратно, два ключа и открыла один из комодов, откуда немедленно, кряхтя и причмокивая, вывалился отвратительного вида толстяк, волокущий нечто, более всего напоминающее обглоданную и частично сгрызенную человеческую руку. Дильса обильно вырвало прямо на пол. Гертруда схватилась за сердце.
– Ласт! Моя Ласт! – завопил урод, обнимая освободительницу. – Я кушать хочу! Очень! А можно я их съем? – он указал огрызком руки на обоих Дильсов.
– Нет, нельзя, – терпеливо ответила она. – Можно снова молчать. И сесть во-он туда, – Ласт указала жестом на стоящий в противоположном углу комнаты колченогий стул.
– Ну вот… – толстяк обиженно шмыгнул носом, но послушно поплёлся на указанное место, продолжая глодать свой омерзительный трофей.
Когда же Ласт открыла второй комод…
– Ноа! – не выдержал старший Элрик, бросившись к цыганке, и, обняв её, повёл к Алу, походя укутывая в плед и помогая присесть на продавленный диван.
Ноа тряслась мелкой дрожью и молчала.
– Что здесь происходит? – дрожащим голосом начала Гертруда. – Кто эти люди? А если к нам заявятся…
– У вас есть сердечные капли? – невозмутимо спросил Зольф. – Вам бы их принять. А за этих людей не беспокойтесь: всё под контролем.
– Да, Гертруда, у него всё точно под контролем, – Дильс как-то даже протрезвел. – Знаешь, какой он зануда… – он осёкся и посмотрел на Кимбли, но тому, похоже, не было до его слов ни малейшего дела.
– Ладно… – пытаясь собраться, проговорила несчастная Гертруда. – Ладно… Пойду, соберу на стол.
Энви переминался с ноги на ногу, нетерпеливо ожидая, когда же сможет вступить в диалог с теми, по кому он так самозабвенно скучал.
– Пошли, поможем, – Ласт потянула Зольфа за рукав и призывно улыбнулась Дильсу, который даже потряс головой, чтобы убедиться, что ему не привиделось.
– Пусть они, наконец, поговорят, – шепнула она на ухо Зольфу, когда Клаус скрылся в дверях кухни.
– С каких пор ты стала сентиментальна? – усмехнулся он, обнимая её за плечи: со стороны могло показаться, что супруги застыли в коридоре, чтобы одарить друг друга мимолётной лаской.
– Двадцать лет женаты, ты посмотри, а! – хмыкнул Дильс, указывая сестре на отставшую пару. – А всё туда же…
– Прекрати, – строго одёрнула его Гертруда, накрывая на стол. – Сразу видно – крепкая семья, приличные люди, между прочим! Не то что ты, оболтус…
========== Глава 25: Inter os atque offam multa intervenire potest/Между куском еды и ртом много чего может случиться ==========
Ich bin die Stille, die dich quält.
Das kalte Leid, das dich beseelt.
Die Wahrheit, der du dich nicht stellst.
Das Netz aus Glas, durch das du fällst.
Ich bin der Spiegel deiner Seele.
Der Glanz, der dich entstellt.
Kein Wunsch, der in Erfüllung geht.
Das Ende deiner Welt.
Eisbrecher “Böser Traum”.
– Ноа! Какое счастье, что ты здесь! – Альфонс приобнял цыганку, заглядывая ей в лицо.
– Что они с тобой там делали? – нахмурился Эд. – А ты тоже хорош! – напустился он на Энви. – Знал, где она – и молчал!
– Эд, – Ал укоризненно посмотрел на брата. – Мы ещё ничего толком не знаем – рано делать выводы!
– Ну так пусть расскажет! – не унимался Эдвард.
Ноа обняла себя за плечи, не прекращая дрожать, и устало прикрыла глаза.
– Устала же в комоде ехать, – спохватился Ал. – Ложись, поспи, – он торопливо помог Ноа лечь и заботливо укутал её в отсыревший плед. – Пойдёмте, поговорим пока, – он кивнул на дверь в углу гостиной, что вела в маленькую комнатушку.
Когда Элрики и Энви ушли, Ноа бездумно принялась смотреть в потолок. Сон не шёл. Ей по-прежнему казалось, что вот-вот тишину разорвёт настойчивый стук в дверь, а потом к ней войдёт очередное похотливое животное, неясно по какому недоразумению вообще именующееся человеком. И всё начнётся с самого начала, круг замкнётся, змей пожрёт свой хвост – и она опять не сможет понять, где кончается она, а где начинаются они. Ноа научилась в этих всполохах грязи и боли вычленять их эмоции и ощущения, получать их извращённое удовольствие; и это больше не пугало её, как тогда, в первый раз, с Кёнигом. Но когда это прекращалось, всё её существо было вынуждено вновь проходить через все внутренние метаморфозы, восстанавливать собственную структуру по кирпичику, заново выстраивать разрушенную изнутри картину мира. И картина эта миг за мигом, час за часом, день за днём пополнялась новыми и новыми врагами.
Сейчас же… Можно было верить, что всё сложится иначе. Что она снова среди друзей, а единственному в этом доме врагу они не дадут её в обиду. Хотя к красавице-Ласт Ноа испытывала теперь нечто вовсе необъяснимое: эта женщина зачем-то угрожала ей, хотя в итоге не сделала ничего плохого. Ноа не хотелось видеть в ней врага, но однозначно относить к друзьям тоже больше не получалось. Это выводило из равновесия: за это время – целую вечность! – она привыкла к тому, что мир – прост, и внесение подобных полутонов нарушало хрупкий баланс.
Зато здесь был Эдвард. Эдвард представлялся ей поддержкой, опорой, незыблемой скалой, которая способна укрыть от любого ненастья. После всего пережитого Ноа могла уверенно сказать одно – она любила Эдварда Элрика, всей истерзанной душой, каждой частичкой себя и бог весть кого ещё, так повлиявшего на неё за это время. Но при этом она отчётливо понимала, что вряд ли когда-либо дождётся взаимности. В глазах её, сухих и болезненно горячих, не осталось слёз, которые хотелось выплакать отчаянно, в голос. Она вновь обняла себя за плечи и принялась укачивать, как младенца, напевая старую цыганскую колыбельную; а после, под доносящееся из кухни и комнатушки эхо голосов, провалилась в вязкий, неспокойный сон. И в этом сне кто-то горячим шёпотом звал её по имени, тянул к ней многочисленные чёрные ручонки и неистово хохотал.
*
– Да она вообще появилась случайно! – оправдывался Энви. – Я всё это время искал способ связаться с вами, искал вас, но вы же не думаете, что это так просто! Вы бы видели этот сраный Аушвиц! За тобой постоянно ходят сраные гестаповцы, ты за каждый чих расписываешься в сраных журналах, повсюду эти сраные диктофоны натыканы! Мы с Ласт еле-еле спасли ваш несчастный багаж!
– Не смей так говорить о ней! – вспылил Эд.
По правде говоря, он был счастлив видеть Ноа живой. Он очень обрадовался встрёпанному гомункулу, но просто так признаться в этом с порога мешало природное упрямство. Долгие-долгие годы они скитались по этому миру, бежали за миражом, и у Эдварда совершенно не оставалось времени на то, чтобы остановиться. Да и потом, останавливаться было страшно. Они, чужаки, так и оставшиеся мальчишками, так и не вросшие в эту землю корнями или чем там было положено, жили лишь своими, несомненно, благими целями. Тут уж не до рефлексии.
– Бомбу-то нашли? – спросил Энви, едва сдерживаясь от того, чтобы завалить братьев вопросами и рассказать обо всех своих приключениях.
– Не-а, – Эд насупился. – Нашли восемь пустышек. А ещё Раса и двойника Оливии Армстронг.
– Которая засадила вас в тюрягу? – хохотнул Энви, по давней привычке сев верхом на колченогий стул.
– Как ты угадал? – съязвил Эдвард.
– Да так, – уклончиво ответил гомункул. – Железные леди на военной службе во всех мирах остаются железными леди.
– Как ты попал в Аушвиц? – тихо спросил Ал, склонив голову набок и внимательно рассматривая Энви.
– Это долгая история, – выдохнул Энви.
– Нас пока не торопят, – Эдвард с размаху плюхнулся на кровать, жалобно заскрипевшую ржавыми пружинами.
– Сначала я похоронил Эрвина Циммермана, – фиалковые глаза сверкнули, – но прежде расквитался с тем самым Ульрихом, сыночком белобрысой суки. Он напал на этого, хьюзоподобного… Чёрт упомнит, как его тут величают…
– На Хана? – округлил глаза Ал. – Но зачем?
– Хан пристрелил его мать, – Эдвард опустил глаза.
– Ну так он же за вами хотел увязаться! Мстить всем надумал, мститель обосранный, – зло усмехнулся Энви. – Я его на съёмки заманил. Ланг тогда как раз фильм про преступников снимал, слышали, может – “Завещание доктора Мабузе”…(1) Я там играл главную роль. Жаль, он переснял его потом… Еще и с каким-то бесталанным идиотом вместо меня! – Энви обиженно поджал губы. – А та плёнка потерялась. Да и кто будет смотреть немое кино, когда уже появилось такое же, но со звуком… – он от возмущения задышал чаще, гневно сверкая глазами.
– Так что там с Ульрихом-то? – поторопил рассказчика Эд, боясь, как бы того не одолел очередной приступ безудержной зависти.
– А-а! Так мы его в съёмках одной из сцен использовали. Там комната наполнялась водой. Должны были воду перекрыть, а я уж позаботился, чтобы не перекрыли, – Энви мстительно осклабился, явно получая удовольствие от одних воспоминаний. – До сих пор помню, как он пучил глаза и открывал рот, как рыба прямо! А кадры-то! Кадры какие!
– То есть ты вот так взял и утопил человека?! – вскочил Эд. – Ну ты и урод!
– Что я-то урод? – возмутился Энви. – Я вас спасал! Он вас того, порешить хотел!
– А что за это было Лангу? – настороженно спросил Ал.
– А ничего. Замяли. Несчастный случай, мол. Только водопроводчиков уволили – это ж они с трубами нахимичили, а не мы с Лангом.
Элрики переглянулись и покачали головами.
– Вот так всегда, – трагическим голосом возвестил Энви. – Я – всем помогай, спасай ваши задницы, а вы? Ни слова благодарности! Одни пинки! Вас спас – а вы, мол, урод. Ноа помог – так Ласт мне такое устроила, хотя я её цепного пса на руках из-под пуль выносил и собой закрывал! Никакой благодарности!
– Ласт хотела убить Ноа? – ошарашенно посмотрел на Энви Ал.
– Не-е, – тот разом перестал придуриваться и ломать трагикомедию. – Просто если бы обнаружили, что мы вашу цыганочку спасли, нас бы всех живенько, – он провёл ладонью по горлу.
– Дожили, – буркнул Эд. – Нам уже гомункулы помогают.
– А ты за двадцать-то лет к этому не привык? – ехидно поинтересовался Энви, подбоченившись.
– Привыкнешь к такому, – отозвался Эдвард – Как тебя звать-то теперь?
– Зайдлиц. Хауптштурмфюрер Эрих Зайдлиц! – тот резко вскочил, щёлкнул каблуками и козырнул – по-воинскому, не по-партийному.
– Тьфу на тебя, завистливая ты задница, – Эд расплылся в доброй улыбке.
Тихо, стараясь не разбудить Ноа, всё ещё прерывисто напевавшую сквозь сон обрывки колыбельной, троица направилась на кухню, но, заслышав громкое сопение и причмокивание из того же угла, остановилась в изумлении: под боком цыганки, свернувшись калачиком, мирно спал Глаттони, посасывая палец полуобглоданной руки. Его безобразное лицо выражало полнейшее счастье и безмятежность.
– Он же не опасен для неё? – спросил Ал.
– Нет, Ласт запретила ему кого-то есть, – пожал плечами Энви. – А уж Ласт он всегда слушается.
*
Дни тянулись медленно, погода за окном словно вторила тягомотному чувству ожидания: небо тяжело нависало прямо над головами; шли дожди, временами сменявшиеся мокрым снегом; стоял туман. Гертруда перевела все запасы сердечных капель и была столь же мрачна и сера, словно низкий небосвод. Вроде бы удовлетворившись объяснением Ласт о том, что Глаттони – это особенный эксперимент их лаборатории, который вышестоящие чины поручили переправить подальше от неумолимо надвигающейся линии фронта – тайно, разумеется – Гертруда Дильс лишь поджала бескровные губы и покачала головой. Но оснований не верить фрау Кимблер у неё не было.
Клаус Дильс отбыл в Аушвиц, по поводу чего все гости Гертруды, кроме Ноа и Глаттони, беспокойно переглядывались и уповали на то, что даже если Клаус проболтается, то их уже здесь не будет. Братьев Элриков при этом весьма интересовала судьба обоих Дильсов; остальные, казалось, вообще не беспокоились о чужих жизнях.
Кимбли и Ласт общались с братьями постольку-поскольку, особенно не задавали вопросов и не распространялись о себе. Альфонс, впрочем, в один из вечеров высказал брату предположение о том, что Кимбли чем-то, похоже, серьёзно обеспокоен – уж очень нехарактерным казалось его нежелание вести философские диспуты и рассуждать о будущем мира, но Эд только отмахнулся, сославшись на то, что у них хватает и своих проблем.
А проблем и правда хватало. Во-первых, они так и не нашли то, что искали. А это означало, что на возвращение в Аместрис, даже если будет такая возможность, они не имели ни малейшего морального права. Во-вторых, их тревожило состояние Ноа. Было слишком похоже, что она попросту сошла с ума.
И это письмо. Чем ближе подступало девятое декабря, тем более обеспокоенными выглядели все. Пока однажды Энви в привычной ему наглой манере не заявился в комнатушку, где ютились Элрики, посреди ночи.
– Отец назначил день, – выдохнул гомункул, растянув губы в улыбке и взъерошив волосы тонкими жилистыми руками. – И место. Через четыре дня, девятого. В Бреслау. В церкви. Решил вот вам сообщить, чтобы не мешались. Иначе хрен вам, а не возвращение домой!
Братья переглянулись.
– И ты молчал… – ахнул Эд.
– А тебя это не касается, фасолина, – огрызнулся Энви. – А то сейчас опять разведешь бурную деятельность и всё испортишь!
– Выходит, мы снова ценные жертвы, – поджал губы Ал. – Смотри, брат – нас двое. В прошлый раз ему понадобилось пятеро…
– Пятеро алхимиков? – Эдвард задумался. – Если за двадцать лет ничего не поменялось, то как раз: ты, я, Кимбли… А еще Макдугал и этот псих в инвалидном кресле, если они ещё живы. Только неувязка – ты что-нибудь слышал о том, чтобы Багровый или Ледяной нарушали Табу?
Энви внимательно наблюдал за братьями. Он уже начал жалеть, что сообщил им об Обещанном дне – пусть этот мир не был так уж благосклонен к поискам Элриков, отнять того, что соображают они отменно, он не мог.
– Ты уверен, что у Отца нет ещё кого-то на примете? – усомнился Ал. – Мы же не знаем, кто ещё мог попасть сюда.
– Энви, – Эдвард резко повернулся в сторону гомункула, – ну-ка выкладывай всё о планах твоего сбрендившего старикашки!
Тот только фыркнул, подбоченившись:
– Что это тебе выкладывать-то?
– Или ваш Отец не настолько ещё сбрендил, чтобы хранить все яйца в одной корзине? – тон Эдварда сделался непомерно ядовитым. – И ты попросту не знаешь ничего о его планах?
Энви насупился. Он прекрасно понимал, что его провоцируют, однако обида на весь мир: на Элриков за эту провокацию и недоверие; на Отца – за то, что тот и правда, скорее всего, имел запасные варианты и не счёл нужным посвятить в них своего, несомненно, самого лучшего сына; и на Ласт – за компанию – пересилили доводы разума.
– Знаю я всё! – взъярился Энви. – Вас действительно пятеро! Только вот Кимбли и Макдугала он всё равно заставит открыть Врата!
Братья переглянулись. В их памяти отчётливо всплыл момент, как Отец со своими приспешниками не оставили выбора Рою Мустангу. И как лицемерная тварь по имени Истина всё равно взяла с Огненного алхимика страшную плату.
Внезапно лицо Эдварда озарила широкая искренняя улыбка, и он рассмеялся, немного по-детски, хихикая и хватаясь за живот.
– Вот он обломается! – веселился Эд. – Он-то не знает… что я… – он захлёбывался смехом, который всё больше походил на исступлённое истерическое веселье человека, доведённого до отчаяния. – Больше не годен на роль жертвы!
Он вытер выступившие слёзы тыльной стороной ладони и продолжил:
– Я же… отдал Врата… алхимию…
Энви поджал губы. Они с Ласт, совершенно не сговариваясь, не сообщили о такой мелочи Отцу. И теперь было абсолютно неясно, сработает ли весь этот чёртов план. Конечно, гомункул был готов побиться об заклад, что у Отца на случай непредвиденных обстоятельств припасена парочка тузов в рукаве! Но как они могли вообще не подумать об этом? Он чувствовал, как страх ледяной хваткой сжимает его внутренности, как пылают щёки и даже кончики ушей – он боялся. Боялся, что весь план полетит коту под хвост. Что они не вернутся в Аместрис, а навечно останутся в этом мире, среди этих людей, чтобы проиграть опостылевшую войну и, вероятно, пойти под суд за все совершённые преступления – и неважно, что не они одни творили зверства. История простит победителям всё, а они…
– Поживём – увидим, – отрезал Энви. – Скорее всего, с вашей помощью или нет, а проход в Аместрис он откроет.
– А дальше будем действовать по ситуации! – оживился Эд. – В любом случае, хрен ему, а не мировое господство!
Альфонс покачал головой – он не разделял самоуверенности брата и Энви. Хотя подчас ему казалось, что у обоих за этой бравадой прячутся чудовищная усталость и совершенно обыкновенный, свойственный всем живым существам, страх. Но в одном Эдвард был прав – действовать и правда предстояло по ситуации. Им – снова! – отчаянно не хватало информации.
