Текст книги "Василь Быков: Книги и судьба"

Автор книги: Зина Гимпелевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)

Глава 5
По обе стороны фронта
Беспартийные или свои среди чужих?

Сколько знаков беды в этой повести! Один к одному, они обступают и преследуют, и чувство тревоги и опасности нарастает. Стучат топоры у реки – немцы наводят мост, снятся тяжелые сны, каркает ворона над хутором, вспоминается мертвый жаворонок из той давней, счастливой весны, когда после батрачества впервые пахали свою землю… И не отвести глаз от несчастного Янки, живого знака страшной, потрясшей мальчика и все село беды. Смерть мальчика тем мучительнее для Степаниды, что на глазах погублен – добит (свои начали, чужие добили)! – безгрешный, безвинный, а с ним оборвался, кончился крепкий крестьянский род, будто не нужен он больше этой белорусской земле…

И. Дедков

«Знак Беды», 1982[196]196
  Быкаў Васiль. Збор твораў у шасцi тамах. (Мiнск: Мастацкая лiтаратура, 1993. Т. 4.


[Закрыть]

Подробный список знаков беды, предложенный Дедковым, содержит вдумчивый комментарий этого «нового слова», внесенного Быковым в традиции советской прозы. Выражение «новое слово», распространившееся в литературоведении сразу после выхода романа, было вызвано быковским созданием мира, где жили и действовали люди, у которых не было прямых отношений ни с одной организованной стороной, участвовавшей в войне. Макмиллин немедленно отмечает этот элемент в своей работе о «Знаке Беды»: «После творческого затишья скверных лет конца 1970-х – начала 1980-х Быков опубликовал одну из своих лучших работ, „Знак Беды“. В некотором отношении этот роман отходил от его ранних произведений, так как советские солдаты и партизаны практически не играли в нем никакой роли»[197]197
  Макмиллин. Белорусская литература. С. 218.


[Закрыть]. Несмотря на то что работа Дедкова написана до этих слов Макмиллина о Быкове, он словно продолжает мысль английского ученого:

В «Знаке Беды» – ни партизан, ни того, что мы чаще всего называем борьбою. Затаившаяся деревенская жизнь сместилась с обочины в центр; она теперь – главное. И еще новость: небывало для Быкова разрослась предыстория событий; прошлое героев впервые обрело художественное равноправие с их настоящим; именно прошлое придает всему остальному важнейший дополнительный смысл и генетическую, историческую глубину. Изображать трагические события на хуторе как сиюминутные, беспочвенные, случайные было бы явным упрощением, неправдой. Быков предпочел искать и проявлять связь фактов, старых и новых интересов, побуждений, поступков. Это было необходимо, было требованием самого материала. Впервые Быков рассказывал не о людях, соединенных одним окопом, одной боевой задачей, одной партизанской вылазкой (еще «Карьер» не написан), а о тех, кого война застала дома, в родных стенах, в своем привычном крестьянском мире и кругу, где все если не родня, то все равно – самые что ни на есть свои, наши, одного корня, одного племени[198]198
  Дедков. С. 296–297.


[Закрыть].

Глубокий анализ Дедкова, в котором читатель легко ориентируется благодаря логически уверенному ходу мысли и эмоционально сбалансированному изложению, тем не менее, как кажется, заслуживает по крайней мере одного возражения и двух дополнений.

Возражение вызывает следующее заявление: «…прошлое героев впервые обрело художественное равноправие с их настоящим». Впервые?.. А как же те произведения Быкова, о которых мы уже говорили? Разве прошлое в них уступает в художественных правах настоящему? Практически любой герой Быкова (как, впрочем, и большинство людей в реальной жизни) строит свое мировоззрение, совершает те или иные поступки, исходя из своего прошлого жизненного опыта. Более того, у Быкова – чему примером может послужить любое его произведение – прошлое обычно отвечает не только за инстинкты, жизненные стимулы и выбор персонажа, но чаще всего является основополагающим началом в формировании его судьбы. Впрочем, прошлое в «Знаке Беды» действительно имеет некоторые особенности, в том смысле, что оно фактически вбирает в себя несколько периодов, состоит из нескольких частей: очень далекое прошлое (революция, коллективизация), прошлое-настоящее (отражающее основные события романа) и прошлое-будущее (существование хутора Петрока и Степаниды Богатько уже без его хозяев).

Что касается дополнений, то первое из них заключается в том, что Быков был одним из первых, кто во весь голос заявил о несправедливом, жестоком и неправовом отношении тоталитарного государства к населению, оказавшемуся на оккупированной территории. Так, в анкете советских органов уже в 1941 году появился вопрос, находился ли сам человек или члены его семьи на оккупированной территории, и положительный ответ нередко или приводил к аресту, или добавлял годы к уже назначенному сроку заключения. И, без сомнения, многострадальной деревне приходилось тяжелее всех. Практически так же советские органы власти и их так называемые службы безопасности, несколько раз поменявшие свое название (ЧК, НКВД и КГБ), относились и к несчастным военнопленным, о чем Быков упорно писал еще до появления в печати замечательного романа Василия Гроссмана «Жизнь и судьба»[199]199
  По крайней мере, в советской печати. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» был арестован 14 февраля 1961 года. На родине он был напечатан в позднеперестроечные времена.


[Закрыть].

Второе дополнение относится к методу анализа этого произведения. Заимствуя быковское название – знак беды, Дедков сделал его главным рабочим инструментом для классификации сюжета романа. У Игоря Дедкова слово «знак» обозначает примету и предвестие беды. Мы же утверждаем – и это основное дополнение, – что этот роман исполнен множества символов, что он опирается на архетипы, а в состав архетипа «Знак Беды» входят не только примета и предчувствие, но некая причинно-следственная связь. Беда за что-то, или вследствие чего-то.

На первый взгляд его сюжет прост и прямолинеен: он построен на жизни и смерти пожилой пары – Петрока и Степаниды Богатько, живущих на бедном хуторе нелегкой, экономически скудной, но типичной жизнью белорусских крестьян своего времени. Они начали семейную жизнь, будучи поденными работниками у старого Адольфа Якимовского, обедневшего потомка белорусской шляхты: «Жизнь его не баловала, но был он человеком спокойным, молчаливым и не злым – за что больше всего остального и уважала его Степанида, ценившая хуторской хлеб. Хоть порой было и не сладко, она знала, что легче не найти»[200]200
  Быкаў. Т. 4. С. 116.


[Закрыть]. Тем не менее, когда советская власть экспроприировала землю Якимовского, распределив ее между безземельными, Богатько досталась небольшая полоска самой неплодородной земли хуторка. Вначале Петрок вовсе отказался от земли своего бывшего хозяина, но его более энергичная жена, сама не до конца уверенная в своем праве на землю, все же подала заявление на этот надел. И Степаниду и Петрока мучают сомнения по поводу процесса экспроприации. А бывший владелец хутора и земельных угодий Адольф Якимовский, которому некуда уйти, продолжает жить на хуторе, представляя собой постоянный укор своим бывшим батракам:

Как-то она не выдержала и вечером, управившись с домашней скотиной, сказала Петроку, что им нужно поговорить с Якимовским, что так нехорошо, они же с ним так долго жили в добре и мире, без всяких ссор, а теперь… Опять же следует сказать, что их вины тут нет, что так повернула дело власть, что дали им эти две десятины, но они ведь их не просили. Взяли, правда, но ведь не возьми они – так отдали бы другим, мало ли голодных на свете. Нужно было как-то подобрее подойти к Якимовскому, чтобы он не злился, а жить – пусть живет в своем доме, они прекрасно перебьются в котельной, пока не встанут на ноги. Она же охотно присмотрит за стариком, неужто за его доброту она не отблагодарит его на его собственной земле[201]201
  Быкаў. С. 119.


[Закрыть].

Этот разговор, так тщательно отрепетированный Степанидой, принял неожиданный поворот. Степанида, поручившая мужу говорить первым, так и не дождалась от него путного слова по этому наболевшему вопросу. Тогда, как всегда, она взяла инициативу в свои руки, кротко попросив у старика прощения. Якимовский на это неожиданно строго упрекнул их в том, что они не отказались от его имущества, и, подумав долго, сказал, как бы прочитал им приговор: «Вы совершили грех, позарившись на чужое. На чужом и дармовом счастья не будет. Мне вас жаль»[202]202
  Там же. С. 120.


[Закрыть]. Заключил он разговор, однако, иначе, смягчив свой строгий нрав: «Но ничего уж не поделаешь, – сказал он чуть спустя. – Я вам дурного не желаю. Пусть Иисус и Мария вам помогут…»[203]203
  Там же.


[Закрыть].

Вскоре после этого разговора появился первый знак беды: Степанида и Петрок нашли мертвого жаворонка у себя на поле. Эта примета беды предварила первую трагедию – самоубийство старого Якимовского, благородство которого стало символом человеческой порядочности и много лет спустя, уже при фашистах, откликнулось в поступке супругов Богатько. Якимовский, однако, символизирует не только личное благородство и порядочность, но и сопротивление, неприятие той «новой нравственности», которую принесли с собой большевики.

После смерти Якимовского сбываются его предчувствия и предсказания в отношении благосостояния Богатько: сначала пал их молодой жеребец, не в силах вспахать тяжелую, практически непригодную для сева землю, доставшуюся этой семье. Следом, когда Петрок сам впрягся в плуг, используя лом и лопату, его плуг перевернулся, едва не погубив крестьянина. Тогда Петрок установил огромный крест на этой каменистой земле, уповая уже только на Бога: он убедился в том, что люди, власть, погода и природа – все словно против его семьи. Нетрудно заметить, что в тексте этот крест выглядит не столько символом веры, сколько очередным знаком беды:

Крест простоял всю весну и лето на самой высоте – над лесом и рвом, вдалеке от дороги. Каждый, кто ехал или проходил этой дорогой, смотрел на этот знак человеческой, беды, но мало кто знал, какая это была беда. Потом кто-то из местных назвал этот холм Голгофой. Так и пошло: Голгофа, или гора Голгофа, а то еще Голгофа Петрока[204]204
  Быкаў. С. 129.


[Закрыть].

Однажды явились местные комсомольские активисты, угостились квасом, попросили пилу и спилили крест. Петрок страдал молча, а молодежь не обратила большого внимания на Степаниду, давшую им отповедь от всей ее справедливой и энергичной души. Молодые люди в ответ разразились лекцией о вреде религии и ушли, полные уверенности в правильности своих действий.

Следующим уже не знаком, а символом и первопричиной даже не только беды, а трагедии стала коллективизация. Крестьяне их деревни заплатили тяжелой ценой, многие жизнью за этот дикий эксперимент – и ко времени его завершения, и позже, во время оккупации.

Сначала у Степаниды и Петрока возникли серьезные разногласия по поводу создания колхоза: Петрок был категорически против того, чтобы записываться в колхоз, но его жена, пораженная неотразимой красотой идеи равенства, стала ее активной пропагандисткой. А Петрок, раздумывая годы спустя об установившихся при фашистах ненависти и недоверии друг к другу в деревне, вспоминает, что зачатки этих чувств, настроений и отношений возникли, развились и закрепились именно во время коллективизации. Понимает Петрок и то, что деревенские жители – и те, которые ратовали за колхозы, и те, что им сопротивлялись, – руководствовались своими личными, большей частью мелкими мотивами, а вовсе не идеологическими установками, верой или безверием в колхозное дело:

А коль Борис Богатько проголосовал за колхоз, так вовсе не от того, что ему он нравился, а чтобы досадить Гужу, с которым давно поссорился и который боялся колхоза, как черт креста. Да и его Степанида, агитирующая по всей деревне за колхоз, если разобраться, больше старалась для себя, ну и для него, конечно, так как было уже очевидно, что с их двух десятин никак не выжить, а здоровье положишь, это уж точно. И вот как оно все обернулось: Борис убежал к родным в Ленинград, Гужа раскулачили и выслали, а теперь за все это надо отдуваться, а первому – Петроку Богатько, жена которого когда-то попала в тот комитет бедноты и на митинге посидела в президиуме. Как бы сейчас эти посиделки боком не вылезли[205]205
  Быкаў. С. 174.


[Закрыть].

Быковское понимание коллективизации как основной исторической трагедии белорусского крестьянства находит свое выражение в судьбах многочисленных Богатьков и Гужей, так же густо заселивших страницы этого произведения, как они населяли свою деревню. Эта деревня становится символом советской деревни вообще – то есть деревни, порабощенной коллективизацией. Но и каждый, даже второстепенный персонаж романа «Знак Беды» тоже превращается в символ – исковерканной судьбы как при Советах, так и при немцах, а часто и при обоих режимах, в корне несправедливых и к личности, и к коллективной судьбе крестьянства. Сама Степанида полностью осознала трагические последствия коллективизации для своих людей. Работая не покладая рук что дома, что в колхозе, она ни от кого не таит свое личное мнение; всю жизнь рискуя собой, она встает на сторону невинно пострадавших. Эта бывшая батрачка борется с несправедливостью и часто идет наперекор решениям руководителей колхоза, навязанным им властью свыше.

Воронье карканье – известная примета: для большинства славянских народов это Знак Беды неотвратимой, неминуемой. Когда фашист, забавляясь, убивает ворону на дворе у Богатько, символика этого акта становится многозначной. Мертвая птица символизирует собой потерю свободы и жизни, в то же время предсказывая трагическую судьбу Петрока и Степаниды. Стук топоров у реки прочитывается в качестве знака беды, исходящего от фашистов. В то же время их действия (восстановление моста) символизируют собою скорее новый порядок, чем налаживание связи с жителями близлежащего городка и деревень. Немцы ненадолго расквартировались в небольшом хуторке Богатько, полностью разорив его. Так, они зарезали их единственную корову – Бобовку, не только нежно любимую супругами, но и почитаемую ими в качестве их личной благодетельницы; эта корова являлась для них средством и символом личного выживания. На постое фашисты реквизировали почти всех кур; при этом они часто словесно и физически оскорбляли обоих супругов. Из всей расквартированной группы только помощник повара Карл по-человечески относился к Степаниде и Петроку. За это над ним постоянно издевались свои же, а начальство наказывало.

Один из самых сильных символов несчастья, казалось, должен был коснуться Богатько лишь опосредованно. Речь идет о Янке, юродивом из их деревни, и о его несчастной судьбе. Смерть Янки стала одновременно символом противостояния своих и чужих, а также знаком беды для Петрока и Степаниды. Эта смерть пронзила обоих стариков осознанием того, что свои, местные (полицейские), могут оказаться враждебнее и хуже чужих, пришельцев, многие из которых, как, например, Карл, оказались в роли врагов не по собственной воле. Несвоевременная и ничем не оправданная смерть Янки может также рассматриваться и знаком, и предчувствием, и символом беды для личной судьбы супругов – они оба понимают, что могут оказаться следующими жертвами как бывших своих, так и нынешних чужих. Эти чувства побуждают даже Петрока, олицетворявшего по натуре народную нравственность (доброту, толерантность, справедливость мышления), вступить в борьбу и с полицией, и с фашистами. После ужасной смерти Янки Степаниду настойчиво преследует один вопрос: что же она и другие сделали такое, за что они наказаны такой несчастной судьбой?

Она знала – ее конец приближался быстро и неуклонно, и думала только: за что? Что же она сделала против Бога и совести, почему такая кара обрушилась на нее и людей? «Почему и за что?» – пытала она себя, не находя, однако, ответа, а мысли ее шли дальше, уходя в глубь пережитого[206]206
  Быкаў. С. 95.


[Закрыть].

Несмотря на то что не всякий читатель ожидает ответа на этот почти риторический вопрос, Быков предлагает на него ответ дальше, где он описывает трагическую и бесстыдную историю раскулачивания. Эта акция, проводимая местными жителями по директиве и под руководством советских властей, навсегда легла пятном на совесть односельчан. Степанида и Лявон – их первый председатель колхоза, человек порядочный и совестливый – голосовали против раскулачивания своих тяжело работающих родственников и соседей. Однако власти и их присные, воспользовавшись равнодушием уже изрядно запуганного большинства населения, легко справились с этими двумя голосами. Степанида, зная о том, что ее личной вины нет в этом катастрофическом уничтожении людей, тем не менее, осознает себя частью общины, допустившей подобный кошмар, и не снимает с себя ответственности за содеянное. Таким образом, автор произведения подводит читателя к кантовской теории о причине и следствии, где коллективизация стала символом беды и ее причиной, а последовавшие за ней несчастья в жизни народа явились следствием того, что люди сами это допустили. Философские мысли повествователя о последствиях любого действия, в особенности дурного поступка, выражены в многочисленных внутренних монологах и Петра, и Степаниды:

Если бы дано было человеку – хоть на мгновение заглянуть вперед, увидеть предназначенное ему, но укрытое за пластами времени то, что со всей очевидностью откроется в наплыве следующих дней. Да где Там! Ничего не может человек узнать из своего будущего и, бывает, радуется тому, что вскоре станет причиной горя, а то и плачет из-за того, что после, скорее всего, вызовет усмешку[207]207
  Быкаў. С. 107.


[Закрыть].

Негативные, неприязненные, порой полные ненависти отношения односельчан между собой видны в диалоге между Степанидой и Корнилой (трудолюбивым крестьянином, который в молодости готовился к ней свататься). Корнила довольно прагматичен и по натуре – собственник. Он не верит в чувства и предпочитает традиционную христианскую мораль любым нововведениям. Тяготы жизни превратили его в скептика. Вот как объясняет Корнила Степаниде свое отношение к соседям при большевиках:

А я тебе скажу: хуже соседей никого нет. Никто тебе столько неприятностей не принесет, как соседи… Они под боком, все видят и заходятся от зависти. Особенно если плохонький какой попадется. Неудачник! Такой не тогда радуется, когда коня купит, а когда у соседа конь сдохнет[208]208
  Там же. С. 132.


[Закрыть].

Степанида, слушавшая Корнилу внимательно и порой поддакивая ему, тем не менее не разделяет его мировоззрения. Эта женщина, жизнь которой была не легче, чем у Корнилы, все же сохранила веру в доброту и справедливость.

Так, один из ее последних поступков в жизни превратился в символ личного сопротивления женщины оккупантам и полицейским в борьбе за справедливость. Степанида купила у Корнилы бомбу в надежде взорвать тот мост, который оккупанты с такой тщательностью отстроили. Эта бомба становится для нее орудием мести за смерть Янки и за попытку оккупантов и их коллаборантов лишить ее данного ей Богом права достойно дожить свой век. Фашисты прослышали, что бомба у нее (Корнила ее не выдал), и Степанида, узнав об этом, ее спрятала. Она также не дала своим врагам восторжествовать над нею: Степанида подожгла свой дом и сгорела вместе с ним. Огонь является символом Бога и очищения как в Старом Завете, так и в анналах классической греческой трагедии; Степанида в «Знаке Беды» являет собой бессмертный тип героини, воспользовавшейся последним средством для сохранения в себе человеческого достоинства и самоуважения.

Степанида – тот любимый автором характер, критический взгляд которого обращен в первую очередь на себя, вследствие чего она в состоянии самостоятельно рассуждать и о других, в особенности близких ей людях, событиях, явлениях. Не случайно, что именно ей доверяет автор свои мысли о гибели белорусских евреев, которые изображены в романе как естественная часть жителей Беларуси. Эти люди, так же как и белорусы-христиане, притеснялись и царской, и советской властью, а потом планомерно уничтожались фашистами.

У Василя Быкова практически в каждом произведении о том времени рядом с белорусом находится и еврей, большей частью тоже белорусского происхождения[209]209
  Этот тезис утверждается в моем недавнем англоязычном исследовании, готовящемся к печати.


[Закрыть]. Вот и в «Знаке Беды» Петрок с тоской вспоминает своего лучшего друга Лейбу, деревенскую кузницу которого экспроприировали большевики, выгнав кузнеца из родных мест. Сейчас, двадцать лет спустя, Петрок, которому нужна помощь, с ностальгией вспоминает этого работящего, честного и справедливого человека, внезапно понимая, что в жизни у него не было лучшего друга в деревне, где большая часть населения приходится ему близкой родней[210]210
  Быкаў. С. 36.


[Закрыть]. С этим ностальгическим озарением рифмуются мысли Степаниды о судьбе белорусских евреев из их городка. Автор описывает ее искренний ужас, возмущение и брезгливость по отношению к нацистам и полиции, уничтожавших еврейское население.

Что никоим образом не избавляет от ее сурового приговора старшин еврейской коммуны, не организовавших никакого протеста и послушно приведших своих людей на заклание убийцам, тем самым облегчив фашистам и их приспешникам выполнение чудовищной задачи. Степанида вспоминает о том, что происходило в гетто:

Люди говорили: «Ой, ненадолго это, все равно убьют, надо убегать». Но странно: ни один не убежал, все сидели и ждали, а ведь были среди них и молодые и некоторые просто разумные. Но эти умники думали, что убийств не будет, что и немцы люди, да и в Бога веруют, вот и на пряжках у них это написано. Очень уж гладко рассуждали эти разумные, вот их и слушали. Понятно, если человеку хочется чего-то, он сначала убедит себя в своей правоте, а потом и других. Или наоборот. Ну и досиделись тут до карьера (место, где их всех уничтожили. – ЗГ)[211]211
  Там же. С. 169.


[Закрыть].

Необходимо отметить мужество автора, с которым он провел – как говорится, невзирая на лица – хирургически точный анализ ситуации. Действительно, старшины руководили еврейскими общинами твердой рукой и традиционно требовали от своих прихожан железной дисциплины: так было до, во время и после царя. Глубоко религиозные старшины общин сохранили значительную силу убеждения и авторитет среди единоверцев и во время Советов, поэтому их роль в массовом уничтожении евреев не должна умалчиваться, если мы, как Быков, стремимся не к отдельным элементам правды, а к истине. Василь Быков, никогда не умалявший вины нацистов, белорусской полиции, некоторых запуганных или равнодушных слоев местного населения, тем не менее не снимает ответственности за происшедшую катастрофу и со старшин еврейских общин. Открывая свои сокровенные мысли через наиболее духовно близкий ему образ Степаниды, он делает это с такой глубокой внутренней болью (у Степаниды все холодеет внутри при мысли о расправе над евреями), что у читателя не остается сомнения – несмотря на то что Быкова физически не было во время катастрофы на его земле, он, как и Степанида, чувствует не только горе, но и ответственность за содеянное на родине преступление.

Все вышесказанное не свидетельствует о недостатке авторского внимания к другим, даже второстепенным персонажам произведения. Наоборот, каждый эпизодический герой обладает полной биографией с отличительными и своеобразными личными нюансами, освещающими его внутренний мир. Все характеры «Знака Беды» настолько тщательно выписаны, насколько позволяет автору многообразный жанр романа. Сюжетные отношения персонажей невероятно сложно, но логично учтены и тесно связаны в их развитии, что включает постоянную связь времен – далекое прошлое, настоящее (недавнее прошлое) и будущее (ближайшее прошлое). Даже такие персонажи из далекого прошлого, как Лявон, первый председатель колхоза, давно павший жертвой НКВД, влияют на ход сюжета через время и пространство настоящего – недавнего прошлого и будущего – ближайшего прошлого. И конечно, Петрок Богатько, несправедливо кажущийся порой то антагонистом, то лишь тенью своей энергичной жены, в ходе романа играет не меньшую роль, чем Степанида, а просто свою, совершенно другую. Послушаем Игоря Дедкова:

Писателю дороги оба – Петрок и Степанида, Он понимает их равным образом: может быть, Петрока даже лучше и полнее – или вообще всех на свете Петроков вместе с ним? Или Петроков просто больше? У истоков этого характера – батрацкая доля, стойкое ощущение своей оттесненности, малости, какой-то неминучей подвластности сильным мира сего.

…И все-таки, как ни терпелив и осторожен Петрок, как ни смела и отчаянна Степанида, противостояния не будет – в несходстве откроется их глубокое, прекрасное совпадение и родство, когда различия характеров не могут помешать чему-то более важному, соединившему их когда-то и достаточному для того, чтобы встречать и выдерживать любые беды вместе, не отшатываясь, не отступаясь друг от друга[212]212
  Дедков. С. 297–298.


[Закрыть].

К этому безусловно верному анализу следует добавить, вернее, подчеркнуть типичную нетипичность характера Петрока (о символичности характера Степаниды мы упомянули выше). Без сомнения, его характерные черты трудолюбивого, богобоязненного и справедливого крестьянина, любящего землю и покоряющегося внешне тяжелым жизненным обстоятельствам, – достаточно типичны для человека его социального круга. Также типична, но противоположна и глубоко символична роль самородка, отданная Быковым именно этому характеру. Ведь у читателя есть все основания предполагать, что в Петроке, возможно, пропал скрипач мирового класса.

Еще более необычен и символичен характер Петрока в плане его глубокого и оригинального философского и мистического мышления. Мысли, воспоминания и эмоциональная память Петрока гораздо более глубоки и конкретны, чем у его жены. Более того, читателю указано на демонстрацию Петроком прямой связи с досточтимыми белорусами, предками-старейшинами своего рода (дзядами). Высказывания такого характера (выраженные большей частью в его внутренних монологах) сравнимы по уровню философского смысла с лучшими из известных человечеству. Так, одно из них, перекликающееся с толстовским: «Какая это мерзость, война!» – взято нами в качестве эпиграфа к следующему произведению Быкова.

«Западня», 1962

«Боже, Боже, – думал Петрок, поглядывая на искристую суету огненных языков костра. – Что ж творится на свете! Какая страшная война, как неудачно началась, что будет дальше? Страшное время!»

Повесть Василя Быкова «Западня» находится между двумя крупными романами четвертого тома. Написано произведение было еще в 1962-м, однако в библиографии белорусских писателей оно не значилось[213]213
  Беларускія пісьменнікі. Бібліяграфічны слоўнік. Мінск: Бел. Энцыклапедыя, 1992.


[Закрыть]. Звонок писателю 19 июня 2002 года, то есть в день, когда ему исполнилось семьдесят девять лет, пролил свет и на историю этой повести. Писатель сказал, что до того, как она попала в четвертый том в 1993-м, ее опубликовали только однажды по-русски – в 1960-х в журнале «Юность».

Скромное количество публикаций повести «Западня» никак не соотносится с художественными достоинствами произведения; на первый взгляд сюжет немногим отличается от других «военных» вещей Быкова того времени и не должен был бы стать причиной недовольства советских властей. Однако параллель между фашистскими и советскими «органами государственной безопасности», явно проведенная в сюжете (так же как и в последующем романе Быкова 1965 года «Мертвым не больно»), по всей видимости, явилась основной причиной полного замалчивания этого произведения на территории Беларуси. Повествование тут ведется большей частью от третьего лица, однако довольно значительное количество диалогов и внутренних монологов оживляют и обогащают линию рассказчика, сюжет, композицию повести и, конечно, ее характеры. Художественное пространство и время действия в произведении достаточно ограниченны, так как все происходит на территории, которую можно пешком пройти за пятнадцать минут – это расстояние между советскими и фашистскими траншеями. События длятся только двадцать четыре часа; несмотря на это, герои неоднократно отмечают то бесконечность, то неопределенность времени. Композиция, однако, проста, определенна и делится на три части – атаки советской группы войск. Две из этих атак, несмотря на упорство нападавших, оказались неудачными, и повесть заканчивается в канун третьей.

Сюжет повести построен вокруг ее основного героя – лейтенанта Климченко. Капитан Орловец, командир роты, в которой проходит службу взводный Климченко, вызывает его вместе с младшим лейтенантом Зубковым в свой штаб. Орловец как бешеный зверь набрасывается на обоих лейтенантов, обвиняя их во всех неудачах первой атаки. При этом он употребляет в основном нецензурные выражения, в которых он явно достиг высокого мастерства. Лейтенанты по-разному реагируют на головомойку: Зубков стоически молчит, а Климченко разражается гневной отповедью, не пытается сдерживать своего возмущения:

Он не боялся капитана, хоть знал его крутоватый нрав; провоевав в этой роте еще с зимы, он знал каждого бойца так же хорошо, как и они его. Орловец же был человеком новым, и хоть в трусости его никто не мог упрекнуть, но все же с первого дня бойцы невзлюбили капитана за его явно чрезмерную жесткость[214]214
  Быкаў. С. 247.


[Закрыть].

Следующая, вторая атака не только не принесла успеха нападающим, но закончилась пленением лейтенанта Климченко: раненый и контуженный, он стал легкой добычей для врагов. К несчастью, при нем оказались все документы его взвода, включая новый список солдат отделения. Офицер гестапо российского происхождения и бывший москвич проводит следствие, в ходе которого этот человек с говорящей фамилией Чернов предлагает Климченко сделку. Он советует ему, воспользовавшись громкоговорителем, предложить своим солдатам сдаться в плен. Гестаповец предупреждает лейтенанта, что в случае отказа худо будет только ему – Климченко. Благодаря пофамильному списку солдат, который был обнаружен при бесчувственном лейтенанте, Чернов решил, что и сам это сделает от имени лейтенанта. Климченко отказывается, его жестоко избивают и бросают за решетку. Утром, непосредственно после осуществления плана Чернова, искалеченного, измученного и недовольного собственной нерадивостью с документами Климченко ждет следующее испытание. Чернов, хорошо зная советскую политическую систему и ее карательные органы (намекнув, что там он тоже служил так же хорошо, как и на новых хозяев), решил сыграть со своим бывшим земляком злую шутку. Он посылает Климченко назад к своим, в советские траншеи, которые лейтенант, атакуя врага со своим взводом, покинул всего двадцать четыре часа назад. При этом гестаповец предвкушает два варианта поворота судьбы для красноармейца. Первый – Климченко расстреляет на месте за его «измену» первый же попавшийся комиссар; второй – его прикончат во время или после доследования, на котором будут избивать с не менее изощренным садизмом, чем в гестапо. Ни один из черновских вариантов, однако, не осуществился. Действительно, капитан Петухов, комиссар батальона, был готов немедленно осуществить предположения своего гестаповского коллеги. Но Орловец не отдал ему Климченко на растерзание, несмотря на то что Петухов начал угрожать трибуналом самому командиру роты. Орловец был первым, кто понял невиновность лейтенанта. Под предлогом того, что в последующей атаке ему необходимо каждое ружье, Орловец не только отослал Климченко в его взвод, но и оставил его командиром. Орловец, явно рискуя не только карьерой, но и собственной головой, подарил Климченко ценнейший в жизни подарок – пусть короткую, но все-таки конкретную возможность утвердить свое человеческое достоинство. Это действие заведомо жесткого, типичного советского командира временно повернуло сюжет новеллы вспять, приоткрыв знакомый пласт быковского понимания нравственности, которое можно, слегка перефразируя Достоевского, выразить так: доброта и взаимопонимание спасут мир.