Текст книги "Хроники тонущей Бригантины. Остров (СИ)"
Автор книги: Зоя Старых
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
26
Мартин даже не сомневался, подслушивать ему или нет. Старательно протопав по коридору, он снова, стараясь даже не дышать, вернулся к тридцать второй комнате и прижался щекой к стене. Штукатурка оказалась чуточку липкой, в нос ударила сырость, к которой он думал, что привык. Очень захотелось кашлять, а в груди завертелся знакомый ерш.
Сжал зубы, немного помогло. Если приступ все-таки случится, его раскроют.
– Открой рот, Ян.
Тишина. Снова тишина.
– Так, высунь язык, пожалуйста.
Что бы не случилось, пока Мартин выбирался из заключения, на интонациях Сорьонена это никак не отразилось. Ну да, это же был врач, который круглосуточно на своем посту, значит, Яна он перед собой не видит, а только лишь пациента. Пациентов лечат.
А с чего он вообще взял, что Сорьонен должен относиться к Яну плохо. Он же его использовал как медикамент. Мартин нахмурился, прислушиваясь все упорнее. Очень хотелось, чтобы заговорил Ян.
– У тебя были в последнее время слабость, недомогание, боль в костях?
Снова молчание.
– Голова болела?
Мартин стал дышать неглубоко, чтобы не дай бог не спровоцировать приступ, который и так уже назревал. Это всегда хорошо чувствовалось, в груди будто бы перекатывался большой липкий шар, похожий на клубок шерстяной пряжи, вывалянный в дегте. Он закрывал доступ воздуху, и дышать сперва даже получалось, но без всякой пользы. Боль становилась почти невыносимой, на глазах выступали слезы, а в ушах шумело, как в море во время шторма.
– Ян, постарайся больше не нарушать комендантский час, – проговорил доктор. – Ты же знаешь, чем это грозит. Мне бы не хотелось, чтобы ты правда заболел тифом.
Мартин отцепился от стены. Услышал вполне достаточно. Приступ уже невозможно было остановить, и он очень хотел, чтобы истошный кашель раздался не из-за двери тридцать второй комнаты. Кое-как добрался до тридцать седьмой, как оказалось, пустующей, но неубранной, рухнул на стул, прямо на чьи-то забытые брюки.
Владелец комнаты или уехал, или … Мартин решил думать, что уехал. А брюки оставил за ненадобностью.
Он осмотрелся – что есть в пределах досягаемости, способное спасти его, окажись приступ слишком серьезным. Разумеется, ничего не было. Возле умывальника на полке стоял стакан с разводами засохшей в нем воды. И все.
Вдох. Выдох.
Мартин прижал руки к груди, пытаясь согреться и расплавить уже собравшийся там ком. Нет, это был не клубок, а скорее кусок снега, который этой зимой так не разу и не выпал. Даже Рождество справляли под дождем…
Сорьонен раздобыл вина и корицы, а потом долго возился с глинтвейном, который никак не желал готовиться подобающим образом в лабораторных условиях. Яска пытался помогать, но только мешался, в итоге обиженный принялся уморительно обезьянничать, изображая Йоулуппуки и всех его оленей.
Вдох. Выдох.
Мартин быстро опьянел от горячего пряного вина и задремал прямо на кушетке. Сквозь сон до него доносилась финская речь, доктор и Яска разговаривали на родном языке. И смеялись, по крайней мере, Виртанен точно смеялся. А потом что-то упало, разбилось, и вместо хохота послышалось испуганное оханье.
Вдох.
Не получилось.
Спокойно. Главное, успокоиться. Снова вдох.
Он проснулся тогда со странным ощущением. Праздники, в детстве он их даже любил. Когда-то давно, еще во времена штанов с подтяжками крест-накрест, глупых сборищ многочисленных родственников, неизбежно заканчивавшихся тем, что пышущие полнотой и здоровьем тетушки щипали его за щеки, приговаривая, что нужно лучше питаться. Все равно ведь любил.
Вдох.
Выдох.
Все-таки, последнее рождество выдалось неплохим. Оно было еще до наводнения, верно. Потом, почти сразу после Нового Года, дожди сделались непрерывными, и все началось. Ян взбесился уже в начале февраля.
Выдох.
Нет, вдох.
Не вышло. Вообще не вышло. Сорвался на кашель, а остановиться уже не мог. Даже крикнуть на помощь, что следовало, вообще говоря, сделать гораздо раньше, и то не получится. Оставалось надеяться, что жуткие звуки, которые даже кашлем назвать трудно, привлекут внимание Сорьонена, или хоть кого-нибудь.
Мартин закрыл глаза.
Потом открыл, разницы не было. Просто надеяться на помощь так оказалось проще. Не взял с собой лекарство, вот жалость! Стоит лишь на секунду расслабиться, почувствовать себя в безопасности… Нельзя было. А доктор что, он хоть и заботится, но все-таки не нянька, чтобы таскать за Мартином его пилюли.
– Франс!
Кричали из коридора. Перед собой Мартин по-прежнему видел только вздрагивающий от каждой попытки вздохнуть дверной проем, по левую сторону – отодвинутую ширму с умывальником, полку и стакан с разводами, по правую – стену с небольшим, казенного вида зеркалом.
– Франс, где ты?
А то трудно догадаться? Так жутко даже тифозные не орут, наверное. Мартин из последних сил заставлял себя смотреть в дверь. И картинка изменилась. Доктор ворвался, так быстро, что теряющее фокус зрение даже не успело зафиксировать. Белое пятно с безумно сверкающими очками, слишком яркое, слишком громкое. Мартин закрыл глаза. Дышать сил не было.
– Франс, прекрати немедленно! – Сорьонен рычал и тряс его, больно и отчаянно.
Мартин что-то еще чувствовал. Жесткая спинка стула исчезла, вокруг поясницы и груди обвились руки, подхватили и вздернули, не давая осесть на пол.
– Дыши, проклятье! Дыши!
Мартин хотел сказать, что он бы и рад, да никак не получается, но как разговаривать, если воздуха давно не осталось? Он тонул без воды, было страшно и отчего-то закралось понимание – доктор здесь, но он ничего не может сделать без лекарств. Медицина бессильна, увы.
Глаза он больше не открывал. Это уже было слишком трудное движение. Тело повисло на руках Сорьонена, а сознание всерьез собралось ускользнуть. Липкий клубок… талый снег в груди разросся, заполнив собой все. Мартин почему-то его видел, снег состоял из сероватых, некрашеных нитей, в которые были вплетены грязные льдинки.
Его опустили на пол.
Похоже, доктор решил, что бежать за лекарствами уже бесполезно.
Он что, умирает?
Скорее всего, именно так.
Крепкий шотландский виски.
Тыквенные семечки у покрашенного в белый забора, из-под которого все время прорастала сорная трава.
Перевернутый мир – тяжелая люстра с канделябрами посреди потолка, темного, пусть останется полом. Движется туда-сюда и мигает, когда он пытается закрыть глаза. Рыжеватые пряди, закрывающие свет.
Лакрица. Малина. Пунш, которым пахнут чужие губы.
Крупные капли дождя на стекле, отражающие свет керосиновой лампы.
Сырые простыни. Холод и озноб.
Ничего. Темнота и тишина.
Лунные прямоугольники поверх мокрых бумаг на полу.
Боль в руках, когда удар из стула резонировал в кости.
Серебристое и белое, серебристого больше.
Темнота.
Кто-то кричит.
Темнота.
Облегчение, даже радость.
Мартин успокоился и перестал думать.
27
Ян слышал все, но почему-то медлил. Не то, чтобы ему было трудно встать, для этого всего лишь требовалось уцепиться покрепче за изголовье кровати, оттолкнуться, одновременно сбросить ноги, перевалиться на них, устоять. А потом быстро, но так, чтобы самому нигде не рухнуть, добраться до той комнаты, где жутко кашляет Мартин, и доктор вполне себе так отчаянно пытается его убедить этого не делать.
Медицина вызывала презрение, особенно такая, бессильная.
А он ведь знал, что так и будет. Если бы удалось забрать те пилюли, даже оставив в итоге академию без доктора, не было бы сейчас этого кашля, больше похожего на стоны агонии.
– Франс!
Доктор сорвался с места, когда услышал. Ян тоже услышал, и сперва почувствовал злорадство. Потом забеспокоился. А потом это уже была просто злость, на себя, допустившего такое, на доктора, который был в этом виноват, и на Мартина, который все-таки его предал.
– Мартини, – это было почти бранное слово, но Ян повторил его несколько раз, чтобы свыкнуться. Потому что идти и спасать все равно придется, и негоже будет врываться да с порога колотить задыхающегося в челюсть.
Встать оказалось несколько легче, чем Ян предполагал. Как-то запоздало вспомнилось, что следует одеться, но уже в дверях. Хватит и штанов, не так уж далеко бежать. Да и кто увидит, кроме этих двоих…
Двоих?
Ян закусил губу и пошел быстрее, не обращая внимания на некоторую тошнотворную неустойчивость окружающего мира. Стены кренились, как корабль в бортовую качку, и как с них еще не падали портреты!
– Дыши, проклятье! Дыши!
Тридцать седьмая, вот она, дверь распахнута настежь. Раньше тут жил второкурсник по фамилии Ленгель, а теперь он переселился на кухни. Пол шатнуло. Точно, качка, да такая, что корабль вот-вот завалится. Паруса, во всяком случае, оборвало уже все до единого.
Ян когда-то хотел в военную академию, но это не укладывалось в далеко идущие планы отца.
Ян зацепил плечом казенное зеркало, сорвал с гвоздя, оттолкнулся от стены и встретился с противоположной, той, что с ширмой и умывальником. Все-таки он болел, тиф или не тиф, но ощущения препаршивейшие.
– В чем дело?
Доктор сидел на полу возле распростертого тела. Почему Яну подумалось, что это было именно тело? Не Мартин. Тело. Стало холодно и до того жутко, что отнялся язык. Как в тот раз, когда он думал, что это Мартин, а не тот, малолетний, выпал из окна.
– Ты забрал лекарство? – враз севшим голосом поинтересовался доктор.
– Что?
– Идиот, – или это только послышалось.
Да, послышалось. В действительности доктор что-то выдохнул по-фински, и больше на него уже не смотрел. Да как он смеет? Были бы силы, Ян бы… Ага, и что потом?
Ян заставил себя разжать уже приготовленные к драке кулаки, пообещав себе, что с доктором обязательно разберется, но для начала пусть тот спасет Мартина. Не важно, как. И пусть только попробует сказать, что медицина бессильна.
– Не понимаю, я ведь оставил тебе столько шансов его забрать, – пробормотал доктор. – Сможешь дойти до медкабинета?
Глаза у Яна почему-то смотрели каждый в свою сторону: один – на совсем побледневшего, с синими губами Мартина, другой – на белую горгулью, словно свалившуюся со старого собора. Доктор шевелился, Мартин – нет. Ян бы с радостью поменял их местами.
– Я спрашиваю, ты ходить можешь? – повторил Сорьонен. – Если нет, сам пойду.
– Могу, могу, – услышал Ян, что огрызается. – Конечно, могу!
– Тот же ящик, там должно немного остаться, – бросил доктор. – И быстрее. У тебя минута, может две, дольше я его не удержу.
Ян повиновался. Побежал. Сперва казалось, что сердце просто вывалится при очередном шаге, пробив себе дорогу не то через внезапно утончившуюся грудь, не то через виски, скорее всего, слева. Бегать с температурой – вредное занятие, и сил вряд ли хватит надолго. Скатиться по лестнице, один этаж, второй.
Он оцарапал руки об поломанные перила и все-таки не решился бежать без опоры. Качка усилилась, ступени выпрыгивали из-под ног в ритме польки. На улице стало легче, потому что шел дождь, крупный, основательный – вода тут же намочила волосы и пылающий лоб, спину, плечи, принеся некоторое облегчение.
Учебный корпус, покосившееся, вовсе не величественное здание. Шатается и стонет, мешая бежать по нему. Теперь вверх. Боже, кто придумал устраивать медкабинеты на третьем этаже, это же так далеко нужно подниматься.
– Мистер Дворжак, опять?
Де ля Роса, черт со сломанным носом, черные волосы отступают со лба двумя округлыми, очень симметричными залысинами. Физрук был пьян, и даже не пытался этого скрыть. Ян попробовал не останавливаться. Первый лестничный марш, половина дороги до второго этажа, дался ему относительно легко, а вот потом противно чавкнуло в груди, в глазах стемнело и пришлось остановиться, вцепившись теряющими силу пальцами в липкие перила.
– Mio dio, Ян!
Де ля Роса оторвал его от перил и развернул к себе, нимало не удивленный, что его бывший подопечный носится по дождю с голым торсом. Скорее физрука озадачило, что лицо у Яна было залито кровью, которая текла, по всей видимости, из носа.
– Да ты что, салага, сдурел?
Сержант де ля Роса, похоже, в тот день был на посту. Он лихо встряхнул лишившегося разума солдата, привалил к перилам и вдумчиво, со смаком ударил в и без того кровоточивший нос.
– Лежать надо!
У Яна, наконец, получилось заговорить. Не исключено, что удар и, правда, имел определенную живительную силу.
– В медкабинет нужно, – слова получились легко, главное, чтобы де ля Роса не принял их за бред. – Доктор просил принести…
– Чего принести? – оживился физрук.
Ян вдруг понял, что не знает, как называется лекарство. Не знает, и все. Стало смешно. Он-то переживал, что это пьяное армейское чудовище ему не поверит, а на самом деле проблемой оказалась терминология. Под бромистым натром? А вдруг там что-то еще лежит?
– Второй сверху, третий слева ящик! Срочно! Там мистер Мартин умирает!
Де ля Роса сорвался с места, лихо загрохотал по ступеням тяжелыми сапогами. Ян, внезапно оставшийся без опоры, снова уцепился за перила, а заодно опустил взгляд вниз, ведь слоноподобный топот физрука навел на какие-то странные мысли. Почему так холодно и противно ногам, хотя все тело горит в жару?
– Вот ведь, – Ян даже развеселился, насколько это было возможно. Убежал босиком.
Но веселье как возникло, так и исчезло. Сколько уже прошло времени? Доктор говорил, что сможет удержать одну-две минуты, не больше. И как это – удержать? Что он сделать-то может, без лекарств?
Де ля Роса бегал быстро. Пока Ян пытался отдышаться, физрук уже выбежал к нему, держа подмышкой ящик, в сравнении с могучей фигурой выглядевший крошечным. Бутылочки позвякивали при каждом шаге, сильно вонял бромистый натр. И хорошо – значит, де ля Роса взял именно то, что нужно.
– Куда?
Следовало отнести самому. Даже без вариантов.
Но сможет ли?
И если сможет, то когда.
Ян на пробу отцепил руку от перил и тут же вернул на место. Качка, только и поджидавшая удобного случая, с силой ударила площадку под его ногами.
– Даже не думай, – предугадал его мысли де ля Роса. – Куда?
– Общежития гуманитарного, третий этаж. Тридцать седьмая, – выговорил Ян. Только бы не забыл этот обломок армии…
– Ясно, – физрук рванулся вниз. – Тут постой, я за тобой вернусь!
Ян не сдержал усмешки. Он вроде бы как раненый боец, передающий товарищу секретное донесение. Нет воображения, да, Мартин?
До чего же качает, кажется, и правда затонет это проклятое здание вместе со всеми каким-то чудом живыми матросами. А Яна полностью, с головой накрыла не морская вода, но столь же холодное и соленое понимание – если доктор не справится, если после всего этого Мартин все-таки умрет, Сорьонен тоже отправится на тот свет. Уж Ян-то об этом позаботится, давно ведь хотел.
Еще когда понял, что доктор плетет какие-то интриги. Только вот раньше думалось, что интриги эти его не касаются, а оказалось – все с одной целью, забрать Мартина. Забрал, и что? Вот у Яна никогда такого не случалось, чтобы приступ и ни одной таблетки в пределах досягаемости.
Ян вздохнул.
Ему было холодно, а сама мысль продолжать стоять казалась абсурдной. Пол тоже холодный, но теперь-то уже что. Он отпустил перила. Только бы де ля Роса успел.
28
– Эй, доктор! Доктор, вы здесь?
Физрук застыл в дверях, едва не выронив ящичек. Он выпучил глаза, а затем принялся усиленно моргать. Картинка не менялась, и первой мыслью отставного сержанта Марио де ля Росы была идея бросить пить. Немедленно. А он-то считал, что навидался уже всего в этих учебных частях, и в какой-то академии естественных и гуманитарных наук по определению не может быть хуже.
– Доктор? – переспросил де ля Роса, все еще наивно полагая, чего-то не понимает.
Нет, такого маразма не подкинет даже белая горячка. Самые скверные и странные вещи – как правило, удел реальности. На полу действительно, как Ян и говорил, лежал преподаватель классической литературы, этот Франс Мартин, и выглядел так, словно ему не дали повеситься. Уложенные вдоль тела руки были бледные, с сероватым оттенком. А вот над ним в самой что ни на есть неприличной позе нависал многоуважаемый доктор Сорьонен. Да ладно бы просто нависал.
Де ля Роса всегда подозревал, что у медиков не все в порядке с головой, и прекрасно понимал, почему. Навидаться столько крови, не на поле боя, а в мирное время, да еще самим кромсать людей! Нет, конечно, они все были как один безумны, но за тихим и спокойным Сорьоненом вроде бы никогда не наблюдалось «тех самых» наклонностей.
Но все именно так и было.
– Что вы, черт подери, делаете? – осведомился де ля Роса, чувствуя, что еще немного, и бросится разнимать странную парочку. Тот, что снизу уже точно возражать не будет, он вообще не способен пошевелиться, и дорога ему теперь одна – в кухни. А тому, что сверху, плевать на докторскую неприкосновенность, пора прочистить мозги. Целую половину минуты сержант Марио Де ля Роса так и думал, даже сделал пару шагов вперед.
И тут Сорьонен оторвался от губ Мартина, поднял голову и задышал, как вытащенная из воды рыба. Вид у доктора был, прямо сказать, отчаянный.
– А, сеньоре де ля Роса, – задыхаясь, проговорил он. – Вы принесли ящик, хорошо. Ставьте сюда.
Физрук пробормотал нечто невнятное, а потом бухнул ящик к ногам распростертого на полу Мартина. Куда деваться теперь, он представлял слабо.
– Я бы попросил вас помочь, – сказал доктор. – Боюсь, одному мне не справиться.
– С чем? – уточнил де ля Роса, с беспокойством поглядывая то на покрасневшие губы доктора, то на заупокойного вида преподавателя на полу. Чем тут помогать? Он, Марио де ля Роса, может только могилу вырыть, ежели Мистер Мартин в завещании попросил похоронить его на острове.
Сорьонен, в свою очередь, смотрел нетерпеливо и непонимающе.
– Вы боитесь мертвых, сеньоре де ля Роса?
– Нет, но зачем…
Доктор фыркнул.
– Ну да, странное зрелище, признаю, – подтвердил он, впрочем, даже без улыбки.
И тут же проделал то же самое – два коротких вроде бы поцелуя, вот только теперь физрук заметил, что доктор при этом непотребном действе зачем-то зажимает Мартину нос.
– Он не дышит, сердце остановилось, – пояснил Сорьонен. – Это новый метод, искусственное дыхание. А мне нужно, чтобы вы через каждые два вдоха… – сраженный испуганным взглядом бесстрашного физрука, доктор поспешил добавить. – Это буду делать я, так вот… вы должны слегка нажимать ему вот сюда, – рука легла посредине груди. – Только не сильно, не сломайте ребра. Тридцать раз, ровно тридцать.
Что нужно было делать, физрук уяснил мгновенно. Про новый метод и науку ему было не слишком интересно, хватало и того, что непотребство оказалось очередным медицинским опытом, а уж нажать как надо на грудь – де ля Роса нажмет.
– Давайте же! – поторопил доктор.
Два выдоха.
Тридцать надавливаний.
Доктор, когда у него не был занят рот, помогал, считая нажатия. Де ля Роса, чувствуя под руками хрупкость чужих ребер, старался изобразить ритм, понукая остановившееся сердце, как упрямого коня, всем телом. Адский труд оказался, и он быстро вспотел. Доктору приходилось не легче, казалось, лежащий на полу без пяти минут мертвец забирает у него не только то дыхание, которое Сорьонен отдавал, а вообще все.
Де ля Роса быстро приноровился, легко вошел в ритм и уже не сбивался.
– Хватит! – вдруг рявкнул доктор.
Руки замерли, так и не сделав очередного нажатия. Полсекунды непонимания, а потом грудная клетка приподнялась и сама слегка ударила ему в ладони. Де ля Роса шумно выдохнул и утер выступивший на лбу пот. Проклятый преподаватель дышал, сам.
– Ого, дышит! – восхитился физрук.
– Что важно, сам, – бесцветным голосом добавил Сорьонен. – Спасибо, сеньоре де ля Роса, без вас бы я не справился.
– Но зачем же было лекарство… – де ля Роса уцепился взглядом за ящичек, мешавшийся теперь у него под ногами. Оттуда тянуло изрядным душком, впрочем, к запахам, как плохим, так и хорошим, физрук был равнодушен – после перелома носа обоняние так и не вернулось.
– А, это, – доктор уселся на пол, переложил только что оживленного себе на колени, и, похоже, все еще ждал неприятностей. – У него был приступ, и сейчас вполне может повториться. Тогда и понадобится лекарство.
– Вот оно как, – де ля Роса поднялся. – Ну, хорошо, что успел.
Доктор промолчал, все внимание сосредоточив на замершем на его коленях пациенте. Что-то показалось де ля Росе странным помимо этого жуткого, но действенного способа оживления. Он хотел над этим подумать, но тут его мысли, грузные, но обычно полезные, были самым что ни на есть наглым образом прерваны.
– А где мистер Дворжак?
Де ля Роса вскинулся. Это ж надо было так ошалеть, что забыть напрочь про больного неуча, в одних штанах бегавшего по дождю. Он торопливо поднялся.
– В корпусе остался, – сообщил он. – Пойду, надо его забрать.
– Вот и я так думаю, – похвалил доктор. – Помогите ему добраться до его комнаты, я зайду потом, проверю.
И снова паршивое чувство появилось у отставного сержанта Марио де ля Росы. Как будто выставляют его за дверь, чтобы ничего ненужного он не увидел. Он фыркнул. А если и так? Это уже не его, совсем не его дело. И пить бросать – это чересчур. Наоборот, вот дотащит Дворжака до комнаты, может, с ним и разопьет. Еще бутылка старого вина сохранилась, а если покажется мало, в кухнях, там, куда теперь никто не суется, должен оставаться коньяк.
Уже из коридора де ля Роса услышал кашель, который по определению не мог принадлежать доктору. Значит, очнулся этот странный Мартин. Впрочем, кто был страннее, физрук теперь и думать не хотел. Он быстрым шагом направился в учебный корпус, где на площадке между первым и вторым этажом его дожидался Ян Дворжак.
– Наука, что б ей пусто было, – ругнулся он вполголоса.
Человеку жизнь спас. Помог спасти, вернее. Чем не повод для радости? Вот только де ля Роса, за последние две недели перетаскавший больше мертвых тел, чем иные санитары на войне, как-то разучился радоваться.
