Текст книги "Хроники тонущей Бригантины. Остров (СИ)"
Автор книги: Зоя Старых
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)
13
Спустя неделю дождь все еще шел, когда мелкий, когда с чем-то отдаленно напоминающим снег, когда теплый, но слишком обильный для окончательно прокисшего здания академии. Кухни, располагавшиеся в отдельной постройке, работать перестали, потому что повара отказывались готовить, стоя по колено в ледяной воде и потому что, во время сделавшейся ежедневной инспекции, доктор Сорьонен увидел, как сочится вода из протекшей крыши прямо в котел с утренней кашей.
Преподавателей и тех студентов, которых не забрали родители, перевели на сухой паек.
А забирали многих. Мартин каждое утро сверял свои прогнозы с действительностью. Обычно пустых мест оказывалось больше. Выходит, несмотря даже на эпидемию, родители многих считали, что чадам будет безопаснее на материке. Что ж, в чем-то они были правы. К концу недели в академии осталась едва ли половина прежнего состава – увезли почти всех студентов из близлежащих стран.
Утром в субботу Мартин стал свидетелем одной такой сцены. У первого курса он, вообще-то, никаких занятий не вел, но пришлось подменять слегшего с воспалением легких преподавателя латыни. Латынь Мартин, разумеется, знал, а, пролистав записи коллеги, решил, что вполне справится. И справлялся, тем более что первокурсники стали до странного тихими и поглядывали на «этого преподавателя со старших курсов» с опаской и уважением.
Его прервали, довольно бесцеремонно, когда Мартин втолковывал, в чем разница между прошедшими временами, приводя в качестве примеров цитаты из Вергилия.
В стыдливо приоткрытой двери маячило лицо де ля Росы, в котором от былой свирепости осталась только омерзительная щетина да неоднократно сломанный нос.
– Мистер Мартин, – физрук откашлялся.
Мартин понял. Такое уже бывало – родители студентов приезжали с нанятыми лодками, и времени ждать окончания занятий у них, как правило, не было. Особенно если собирался очередной шторм. У рыбаков с материка на шторма было невероятное чутье. Когда зафрахтованный судовладелец начинал усиленно дымить вонючей трубкой и выразительно поглядывать то на темнеющий горизонт, то на пассажиров, у тех само собой возникало желание поскорее забрать чадо и вернуться на твердую землю.
– За кем приехали, сеньоре де ля Роса?
– Франтишек, – отозвался физрук, и голова его из проема исчезла, а в коридоре зашумели. Мартин даже разобрал женский голос, ужасавшийся условиями, в которых держат ребенка. Он посмотрел на рыжего, который успел покраснеть и насупиться.
– В добрый путь, – Мартин улыбнулся.
– Я бы остался, – буркнул Франтишек, кажется, себе под нос, но услышали все. Неразлучный Йонне очень по-взрослому скривился, а тот щуплый, которого они когда-то давно пытались избить, пожал плечами. Мартину показалось, что единственная встреча с констеблем Дворжаком сделала из этой троицы друзей.
Стало немного завидно, а потом привычно спокойно и чуточку горько. Дружба. Непозволительная роскошь. Если не можешь ничего отдать, лучше и не брать тоже.
– Продолжим занятие, – объявил Мартин, когда за дверью стихло.
Теперь оставалось ровно тридцать студентов. Такими темпами к концу следующей недели будет уже десять. На старших курсах ситуация была немного лучше, но и там пустые парты мешали вести занятия гораздо сильнее, чем галдевшие студенты.
На следующей паре, уже классической литературы у третьего курса, Мартин увидел в окно и отходящий корабль. Действительно, был местный – рыбаки ходили под парусом на небольших, вертких шлюпах. В гавани, которая была километров на сто дальше к северу, стояли более крупные суда, но фрахтовать такие ради одной короткой поездки вряд ли стали бы даже самые состоятельные родители.
– Знаешь, на что это похоже? – спросил в тот день Ян.
Он приходил теперь каждый вечер, и Мартин поймал себя на том, что даже ждет этих визитов. Агрессивности у его мучителя поубавилось, рукоприкладством он больше не занимался, а потому терпеть его становилось все легче, особенно когда Мартин уверовал, что Вацлав Дворжак, преуспевающий чешский фабрикант, в скором времени затребует сына домой.
– На что? – отозвался Мартин.
Они пили чай, в который намешали сахару и коньяка.
– На тонущий корабль, – Дворжак сидел на подоконнике, подтянув к груди ноги, и рисовал на стекле то ли бессистемные полосы, то ли чудовищ.
– Действительно, – согласился Мартин. – Только плохо же ты думаешь о своих товарищах.
– Я о них не думаю, Мартини. Зачем?
– Ян, это была шутка. Слышал, что с терпящего бедствие корабля первыми бегут крысы?
– Крысы? – Ян улыбнулся и нарисовал некое подобие крысы. – А кто за ними?
– Моряки.
– А мы с тобой моряки или крысы?
– Знаешь, Ян, я бы с удовольствием побыл крысой, но только не сейчас.
Ян оторвался от рисования и обратил на него явно заинтересованный взгляд. Мартин решил для себя, что пока Дворжак занят беседой, активных действий предпринимать не будет. Еще хотелось просто посидеть, порассуждать о грустном и выпить чуть больше. И не забыть принять лекарство. То ли от переутомления, то ли от холода, в груди болело все сильнее и чаще.
– Мартини, а ведь корабль-то в море, – сказал Ян и сощурился. – Значит, крысы все равно тонут.
– Моряки тоже, но немного позже. Но смысл именно такой. Если верить нашему доктору, крысам жить осталось недолго. Ты же знаешь, что на материке эпидемия.
– Конечно.
Интересно было, откуда он знал. Впрочем, в последнее время Ян будто бы подружился с Яской. Вот только что могло быть общего у Дворжака и двадцатичетырехлетнего фанатика, который неизвестно от чего больше сходил с ума – от торжества науки или личности своего наставника, Мартин понять не мог.
Хотел даже ненароком спросить у Кари, но доктор сделался неуловимым. Возможно, его можно было найти среди ночи, упавшим где-нибудь от усталости, но место это, по всей видимости, держалось в строжайшем секрете. Да и не пошел бы Мартин его искать.
– Кстати, Мартини, про доктора. Я вот уверен, что это именно он устроил это… как ты говорил, исход евреев, да?
Мартин фыркнул и попытался подавиться чаем. В итоге пришлось кашлять и терпеть ощутимые удары в спину, совсем того не желавшую. Он даже задался вопросом, что для него опаснее – агрессивный Ян или Ян, решивший помочь.
– Ян, – прокашлявшись, выдавил Мартин. – Тебя послушать, так Ка… Сорьонен – первый в академии интриган.
– А разве нет?
– Тогда приведи мне хоть один аргумент.
– Попробую, – Ян соскользнул с подоконника и встал у него за спиной, заглядывая в раскрытую, но так и не прочитанную книгу – учебник латыни. – Откуда, по-твоему, родители наших крысок узнали, что в академии неладно?
– Из писем, – отмахнулся Мартин.
– Писем?
Дворжак смеялся, и это ничего хорошего не предвещало. Мартин уже приготовился к тому, что сейчас окажется опрокинутым прямо на жесткий, до зубовного скрежета холодный пол и получит все причитающееся. Однако Ян не переставал удивлять. Уткнулся носом в его макушку, забавно засопел, а потом перебрался на стол, бесцеремонно потеснив латынь.
– Никакие письма не ходят уже с месяц, – заявил он. – Я проверял.
Мартин осмыслил новость, и почему-то сразу же в нее поверил. Значит, противостояние Сорьонена и Стивенсона проявлялось и так тоже. Пока доктор сражался за эвакуацию, старший в смене попросту обрезал сообщение с материком. Нетрудно было догадаться, как повел себя Кари, едва оказавшись на суше. И вовсе не шторм и не похороны его там задержали.
– Ага, – Ян искренне радовался. – Кажется, я уделал учителя.
– Хорошо, что сегодня – только в переносном смысле, – вздохнул Мартин. – Признаю.
А сам подумал, что если Сорьонен и устроил эту эвакуацию, то уже сто раз о ней пожалел. Интересно, каково Кари было думать, что он отправляет крыс прямо в океан, и до берега многие из них не доплывут. Очень захотелось спросить, и он добавил этот вопрос в перечень тех, которые готовил к тому моменту, когда доктора удастся застать на месте.
– Но я получу выигрыш, да?
Ян научился спрашивать. Ян перестал его бить, умышленно и случайно, и вообще, обращался так, словно Мартина сделали из тончайшего фарфора. Отмечая такие перемены, Мартин чувствовал, что ничем хорошим это не кончится. К списку тех, кто точно не доживет до лета, он то ли в шутку, то ли с отстраненной серьезностью, добавил и Яна.
– Как хочешь.
– Мартини со льдом, – рассмеялся Дворжак. – Может, стукнуть тебя по старой памяти? Или встряхнуть?
Трясти его не стали. Мартин порадовался уже и этому, но заинтересоваться процессом не смог. Впрочем, Яну хватало и его присутствия, и все было почти хорошо и почти правильно, за исключением того, что Мартин даже не пытался грызть подушку или давить стоны. Нечего было давить. Мысли бродили какие-то совсем невеселые, чудилась двухмачтовая бригантина, тонущая килем. Заросшая водорослями и ракушками корма поднялась в воздух, а бесполезный руль болтался в воздухе. Чем-то похоже на его жизнь, наверное.
– Слушай, Мартини, – сказал Ян, уже натягивая форму. Мартин даже не потрудился высунуть нос из-под одеяла. – А может, тоже счастья попытаем? Ведь не все крысы тонут?
– Те, которых можно забрасывать на северный полюс, конечно, могут доплыть.
Ян странно на него посмотрел и больше ничего не сказал. Когда он ушел, Мартин уже спал.
14
Здание и в самом деле собиралось умереть. Страшный, похожий на стон издыхающего дракона скрежет в первый раз услышали рано утром, незадолго до рассвета. Звук зародился где-то в подвалах, давно запертых и опечатанных, чтобы любопытные студенты не искали там приключений. Потом усилился по мере того, как расползался по этажам, исходя, казалось, отовсюду. Стены вздрагивали, как при землетрясении.
В медкабинете тоненько позвякивали пробирки, а им вторили корчившиеся в рамах оконные стекла. Подоконник немного сместился, и с него спорхнули несколько листов.
Потом снова стало тихо, но проснувшиеся – а их было большинство – замерли в ожидании продолжения. Оно последовало ближе к обеду.
Академию лихорадило, но панику скрывали. Все, кто мог давно уехали, поэтому у оставшихся выбор ограничивался двумя вариантами: спрыгнуть с отвесной скалы в непрерывно штормившее море или, стиснув зубы, терпеть и надеяться, что беды, одна за другой сыпавшиеся на академию, не бесконечны.
На занятия ходили все. Даже те, кто в прежние, допотопные времена, был на классической литературе редким гостем. И на латыни тоже. Мартин страшно уставал, и чаще всего похудевший и выцветший Ян заставал его уже крепко спящим и даже не будил.
Впрочем, пожаловаться, что ему приходится хуже всех, Мартин не мог. В отделении естественных наук, поговаривали, вымерла половина старой профессуры, и доходило до невероятной дерзости – у младших занятия вели семикурсники. Если и так, Яски это не касалось. Когда Мартин, придерживаясь за дверной косяк, возник на пороге медкабинета, Виртанен с хозяйским видом переставлял пробирки, и, заметив, покосился на него как-то странно.
– А, Яска, – поздоровался Мартин и, не дожидаясь приглашения на прием, вполз в царство медицины.
Хаос значительно усилился. Посреди кабинета образовался железный таз, в прошлом верой и правдой служивший поварам. На потолке наглым вызовом гигиене расползлось сырое пятно.
– Мистер Мартин, – Виртанен неубедительно, но приветливо улыбнулся.
Оба замолчали. Яска из-под сведенных в недоделанной гримасе бровей наблюдал за тем, как Мартин шарит взглядом по завалам, словно бы что-то выискивая. Пауза висела почти осязаемая, сырая и очень похожая на прорывающееся из подвалов зловоние. Наконец, сдавшись, Мартин устроился на краешке кушетки, еще хранившей следы того, что на ней кто-то ночевал прямо в одежде.
– Ты теперь здесь работаешь? – в голосе Мартина было одно только замученное дружелюбие, и Яска не сдержал беззлобной усмешки. Впрочем, ее тут же стерло с его лица. Как будто Виртанен подавился чем-то, и теперь оно мешало ему дышать.
– В основном – да, – сказал он. – Так что за медпомощью можно и ко мне, не бойтесь. Я уже почти дипломированный специалист.
– Ты же не совсем врач.
– Призвание со специализацией могут и не совпадать, – сощурился Яска. – Так как?
– Ну, если ты знаешь, какие пилюли мне выписали, не откажусь.
Яска насупился, но лишь на долю секунды, а потом снова засиял желанием услужить, какое бывает только у недавно приступивших к работе. За картой он не полез, потому что все прочитал, и не раз. Прыгнул сразу к ящику с лекарствами.
– А доктор, кстати, где? – обратился Мартин уже к Яскиной спине.
Позвоночник у того торчал даже сквозь халат, и Мартин отметил, что если Виртанену вздумается раздеться и встать рядом с плакатом, изображавшим человеческий скелет в полный рост, разница окажется минимальной. Заключаться она будет в том, что у остова на пособии череп лысый и белый, а у Яски – белый и лохматый.
– Где-то тут был, поищите.
Мартин чуть не испугался. Картина погребенного в завалах Сорьонена нарисовалась очень детальная. В последнее время впору было опасаться сумасшествия, потому что галлюцинации посещали с завидным постоянством. Было бы время да силы – Мартин обязательно зафиксировал свои ощущения в письменной форме, а потом, когда все закончится, добавил к первому, только задуманному роману. Пиши, о чем знаешь. Копилка впечатлений пополнялась с неприятной быстротой.
– Поискать? – Мартин привстал. В груди кольнуло, и перед глазами шарахнулась темнота.
– Ну да, – прожевал Яска. – Только не гремите сильно, спит он.
И точно. Когда зрение вернулось, Мартин увидел, что за горами медкарт скорчилась знакомая фигура. Будить Сорьонена не хотелось.
– Кстати, – Виртанен возник уже с пузырьком пилюль. – Вам успокоительные не нужны?
– Нет, я и так хожу сонный все время.
– Точно, – Яска уронил флакончик в протянутую ладонь. – А они все равно закончились. Детки плохо спят, когда…
– Фундамент лопается, – закончил за него тихий голос Сорьонена.
Мартин едва взглянул на возникшее из засады привидение и понял, что спрашивать ничего не станет. Сорьонен страшно похудел, а черные тени под его светлыми глазами стали шире, чем очки.
– Привет, Франс, – поздоровался доктор.
Он обвел взглядом свои владения, зафиксировал флакончик, который Мартин так и держал на вытянутой руке, потом оценил состояние самого преподавателя, сдвинул очки и потер глаза.
– У тебя все в порядке?
Подтекст был так очевиден, что его услышал даже Яска, и почему-то скривился, предварительно отвернувшись так, чтобы никто из присутствующих этого не заметил.
– Кризис миновал, – уклончиво ответил Мартин. Его поняли.
– Это хорошо, – Кари снова сполз в свое логово. – Потому что с двумя кризисами мне не справиться.
– У вас же есть я! – оптимистично сообщил Яска.
Но Мартин уже ретировался. Пока он торопливо шел по третьему этажу, флакончик с пилюлями катался в кармане изрядно разросшегося пиджака.
Из окон сквозило, да и весь третий этаж, не считая чудом выживавшего медкабинета, превратился в мертвую, выстывшую и заплесневелую зону. Миновать ее поскорее. Здание снова застонало, но это был уже четвертый раз, и не пугались даже первокурсники. Те трое, которые еще учились на гуманитарном отделении, и те сорок с естественно-научного. У них и правда вели семикурсники.
15
– Развалится, – Ян пнул стену. Размякшая штукатурка вспучилась и налипла на сапог.
– Кто бы сомневался.
– Яска, как по нашему делу?
– Ну, – ассистент доктора прожевал пилюлю. – Хотел бы тебя порадовать, да не могу.
Сперва никаких изменений не было, но требовалось некоторое время, чтобы пилюля подействовала. Ян тихонько перебросил полагавшуюся ему долю в карман формы, а рукой мазнул по носу. Пальцы остались липкими и слегка пахли анисом с примесью еще чего-то незнакомого.
Виртанен сглотнул, а взгляд его стал блуждать.
– Мартин действительно имеет свой, так сказать, интерес в моей сфере влияния, – тоном балаганного злодея сообщил Яска. – Соответственно, ваша, мистер Дворжак, сфера влияния остается за бортом.
– Да это я и так знаю, – отмахнулся Ян. – Почему бы тебе прямо не выражаться?
– Врачебная этика, – Виртанен зевнул.
Спать время было совсем неподходящее, полуденный перерыв. То, что вокруг никто не орал и не сражался, объяснялось одной простой причиной. Для вроде бы секретного разговора они с Яской встретились на втором этаже, от коего только у медиков и Стивенсона имелись ключи. Если бы старший в смене их застукал, было бы забавно – двое старшекурсников, констебль и заместитель доктора с подозрительным видом и кислыми лицами готовят заговор.
– Ты ее уже нарушаешь, – напомнил Ян. – Нельзя таскать медикаменты, особенно такие нужные.
– Никому такие не нужны.
– Мартину нужны.
– Ладно, Ян, давай по делу, – как-то внезапно сдался Яска. – Чего ты хочешь конкретно?
Дворжак взглянул на собеседника. Лучше было смотреть на стену. Яска был до кончиков волос отвратителен. Он смахивал на грубую, неряшливо сделанную копию Сорьонена, к которому Ян тоже не питал особой симпатии. Но если доктора раньше получалось терпеть, с Яской приходилось туго.
– Свое защитить, – сказал он коротко.
– Ну, вот она и общность интересов, – Виртанен снова зевнул, но вроде бы, не собирался упасть и уснуть, не закончив разговора. – Я тоже хочу, хотя, – тут он похабнейшим образом подмигнул, – Мои успехи ничто по сравнению с твоими.
Ян представил себе, как могли выглядеть Яскины успехи, будь они чуть значительнее, и мысленно содрогнулся. Думать о таком было противно, тем более, что совсем не походило это на то, что было у них с Мартином.
– Итак, – нетерпеливо проговорил Ян.
– Держать его подальше от медкабинета нельзя. Но если ты будешь держать его подальше от доктора, я в свою очередь, буду держать доктора подальше от него.
Дворжак кивнул. Того и добивались, стоило ли тратить полчаса на подобные беседы. Впрочем, заключение сделки всегда требовало определенных формальностей, это Ян уяснил еще в детстве, когда во время долгих отцовских переговоров, приходилось искать, чем себя развлечь.
– Как насчет дополнительного условия? – спросил он без особой надежды.
– Нет, Ян, – и точно, в тех понятиях, которым учил обожаемый доктор, Яска был тверже гранита. – Я не могу тебе сказать.
На том встреча и закончилась. Прошла уже неделя, и Ян с удовольствием отмечал, что Яска держит слово. Мартин приходил в медкабинет лишь однажды, и то, наедине с Сорьоненом не оставался. В свою очередь, Ян чуть ли не поселился у Мартина.
Но кое-чего он не мог не замечать. Обмороки у Мартина становились все чаще, вдобавок ко всему, хотя тот тратил вдвое больше сил, чем раньше, ужин всегда оставался нетронутым. И завтрак тоже.
16
Если смотреть на остров со стороны материка, он немного напоминает двухмачтовый корабль. Первая мачта – высокий, похожий на слоновью ногу маяк, в котором поддерживал огонь пожилой смотритель с материка. Наверное, он работал не один, и говорили, у него была собака, но достоверно никто ничего сказать не мог. Огонь на маяке загорался каждую ночь, а когда было пасмурно и темно, не гаснул и днем.
Вторая мачта – южное крыло учебного корпуса, возвышавшееся над остальным зданием на три этажа. Комнаты в башне были с узкими окнами и сводчатыми потолками и годились разве что для хранения учебных пособий. Человек с трудом мог стоять в полный рост, и уж во всяком случае, обязательно собирал на волосы полотнища прилипчивой паутины.
В студенческом общежитии, на которое эта башня, словно стрелка солнечных часов, указывала с полудня до четырех, раньше существовала традиция – первокурсники должны были пробраться на четвертый или пятый этаж, открыть окно и что-нибудь выбросить сверху на брусчатку двора. Насколько помнил Мартин, сам он, кашляя и отмахиваясь от паутины, задание выполнил успешно, и вышвырнул старый, давно неточный глобус. Правда, приземлилось учебное пособие не слишком удачно, под ноги к тогдашнему старшему в смене, человеку в жизни которого не находилось места юмору, потому что все оно было занято правилами.
Вспомнив, как смотрели друг на друга старший в смене и расколотый, словно арбуз, глобус, Мартин усмехнулся, чем привел в недоумение тех студентов, что слушали его лекцию, а не дремали. Он вспомнил, где находится, и осознал, что уже не в первый раз обнаруживает себя вовсе не там, где планировал оказаться.
Как в итоге закончились занятия и заканчивались ли они, вспоминалось с трудом. Вернее, воспоминания были, но словно бы в отдельной, запертой комнате, и добраться до них не получалось, потому что ключа не было.
Теперь же вокруг была пахнущая сыростью и сквозняком темнота. Было душновато, но скорее всего оттого, что дышать получалось только через раз. На лбу лежало что-то мокрое, свежее, в глаза попала вода, стоило раскрыть их пошире.
Где? Может быть, и в собственной комнате. Запах везде одинаков, различается лишь интенсивность. Мартин приподнялся и сдвинул с головы компресс. Вода попала за шиворот, несколько капель соскользнули вниз по спине, заставив вздрогнуть.
Оказывается, было не темно. Горела свеча, и в ее колеблющемся свете проявлялись то неоштукатуренные стены комнаты, то узкое, с треснувшим стеклом окно, занавешенное сбоку неким подобием портьеры. Вот только она была белой и, несомненно, начинала свою службу в качестве простыни.
А еще в комнате был стол, на котором и стоял подсвечник. Книги, очень много книг и бумаг были сдвинуты так, чтобы свеча, вздумай она опрокинуться, не наделала пожара.
– Это что, башня? – спросил Мартин, не особенно надеясь на ответ.
Кроме тошноты и озноба, он чувствовал только недоумение. Прийти в себя в старой башне, словно пленная принцесса, было странно. Но какой бы дракон его не похитил, он оказался заботливым – если бы не прохладный компресс и мягкая постель, приходилось бы значительно хуже. Для полного счастья не хватало только бренди и лекарств.
– Четвертый этаж, – уточнили за его спиной.
Мартин выдохнул. Он ожидал чуть насмешливого, с так любимой девушками хрипотцой голоса Яна, но вместо этого услышал мягкий, почти бесцветный, с забавным выговором.
– Никогда бы не подумал, что ты тут живешь, – вздохнул он.
Сорьонен, наконец, появился в поле зрения. Как Мартин всегда и думал, даже «дома» Кари носил лабораторный халат.
– Неплохое место для ученого, – сказал доктор. – Спокойно, никаких соседей и главное, даже если рухнет вся академия, башня останется стоять.
Тот кто не знал доктора Сорьонена, подумал бы, что тот шутит. Мартин к таковым не относился, поэтому сразу же выловил главное – башня являлась слегка подновленными руинами того самого замка, на остатках которого возводили академию. Простояв девять веков, она и не думала разваливаться, чего нельзя было сказать об изящном, вычурно отделанном, но уже безнадежном здании учебного корпуса.
А потом Мартин понял, что думает глупости.
– Франс.
У Мартина похолодело в груди. Духота отступила, как бывает, когда просыпаешься от кошмара. Или когда понимаешь, что это был вовсе не кошмар.
– Сколько я здесь?
– Ты не мешаешь. Я редко тут ночую.
– Сколько?
– Четыре дня.
Точно, это был не кошмар. Мартин помнил, как думал про выброшенный из окна глобус. Утром болело в груди, опять закончились пилюли. Он собирался зайти за ними после лекций. И на лекциях он был. А потом…
– Четыре дня, – повторил Мартин. – Неплохо.
– Я бы не сказал.
Кари, наконец-то, перестал матерью-коршуном кружить по комнате и ссутулился на уголке кровати. Мартин заметил, что у доктора мелко-мелко подрагивают руки. И правая, бессильно свисающая с колен, и левая, которой он машинально поправлял сползший компресс. Доктор был странным.
– Тиф, Франс.
Пальцы у Кари были такими горячими, что Мартин задался вопросом, не болен ли сам доктор.
– У меня? – уточнил Мартин. Это, по крайней мере, объяснило бы такое скверное даже по его меркам самочувствие. Но Сорьонен замотал головой.
– Нет, у тебя не тиф, – сказал он. – А вот насчет лекций пока можешь не беспокоиться. Занятий нет, всех изолировали по комнатам.
– Не чувствую облегчения.
– Откуда бы ему взяться. Знаешь, что случилось?
– Я даже не знаю, как попал в твое секретное убежище, а ты такие сложные вещи спрашиваешь.
Сорьонен внимательно на него взглянул, и Мартин понял, что показалось ему странным в докторе. Не было очков, которые обязательно должны присутствовать. Художественный образ Кари Сорьонена включал такие неотъемлемые черты, как белый, коротковатый лабораторный халат, встрепанные светлые волосы и круглые, толстые очки. Теперь выяснилось, что за очками прятались бледно-голубые глаза, какие бывают у выхолощенных ледяными ветрами северян.
– Конюшни? – предположил Мартин.
– Нет, – бесцветные ресницы дрогнули. – Скорее всего, завезли с материка родители.
Вспомнилось, как забирали Франтишека.
– Тут нет твоей вины, – сказал Мартин.
– Да какая разница. Я не судья, Франс, чтобы решать, кто виноват, а кто нет. Это пусть бог на небесах разбирается, ему виднее. Мое дело – людей лечить, я клятву давал.
Сорьонен подскочил. Нордическое спокойствие – это все-таки было не про него. Доктор выудил откуда-то очки, пристроил их на нос. Казалось, что Кари держит на месте только что-то очень тяжелое, иначе бы уже сорвался и убежал.
– Франс, ты ведь уже болел тифом?
Доктор кивнул самому себе.
– Значит, больше болеть не будешь. После выздоровления вырабатывается пожизненный иммунитет.
Тот же самый вопрос Мартин задать не успел.
– Ладно. Оставайся тут, отдыхай. Еда и чай на полке за твоей спиной. Кофе пока не пей. Лекарства на столе, тут только твои, не перепутаешь. Удобства за ширмой, представляешь, работают! И еще, Франс, – это было сказано уже от двери. – Я тебя закрою.
Мартин не стал протестовать. Ему опять хотелось спать, но сначала нужно было добраться до лекарств. Он выполз из кровати и поежился. Духота оказалась лишь иллюзией, и сквозняк вцепился в босые ноги, стоило выпростать их из-под одеяла. Устойчивость страдала, но до стола идти было недалеко. Низкие потолки вызывали головокружение, так и тянуло стряхнуть с лица несуществующую паутину. Теперь, по крайней мере, стало понятно, отчего Сорьонен все время сутулится.
У стола Мартин передохнул. Пузырек со знакомыми, пахнущими анисом пилюлями стоял возле небольшой башенки из толстых, бурого цвета справочников. Вода обнаружилась на той самой полке, которую с кровати видно не было.
Лекарство подействовало не сразу. Мартин лежал, обмотавшись одеялом, смотрел в каменный свод потолка. Мыслей не было.
Картинка постепенно теряла резкость – свеча догорала. Когда стало совсем темно, Мартин почувствовал – лекарство заработало. Боль в груди утихла, свернувшись клубочком. Сознание прочистилось, и стало казаться – скоро закончится дождь, закончится эпидемия, и все станет хорошо. Доктор Сорьонен, в тот момент обнаруживший первые симптомы острой формы тифа у Йонне, вряд ли бы с ним согласился.
