Текст книги "Ромашка-3"
Автор книги: А Зю
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)
– Да, ладно, проехали. Что у нас там с чаем?
Смотрю с улыбкой на растерявшегося Сергея – конечно о чайнике он давно забыл. Он тут же вскакивает:
– Да, сейчас, извини. Сейчас, сейчас…
***
Вечером мы со Светкой остаемся одни. Дорохина хлопочет, накрывая на стол, а меня тянет пофилософствовать:
– Слушай, Свет, знаешь, чего я сейчас больше всего хочу?
– Наверно, найти Сереброва?
– Я бы сейчас вырубилась недельки на три... Чтобы потом проснуться и оказалось, что все это кошмарный сон. Бред.
– М-м-м…, ну я тебя понимаю.
– Что ты можешь понимать, Свет, что ты можешь понимать! Если я сама ничего не понимаю.
Дорохина тащит с кухни тарелку с салатом и ставит ее на стол.
– Я ночью, вообще, когда пытаюсь вдуматься в этот бред, у меня мозги начинают вскипать. Как такое может быть, ну как?! Один день я есть, а в другой – нет. И вроде как второе мое «я» на это время – Ромка! Ну как такое может быть? Может мне в институт, какой сдаться для опытов?
Светлана тормозит свой бег возле меня.
– Маш, ну не говори глупостей. Главное, не анализируй это.
– Почему?
– Потому, что человеческий мозг не в состоянии этого понять. А если будешь себя накручивать, можно вообще… Фьють.
– Я, по-моему, уже… Фьють.
– Маш, хватит ныть.
Она идет на кухню и возвращается, неся тарелки с чем-то жареным.
– А что мне Свет остается делать, что?
Отпиваю сок из бокала… Дорохина садится рядом:
– От кого я это слышу? Слушай, хватит истерить.
Она утыкается в тарелку и начинает наяривать челюстями.
– Свет, извини, просто я уже сама не понимаю, кто я такая. Я каждый раз, когда просыпаюсь утром, совершенно не понимаю, в какой каше буду сегодня вариться! Каждый раз сюрпризы!
– Маш, выпей чаю, а?
– Да не хочу я! Да ты хоть знаешь, что они меня там, в офисе, с Пригожиным поженили!
– В смысле, поженили?
– Да на фирме уже даже тараканы шепчутся, что у нас с Пригожиным роман.
– Серьезно?
– Нет, это у меня юмор такой.
– Ну, может вы дали повод какой-то.
Я что-то не поняла. Это она о чем?
– В смысле?
– Ну, у вас что-нибудь, фьють-фьють было? Ну, не у тебя именно, а у Маши – два?
Ее жест столь не двусмысленен, что у меня отпадает от шока челюсть.
– Свет, ты что несешь, ты дура, что ли?
Я вскакиваю с дивана – и это – лучшая подруга! Нет, нет и нет! Чтобы без моего ведома… И вообще… И вообще, Ромка – мужчина! У него даже мыслей не может быть в эту сторону!
– Ну, слушай, я просто… Ну предположила, просто…
– Что ты просто предположила? Ты забыла? У тебя амнезия? Ты забыла, кто я и что со мной?
Светка примирительно машет руками:
– Нет, я помню, помню. Ты Маша Филатова….
– Помни, пожалуйста, не забывай, ладно?
Дорохина отворачивается, бурча под нос:
– … По четным дням.
Настроение падает еще ниже. Ниже плинтуса. Я поворачиваюсь и делаю шаг в сторону спальни.
– Ты куда, Маш?
– Спать!
– А ужин?
– Спасибо, я сыта.
Иду в спальню и слышу в спину бормотание:
– Блин, весь аппетит испортила. Тебе хорошо, у тебя я есть, а у меня сразу две истерички.
Сама дура! Одно фьють-фьють в башке. Я закрываю дверь в спальню, валюсь на кровать и зарываюсь в подушки с головой. Не хочу ни видеть никого, ни слышать.
3-1. Понедельник
Ромаша
Этим утром я собираюсь особо тщательно из-за решения, все-таки, выйти на работу. Машка вчера весь день просидела дома, лечилась и сегодня плечо не так заметно ноет, как раньше.
Поэтому, главная задача – не выглядеть уродиной и прикрыть бандаж на шее. Кручусь перед зеркалом у шкафа и так, и эдак. Черная юбка, красная водолазка и белая куртка… Осталось найти еще что-то на шею в гамму. Шарфик? Что-то подобное на полках, действительно, находится – бело-розовое из синтетики, длинное и полупрозрачное. Пытаюсь как-то замотаться и приткнуть концы по симпатичней… Все равно бандаж видно и это мне не нравится. Физкультурные упражнения вызывают неприятные ощущения в плече и шее и заставляют морщиться. Наконец, закидываю конец шарфа за спину и, повернувшись в сторону двери, зову подругу:
– Свет…Све-е-ет!
Дорохина торопливо спешит на зов:
– Ну, что случилось?
– Слушай, Светунь, дай мне что-нибудь одеть, чтобы скрыть эти доспехи.
Дорохина недовольно отворачивается, потом снова смотрит на меня:
– Ну, что я тебе могу дать-то?
Я все понимаю, я уже надоел со своими капризами… Светке тяжело. Но, что я могу поделать?
– Ну, я не знаю, ну, посмотри что-нибудь, а?
Дорохина раздраженно тычет пальцем в направлении моей шеи:
– Что бы эти доспехи скрыть, нужно, как минимум, тулуп и ушанку!
– Очень смешно!
Опять смотрюсь в зеркало и, прижав шарф к горлу, недовольно ною:
– Черт, если бы ты знала, как там чешется.
В возмущенном бессилии воздеваю вверх руки, а потом обреченно роняю их вниз. Света пытается меня подбодрить:
– Маш, я не понимаю, чего ты комплексуешь то. Ну, случилось и случилось, мало ли что бывает с людьми.
Чего тут непонятного… Я не хочу, чтобы на меня смотрели с жалостью, хочу, чтобы все видели во мне обычную Машу Филатову. Тем более, что чувство вины за столь плачевный результат у меня в глубине все равно сидит – не уберег.
– Я не комплексую, я не хочу выглядеть уродиной!
– Послушай, ты же не на свидание идешь.
Снова смотрюсь в зеркало. Кош-мар, даже с этим шарфом. Мне вовсе не хочется говорить Светке о своих переживаниях, и я перевожу стрелки на другую тему:
– Да, я так понимаю, на свидание у нас идет кто-то другой, да?
Игриво подкидываю конец шарфа вверх и тот, воздушно опускаясь, задевает меня по носу, заставляя дернуться назад. Светлана возмущенно бурчит:
– Так, Филатова!
Да ладно, чего там конспирацию разводить, а то я не знаю. Чуть поморщившись, протестующее поднимаю руку:
– Так ладно иди, иди, сама оденусь
Дорохина с радостью удаляется, а я снова смотрюсь в зеркало и дергаю конец шарфа вниз. Тихий ужас, уродство сплошное! Из горла вырывается недовольное рычание и я, беззвучно ругаясь, хватаю себя за горло рукой, демонстрируя огромное желание недоделанного терминатора придушить:
– Хрм-м-м.
***
Всю дорогу из поликлиники до офиса нервно гадаю, как там меня встретят, и фантазирую о нашей встрече с Сергеем. Но сначала есть желание занести и показать больничный в бухгалтерию и потому, поднимаясь на лифте, выхожу на этаж ниже. Уже обед кончился и девочки на месте. Предупредив их о вольном графике своих посещений, потихоньку карабкаюсь к нам на этаж пешком по лестнице. Когда прохожу мимо открытой двери женского туалета, оттуда доносятся голоса Насти и Валентины и то, что они обсуждают, заставляет меня остановиться и прислушаться.
– Интересно и что она им дает?
– Как что? Они в Барселону едут на месяц или больше!
– И что?
– Как что!? Петрович поставил Пригожину условие, что бы он ехал в командировку с его дочерью.
Пригожин, командировка, Барселона… Что происходит? Подхожу поближе и вовремя – Валентина переходит на громкий шепот:
– Так подожди, Барселона им зачем?
– Ну, не знаю. Какая-то стажировка. Да ты у Пузырева лучше спроси – он про всех все знает!
– Сейчас только у Толика и спрашивать. Как-то все резко происходит.
– Хм... Резко... Ксюша на Пригожине давно уже висит.
Мне вдруг становится отчаянно хреново. Как же так… Он же… Мы же… Может это все сплетни? Глаза ужасно щиплет, а я молча стою не в силах отойти от двери туалета. Валентина заметив меня в дверном проеме, начинает гримасничать в сторону Насти, призывая замолчать, и та оглядывается:
– Ой, Мария Павловна… У вас все в порядке?
– А…
Даже не удивилась моему появлению. Видно офис сейчас больше всего волнует не реорганизация процесса, а события в семье Федотовых… Неужели Сергей и Ксюша едут вместе? На Настин вопрос я лишь киваю, слишком погруженный в невеселые думы.
– Да, все хорошо.
– Ну, я тогда побежала?
Она быстренько прошмыгивает мимо меня и убегает.
Валя задает тот же вопрос:
– Маргарита Александровна у вас точно все в порядке?
В зеркале вижу свое желтое отражение. И зачем, спрашивается, притащился? Болел себе и болел. С трудом выдавливаю из себя:
– Да.
– Ну, я тогда пойду?
Я лишь прикрываю глаза в знак согласия – нет сил говорить… Проглотив комок в горле, c горечью усмехаюсь:
– Стало быть, Барселона.
***
Хмуро плетусь к себе в кабинет. Повесив куртку на вешалку, бросаю сумку в кресло и, поправив намотанный на шею шарф так, чтобы совсем скрыть уродливый корсет, отправляюсь к Сергею.
Пригожин на своем рабочем месте – стоит возле своего стола, освещенного настольной лампой и сосредоточенно перебирает бумаги. Останавливаюсь в дверях:
– Сергей.
Он бросает на меня быстрый взгляд, а потом снова утыкается в бумажки:
– Да?
Я не понимаю его реакции. И это все? Подхожу ближе.
– Как дела?
Еще один взгляд.
– Спасибо, потихоньку.
Его отстраненность странна и непонятна. Дорохина сказала, что он вчера вроде приходил навещать Машуню и, значит, в курсе моего самочувствия, но хотя бы, спросил для приличия.
Радость бы продемонстрировал, что видит. Или он, таким образом, решил дистанцироваться от меня? Они что вчера поцапались? Хотя… Командировка на месяц в Барселону с дочкой ген.директора это что-то! Сожалеет, что проявил слабость и теперь старается компенсировать равнодушием? Не могу в это поверить, не могу, вот так вот, уйти ни с чем. Спросить о его матримониальных планах не решаюсь. Ну, тогда хоть о рабочих спрошу:
– А... М-м-м… Когда Кортини прилетает?
– В четверг.
– А это, какое число?
Стою, обхватив себя руками за плечи и мне ужасно холодно здесь, с ним, несмотря на водолазку. Пригожин, все также не глядя на меня, берет с полки свой ежедневник.
– Сейчас я тебе скажу, по-моему, двадцать шестое, да двадцать шестое.
Сергей бросает на меня быстрый взгляд:
– А что?
– Да так, ничего, просто спросила.
– Угу, понятно.
– Так… Э-э-э…
Замолкаю, не зная, что еще спросить, а он поднимает голову, смотрит на меня, то ли ожидая продолжения разговора, то ли моего ухода. Наверно, все-таки, ухода. Я сдаюсь и поднимаю вверх руку, прося прощения, что потревожил. Вздохнув, разворачиваюсь и ухожу, зябко потирая себя за плечи. Не знаю, почему меня так крючит. Такое ощущение, что я тут никому не нужна… Не нужен… Поеду домой.
***
Там, в квартире, долго прихожу в себя, переживая «ледяной душ», устроенный мне Сергеем. Он даже похолодней пожарного душа в туалете, когда Машка металась по офису с метлой. Там хоть потом был теплый Пригожинский пиджак согреться и еще его дружеское плечо. Теперь этот пиджак словно из морозильника и опереться мне не на кого… Куда вдруг все исчезло… Почему… Переодевшись самостоятельно, без сторонней помощи, в домашнее – облегающую голубую маечку и брючки, остаток дня сижу в гостиной, жду Светку, ругаю Пригожина с Федотовой и накручиваю себя. Мне нужен собеседник, чтобы выплеснуться и выпустить пар, а подруги все нет и нет. Дорохина, наконец, приезжает, довольная до пузырей и с огромным букетом алых роз. Выхожу ее встречать:
– Давай-ка, подержу.
– О, привет. На!
Взяв цветы в охапку, жду, пока Светлана переобуется.
– Привет, да... Петрович цветами одарил?
– Ага, кто же еще… А у тебя как?
– По-всякому.
– В смысле?
– Да… На работу заезжала.
Дорохина забирает назад свой букет и идет с ним на поиски вазы. Кричит из гостиной:
– И что, без тебя все плохо?
– По-моему, моего отсутствия никто и не заметит. Но это не главное.
– А что главное?
– Представляешь, Петрович посылает Пригожина в Барселону, на целый месяц или два, вроде как на стажировку… Да не одного, а со своей придурошной дочуркой.
– Ничего себе командировочка… Я бы от такой не отказалась.
Прислонившись спиной к торцевому пилону с отгораживающими прихожую полками и сложив руки на груди, наблюдаю, как Светлана возвращается на кухню, наливает в вазу воду из-под крана, а потом тащит ее, вздыхая, вместе с цветами обратно в гостиную.
– Красиво, да?
Нехотя соглашаюсь:
– Да, очень красиво.
Но мои мысли сейчас не о букетах, они по-прежнему бурлят там, в офисе. Я еле дождался подругу и мне просто невтерпеж высказать все, что я думаю о Пригожине.
– Слушай, Свет, я вот вообще, вообще ни хрена не понимаю.
Дорохина садится на диван, все еще держа в руках вазу и цветы, а я плюхаюсь на боковой модуль. Светлана ставит вазу на стол и продолжает крутить в руках свой букет, так и эдак, рассматривая его. Никак не налюбуется. Не глядя на меня, она спрашивает:
– Чего ты не понимаешь?
Я тут же вываливаю на нее свое недоумение:
– Ну, вот ты объясни мне, хотя бы, как так можно, а? Сам же отвез меня к врачу, потом привез меня домой, сидел тут, ухаживал, еду готовил. Пятки целовал, миловал там, я не знаю….
Наконец, Дорохина вставляет букет в вазу и расправляет его. И может мне, наконец, уделить немного своего драгоценного внимания. Я возмущенно продолжаю:
– И что? И все это для чего? Чтобы, вот так вот, просто взять и улететь с этой дурой в Испанию, да?
– Слушай, ну ты же сама говорила, что он не отдыхать едет, а работать. И потом, для его карьерной лестницы это же ого – го!
– Слушай Дорохина, я тебя умоляю, о какой карьерной лестнице ты вообще говоришь, а? Ты что, думаешь, я ничего не понимаю?
Светка разводит руками:
– Филатова, тебя саму никак не поймешь – то ты говоришь, что ничего не понимаешь, то говоришь, что ты наоборот, понимаешь все!
Судорожно убираю волосы с лица. Поднимаю к потолку повлажневшие глаза. Чего она идиотку то из себя строит? Я не понимаю мутных поступков Пригожина, но мотивы семейки Федотовых примитивны как дрова. Дорохина продолжает разоряться не по делу, тратя избыток энергии на размахивание руками:
– Уже бы села и поговорила с ним, наконец. Уже бы тет-а-тет поговорили: «Да? Да! Нет? Нет!». И разбежались.
Это произносится так бездумно и равнодушно, с разглядыванием своего бесценного букета, что во мне поднимается волна раздражения. Светкин эгоизм меня бесит – кричит, ручками машет и все ни о чем. У нее, с этим своим Колюней совсем крыша съехала, и на меня ей плевать абсолютно…
Я же вроде внятно говорю, человеческим языком – у Пригожина семь пятниц на неделе, вот сегодня, например, на меня, уродливую, даже смотреть не захотел... Мое недовольство достигает предела, и я встаю, желая уйти. Цежу сквозь зубы:
– Спасибо.
Дорохина все также беззаботно счастлива, и тянется к букету.
– Пожалуйста.
***
Неожиданный звонок в дверь заставляет не торопясь отправиться в прихожую, под неумолкающие входные трели.
– Ох, кого там еще…
Не глядя в домофон, поворачиваю защелку и распахиваю дверь... Ого-го! Машкины родители!
Я их только на фотках видел. Растерянно лепечу:
– Мам, пап…
Радостно смеясь, они заходят внутрь, и я раскрываю объятия, изображая любящую дочь:
– Мамуля
Бросаюсь обниматься с ней, потом перехожу к отцу:
– Па-а-ап!
– Смотри, признала... Хэ… Признала.
Отступаю, делая шаг назад и силясь вспомнить, как же их зовут.
– Слушайте, ну какие вы молодцы, что вы приехали.
– Мы тут в Москве на пару дней.
Мать осторожно касается бандажа на шее:
– А вот это, что это? Что с тобой? Не звонишь и не звонишь, мы уже начали волноваться.
– Упала. Там со связками что-то, но скоро бандаж снимут.
Они снимают верхнюю одежду, и я начинаю копаться в стенном шкафу в поисках вешалок.
Родители за спиной о чем-то шепчутся, и я разворачиваюсь, чтобы подхватить плащ Надежды Григорьевны. Да, точно, вспомнил! Ее зовут Надежда Григорьевна, а его Павел Степанович!
Отец, прихватив сумки у ног, направляется в гостиную:
– Замуж еще не вышла? Кстати, этот твой кавалер, вы, по-прежнему, встречаетесь, перезваниваетесь?
Замираю, тыча вешалкой в рукав:
– А-а-а… Да буквально, вот…
Иду вслед за родителями, обеими руками разводя волосы с лица за уши:
– Буквально, вчера… Э-э-э… Кстати, вам привет передавал.
Отец недовольно ворчит:
– Привет он передавал. А знакомится с нами, он не собирается?
Неуверенно дергаю плечом:
– Ну-у… Собирается, конечно.
Машка, Машка… Похоже, меня уж без меня тут, поженили. Мы дружно садимся на диван, и мать разворачивается к отцу:
– Так, Паша, будешь мне помогать.
Она оглядывается на меня:
– Я сегодня приготовлю утку. У нас будет праздничный ужин. Позовем гостей.
Она прижимает руку к груди и с придыханием сообщает:
– Мы такое вкусное вино привезли.
Обхватив себя руками за плечи, нервно поддерживаю:
– Слушайте, супер. А кого мы будем звать?
Надежда Григорьевна смотрит на мужа:
– Ну, как… Светочку Дорохину…
Отец подхватывает:
– И кавалера своего, познакомишь нас, наконец. Или ты против?
Не зная, что сказать, растерянно бормочу:
– Я? Чего это я буду против…
Интересно, эту пару дней в Москве, они в этой квартире собираются жить? С учетом особенностей нашего с Филатовой существования, особенно с учетом беспамятства о прошедшем дне, это может привести к проблемам. Смущенно отвожу глаза:
– Может вам гостиницу снять?
Улыбки сползают с их лиц и отец обиженно тянет:
– В смысле?
– Ну-у-у… Квартира небольшая …, чтобы вам раскрепоститься.
Жестикуляцией стараюсь смягчить свое предложение, а потом, лукаво улыбаясь, подаюсь к ним:
– Ну, сами понимаете.
Отец поднимает протестующе руку:
– Так, стоп, стоп.
Он поднимается со своего места:
– Дочка, ты не переживай, мы сюда не только раскрепощаться приехали.
Он обходит вокруг, заступая мне за спину и нависая. Мне приходится крутить головой вслед за ним и смотреть снизу вверх.
– Я хотел вот, лично познакомиться поближе с твоим молодым человеком.
Он выпрямляется:
– Не каждый день наша дочь жениха домой приводит.
Мать укоризненно перебивает:
– Паш, что ты мелешь?! Какой, жених?
– А что я такого говорю? Все так и есть. Пора!
Стараясь прекратить неприятный разговор, поднимаюсь, хлопая в ладоши:
– Да ничего страшного… Так! Давайте располагаться.
Подхватываю сумки, но отец останавливает:
– Cтоп, замри.
Недоуменно оглядываюсь.
– Дочка, ты хочешь унизить меня? Как, мужчину.
И забирает из моих рук поклажу:
– По какому адресу доставить вещи?
Улыбнувшись, киваю в сторону моей комнаты:
– Вот, туда… Хэ… Располагайтесь, будьте как дома.
Я и в гостиной переночую. Отец, удаляясь, добавляет:
– Но не забывайте, что вы в гостях.
Мать тоже поднимается и присоединяется к отцу:
– Паш.
– Хе-хе-хе. Слушай, ну юмор.
– У тебя юмор плоский
Он разводит руки с сумками в стороны:
– Плоский. Какой есть, такой вот, юмор.
3-2
Ромаша
Спустя полчаса стол накрыт и, похоже, отец подготовился к мероприятию заранее, не с бухты-барахты. Тут и бутылка с шампанским для дам и графинчик с коньяком для себя любимого, и общая салатница наполненная винегретом, тарелка с нарезанным сыром, блюдо винограда с дольками манго, белый хлеб, перед каждым едоком тарелка с курицей в листиках салата. Сидим полукругом – Павел Степанович на диване, мы с Надеждой Григорьевной напротив друг друга: она в кресле, я на придиванном модуле. Звонок в дверь заставляет меня вздрогнуть, отец недовольно поднимается:
– Черт, ну, как всегда, не вовремя.
Опережаю его, с хмурым видом направляясь в прихожую:
– Я сама открою – вдруг это кто по работе.
Но подойдя к домофону, ошеломленно зависаю, несмотря на продолжающиеся звонки.
– А…Сергей?
Почему он приехал? Не предупредив, не позвонив… Все-таки, открываю дверь, судорожно придумывая, что говорить и делать. Пригожин взъерошенный и нервный:
– Ну, привет.
В ответ издаю что-то квакающее, переминаясь с ноги на ногу:
– А...У…
– Ну, я войду?
– А… М-м-м… Привет.
Судорожно приглаживаю ладонью волосы, не приглашая, и Сергей делает шаг внутрь прихожей.
Ничего сказать не успеваю – к нам в прихожую впархивает радостная мать:
– Маш!
И делает вид, что только что заметила нового гостя:
– Ой, здравствуйте!
Вот, артистка! Сергей, наконец, замечает, что мы в квартире не одни и это сбивает его настрой выяснять отношения. В его голосе настороженность:
– Здравствуйте.
Сказать, что случайно зашел по работе? Но почему и кто? Время явно неурочное для посторонних визитов. Как автомат машу и машу рукой в сторону Пригожина и почему-то говорю другое:
– Мам, познакомься…. Это… Роман. Я о нем тебе рассказывала, да? Вы же хотели встретиться?
– Да, да, да, да, тот самый Роман… Вы еще вместе работаете?
Торопливо киваю:
– Да!
– Очень приятно, Надежда Григорьевна.
У бедняги видок все более ошалелый:
– А… Нет…Да…
– Проходите. А у нас как раз торжественное мероприятие!
Совсем растерявшись, плыву по течению – закинув руку за голову и почесывая затылок, киваю с идиотской улыбкой: сейчас самое главное как-то предупредить Пригожина, объяснить, но как это сделать? На кону вся Машкина легенда о счастливой личной жизни. Удаляясь назад в гостиную, мать приглашает:
– Маш, не держи своего молодого человека в прихожей, проходите, проходите к столу! Проходите.
Чуть ли не уткнувшись Пригожину в грудь, снова начинаю причитать, умоляя:
– Сережа, не спорь, пожалуйста. Я тебе очень прошу, ни о чем не спрашивай! Прошу! Я тебе потом все объясню. Я тебя умоляю, просто поверь мне и подыграй.
Пригожин, не слушая бормотания, недоуменно перебивает:
– Какого своего молодого человека?
Из столовой доносится зов отца:
– Невеста, а что ты там жениха то прячешь? Давай его сюда!
Черт, и этот туда же! Невеста! Деревянно скалюсь в ответ сквозь полки, потом опять перевожу взгляд на Серегу, призывая дрожащим голосом:
– Пошли! Господи, Сереж, я тебя заклинаю. Я все равно не смогу ответить на все твои вопросы за десять секунд. Я тебя прошу, пожалуйста, подыграй мне до конца. Скажи, что ты Ромка, я тебе потом все объясню!
Сопя и вздыхая, тороплюсь обойти полки, увлекая за собой Пригожина, и тот, как завороженный, следует за мной. Нервно блею:
– А… Роман, а-а-а… Познакомься, пожалуйста…
Тыкаю, не глядя, в сторону отца:
– Вот это, Павел Степанович, мой папа.
Отец, вскочив, крепко жмет руку Пригожину и голос у того чуть дрожит:
– О-очень приятно.
Его растерянный взгляд постоянно возвращается ко мне, но отец крепко встряхивает сжатую ладонь, заставляя перевести внимание на себя:
– Взаимно. Ну, что стоим то? Присаживаемся.
Отец продолжает колобродить, обхаживая гостя:
– Кстати, как? Может по рюмашке? За знакомство?
Он берет со стола бутылку и бокал:
– А я все смотрю – чего это смурной какой-то, мутный какой-то…
Наполнив стопку коньяком, он передает ее Пригожину, но тот мнется:
– Вы простите, что я … Ну….
Мать пытается завести общий разговор:
– Роман, а где вы живете?
– Ну, если вам о чем-то говорит – Борисовские пруды, вот.
Вмешиваюсь:
– Мам! Ну, дай человеку прийти в себя, ну!
Отец перебивает, торопясь продемонстрировать радушие возможному собутыльнику:
– Действительно, Надя, ты чего… Ты, вон, возьми лучше, человеку, разогрей чего-нибудь! А то он у нас с пылу c жару… Хэ-хэ.
Не могу удержаться:
– Папа!
– Согласен, плоский юмор. Все! Пьем!
Сергей протягивает стопку чокнуться и тихо бормочет:
– Ваше здоровье
И одним глотком опрокидывает алкоголь в себя.
***
Продолжаем ужинать и отец снова поднимает свою рюмку, чокаясь с Сергеем:
– Сквозная.
Мы тоже с Надеждой Григорьевной поднимаем свои бокалы с шампанским, которые сталкиваются с веселым звоном, и я делаю глоток шипящего вина, посматривая поверх стекла на Машкиных родителей. Отец, сморщившись, ставит со стуком рюмку на стол и решительно разворачивается к Пригожину:
– Все, давай вставай!
Тот не понимает:
– Зачем? Мне и так хорошо.
– Вставай, говорю!
Он подталкивает Сергея под локоть и тот нехотя поднимается. Отец, сложив на груди руки, бросает победные взгляды то на меня, то на мать.
– Ну, слушаем тебя. Сегодня у нас помолвка!
Стоп – машина! Поворот совершенно непредусмотренный моим с Пригожиным планом и я оглушено шлепаю губами, раскрыв рот, совершенно ошарашенный новой инициативой. Опасливо выдавливаю из себя:
– Какая помолвка?!
– Какая… Обыкновенная! Я хочу, чтобы этот парень при мне, при матери, обещал сегодня, что возьмет тебя в жены!
Видимо это экспромт – на лице матери явное удивление:
– Подожди, Паш…
– Чего ждать!? Мы уже столько лет ждем. И потом я их знаю. Мы сейчас за порог и они опять нас за нос будет водить.
Сергей, неуверенно поглядывая на меня, с волнением в голосе озвучивает:
– Ну, я обещаю, что… Маша будет моей женой.
В голосе заметна растерянность, и я отворачиваюсь – слава богу, хоть изображать радость никто не требует... Торопливо выпалив требуемое, Сергей пытается сесть, но отец не дает:
– Потому, что…
Приходится выдохнуть:
– Потому что я ее сильно люблю.
Он с облегчением плюхается на свое место, но отец остается недовольным:
– Ну, это не серьезно, это так не пойдет.
– А как пойдет?
– Ну, что мы таких обещаний не знаем. Ты давай, клянись!
Но… Я аж вскидываюсь, с ужасом, с отвисшей челюстью, глядя на Машкиного родителя – клятва это серьезно, клятвы надо выполнять. Не дай бог здоровьем матери поклясться скажет или будущих детей! Не удивлюсь, если Сергей сейчас откажется. Пытаюсь отвлечь огонь на себя:
– Пап!
– Дочка, я хочу, чтобы он поклялся. Любишь, давай клянись!
Сергей молчит, а потом все-таки бубнит скороговоркой:
– Хорошо клянусь. Я клянусь, что Маша будет моей женой.
И быстро садится, раздраженно ворча:
– Так, нормально?
Батяня возмущенно вскидывается:
– Ты, что мне… Ты что, нам одолжение делаешь?
Тут уж вмешивается мать, стараясь урезонить обоих:
– Паш, ну что ты, в самом деле. Хорошо сказал.
И тут же смотрит на меня:
– Маша, теперь ты!
– Гхм.
Клясться выйти замуж за Пригожина не хочу, Машка мне спасибо не скажет. Или… Скажет? Ну не меня же ей дожидаться… Ей замуж пора, детей рожать… Отложив вилку, неторопливо встаю, мысленно готовясь.
– Мам, пап…
– Ну?
– Я обещаю, что-о-о...
На миг замолкаю и кошусь на Сергея:
– Полностью растворюсь в любимом человеке. Клянусь… И, произойдет это очень скоро.
Отец довольно потирает руки:
– Во-о-от… Вот так надо говорить!
Он опрокидывает рюмку в себя, а Сергей, улыбаясь с довольным видом, отпивает шампанского. Родители переглядываются:
– Что-то мне как-то… Горько, мать! Горько!
– Ой, горько, ой горько…
Они продолжают скандировать вместе:
– Горько! Горько!
Мы с Пригожиным нехотя встаем, чтобы легонько коснуться губами друг друга.
***
В присутствии гостя, посиделки не затягиваются: Павел Степанович, получив долгожданного собутыльника, ускоряет темп, сдабривая тосты анекдотами.
– Слушайте, вот еще один! Жена после брачной ночи говорит мужу: «Слушай, дорогой у нас будет с тобой два сыночка и лапочка дочка». А он говорит: «А ты откуда знаешь?». Она говорит: «Они сейчас просто у мамы, а скоро приедут».
И сам веселее всех смеется над шуткой. Только вот мне не до смеха и анекдот этот словно дурацкий намек Пригожину. Мать пытается угомонить подвыпившего тамаду:
– Паш, все, хватит! И Роману, по-моему, уже пора.
– Ну, что…
– Поздно уже!
– Не-не, все нормально.
Все время молчащий Сергей, подает голос в поддержку матери:
– Мне, действительно, уже пора.
Начинаю собирать тарелки, но мать вскакивает:
– Не надо Машуль, я сама.
– А, да мне несложно.
Вылезаю из–за стола, но мать уже суетится, забирая посуду из моих рук:
– Давай, давай, ты лучше Романа проводи.
Сергей смотрит в пол и пока не уходит:
– Хорошо, Маш, а можно, вот, один вопрос?
Мне уже невтерпеж закончить сегодняшнюю комедию:
– М-м-м… Срочный?
Пригожин усмехается, все еще удерживая мою руку в своих:
– Важный.
Пытаюсь вытащить ладонь из его ладоней, но не удается.
– Ну, давай.
– Маш, когда мы поженимся?
Вопрос законный, но очень уж неудобный и я молчу. Брать хоть какие-то обязательства, даже ложные, не хочу – чем глубже коготок, тем легче увязнуть. Первым не выдерживает Сергей:
– Ну, понимаешь, это ведь не только моя инициатива, да? Нужно же заявление подавать в ЗАГС, должно пройти время …
Он продолжает удерживать мою руку в своих ладонях, и я понимаю, что отмолчаться не получится. Но следующая его фраза позволяет уцепиться:
– Мне не хотелось бы свадьбу на морозе отмечать.
Вот и прекрасно, подождем весны, вот тогда и вернемся к разговору! Блин, тьфу, конечно же все закончится раньше. Родители хоть и ушли в спальню, но дверь открыта и знаю – подслушивают. Таращась в сторону, подыскиваю слова, чтобы уйти от даты и ЗАГСА:
– М-м-м, я просто подумала: ну, а что нам, так, плохо?
Надо придать сцене нежных чувств, и я легонько касаюсь плеча «жениха». Тот ухмыляется:
– Ну как, так?
– Ну как… Зачем, нам обязательно срочно паспорт пачкать? На дворе двадцать первый век. Давай, поживем, притремся, а если надо будет, и тогда паспорт... Э-э-э, запачкаем… Хэ…
Разве так уж плох конфетно-букетный период? Тем более, что за неделю-две, думаю не больше, мы разберемся со всеми неизвестностями и ЗАГС нам не понадобится… Или Пригожин свалит в свою Испанскую командировку с дочкой шефа! Сергей жует губу в раздумьях:
– Поживем?
Клюнул! Радостно киваю, подтверждая:
– Да!
Пригожин вздыхает:
– Хорошо. А ты меня точно не динамишь, да?
Обиженно надуваю губы – фи, как можно задавать нежной девушке такие грубые вопросы…
–Ты что! Я же тебе все объяснила!
Сергей качает головой:
– Ну, у меня просто складывается такое впечатление.
Оглядываюсь на приоткрытую дверь в спальню:
– Ты, что, меня обидеть хочешь? Я вот... Ну, правда… Ну, ей– богу…
– Ладно, извини, я побежал.
Он идет к двери, и я прощально взмахиваю рукой:
– Да, давай.
Как только дверь за моим кавалером закрывается, облегченно вздыхаю.
– Фу-у-ух…
***
За окном ночь. Смыв макияж и распустив волосы, переодеваюсь в красную майку и спортивный штаны. Пожелав Машкиным родителям спокойной ночи, возвращаюсь в гостиную.
Усевшись на диван, обвожу взглядом уютный полумрак, тающий в свете торшера, рука тянется к горлу и расстегивает застежки бандажа. Он отваливается как кусок больной коры от еще здорового ствола дерева, и я откладываю его в сторону. Свобода! Едва завалившись на диван, укрываюсь с головой одеялом – все меня нет, я сплю… Прямо не день, а комедия положений.
***
Часы идут, мысли о том, что я что-то делаю не так, не дают спать. Мужчина я или женщина, в конце концов? Когда все это кончится и кончится ли вообще? Или Машкино тело окончательно возьмет надо мной верх. Эти странные сны с Пригожиным, его забота, и желание в любой момент прийти на помощь. Я чувствую, что реагирую на него уже как женщина и не всегда могу перебороть это влияние.
Минуты складываются в часы, а я все не сплю. На меня снова накатывает, я весь… Вся горю – губы, шея, грудь, все тело. Это не с Федотовой, это со мной Сергей бежит по горячему песку испанского пляжа, это со мной он ныряет в прозрачно-зеленые под южным солнцем морские волны, это мне он протягивает бокал с мохито.
А потом воображение кидает меня в ночь. И сцены из былого сна снова терзают меня. «Сергей обнимает меня свободной рукой и наваливается сверху, крепко прижимая к себе и целуя шею, целуя плечи, целуя губы. Я чувствую, как его рука добирается до моей груди и уютно устраивается на ней, продолжая ласкать и нежно мять и ее, и напрягшийся сосок... Его губы ползут все ниже и ниже… Его нога давит, расталкивая мои колени и вот он уже полностью на мне – большой сильный горячий, тяжелый. И это так естественно, так правильно и желанно, что я задыхаюсь от блаженства, вцепившись одной рукой, ногтями в его спину, а другой рукой, комкая в кулаке простынь. Чувствую, как мужская рука скользит вниз по моей правой ноге, по внутренней стороне бедер, нежно и настойчиво заставляя их раздвинуться, принуждая, в сладком томлении, согнуть ногу в колене и раскрыть себя навстречу ему, моему мужчине. Мое тело выгибается, а пальцы скребут ему спину, намекая на желание большего. Его другая рука скользит по моей левой ноге, заставляя и ее согнуться, откинуться в сторону, как можно шире».
