Текст книги "История, которой нет (СИ)"

Автор книги: _Sucsesseful_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

– Садитесь в машину, Ярослав Николаевич, – повторил мужчина с нажимом, распахивая передо мной переднюю пассажирскую дверь.

– Толя, я прошу тебя, – кажется, я был готов заплакать, хотя, помнится, давно уже не практиковал такой способ добиваться своего. Лет с пяти.

– Сядьте! – шикнул он как-то зло, оглядываясь по сторонам и жадно прислушиваясь к посторонним звукам.

Это подействовало на меня отрезвляюще. Быстро запрыгнув в тачку, я дождался, пока то же самое сделает и водитель, а после попросил жалобно:

– Можно позвонить?

Анатолий, коротко кивнув на панель, где лежала сотка, нажал на педаль газа, и машина сорвалась с места. Внимательный мужик, даже печку врубил на полную мощность. Хотя, если честно, температура теперь интересовала меня в последнюю очередь.

Номер Тохи я помнил наизусть по той простой причине, что сам выбирал ему мобилу и симку после того, как утопил предыдущий гаджет в озере летом после выпускного.

Гудки показались мне слишком долгими, поэтому я нетерпеливо ерзал задницей по сиденью, пытаясь хоть как-то отвлечься. Машина выехала на трассу, а гудки прекратились – Глубоковских не брал трубку, жалкий скот!

– Чёрт, номер папани не помню, – выругался сквозь зубы, поймав боковым зрением обеспокоенный взгляд Толи. – Блядь, что ж делать-то?!

– Попробуйте сразу в полицию, – предложил мужчина, не сводя глаз с дороги. – И, кстати, в бардачке лежит вещь, которая, по всей видимости, принадлежит вам.

Я тряхнул головой, стараясь привести мысли в порядок. И почему не могу быть спокойным, как тот же Анатолий, в такой-то момент?! В бардачке действительно лежал один из моих телефонов. Тот, на котором был записан разговор с Донской! Господи, как же мне везёт!

Стоп. Я только что?… “Господи”, серьёзно?

…– Извините, отсюда пешком, Ярослав Николаевич, машина отслеживается по GPS, – кажется, водитель расстроился по-настоящему. Я смог выдавить из себя лишь непонятный хмык.

Мы остановились у магазина автозапчастей недалеко от моей квартиры. То есть, конечно, не моей, а Антона, но…

– Спасибо, Толя, ты не представляешь, как выручил! Хотя, думаю, понимаешь. Я перед тобой в большом долгу…

– Мы квиты, – отвел взгляд мужчина, а после поторопил меня жестом руки. – Идите уже. Надеюсь, знаете, что делать.

– Конечно, – усмехнулся чуть мрачно, понимая, что Толик явно что-то скрывает. Но у меня будет время его расспросить, а пока…

Я начал выбираться из машины самым проверенным способом – зад… спиной вперёд.

– Яр? – голос Тохи за спиной прозвучал как-то напряженно и неуверенно. Нет, ну вот что за талант у человека – друзей по заднице различать?

Радости моей не было предела – эта удача действительно меня не покидает. Какой я счастливчик! Конечно, не будем забывать, что месяц назад меня насмерть сбили какие-то подонки, но, тем не менее…

– Тоха! Тошан! Бля, как хорошо! – я наконец смог повернуться к парню лицом и вцепился в его плечи, как в спасательный круг.

Вид друг имел крайне испуганный, и глаза расширились так сильно, что, казалось, вот-вот из орбит вылезут.

– Ты что здесь… в таком виде?

– Нет времени говорить, пошли скорее домой! Давай, Тоха, я всё расскажу! – подтолкнув Глубоковских в нужную сторону, я захлопнул дверь машины, и джип сорвался с места в ту же секунду.

Антон всё ещё не вкурил ситуацию, поэтому витал в облаках и тупо следовал за мной нога в ногу.

– Где твоя обувь, куртка? – отважился спросить он, когда мы уже стояли на лестничной клетке, а он рылся в карманах в поисках ключей. – Куда уже успел вляпаться в новом году, беда?

– Родители Донского – это что-то! Все последние дни просидел в кладовке, прикинь?! – меня, в буквальном смысле, проперло.

Стресс наконец сделал своё дело, и я истерически рассмеялся, входя в квартиру и захлопывая за собой дверь.

Тоха, сняв обувь и куртку, обернулся. Мой друг выглядел решительно и мрачно, а руки, сложенные на груди, лишь усиливали эффект устрашения. Я снял мокрые от снега носки.

– Мне в ванную нужно, Тох, я з-замерз! – для убедительности прищелкнул зубами и обнял себя за плечи.

Взгляд парня смягчился, и он кивнул:

– Но потом ты мне всё расскажешь! – грозно приказал Глубоковских.

– А зачем потом? – удивился я. – Давай со мной, я пока отмокать буду, всё и расскажу.

Антон, уже стоящий ко мне спиной, вдруг напрягся и обернулся, злобно сощурившись.

– Нет! – и отправился в комнату.

Я пошёл за ним, шлепая по линолеуму босыми мокрыми ногами.

– Причина?

Аккуратно, но весьма крепко обняв парня за шею со спины, потребовал ответа. Все участки тела, которыми мы соприкасались, мгновенно напряглись, а Антон нервно втянул воздух ртом.

– Убери руки, Лёх, иначе я за себя не ручаюсь!

Я склонился над его ухом, улыбнувшись.

– Ну, вообще-то, Ярослав, или ты забыл?

Тоха резко дернулся назад, впечатывая меня в стену, и поднырнул мне под руки, выходя из захвата. Теперь друг стоял напротив, злобно ощерившись. Нет, не так. Он нависал надо мной, и я ощущал его физическое превосходство каждой клеточкой тела. Это было… необычно.

– Тош?… – позвал я несколько неуверенно, чуть склонив голову набок.

Парень, стиснув зубы, прижался своим лбом к моему.

– Ты даже не представляешь, сколько раз мне хотелось вот так приложить твою дурную башку об стену, чтобы вдолбить туда простые истины… Сколько раз? Я давно перестал считать, Лёха! Как ты не поймёшь, что мне больно?! Я люблю тебя! Я столько лет ждал, надеялся, что ты увидишь… Почему ты такой охрененно слепой? – последнюю фразу он буквально проорал мне в лицо, а после резко отстранился, сделав шаг назад, споткнулся о край ковра и упал на пол, шокировано глядя на меня. – Лёха, – выдохнул обреченно, а на глазах навернулись слёзы. Антон зажал рот руками и опустил голову.

Я опустился рядом с ним на колени и заговорил, стараясь сдержать дрожь в голосе:

– Тох, сейчас я пойду в ванную, а ты останешься здесь и успокоишься. Когда вернусь, мы поговорим. Надеюсь, глупостей делать не будешь, да? Потому что сейчас твоя задача – позвонить папусу и рассказать о том, что я смог раздобыть доказательства причастности Донских к моему убийству. Скажи, чтобы он приезжал сюда, окей?

Глубоковских, не поднимая глаз, кивнул и стёр слёзы с щек рукавом свитера.

…Тёплые капли воды, стекающие по лицу, бесили. Конечно, ничто не могло сравниться с тем, что творилось у меня на душе, но физические раздражители тоже имели свой вес.

Сказанные Антоном слова заставили меня пересмотреть всю свою жизнь за пару минут. Наша первая встреча, первые проказы в школе, первая пьянка, бессонные ночи перед экзаменами… квартира эта!

Чёрт. Да о чём я вообще думаю?

“Точняк, дурила, о чём?” – голос в голове снова застал меня в самый неожиданный момент.

“Я тут заметил, что могу с тобой говорить, когда ты на взводе, так что волнуйся там, окей?”

Да какие, блядь, проблемы! У меня и так сердце колотится, как бешеное, от таких неожиданностей.

“Вот и ладушки. Я вообще удивляюсь тебе, Алёша! Чел чуть ли не на коленях тебя умоляет о любви, а ты тут сидишь, сомневаешься в себе, как девственница в критические дни. Не ты ли неделю назад смирился с тем, что хочешь Антошку? Так иди и скажи ему!”

И почему Донской вдруг начал напоминать мне дьявола, сидящего на плече? Е-моё, и кого мне слушать в таком случае? Нет, конечно, он прав и всё такое, но одно дело думать, а другое – говорить…

“Ох, как достал!” – взвыл Ярослав, и я удивился неожиданной легкости и пустоте в голове, что поселилась там после того, как парень умолк.

…– Ну, что там? Позвонил? – я медленно обтирал волосы лежащим на голове полотенцем, стоя в дверном проёме. Тоха, по-турецки подогнув под себя ноги, сидел на краю кровати и едва заметно раскачивался из стороны в сторону. Услышав мой голос, кивнул.

Я, удовлетворенно улыбнувшись, кивнул в ответ, понимая, что друг всё равно не увидит этого, и уже собирался пойти за сменной одеждой, когда услышал тихое:

– Лёха, – и мне пришлось остановиться.

Я обернулся и увидел, что парень наконец смотрит на меня. Смотрит своими невозможными глазищами – почти в душу заглядывает.

– Что?

– Ты… мы… ты можешь… забыть, что я сказал тебе недавно? Я не…

– Ха? – предупреждающе протянул я, усмехнувшись. – Тох, ты меня прости, конечно, но…

Глубоковских весь сжался, как негодный кот, отпизженный за обмоченные тапки.

–…но я не собираюсь забывать то, что обязательно припомню тебе, когда отец уедет.

– Припомнишь? – ужас, мелькнувший на секунду в глазах друга, меня развеселил.

Я сделал шаг в его сторону, потом ещё один, и ещё – до тех пор, пока не встал прямо у кровати. Протянув руку, взъерошил волосы парня и, склонившись к уху, медленно и отчётливо произнёс:

– Я тоже тебя люблю, Антон.

========== Глава 17: “Последний день Помпеи.” ==========

–…Такие дела, – я сложил руки на груди и откинулся на спинку стула. Папус, сидящий напротив, действия повторил, что вызвало у Антона улыбку. Конечно, раньше ему было вполне привычно наблюдать за нашей с отцом синхронностью, но теперь это выглядело несколько странно. И забавно.

– Ну надо же, и как тебе удалось так её разговорить? – хмыкнул мужчина, улыбнувшись.

– Секреты фирмы не раскрываются, дядьВить, – рассмеялся Тоха, спасая меня из неловкого положения. – Может, все-таки, чай?

– Да нет, Антош, – папа сжал пальцами переносицу и поморщился от усталости. – Поеду я. Нужно это на экспертизу отвезти. Как доказательство запись не пройдёт, но вот завести дело на Донских теперь – вполне. Ты так и не передумал, Ярослав? Все же это твои родители…

– Это не освобождает их от ответственности за чужую смерть, – упрямо повторил я уже в который раз за последние полчаса.

Возможно, будь они моими родителями на самом деле, я подумал бы, как их отмазать. Да нет, наверное, даже и не влезал бы в это, будь я действительно Донским. Но, всё же…

Умирать – это больно.

– Тогда ладно, – тяжело вздохнул папус, и мне наверняка не привиделось в его взгляде недоверие.

Что ж, его можно понять. Наверное, думает сейчас, как хорошо, что я не его сын.

Кругом одна ложь и разочарование. Только Тоша меня радует – вон какой счастливый, улыбаться не перестаёт.

…Когда дверь за отцом закрылась, я наконец смог расслабиться. Прошёл в комнату, упал на кровать, засопел в матрас, ожидая, что друг, стоящий в дверях, наконец уже что-нибудь предпримет. Не предпринял. Стоял и улыбался, глядя на усталого меня.

– Тоха, иди сюда, – я похлопал по одеялу рядом с собой и прикрыл глаза, не сомневаясь ни секунды, что приказ будет выполнен тут же.

Глубоковских лёг с другой стороны, обнял меня со спины и засопел в макушку. Мне казалось, что даже опустив веки, я вижу его улыбку и сверкающие глаза.

– Лёш, повтори, пожалуйста, то, что говорил мне до прихода дяди Вити, – попросил Антон тихо через несколько минут. Я улыбнулся, не открывая глаз.

А я действительно его люблю. Все эти моменты, улыбки, дни, проведенные вместе с ним – моя любовь, мои чувства. Ведь если подумать, у меня почти не было серьёзных отношений – так, на пару недель, не больше, глупости, баловство. А с Тохой мы не расстаемся столько лет – и до сих пор не надоели друг другу. Каждый раз открываю в этом чумном что-то новое, интересное для себя. Я живу им. Я дышу им.

– Я люблю тебя.

Больше всех в этой жизни. И в следующей. И ещё тысячи лет – всегда.

Парень счастливо вздохнул где-то рядом с моим ухом.

– Десять лет мечтал это услышать, – тихо рассмеялся он и внезапно встал с кровати. Я недовольно нахмурился, открыв один глаз.

Друг залез в ящик стола и достал оттуда какую-то небольшую подарочную коробку чёрного цвета.

Я сел, свесив ноги с кровати.

Тоха подошёл ближе, встал между моих ног и открыл коробку, бросив крышку на тумбочку. Внутри оказалась серебряная цепочка – довольно прочная, с подвеской в виде креста и закрепленным на нём по диагонали кольцом с надписью “Навсегда”.

Чуть повернулся, чтобы Антону было удобнее застегивать цепочку на моей шее.

– Я купил её довольно давно, но решил подарить только на этот Новый год, – он как-то мрачно улыбнулся, вспомнив что-то явно неприятное. – Смешно. Пока я ждал твоего звонка всю ночь, ты сидел взаперти. Честно говоря, думал, что убью тебя, как только увижу, но…

– Но ты меня любишь, – ответил я предельно просто, обняв парня.

– Тебе не кажется, что мой подарок достоин чего-то большего, чем просто объятий? – недовольно пробубнил Глубоковских.

– Например? – я лёг, утянув Тоху за собой. Теперь он нависал сверху, упираясь ладонями в матрас на уровне моей груди.

– Даже не знаю, – фыркнул Антон, приблизившись к моему лицу. – Может, достойный моей персоны обед, а?

– А если обед мы пропустим? – улыбнулся я, зарывшись пальцами в его волосы.

– Вполне достойно, – мурлыкнул парень, проведя кончиком языка по моим губам. Я чуть приоткрыл рот, и следующие несколько минут совершенно не запомнил.

Так что потом, когда в дверь начали трезвонить, я чуть было не заматерился.

– Никого нет дома, – тихо произнесли мы в один голос и рассмеялись.

Но в гости решил зайти кто-то очень настойчивый. Трель не унималась, а после к ней прибавились ещё и телефонные звонки. Звонили сразу на два номера – на домашний и личный Антона, поэтому я сделал вывод, что там, за дверью, явно свои, и дело не терпит отлагательств. Понимающе переглянувшись с Тохой, пошёл открывать дверь.

– С Новым годом, пиздося, – с порога начал разговор пребывавший в состоянии очень алкогольного опьянения Диня. Передав мне бутылку дорогого вискаря и скинув обувь, парень направился на кухню. Антон, стоящий за спиной, улыбался мне в плечо.

Следом за Денеевым в коридор вошёл Саша. Фролов, кивнув с пиздецки независимым видом, отдал мне ещё одну бутылку и неровной походкой отправился за Миркой. Тот уже хозяйничал в холодильнике – гремели передвигаемые им в поисках съедобного кастрюли и тарелки.

– Нормально они так отметили, – обескураженно глядя на полупустую тару в своих руках, произнёс тихо. Глубоковских закрыл дверь на замок, а развернувшись, поцеловал меня, улучив момент.

– Думаю, это надолго, так что пошли, хозяюшка, нужно друзей накормить!

Я тяжело вздохнул. Надолго так надолго.

***

…Дети, воспитанные в семьях маргиналов – звери. Кровожадны, но в то же время всеядны, в какой-то степени падальщики – даже стыдно за род человеческий, чтоб ему пусто было.

Если решили бить – бейте до конца, до кровавых соплей, несчастные идиоты, не оставляйте улик, прячьте труп, но знайте, что придётся много врать. Причём врать искусно, не по-детски. А если заранее знаете, что не получится – просто не встрявайте. Это закон природы – если ты слаб, то придётся расплачиваться за собственные ошибки. Не бояться ответственности могут только могущественные люди… или же круглые идиоты.

Борись, Лёха, живи!

Портфель был брошен на асфальт, а пиджак, недавно заштопанный – накинут на него, чтобы не испачкался в пыли.

– Э, гопота подзаборная, а вас троих не многовато для одного? – голос уверенный, никак не дрогнет, ведь я – мужчина, я – защитник. Нельзя быть слабым. Нельзя.

Мама снова будет ругаться из-за синяков, но помочь человеку в такой ситуации – это же хорошо? Это правильно.

Вот папа, например, только недавно из больницы вернулся. Огнестрел в плечо – закрыл собой товарища. И он – герой. Мама на него смотрит, улыбается, дураком называет, но все знают, что она им гордится. И я как отец. Смелый, отважный – герой, одним словом. Хочу, чтобы на меня кто-то смотрел так же, как мама на папу. Тепло.

Трое. Один рослый и жирный, как свинья, укормленная на убой, и двое почти дохлых, подобострастных – из тех, что своему лидеру ботинки облизывают. Значит, с ними никаких проблем, главное – разобраться с этим беконом.

– Ты чё там вякнул, урод?!

Ну, точно гопота! Так, стоп, нельзя так. Отец опять накажет за гнилой говор.

– Господа, могу я попросить вас убраться отсюда самим, без моей помощи? – о, сейчас точно грузанутся, как старая винда с забитой под ноль памятью. Хехех.

– Ты за этого дохляка, что ли? – с отвращением проговорил хомячок, не глядя пнув свою жертву куда-то под коленку. Жертва полузадушено застонала, а после всхлипнула – не то от унижения, не то от боли.

Пацан, сидящий на асфальте, выглядел как-то неправильно, не по-мужски.

“Так нельзя!” – думал я, и меня пробирала злость из-за того, что этот мальчик не может защитить себя, дать врагу отпор. Даже стало как-то больно в груди.

Но теперь ничего не попишешь, черти с ним.

Так, толстый, толстый… Как его, Господи, зовут-то?… Саша, Даша, Паша?… О, точно, Паша!

– Пашутка, дурачок, – произнёс ласково и мелодично, улыбнувшись. – Ещё слово выдавишь – ударю.

Пашутка взревел подстреленным медведем, а его шайка-лейка тут же злобно ощерилась и рванула в мою сторону.

Вот вроде бы целых полгода в этой школе учусь, а никто до сих пор не понял, что ко мне лучше не лезть…

Через несколько минут они вдвоём лежали на асфальте в более унизительном положении, нежели их жертва. Даже забавно. Паша всё ещё не решился бежать или нападать, поэтому я тоже не особо торопился – стоял напротив, немного склонив голову, словно уважая его дальнейший выбор.

Но когда парниша наконец решил смыться и дернулся к многоэтажкам, его огрели… портфелем. Сзади, по голове. И он разревелся. Расплакался и убежал уже в слезах. Отвратительное поражение, честно говоря, не завидую ему. Но, чёрт…

Я уже не мог сдерживать свой безумный смех.

Протянул жертве, которая, как оказалось, была не такой уж и беззащитной, ладонь и, улыбнувшись, громко произнёс:

– Привет! Меня Лёха звать, а тебя?

Тоха…

***

…– Ебана-мама! Яр, это кто?! – рев Дини мог бы и мертвого разбудить, так что я исключением не стал – поднял голову с подушки и взглянул на дверной проём, искренне желая другу провалиться в преисподнею. Ранняя пташка, так тебя и по-другому!…

– Кто это? – повторил я его вопрос полусонно, смакуя утренний вкус полыни во рту, как самого дорогого лобстера. Глаза наконец открылись окончательно, и я с трудом, но смог узнать в присутствующих рыжего, как осенняя листва, Дениса и мрачного, как тьма бесов, Кира.

– Ну кто бы сомневался, – протянул заунывно, вытянув вперёд свою конечность для рукопожатия. Дениска – милый ребёнок – ответил на приветствие.

Фролов, спящий до этого рядом со мной, – от неожиданности я даже чуть с кровати не слетел – а теперь уникально бодро для пьянчужки сидящий, удивился больше для приличия.

– У нас удивительно маленький город, – хмыкнул белобрысик, лукаво улыбнувшись. – Здравствуй, Денис.

– Саша, – Филатов неуверенно мялся на одном месте, словно боясь ляпнуть чего лишнего.

– На мой вопрос, конечно, никто не ответит?

Мирка сделал вид, что люто обиделся. Он, как я понял, был уже почти трезв (или почти не пьян, хотя это совершенно разные его состояния) поэтому расчесывал свой полубокс с таким независимым видом, – было бы чего чесать, товарищи! – что я всё же ёбнулся с кровати (благо падать не высоко) и жалобно застонал. Вот что за дурдом у меня случается после праздников последние несколько лет? Ничего не понимаю. Хоть в дурку звони, хоть в КВН, сценаристам!

– Вы знакомы? – поинтересовался уже я, упорно игнорируя вопли Денеева – бля, у меня от него уже голова болит, тащите таблеточку!

Алекс пожал плечами.

– Мы дальние родственники, – а затем уточнил ехидно:

– Очень дальние.

– Парни, парни, – ненавязчиво вмешался в разговор Шрам, стоящий за спиной Дна. – Может куда-нибудь в другое место пойдём? Здесь тесновато.

Я бегло посчитал количество людей на один квадратный метр своей бывшей комнаты и тяжело вздохнул. Тысяча евреев, сколько у меня теперь знакомых! Пора уже новую квартиру покупать – побольше, раза эдак в три.

– Тогда давайте тащите стол в зал, – распорядился я, устало поднимаясь с пола и потирая свою многострадальную пятую точку. Как я вообще умудрился заснуть? Ну и хрен с ним, ведь более удивительно на этом фоне выглядит факт того, что меня никто не разбудил. – Динь-Динич, где Тоха? – обратился уже к Радомиру, как к самому оснащенному в плане информации в этой квартире. Уж если Антоша не потрудился, значит он сам в дрова, нужно же найти, в какой угол забился, если не рядом со мной.

Денеев тут же напряженно нахмурился, пытаясь вспомнить, вероятно, о местонахождении друга. Потом почесал репу и поднял палец вверх.

– Он ушёл в магазин.

Пока я с присущей мне после сна заторможенностью соображал, что такое магазин, эмоции на моём лице менялись с катастрофической скоростью. Через несколько секунд я уже был бледен, как призрак.

– Блядь, только не это. Черт!

Сорвавшись с места в то же мгновение, я выбежал в коридор и накинул на себя первую куртку, которая попалась в поле зрения и натянул Тохины зимние кроссы.

Дальше – подъезд, улица, магазин недалеко от дома.

Сердце стучало так, словно у меня мигом взлетело давление. В принципе, так оно и было. Чёрт, если с ним что-то случится… Стоп. Почему я так разволновался на пустом месте?

“Потому что он в опасности!” – рявкнул внутренний голос голосом Донского.

Перед глазами начало темнеть.

“Полегче на поворотах, придурок, не вырубайся, тебе нельзя! Лёха, вернись! Лёха, если вырубишься, то всё!…”

Но было уже поздно. Я почти не дышал, и сознание стремительно покидало мою больную голову.

========== Глава 18: “Между нами.” ==========

Четыре года назад.

Квартира на Новый год была найдена ещё за полгода до самого праздника, поэтому когда утром двадцать восьмого числа Тоха сказал, что не хочет праздновать с одногруппниками, я выпал в осадок и чуть его не пришиб. Что за бабские причуды? Не хочу, не буду. А потом что? На солененькое потянет? Это, по факту, было наше первое совместное с группой мероприятие, и отказываться было как-то слегка… дико.

В общем, в течение дня я уговаривал Глубоковских всеми правдами и неправдами, и к вечеру крепость друга пала под натиском вражеских (моих) аргументов. Убеждение всегда было моей сильной стороной, хотя о причине утреннего отказа я так и не узнал. В то время для меня это было столько же важно, как и вывод формул связей из тригонометрического тождества – по правде говоря, вообще не важно.

Иногда Антон мог быть медленным – мылся почти час, одевался со скоростью бешеной улитки и шёл к остановке так, словно его в задницу ужалили, и теперь там всё болит. Я тащил его прицепом, не взирая на косые взгляды прохожих, Глубоковских ржал, но пытался сопротивляться.

В автобусе он пытался меня удушить за то, что я сидел на его коленях (больше мест не нашлось, и я, конечно, мог бы постоять за землю русскую, но зачем, если мне и так хорошо?) и мешал обзору. Сидящие в салоне люди смотрели на двух бесящихся придурков с улыбками, (бабулек, конечно, не учли, потому что они вообще редко улыбаются, не виноватые мы) а кто-то вообще пытался заснять нас на видео, но я довольно популярно объяснил аудитории про авторские права и прочее, прочее. Мы с Тохой всегда вызывали у окружающих такие позитивные эмоции – во многом благодаря моей природной несдержанности. Я постоянно шутил и разговаривал довольно громко, чтобы слышали все, ибо терпеть не мог в одиночку смеяться над своими же шутками. Другу было стыдно, но кто его спрашивал?

В квартиру мы ввалились тем же макаром – пытаясь отвесить друг другу дружеские подзатыльники. Однокурсники посмеялись, растащили нас по разным углам, (миссия называлась «Разлучи сиамских близнецов») и вечер продолжался вполне размерено и скучновато. Через час я стал украдкой от остальных в моём углу кидать на Глубоковских зовущие жалобные взгляды. Он почему-то оказался в женском углу (уверен, это всё его внешность виновата, он слишком красивый для парня, девчонки по нему сохнут) и тоже иногда поворачивался в мою сторону. Когда наши взгляды встречались, он ехидно скалился, явно пытаясь меня уязвить и сделать виноватым, но я был непробиваем – показывал ему язык, и вся комната тут же взрывалась смехом. Клоун, что с меня взять?

Через несколько часов непрерывной игры в «Кто больше выпьет» моё состояние описывалось коротким, но ёмким словом «кондишн». Радомир Денеев, наш местный увалень, пытался напоить меня ещё сильнее, но сильнее напиться я уже не мог, поэтому затеял драку диванными подушками. Одногруппники, находящиеся в состоянии, очень близком к моему, уже даже не смеялись – орали «За Спарту» и врывались в бой с пустыми пластиковыми бутылками из-под домашнего вина и пива.

Один лишь Антон (я весь вечер старался не выпускать его из поля зрения надолго, боясь потерять или потеряться самому) почему-то сверлил меня злобным взглядом и явно не был доволен тем, что в него иногда попадали бутылками или подушками, стараясь вовлечь в общий хаос праздника. Он бросал снаряды обратно с двойным усилием, и человек, в которого друг попадал, вероятно, не выживал.

Мне вдруг стало так грустно от мысли, что после зимних праздников в универ вернутся лишь единицы, что я просто сел на диван и прикрыл грустное лицо подушкой.

Дальнейшие воспоминания имели вид очень смутный и полупрозрачный, поэтому даже вспоминать тот вечер на следующее утро было нереально больно и тошно.

– Тоха, это ты? Где мы? – прохрипел я, едва открыв глаза и увидев друга, сидящего в кресле напротив. Он был едва ли одет, но меня это мало смущало. Головная боль – вот это да, это смущало.

– В царстве разврата, содома и порока, – ухмыльнулся парень, явно издеваясь над моими неокрепшими после сна нервами.

– Дома?

– Ну а где же ещё? Ты ничего не помнишь, что ли?

– Нет, ну я помню драку подушками… – протянул как-то вяло и неуверенно, собираясь скинуть с себя одеяло, но потом вдруг неожиданно осознал, что одежды на мне нет даже самой примитивной, (куда мы без трусов и носков ходили, товарищи?) и резко передумал. Что ещё за чертовщина посередь бела дня?

– О, парень, это у тебя лихо получилось, – протянул Тоха ехидно, но в тот момент я даже обидеться на него без вреда себе не мог.

– Тошанчик, ну пожалуйста, ну не мучай меня, принеси таблеточку, будь другом! – начал примитивно клянчить я у друга, забив временно на то, что вроде бы собирался затаить на него страшную в своей глупости обиду.

Глубоковских изменился в лице, сжал губы в тонкую линию, но просьбу исполнил. Казалось, что в то утро не случилось ничего необычного. Ещё бы избавиться от этого странного чувства, что я забыл что-то очень-очень важное!

Тоха!

***

– Молодой человек, вы ведёте себя неприлично, – неумело и довольно комично пародировал я писклявый голос кассирши из супермаркета, с которой недавно имел честь столкнуться в словесной пикировке.

– Что за молодежь пошла, одни маргиналы да аморальные преступные элементы, – хихикнув, поддержал меня Тоха.

У него, в отличие от того же бедного меня, в руках было намного меньше продуктов, поэтому он мог позволить себе расслабиться и не париться по поводу порванного в двух местах – хвостом соленой селёдки и крылышком замороженной цыпы – пакета.

– Не смейте меня перебивать, молодой человек, какого хера? – возмутился я притворно, состроив крайне недовольную морду лица.

– О, Господи, Лёха, хватит, у меня уже живот бол-ли-ит! – друг действительно уже задыхался от смеха (как только красными пятнами как обычно не покрылся, ума не приложу, стесняется, наверное, на людях) и не мог больше смеяться.

– Не богохульствуй, Антон Батькович, будет тебе такой минус на карму, что даже с моей карточкой после покупки новогодних подарков не сравнится, – нравоучительно произнёс я, недовольно вздернув нос на манер капризной принцессы.

Антон, рассмеявшись ещё раз, не заметил подмерзшую лужу под ногами и, поскользнувшись, начал заваливаться на спину. Я выбросил пакеты к чертям, решив, что жизнь и здоровье друга важнее в сотни раз, и подхватил его под руки, воспользовавшись тем, что шёл чуть позади. Глубоковских облегчённо выдохнул и обмяк в моих руках.

– Ё-й, чуть не помер от разрыва сердца и селезёнки, – пожаловался парень, пытаясь выгнуться так, чтобы увидеть моё лицо.

Я, человек, который испугался не меньше, а то и больше самого чуть-не-пострадавшего, кивнул на пакет, лежащий на снегу неподалёку.

– Судя по количеству бутылок на лицо, скорее, от разрыва печени. Вот только там вряд ли что-то осталось целым.

– Нет, ну ты удумал тоже – ловить меня. Нужно было спасать бухло-о, – на последнем слове Тоха сбился, потому что всё-таки упал. – Ты чего творишь? – возмутился тут же, даже и не думая подниматься на ноги.

Я неспешно осматривал продукты в пакетах на предмет целостности, поэтому на возмущения друга не обращал никакого внимания. Ну, почти.

– Я же предупреждал насчёт кармы, – моей невозмутимости могла позавидовать даже маман, чтоб ей там чаще икалось. – Это тебя боженька наказал, – Лерыч, тыщу лет здоровья ей, всегда делала писклявый голосок, когда говорила мне это – привычка, оставшаяся с детства.

– Да ладно заливать, о, великий и могущественный в своём неверии атеист! – обиженно хмыкнул Тоша, стряхивая с джинсов снег. – Знаем мы, что ты не веришь в Бога.

– Так говоришь, будто сам веришь, – я пожал плечами, выбрасывая одну треснувшую бутылку в ближайшую мусорку. Чёрти, это ж почти пятисотка.

– А я никогда и не говорил, что не верю, – сделал мордаху кирпичом друг.

– Я предан, – возопил я громче прежнего, набрасываясь на парня со спины. – Как я смогу жить в этом мире один такой – неверующий Фома?!

– Уйди, нечистый! Сейчас же в церковь! – завопил не хуже моего Тошан, пытаясь вырваться из захвата, но хрен там, я ж спортсмен. Хорошо ещё, что в такое время на улице не так уж и много верующих бабулек. Иначе мы с Антоном быстро уверовали бы в Бога – пару раз клюкой по голове, и вот уже готовы послушники для храма где-то под Саратовом.

В любом случае, желанием стать монахом я не горел, а отпускать друга одного не собирался ни за какие коврижки, поэтому закрыл парню рот рукой и почему-то громко заржал.

– Это определенно одержимость демонической сущностью, – с самым серьёзным в мире лицом произнёс Глубоковских, легонько укусив меня за палец и заставив отпустить заложника восвояси, разве что не пнув для полного счастья.

Я, сделав вид, что люто обиделся на причиненную любимому из десяти пальцев боль, собрал себя в кучу и, развернувшись на девяносто градусов, решил сократить путь до дома.

– Эй, – Антон, заметив перемену курса моего боинга, вмиг посерьёзнел и напрягся. – Ланнов, ты что, забыл, что около Чайки светофор не работает?

Была у Тохи особая и супер-смешная особенность – он боялся пешеходных переходов без рабочих светофоров. Его прямо трясло, когда я переходил дорогу без эффектного и весёлого сопровождения в виде зелёных человечков, а что было, когда я однажды устроил себе переход в не предусмотренном для этого месте? Шуму – тьма, друг – в истерике, я – в ахуе от того, что знакомый с детства Тоха умеет так громко орать и материться.