Текст книги "Флагелляция в светской жизни"
Автор книги: Коллектив авторов
Жанр:
Эротика и секс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 39 страниц)
Справедливое наказание
Я и моя сестра-близнец Дженни были хорошо воспитанными детьми, но, конечно же, иногда совершали плохие поступки, за что нас наказывали. Наша мама – добрая, но строгая женщина, так что она не стеснялась отшлёпать нас, если мы выходили из-под контроля.
В большинстве случаев, если ей не нравилось наше поведение, она укладывала нас к себе на колени и больно шлёпала по голой попе. Если же мы совсем выходили из рамок, она снимала с крючка на кухне тяжёлую деревянную доску. Но доска была скорее инструментом запугивания: ни один из нас не получил ей больше двух порок в жизни. Один из этих случаев особенно интересен, потому что я буквально сам попросил, чтобы меня выпороли.
В то лето, когда нам было по девять лет, мой двоюродный брат Джеймс и я выкрали у дяди Теда, папы Джеймса, пачку сигарет. Мы убегали в лес и выкуривали по паре сигарет, кашляя и давясь, но чувствуя себя очень крутыми. Дженни отказывалась в этом участвовать и убеждала нас, что мы заработаем рак, если не прекратим.
Тем летом я на неделю уезжал жить к школьному другу, и так уж получилось, что пачка сигарет, в которой оставалось не больше половины, за день до этого оказалась у меня. Я сообразил, что мама приберется в моей комнате, пока меня не будет, так что спрятать пачку у себя не представлялось возможным. Не придумав ничего лучшего, я пробрался в комнату сестры и запихал пачку ей под матрац. Я собирался её об этом предупредить, но пока собирался в поездку, я об этом успешно забыл.
Вернувшись через неделю, я удивился, обнаружив, что Дженни отказывается со мной разговаривать. Мне доставались только злые взгляды. Когда я спрашивал у неё, что не так, она уходила из комнаты, стараясь при возможности хлопнуть дверью.
Я не мог понять, в чем дело – никакие мозговые штурмы не объяснили, что же я сделал не так. Наконец, я вспомнил про сигареты.
Дженни смотрела телек в гостиной. Я сел рядышком и, пока она демонстративно не вышла, быстро прошептал:
– Мама нашла сигареты? В этом дело?
– Да! – прошипела она, не смотря не меня. – Я тебя ненавижу!
– Ну, прости! – произнес я жалобно. – Я собирался сказать, но…
В этот момент в комнату вошла мама. Мы замолчали на некоторое время.
– Пойдём, – сказал я. Я ушел в свою комнату, и через несколько секунд Дженни последовала за мной.
Войдя в комнату, она сложила руки на груди и уставилась на меня.
– Как ты мог так меня подставить?!
– Ну, Дженни, я собирался тебя предупредить, просто забыл! – Я даже самому себе не казался убедительным. – А что стряслось?
– А ты как думаешь? Мама расстилала мою кровать и нашла сигареты!
– И что ты ей сказала?
– Ничего. Я не заложила вас с Джеймсом.
– И что дальше?
Дженни села на кровать и произнесла удручённо:
– Она меня отшлёпала.
Мне стало очень дурно. Дженни была в полном доверии у родителей – я доставлял им хлопоты намного чаще, чем она. До этого раза ее уже года два не шлёпали. И все из-за меня!
– Дженни, и что, ты меня не выдала? Тебя же отшлёпали вместо меня!
– Вот именно, – выпалила она. – Мама мне по голой попе надавала! Это больно!
– Очень?
– Очень! Это тебе не пара шлепков! Мне стыдно было, а я ведь вообще не виновата!
Она ясно давала понять, что она меня никогда не простит. Для неё это было очень важно. Мы больше никогда не будем друзьями.
Как близнецы мы все время были вместе, и такая ссора была бы для меня трагедией, ведь это я был виноват, что Дженни отшлёпали. Мне было очень тоскливо.
Я пытался как-нибудь выпросить прощения, но ничего не получалось. Наконец, я придумал:
– Если я сознаюсь маме, и она меня отшлёпает, тебе будет легче? Ведь тогда я буду наказан, а с тебя всю вину снимут?
Хотя я очень боялся быть отшлёпанным, это было лучше, чем ссора с Дженни. И я сам понимал, что заслужил быть отшлёпанным, может от этого даже как-то полегчает.
Дженни призадумалась:
– Ну да, отшлёпать тебя точно нужно. Но этого мало. Надо, чтобы тебе досталось сильнее, чем мне. Вот если доской, тогда я тебя прощу.
Доской! Я был ошеломлен. Мне только один раз доставалось доской, когда я украл у одноклассника деньги. Я прекрасно помнил, насколько это больнее, чем когда шлепают рукой.
Но ворочаясь ночью в постели, я решился. Я расскажу маме, что произошло. Она точно решит меня отшлёпать, и если не выберет для этого доску, то я сам попрошу. Я представил себе, как буду лежать у нее на коленях и получать по голой попе тяжеленной доской. Это было ужасно. Но это был единственный выход.
На утро я рассказал обо всем Дженни. Она засомневалась, но я повёл ее за собой. Мы пришли на кухню, где мама готовила ланч.
– Мама! Мне надо тебе кое-что сказать.
– Да, солнышко? – произнесла она с любопытством.
– Это я подложил сигареты Дженни под матрац.
Мама помолчала немного. Посмотрела на нас внимательно и спросила:
– Это правда?
– Да. Это я их курил. Дженни бы ни за что не стала курить. Она сказала, что от этого бывает рак.
– И она была права, молодой человек! Она тебе рассказала, что я ее отшлёпала за сигареты?
– Да. Вот я и решил признаться. Чтобы ты не винила Дженни. Она ничего не делала.
Мама сняла передник.
– Ну ладно. Очень похвально с твоей стороны, Томми, что ты сознался. Я даже горжусь, что ты собрался с силами. Но теперь я должна тебя отшлёпать. Ты это понимаешь? – она выждала паузу. – Пойдём к тебе в комнату.
– Постой, мам! Я не просто курил сигареты. Я еще и втянул Дженни в неприятности. Меня надо наказать сильнее, чем её. – Я глубоко вздохнул и с трудом посмотрел ей в глаза. – Выпори меня доской.
Мама нахмурила брови.
– Томми, я не уверена, что…
– Мама, пожалуйста! Я заслужил.
– Томми, доской будет больнее, чем рукой. Намного больнее. Подумай, чего ты просишь.
– Я долго думал. Правда.
Мама посмотрела на Дженни. Та посмотрела в ответ. Что-то прошло между ними.
Больше ничего не говоря, мама повернулась и сняла доску со стены. С ней она вышла из кухни и пошла в мою комнату.
Дженни мне странно улыбнулась, и мы пошли вслед за ней.
Обычно, когда меня шлёпали, мама закрывала двери, чтобы никто не видел. Но в этот раз она позвала с собой Дженни. Дженни стояла у открытой двери и наблюдала. Мама села на кровать, и я подошел к ней.
Мы все молчали. Я сам снял штаны и трусы и лёг к ней на колени. В моем животе словно был завязан узел, и хотелось в туалет. Слезы уже катились по щекам, так сильно я боялся доски. Но я знал, что поступаю правильно, и я хотел, чтобы Дженни увидела, как меня накажут. Так и произошло.
Справедливое наказание поркойМама положила левую руку мне на спину, и следующее, что я почувствовал, был удар доски по моей голой попе. Я ловил ртом воздух и не мог не начать ворочаться. Мама только посильнее прижала меня и ударила доской ещё раз, так же сильно. После доброй дюжины ударов я рыдал неудержимо, а моя попа пылала огнем. Мама поставила меня на ноги и вышла из комнаты.
Я упал на кровать и стал рыдать в подушку. Порка была болезненнее, чем я мог себе представить. Но несмотря на боль и унижение, я почувствовал, как груз свалился с души. Я был наказан. Я был чист перед Дженни. Я был свободен.
Через некоторое время мой плач утих, и я обнаружил, что Дженни все ещё была в комнате. Она видела, как мама меня выпорола, и как я лежал и плакал после этого. Она подошла к кровати и села на колени рядом со мной. Я почувствовал, как её холодная рука легла на мою пылающую попу.
– Теперь мы квиты, – нежно произнесла она. – Можно снова дружить.
Она вышла из комнаты, тихо закрыв за собой дверь. Я улыбнулся сквозь слёзы. Это было худшее из всех моих наказаний, но оно было единственное, которое я был действительно рад получить.
Удовольствие от порки
Когда мне было лет девять-десять, я был совершенно несносным ребенком, но мама вот уже пару лет меня не шлёпала. Пока не произошла эта история.
Я играл во дворе с другом по имени Черил, а мама разговаривала с соседкой. По улице шла молодая женщина со своим сыном. Она остановилась поболтать с женщинами, а малыш, которому было лет четыре-пять, стал слоняться по двору.
Пока мамы разговаривали, мальчик решил облегчиться. Он спустил штанишки и радостно пописал на стену нашего дома.
Его мама подбежала в ужасе и схватила его. Она притащила его на наше крыльцо, села на ступеньки, уложила его к себе на колени и принялась больно шлёпать.
Штанишки болтались у него на уровне колен. Она удерживала его у себя на коленях и звонко шлёпала его по подрумяненной голой попке прямо перед всеми нами. Он дико визжал и извивался, с него даже слетел ботинок. Ей пришлось схватить его руки и прижать их к спине, чтобы продолжить наказание.
Я смотрел завороженно, как его голые ягодицы плясали под ударами ее уверенной руки и становились все краснее и краснее. Он орал: “Хватит, мамочка, не надо!” и громко плакал.
Я затаил дыхание и понял, что меня возбуждает это зрелище, я хотел, чтобы оно длилось как можно дольше, но, слишком скоро, оно подошло к концу.
Она поставила его на ноги, натянула обратно штанишки и заставила извиниться перед нами. Затем она ушла, волоча за собой все ещё хнычущего ребенка, громко обещая ему ещё и шлёпанье щёткой для волос, когда они придут домой.
Я был шокирован и крайне возбужден увиденным. Я осознал, наблюдая за наказанием, что сам хотел бы быть также унизительно наказанным своей мамой. Я хотел оказаться у мамы на мягких бёдрах, со штанами, спущенными до колен, чтобы она меня старательно шлёпала по маленькой голой попе.
Мама посмотрела на меня очень странно, и я мог поклясться, что она читала в тот момент мои мысли. От этой мысли я покраснел.
Соседка и Черил вскоре отправились по домам, и я вошел в дом вместе с мамой. Она с видом знатока посмотрела на меня и заговорила об отшлёпанном мальчишке и о том, что на меня явно произвело должное впечатление это примерное наказание. Ещё она добавила, что мне, возможно, и самому пойдёт на пользу настоящая дисциплина.
И тут – словно кто-то другой управлял мной – мой рот открылся, и я вслух согласился с ней!
Она застыла в удивлении, а я покраснел как никогда, в ужасе от того, что сам произнёс. И тут слова у меня в голове возник образ, как я без штанов лежу у мамы на коленях и получаю больно по попе.
Я отвернулся в смущении, а она пообещала, что “уложит меня к себе на колени”, если я не начну вести себя хорошо.
Следующие несколько дней я был сам не свой. Мама, похоже, решила, что я просто боюсь быть отшлёпанным, но на самом деле именно моё непреодолимое желание получить по попе занимало все мои мысли. Я мечтал, чтобы она тщательно, долго, больно, старательно, шумно шлёпала меня по голой попе, а я визжал, брыкался и извивался, и мы бы оба выложились по полной!
Через неделю моя мечта сбылась. Я снова стал совершенно невыносимым, и когда мама предупредила меня насчет моего поведения, я её проигнорировал.
Ее терпение лопнуло, и она решилась применить тот метод, который так хорошо на меня подействовал, даже когда был применен не ко мне. Она объявила мне, что “отшлёпает меня так, что я запомню на всю жизнь”, и она была права!
Схватив меня за руку, мама привела меня наверх в свою комнату и там села на кровать. Она расстегнула на мне ремень, спустила джинсы и силой уложила к себе на колени.
Я был одновременно возбужден и испуган. Когда мама стягивала с меня трусы, из-за моего возбуждения резинка не смогла просто пройти, и мне пришлось поёрзать, чтобы мама могла стянуть трусы до колен.
– Ты этого просишь уже долгое время! – произнесла она, пока я ёрзал у нее на бёдрах в ожидании.
Она получше схватила меня и начала шлёпать мою по-детски голенькую попу своей уверенной рукой. Я инстинктивно попытался закрыться руками, но мама схватила меня за запястья и свела их вместе.
Она принялась шлёпать меня сильнее, приземляя руку на каждую половинку медленно и обдуманно. Было намного больнее, чем то, что я помнил с предыдущих шлёпаний. Я начал вопить и извиваться.
– Ай! Ай! Мама! Не надо! – орал я, но она продолжала шлёпать меня. Я начал рыдать. – Мама! Нет! Мама! МАМА!
Через некоторое время я обнаружил приятное ощущение спереди наравне со жгучей болью в нашлёпанной попе. Мой перед терся о мамины бедра, когда я ёрзал и увиливал от ударов, так что шлепки, приземляющиеся на попу, были уже не такими отвратительными.
Ее туалетный столик стоял напротив кровати и видел нас обоих в зеркале. Я видел, что мама нашлёпала мою голую попу до глубокого красного цвета.
Как и то, другое шлёпанье, это закончилось на мой вкус слишком быстро. Мама стала нежно гладить мою ужаленную попку и ругать меня за мое несносное поведение, регулярно расставляя знаки препинания то по одной ягодице, то по другой.
– Да, мама, – отвечал я – Я буду хорошим. – Пока она отчитывала меня, я слёзно извинялся, вскрикивая от боли, когда она продолжала шлёпать меня время от времени. – Аййй! Прости меня, мама! Ооой!
Наконец, она поставила меня на ноги и велела встать в угол. Я натянул штаны и отвернулся, чтобы она не увидела, что я возбуждён.
Она схватила меня, притащила в угол и сдернула штаны обратно вниз, сказав, чтобы я выставил напоказ свою отшлёпанную попу и стоял так, пока она не разрешит мне идти. Все еще хныкая, я стоял там, гладя свою раскалённую попку, и вспоминая мамину любящую дисциплину.
Это было первое из множества восхитительных шлёпаний, которыми я наслаждался в ближайшие несколько лет. Я до сих пор представляю себе в зеркале картину: маленький мальчик, совершенно несносный и разнузданный, получает свое совершенно заслуженное (и весьма желаемое) наказание.
Штанишки стянуты вниз, а трусики натянуты между коленями. Моя непослушная маленькая голая попка по-королевски подрумянена, на обеих половинках красивые отпечатки маминой уверенной правой руки. Я рыдаю от старомодного, жалящего, унизительного шлёпанья у мамы на коленях.
Она была права, говоря про шлёпанье, которое я никогда не забуду. Я не знаю, действительно ли мама прочла мои мысли в тот день, но я чрезвычайно счастлив, что она уложила меня к себе на колени и отшлёпала по голой попе прямо как того малыша во дворе!
Источник: shlep.wordpress.com
История Нины
Истинное значение фразы «Москва слезам не верит» Нина постигла вчера, когда была в срочном порядке уволена с работы, где проработала менеджером почти год. Не помогли ни слезы, ни оправдания, ни попытки исправить ситуацию. Когда по твоей вине два миллиона уходят на арестованный расчетный счет, нет ничего удивительного, что тебя увольняют без выходного пособия, да еще накануне дня выплаты зарплаты. Ситуация, надо сказать, катастрофическая – платить за квартиру нечем, денег осталось только на билет обратно домой, в Краснодар, но это не вариант. Последние деньги были потрачены вчера в салоне красоты на французский педикюр, и вся надежда была на зарплату, которой теперь не будет. Чтобы найти работу, нужно время, а завтра срок уплаты за квартиру – придется съезжать. За все время жизни в Москве – учеба в университете и два года работы – такая ситуация у Нины сложилась впервые.
Оставался один вариант – звонить Ирине Алексеевне, дальней родственнице, с которой Нина почти не общалась – женщине еще не старой, с суровым характером, известной своей приверженностью к строгости. Неприязнь к ней у Нины сохранилась еще с детства, когда Ирина Алексеевна приезжала к ним в гости в Краснодар, и когда Нина, расшалившись, разбила чашку, всерьез удивилась, почему ее не выпороли. Но делать было нечего, и Нина, уняв внутреннюю дрожь, набрала ее номер.
К ее удивлению, Ирина Алексеевна довольно тепло ее поприветствовала, вошла в положение и пригласила к себе пожить на месяц-другой, вскользь упомянув, правда, какие-то правила, которые Нина должна соблюдать, пока пользуется ее гостеприимством. В итоге на следующий день Нина, собрав вещи, ехала к родственнице, радуясь, что все так удачно вышло. Через час она уже звонила в домофон.
Дверь открыла горничная и, взяв у Нины вещи, проводила в комнату Ирины Алексеевны. Немного волнуясь, Нина вошла в кабинет, обставленный антикварной мебелью и обстановкой своей свидетельствующий о зажиточности, даже о богатстве хозяев. Поздоровавшись и поговорив немного на посторонние темы, Нина рассказала хозяйке о неприятностях, которые с ней приключились.
– Нина, ты можешь пожить у меня, пока не найдешь работу и не снимешь квартиру, – сказала Ирины Алексеевна, – но, пока ты будешь тут жить, тебе придется выполнять мои правила, к тому же моя горничная, Наталья, просится на две недели в отпуск, так что временно будешь выполнять и ее обязанности.
– Я согласна.
– Не перебивай, я пока не давала тебе слова, – Ирина Алексеевна сказала эту фразу тем же доброжелательным тоном, но было в ее голосе что-то, не позволяющее ослушаться, – правил достаточно много, Наталья тебе объяснит. Все свои проступки и нарушения ты сама же будешь записывать в блокнот, а по субботам будешь отчитываться передо мной и получать наказание. Вопросы есть?
– Какое наказание? Что вы имеете ввиду? – если бы Нина не сидела в кресле, она бы, наверное, покачнулась от неожиданности.
– Я имею в виду единственно верное наказание, которое может применяться к молодым девушкам – порку по голой попе.
От невероятности происходящего Нина отказывалась верить своим ушам – ее, взрослую девушку двадцати трех лет, предлагали пороть! Это было настолько немыслимо, что она лишилась дара речи. А Ирина Алексеевна тем временем продолжала:
– Если думаешь, что сможешь выполнять все правила идеально и останешься без порки – заблуждаешься, ты точно заслужишь наказание уже через неделю. А первую порку ты уже заслужила тем, что так глупо потеряла работу. Если останешься у меня, – Ирина Алексеевна сделала небольшую паузу. Нина же, к своему удивлению, несмотря на кажущуюся невозможность согласиться на такие невероятные условия, поймала себя на мысли, что на эту меру пойти придется, потому что это единственный выход, и, даже не успев подумать о своих словах, сказала тихо:
– Хорошо.
– Я не сомневалась, что ты согласишься, – Ирина Алексеевна слегка улыбнулась. Вообще, ее тон и выражение лица никак не вязалось со словами, которые она произносила. Она рассуждала о порке взрослой девушки как о чем-то само собой разумеющемся, нормальном. – Иди к Наталье, она тебе расскажет обо всем, а вечером в двадцать ноль ноль будь добра явиться в гостиную для наказания. Первая порка будет не очень болезненной, ее цель – познакомить тебя с позами, в которых ты будешь выпорота, с орудиями наказания. Тебе все понятно?
– Понятно, – Нина на самом деле понимала все не очень хорошо, особенно про позы, но, согласившись один раз, соглашаться дальше казалось не так сложно. Сложнее, казалось бы, было не согласиться.
Время до вечера прошло как в тумане. Наталья, горничная, рассказала о правилах, которые в основном касались временного режима, а также частоты уборки в комнатах и были весьма просты. Нина никак не могла решиться спросить о порке, ей было очень неудобно, что ее будут наказывать и Наталья об этом узнает. Тем не менее она выяснила, что сама Наталья работает за зарплату и порке не подвергается. За свои ошибки она расплачивается вычетами из зарплаты. Когда было без пяти восемь, Наталья сказала:
– Кстати, ты не опоздаешь на наказание? Тебе может достаться больше, чем положено, если задержишься.
Нина, несмотря на неожиданность и стыд от того, что Наталье, оказывается, все известно, торопливо вскочила и прошла в гостиную. Ирина Алексеевна была уже там, следом за Ниной в комнату вошла Наталья.
– Итак, Нина, ты готова к порке?
– Да, – не сказала, а скорее прошептала Нина.
– Тогда начнем. Девушек принято пороть полностью голыми, также допустимо обнажение только ниже пояса, но поскольку это твоя первая порка, раздевайся догола, а ты, Наталья, возьми у Нины одежду и отнеси в шкаф – она ей пока что не понадобится.
Нина, казалось бы со стороны наблюдала за своими руками, расстегивающими пуговицы на кофточке, сгорая от стыда. А Ирина Алексеевна тем временем продолжала:
– В следующий раз, чтобы сэкономить время, будешь раздеваться заранее и приходить сюда голая. И приходить будешь пораньше.
Нина тем временем сняла с себя всю одежду и осталась в трусиках и бюстгальтере.
– Что же ты замешкалась? Раздевайся до конца. А я пока схожу, позову Аркадия Петровича, – и, видя, что Нина застыла, держа в руке бюстгальтер и в спущенных до колен трусиках, Ирина Алексеевна пояснила: – смысл наказания не только в боли от порки, девушка должна также испытать стыд, и чем сильнее стыд, тем лучше запомнится наказание. Поэтому лучше, если порет мужчина, или хотя бы присутствует. Аркадий Петрович – мой сосед, он разделяет мои представления о воспитании девушек и уже предупрежден о твоем сегодняшнем наказании, – с этими словами Ирина Алексеевна вышла, оставив Нину обдумывать предстоящую перспективу. Нина уже в который раз испытала состояние шока от услышанного и даже не заметила, как Наталья собрала всю ее одежду и, взяв у нее из рук бюстгальтер и подобрав с пола трусики вышла. Не успев обдумать происходящее, Нина услышала голоса в коридоре и инстинктивно прикрыла одной рукой лобок, а второй – груди.
С ужасом она увидела, что Ирина Алексеевна вошла в комнату в сопровождении не одного, а двух мужчин – лет пятидесяти, с респектабельной внешностью и седеющей шевелюрой и помладше, спортивного телосложения, с приятной улыбкой посмотревшего на Нину.
– Знакомьтесь, это Нина – моя родственница, – сказала Ирина Алексеевна, как будто не обращая внимания на то, что Нина стояла голая посередине комнаты, вся красная от стыда, стыдливо прикрываясь. – Нина, когда ожидаешь наказания, держи руки по швам. И сними обувь – девушек принято пороть босиком. – Нина скинула домашние туфли и опустила руки, открыв взорам мужчин гладко выбритый лобок и небольшие аккуратные груди. Опустив голову, она еще гуще покраснела от стыда – ее соски, обычно небольшие и не выделяющиеся, порозовели, набухли и теперь стояли, хотя возбуждения Нина не испытывала.
– Знакомься, Нина, это – Аркадий Петрович, – Ирина Алексеевна указала на старшего гостя, – а это Сергей Александрович.
Старший кивнул, а младший, осмотрев Нину и особенно задержавшись взглядом на ее торчащих сосках, подошел и поцеловал ей руку.
– Очень приятно, Нина, можете называть меня просто Сергей. Вы у Ирины Алексеевны надолго? – Сергей начал разговор, как будто не замечая, что Нина стоит перед ним полностью голая в ожидании наказания.
– Пока не знаю, не хотелось бы злоупотреблять гостеприимством, – Нина сама удивилась, что способна поддерживать разговор в таком виде.
– Значит, провинились перед Ириной Алексеевной? Ничего, хорошая порка никому не вредила, – как ни в чем не бывало продолжал Сергей, – кстати, чем вас будут пороть? Ремень, розги, трость?
– Это первая порка, к тому же розги не заготовлены. Я думаю, для начала в основном ремнем и немного тростью, в целях ознакомления, – ответила за Нину Ирина Алексеевна.
– Розог не будет? Сегодня вам повезло, – сказал Сергей, обращаясь к Нине, – а жаль. Я хотел попросить у Ирины Алексеевны разрешения высечь вас розгами – вспомнить былое, так сказать.
– Можете выпороть ее ремнем или тростью, если хотите, только не сильно, это все же первая порка Нины. А я и не знала, что вам нравится пороть, – с лукавой улыбкой сказала Ирина Алексеевна. Нина же немного свыклась с ситуацией, насколько это было возможно, и слушала, как посторонние люди обсуждают, кто и чем ее будет пороть. Шока она больше не испытывала, только глубокий, всеобъемлющий стыд. А Сергей тем временем отвечал:
– Да, знаете ли, первую жену я частенько наказывал. Ей это пошло на пользу, да… Ну да ладно, это к делу сейчас не относится. Кстати, Нина, позвольте сделать вам комплимент – у вас потрясающе красивый педикюр, – перескакивать с темы на тему было, по-видимому, привычкой Сергея.
– Спасибо, – промолвила Нина. Педикюр и правда был красивый – сделан в салоне только вчера, французский, он прекрасно смотрелся на отросших, достаточно длинных ногтях на ногах Нины. Они были отполированы и покрыты бесцветным лаком, а края покрашены белым, визуально удлиняя и без того длинные ногти. Нина обладала красивыми небольшими ступнями с изящными аккуратными пальчиками, и вполне осознавала их красоту, часто замечая взгляды мужчин, прикованные к ним, поэтому педикюр делала регулярно и старалась чаще носить открытую обувь. Сейчас же, услышав комплимент Сергея, она испытала двойственное чувство – во-первых, ей, как женщине, был приятен комплимент (а Сергей был ей симпатичен, она уже поняла это), но, во-вторых, обстоятельства, в которых комплимент был сделан, захлестнул ее в очередной раз волной такого жгучего стыда, что краска вновь залила ее лицо, а соски как будто набухли и стали еще больше.
– Педикюр красивый, но я все же считаю, что немного вульгарен, – подал голос Аркадий Петрович. Мое мнение таково – молодой девушке следует использовать классический, красный лак, если уж она решила покрасить ногти на ногах.
– Аркадий Петрович, я думаю, что, уважая ваше мнение, Нина сменит лак перед наказанием. Не правда ли? – обращаясь к Нине, спросила Ирина Алексеевна. – У тебя есть красный лак или тебе одолжить?
– У меня есть, в моей сумке.
– Тогда пойди и принеси, не мешкай.
Нина, не чувствуя под собой ног, пошла в комнату, где лежала ее сумка. Когда Ирина Алексеевна сказала ей о порке, она думала, что все это будет камерно, интимно и быстро. Теперь же порка превращалась в некое шоу со зрителями и участниками. Однако когда ты полностью голая, причем разделась сама, добровольно, одежда закрыта в шкафу на неопределенное время, отступать уже некуда и Нина, взяв сумку, вернулась в комнату, отведенную для наказания.
– Нина, не заставляй нас ждать. Покрась ногти лаком, который выберет Аркадий Петрович, и приступим к наказанию.
Аркадий Петрович достаточно бесцеремонно взял сумку из рук Нины и, не спросив разрешения, стал извлекать пузырьки с лаком для ногтей – голубой, фиолетовый, черный, розовый.
– Да уж, юное создание… Скажите, вы используете лаки таких цветов для маникюра, или ногти на ногах тоже ими красите?
– На ногах тоже, – растерявшись, ответила Нина, поздно сообразив, что лучше было бы солгать.
– Это свидетельствует о разложении ваших нравов. В начале мне было вас жалко, но сейчас я вижу, что пороть вас надо хорошо и часто, и я с удовольствием посмотрю на ваше сегодняшнее наказание. – Наконец, найдя темно-красный лак, Аркадий Петрович протянул его Нине, – поторопитесь, барышня, не заставляйте нас ждать. – Ирина Алексеевна указала на стул, стоящий посередине комнаты, и Нина, сев на него, принялась стирать лак жидкостью для снятия. Почему-то подумалось, что, если бы вчера не были потрачены деньки на педикюр, который все равно пропадает, она бы протянула еще пару дней и не подвергалась бы сейчас такой стыдной экзекуции. Постаравшись не думать об этом, Нина стерла лак и принялась наносить новый, темно-красный, а Ирина Алексеевна, Наталья и двое мужчин наблюдали за этой сценой, кто безучастно, а кто и с интересом. Сергей, например, не скрывал своего внимания и даже встал с кресла и подошел поближе.
Ирина Алексеевна тем временем достала из небольшого шкафчика дорогой кожаный ремень, не очень широкий, но и не очень узкий, достаточно мягкой кожи, и трость – тонкий деревянный прут с загнутой рукоятью. Сергей тут же подошел и взял трость, с интересом покрутил в руках и несколько раз со свистом взмахнул, отчего голое тело Нины покрылось мурашками.
– Ирина Алексеевна, я воспользуюсь вашим предложением и оставлю тростью несколько следов на прекрасной попе вашей родственницы. Ведь оно еще в силе? – спросил Сергей.
– Конечно, Сергей Александрович, мужская рука все-таки лучше. Нина, ты не возражаешь?
– Нет, – ответила Нина чуть слышно. Возразить она вряд ли смогла бы, хотя все ее существо противилось тому, что ее, обнаженную, будет публично пороть по попе незнакомый мужчина тростью, которая издает такой неприятный свист. Она только что закончила красить ногти и теперь несознательно шевелила пальчиками, ожидая, что будет дальше.
– Итак, Нина, ты готова к наказанию? – спросила Ирина Алексеевна.
– Готова, – ответила Нина.
– Тогда приступим. Для начала ты должна попросить меня, а также Сергея Александровича, чтобы тебя выпороли.
– Как попросить?
– Стоя на коленях. Ты заслужила наказание, и мы оказываем тебе услугу, взявшись тебя выпороть. Об услуге обычно принято просить. Ну?
Нина встала перед Ириной Алексеевной на колени и сказала:
– Ирина Алексеевна, накажите меня, пожалуйста.
– Как наказать?
– Выпорите меня.
– Ты должна попросить четко и внятно. Попробуй снова.
– Ирина Алексеевна, я заслужила наказание – выпорите меня пожалуйста.
– Хорошо, Нина, встань и подай ремень.
Нина поднялась с колен, подошла к столу и взяла в руки ремень. Он оказался мягким на ощупь, хотя и довольно тяжелым.
– Подавать ремень будешь, стоя на коленях, – сказала Ирина Алексеевна, – и имей в виду, этот ремень – только для первой порки, либо для профилактической, когда за тобой не будет никаких нарушений. В таких случаях ты тоже будешь выпорота для профилактики. А для настоящего наказания будет другой ремень, им пороть гораздо больнее. – Ирина Алексеевна взяла из рук стоящей на коленях Нины ремень и продолжила:
– Сейчас я буду тебя пороть в различных позах, чтобы ты поняла и запомнила механизм наказания. Первая поза – стань, наклонись и обопрись руками о стул.
Нина подошла к стулу, на котором только что сидела, делая педикюр, и наклонилась, оперевшись о него руками.
– Ноги расставь пошире, стань на носочки и прогнись получше. Опирайся на локти, а не на ладони.
Нина выполнила требуемое, а Ирина Алексеевна подошла к ней сбоку и, положив ремень на стул прямо перед ее лицом, огладила ладонями выставленные на всеобщее обозрение ягодицы Нины. В нос бросился добротный запах кожи, исходящий от ремня.
– Попа у тебя большая, крепкая, пороть тебя придется от души, – сказала Ирина Алексеевна, массируя ягодицы и бедра Нины, – ладно, начнем. Получишь пять ударов, затем сменим позу. Понятно?
– Да, – ответила Нина.
Ирина Алексеевна взяла ремень, наметила место удара, приложив его к нининой попе и, не сильно размахнувшись, вытянула ее поперек ягодиц. С мгновенным опозданием Нина почувствовала резкий ожог, плавно перешедший в тягучую боль, вполне терпимую, однако. Ирина Алексеевна, выждав паузу, снова размахнулась и ремень ужалил голую беззащитную попу Нины. На этот раз боль показалась сильнее, и Нина переступила несколько раз с ноги на ногу.
– Нина, во время порки ты должна стоять неподвижно. Тебе было приказано стоять на носочках, разве не так?
