Текст книги "Чудовища (СИ)"
Автор книги: Ada King
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)
6 – Проблематика колодца (Михей)
Ты должен понять, что, как только человек собирается помочь кому-либо, он становится беззащитным.
© «Пролетая над гнездом кукушки» Кен Кизи
До зари еще снег кружил. Но как солнышко чуть поднялось, так небо совсем прояснилось. Заискрился снег в утренних лучах, да с сосулек закапало. Вот я и вознамерился в лес сходить, пока тепло, силки проверить. В лесу живности дай Боже, хоть каждый день по силкам шастай, токмо не каждый зверь съедобен. Коли поймается какой-нибудь краснопятный олень али там шипастая лисица, так и приходится отпускать. Ну, или разве что жене на шубу пустить.
Порой бывало, и что-нибудь чудное попадало. Тогда я старосте нашему добычу-то относил, он энто на никудышниках пробовал и говорил, съедобно али нет. Вот, помнится, в предыдущий раз чудище с иглами по всему телу попалось, шипело, крысилось, укусить пыталось. Но я-то быстро его угомонил, навсегда.
Староста энто чудо никудышнику скормил, а тот взял, да и заболел. Три дня лихорадил, в конце концов решили последовать древнему обычаю и окунули болезного в прорубь. Согласно преданию, опосля энтого он должен либо быстро выздороветь, либо помереть. Так оно и случилось, помер никудышник. Больше игломордов никто в пищу употреблять не пытался.
Никудышники, оно, конечно же, проклятие рода человеческого, они же страшные, немощные да бестолковые. Однако без них никуда, на ком же съедобность живности и свойства лекарственных трав проверять? А бывает ведь, родится никудышник и тут же помирает. Сам, еще даже материнского молока не отведав. «То нам наказание за грех изобретательства наших предков, – глаголил батюшка. – Оттого дети наши и гибнут, что предки одиннадцатую заповедь нарушили». Ну и царствие им небесное.
Шел я, значит, свинку нашу лохматую вспоминал, она-то быстро бы грибов-подснежников отыскала. А я-то что? У меня-то нюха такого нет, токмо у одного нашего Прохора нюх такой был, что грибы за версту чуял, так ему-то и свинок не надобно было. Уходил, бывало, зимой в лес, а обратно полную котомку грибов приносил. Токмо однажды ушел да не воротился.
Сказывали, Болотник Прохора в болота и утащил. Там же за лесом болото, в те края и батюшка наш захаживать воспрещал. А то придет туда путник, по колено в болото провалится, его Болотник за лодыжки хвать и утащит. Гиблое место. Ума не приложу, зачем Прохору-то нашему на болота понадобилось, однако сказывали, он ночью на сопелке играл. Так Болотник не любит энтого страшно, вот он его к себе и заманил.
Так вот, размышляючи, шел я по лесу. А идти долго пришлось, еще и снега чуть ли не по колено, в валенки западал, даром что мокрый. А вокруг деревья высоченные стояли и в снегу все, солнечные лучи сквозь заснеженные ветки еле пробивались. Глядишь, и прыгнет с дерева какая-нибудь саблезубая рысь. Сам шагал, а кинжал на поясе одной рукой зажимал.
Евдоким-то прошлой зимой тоже часто по силкам хаживал, да назад не воротился. А бывало и так, что попавших в силки хищный зверь и пожрет, ничего, окромя пятна крови, на земле не оставив. Оттого-то люди неохотно сим промыслом и занимались. Любава тоже глаголила, не ходи, но не могу я все время дома сидеть, а так хоть какая-то польза.
Сказывали-то всякое, будто коли найти в лесу дерево, что молния поразила, да вырезать из него кусок и на том куске знак огня начертить, а потом колдовские слова произнести, то с энтим знаком можно хоть в огонь, хоть в воду – никакая зараза не возьмет. Любая саблезубая рысь стороной обойдет. А батюшка глаголил, колдовство – такой же грех, как и изобретательство, от Лукавого оно. Вот и помыслишь, стоит ли оно того? А Любава сказывала: «Ты как дерево такое найдешь, отруби кусок да принеси, я знак начертю да слова произнесу». Тьфу, баба… Ничего святого.
Бабы, они такие, им что-то в голову как взбредет. Вот не так давно Агафья поведала, что мы не всегда на земле жили, еще до Катастрофы мы прилетели сюда со звезд. Святые угодники, ну что за глупость? Звезды – энто ведь светильники на небосводе, которые ангелы Господни каждый вечер зажигают, чтобы людям не так темно было. Как на светильнике жить-то? А что с дуры взять, мало ее за дурные речи про колдовство колотили, так теперь еще и энти глупости.
Всем же ясно, что Бог сотворил людей по образу и подобию своему и заселил ими землю после грехопадения. А вот, к примеру, что такое снег – тоже ведомо. Стоит посреди мира Древо Жизни, все покрытое белым цветом. Когда переполняется чаша долготерпения Господня, тот цвет опадает и на землю сыплется. Оно и есть снег. А весна и лето – проявление милосердия Божьего.
Сразу после Катастрофы лета не было, одна зима целых десять лет. Покуда не поутих гнев Господень. Потому у нас теперь и лето, и весна, а также осень. Вот как очистится мир от греха еще больше, так зима и вовсе пропадет. Одно лето будет, вот благодать-то наступит. Всего-то надо усердно молиться да праведную жизнь вести, без всех энтих черных магий навродя изобретательства.
К полудню дошел я до первой ловушки и вижу, висит на ней краснопятный олень: одной когтистой лапой в петле, а другой в воздухе махает. Разлогими рогами снег на земле гребет. Почесал я репу, думаю, шуба у Любавы уже есть, а энтого еще и ошкуривать долго. Дай, думаю, отпущу. Срезал веревку, а он в снег хлобысть и на меня как кинется, с ног сбил и дальше побежал.
Встал я, выругался, шапку обратно напялил, отряхнулся. Черт, думаю, черт, а не олень. Тварь какая, ты ее освобождаешь, а она на тебя кидается. Ну и ладно, пошел я дальше, следующая ловушка пустой оказалась и еще одна – тоже. Токмо когда солнце уж к закату начало клониться, дошел я до последней ловушки и вижу: висит в ней человек вверх тормашками. Ростом невелик, волосы рыжие и лицо все в веснушках. Подошел я ближе, а он как завизжит:
– Изыди! Изыди! Во имя Перуна! Изыди, нечистый!
Я аж обиделся и помышляю: какой же я нечистый, коли полторы луны назад мылся? В реке, да, я же в реке часто моюсь, когда тепло. А когда зима… Ой, да сколько энтой зимы.
– Ты чаго разверещался? – полюбопытствовал я.
– Да ты еще и разговариваешь? – удивился он. – Ты кто? Посланник Чернобога? Или, может, леший?!
– Сам ты леший! – насупился я. – Охотник я, да земледелец, Михеем зовут. А ты кто будешь?
Хотя я и так уже понял, кто он. Шибко уж правильный: ни хвоста, ни рогов, ни даже шерсти или когтей, и мордашка смазливая. Явно чистокровный. Токмо энтой заразы нам и не хватало, прости Господи.
– Ждан я. Ждан Лисий Хвост! Слушай, ты меня отпусти, а? – изрек он, проникновенно так в глаза поглядывая.
Да, точно чистокровный. И имя у него дурацкое, чистокровное. Сразу видно, из энтих. Лазутчик, небось. Отпущу – своим расскажет, и через несколько седмиц от нашего селения камня на камне не оставят. Чистокровные-то честной люд ненавидят, как и Лукавый.
– Добрый человек, эй! – Увидел, что обхожу вокруг, заволновался. – Ты извини, я же тебя сначала не признал. Думал, помираю, и за мной с того света пришли…
Или, может, не лазутчик? Простой чужестранец, может? Мало ли ихнего брата здеся? Случайных путников, охотников, просто прохожих. Не отпущу – так и помрет туточки, насмерть замерзнет. Жалко. Что же делать? Я почесал репу, сдвинув шапку набекрень, задумался.
– Как же тебя в наши края-то занесло, Ждан Лисий Хвост?
– Заблудился я, охотился и заблудился.
Видано ли такое? Чтобы охотник и заблудился? А он, словно бы почуял мои размышления, быстро затараторил:
– Я же по следу шел, олень, белопятный. Здоровенный такой рогач, жене на шубу хотел да детишкам мяса. У меня трое. Старшенькому скоро…
– И с какого же ты селения будешь, Ждан Лисий Хвост?
– На север отсюда, селение без названия…
Договорить он не успел, я перерезал веревку, и он плюхнулся в снег. Вскочил на ноги, стал отряхиваться, выругался. Спасибо, хоть не кинулся, как тот краснопятный олень.
Снял веревку с ноги да бросился прочь. Токмо его и видывал.
– Счастливого пути, Ждан Лисий Хвост из безымянного селения! – закричал вдогонку я. А в ответ тишина.
Господи, а что, коли и правда лазутчик? Я невольно осенил себя крестным знамением. Да нет же, ну почему сразу лазутчик? Может, просто путник? Может, и правда заплутал? У нас же в слободе и приезжие бывали, правда, токмо из новых, не из чистокровных, вестимо. Ибо стали бы чистокровные к нам захаживать? Да и мы их не приняли бы, не велено, от Лукавого они.
Прошлым летом, помнится, захаживал один старик. Сказы чудные сказывал, будто есть за лесом степь, а за степью океян, а на дне того океяна дворец жемчужный. Спит во дворце многолапец великий, а как проснется, так миру конец и наступит. Кто ж его ведает, может, и наступит? Токмо перевелись многолапцы и малые, и большие, нету их больше в реках, одна рыба.
А вот сказывал еще, что те огромные кости, что по степям разбросаны, то кости драконов огнедышащих, до Катастрофы мир населявших. И побороли их богатыри древние, не чета нынешним. И про нечисть много поведал, про русалок там, кикимор и упырей. Токмо из наших он был, из новых, сразу же видать, у него из скул рога росли, да из бровей, по одному большому и много помельче рядочком.
А энтот Ждан с виду настоящий чистокровный, и лицо такое хитрое, у них же, чистокровных, и душа-то не христианская. Эх, точно лазутчик. Но что мне было делать? Оставить его помирать? А теперь что? Старосте поведать? Дак и чем это поможет? Так и сказывать? Там в мою ловушку чистокровный лазутчик попал, так я его отпустил. Эх…
Я плюнул и направился прочь. Так домой и воротился ни с чем. Хмурый, словно туча. А там Любава лицо сметаной намазала, волосы на деревянные дощечки накрутила, так и ходит.
– Зачем ты энтим намазюкалась? – полюбопытствовал я.
– Для красоты, – ответила она, – для тебя же стараюсь.
Тьфу, вот зараза, так бы и поколотил, да нельзя, живот у нее вон уже какой – скоро рожать. Ну и ладно, как родит, тогда уже и поколочу, отведу душу.
Сама-то она увидала, что я не в духе и глаголит:
– А ты чаго такой смурной? Случилось что?
– Ничаго.
– То что зверь в силки не попал, энто пустяки. У нас еще солонины полбочки, мешки с мукой, картофеля полный погреб да всякой мелочи. Чай, не пропадем.
Утешать меня вознамерилась, она у меня такая.
– Борща давай, – изрек я и на лавку за дубовый стол сел.
Налила мне целую плошку и сухарей дала. Эх, хорошо же горячего борща навернуть после долгой прогулки по сугробам. Наелся и подобрел, и вот когда совсем меня разморило, Любава и сказывает:
– Мне из колодца воды набирать совсем тяжело стало. – И на живот показывает.
– И что? Я же тебе воды наносил.
– Наносить-то наносил, но она закончилась. Тебя же весь Божий день не было, как мне без воды готовить-то?
Вот ведь дура, и сколько же воды-то ей надить? Она же и каждый Божий день омовение принимает. Одним словом, баба. Еще и обрюхаченная. Что с нее взять?
– Снега бы натопила, – изрек я.
– Ты чаго? – аж вскочила. – Ты же ведаешь, так нельзя, плохая примета. Марианна вон всю зиму из снега готовила и померла…
– Ну и чаго же ты от меня хочешь?
– А ты приделай к колодцу колесо специальное. Чтобы, коли крутить его, так веревка на него бы и наматывалась, ведро из колодца поднимала.
– А энто не грешно?
– С чего бы вдруг грешно? Избу же строить не грешно, а колодец почему грешно? Да и кому какое дело? Энто наш колодец, ты его и копал.
– Ты же ведаешь одиннадцатую заповедь, – изрек я, но уже как-то неуверенно.
– А коромысло можно? Ты же сделал мне коромысло! Так почему нельзя и колесо к колодцу приладить? Помнится, в моей слободе был такой колодец с колесом, весь люд христианский воду набирал, и ничего.
Святые угодники, а ведь она права, хоть и баба, ей же сейчас ничего тяжелого подымать нельзя. С колодцем энтим дурацким еще надорвется да ребеночка скинет. А ведь три года Бог детей нам не давал, и вот наконец она отяжелела. Энто же первенец, жалко. Так почему бы ей колесо к колодцу и не приладить?
7 – Потерялся котик (Анна)
Отчаянные нищие насильники,
Они жаждут утереться окровавленными платьями своих жертв.
© «Смерть Демона» Регион-77
– Истинно глаголю! Сам видывал! На юг отсюдава да за темным лесом селение вырожденцев! – божился Ждан Лисий Хвост, то и дело поправляя рыжую шевелюру. Лицо у него раскраснелось так, что цветом почти слилось с веснушками.
– Брехня, – махнул рукой Ярополк, не сбавляя шага, – нету там ничего, одно болото. Я в те края когда-то хаживал.
– А вот и есть! Есть! – не сдавался Ждан, еле поспевая за охотниками. – Там тропа есть через болото, коли пройти по ней, так там далее и лес будет, а за лесом – слобода вырожденцев!
– Ну, коли есть, то надо бы Велимудру поведать, – рассудил Ратибор. – Да приумножат боги его славу и благополучие.
– А почему бы и не поведать, – пожал плечами Ярополк. – Ждан то селение видел, он пусть жрецу и докладывает.
– И доложу! – аж подскочил Ждан. Он был Ярополку как раз по могучую грудь. – Своими глазами видывал!
– А самих вырожденцев видывал? – поинтересовался Ратибор.
– Видывал! – заверил Ждан, довольный, что его спросили. – Одного совсем с близка, вот как тебя сейчас! Высоченный! – Тут он поднял руки вверх, показывая, насколько высокий был вырожденец. – Да мало того, он еще и весь покрытый шерстью!
– Как весь? – нахмурился Ратибор, все так же шагая промеж деревьев.
– Полностью весь, как олень какой-нибудь или другой зверь! И шерсть черная, я-то поначалу за лешего его принял! – продолжал Ждан, активно жестикулируя.
– И он не подрал тебя? Не кинулся? – недоверчиво поинтересовался Ярополк, поглаживая шрам на щеке.
– Нет, – ответил Ждан и тут же запнулся, опустил глаза.
– Ну же, выкладывай! – потребовал Ярополк.
– Сбежал я, – тихо молвил Ждан, не поднимая глаз.
Ярополк с Ратибором осклабились.
– Все выкладывай! Где ты его видывал? И почему он на тебя не напал? – наседал Ярополк.
– В ловушку я попал, – нехотя ответил Ждан. – В веревочную, а он меня освободил.
– Брехня! – оборвал Ярополк. – Вырожденец и освободил?! Не верю! Всем же ведомо, что вырожденцы – свирепые и кровожадные чудовища, проклятые творения Чернобога! Это же нелюди! Настоящие порождения мрака!
– Ну, этот, может, был не обычным вырожденцем, – почесал репу Ждан, а потом нашелся и добавил: – А может, он меня за своего принял?
– Да ты ж на вырожденца не похож! – возразил Ярополк, поглаживая черную бороду.
– Ну и что? Мало ли… что ему в голову взбрело?
Вздохнув, я переключила микродрон на автопилот, выключила голограмму и сняла с головы нейроинтерфейс. В глазах вспыхнула режущая боль, и я зажмурилась, прикрыла их руками. Слишком много времени провожу в голограммах, со всеми этими чистокровными и вырожденцами. Надо отвлекаться. Но как тут отвлечься, если потомки колонистов в такой беде? И почему только они постоянно враждуют? Неужели все из-за религии?
У вырожденцев что-то вроде христианства, а у чистокровных – какое-то причудливое славянское язычество. И все это вперемешку с весьма необычными суевериями и легендами, похоже, возникшими уже здесь, на Двенадцатой Земле. На местное язычество сильно повлияло христианство, раз чистокровные говорят о грехе, а на христианство – язычество. Но взаимное проникновение религий нисколько не мешает людям враждовать.
Открыв глаза, я увидела, что Зак все это время находился в комнате. Он молча сидел в кресле недалеко от меня, раньше из-за голограммы я его и не заметила.
Я мельком взглянула на его красную шевелюру. Всегда было интересно, почему у илан такая яркая и разнообразная окраска. Ученые утверждали, что это результат полового отбора, плюс отпугивание хищников, ведь яркий окрас предупреждает о ядовитости. Словно угадав мои мысли, Зак пригладил ярко-красные волосы, торчащие ежиком. Помедлив еще мгновение, он спросил:
– Думаешь, подерутся?
– Похоже на то, – обреченно вздохнула я. – Почему людям обязательно надо враждовать?
– Потому что у людей есть система «свой-чужой», так сложилось эволюционно. Вырожденцы не похожи на чистокровных, а чистокровные – на вырожденцев, поэтому они и враждуют. Тут логика проста: все, что не похоже на меня, – опасно и должно быть уничтожено.
Я нахмурилась, черт, а ведь он прав. Порой кажется, что полное уничтожение одной стороны прекратило бы вражду. Но это не так, если бы не было вырожденцев, были бы другие расы, чужестранцы, иноверцы, еретики, инакомыслящие, рыжие и левши в конце концов. В каждом себе подобном всегда можно найти чужого, особенно если еще более чужие закончились.
– А правда, что вы, илане, совершенно лишены ксенофобии? – поинтересовалась я, припомнив одну статейку, которую читала несколько лет назад. Это было еще в те времена, когда в массах бурлило негодование по поводу того, стоит ли давать отсталым инопланетянам возможность получать человеческое образование и жить среди людей. А то ведь они, негодники, еще чего доброго расплодятся и нас поработят. Автор статьи, ученый с межзвездным именем, объяснял, почему такое развитие событий невозможно.
Насколько я помню, илане обладают большим внутривидовым разнообразием. Одних только типов окраски кожи и волос у них насчитывается несколько сотен, множество форм и размеров ушей, а также бывают как волосатые, так и от рождения лысые. И при этом наблюдается полное отсутствие каких-либо проявлений расизма с делением сородичей на высших и низших в зависимости от цвета кожи или прочих внешних особенностей. Больше того, илане известны своим гостеприимством и всегда очень хорошо относятся к чужакам, в том числе легко допуская их к своим самкам. Что для большинства форм жизни является скорее исключением, чем правилом.
– В целом да, мы устроены несколько иначе, чем люди, – кивнул Зак. – Хотя, как утверждают ваши ученые, и являемся чудом конвергентной эволюции.
– И что же? Системы «свой-чужой» у вас совсем нет?
– Не то чтобы совсем, – Зак почему-то смутился, – вот, например, влечения к человеческим женщинам мы не испытываем. Но и вражды к непохожим на нас – тоже.
– Но почему?
– Хороший вопрос! – Зак заметно оживился. – Меня он тоже волновал еще в те времена, когда я тщательно изучал все, что касалось разницы между людьми и иланами. Хобби у меня такое было. Все научные работы на эту тему перелопатил, а их тогда выпускали немерено. Ну так вот, если вкратце, то, несмотря на поразительную схожесть во многом, мы все-таки выбрали разные стратегии выживания. Основная разница знаешь в чем?
– В том, что вы – яйцекладущие, а мы – живородящие.
– Нет, – качнул головой он, – хотя это тоже. Но я же спрашивал о том, что касается ксенофобии. Ну так вот, основная разница в том, что у людей возможно такое явление, как сексуальное насилие, а у илан – нет.
– Почему?
– Ну, это… – он опять смутился, – у наших самок есть такая специальная особенность… В общем, если она не захочет, то может сжать клоаку так, что никакое семя туда не проникнет. Ты же знаешь, что такое клоака? Это такое специальное место, через которое илане, а также земные рептилии, земноводные и птицы, делают все свои важные дела.
– Знаю, – кивнула я.
– Ну так вот, много тысячелетий, а скорее, и миллионов лет, у людей и их предков получали эволюционное преимущество те, кто совершал сексуальное насилие над женщинами. Не только они, конечно, но и они в том числе. То есть основным смыслом войн всяких там ваших палеолитов было убить чужих самцов и забрать их самок. А у илан такое не имело смысла, агрессия самцов не была определяющим фактором в деле передачи генетической информации.
– И что? Разве вся причина в этом?
– Ну, это очень грубо, но раз тебе эта тема интересна, то давай углубимся в детали. Ты, наверное, знаешь, что на своей родной планете илане до сих пор живут общинно-племенным строем в той эпохе, которая из ваших земных больше всего напоминает древний мир.
Я кивнула, и он продолжил:
– И на нашей планете обитает живность, весьма похожая на вашу вымершую мегафауну. Особенно распространены всякого рода гигантские броненосцы, которые целыми днями только и делают, что жрут и срут. То есть земледелием возможно заниматься только за высоким забором, а еще лучше – за каменной стеной. Представь себе племена, которые живут в основном земледелием и строят вокруг себя высокие стены. Зачем соседнему племени нападать на такое, если самок все равно не забрать?
– Забрать их дома со стенами?
– Можно, конечно, но игра не стоит свеч, легче свое построить. Кроме того, вспомни про мегафауну: если есть гигантские травоядные, то должны быть и опасные хищники. То есть, помимо войны с другим племенем, придется отбиваться еще и от них, в то время как у осаждаемой стороны преимущество – их от хищников защищает стена. А также вспомни историю Старой Земли: самыми агрессивными народами у вас были скотоводческие, потому что скот легко украсть. Ну, ты сама знаешь, все эти кочевники, степняки и прочие…
– Чингисхан, Тамерлан… – решила блеснуть я.
– Ага, – кивнул Зак, – в таком мире, если ты агрессивный неадекват, вряд ли к тебе кто-то сунется что-то воровать. А у нас почти нет домашних животных, кроме всякой мелочи вроде ваших морских свинок, которых мы держим в клетках и употребляем в пищу. Есть еще двуногие ездовые животные, но они привязываются к первому, кого увидят после вылупления, настолько, что украсть их невозможно. Это как у вас воровать чужую взрослую собаку, теоретически можно, но смысла ноль.
– И что, у вас никто никогда не воюет?
– А какой смысл? Себе же дороже.
– Но бывают же всякие внутриплеменные ссоры?
– Всякое бывает, есть же чувство собственности, хотя оно у нас опять-таки не является определяющим фактором в передаче генетической информации.
– Это почему же? – сложила руки на груди я.
– Посреди каждого иланского племени находится Храм Жизни – величественное строение, в котором хранятся все яйца, отложенные женщинами племени.
– А как они узнают, где чье?
Конечно же, я когда-то об этом читала, но мне было интересно узнать все из первых рук и сравнить с данными ученых.
– А им не надо. Каждая женщина откладывает за раз одно яйцо, выходит из Храма и сразу выбирает себе нового мужчину, чтобы зачать с ним новое яйцо.
– А как же предыдущее?
– О нем заботятся жрицы Великой Матери, из яйца которой вылупился весь мир. Они и за личинками ухаживают, а потом и детишек растят.
– И никто не знает, кто их родители?
– А им не надо, у них есть воспитатели и учителя – лучшие представители племени, которые уже вышли из репродуктивного возраста. Да, кого попало к воспитанию нового поколения не допустят.
– Разумно, – одобрила я и вспомнила про их личиночную фазу развития. Из яиц вылупляются личинки, жрут как можно больше, пока не наберут нужную массу, после чего окукливаются и тогда уже вылупляются условно-взрослыми особями. Условно, потому что они хоть сложены как взрослые, но все же являются детьми. Таким образом илане лишены проблем, связанных с родовой травмой и каких-либо ограничений в дальнейшей энцефализации.
– У вас вся моногамия началась с чувства собственности, – заметил Зак, – за которое у самцов отвечает вазопрессин. Проводились исследования, в ходе которых самцам полевых мышей, предававшимся промискуитету, вводили вазопрессин. После этого они становились примерными семьянинами. А если уровень данного гормона искусственно понижали у тех мышей, которые практиковали моногамию, самцы тут же бросали своих самок.
– Меня всегда удивляло, почему люди еще не начали вазопрессиновую терапию тех мужчин, которые бросают своих жен с детьми, – ухмыльнулась я и невольно вспомнила про Диодора – вот уж кому вазопрессиновая терапия точно пошла бы на пользу.
– Ну так вот, у нас не то что моногамии, у нас даже такого понятия как влюбленность нет. Мужчины совершенно равнодушны к самкам, потому что почти все самки у нас хронически беременные. Каждая самка примерно раз в три-четыре месяца откладывает яйцо, а только что отложившие яйца сразу после выхода из Храма выбирают себе нового самца из тех, которых подпустили к Храму старейшины. То есть чувство собственности не является определяющим фактором в передаче генетической информации. Соответственно, и моногамии возникнуть неоткуда, да и не нужна она нам.
Ах да, любовь и моногамия у людей возникла эволюционно только после «изобретения» скрытой овуляции. А чувство собственности неразрывно связано с моногамией, по крайней мере, у мужчин. Поэтому такие понятия, как любовь и частная собственность, всегда занимали важное место в жизни людей.
– То есть все-таки не каждый иланский самец имеет доступ к самке? И что же является определяющим фактором? – поинтересовалась я.
– Старейшины смотрят, кто из мужчин лучше работает в поле или приносит больше добычи с охоты, или обладает какими-либо другими заслугами перед племенем. Преимущество получают всякого рода чужестранцы, ведь если они в одиночку или небольшими группами сумели преодолеть расстояние от одного племени до другого, значит, обладают незаурядными способностями. Кроме того, потомство от них наиболее генетически полноценное из-за отсутствия риска близкородственного скрещивания. Последнее у нас не настолько пагубно, как у вас, но все же и не очень благоприятно. Теперь ты понимаешь, почему у нас нет никакой вражды ко всякого рода чужим.
– А что же делают те бедняги, которых не подпустили к Храму Жизни? – продолжила допытываться я.
– Раньше страдали, а потом прилетели земляне. После чего у бедняг появился шанс получить человеческое образование и сотрудничать с вами.
– То есть ты один из… э-э-э…
– Неудачников, – кивнул он. – Как видишь, порой неудача дает нехилый такой толчок к развитию. У вас ведь тоже земледелием стали заниматься не самые лучшие охотники, ведь первые земледельцы жили намного хуже, чем охотники-собиратели. То есть фактически были просто неудачливыми охотниками, но именно они построили цивилизацию и полетели в космос.
– Ну, это как утверждать, что слово «вегетарианец» переводится как «плохой охотник».
Я улыбнулась, а он поспешно и нелепо осклабился, изображая улыбку. Он же знал, что, согласно человеческому этикету, если тебе улыбаются – надо улыбаться в ответ, потому что это укрепляет взаимопонимание и чувство общности.
Помедлив, я спросила:
– А тебе не тяжело вдалеке от родины? Я имею в виду, а как же любовь? Девушки? Тебе что, совсем не хочется?
– Как я уже говорил, такого понятия, как любовь, у нас не существует. Иланская женщина входит в охоту только сразу после яйцекладки, в остальное время она мужчину никоим образом не интересует, впрочем, как и он ее. Нас возбуждает не внешний вид женщины, а ее запах во время течки. В остальное время мы не испытываем никакого дискомфорта в связи с отсутствием половой жизни. Как ты сама понимаешь, поскольку у нас агрессия не является определяющим фактором в передаче генетической информации, то самцам нет смысла становиться агрессивными вследствие полового воздержания, как это порой бывает у вас.
– Понимаю, – вздохнула я, – и все же, вы ведь привыкли жить племенами. Тебе не одиноко?
– Люди стали моим новым племенем. Кроме того, это ваше чудесное изобретение под названием виртуальная реальность. Это, конечно, не то же самое, что в реале, но все-таки классно. Я иногда играю в иланские виртуальные игры, там я вполне могу почувствовать себя успешным охотником, которого то и дело выбирают выходящие из Храма Жизни девушки.
– Так, значит, на твоей планете получают человеческое образование и совершают межпланетные перелеты только мужчины?
– И те иланские женщины, которые не входят в охоту. Очень редко, но такие бывают, и, должен заметить, в родном племени живется им еще хуже, чем тем мужчинам, которых не подпускают к Храму Жизни. Ведь неспособные к яйцекладке совершенно бесполезные существа, мужики-то хоть могут заниматься тяжелым физическим трудом. Так что бесплодные женщины чаще других кончают жизнь самоубийством или покидают племя, что в условиях моей планеты равносильно суициду.
– И все из-за социального давления?
– Да, – кивнул Зак. – Из-за высокой детской смертности в условиях аграрного общества репродукцией должны заниматься все. А кто не занимается – тот проклят богами, и его следует избегать, дабы не навлечь гнев богов еще и на себя. Такое вот мифологическое проявление инстинкта сохранения рода, – вздохнул он и после паузы добавил: – Как хорошо, что есть высокотехнологичное общество, где соображения гуманизма стоят выше примитивных инстинктов.
– Возвращаясь к нашим баранам, то есть к разговору о ксенофобии, – поразмыслив немного, задумчиво произнесла я, – получается, что самый древний и главный корень ксенофобии и войн – это возможность сексуального насилия.
– Точно, – кивнул Зак, – подкрепленная возможностью украсть еще какой-нибудь ценный ресурс, вроде скота. Не зря же в некоторых ваших религиях бог войны – это также и бог воровства.
Тут он, конечно же, имел в виду индуизм. Это в нем Картикея, аналог древнеримского Марса, покровительствовал не только воинам, но и ворам. Видимо, древние не видели большой разницы между теми и другими, ведь, по сути, что такое солдаты древнего мира? Воры и насильники.
Но с тех пор прошло много веков, неужели люди так никогда и не преодолеют свою склонность к войнам и ксенофобии? А насколько другим был бы наш мир, если бы женщины испокон веков обладали какой-нибудь «заглушкой», предохраняющей от сексуального насилия? Никаких войн? Или почти?
Сейчас уже есть аборты. То есть сексуальное насилие больше не может дать преимуществ в передаче генетической информации, при условии, что у каждой женщины есть возможность сделать аборт. Сколько веков еще нужно, чтобы насильники полностью выкосились из популяции с помощью такого отбора? И возможно ли выкосить их полностью? А если возможно, то поможет ли это избавиться от воинственности и ксенофобии теперь, когда они прочно обосновались в человеческом менталитете?
– А представь, что бы было, если бы у людей на протяжении всей истории были только скотоводческие цивилизации?
– Крайне агрессивное общество, – заметил Зак. – Сплошные войны. Многоженство, как следствие высокой смертности мужчин, угнетение женщин и меньшинств, религиозный фанатизм со всеми его прелестями вроде уничтожения еретиков. В космос вы бы так и не вышли, слишком были бы заняты грызней, да и наука бы оставалась в зачаточном состоянии. Какое может быть развитие биологии и генетики в условиях религиозного фанатизма с его креационизмом? Наука, если бы и была, то скорее работала бы на военную машину, вероятно, все государства были бы тоталитарными.
– Опять болтаете? – в отсек вошел капитан и сразу направился к кофемашине, где начал набирать в кружку горячий напиток.
