Текст книги "Хроники тонущей Бригантины. Остров (СИ)"
Автор книги: Зоя Старых
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)
45
– Франс, какое сегодня число?
– Двадцать пятое марта.
– Господи.
– Можно просто 'Франс'.
– Утром тоже было двадцать пятое марта, – Сорьонен громко застонал и натурально схватился за голову. – Какой кошмар!
– Непривычно от тебя такое слышать, – заметил Мартин и потянулся к свежему хлебу.
– Сам удивляюсь, – согласился доктор. – Что за женщина!
Мартин криво улыбнулся. Ему посчастливилось общаться с Джейн всего-то минут пятнадцать, а потом полдня он себя чувствовал так, словно на нем мешки с песком возили. А Кари пришлось весь день. Хотя кто знает, может быть, доктор на самом деле таким образом выражал свое восхищение. Последнее нравилось почему-то чуть меньше. Мартин редко привязывался к людям, напротив, старался вообще к ним не привязываться, в том числе и из-за ревности. Если бы он пожелал иметь друга – другу пришлось бы прекратить контакты, возможно, со всем внешним миром. Если бы у Мартина была возлюбленная, он бы никогда не выпускал ее из дома… Иными словами, думать так о персоне столь востребованной, как Кари Сорьонен, в любом случае не стоило.
– Энергичная, – кисло похвалил Мартин. – Прямо как ты.
Доктор показательно подавился своим кофе. Мартин не смог сдержать усмешки. Вот, в кои-то веки у них на острове появились дамы, радоваться надо, а они, судя по всему, оба помышляют об одном и том же – где бы спрятаться.
– Надеюсь, не совсем, как я.
– Кари, ты впечатлен, признай.
– О, еще как! Я, Франс, так, vittupaa, впечатлен, что готов бежать отсюда хоть на галеры! Или на войну, вот где врачи нужны.
Мартин нахмурился, вспоминая, как недавно отправился на войну де ля Роса, но то физрук… Он что, серьезно? Нет, как-то странно доктор себя вел, то ли устал, то ли перенервничал, то ли из себя его вывели. Господи! И правда, длинный был день. В ночь на этот день они пили, а днем раньше повесился Яска. И он еще размышляет, не перенервничал ли тут кто?
– Ну, хорошо, – сказал Мартин. – Поезжай на войну.
– Охотно, не будь некоторых обстоятельств. Дай кружку, Франс.
– Это что? Ром?
– Тафья. Сувенир с 'Гордости Севера', – пояснил Кари и наполнил придвинутую ему кружку. – Не божественный нектар, но для жизни не опасно.
Ром действительно был не лучший, более того, тафью обычно готовили из отходов патоки, для местного, так сказать, употребления. Или для матросов, чьи могучие организмы перерабатывали и такой ром. Мартин поморщился, но выпил все и снова пододвинул кружку доктору. Странно было, что тот вообще пил. Хотя, такой путь релаксации Мартин понимал и уважал.
– Мда, не 'Гавана-клуб', – сказал он. – А может, не надо на войну?
– Это принципиально?
– Не очень… – Мартин в который раз подивился собственной слепоте. Доктор выглядел форменным психом относительно самого себя и немногим нормальнее Яна. Нет, Дворжак временами и вовсе был вменяемым. – Похоже, Джейн тебя и правда потрясла.
– А какая разница? Тебя разве интересуют проблемы других?
Мартин отодвинулся вместе со стулом. Пить расхотелось, поэтому он запихал в рот изрядный кусок хлеба и принялся его старательно пережевывать. В том, что сегодня ему все выскажут, сомнений уже не было. Интересно, с каких это пор он заделался домашним животным, на котором можно срывать раздражение?
– Франс, – нет, доктор заговорил уже мягче. И правда, ждать от Кари истерики – это уж Мартин сам переборщил. – Ты никогда не задумывался, почему совершенно незнакомые люди, едва тебя завидев, бросаются решать твои проблемы?
– Задумывался, – честно признался Мартин. – Уже привык, а сначала пытался возражать. Кто б меня еще послушал.
– Я имею в виду причину.
– Не знаю. У меня на лбу, наверное, написано 'S.O.S!', – Мартин внимательно взглянул на Сорьонена. С тем все было в порядке. И все-таки, крепко же его достали! – А вот ты, например, почему со мной возишься?
– Я врач, – отмахнулся Кари.
– А еще?
– Твой друг, наверное. Самозваный.
– Давай без этого.
– Охотно, охотно. Вот и скажи мне, Франс, чем ты успел так очаровать нашу неутомимую сестру милосердия, что из-за тебя она поставила на уши всю академию?
– По-моему, она на тебя смотрела.
– К сожалению, и на меня тоже.
Мартин замолчал. Да, они все тут дружно сошли с ума на этом острове. И с шумной американкой в скором времени случится то же самое. Вскоре она познает, что такое прятаться от Дворжака, пытаться понять Кари Сорьонена и… Мартин решил не думать, каким образом бурная деятельность Джейн может пересечься с его собственной персоной.
– Наверное, странно в таком возрасте женщине не иметь семьи, – предположил Мартин. – Ты ей просто-напросто понравился.
Доктор жалостливо взвыл и опрокинул стакан тафьи разом.
– Она даже твоего Дворжака укротила, – пожаловался Кари, морщась от рома. – И что значительно хуже, она укротила Стивенсона. Ты пей, Франс, пей. Кто знает, когда еще придется.
– Что?
Сорьонен усмехнулся.
– Прощайся с островом, – весело произнес он. – Приказ Стивенсона, тебя как можно скорее отсылают в столицу на лечение. Рад за тебя. А ты, Франс, рад?
Мартин не то, чтобы дара речи лишился. Просто есть плохие новости, есть хорошие – на них предусмотрена какая-то готовая реакция. А эту новость никак не удавалось уложить в сознании так, чтобы подобрать реакцию.
Его отсылают. На какие, интересно, средства?
Хотя тут-то как раз все понятно – Красный Крест. Джейн, выходит, как-то исхитрилась.
Вот только почему ему сообщает об этом совершенно непохожий на себя Сорьонен. Он ведь даже когда Яска покончил с жизнью, таким расстроенным не был.
И в общем-то, он, Мартин, совершенно не против столицы. Кто знает, может быть, и правда вылечат. С острова давно пора было уезжать, кому теперь нужен преподаватель классической литературы, а место помощника доктора при полном штате медсестер – слишком шикарная для него должность.
Потом в столице можно будет устроиться, например, воспитателем в какую-нибудь богатую семью. Возможно. Вполне возможно.
Мартин понял, что ему перспектива нравится. Значит, это была все же хорошая новость.
– Не так уж плохо, – сказал он и поднял стакан в шутливом подобии тоста.
– Как знать, – Сорьонен вздохнул и не дожидаясь, пока Мартин донесет свою выпивку до рта, быстро заглотил собственную порцию. – Я бы тоже уехал.
– Ты говорил, – заметил Мартин. – Первая хорошая новость за столько лет! Нет, определенно, я хочу… Сейчас в столице неплохо, верно?
– Ну, не считая войны, – покачал головой Кари. – А так неплохо. Снег лежит, наверное. Лавки, булочные, пахнет здорово.
– Что ж ты сам не поедешь?
– Меня пока что еще не уволили. А если самовольно, то только сразу в ряды регулярной армии.
Мартин никак не мог сосредоточиться на разговоре. Кари явно пытался сказать что-то важное, но он не мог слушать – все мысли были уже о столице, и даже война не отпугивала. Даже война, с холодными эшелонами, в вагонах которых перевозили скот, а потом – беженцев. Но ведь до самой столицы сражения не дошли, и, бог даст, не дойдут вовсе. Так Мартин и успокоился окончательно.
А замечать, что у доктора несчастные глаза и сильнее, чем обычно, дрожат руки, не хотелось.
46
Ян и сам толком не понял, как очутился около полуночи в дверях лазарета. Это у него стало уже почти традицией – приходить вот так, врываться, сеять хаос, а потом позорно улепетывать, потому что каждый раз силы оказывались неравными. Вспомнив, чем кончилось прошлое их с доктором столкновение, Ян скривился. Это был какой-то невероятный абсурд, страннее некуда.
Повторять его никто не собирался.
Сорьонен позвал его сам. Вернее, пообещал зайти, да так и не добрался. Вот это Ян как раз понимал. Джейн и на него странно действовала, что уж говорить о Сорьонене, который вынужден был с ней работать постоянно.
Это походило на сочувствие. Сочувствие к врагу – удел сильного.
Что-то Ян не припоминал, когда это сделался таким сильным.
Темный коридор, из-под двери лазарета просачивается вздрагивающий свет. Ян уже столько раз видел эту картину, что даже развеселился. Но была колоссальная разница – сегодня он пришел не драться.
Делить им теперь нечего, а все эти вспышки бешенства, которые до сих пор не удается сдержать, когда поминают всуе Мартина, – не более чем остаточные явления. Даже лечить не нужно, само пройдет.
Он пришел из любопытства и напоследок. Ян не взошел на борт 'Гордости Севера', но следующей же лодкой собирался отправиться на материк. Чтобы уладить свои дела, хватит и одной ночи. Лучше начать немедленно.
– Доктор, вы здесь?
Свет мигнул, а потом выправился. Ян толкнул дверь и пригласил себя войти.
На столе, теперь до непривычного чистом, стояла керосиновая лампа. Она освещала весь лазарет, оставляя в только пятна бурой темноты в углах.
– Снова на 'вы'?
Доктор сидел на подоконнике, подобрав колени к груди, и вертел в руках бутылку пахучего дрянного рома. Его там оставалась от силы четверть.
Никто. Никогда. Никто никогда не видел Сорьонена пьяным. А Яну, надо же, посчастливилось.
Ах да, он же пришел поговорить. Чтобы разговор получился именно разговором, нужно было сесть. Желательно подальше, чтобы исключить соблазн подкрепить свои доводы кулаками. Ян выбрал кушетку.
Ощущение 'дежа вю' не нахлынуло, но и сидеть было неудобно. Пока он устраивался, доктор успел еще разок приложиться к бутылке.
– Так о чем вы хотели поговорить? – спросил Ян громко.
– Выходит, ты готов разговаривать, – заключил Сорьонен. А Дворжак заключил, что бутылка рома у врача уже не первая, потому что половину фразы тот сказал по-фински. О смысле Ян догадался только из контекста.
– А вот вы, наверное, уже не очень, – пробормотал он.
Доктор рассмеялся. Яну стало жутко. Смеялись не над ним.
Но и разговора никакого не выйдет, психованный в белом халате еще пара глотков и опрокинется с подоконника в катакомбы коробок, где прохрапит до утра в лучшем случае, а затем будет обнаружен неугомонной Джейн. Картинка представилась так же ясно, как еще иногда возникала перед глазами нога мертвеца с белыми ногтями, которые отросли и загибались.
Ян тряхнул головой. Это называется – уладить дела?
Нет, улаживают не так. Следует либо подойти и врезать Сорьонену за то, что забрал почти и не принадлежавшее Яну, либо извиниться, попрощаться и уйти. Еще ведь предстояло самое сложное.
Ни того, ни другого Ян сделать не смог. Сорьонен внимательно смотрел перед собой, не замечая, кажется, ни своего гостя, ни вообще окружающего мира. Ян подозревал, что доктору было скверно. Ну, лучше поздно, чем никогда.
Он встал, успел сделать даже пару шагов к двери.
– Я все хотел спросить, – неожиданно разборчиво подал голос Сорьонен. – Почему ты не сказал Мартину то, что прочитал в его карте? Или так… почему не отдал карту Джейн, хотя она, скорее всего, очень убедительно тебя просила?
У Яна против воли полыхнули щеки, хорошо еще, стоял он спиной. Но придется разворачиваться, разговор все-таки завязался.
– Она достойна уважения, – начал он.
Это если говорить о Джейн. Эти ее жесты, которые материнскими назвать было сложно, Ян расценивал как простительную слабость. У него и самого иногда прорывалось… А что до стащенной карты, забавно было, что доктор позволил.
– Такого же, как несущийся на тебя поезд, – подтвердил Сорьонен. – Я разве спорю? Нет, Ян, ты если не хочешь, не отвечай. Я понимаю – это очень личное.
– Ну, давайте помашем после драки кулаками, – согласился Ян.
Снова уселся, потому что иначе принял бы поневоле глупую позу. Как будто у доски отвечал. Теперь главное – не сорваться с разговора на драку.
– Ром?
– Можно, – неожиданно даже для самого себя согласился Ян.
Ореол жутковатой неуязвимости, окружавший доктора раньше, теперь развеялся. Дворжак это чувствовал и почему-то очень радовался. Кари Сорьонен все-таки был не более чем обычный средних лет мужик со своими проблемами, которые нельзя решить, но можно утопить. Как-то так.
Резковатый запах тафьи, налитой в широкую колбу, заставлял глаза слезиться.
– Почему вы на этом острове? – вместо ответа нашелся вопрос.
А ответы, наверное, были одинаковыми. Ян уже с этим смирился, хотя для себя предпочел бы какой-то иной.
– Откровенность за откровенность, правда не пойму, на что тебе сдалась моя, – вздохнул доктор.
А не так уж он был и пьян, подумалось вдруг.
– Идет, – кивнул Ян.
– Десять лет назад меня отправили работать в Санкт-Петербург, а вернулся я на родину уже вдовцом, —
Ян понял, что ему собираются сообщить что-то плохое и столь же полезное, как заученный в деталях образ висельника. – Мы с моим наставником, доктором Коскиненом, умудрились проглядеть у моей жены опухоль мозга. Диагноз он поставил уже по результатам…
– Хватит!
Слушать это он не хотел, не мог, и вообще, разорвал пальцами простыню на кушетке.
– Извини, – тут же спохватился доктор. – Просто самый большой страх врача – это если заболеют близкие, и их не получится вылечить, веришь – нет?.
– Понятно, – поспешил сказать Ян, пока доктор не продолжил рассказ.
Добавку он бы уже не вынес. Что самое странное, Ян даже не сочувствовал. Таких историй тысячи, ну подумаешь, врач, который не смог вылечить собственную жену. Да такое везде бывает, правда?
– Вы ненормальный, – добавил Ян.
– Так что, ты будешь отвечать? – ничуть не обиделся Сорьонен. – Еще налить?
– Да на первое, да на второе, – решился Дворжак.
Теперь он сидел уже на столе, потому что ходить через весь медкабинет за новой порцией паршивой тафьи было неудобно. Образ скорчившегося на подоконнике Сорьонена давно утратил четкость, это был даже не человек, и уж точно, не доктор, от одного вида которого тянуло на убийство.
– Мне теперь уже просто интересно, чем все закончится, – нарочито безразличным тоном сказал Ян. Застарелое горе – это, конечно, замечательно, но и прощать врага он не собирался. Самоуважение не позволяло. – Только это. Я умываю руки, можно радоваться и махать платочками.
– А все уже закончилось, – перебил его доктор. – Все уже закончилось, Ян. Так что ты едешь на материк зачем-нибудь, а я остаюсь все тем же врачом-недотепой, который не смог спасти близкого человека.
Ян поскорее выпил.
Вот к чему все шло. Но что же это, разве Мартин…
– Мартина отправляют по линии Красного креста в столицу, – сообщил Сорьонен. – Вот так. Одно и то же с тем, что ты сейчас подумал. Но ты все равно молодец, хранил секрет. Я тебе изначально хотел сказать именно это. И еще. Ян. Не знаю, тот ли я человек, от которого ты способен принимать советы… Не ходи к Мартину сегодня.
– Сдался ты, – решил Ян.
И точно. Сдался, как есть сдался. Не найдут ли завтра в петле, как когда-то Яску? А если и найдут, Яну не было жалко, нет, было, конечно, по-христиански, но не более того. Сам ведь хотел убить, не раз представлял себе в подробностях, и кто только говорил, что воображения у него нет.
– То есть? – переспросил доктор и уронил пустую бутылку на пол.
– То и есть, – Ян поднялся, зачем-то подобрал стекляшку, взвесил в руке. Тяжелая. – Вот и я тоже сдался. А еще я, верите-нет, всегда вас мечтал придушить.
– Догадываюсь, что вы там с Яской себе надумали, – фыркнул Сорьонен. – Самое смешное, что еще немного, еще чуть-чуть…
Сил не было это слушать. Бутылка в руках стремительно превращалась в дубину. Достаточно тяжелая, чтобы проломить череп. Один удар в затылок.
Уходить, побыстрее, пусть дальше с пробирками разговаривает!
– Надо мной смеялись все светила медицинской науки. Кроме одного азиатского доктора, которого я нашел через медицинскую газету. Вот он – не смеялся, а подтвердил мою гипотезу.
Вот так. Бросить бутылку в корзину. Открыть дверь, не врезаться в косяк.
– Спасибо тебе, Ян. И удачи.
– Еще немного, и что? – кажется, расстояние было уже безопасным.
– И получилось бы.
Еще бы. Дворжак сплюнул.
В коридоре было темно, пусто и тихо. Ян пробежал до лестниц, там привалился к стене и долго пытался отдышаться. Было такое чувство, будто доктор пил не ром, а его собственную кровь. И выпил много. Слишком много, чтобы, как всегда говаривал отец, сесть и подумать.
И почему, интересно, ему нельзя ходить к Мартину?
Ян собирался на материк, как в новую жизнь, так, чтобы без врагов и друзей, как будто родиться заново. Уладил дела, нечего сказать.
Ян добрался уже до лестниц, когда окончательно для себя решил все. Возможно, поговорить с доктором действительно было нужно, это самая настоящая уже точка. Поставь еще одну, и будет уже целое многоточие, а не многие истории так заканчиваются, это он из дополнительных занятий усвоил очень хорошо. Многоточие значит, что рассказ через некоторое время может возобновиться. А вот этого Ян хотел меньше всего.
47
Три дня прошли так быстро, что Мартин едва успевал отмечать, когда заканчивался один и начинался другой. Он до сих пор не добрался до Стивенсона, чтобы подписать прошение об увольнении, даже не составил это прошение, не отдал Сорьонену халат и не собрал свои вещи. Просто сесть и отдышаться и то уже начало казаться роскошью.
Питаться приходилось на бегу, и при этом, обязательно поглядывая, не маячит ли рядом фигурка в белом облачении, волокущая непосильный для нее груз.
Три дня он засыпал еще на пути к кровати, забывал поужинать и только чудом не забывал о лекарствах. Напоминать было некому. Сорьонена он видел раза два, пробегая мимо. Доктор вдохновенно инструктировал группу молоденьких медсестер, которые смотрели на него как на свалившееся с небес медицинское божество. Кари, от избытка эмоций размахивая руками, ругался со Стивенсоном. Это Мартин видел издалека, так что о причине очередной схватки догадаться не мог. Но судя по тому, что стояли непримиримые антагонисты рядом со свежевырытой траншеей для водопровода…
Академия давно перестала походить на академию. Студенты, за исключением тех, кому все еще нельзя было активно двигаться после тифа, покинули остров. Общежития переделали в госпитали, а медсестры прибывали и прибывали. Не было пока только раненых.
– Франс, вот вы где!
– Доброе утро, Джейн, – он улыбнулся.
Женщина улыбнулась в ответ. В этот раз на ней был чепец, из тех, которые так любят прачки и кухарки. Наряд казался вроде и аккуратным, но Джейн все равно выглядела растрепанной, будто бы ее обдувал сильный ветер. Или мисс Д'Аквино только что слезла со спины бешеного мустанга.
Мустанга оставалось только пожалеть, но кого-то Джейн Мартину здорово напоминала. Точно. Женское воплощение Сорьонена. Слава богу, чепцов доктор не носил. Мартин невольно рассмеялся своим мыслям. Кари в чепце. Нет, глупо бы доктор выглядел, а вот посмотреть, как серебристые волосы того разметаются по подушке, Мартин бы не отказался.
Додумать мысль, поразившую своим нахальством, Мартин не успел. Джейн прикрикнула на слишком медленно бежавших по коридору сестер милосердия, тащивших белоснежную ширму, а потом схватила его за рукав не по-женски сильными пальцами и куда-то поволокла.
– Надеюсь, вы не передумали? – спросила она.
Как всегда, говорила быстро, умудряясь при этом не коверкать слова и не задыхаться.
– Нет, Джейн, все в порядке, – рассеянно отозвался Мартин. – Правда, я еще не успел собраться.
Оказывается, его тащили просто вперед. Наверное, в атмосфере всеобщей суматохи, которая частично и его самого захватила, было просто неприлично разговаривать, стоя на месте.
– Это хорошо, – закивала Джейн. – Завтра приходит 'Гордость Севера'. Они привезут первых раненых, а обратным рейсом заберут и вас. В прибрежной деревне, думаю, вы без труда сядете на дилижанс до столицы.
– Об этом не беспокойтесь, – заверил ее Мартин.
– Я и не беспокоюсь, – заговорщицки подмигнула Д'Аквино. – Теперь не беспокоюсь, потому что сделала все, что было в моих силах. Дело за вами, главное – поправляйтесь!
Какой заразительный оптимизм, только у Мартина быстро сформировался против него иммунитет. Искушенный в избегании конфликтов, он соглашался со всем, потому что выслушивать вдохновенные и неубедительные аргументы ему не нравилось тем более.
Нужно было еще собраться, а для этого – проникнуть в завалы собственной комнаты. Там, конечно, никто не прибирался с самого потопа, и плесень, наверняка, выросла на всем, но были вещи, которые Мартин не хотел оставлять.
– Готовьтесь!
Джейн отпустила его руку. Мартин понял, что был в некотором роде якорем – стоило Д'Аквино от него отцепиться, та помчалась по коридору со значительно возросшей скоростью.
– А что мне остается? – спросил он тихонько у почти скрывшейся Джейн.
Дело шло к вечеру.
Значит, у него есть в лучшем случае ночь и завтрашнее утро, чтобы покончить с делами. Написать прошение Стивенсону, заверить его в канцелярии, собрать вещи, отловить доктора – попрощаться, поблагодарить за заботу, извиниться, если что не так. И халат вернуть, наконец.
Он решил начать с прошения. Потратил на него час, запершись в пустой аудитории и периодически отвлекаясь от каллиграфии на яркий, к ветру закат. Настроение было скорее хорошее, и так приятно было снова не бояться пустых аудиторий. Мартин слышал, что Яна уже несколько дней нет на острове, и даже искренне интересовался, куда же подался беспокойный парень. Впрочем, вариантов немного. Вернее, вариант один, выбор есть только относительно стороны – за Север воевать или за родной Восток.
Видимость становилась все хуже. Мартин сидел за преподавательским столом, чувствуя себя ни много ни мало капитаном тонущего корабля – такими всеобъемлющими были покой и одиночество. Достигнутая цель, точнее, желаемое состояние.
Совершенно не кажущаяся реальной дальняя, опасная дорога, неизвестные перспективы. Как будто все это будет завтра не с ним, а просто с каким-то очередным персонажем. Пусть так.
Главное успокоиться и не забывать об осторожности.
Мартин автоматически проверил, с собой ли лекарство. Выудил пузырек из кармана, повертел, посмотрел, как с трудом перекатываются в нем пилюли. Их достаточно, хватит на всю дорогу, а уж потом в госпитале разберутся, нужно ли их еще пить. Он так и не знает, что это за лекарство такое. Надо будет спросить у доктора.
А сначала – закончить прошение.
Мартин как будто только заметил, что парт в аудитории уже нет, остался только его стол. Ну да, все ведь вынесли, говорят, здание вообще готовили к капитальному ремонту. Наверное, и лазарету предстоял переезд.
Ну, вот прошение и готово. Получилось аккуратно, обстоятельно, и тот, кому вдруг понадобится покопаться в остатках академического архива, прочитав такое, не подумает плохо о жившем когда-то преподавателе классической литературы. И еще получилось чем-то похоже на оставленное профессором Ричардом завещание. Разве что желаемое место похорон отсутствовало.
Не переписать ли.
Мартин вздохнул и подставил в конце текста свою подпись. Не будет он ничего переписывать, времени осталось слишком мало. И так уже придется рыться в завалах ночью, а сначала пробираться на мансарду с керосиновой лампой.
Выйдя из аудитории, Мартин почувствовал, что его преподавательская карьера на этом заканчивается. Закрыл дверь и неловко усмехнулся. Это все-таки оказался день, когда заканчивается все. Встреться ему Ян, Мартин бы, наверное, смог спокойно с ним поговорить, хоть что-то объяснить как следовало. Потому что день когда все заканчивается – это день полной безнаказанности.
Только что он старался оставить о себе лучшее впечатление у тех, кто будет после него, а теперь ощутил, что может, в принципе, с равным успехом и устроить дебош. Всем уже будет все равно.
А вот это оказалось обидно. Как будто бы для мира, небольшого, сырого, промозглого, мира, где он прожил десять лет, его уже не существует. И никто даже не заметил. Даже Сорьонен, который казался таким же привычным в этом мире, как даже вот эта коридорная стенка, как вечно беспокойное море, как старая башня маяка. Как часть пейзажа.
А говорили, что природа остается неизменной, когда люди умирают. Мартин в это верил с самого детства, с того самого времени, когда смотрел сквозь щели в досках вагона для скота на бесконечные равнины, которым уж точно было все равно, есть он на свете или его нет. Только тогда он это еще не совсем понимал.
Но прочь такие мысли, успокоиться, собраться, может даже, выпить. А Стивенсона, судя по времени, удастся отловить только утром. Мартин вернулся в башню, собрал там немногочисленные пожитки.
Недопитый утром кофе так и стоял на столе, уже успел отсечься и осесть на дно пробирки. Значит, доктор у себя в так и не появлялся, и придется потом разыскивать и его тоже. Мартину почему-то не очень хотелось, это было, наверное, самое сложное из оставшихся ему дел. То самое, которое обычно откладывают на самую последнюю минуту.
Может быть потому, что Кари давно перестал быть для него частью пейзажа. И это было даже не открытие.
– Самозваный друг? – переспросил Мартин зачем-то вслух.
И сам себе не ответил. Все же он был порой до отвращения к самому себе нормальным. Нормально осознавал собственную неполноценность, жил с ней, стараясь, не впутывать других людей. Ну кроме тех, конечно, которые все равно лезли и уговоров слушать не желали. Как и все, наверное, кого убеждаешь отказаться от чего-то ради собственного же блага. Таких, как Ян. Хорошо, хватило тому то ли ума, то ли здравого смысла оставить его в покое. Или может быть, тоже Кари постарался, Мартин ведь так и не знал точно, что за драка у них там была.
Мартин решил, что найдет свои уцелевшие пожитки и вернется в башню переночевать. Он взял со стола керосиновую лампу и отправился в комнату, которую уже и своей-то не считал. Мансарда учебного корпуса, пятый этаж со скошенным в сторону моря потолком.
На улице изрядно похолодало, но дождь не шел. Весь вылился во время наводнения.
Мартин не спеша прошелся по двору, вдыхая запах ночного моря. Потом вернулся к учебному корпусу, совершенно темному и пустому. Не исключено, что и лестница на мансарду до сих пор перегорожена.
Ему было спокойно, завтра не вызывало нервоза.
В комнате до сих пор пахло сыростью и даже, или это только казалось, вином. Когда вино впитывается в тряпки или дерево, оно потом долго сохраняет этот запах. Мартин зажег лампу, поставил ее на заваленный превратившимися в ошметья бумагами и не без брезгливости запустил руку в то, что было когда-то его ящиком с личными вещами.
Вот это, наверное, его домашняя рубашка. Нужно ее забрать. Еще должна быть старая книга, из своих.
Увлекшись воспоминаниями и раскопками, Мартин не сразу услышал шаги.
