Текст книги "Ромашка-3"
Автор книги: А Зю
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
Одна моя половинка шепчет остановиться. Это неправильно, это против природы. А другая успокаивает – это же только фантазия, о ней никто никогда не узнает… Можно забыться и представить все до конца…
4-1. Вторник
Маша
Кажется, только заснула и, тут же, начинаются толчки в плечо:
– Эй, Э-э-эй!
Еще не очнувшись, поднимаю голову:
– А?!
Голос хриплый, почти басом и Дорохина шипит:
– Тихо ты! Родители спят, это я, я… Просыпайся.
Сажусь на диване в гостиной, стаскивая с себя плед, которым была укрыта. Непонимающе осматриваю себя и окружающую обстановку. Почему в спортивном костюме и почему здесь, а не в спальне и о чьих родителях вещает Светка?
– Чьи родители?
– Мне вчера твоя мама звонила, звала к ужину, только у меня дежурство было, и я только ночью вернулась домой.
– Мамочка?! Она здесь?
– Здесь, здесь… И отец тоже. Потому и бужу. И кажется не зря.
Потревожив Мими, спавшую тут же, в ногах, Светка пристраивается возле меня и, поелозив, снова шипит:
– Ну, что, горе ты мое, допрыгалась?
Непонимающе гляжу на нее.
– Ну как же, Надежда Григорьевна мне похвасталась – ты жениха им показала и вроде как родители даже хотели отметить помолвку. Так что ты у нас теперь невеста. Кто хоть жених то?
С ужасом смотрю на нее, а потом в отчаянии валюсь обратно на подушку.
– Господи, зачем я только проснулась…
***
Через полчаса собираемся всем кагалом на кухне – родители, я, Дорохина... Хорошо видимо вчера посидели, душевно. Родители друг с друга глаз не спускают, а потом, как и ожидалось, принимаются за меня с «Романом». К горам моей лапши добавляются новые пики и вершины. Оказывается, мой жених живет в Борисово, в районе прудов. Надеюсь, сегодня допросы не продолжатся, и мы просто где-нибудь погуляем.
К завтраку, после душа, выхожу в голубой маечке и обтягивающих спортивных брючках. Стол в гостиной уже накрыт – мать, особо не мудрствуя, выставила остатки их вчерашнего пиршества – бутерброды, печенье, резаный арбуз. Пожелав доброго утра, присоединяюсь к кофепитию – беру чашку со стола и присаживаюсь на боковой модуль. Больше любуюсь на родителей, чем пью – они сидят рядышком, умиротворенно потягивают кофе из чашечек и вид у них, как у новобрачных – мечтательно переглядываются и романтично улыбаются друг другу. Дорохина, тоже здесь – стоит у меня за спиной, возле полок, и тоже сосет кофе. Мать ставит пустую чашку на стол:
– Ну, что?
Интересно, какие у них на сегодня планы? Мама шлепает себя по коленям, будто собираясь встать:
– Спасибо этому дому, Пашенька, нам пора.
Куда, пора? Смотрю недоуменно на родителей, но для отца, видимо, все ясно:
– А мне, что? Мне только подпоясаться.
Отец встает с дивана, и я тут же вскакиваю. Как же так, почему? Они же сто лет у меня не останавливались! Недоуменно развожу руками:
– Как? Подождите как пора? Вы только приехали!
Мать качает головой и оглядывается на папу. Протестующе поднимаю ладони вверх:
– Нет, подождите, как это так?! Нет….Мы ни по городу не погуляли … Как?
Отец вдруг усмехается:
– Да мы бы с удовольствием. У нас самолет через четыре часа.
В смысле? Мои руки безвольно падают:
– Как самолет?
Светка выглядывает из-за меня и ставит свою чашку на стол. У нее такой довольный вид, что мне ясно – она в курсе. Мать влюблено смотрит на отца:
– В Крым!
А потом приникает к его груди, посматривая на меня:
– Ты представляешь, чего отец учудил?
Так это папа придумал? Мама смеется, а я с радостным удивлением смотрю на отца:
– Пап, когда ты успел?
Он усмехается, переглядываясь с матерью:
– Ну, дурацкое дело, нехитрое.
Дорохина не может удержаться от похвалы:
– Павел Степанович, вы такой молодец, в Крым это так здорово!
Если они успели забронировать билеты через интернет, то без Светки и моего ноутбука не обошлось. Мне вдруг становится грустно – они так радуются, что «устроили» личную жизнь дочери… Что будет свадьба, семья, внуки… А ведь если Рома в ближайшее время не очнется, история с женихом и невестой, закончится ужасным крахом. Я своих родителей знаю. Да даже если и очнется, вдруг он не захочет меня видеть? Отведя в сторону вдруг заблестевшие глаза, жалобно тяну:
– Черт, а я думала мы на Воробьевы горы, вечером, в ресторан.
Мать с отцом нерешительно переглядываются, но Дорохина вмешивается:
– Да не слушайте вы эту эгоистку… Ну, вы все правильно сделали.
Она одобрительно машет руками:
– Я очень рада за вас.
Ничего я не эгоистка… Просто Светка не понимает. Слезы и сопли подступают к глазам и носу, и я ничего с этим не могу поделать.
– Да я тоже в принципе рада, просто…
Смотрю на родителей, и все расплывается перед глазами. Что они скажут через месяц? Будут разочарованно упрекать? Винить во всем неразумную дочь? А мне так хочется их тепла, их одобрения, их любви и гордости за меня… Тянусь к матери и утыкаюсь ей в грудь:
– Ма-а-ам!
Чувствую, как ее руки обнимают меня и прижимают к себе. Над ухом слышится ее голос:
– Ох, дочурка… Я так рада, что у тебя теперь надежный тыл.
Тыл, тыл… Еще бы знать кого моя второе «я» вчера сюда притащила. Кивнув, виновато опять канючу:
– Может, все-таки, билеты поменяете, а?
Дорохина дергает меня за локоть:
– Маш!
Ну, что Маш?! Если они вчера ничего не заподозрили, ничего им не мешает задержаться в Москве и подольше. Фиг знает сколько, не видела родителей и неизвестно когда опять увижу. Сморщившись от этой мысли и совершенно рассопливившись, оглядываюсь на отца:
– Па-а-ап!
Приникаю к отцу, к маме, обнимая их обоих сразу, впитывая их тепло, смех. Отец успокаивает меня, похлопывая по плечу, и отстраняется:
– Ну, ну… Вот замуж выйдешь и завалитесь к нам в гости, хоть на неделю, хоть на месяц...
Если бы… Только где он, Рома то? С фонарями не сыщешь. Мне становится еще тоскливей, а в глазах вообще полное болото. Я руками и ногами цепляюсь за последние секунды, цепляюсь за наши воспоминания:
– А мы на пруд на карася пойдем?
– Ну, конечно, пойдем.
Плевать на ужимки Дорохимной, я ж понимаю – ей бы быстрей избавиться от моих родичей, притащить своего кашалота Николашу и кудахтать над ним. Отец удивленно клонит голову в бок:
– А ты что не забыла еще?
Надув губы, обиженно ворчу, отведя глаза в сторону:
– А что, пруд с карасями, стратегический объект что ли?
Отец указывает на меня, а сам оглядывается на маму:
– О, мать, у нее чувство юмора проснулось.
Та радостно кивает. Господи, как же я их люблю! С умилением и улыбкой гляжу на отца, сдерживая рвущиеся наружу слезы. Светлана вновь скрипит, поторапливая наше расставание:
– Павел Степанович, пойдемте, я вам с вещами помогу.
А мать тычет пальцем на заставленный стол:
– Да! А я помогу Маше со стола убрать…
Я тут же протестую, уж что-что, а это смогу и без помощи:
– Нет ма, не надо, я сама.
– Подожди, это две минуты.
Не хочу терять ни секунды. Мое лицо невольно сморщивается:
– Не-е…
Заставляю мать присесть, в ожидании папы и сажусь рядом сама. Не могу наглядеться перед расставанием. Особенно когда они оба у меня такие счастливые и довольные, как сейчас.
– Мам, ты вся светишься!
– Ты нас с отцом вчера очень порадовала. Твой Роман такой приятный молодой человек.
Угу. Не спорю. Только это был не Роман. И у меня даже есть подозрение, кто был этим женихом-помощником. К нам уже приближаются Дорохина, которая еле прет красную мамину сумку, и отец с чемоданом-тележкой. Большие сумки ставятся на боковой модуль дивана, готовые к следующему рывку – на улицу. А отец тянется через стол передать маме ее сумочку:
– Держи.
Как раз в этот момент у Дорохиной начинает трезвонить мобильник в кармане джинсов.
– Ой!
Она извлекает его на свет и, посмотрев на дисплей, прикладывает к уху:
– А… Алло… Да, здрасьте… Какой номер? А… Спасибо.
Так они и такси успели вызвать? Перевожу взгляд то на мать, то на отца. А меня даже не спросили! Светка дает отбой, отключая мобильник:
– Ну, такси у подъезда, номер семь-три-ноль.
Как же мне не хочется отпускать их. Неужели, все? Растерянно поднимаюсь с дивана. Папа решительно разворачивается на выход:
– Ну что, по коням?
Я вдруг вспоминаю про апельсины и срываюсь с места:
– Подождите, подождите…
Несусь к холодильнику, а когда возвращаюсь с пакетом обратно, мать протестует:
– Ой, не надо Машуль.
– Как, не надо? Вы съедите. В аэропорту знаете, какие цены?
– Спасибо.
Света забирает у меня фрукты и засовывает в красную сумку. Меня раздирают эмоции, и я снова кидаюсь обниматься с матерью:
– Ма-ам, я вас так люблю!
Она похлопывает меня по спине:
– И мы тебя тоже…
А потом опять к отцу – с несчастным лицом и слезой в голосе:
– Па-ап!
Отец приобнимает меня:
– Знаешь, дочка, вчера ты не была такой эмоциональной. А тут… Не ожидал!
Зажимаю рот рукой, чтобы не разреветься и отворачиваюсь.
– Пап, ты только смотри, чтоб там мама далеко не заплывала, ладно?
– Не переживай, не переживай – без меня она даже в воду не войдет.
Сцепив руки у живота, вздыхаю и улыбаюсь им – как же здорово, что они приехали. Отец вдруг принимает строгий вид и грозит пальцем:
– А ты, знаешь, передай своему Роману, что если он вздумает тебя бросить, будет иметь дело лично со мной, договорились?
Пусть только вернется, а там мы разберемся. Сжав губы в тонкую линию в сопливой гримасе, киваю:
– М-м-м…
Светка снова вмешивается, пытаясь поторопить:
– Ну, что, долгие проводы лишние слезы, угу.
Отец разворачивается к дивану, чтобы снять с него сумку:
– Ну, что Светочка права. Все дочь, пока.
Мать присоединяется к отцу, и они оба двигаются к выходу. Дорохина подталкивает меня в спину двумя руками в том же направлении. Ну, да, им пора, и может быть для них, я веду себя неадекватно…, но они то, для меня, родные и любимые! Сморщившись, не могу сдержаться и хлюпаю носом, и хоть на минутку стараюсь их удержать:
– Мам, ну…
Отец оборачивается у дверей:
– Все, пока.
Хочу говорить спокойно, а получается какой-то надрыв:
– Мягкой посадки!
– Спасибо.
– Как прилетите, позвоните!
– Обязательно.
– Обязательно.
Родители топчутся возле двери, и я снова пытаюсь повиснуть у них обоих на шее:
– Обязательно! Да, подождите.
Пусть Светка и злобится, крутит у виска, и глазеет в потолок с кислой гримасой, но я же вижу, как маме с папой приятно, как они радостно млеют, чувствуя мою любовь. Я так редко с ними вижусь… Отец смущенно крутит головой:
– Ну, ну… Ну, все, все… Мать, пора нам… Машуль, ну, мы же не на фронт уходим, в конце концов.
Это еще как сказать. У меня тут каждый день фронт, могу и не выжить. Оглядываюсь к Дорохиной за поддержкой, да только напрасно – она снова торопит родителей, поднимая вверх сжатый кулак:
– Ну, до свидания вам. Синяя машина, семьсот тридцать.
Мама в ответ посылает в воздух чмоки:
– Спасибо, Светочка, ну, все.
Я еще раз призываю, срывающимся чуть ли не на плач голосом:
– Пока… Как прилетите, позвоните!
Уже с лестницы доносится:
– Обязательно, пока.
– Пока.
Сразу становится пусто и уныло, я огорченно закрывает входную дверь, и с обиженной физиономией марширую в гостиную, чтобы плюхнутся на боковой модуль, сложив руки на коленях и закусив губу. Ну, как так можно?! Только утром встретились и уже умотали. Можно подумать у них дочерей воз и маленькая тележка! Еще Светка со своей синей машиной. Как попугай «до свидания, семьсот тридцать», «до свидания, семьсот тридцать». Соплю и ругаюсь про себя… Потом все же срывающимся голосом ору на стоящую тут же рядом Дорохину:
– Вот чего ты лезешь, а?
Она наклоняется в мою сторону:
– Куда, я лезу?
– Проводы, слезы… Вот, кто-нибудь тебя просил?
– Что значит, кто-нибудь меня просил...
Дорохина всплескивает руками и усаживается на диван возле меня:
– Ты здесь такие нюни распустила!
– Что я распустила?
Имею право! Светка повышает голос:
– Еще бы пять минут и вообще бы…
Что вообще бы? Тут мама с папой, которых сто лет не видела! Пытаюсь оправдаться:
– Это мои родители.
Зажимаю рот и нос, чувствуя влагу на пальцах. Да я готова разреветься и что? В глазах слезы – убить меня за это?
– Слушай, Маш, я понимаю, кто эти люди… Просто твое слезоточивое прощание смотрелось со стороны как-то странновато. Я все это дело прекратила. Еще вопросы есть?
Да, права, ты Светочка, права… Смотрю на потолок, а потом, наморщив лоб, вниз в пол, чувствуя себя самой несчастной на свете. Только и ты меня Свет пойми – это для тебя они дядя Паша и тетя Надя, а для меня… Половина жизни. И родней их для меня нет, и не будет. Отворачиваюсь:
– Свет, ты извини, правда… Просто я их так люблю.
Не ругать меня надо, а пожалеть… Утыкаюсь лбом в плечо подруги и та вздыхает:
– Маш, да я понимаю. Ну, слава богу, что мы хоть как то выкарабкались из этой ситуации.
4-2
Маша
До конца рабочего дня еще долго и Дорохина отвозит меня в офис на своей машине. Едва успеваю зайти к себе и бросить сумку, как звонят по-городскому из типографии – будем запускать рекламу или будем снимать заказ? Говорила же Насте – все подобные вопросы переводить на Федотова. Теперь придется идти к шефу. Торопливо постучав, захожу в кабинет к начальнику и застреваю в дверях – кажется, не вовремя, здесь уже занято: у стола стоят Валя Мягкова и Стужев, а сам Петрович, поднявшись из кресла с диким лицом, яростно драит лысину. Все головы поворачиваются на стук, в мою сторону и я спешу объяснить мое появление:
– Ой, извините. Николай Петрович, я прошу прощения, там из типографии звонят.
Федотов прикрыв глаза, важно кивает:
– Мы сейчас, как раз, о тебе и говорили.
Почему «как раз»? И причем тут типография? Шеф поворачивается к Александру:
– Давай, давай, давай, трави дальше. Чего ты замолчал? Глаза в глаза.
Все же про меня? Это даже любопытно послушать – склонив голову набок и поджав губы, делаю заинтересованное лицо. Сашок засовывает руки в карманы брюк и разворачивается в мою сторону:
– Могу и в глаза.
Приподняв бровь вверх, готовлюсь к первому выпаду
– Госпожа Филатова…
Стужев делает паузу… Наверно считает ее многозначительной. Тоже мне, Станиславский
нашелся.
– Может вы, все-таки, назовете свое настоящее отчество?
Наумыч продолжает чесаться, Валя смотрит то на меня, то на Стужева, все ждут какой-то моей реакции, а я, честно говоря, никак не врублюсь о чем он. Забыл мое отчество? Кошусь на Федотова – может он пояснит?
– Не поняла.
Лицо Cтужева становится еще загадочней:
– Да все ты поняла, да, Гермиона?
Я Гермиона? Походу у Сашка совсем крыша поехала. Интересно, кто же его так хорошо приложил по башке? Хихикаю и бросаю взгляд на Валентину – уж кто-нибудь должен был заметить, что у товарища проблемы с психикой.
– Какая Гермиона, Стужев, ты что «Гарри Поттера» начитался?
– Да, нет, сказки рассказывать это твоя привилегия.
Он оборачивается к Федотову и опять делает многозначительное лицо:
– Может и нам, парочку сказочек расскажешь.
Замечаю на столе пустую бутылку виски с испачканным стаканом и чуть укоризненно смотрю на шефа:
– Николай Петрович, вы что ему, тоже наливали?
Федотов суетливо хватает со стола стакан, переставляя куда-то вниз, а бутылку с вискарем прячет себе за спину.
– Как ты могла?!
Дальше вести пустой разговор не вижу смысла и разворачиваюсь на выход.
– Понятно.
Слышу в спину вскрики Стужева:
– Эй, эй, подожди, подожди… Я, сейчас, Николай Петрович.
Уже на выходе из кабинета, чувствую, как его клешни цепко впиваются мне в локоть:
– Слышишь, ты! Ну, что…
Он тащится за мной, и я дергаю рукой, стряхивая чужие пальцы.
– Слушай, Саня, я думала болезнь прошла, а она прогрессировала.
Сашок злобно шипит:
– Какая еще болезнь?! Прогрессировать скоро будешь ты! Причем на нарах.
Мне остается лишь покачать головой. Интересно, какая муха его укусила. Теперь бы раскопать, что все это значит и что этот клоп задумал, прежде, чем меня укусить. У того вдруг улучшается настроение, и он ехидно улыбается:
– Да, Гермионушка?
Моя новая кликуха от Стужева, «Гермионушка», вызывает у меня очередную порцию смеха, хотя, может быть, чуть-чуть и наигранного:
– Слушайте, люди, вызовите кто-нибудь «скорую», а то человеку плохо.
Даже если он теперь меня будет все время так называть, вряд ли от этого сажают на нары. Не обращая внимания на продолжающееся змеиное шипение, иду к себе в кабинет. Уже на пороге слышу:
– А еще лучше милицию!
Захожу внутрь и прикрываю за собой дверь.
***
Никак не могу связать все воедино и понять, что же происходит. Причем тут я и какая-то Гермиона, которая, по мнению Стужева, к тому же должна сидеть в тюрьме? Наконец, присаживаюсь к компьютеру и набираю в поисковике «Мария Филатова». Ух, ты! Шестнадцать тысяч ответов… Добавляю «Гермиона" и "криминал» – ответов становится поменьше. Пролистываю страницу за страницей и вдруг… «Мария Германовна Филатова, осуждена за мошенничество в особо крупных размерах», 1973 года рождения», блин и фотографии нет. Это она, точно! Нутром чую, что Стужев именно ее раскручивает. В полной прострации откидываюсь на спинку кресла. Ка-пец, приехали…
Надо что-то делать, но что? Вылезаю из-за стола и подхожу к окну – сквозь жалюзи виднеется солнечная звенящая улица, а мне совершенно не до веселья. Открываю крышку мобильника и набираю Светкин номер. Переминаюсь с ноги на ногу, обхватив себя рукой у талии, а вторую, с мобилой, прижав к уху. Подруга отзывается сразу, но в голосе нет энтузиазма – не прошло и часу, как расстались и вот я опять с проблемами.
– Алло.
– Алло, привет, ну, как ты?
– Нормально, а что?
Вздыхаю:
– Чем занимаешься?
– Давай суть проблемы.
Такое начало мне не очень нравится.
– Какой проблемы?
– Маш, ну если бы мы были знакомы пару дней всего, я могла бы поверить, что ты звонишь просто так, узнать, как у меня дела и чем я занимаюсь. Давай, выкладывай, что там у тебя?
Очередной конец света?
– Да, причем полный. Короче, я тут в поисковике своих однофамильцев поискала.
Бросаю взгляд в сторону монитора.
– Вот, открою тебе секрет, конечно, но я не единственная Мария Филатова в этой стране.
Останавливаюсь позади кресла, положив руку на его спинку:
– Не только в этой.
– Ну, допустим и что теперь?
– Среди них, между прочим, есть один очень интересный экземпляр.
Обхожу вокруг кресла и склоняюсь к монитору.
– Три судимости за мошенничество не хочешь?
– Ничего себе.
– Вот тебе и ничего себе.
Я все больше распаляюсь, мотаясь вдоль окна, туда-сюда и наматывая километраж.
– И где она находится в данный момент, неизвестно.
– Ну, хорошо, а тебя каким боком это касается?
Не выдержав, срываюсь, повышая голос:
– Касается… Да, меня скоро придавит это! Стужев, между прочим, в интернете тоже шастает и не хуже меня. Ладно, Свет, короче, давай, не по телефону. Ты можешь приехать?
– Ну-у-у…
Она вроде говорила, что дежурство у нее сегодня поздно и она весь день свободна.
– ОК, я через полчаса в вашем баре внизу. Все, ага!
Пока Дорохина не передумала, заканчиваю разговор и снова бросаю взгляд на монитор. Потом уныло киваю:
– Мда… Дал же бог тезку-то.
Смотрю на часы, а потом, присев к компьютеру, запускаю найденный компромат на печать.
***
В «Бистро» заявляюсь раньше Светки и, заняв столик, заказываю нам обоим по чашке кофе. Когда Дорохина наконец, заявляется, я уже изнываю от нетерпения – усевшись с краю диванчика, еложу и так, и эдак, то закидываю ногу на ногу, то выставляю их в проход, демонстрируя прибывающим посетителям свои новые туфли. Как только подруга усаживается напротив, вздыхаю с облегчением, извлекаю из сумки сделанные распечатки и бегло просматриваю их еще раз.
– Так, вот это все, что я нарыла в интернете.
Смотрю одну бумажку, другую…
– Так, сейчас, подожди… Это у нас какая-то бабка восемьдесят лет… Это какое-то светило науки лягушками занимается…
Откладываю в сторону лишнее и, развернув главный листок, кладу его прямо перед Светкой:
– Так, на почитай!
Дорохина с любопытством берет в руки распечатку и ее брови удивленно поднимаются:
– Подожди, что-то я ничего не пойму. Здесь же Мария Германовна Филатова.
И что? Объявить, что мой паспорт поддельный ничего не стоит, а там доказывай. Хмуро смотрю на подругу, сжав зубы. А та хлопает ресницами и продолжает изображать чайницу:
– А ты – Мария Павловна!
– Дорохина, ты простая как грабли. Какая разница, какое у нее отчество.
Светлана суетливо разводит руками:
– Как, какая разница? Как, какая разница?
– Ну, в том то и дело, что мне Стужев, при Федотове, прямо в лоб сказал, что я мошенница и рецидивистка!
Дорохина испуганно приглушает голос и оглядывается по сторонам:
– Во-первых, ты хоть не ори, тут люди кругом.
Да как тут не орать-то, как не орать? Тоже кручу головой, оглядывая посетителей. Никаких нервов не хватит.
– Во-вторых, как какая разница? Это же совершенно другой человек, ну это же элементарно – найти фотографию, найти и все.
Она что меня совсем дурой считает, что ли? Сверкнув глазами, поджимаю губы в узкую щель. Если бы было все так просто, наверно бы Стужев не тявкал – у этой гниды все схвачено.
– В том то и дело!
– Что, в том то и дело?
Горько усмехаюсь и лишь развожу руками:
– Нет ее фотографий в интернете, нету!
Дорохина недоверчиво качает головой:
– Да как это, нету? Да ты думай что говоришь!
Да что ж такое-то. С открытым ртом смотрю на это чудо – юдо. Если ты у нас без конца постишь в сетях свои фото, вовсе не значит, что миллионы твоих сограждан делают то же самое.
– А вот так это – нету.
Сцепив пальцы в замок, кладу руки на стол и, подавшись к Светке навстречу, едко сетую:
– Нету! Ни фотографий, ни адреса и даже город не указан. Ты чувствуешь, чем это пахнет?
Дорохина, недовольно бурча, утыкается носом в чашку:
– Не знаю, чем это пахнет. Мне пахнет только кофе.
Честно говоря, мне сейчас ее хочется стукнуть. Я понимаю, что ей лень, что она устала от меня, но зачем же дурой прикидываться?! Секунду гляжу на нее с упреком:
– Дорохина, это сейчас юмор был, да?
Света косит глазом в сторону и не отвечает.
– Ты хоть понимаешь, что от меня к завтрашнему дню мокрого места не останется?
Подруга, наконец, откликается:
– Да, подожди ты, я думаю.
Мое нетерпение прорывается наружу, и я недовольно фыркаю:
– Пф-ф-ф... Думает она… Тут не думать надо, а делать!.
– Знаешь, что я не умею делать не подумав.
Она тычет рукой с зажатой чашкой куда-то в пространство:
– А если ты такая смышленая, то, пожалуйста, вперед, действуй сама.
Я недовольство Дорохиной понимаю. Это у меня зуд, псих и почти паника – спасайся, кто может.
– Извини. Слушай, а ты говорила, у твоего Ленчика знакомый есть, полковник, может через него попробовать?
Теперь уже фыркает Дорохина:
– Пф-ф-ф…Во-первых, он уже не мой, а во-вторых, еще не хватало Лизунова сюда подключить.
А почему нет? Недоверчиво щурю глаз – что-то подруга недоговаривает. Но Светлана развеивает мои сомнения:
– Ты что, завтра весь город, тогда, будет знать.
Уныло соглашаюсь:
– Чего делать то, тогда?
Светка отставляет чашку в сторону и качает головой:
– Не знаю…
Ну, все, мне хана. Но подруга вдруг оживает:
– Хотя, может быть… Может быть, я знаю через кого надо сработать!
Да! Мне сейчас любые варианты подходят, главное – сдвинуться с места и ввязаться.
– Во-о-от! Давай, попробуем.
Расстаемся на более оптимистической ноте – я, окрыленная надеждой, остаюсь дожидаться новостей, а подружка, как я понимаю, торопится к себе на работу, кого-то заряжать на помощь.
***
Ждать и догонять – хуже некуда, никаких нервов не хватит. Пока Светланы нет, стресс иду снимать к барной стойке – самое лучшее место для этого. Там, как раз, сидит такая же нервная девица, пьющая в одиночестве. Вешаю сумку на спинку стульчика и присаживаюсь сама, положив ногу на ногу. Заказываю у Витька бокал вина и самозабвенно цежу, по глоточку – все лучше, чем накручивать себя, готовясь к публичному аутодафе, прямо посреди холла нашей фирмы.
Блин, скоро Светка то? Смотрю на часы и нетерпеливо поднимаю глаза к потолку. Девица, сидящая неподалеку, слезает и уходит прочь, оставляя меня одну. Только подношу бокал к губам, допить остатки, как над ухом раздается:
– Филатова, хватит бухать!
Чуть не поперхнулась. Дорохина вешает свою сумку на спинку соседнего стульчика и усаживается рядом. Мне не терпится узнать приговор, и я сразу наседаю:
– Ну, наконец, Свет! Ну, что там с твоей идеей?
С отчаянием и надеждой высматриваю у нее на лице хотя бы минимальные признаки успеха. Судя по всему с этим пока не очень.
– Ну, Хилькевич созвонился с каким-то своим однокашником, ну, в агентстве новостей, что ли, работает.
Дорохина неуверенно мнется и не смотрит в глаза, но я все равно цепляюсь, как утопающая за соломинку – торопливо киваю:
– И что там?
– Ну... Поехал к нему, сейчас они будут там архивы шерстить. В общем, если что найдут, привезут сюда.
– Когда привезут?
– Как только, так сразу.
Зная активность Стужева, счет идет на часы, если уже не на минуты. Там наверно уже вязанки с хворостом в кучку собирают вокруг моего кабинета. Пригорюнившись, сижу, подперев щеку рукой и, можно сказать, прощаюсь со свободой. И уже непроизвольно крутится в голове. «Как-то шли на дело, выпить захотелось, мы зашли в соседний ресторан, там сидела Мурка в кожаной тужурке, а из-под полы торчал наган».
– Черт!
– Филатова, ты вообще, чем недовольна, за тебя уже столько народу впряглось.
Жалобно вздыхаю:
– Да извини, просто сама понимаешь, каждая минута на счету. У меня такое ощущение, что меня уже в розыск объявили.
Дорохина таращится куда-то в сторону выхода:
– Вон, кстати и Хилькевич.
Мгновенно разворачиваюсь, крутанувшись на стуле… К нам подходит Светкин приятель:
– Привет.
– Cалют!
Дорохина вопросительно смотрит на прибывшего:
– А-а-а… Ты чего так быстро?
– Ну, извини, так получилось.
Испуганно смотрю на него, а подруга осторожно интересуется, боясь накаркать отрицательный ответ.
– Вы чего там, ничего не нашли и… Или нашли?
– Мы нашли…, только не знаю, поможет это или наоборот.
Как наоборот? Эту Гермиону, что, уже «Интерпол» разыскивает? Мой голос вмиг садится, и я испуганно шепчу:
– А что там?
– А вы хоть знаете, кто отец у этой Марии Германовны?
Лично я, нет. Светка тоже пожимает плечами:
– Ну, наверно, какой-нибудь Герман Филатов, судя по отчеству.
Мы с Анютой переглядываемся, совершенно без понятия на таинственного Германа и Хилькевич достает из своей папки распечатку, чтобы сунуть в руки Дорохиной...
– Ну, да, только не просто Герман, а Герман Витальевич. Причем тот самый.
Мы все равно не въезжаем.
– В смысле?
– Читайте.
Ознакомиться с деяниями этого Германа не успеваю – мобильник, до сих пор спокойно лежащий на барной стойке, вдруг оживает нервным перезвоном, и я беру его в руки:
– Извините.
Соскочив со стула, отхожу в сторону и смотрю на дисплей – это Петрович. Какое-то у меня недоброе предчувствие.
– Алло.
– Мария Павловна, а куда вы пропали, а?
– А-а-а… Я, тут отъехала, по работе.
– А предупредить нельзя было, хоть кого-нибудь? Тут тебя все ищут!
– Извините Николай Петрович, просто они внезапно позвонили.
– Ты сейчас где? Когда будешь на рабочем месте?
– Я не знаю, минут через сорок.
– Даю тебе полчаса! Точнее двадцать пять минут, потому что через полчаса у нас совещание. По очень важному вопросу.
– А-а-а… Хорошо, Николай Петрович, я постараюсь. А-а-а… По какому вопросу совещание?
– По-важному! Я же сказал.
– Я поняла, прыгаю в машину.
Дав отбой, захлопываю крышку телефона и поднимаю глаза к потолку. Ну, вот и началось. Походу, Стужев собрал все улики и у меня в кабинете засада маски-шоу. Может быть даже с приказом не брать живьем. Безнадежно встряхнув руками, возвращаюсь к Хилькевичу с Дорохиной.
– Черт! Оказывается, меня там уже ждут с вилами и серебряными пулями. А у вас что?
Дорохина нехотя слезает со своего стула:
– У нас тоже... Гхм…, в общем надо ехать на Рублевку и на Тверскую.
– Зачем?
– Зачем? Хэ… Ты почитай, кто у нее папаша.
Беру листок у нее из рук и разворачиваю к себе. Понятно… Чуть ли не первый заместитель главного лица.
4-3
Маша
От «Бистро» до офиса идти пять минут, но я растягиваю процесс на все пятнадцать. Наконец, все в сборе – за столом, сбоку от пустого председательского кресла, сидит Федотов, сама встаю у окна, изображая спокойствие и независимость, вдоль стены устроились Валя, Сергей, Стася и Толик, Стужев прохаживается по залу с какими-то листками, свернутыми в трубочку и пока безмолвствует. Почему-то больше никто за стол не садится и от этого обстановка мне кажется еще более нервной. Пауза явно затягивается и Петрович, наконец, оборачивается к Стужеву:
– Ну что, Александр, мы все ждем.
Внутренне напрягаюсь – значит, я права, этот упырь что-то наковырял, и сейчас меня будут рвать на части. Сашок победно глядит на меня, поправляет галстук и, не спеша, направляется в мою сторону:
– Не надо меня торопить!
Он стоит, передо мной, ухмыляясь – наверно, выбирает место на шее, куда присосаться. Затем поворачивается к Петровичу, обводит взглядом сослуживцев:
– Дорогие друзья, уважаемые коллеги.
Он идет в обратном направлении, вдоль шеренги сотрудников, потом снова разворачивается ко мне лицом:
– Я прошу отнестись со всей серьезностью к тем словам, что я сейчас скажу.
Мандраж внутри достигает предела – я не знаю, чего он там наковырял про эту Гермиону, и от чего мне отбиваться, и это заставляет психовать сильнее и сильнее. Вся внутренне сжавшись, отвожу глаза в сторону, вниз, в пол.
– Я не преувеличу, если скажу, что наш коллектив – это одна большая дружная семья.
Федотов тоже не в своей тарелке из-за долгого театрального вступления и нетерпеливо елозит:
– Давай, ближе к делу!
Я ловлю растерянный взгляд начальника и понимаю, что сегодня Петрович мне не союзник. Сашок продолжает:
– Так вот, я хочу вернуться к вопросу, который почему-то все стали потихонечку забывать.
Он доходит до окна, мимо меня, и встает здесь же, у кресла начальника. Мягкова подает голос первой:
– А именно?
Стужев резко разворачивается в ее сторону:
– А именно к таинственному исчезновению нашего заместителя директора!
Он смотрит на меня в упор, я молчу, и он снова начинает свой марш мимо меня и вдоль шеренги сотрудников:
– Романа Даниловича Сереброва.
Срываюсь со своего места и иду вслед за Сашком:
– Так, стоп, Стужев!
Он медленно оглядывается, и я набрасываюсь на него с упреками:
– Что значит таинственного? Все знают, что Роман попал в аварию и находится в коме.
Александр тычет в меня пальцем и таинственным голосом произносит:
– Вот!
– Что, вот?
– Вот та легенда, которую нам втюхали.
Он наклоняется к уху сидящего Федотова:
– И в которую заставили поверить.
– Что значит втюхали, Стужев, что ты несешь?
Он резко разворачивается лицом к лицу и надвигается на меня:
– Я знаю, что я говорю. Ни в одной больнице такой гражданин не числится!
Пригожин со своего места вмешивается в наш спор:
– Я чего-то не пойму, к чему ты клонишь?
