Текст книги "Хроники тонущей Бригантины. Остров (СИ)"
Автор книги: Зоя Старых
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)
24
Одеяло казалось тяжелым, он натянул его до самой макушки. Тощая, свалявшаяся, как шерсть бездомного пса, подушка постоянно куда-то уползала, но все это было ничто по сравнению с восхитительным чувством безопасности, которое захватило Мартина, когда он, задыхаясь, примчался в башню, в докторские апартаменты. Пока старательно, даже с аппетитом грыз сухарь, успел заметить, сколько замечательных перемен принес день, а точнее, ночь.
Он выломал в той аудитории дверь. Когда от стула остались ножки без всяких рожек, он отыскал еще один, коим и проделал в добротных дверях брешь, которая сделала бы честь и осадному орудию. Потом выбирался со второго этажа, каждую минуту ожидая услышать снисходительное «Мартини-и-и…». Не услышал. Только кричали тифозные, да что-то медленно проседало в здании, и от этого оно тоскливо вздыхало.
Задумался, что скажет Сорьонену только когда оказался возле его комнаты. Стучать? А вдруг спит. Мартин толкнул дверь, она поддалась. У доктора в апартаментах было светло, ибо хозяин жилища оставил на столе зажженную свечу. Ждал обратно. Это Мартина немного успокоило, потому что извинений своему побегу он не мог придумать даже для себя.
Хотелось есть. Так необычно. Мартин выбрал сухари и чай, потому что тыква, хотя, несомненно, содержала множество всяких полезных элементов, имела очень специфичный запах, напоминавший о доме. Дома он ее тоже не ел, брезговал даже семечками, кожура которых четко отмечала ареалы обитания мальчишек.
Утолив голод, Мартин тут же ощутил и неизбежный спутник сытости – желание лечь и переварить съеденное как полагается. По хорошему, следовало дождаться доктора, может быть, даже сказать ему…Что-нибудь ему сказать, если получится.
Мартин разделся, и, стараясь не вздрагивать от каждого соприкосновения подобного леднику пола и озябших ног, забрался в кровать. Постель остыла, но сохранила ощущение уюта, то самое, за которое Мартин так ценил и визиты в медкабинет, и теперь, как уже успел понять, это своеобразное заключение тоже. Вывод напрашивался очевидный, но Мартин от него отмахнулся. Потому что очевидный вывод – не обязательно правильный, а скорее всего, слишком общий, и уж точно, не принимающий во внимание важнейший фактор – его самого. Главный контраргумент, весомее любого, пусть и такого простого ощущения. Какие могут быть вообще ощущения, если налицо вполне конкретные проблемы: Ян открыл на него охоту, и пусть удалось скрыться, теперь заключение становится уже добровольным.
И как не называй, все равно получается зависимость. Мартин хотел было поежиться, но тело уже расслабилось и никак не желало изображать праведный гнев. Вместилище души вообще требовало спать, и чтобы никто не трогал, никто не тряс, не угрожал, не кричал, не целовал, насильно заставляя принять лекарство.
Последним, что успел сделать Мартин перед тем, как сон победил еще сохранившееся от побега нервное возбуждение, было замечательное открытие – при мысли о Яне у него уже не возникает прежнего безразличия, выражавшегося емко во фразе «когда это закончится, я буду счастлив». Что-то другое, не имеющее ни формы, ни символа, ни определения. Не подыскать этому подходящей цитаты из классиков, и словами толком не выразить. Скверный он, значит, будет писатель, если вообще будет…
Потом он просто спал, не замечая воя ветра, который, оказывается, очень любил чесаться об старую башню. А вот взвизг двери услышал и моментально проснулся. Мысль, что мог войти не только доктор, заставила. Мартин лежал, не двигаясь, не видя ничего вокруг и все-таки радуясь, что натянул одеяло гораздо выше головы.
Но это был Сорьонен. Никто другой, придя в докторские покои, не стал бы шумно умываться за ширмой, брякать чем-то жестяным, совершенно не заботясь о том, как бы не потревожить спящего гостя.
Мартин вдруг понял, что Кари шумит не специально. Просто доктор одинок, давно и основательно, а значит, оброс десятком-другим привычек, которые любое близкое ему существо с радостью бы возненавидело. Вот ему, Мартину, хватило одного раза, чтобы решить – ковш можно бросать в ведро с кипяченой водой и не с таким остервенением, а изображать купающуюся лошадь желательно потише. Хотя учитывая, какая нордическая стужа царила у Сорьонена в жилище, по-другому себя вести вряд ли бы получилось.
Вспомнив о холоде, Мартин напрочь раздумал выползать из-под одеяла, и вообще, просыпаться. Ведь зимним утром так легко уснуть снова. Ритуал омовения между тем закончился, и шаги проследовали к столу.
– Вижу положительные тенденции, – шорох возвестил о том, что Мартин забыл убрать после своей трапезы крошки, а теперь доктор их смахивал. Не на пол, разумеется.
Мартин мурлыкнул что-то неопределенное, обозначавшее нечто среднее между «я жив», «я рад» и «понятно».
– Значит, прогулка выдалась удачной, – заключил доктор и плюхнулся на стул. – Это хорошо, потому что я тоже доволен ее результатами. Только повторять не советую.
– Я и не собираюсь, – послышалось из-под одеяла.
– Правильно, – похвалил Сорьонен. – Да и не позволю.
Мартин честно хотел запротестовать, но припомнил минувшую ночь – и пустую аудиторию с лунными тенями на размокших бумагах, устилавших пол, и взбешенного Яна, и свое бегство. Трудно было не сделать вывод и не вспомнить об осторожности.
Наименьшее зло сидело сейчас на стуле и, скорее всего, измышляло очередной коварный план лечения. Мартин даже улыбнулся, хорошо, что одеяло оставалось на голове, а то бы Сорьонен, наверное, не понял.
– Знаешь, Франс, почему я раньше это допускал?
Улыбаться разом расхотелось. Мартин понял – что-то случилось пока он был заперт, или, может быть, чуть позже. Картин, которые подкинуло щедрое даже спросонья воображение, хватило бы на порядочную галерею. Вот только кто захочет выставлять на суд светской публики такие шедевры?
Подходящих к случаю слов тоже не нашлось, пришлось просто вопросительно мычать, поглубже сползая под прикрытие одеяла. Меньше всего Мартин хотел, чтобы доктор сейчас видел его лицо.
– Я все же надеялся, что твои отношения с мистером Дворжаком принесут пользу, – сообщил Сорьонен почти невозмутимо, не запнувшись ни об опасное «отношения», не выразив несогласия с кандидатурой.
Вот только теперь такое поведение, единственно правильное, если имеешь дело с Франсом Мартином, почему-то задевало. А может быть, доктор и не был так уж невозмутим. По голосу что-то определить было невозможно, а счастья лицезреть синеватое от страшного недосыпания лицо Кари Мартин уже сам себя лишил, пряча собственное.
– Пользу? – переспросил Мартин.
В голову пришло, с каким странным выражением смотрел Сорьонен на его синяки, в происхождении которых не усомнилась бы и монашенка. Пользу, значит. Может и принесли, теперь бы разобраться, чем она отличается от вреда.
Доктор хмыкнул. Мартин думал, что так паскудно хмыкать Сорьонен не умеет, потому что подобное выражение радости требовало наличия чувства юмора. Откуда оно могло взяться у доктора?
– Пользу, Франс, пользу. Но кое в чем ошибся, признаю.
– Ты уж извини, – Мартин, наконец, высунул голову из укрытия, решив, что отстаивать поруганную правоту лучше в открытую. В комнате наступило утро, и в окошко-бойницу протиснулся сероватый, и не скажешь что солнечный свет. – По-моему, это вообще какое-то неэффективное лечение.
– Надо же, – доктор улыбнулся. – Все вы одинаковые.
Мартин так удивился неуместности этого замечания, что позабыл уже придуманное доказательство своей точки зрения и уставился на доктора с искренним недоумением:
– Все?
– Пациенты, Франс. Тут ты, прости, нисколько не уникален. Пока верят в лечение – любят, а стоит ошибиться, или болезнь затянется – сразу же ненависть. Впрочем, твою мне видеть даже приятно.
Мартин замотал головой.
– Да откуда у меня ненависть, – поспешно сказал Франс. А правда, откуда? И, что гораздо важнее, куда? – За что мне тебя ненавидеть?
Сорьонен не стал пожимать плечами, но почему-то съежился. Или так показалось.
– Ну хотя бы за то, что видел, как тебе достается от нашего буйного Дворжака, и ничего не предпринимал.
– Я тебе за это благодарен, – возразил Мартин. – Если бы мне нужна была защита, я бы обратился куда следует.
И ведь чистую правду сказал. Если бы Мартин очень постарался и рискнул своим добрым именем, Ян отправился бы на материк, так и не закончив пятого курса, без диплома и с позором. Мерзкий, но действенный способ, который Мартин приберегал на случай действительно серьезной угрозы. Вроде вот этой сегодняшней ночи.
– Следовало, наверное, ко мне, – вздохнул доктор. – Ладно, уже не важно. Я разговаривал с Яном, думаю, он станет вести себя поспокойнее.
Хотелось сообщить Сорьонену – заставить Дворжака отступиться сможет разве что внезапный конец света, Мартин уже почти сказал, но слова получились вовсе не те.
– И давно ты знаешь?
Сорьонен только кивнул, обозначая сроки.
– Я пошел на риск, – добавил он спустя какое-то время. – Думал, от такой встряски ты хоть немножко оживешь.
Скептическую улыбку сдержать не удалось. Чему поражаться больше – цинизму или наивности Сорьонена, Мартин решить не смог. В итоге принял как есть, задумался только, какую из его болезней доктор решился лечить такими методами.
– Безуспешно, – то ли спросил, то ли констатировал Мартин.
– Почти.
Становилось все интереснее, всегда приятно узнавать, что другой заблуждается примерно тем же образом. Но доктор, похоже, то ли слишком устал, то ли действительно не хотел продолжать разговор. Он встал, забегал по комнате, скорее всего бесцельно, перекладывая книги и целые стопки желтоватых листов.
– Кари, давай на сегодня закончим, – предложил Мартин. – Давай правда закончим, ведь не денусь же никуда. И так уже набегался. Да и ты тоже.
– Почти уже закончили, – бросил Сорьонен. – Вот только осмотрю тебя, и сразу же закончим. Когда еще случай представится.
Нет, определенно, что-то за эту ночь изменилось, и изменилось сильно. Мартин почти недоумевал, взирая на полного столь несвойственного себе сарказма Сорьонена. Доктор был вроде как доктор: бледный, растрепанный, с бордовыми отпечатками очков по обе стороны носа, чудно сочетавшимися с бурыми кругами, что прочно угнездились под глазами.
Нехорошее подозрение закралось, и даже не одно. И если с первым можно было повременить, раз щекотливый разговор они уже благополучно закончили, то второе требовало немедленного прояснения.
– А ты не болеешь?
Во взгляде остановленного где-то на полпути к ширме доктора Мартину почудилась благодарность.
– Нет, не думаю. Подожди секундочку, я руки еще раз вымою.
Мартин дождался, пока очередная серия китовых звуков стихнет. Из-за ширмы доктор явился уже без халата, в бесформенной рубашке, хранившей на себе почти добела выцветшие остатки какого-то народного орнамента. Не иначе как из дома, у Мартина и у самого такая была до недавнего времени, правда без вышивки, но тоже домотканая, колючая и такая родная, что трижды подумаешь – надевать или не стоит. У Сорьонена, похоже, проблема стояла несколько проще – халат или это, что чище, то и возьмет.
– Что? – дружелюбно спросил доктор. – Это сцены из Калевалы, тебе ли не знать.
– Прости, не разглядел.
– Можешь рассматривать, пока я буду рассматривать тебя.
Мартин вздрогнул, и не только мысленно. Первое подозрение, родившееся из схожести поведения доктора с тем, как держался в последнее время Ян, не считая побоев, разумеется, росло и крепло. Мартин приказал себе успокоиться. Даже если все именно так, разве не ожидал он такого исхода? Разве не смирился заранее? Смирился, вспомнить хотя бы казавшийся теперь таким далеким прошлый вечер, когда хотел остаться с Кари в одной постели. Так что же теперь, изображать воспитанницу школы для благородных девиц?
Глупо по меньшей мере. Он уже взял, принял, теперь придется и отдавать, и единственная ошибка заключалась в том, что вообще позволил себе помогать.
– Вылезай и ложись на спину, – попросил доктор и устроился на краешке кровати. – Медицина еще не умеет диагностировать сквозь одеяло.
Мартин покорно высунулся, и не успел еще прочувствовать, до чего отличается температура в комнате от той, что была под одеялом, как получил куда более сильный шок – пальцы у Сорьонена оказались ледяными, когда он принялся ими стучать по грудной клетке.
Опять смотрел легкие, процедура Мартину была знакома. Он уже знал, что будет дальше, и даже ждал, когда начнется следующая стадия осмотра. Изо всех сил стараясь не дергаться от морозных прикосновений, Мартин радовался, что Сорьонен не особенно жаловал стетоскопы и выслушивал больных по старинке, прикладывая к груди ухо. Оно-то у доктора должно было быть во всяком случае теплее, чем едва ли не инеем покрывшаяся железка стетоскопа.
– Не так уж плохо, – сообщил Сорьонен. – Потерпи еще немного, знаю, что холодно. Тут стены хоть и старые, но сквозняков, сквозняков сколько…
– Кари, не надо меня успокаивать, – попросил Мартин.
– Ты помалкивай. Меня сейчас интересуют твои легкие, а не твое мнение. Дыши!
Мартин дышал. Щека, оказавшаяся слегка колючей, прижималась к его груди, доктор вслушивался, закрыв глаза. А потом Мартин не дышал, и рассматривал, насколько получалось в таком положении, вовсе не своеобразную докторскую рубашку, а волосы того. Они были светлыми, настолько, что казалось, не имели в принципе никакой окраски, но Мартин с удивлением обнаружил, что отсутствие цвета – только иллюзия, а на самом деле среди общего белого почти доминировал серебристый, как леска. Седина, ранняя и очень обильная.
– Дыши уже, задохнешься! – напомнил доктор.
Мартину уже казалось, что он узнал раз в десять больше, чем следовало. Брал еще, а чем собирался отдавать? Вот на что ему это знание, теперь ведь стало интересно, как Кари умудрился поседеть в тридцать четыре года. А еще срочно требовалось выяснить…
Мартин приподнял руку и рассеянным, дурацким жестом взъерошил доктору волосы. Беспорядок в прическе Сорьонена почти не усилился, а он не спешил убирать руку. Теперь Мартин дышал, а Кари – нет.
Мартин поздравил себя с тем, как верно он отследил закономерность – оправдываются, обычно, самые худшие подозрения. Вопрос, как себя вести даже не возник. Пусть лучше сейчас, когда он выспался и недурно себя чувствует.
Он чуть сдвинул руку, так, чтобы пальцы оказались у доктора на шее, под холодными прядями жестких волос.
– Франс, перевернись, пожалуйста.
Спокойный, выдержанный голос никак не вязался с тем, как еще секунду назад вздрагивали светлые ресницы. Мартин искренне удивился, так сильно, что исполнил распоряжение, а потом уже понял, в чем дело – осмотр не закончился. Сорьонен снова что-то выстукивал, долго вслушивался, просил дышать и не дышать.
А потом доктор поднялся и немедленно взялся готовить кофе. Мартин уполз под одеяло и стал думать, что бы все это значило. Противоречие или неправильные выводы? Или просто не время? Он не знал. Доктор выглядел спокойным, лохматым и очень усталым. И не похоже, чтобы действия Мартина его оскорбили.
Следовало бы спросить, но Мартин был уверен – не случилось, значит пока не нужно. В принципе, такой расклад тоже вполне устраивал. Однако доктор, размешивая в каком-то чудном, прозрачном сосуде черный, заранее смолотый кофе, вдруг громко усмехнулся, а скальпель звякнул об стенку посудины.
– Видишь ли, Франс, какая тут штука, – снова звон железа об стекло. – Если бы врачи реагировали на своих пациентов так, как ты от меня того ожидал, они бы просто с ума посходили. Представляешь, приходит на прием женщина, раздевается…
Мартин тихо расхохотался. А он-то думал, что имеет дело с человеком, а не с врачом при исполнении. Попутал, вот досада. А был ли человек, кстати? Опасения теперь казались такими глупыми и беспочвенными, что хотелось смеяться уже в голос, прежде всего над собственным цинизмом, от которого до глупости был даже не шаг, а меньше – одно касание рукой. Приятное, необычное, и вот какой вышел конфуз!
Зато какой полезный конфуз. Безопасность, казавшаяся в силу возможной платы сомнительной, теперь стала окончательно уютной и полной.
– Вот, тебе уже смешно, – закивал доктор. – А мне, честно говоря, не очень. Когда только начинал учиться, многие только про это и думали. Потом, когда стали постарше, уже такого насмотрелись, что зариться на пациентов расхотелось.
– Кровь? – уточнил Мартин, давя смех.
– И многие другие жидкости, о которых не догадываешься, пока человека не разрежешь.
Говорил Сорьонен с подлинным весельем, не забывая и завтрак готовить. Мартин же понял – еще немножко таких вдохновенных рассказов, и завтракать он передумает.
– Верю, можно без примеров, – попросил он.
25
Мартин поправил халат. Вот ему он доходил почти до икр и с непривычки здорово мешал при ходьбе.
– Все еще не верю, что позволил себя в это втянуть, – сообщил он и улыбнулся, как ни странно, вполне искренне.
– Это должен был сказать я, Франс, – невозмутимо отозвался доктор. – Ты все запомнил?
– Вроде бы, да. Прихожу, задаю вопросы, если плохо – зову тебя.
– Верно.
Спрашивать, что делать, если где-то рыскает Ян, Мартину стало совестно. В конце концов, он действительно напросился сам, доктор лишь озвучил его же идею. Вполне справедливо помочь хоть как-то, пусть и неквалифицированно, врачу, чей ассистент лежит в бреду с тяжелым тифом. Врачу, которому все равно отдавать неоплатный долг. Вспомнив, как изначально он собирался рассчитываться, Мартин чуть заметно усмехнулся, глянул на шагавшее рядом оптимистичное привидение и почувствовал, что немного жалеет. Не понятно только, зачем. Нет – значит нет. Нет – и хорошо! Все равно подобные занятия не приносили ничего кроме боли и брезгливости.
– Яна здесь нет, – вдруг сказал доктор.
– Нет? – переспросил Мартин удивленно.
– Нет, перестань уже так оглядываться, – фыркнул Сорьонен.
– А где же он тогда?
– Скорее всего, в глубокой прострации, – доктор выразительно показал рукой куда-то в район своего горла. – По крайней мере, именно там его в последний раз и видели. Франс, не беспокойся! Я не имел в виду ничего столь ужасного!
Мартин скривился. Не вязалось это с тем образом Яна, который весьма крепко отпечатался у него в голове. От Дворжака скорее ожидалось пойти кого-нибудь избить, кого-нибудь… Мартина изнасиловать, запугать до полусмерти десяток первокурсников, да где ж их теперь возьмешь в таком количестве, на худой конец подраться с де ля Росой, искренне полагая, что сие событие никто не замечает. Вот так бы стал вести себя Ян, а не напиваться с горя.
– Твоя работа? – уточнил Мартин, впрочем, почти уверенный, что попадает пальцем в небо.
– Вроде того, – неопределенно ответил Сорьонен. – А мы пришли. Приступайте, сестра! Нечетная сторона ваша.
Уж на кого, а на сестру милосердия Мартин походил меньше всего. Ничего женского кроме комплекции в нем не было, и то, за такое телосложение его скорее назвали бы задохликом, нежели девицей.
– Мистер Мартин?
Впрочем, кто удивился больше, оставалось под вопросом. Мартин, вызвавшись помочь Сорьонену с утренним обходом, как-то не подумал, скольких собственных студентов увидит и в каком состоянии. Этот конкретный экземпляр с третьего курса недавно делал доклад по «Божественной комедии», а теперь с кислым видом валялся в постели, отложив заложенную на самом начале книгу.
– Можете теперь говорить «Доктор Мартин», Томаш.
В ответ Томаш недоуменно на него уставился, и Мартин понял, что ведет себя, как бы сказать, не совсем типично. Еще бы ведь немного, и он бы покрутился перед этим студентом, как модница, демонстрирующая обновку.
– Не знал, что вы доктор, – пробормотал Томаш.
– Времена такие, – отмахнулся Мартин и старательно изобразил свою дежурную, равнодушную мину. Может быть, негодование вызывает именно его хорошее настроение, посреди кризиса весьма неуместное. – Почти военные, я бы сказал.
Мартин сверился с замусоленной тетрадью, которой снабдил его Сорьонен. Список заболевших у него тоже имелся. Или это был не список заболевших, потому что прежний владелец конспекта, Яри Виртанен, прозванный Яской, разумеется, свои записи вел на родном языке.
– Я не болею, – сжалился Томаш. – А вот в соседней комнате, там плохо.
К третьему пациенту Мартин освоился настолько, что перестал стесняться и должности, и самого факта своего существования. Он задавал вопросы, сопоставлял ответы с тем, что объяснил ему Сорьонен, выносил вердикт, а потом либо шел к следующему, либо дожидался в коридоре доктора, чтобы вверить пациента ему.
– Ну как? – поинтересовался Сорьонен, когда с обходом четвертого этажа было закончено. Оказывается, прошло два часа. Мартин их не заметил, потому что на все это время новое и непривычное занятие полностью захватило его, не давая ни думать о чем-то постороннем, ни отвлекаться на собственную боль, постепенно разраставшуюся в груди. Нужно было давно уже принять лекарство, а оно осталось в башне, на столе, где-то между Галеном и трудом Джованни Баттисту Морганьи.
– Получается, – сказал он.
Действительно, а чему тут не получаться? Как и во всяком деле, новичкам способствует удача. Только Мартин в это давно не верил, прекрасно зная, что случайный, вызванный незнанием успех на следующий день оборачивается сотворенным по тем же причинам вредом.
– Не тяжело? – настаивал доктор.
– О чем ты? Я нормально себя чувствую!
Сорьонен посмотрел на него, очень внимательно и недоверчиво.
– Хорошо, – как-то рассеянно проговорил он. – Значит, приступаем к третьему этажу.
О чем в действительности говорил доктор, Мартин понял далеко не сразу. Сорьонена вовсе не его самочувствие беспокоило, а то, как выносит он вид человеческих страданий. И судя по тому, что и в голову не пришло пожаловаться, побрезговать – нормально выносит, не принимая близко к сердцу.
Что-то было в этом, странное, важное и требующее внимательного обдумывания. Мартин решил отложить это на потом, потому что время было навестить следующего пациента.
– Нечетная? – уточнил он.
Сорьонен на секунду задумался, а потом кивнул:
– Нечетная, в 32ую я сам пойду.
– Тридцать вторую? Там…
Мартин запнулся. Ну разумеется, где-то он должен был быть, и почему бы не в собственной комнате. Хорошее настроение улетучилось. Он тут играет в доктора, а в комнате через полкоридора преспокойно спит, или уже даже не спит, некто Ян Дворжак.
– Верно, – доктор помахал в воздухе костлявым, как у анатомического пособия, пальцем.
– Слушай, Кари, – Мартин остановился, а потом и сделал неосознанный шаг в сторону лестниц. – Что за игру ты затеял?
– О чем ты? – с невинным видом переспросил Сорьонен. – Мне нужна помощь, ты сам видишь, сколько их тут.
– А Ян?
– А ты от него прячешься?
Мартин покачал головой. Нет, кое-чего он не понимал, а хотелось бы. Сорьонен раз за разом ставил его в тупик, и хорошо, если потом объяснял хотя бы половину своих хитростей.
– Видишь ли, вчера он запер меня в аудитории на втором этаже учебного корпуса, уж не знаю, зачем, – тихо, но разборчиво сказал Мартин.
Реакция была, вот только истолковать ее не получилось. Но Мартин очень надеялся, что от своих замыслов Сорьонен все-таки откажется, какими бы они ни были.
– Да, ты прав, – смягчился врач. – Не стоит тебе с ним встречаться. Постой тут.
Доктор прошел по коридору, подергал дверь тридцать второй комнаты и помахал ему. Мартин выбрался из укрытия, чувствуя, что краснеет. Что за странное у него сегодня поведение. Стоило хоть немного раскрыться, и все… покатилось! Он бы еще спрятался за спину доктора и, как ребенок, пальцем указывал «Там Ян! Боюсь!».
Страшно-то не было, просто сама мысль, что Дворжак увидит его… Увидит его что? В медицинском халате? Вообще увидит? Мартин затряс головой. Сорьонен, между тем, уже отправился к очередному пациенту, оставив своего нового ассистента самостоятельно разбираться с проблемой.
Мартин прошелся по коридору. На дверь тридцать второй смотрел неотрывно и понимал – к Яну придется идти именно ему. Во-первых, если он этого не сделает, последствия будут только хуже – Сорьонен утвердится во мнении, что его нужно опекать, а опеку Мартин ненавидел люто, искренне и вовсе не по-детски. Во-вторых, какой смысл прятаться, если то, что доктор опрометчиво назвал «отношения с Мистером Дворжаком» на самом деле не существует, или это только у Яна с ним отношения, а у самого Мартина никаких отношений нет. Отношения у Франса Мартина. Смешно, только на самом деле не очень.
Сразу стало спокойнее. Он и не волновался, а ужас, охвативший в пустой аудитории, теперь казался вообще эпизодом из книги про совсем другого человека.
– При… – остаток фразы у Мартина все-таки не получился.
В комнате скверно пахло разлитым алкоголем и тем, что случается с человеком, когда его организм говорит выпивке «Хватит!». На полу, у самого входа, валялся форменный сапог с разорванным голенищем, второй виднелся из-за ширмы. Еще в комнате имелось перевернутое ведро, в которое, по хорошему, должна была стекать вода из умывальника; оно лежало на боку возле кровати, полуприкрытое ужасного вида тряпкой, в которой Мартин не сразу распознал форменный пиджак.
А на кровати – Ян. Он спал, неловко запрокинув голову, и громко, жалобно сопел. Ничего ужасающего в Дворжаке не было, кроме, разве что, лихорадочного румянца, выступившего на щеках. Учитывая, что в комнате не было даже тепло, а одеяло свисало почему-то со стола, это вызывало опасения. Мартин заглянул в свой конспект. Потом еще раз посмотрел на Яна, подошел и опустил руку на лоб того, проверить, так ли все плохо на самом деле.
Так оно и оказалось. Для верности, Мартин проверил температуру и на шее, после чего окончательно утвердился в своем диагнозе. Нужно было звать доктора.
– Мартини, – вдруг сказал Ян.
Мартин едва не закричал, не от страха, но от неожиданности. Горе-доктор поневоле, не заметил даже, как пациент перестал сопеть и проснулся. Прежде, чем он успел отдернуть руку, Ян перехватил ее и прижал к своей щеке.
– Ледышка, – похвалил он и даже улыбнулся, а потом вдруг резко помрачнел, и пальцы, сжимавшие ладонь Мартина, напряглись.
– Я позову доктора, ты, кажется, заразился, – быстро проговорил Мартин.
Похоже, Яну идея не понравилась, но что поделаешь. Мартин решительно освободил свою руку и выскочил в коридор, принялся оглядываться, высматривая открытую дверь. Сорьонен вышел примерно через минуту и, заметив, откуда маячит Мартин, одобрительно улыбнулся. Вот только Мартину сейчас было не до того. Почему-то ему и в голову раньше не приходило, что Ян тоже может заболеть. Хотя следовало бы, ведь слег же Яска…
– Франс, что? – подоспевший доктор перехватил его взгляд и даже забеспокоился.
– Похоже, что тиф, – сквозь зубы проговорил Мартин. – Посмотри, а?
– Посмотрю, – улыбнулся Сорьонен. – Обязательно посмотрю, мне еще вчера показалось, что с ним что-то не так. Только я его догнать не успел.
Доктор вошел в комнату, легко миновав все раскиданные по полу ловушки, принюхался и лишь кивнул своим мыслям. Мартин стоял, прислонившись к ширме, и наблюдал за осмотром. Ян вел себя спокойно, то есть вообще не двигался и не говорил ни слова.
– Мартин, продолжай работу, – попросил Сорьонен таким голосом, что спорить у Мартина даже мысли не возникло. – Я тут справлюсь.
