Текст книги "Чудовища (СИ)"
Автор книги: Ada King
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
36 – Конец вражды (Анна)
Принцип ненасилия – основа для поисков истины. Каждый день я убеждаюсь, что поиски эти тщетны, если они не строятся на принципе ненасилия.
© «Моя жизнь» Махатма Ганди
Странно, конечно, что мой инфекционный эндокардит вдруг прекратился. Что ж, похоже, иммунитет все-таки оказался сильнее. Жаль, но ничего не поделать, теперь еще и распечатать новый вирус не могу, потому что капитан опять запретил распечатку инфекционных агентов. Хорошо хоть, с тем вирусом эндокардита отвертелась. Пришлось придумывать длинную легенду о склонности вирусов к мутациям, чтобы объяснить Кариму, зачем я сделала безобидный вирус смертельно опасным для человека. Вроде поверил, но мне теперь придется искать новый способ самоубийства.
– Скажи, Михей, ты хотел бы стать чистокровным? – спросила я, садясь рядом с кроватью, на которой лежал Михей. Его голая грудь была тщательно перебинтована, а к вене подключена капельница.
– А коли я чистокровным стану, то буду таким же плохим, как и они? Чужие деревни разорять да баб на кострах жечь?
– Ну что ты, Михей. Я уверена, из тебя бы получился очень хороший чистокровный.
– Коли так, то почему бы и нет? – пожал плечами он. – А коли я чистокровным обернусь, то другие чистокровные не возжелают более меня грабить да убивать?
– Конечно, не возжелают.
Он довольно улыбнулся, и я открыла голографическое меню, чтобы настроить редактор генов.
– А вы разве не покараете чистокровных? – неожиданно спросил Михей, невинно заглядывая в глаза, словно ребенок. – Они много непотребств чинили.
– Ну что ты, Михей, – улыбнулась я, – мы не боги. Мы такие же люди, как и ты. Просто у нас есть технологии, поэтому и возможностей несколько больше.
– Текнолохии… – задумчиво протянул он.
– Да, – кивнула я, – благодаря развитой науке.
– Наука? – округлил глаза он. – Изобретательство? Так то же грех! Ученые-колдуны привели мир к Катастрофе!
– Это давно позади, Михей!
– Одиннадцатая заповедь гласит: не изобрети себе механизма, ни облегчающего труда твоего, ни облегчающего убиения зверя лесного, равно как и водного и небесного! Ибо изобретательство есть мерзость пред ликом Господним, и кара небесная постигнет того, кто упадет во искушение изобретательства!
– Это не так. Ты же пользуешься ножом или силками?
– А как же! – кивнул он.
– Они тоже когда-то были изобретены. Катастрофы иногда случаются, но это не значит, что изобретения и наука – вселенское зло. Это просто инструмент. Например… как нож! Ножом можно резать морковку, а можно и убить кого-то. Ты же не скажешь при этом, что нож – это зло?
– Вестимо, нет. Но что, коли наука опять приведет к Катастрофе?
– Благодаря науке мы смогли добраться до вашего мира и спасти тебя, разве это не чудесно?
– Почему тогда вы не вызволили Любаву?
– Любаву? – удивилась я.
– Ну да, – кивнул Михей, – жену мою. Разве справедливо, что ее сожгли заживо? Почему вы не вызволили ее? Разве она не вела праведную жизнь? Не соблюдала заповеди? А другие бабы из моей слободы? Чем они провинились?
– Михей, – вздохнула я. – Я же сказала, мы не боги. Мы не можем всех спасти. Очень жаль, конечно…
– Разве энта ваша наука не всемогущая? Разве вы не всезнающие? Не бессмертные?
– Нет. Невозможно стать всезнающим и бессмертным, хотя благодаря науке мы можем узнать больше, чем вы, и живем дольше, чем вы.
Он выглядел задумчивым, поэтому я продолжила:
– Любым инструментом можно пользоваться во благо или во вред. Важно научиться пользоваться инструментами, а не выбрасывать их, потому что ими ненароком можно пораниться.
Спустя несколько минут я обратилась к роботу Валере, все это время сидевшему неподалеку:
– Одиннадцатая заповедь – твоих рук дело?
– Конечно, – кивнул он. – А как еще победить вырожденцев, если не втемяшив им в головы обскурантизм? Некоторые из них, знаешь, какие сильные благодаря мутациям? Многие другие невероятно быстрые, бывали и такие, которые ядом плевались или в кромешной тьме видели, словно кошки.
– Некоторые мутации, возможно, полезные. Может, оставить их в генофонде? – задумчиво произнесла я.
– Можно и оставить, но будет ли тогда такое существо представителем вида Homo sapiens? – нахмурился Валера.
– А почему нет? У каждого человека есть несколько мутаций относительно его родителей. Все мы мутанты. Какое количество мутаций нужно, чтобы человек перестал быть человеком? А как насчет генномодифицированных? Люди давно внедрили себе гены собак, отвечающие за выносливость, антираковые гены слонов и «гибернационные» гены медведей…
– Еще ген короткого сна, позволяющий спать по четыре часа в сутки и прекрасно высыпаться, – напомнил Валера. – Когда-то процедура его вживления была очень популярной, а сейчас он уже встроен в геном всей популяции.
– Да, – кивнула я. – И еще некоторые даже вживляют себе ген, отвечающий за выработку целлюлазы, чтобы жрать древесину. Неплохое решение проблемы голода, разве не так?
– Ага, только вот, если верить обладателям такого гена, древесина так себе на вкус, – скептически заметил Валера, – и они отнюдь не рвутся ее жрать.
– А как насчет колонистов? Земные растения не всегда приживаются на других планетах, зато там могут быть весьма живучие представители местной фауны. Но они будут пригодными в пищу, только если колонисты подкорректируют себе несколько генов.
– Люди не всегда меняют свои гены ради освоения других планет, – возразил Валера. – Бывает, что редактируют геном инопланетной живности.
– Обычно ДНК местной биоты модифицируют, если это легче, чем менять человеческий. Но на той же Земле-12 колонисты изрядно поработали над своим геномом, чтобы употреблять в пищу растения и мясо некоторых животных.
– И все же бо́льшая часть биоты так и осталась несъедобной.
– Ну, когда появились метаморфы, уже было не до экспериментов с генами, – заметила я и, помедлив, добавила: – А как быть с колонизацией нестерпимо холодных планет?
– Я за терраформирование, – заметил Валера.
– Это дорогой и длительный процесс. Намного легче встроить себе гены, отвечающие за белки-антифризы, и средствами генной инженерии понизить чувствительность к холоду.
– Может, еще шерсть отрастить? – съязвил Валера, но тут же добавил: – Но я тебя понял, человек давно из Homo sapiens превратился в Homo sapiens mutatio. Правда, некоторым гомосапиенсам это не нравится. Они против того, чтобы их вытеснял новый вид.
– О да, появились целые секты натуралистов, верующих, что человек не имеет права модифицировать святую и неприкосновенную ДНК. Ее же создал Бог, а мы, жалкие смертные, пытаемся играть в Бога. Но возникновение нового вида неизбежно. Что в этом плохого? Разве не лучше, если люди станут более совершенными и приспособленными?
– Не знаю, – вздохнул Валера, – иногда я размышляю над тем, что такое человек, и понимаю, что у меня нет ответа на данный вопрос. Так кого я должен защищать?
– Ты прав, это сложный вопрос. По сути, современный человек – сборная солянка фрагментов ДНК многих земных биологических видов. Некоторые решаются даже на встраивание себе инопланетных и синтетических генов. Так кто может считаться чистокровным Homo sapiens-ом? И о какой чистоте расы может идти речь?
В медотсек вошел Зак, некоторое время наблюдал, как я настраиваю редактор генов для Михея, после чего спросил:
– Ты правда думаешь, что это возможно? Взять и переделать гены взрослого существа настолько, чтобы оно стало… представителем другого биологического вида?
– Оно и сейчас вполне Homo sapiens, просто с кучей левой ДНК. Homo sapiens химера. Полагаю, радиация повлияла на метаморфов так, что они хоть и стабилизировались в облике людей, но с кучей генов других существ. Скорее всего, местных животных. Возможно, это просто были молодые и неопытные метаморфы. Они видели, что происходило с теми, кто метаморфировал, и предпочли остаться людьми.
– Думаешь, сможешь вычистить из него левую ДНК?
– Ну а почему это должно быть невозможным? И вообще! Когда-то вертикальный взлет считался невозможным, а потом изобрели вертолет. Потом никто не знал, как «приручить» горячую плазму, но спустя какое-то время плазмометы все-таки создали. С электрометами такая же история: всего где-то около столетия назад способность метать молнии считалась исключительно атрибутом богов из древних легенд.
Закончив с настройкой, я нажала «Пуск», и редактор генов загудел, отправляя в вену Михея полчища нанороботов.
С каждым днем все больше проявлялись результаты деятельности этих микроскопических трудяг. Сначала у Михея выпала вся шерсть, только на голове шевелюра осталась такой же пышной. Понемногу выправлялась осанка, надбровные дуги становились не такими выраженными, лоб более высоким, а челюсть и нос более изящными. В конце еще и когти на ногах отвалились, а вместо них начали отрастать вполне человеческие ногти.
Что, если взять человека и заменить ему один ген, он останется тем же индивидуумом? Конечно, а если проделать то же самое с половиной генотипа? А что, если один за другим менять ему гены пока они все не заменятся новыми? Пусть даже человеческими, просто другими. Будет ли это тот же человек?
С роботами так же: мы меняем им запчасти, и считаем их прежними даже после основательных обновлений. Серафиму, за все время его службы разным монахам, сменили все детали. Фактически у него не осталось ни одного винтика из тех, которые были при выпуске, но это все тот же Серафим. По крайней мере, он считает себя прежним.
И мы считаем себя прежними, хотя на протяжении жизни наши тела и личности претерпевают значительные изменения. Но мы все равно помним себя прежних и считаем себя прежних собой, хотя это уже совсем другая личность. Нам просто кажется, что та самая, потому что у нас есть доступ к воспоминаниям «той личности». Если мы постоянно сменяем атомы тела и особенности личности, то чем же мы являемся на самом деле?
Вскоре Михей стал настоящим красавцем, и мы решили повторить этот положительный опыт и с другими вырожденцами. Сначала на тех женщинах, которых чистокровные не успели сжечь в Городе Солнца.
– Ты бы попросил местных привести к нам тех вырожденок, – предложила я Валере.
– Я? – выпучил глаза робот. – После твоего фильма они сожгли храм и забили до смерти нескольких жрецов. Думаешь, они меня послушают?
– Забили до смерти?! – ужаснулась я и тут же добавила: – И это все из-за какого-то фильма. Вот она, убойная сила искусства.
– И не говори, – вздохнул Валера. – У них там теперь никаких авторитетов, сплошное народовластие. Страшно подумать, до чего может довести власть большинства, если в большинстве такие невежды, как они. А за главного у них теперь тот мерзкий типчик, Ждан Лисий Хвост.
– Ждан Лисий Хвост? – поднял брови лежавший на кушетке Михей. – Энто тот отрок, которого я из ловушки вызволил? А потом он в мою слободу целую орду привел. Насильничать да грабить.
– Вот! – поднял палец вверх Валера. – Говорю же, мерзкий типчик! Если хочешь, сама им и говори, а я в Город Солнца больше ни ногой!
Что ж, пришлось мне этим и заниматься, благо я заранее установила там голографический проектор. По нему и сообщила. Вырожденок быстро привели. Процесс модификации генов на них прошел хорошо, почти без побочных эффектов.
Потом мы обкатывали тот же метод на всех, кого находили в разбросанных по местной лесостепи деревнях. Никто не отказывался, оно и понятно, какой же вырожденец не захочет стать настоящим чистокровным «арийцем»?
А ведь кто знает, сколько еще грызлись бы между собой «остроконечники» и «тупоконечники», если бы не прилетели «боги»? Как хорошо, что есть те, кто вместо мифологии и игры в войнушку занимается развитием науки. Ведь именно благодаря ей вырожденцы сделались высокими «белокурыми арийцами» и, как шутил Макс, все баги стали фичами. Но даже если еще не все, то у нас все впереди. А пока нам вполне достаточно того, что вражда между чистокровными и вырожденцами наконец закончилась.
– Так как ты все-таки на это отважился? – как-то спросила я Диодора, когда мы сидели в столовой и степенно поглощали обед.
– На что? – не понял он, оторвавшись от своих вегетарианских сосисок с макаронами из спаржи.
– На то, чтобы стрелять в живое существо! Тебе же религия запрещает. Не боишься гореть в аду?
Диодор вмиг посерьезнел, задумчиво дожевал, вытер губы салфеткой и не спеша начал:
– Видишь ли, нравственные принципы – это ориентиры, а не жесткие законы. Никаких абсолютных законов не существует, а нравственность не предполагает ригоризма. Всегда надо действовать по ситуации, руководствуясь соображениями всеобщего блага и справедливости. Но даже если универсальные законы и есть, то еще Иисус сказал, что не человек для закона, а закон для человека.
– То есть насилие все-таки необходимо? – не отставала я.
– Как говорится, жестокость человека знания лучше доброты глупца. И даже если я теперь буду гореть в аду из-за того, что стрелял в Креса, то уж лучше это, чем если бы Крес причинил тебе вред.
Я замерла. Меня словно молнией пронзило, даже жевать перестала. Он правда так считает? Я внимательно посмотрела на Диодора, а он все продолжал:
– Знаешь, вообще-то, мне не следует сильно об этом распространяться, но я иногда вижу сны. Сновидения о будущем. Понимаешь? Только я не всегда могу их правильно интерпретировать, духовник мне в этом помогает. Ну так вот, я же и прилетел, потому что увидел, что тебе угрожает опасность…
– Правда? – еще больше удивилась я.
– Да, наверное, следовало сказать тебе сразу, но монахам нельзя распространяться о своих способностях, даже если они такие жалкие, как у меня.
– Ты имеешь в виду вещие сны?
– Конечно, – кивнул он, поливая сосиски кетчупом. – И я надеюсь, ты сохранишь мою тайну.
– То есть ты знал, что все это произойдет? Как давно?
– Ну, не все, только то, что тебе угрожала опасность и… возможно, Алексу. Еще когда вы только отправились в экспедицию к Земле-12. К сожалению, вы были уже в гиперпространстве, поэтому я так и не смог с вами связаться.
– И ты бросил все из-за меня, папа?
– Ну конечно, Анна! А как иначе? – Замерев, он внимательно на меня посмотрел и изумленно добавил: – Неужели ты наконец назвала меня папой?
37 – Крякать как утка (Анна)
Должен вам сказать, что мы вовсе не хотим завоевывать никакой Космос. Мы хотим расширить Землю до его границ. Мы не знаем, что делать с иными мирами. Нам не нужно других миров. Нам нужно зеркало… Мы бьёмся над контактом и никогда не найдём его. Мы в глупом положении человека, рвущегося к цели, которой он боится, которая ему не нужна. Человеку нужен человек!
© «Солярис» Станислав Лем.
Однажды я вошла в лабораторию и увидела, что наш астробиолог Лариса изучает странное серое образование, внешней формой больше всего напоминающее брокколи с очень толстой и низкой ножкой.
– Что это? – спросила я.
– Судя по структуре клеток, это гриб, и что самое удивительное, он пригоден в пищу.
– Откуда ты знаешь?
– Из местного фольклора. Аборигены называют это грибом-подснежником. Благодаря наличию белков-антифризов и глицеринов этот организм способен жить и расти при температуре минус тридцать градусов. То есть фактически под снегом.
– Удивительно! – восхитилась я.
– Да, – согласилась Лариса, рассматривая изъятые из гриба ткани под микроскопом. – Полагаю, благодаря грибам-подснежникам, местная биота и пережила ядерную зиму почти без потерь.
– Но мегафауна вымерла полностью? – решила уточнить я.
– Да, и ее замороженные останки служили кормовой базой для всеядных существ на протяжении всей ядерной зимы. А многие яйцекладущие, судя по всему, на время похолоданий стали живородящими.
– Но как? – удивилась я.
– В этом нет ничего удивительного, – заверила Лариса. – Способностью менять яйцекладущесть на живородящесть обладают многие биологические виды на разных планетах. Особенно в тех регионах, где наблюдаются частые колебания климата от горячего к холодному. На той же Старой Земле до сих пор водится живородящая ящерица Lacerta vivipara, которая в теплом климате откладывает яйца, а в холодном является яйцеживородящей.
Помимо изучения местной живности, а также работы с бывшими метаморфами, мы еще и изучали Ио, как единственного выжившего представителя своего вида. Хотя многие из нас его до сих пор опасались, одна я, такая «бесстрашная», все еще не теряла надежды, что, может, он меня все-таки сожрет и не восстановит, но где там. Ио стал настоящим паинькой.
Множество раз мы рассматривали записи того, как его клетки превращаются из одних в другие, но так и не смогли понять, как именно они это делают. Однако еще более удивительным мне казалось то, что Ио хранил в памяти все воспоминания своих жертв. Он даже помнил то, что я сама уже считала забытым!
Люди, конечно, тоже неплохо научились копировать воспоминания и даже личности. Появилась целая индустрия по купле и продаже воспоминаний: за определенную сумму каждый мог либо продать свои воспоминания в специальное хранилище, либо купить чужие. Но иногда это приводило ко всякого рода нарушениям психики.
Наибольшим спросом пользовались воспоминания нечеловеческих разумных форм жизни. Интересно все-таки, каково это, быть инопланетянином, разве не так? Но у тех, кто слишком сильно увлекался покупкой опыта других биологических видов, иногда начиналась видовая дисфория: люди больше не идентифицировали себя как людей.
«Разве не каждое разумное существо имеет право на самоопределение? Я гуин, заключенный в тело человека! Ну и что с того, что осознал я это только сейчас?» Или: «Homo sapiens?! Какой Homo sapiens?! Я не так себя идентифицирую! Почему мое тело должно определять то, кем я являюсь? Это насилие!»
А что определяет то, кем мы являемся? Воспоминания? Нет. То, кем мы являемся, определяется тем, в чем мы видим свое счастье. Чем более зрелое существо, тем больше оно видит свое счастье в том, чтобы делать счастливыми других, и тем меньше оно беспокоится о собственном счастье. Так что нам для счастья нужно не менять облик, а развить в себе искреннее пожелание счастья всем живым существам. Только это сложнее, чем модифицировать тело.
Идентифицирующие себя представителями других разумных форм жизни чаще всего уходили жить в виртуальную реальность, где они могли быть любыми существами, да хоть кошкодевочками или единорогами. Самые отчаянные перемещали свои мозги в банки ради полного погружения в виртуальный «рай». Но бывали и такие, которые проводили себе сотни операций по корректировке генов, чтобы стать представителем другого вида на самом деле. Такое, правда, чаще всего заканчивалось летальным исходом, поэтому вскоре оказалось под запретом.
На стирании воспоминаний люди тоже научились неплохо зарабатывать, хотя это намного сложнее с технической точки зрения. Ведь вместе с тяжелыми воспоминаниями могут стереться и некоторые другие, а то и вся личность претерпеть неожиданные изменения. Тем не менее многие прибегали к такой терапии, особенно те, кто страдал посттравматическим стрессовым расстройством или пережил потерю близких.
Известны случаи, когда люди теряли любимых, распечатывали их из электронных копий, а потом удаляли себе воспоминания об их смерти и жили счастливо дальше. Знать, конечно, всегда лучше, чем не знать, но иногда для счастья нужно избавиться от некоторых знаний. Правда, одним из самых частых побочных явлений было то, что стертые воспоминания возвращались в виде страшных снов.
Одним словом, люди тоже научились всячески манипулировать воспоминаниями, но чужие воспоминания, особенно если их много, неизбежно влияли на наши личности. А вот метаморфы были устроены иначе – они умели сохранять себя во всей этой массе чужого опыта. И, как по мне, это представлялось не менее интересным свойством, чем способность мгновенно принимать любой облик.
Однажды после работы в лаборатории я пришла в свою комнату уставшая и увидела там странного человека. Странный человек стоял ко мне спиной и что-то рассматривал на голографическом экране. Он казался до боли знакомым, но я никак не могла понять, кто это.
– Извините… – неуверенно начала я, медленно подходя.
Он обернулся, и я увидела Алекса!!!
– Алекс?! – выдохнула я. – Но как?!
– Извини меня, Анна, – начал он, – мне так жаль, что я причинил тебе столько боли.
Он подошел и взял меня за руку.
– Но ты же умер! – запротестовала я, пытаясь выдернуть свою руку из его. – Ты умер! Я сама видела! Тот космолет взорвался!
– Я решил стать человеком. В этом есть и твоя заслуга. Я не знаю, извинишь ли ты меня когда-нибудь, но я навсегда останусь в этом облике и буду заботиться о тебе…
– Ио! – выдохнула я. – Так ты… Ты…
Я не смогла сдержать слез, а он продолжил:
– Да. Это был я. Тот, кто убил твоего мужа. Мне так жаль, Анна. Я бы хотел все исправить, но прошлого не вернуть.
