Текст книги "Хроники тонущей Бригантины. Остров (СИ)"
Автор книги: Зоя Старых
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
17
Сырость – это все-таки еще не самый скверный запах. Просто разновидность прохлады, помешанной с застоявшейся свежестью, душком мокрой штукатурки и легким, кисловатым оттенком плесени. Гораздо хуже был запах болезни, тяжелый, как в покинутом посредине представления анатомическом театре. Зловоние вытеснило прежний, уже привычный плесневелый дух, расползлось по стенам, облепило окна, разве что в облака не собиралось под облезлыми потолками. В коридорах дышать получалось почти у всех, но в комнатах, где оставшихся студентов расселили по одному, глаза слезились даже у Яски.
Заметив, что перед тем, как войти в очередную источающую весьма характерный запах комнату, Яска задерживает дыхание, доктор Сорьонен только улыбался, не весело, не насмешливо, но понимающе. Сам он оставался бесстрастным до тех пор, пока чуткие пальцы не определяли безошибочно тяжкий жар, первый вестник брюшного тифа. Иногда попадались и те, кто до последнего скрывал болезнь, не являясь на медосмотры. Большинство таких Кари день за днем вылавливал сам, оттого и времени у него не оставалось ни секунды, но тем везунчикам, что все-таки исхитрялись скрыться, теперь было куда хуже. Бред, галлюцинации, жуткие боли – такой была награда за изворотливость.
Третий этаж студенческих казарм выглядел не хуже и не лучше второго, и все-таки немного оптимистичнее четвертого. Ближе к крыше, то есть к сквознякам и грохоту штормов, жили те, кто помладше. На третьем оказались в основном старшекурсники, крепкие, выносливые и по большей части переболевшие тифом в легкой форме еще до поступления в академию. И все-таки, зловоние безошибочно указывало – не все.
– Яска, тебе четные комнаты, – распорядился доктор.
Виртанен кивнул, зная, что наставник не выдержит – закончит со своими пациентами и прибежит проверять.
– Заходи.
Яска обмер.
– Привет, Ян, – выговорил он, смутно чувствуя, что сейчас будет ему не очень хорошо.
У него преимущество в возрасте, но оно далеко еще не значит преимущества в весе и физической силе.
Ян Дворжак сидел с ногами на постели, в позе ленивой, и в то же время эта лень явно была обманчивой. В комнате не было зловония тифа, но зато ощущалось кое-что другое. Возле кровати наглым оскорблением всем правилам академии валялись несколько пустых бутылок – на материке в такие разливали дешевое пойло, то ли самогон, то ли некое подобие крепленого вина. Еще одна бутылка, кое-как заткнутая истерзанной пробкой, лежала рядом с Яном на мятом покрывале.
– Дезинфекцией занимаешься, – заключил Яска. – Еще есть?
Ян посмотрел на него без всякого удивления и ничего не сказал. Яска вдруг понял, что пьяным Дворжак не был.
– Медосмотр, в общем, – пробормотал Виртанен. – Предъявите тушку, мистер Дворжак.
– Яска, лучше уйди.
– Пока не осмотрю, не уйду.
– Да прекрати, я вполне здоров. Иди своей дорогой.
Яска сглотнул. Предложение было заманчивое. Он приподнял тетрадь, в которой отмечал результаты обходов. Представил себе, как возьмет карандаш и напишет, что тифа в комнате 32 не обнаружено. Определенно, неплохая идея, вот только воняет похуже, чем все больные вместе взятые.
– Послушай, – Виртанен сделал шаг вперед. Еще один. Опустил тетрадь. – Давай личные дела работе мешать не будут.
Ян повернулся к нему. Вполне мог ударить, достаточно крепко, чтобы Яске потом пришлось бы извлекать себя из стены.
– Валяй, – согласился он.
– Так, были у тебя в последнее время слабость, недомогание…
– Нет.
– Ладно… Жар?
– Сам видишь.
Жар Яска видел, от Яна запросто можно было поджигать свечи или растапливать камин, но это был, скорее всего, жар несколько иного свойства.
– Комендантский час круглосуточно, – напомнил он зачем-то.
– Ну и что, – Ян хрустко потянулся. – Можно подумать, это как-то мешает.
– Так надо. Болезнь везде.
Чувствовать себя всемогущим доктором хотелось, да не получалось. Думал Яска о том, что нарушил уже их уговор, и что Ян об этом прекрасно знает. И рассказывай – не рассказывай ему про обстоятельства, против которых Яска был бессилен, эффект будет один и тот же.
– А давай, Яска, ты мне один секрет раскроешь, – предложил Ян. – Только не надо мне тут про врачебную этику…
Яска понял – скажет он хоть слово об указанном предмете – вылетит в окно и, возможно, достигнет самого материка. Он кивнул.
– Где, по-твоему, мистер Мартин?
– Не знаю.
– То есть как это «не знаю»?
– Ну, не знаю и все. Я его уже четыре дня не видел.
Бывают ситуации, когда честность – лучшая политика. По крайней мере, в отношении собственной совести. Проигравшим себя Яска не чувствовал, во всяком случае, старался. А так совесть, зубастое, с аппетитом среднестатистического дракона существо, перестала его жевать хотя бы за это.
– Ну, думаю, он жив, – добавил Яска поскорее. – Так и быть, раскрою тебе немного врачебную тайну – он тифом переболел, так что второй раз не заболеет. А вот к тебе, Ян, это не относится, так что постарайся сейчас не рыскать по академии. Подождет.
– Все сказал?
– Да, – дверь за спиной Яски жгла, как полуденное солнце. А Ян сохранял неподвижность и, похоже, утратил к гостю всякий интерес. Вместо этого занялся бутылкой, ухватил зубами наполовину вогнанную в горлышко пробку и принялся его вытаскивать. Пока он это проделывал, у Виртанена появилось нехорошее предчувствие, уже не связанное с его собственной судьбой.
– Кстати, Ян, – сказал он. Дверь упиралась в спину, правая рука лежала на ручке, готовая в любой момент толкнуть и освободить проход для бегства. – Постарайся не впутывать в это дело доктора.
Смешок был сдавленный, видимо, огрызки пробки Ян собирался использовать в качестве закуски. Яска удостоверился – его поняли. Вывалился в коридор, оттолкнулся от стены – колени подрагивали, как на первом вскрытии. Правда, тогда еще тошнило, и ночью боязно было, что из-под кровати вылезет что-нибудь из изученного накануне, но в целом – потрясающе схожие оказались ощущения.
А еще была слабость. Яска напомнил себе, что нужно вымыть на два раза руки с мылом, как доктор и учит, а еще, что вечером, если вдруг найдется минутка – обязательно тому показаться, уже в качестве пациента.
18
Мартину быстро стало скучно. Время в башне текло, а может быть, и капало потрясающе медленно. Он, в основном, спал, и слышал иногда, как в комнату заходили, плескали водой за ширмой, шуршали бумагами, а потом ощущал быстрые, безличные прикосновения ко лбу, к шее – Сорьонен проверял, нет ли жара.
А когда Мартин не спал, он пытался читать. Вот только библиотека, раскиданная по комнате доктора, была довольно специфичной. Медицинские пособия, в том числе и на русском языке, что Мартина невероятно позабавило. А некоторые найденные в завале книги были скорее музейными экспонатами, нежели учебными пособиями. Мартин поймал себя на мысли, что, изучая Галена, уже машинально представлял себе, как будет рассказывать о нем на лекции. И как будет пересказывать Яну тоже.
Отсутствие Дворжака вроде бы сказывалось благотворно, но вносило в эту размеренную жизнь не то пленника, не то растения определенный дискомфорт. Не было Яна – не было и алкоголя. Просить у Сорьонена Мартин никогда бы не стал, да и доктор появлялся в своем жилище слишком редко. За три дня заточения всего лишь раза два, и то, когда Мартин спал. Без привычного бренди или коньяка было страшно, и как-то неправильно.
К тому же, хотелось поговорить. Хоть с кем-нибудь, но лучше всего подходил, конечно, сам новоявленный дракон. Случай представился как раз в тот момент, когда Мартин меньше всего подобного ожидал. Он только-только устроился в кровати, накрывшись одеялом с головой – так было значительно теплее. Дверь громыхнула, и торопливые шаги прочертили дорожку от нее к столу. Отодвинулся стул, скрипнул от веса опустившегося на него тела.
– Знаешь, что мне не нравится? – поинтересовался доктор и еще раз скрипнул стулом.
– Что?
Из-под одеяла высунулась растрепанная темноволосая голова, отряхнулась и уставилась на Сорьонена грустными, запавшими глазами.
– Ты не ешь, Франс, и даже этого не замечаешь.
Мартин почти открыл рот, чтобы возразить, но спохватился – а возражать-то было нечего. Сорьонен понимающе скривился и кивком головы указал в сторону полки, на которой была кое-какая снедь.
– Три дня назад я оставил тут для тебя сухари, сахар и вареную тыкву. Так оно все и лежит. Гипотезы у меня две. Первая – ты не ешь это, потому что ночью приходят духи и кормят тебя домашней едой. Вторая, на мой взгляд более правдоподобная – ты вообще ничего не ешь, и даже не собираешься.
Мартин опустил взгляд. Объяснений не находилось. Объективно, чувство голода давно его не беспокоило, а единственными потребностями оставались лекарства и алкоголь.
– Наверное, забываю, – сказал он в конце концов. – Кстати, Кари, а долго ты меня будешь тут держать?
Доктор усмехнулся.
– Считай, ты в лазарете. Отдыхай, расслабляйся. Если хочешь, я принесу тебе какие-нибудь книги.
Мартин почувствовал, что где-то уже видел подобное. Вроде бы совсем другое поведение, и люди разные… И все же чем-то Кари Сорьонен походил на Яна, такого, каким он стал в последнее время. Обнаружить такое сходство было забавно, если конечно, считаешь себя достаточно скверным человеком, чтобы смеяться над чувствами других.
С другой стороны, какой смысл давать себе такую оценку, если давным-давно смирился с другой, значительно более точной. Слабый человек, не по собственному выбору, но по жестокому решению самой природы. И все-таки, Мартин всегда верил, что даже самое жалкое создание вселенной может жить само, не полагаясь на помощь сильных. Только для этого нужно не пытаться следовать правилам сильных и никогда не забывать об осторожности.
– А можно меня перевести на домашний стационар? – спросил Мартин. – Не понимаю, чем заслужил отдельную палату, да еще такую роскошную.
С таким же успехом можно было пытаться уронить руками маяк или вплавь добираться до другого континента.
– Помнишь, о чем я тебя предупреждал?
– Что если меня еще раз принесут… – начал Мартин, и тут же задался вопросом, который терзал его все время заточения. – Кстати, а кто меня принес?
Вариантов было несколько. Например, мог в очередной раз подобрать Ян, или может быть, студенты обнаружили посреди коридора безвольную тушку преподавателя и милосердно сдали доктору.
– Я тебя нашел, – ответствовал Кари. – Ты плавал, как дохлая рыба, в огромной грязной луже.
Слов у Мартина не нашлось. Зато Сорьонен, занятый теперь приготовлением чая, продолжал свой рассказ с нежным, истинно докторским цинизмом.
– Я вынужден был заняться любимой забавой моего народа, – объявил он.
– Рыбалкой? – предположил Мартин.
– Рыбалкой, потому что успел, – подтвердил доктор. – А еще час, и пришлось бы заняться эксгумацией твоего трупа.
Иногда Сорьонен говорил очень убедительно. Картина самого себя, утонувшего в луже, так и застыла у Мартина перед глазами. Он знал, чем ее можно смыть, но чудодейственное средство, если где и было, так только у него в комнате под одеждой в ящике.
– Йонне умер, – вдруг, безо всякой паузы сообщил Кари. – Вчера.
– А. Так быстро?
– По-разному бывает.
Сорьонен снял очки и слишком громко положил их на затертое дерево стола. Мартин осознал, что валяется в одном исподнем, и по-прежнему, по-ребячьи тянет на голову одеяло, пытаясь прикрыться.
– Яска слег, – добавил доктор голосом еще более бледным и измученным, чем его лицо. – Не знаю, выкарабкается ли.
– Обязательно, – заверил Мартин, и тут же понял: сказал невероятную глупость. Откуда он мог знать? Максимум, что было ему подвластно – это видеть некоторые причины человеческих поступков, вычленять из них опасные для себя и по возможности уворачиваться. Или не уворачиваться, а смиряться, как случилось в свое время с Яном. Так или иначе, на эти утешения права у него не было.
Сорьонен не ответил, но опустил голову на руки. Мартин сделал ужасное открытие– ему доверяют, раз показывают слабость вот так, без опаски, что она будет немедленно использована во вред. Странная, оказывается, штука – невзаимная дружба. Только бы не жалость это была… Его нельзя жалеть. А можно ли жалеть ему?
Как-то раньше не приходилось. Мартин решил попробовать, хотя бы из благодарности за спасенную в очередной раз жизнь.
Пол в башне был дивно холодным. Он обжигал босые ноги не хуже снега, и озноб мгновенно ударил прямо в кости. Одеяло, теперь ставшее плащом, норовило сползти. Сорьонен засек спешившего на помощь больного уже когда тот вцепился в его халат и потащил в сторону еще теплой постели. Доктор сделал даже пару шагов в заданном направлении, прежде чем осознал происходящее.
– Франс, – укоризненно проговорил он.
Суровый воспитатель получился не очень. Максимум, что сделал уверенный в собственной правоте Мартин – задумался о возрасте. Сорьонену исполнилось тридцать четыре. Ему самому – двадцать девять. И что?
– Ты на себя в зеркало смотрел? – порой риторические вопросы оказывались убедительными.
Доктор криво улыбнулся, и пока он пытался изобрести достойный ответ, Мартин заставил его сделать еще один шаг. Правда, на этом успех исчерпался – скрутил сильный приступ кашля, и дальше тащить за собой куда более крупного противника Мартин уже не смог. Впрочем, теперь они поменялись местами – это уже Кари с терпением сестры милосердия вел его к недавно покинутому лежбищу, усаживал, поплотнее кутал в одеяло. Прокашлявшись, Мартин понял, что не так, но иначе своего добился. Оставалось снова встать, одеться и убедить доктора хоть пару часов посвятить сну в наиболее подходящем для этого месте, а не на столе медкабинета.
Вместо этого Мартин остался сидеть, завороженный моментом.
Сорьонен, вроде бы, не собирался вскакивать и мчаться снова на борьбу с эпидемией. Это уже был какой-то успех.
– Ты знаешь русский? – зачем-то спросил Мартин, отвлекая то ли себя, ни к месту разволновавшегося, то ли доктора, чтобы тот снова не впал в фазу активной беготни.
– Вообще-то, я учился в Санкт-Петербурге, – отозвался Кари. – Там самая лучшая медицинская академия…
Голос его стал тише, похоже, что, едва оказавшись в пригодном для сна месте, тело неутомимого Сорьонена затребовало своего.
– Надо же, – Мартин улыбнулся.
Второй вопрос задавать не потребовалось, потому что доктор уже спал. А Мартин сидел рядом, глупым свертком в одеяле, и думал о том, как ощущалось бы остаться сейчас в этой постели тоже.
Он встал, ежась от холода, быстро оделся и вышел из комнаты. Прекрасная принцесса, сбежав от злого дракона, обязательно закрыла бы того в собственной башне, но Мартину такая идея в голову даже не приходила. Тот, кто сейчас, забавно запрокинув голову, лежал на кровати, не был драконом. Да и, кажется, не всегда был «ответственным за здоровье каждого на этом острове».
Мартин думал, найдется ли у него достаточная плата за такое.
19
В учебном корпусе ему сделалось дурно от зловония и от внезапно накатившей слабости. Мартин даже не сомневался – силы свои он переоценил, и сразу устраивать такой забег было глупо. Но что поделаешь, если это – единственный способ временно удрать из-под принудительной врачебной опеки, то так он и должен поступить. К тому же, если получится, он успеет вернуться до того, как проснется доктор.
Того, что Сорьонен ведет себя неправильно для врача, Мартин не мог не замечать, но решил, что об этом подумает позже, когда снова будет изнывать от скуки в башне. Теперь же следовало решить первостепенную проблему. Добраться до комнаты, забрать виски, пронести контрабандой в место своего заточения, спрятать там…
– Мистер Мартин!
От неожиданности, он едва не упал. К счастью, на пути рефлекторно схватившей воздух руки оказался узкий подоконник коридорного окна. Мартин закрепился и медленно повернул голову на голос.
Тот самый. Мелкий, щуплый, чем-то похожий на него самого. Немного напрячь память – вспомнится: зовут Кристиан, а приехал, кажется, из Швейцарии.
– Привет, – поздоровался Мартин.
– Комендантский час, – сказал Кристиан. – Зачем вы ходите по корпусу?
– Ну, мне эта болезнь уже не страшна.
– Вот и мне тоже.
Мартин догадывался, на что Кристиан так обижен. Возможно, он знал, что его друг уже умер. Интересно, Сорьонен сообщает такие вещи сам или… Нет, сам, разумеется, сам.
– Но это не повод нарушать комендантский час, – контратаковал Мартин.
– Мне просто кое-что понадобилось, – тихо, но внятно проговорил Кристиан.
– Ладно, только вот что… Я не скажу, что видел тебя, а ты не сдавай меня доктору, идет?
Кристиан кивнул. Мартина бы очень устроило, если бы первокурсник хоть как-то показал свою благодарность. В конце концов, они оба нарушили правила, и преподаватель должен об этом сообщить, но он не станет. И Кристиан не будет за это благодарить, внезапно осознал Мартин. Потому что и сам он никогда бы не поблагодарил за непрошенную доброту.
Глупо, но ожидаемо захотелось еще немного поговорить с этим студентом. Проверить, до какой степени похож тот на него самого, а еще разобраться, почему сам таким сделался. Мартин этот порыв благополучно подавил, и мальчишка, не таясь, но и не громыхая большеватыми форменными сапогами, скрылся на лестницах.
Идти уже можно было, и Мартин отпустил подоконник. Брезгливо стряхнул с пальцев налипшую краску, даже не краску, а мелкие ее частицы, размоченные водой. В аудитории рядом завопил, словно встретившись с ужаснейшим из ужасов, охрипший, сорванный голос. Против воли Мартин повел носом, и зловоние, исходящее из этой аудитории, ударило, точно английский боксер на ринге.
Что такое брюшной тиф, Мартин знал не понаслышке.
Голос был незнакомый, но почему-то тянуло приоткрыть дверь и заглянуть. Делать этого Мартин не стал, и решил поскорее миновать коридор. Кто знает, сколько у него времени прежде, чем придется изобретать объяснения.
Наверное, неприятно будет смотреть в глаза Сорьонену.
Мартин пошел быстрее. За его спиной захлебывался криками больной студент. Лестница с четвертого этажа на пятый, мансардный, выглядела так, словно на нее выливали помои. Возможно, так и было, но очень уж характерный вид имели облепившие ступени разводы. В живот, доселе незамеченная, врезалась толстая веревка. Ее натянули, чтобы лестницей никто не пользовался.
На пол спланировала бумага, на которой красными чернилами написали «Не ходить!». Предупреждение было ценное, но невыполнимое. Мартин приподнял веревку и с величайшей осторожностью просочился под нее. Ступени с размякшими кусками штукатурки были скользкими, а перила, и до потопа служившие весьма сомнительной опорой, теперь зашатались, стоило Мартину к ним прикоснуться. О том, что творилось у него в комнате, Мартин даже думать не стал. Теперь уже проще было дойти и посмотреть.
Тяжелые балки, удерживавшие крышу на положенном месте, сочились водой. Стены сбросили кожу, обнажив рыжевато-красное нутро с прожилками раствора. Коридор походил на разлагающийся труп, а Мартин, стараясь никуда не свалиться, думал о том, что перечитал медицинских трактатов.
Дверь в его комнату была приоткрыта и тихонько подрагивала от сквозняка. Пара сантиметров вперед – столько же назад. По полу тянуло холодом. Мартин поежился, штаны поддернул – одеваясь, как-то не приметил, что они немного не по размеру. Это в последнее время стало нормальным – он худел, но не настолько же! Хотя, если Кари нашел его в грязной луже, значит одежда…
– Бог ты мой!
Наводнение не могло причинить таких разрушений. В комнате было перевернуто решительно все, а в окне зияла причина сквозняка – огромная пробоина, отдаленно напоминающая формой бутылку. Запах спиртного, смешавшись с сыростью, разбудил тошноту. Мартин ухватился за дверь и повис на ней, уже не зная, стоит ли соваться в свое жилище теперь.
Ящик с одеждой лежал на боку, содержимое вывалилось.
Как кишки…
Кровать выглядела и того хуже. Вешалка скособочилась, цепляясь за стену единственным уцелевшим гвоздем. Книги. О книгах можно было забыть.
Мартин выпустил дверь и сделал три осторожных шага. Первым перешагнул через изрядно помятое ведро. Вторым обогнул обломки стула. Третьим едва не угодил в солидных размеров кучу многих нужных в прошлом вещей.
– Проклятье, Ян!
Бессильная ярость – то немногое, что он всегда может себе позволить. Уже нет нужды искать заветную бутылку, ставшую едва ли не главной причиной путешествия. Этикетка от нее обнаружилась, прилепленная к стене, а еще раз взглянув в пробитое окно, Мартин с легкостью сопоставил форму бутылки и отверстие, ею проделанное.
А вот задыхаться от гнева, если и так задыхаешься – уже непозволительная роскошь. Мартин вынужден был то ли сесть, то ли рухнуть на скелет кровати, чтобы откашляться. В окно летел дождь, крупные капли падали на стол, усеянный обрывками бумаг – чьи-то так и не проверенные сочинения. Наверное, некоторых авторов уже нет в живых.
– Привет, Мартини.
Слабые не должны забывать об осторожности. Мартин понял, что забыл. Потом понял – исправлять уже поздно. Значительно проще мироздания: Ян знал о пагубной страсти своего наставника, а, буйствуя тут, обнаружил и заначку. Оставалось только дождаться, когда Мартин за ней вернется. Зверя очень легко просчитать, а вот одолеть теперь не получился.
– Дай угадаю, – с трудом выговорил Мартин. Язык слушался плохо, дыхания все еще не хватало. – Сюда ворвался ураган.
– Наверное.
В комнате было холодно. Внутри у Мартина сделалось еще холоднее. Он уже успел привыкнуть к несколько другому Яну. Теперь же голос у того был совсем пустой, сильно охрипший, будто бы это он кричал в той аудитории. Ни капельки разума не было в этих интонациях.
Мартин бросил бессильный взгляд сначала на разбитое окно – неплохая перспектива, пять этажей и размытая, но все-таки брусчатка внизу. От двери отделяет главная опасность вечера – Ян Дворжак, накачанный то ли алкоголем, то ли бешенством. Кошачья грация, помноженная на неловкость безумия, дикие глаза и торчащие во все стороны волосы цвета адского огня. Мартин подумал, что если его сейчас убьют, в этом не будет ничего удивительного.
И чего не сиделось в башне?
А Сорьонен, наверное, спал спокойно и заслуженно. Мартин вспомнил свою идею – остаться в той же постели, и она показалась ему теперь уже далеко не плохой. Потому что его тоже ждала постель, вот эта. Разоренная, как после революции, холодная и залитая старым вином.
Ян неподвижно стоял, загораживая выход. Мартин тоже не двигался, выбирая между паникой и покорностью. Второе было привычнее, зато к первому имелось куда больше оснований.
– Ты что, за меня беспокоился?
Ян не ответил. Мартину это очень не понравилось. Дворжак, словно ему требовалась эта минута, чтобы придумать ответ, среагировал. Легко переместился прямо к кровати, навис уже над ним, но так и не произнес ни слова.
– Я никуда не денусь.
Снова молчание.
Мартин понял – не действует. Тот мыслитель, который сказал, что против зверя нужно действовать разумом, наверное, просто никогда не натыкался посреди джунглей на разъяренного тигра. Тигра. Когда видишь тигра, вспомнилась строчка из какого-то современного авантюрного романа, нужно притвориться мертвым. Роман был образчиком дурного вкуса, но Мартин все-таки дочитал его тогда. Теперь, если представить, что Дворжак – спятивший тигр, можно опробовать метод. Убедительно умереть за жалкую минуту, которая, скорее всего, остается до рукоприкладства, не выйдет. Но вот создать видимость жуткого приступа…
Изображать если и пришлось, то совсем чуть-чуть. Надсадный, кровавый кашель с готовностью вырывался даже не из горла, а откуда-то из глубины груди. От боли потемнело в глазах, и Мартин вдруг испугался, что на самом деле умрет. Почти ждал прикосновений, уже не жестоких, но полных неловкой, виноватой заботы. А Ян не двигался с места. Просто стоял и смотрел, скрестив на груди руки.
Дышать было совсем нечем. Мартин кашлял уже не специально. Идея поиграть в смерть утратила всякую привлекательность, потому что, цепляясь за собственное сознание, он понял – Ян не станет ему помогать. Потому что Мартин для него теперь – предатель, заслуживающий какого угодно наказания.
Терять сознание было опасно. Оставаться в сознании не получалось. Обморок, такой же, как обычно, сжимал горло. Или это были его же руки?
Руки перехватили, едва не вырвав из суставов, отвели назад. Мартин не мог двигаться. Видел только туман, но чувствовал, как его губы едва ли не кусают, почти заставляя разжать рефлекторно защелкнутые зубы, а потом во рту появляется знакомый, успокаивающий вкус аниса с легким оттенком чего-то еще. Поцелуй с привкусом пилюль от кашля закончился раньше, чем приступ, но Мартин чувствовал – миновали обе опасности. Потому что невидимые руки болезни больше не сжимали его горло, зато теплые, жесткие руки лежали на плечах, подгребая в звериные и в то же время материнские объятия.
С мыслью о том, что он временно прощен, Мартин и потерял сознание.
