Текст книги "Василь Быков: Книги и судьба"
Автор книги: Зина Гимпелевич
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)
Первые же минуты капитана в траншеях выявляют его обычные заботы: он думает о том, как решить нелегкую ситуацию, в которой оказался его батальон, и в то же время у него появляется пустая и тщеславная мысль о запаздывающем ордене, которая явно беспокоит капитана. Он ее прогоняет, и когда в землянке его ординарец Гутман, заместитель Маркин и телефонист Чернорученко сообщают ему о том, что орден боевого Красного Знамени прибыл в штаб, капитан совестится той, предыдущей мысли и воспринимает новость внешне безразлично. Быков мастерски расставляет позиции каждого действующего лица по отношению к Волошину. Гутман, ординарец, предан ему не меньше Джима. Маркин, его заместитель, – осторожный, внешне покорный, расчетливый карьерист – скорее «и не друг и не враг, а так». Он – кадровый офицер, недовольный тем, что его обошли званием. Будучи только лейтенантом, он в настоящий момент не мог рассчитывать на повышение, так как провел три месяца в окружении и его делом сейчас занимался особый отдел. Все остальные герои романа относятся к Волошину с полным уважением, большинство с искренней любовью, но абсолютно все, что немаловажно в армии, особенно того времени, – без страха.
Капитан глубоко озабочен положением батальона: они вчера провели неудачную атаку, в которой батальон потерял треть своего состава. Сейчас перед ними угрожающе торчит высота, которую, по мнению Волошина, им нужно было взять до того, как там укрепились немцы. Однако он выполнил приказ, казавшийся ему неправильным, – занять их настоящие позиции, несмотря на то что из-за мощных немецких подкреплений техникой и людьми высота становилась недоступнее с каждой минутой, обещая стать сильной преградой на пути советских войск.
Неожиданно в землянке батальона появляется немолодой, легко раненный генерал. Раздраженный вчерашней неудачей, он устраивает разгон Волошину и его солдатам. Однако, ознакомившись с ситуацией, он, опытный вояка, понимает, чем грозит его людям укрепляющаяся немецкая высота, и решает атаковать ее как можно скорее. Майор Гунько, прилетевший туда же к Волошину, как только он услышал о визите генерала, с радостью прихлебалы тоже напускается на капитана, которого не выносит за «излишнюю» интеллигентность и гордый нрав, и поддерживает капризного генерала, который без причины наказывает капитана. Генерал, решивший, что Джим подходит ему по чину больше, чем Волошину, приказывает доставить ему собаку.
Визит генерала принес только одну хорошую новость – прибыло долгожданное пополнение. Проблема с новичками, однако, заключалась в том, что только несколько человек из девяноста двух говорили и понимали по-русски. Остальные – абхазцы – знали только родной язык. Волошин задал через переводчика три вопроса новоприбывшим: кто из них болен, кто ни разу не был в бою и кто не может преодолеть страха, – попросив тех, кто для себя ответил положительно на один из вопросов, выйти вперед. Так как после третьего вопроса ни один не вышел, Волошин понял, что трусы попали в первую группу, в которой оказалось пятнадцать человек. Капитан приказал удивленному Гутману отвести эту группу «больных» назад в штаб и обратился к оставшимся с такой речью: «А с вами будем воевать. Переведите. Завтра пойдем в бой. Все вместе. Кто-то погибнет. Если будете дружными и напористыми, погибнет меньше. Растеряетесь под огнем – погибнет больше. Запомните закон пехотинца – добежать до немца и убить его. Не удастся его убить – он убьет вас. Все очень просто. На войне все просто»[131]131
Быкаў Васіль. Т. 2. С. 254.
[Закрыть].
В два часа утра капитану пришел приказ – готовиться к атаке. За этим приказом следуют два неприятных звонка из штаба полка – один от командира полка, Гунько, давшего нагоняй Волошину за то, что вернул «больных» новобранцев, а второй от его заместителя по политической части, Миненко, потребовавшего у Волошина разбудить солдат и прочитать им политинформацию перед боем. Волошин, рассердившись на обоих за их глупость и запугивания, резко отвечает обоим. «Уже второй раз ему сегодня напомнили о директивах Верховного (Главнокомандующего Сталина. – ЗГ). Волошин бросил трубку на кожаный футляр и в нервном потрясении прижался плечами к холодному брустверу траншеи»[132]132
Там же. С. 258.
[Закрыть]. Ко всему прочему, он ужасно скучает без своей собаки. За последние шесть месяцев Джим стал для него больше чем хорошим компаньоном: Гутман однажды полушутя сказал, что и капитан, и его собака испытывают сильные человеческие чувства друг к другу.
Перед битвой, еще до рассвета капитан идет посмотреть, как устроились его солдаты, и, конечно, больше всего его волнуют новобранцы. По дороге он думает о Маркине и анализирует собственные чувства по отношению к этому непростому своему сослуживцу: «Вообще Маркина было понять нетрудно. Не каждый, попавший в такие сволочные выкрутасы судьбы, как пришлось его начальнику штаба, сумеет сохранить душевную стойкость и не надломиться. Комбат уже знал из жизни, да и по своему командирскому опыту, что люди – это люди и требовать от них того, что они не могут дать, по меньшей мере, нелепо. Наверное, следует принимать их такими, какими их сформировала жизнь, используя для дела только их полезные качества»[133]133
Там же. С. 263.
[Закрыть].
Накануне битвы капитан подходит близко к фронтовой линии, за которой находятся немцы, и тут повествователь дает ясные психологические обоснования мотивов комбата и его будущих действий.
Отвернувшись от ветра, комбат тихо стоял около бруствера, объятый ночью, холодом и тишиной. В двадцати шагах на болоте в кустарнике тускло мелькали льдины – серые, словно оплавленные, с вмерзшей травой, грязные, зажатые между кочек плахи, за которыми на голом крутоватом склоне делали свое дело немцы. И хотя тут они были ближе, чем от его КП, комбат чувствовал себя почти спокойным – тут исчезало одиночество и появлялась привычная уверенность, которую можно ощутить только дома. Впрочем, оно и понятно: его батальон давно уже был его домом, его крепостью и пристанищем – другого для себя пристанища на войне он не знал[134]134
Быкаў Васіль. Т. 2. С. 264.
[Закрыть].
Эти скупые строки от лица повествователя дают более полное представление о характере и психологическом состоянии Волошина, чем дали бы многостраничные и цветастые описания иных авторов. Вот капитан перечитывает последнее письмо матери – прощальное, предсмертное, заботливое, тоскливое, доброе – одним словом, материнское. Оно подтверждает уже сложившееся впечатление о Волошине как человеке из потомственно образованной семьи, ставшем кадровым офицером, как следует из письма, неожиданно для окружающих. И тут так же неожиданно, но кстати является в этом письме описание Витебска, родного города в лучший его период, когда там работали Пен, Добужинский и многие другие замечательные художники, явившие миру авангард XX века. Первым призванием Волошина, как оказалось, было искусство: в детстве он был выдающимся учеником Пена, и его способности высоко ценил «сам Добужинский». Из этого письма также следовало, что оно – предсмертное. Возможная причина смерти вполне здоровой и еще нестарой женщины видится только одна – фашистская оккупация города и то, что, всего вероятнее, мать Волошина была еврейского происхождения, – письмо пришло чудом, накануне ликвидации гетто.
Смерть матери – не единственная смерть близкого человека в судьбе Волошина. Ни в одном из последних переводов на русский язык мы не найдем еще одного письма, которое капитан получил от своей любимой, врача, работавшей в полевом госпитале и убитой случайной очередью немецкого мессершмитта. Это любовное письмо – вершина лирического мастерства Быкова того времени. Оно написано с сильным эмоциональным накалом и в то же время с такой правдивостью, что поражает читателя, привыкшего к автору – трезвому реалисту. В этом письме женская любовь выражается столь ярко и жертвенно, что, читая его, хочется отмести все наши прежние критические замечания относительно женских образов писателя.
Быков нашел очень точное место для этого письма в композиции своего романа – прямо накануне основной, трагической битвы батальона. Еще и поэтому оно действует столь неотразимо. Однако почему писатель все-таки решил убрать его из последних переводов, заменив диалогом между Волошиным и Гутманом?[135]135
Быков Василь. Его батальон. Москва: Сов. писатель, 2000. С. 399–400.
[Закрыть] Ординарец просится в роту, в бой, объясняя капитану, что у него, как советского еврея, есть свои, личные счеты с гитлеровцами. Волошин, для которого «в бою надежный ординарец значит не меньше начальника штаба», не отпускает его, обещая подумать после боя[136]136
Там же. С. 399.
[Закрыть]. Мы можем только предположить (спросить-то, к сожалению, некого), что Быков, переводя роман, пришел к решению, что любая лирика накануне трагической мясорубки, в которую попадет батальон, будет снижать драматический пафос. Наверное, автор прав, изменяя текст таким образом, однако все равно немного жаль русскоязычного читателя, который уже не прочитает этого письма. Поэтому приведем здесь некоторые отрывки – пусть читатель сам убедится в неожиданной силе лирического мастерства Василя Быкова. Отмечу лишь обстоятельства, при которых Волошин читает это письмо: три месяца он провел в окружении, переболел тифом, был тяжело ранен в грудь, и письмо его застало тогда, когда было уже некому <ответить>. Его любимую, военврача полевого госпиталя, подкосила пулеметная очередь «мессершмитта».
Дорогой мой Волошик, серебряный мой огонек закатного солнышка, блеснувшего так коротко и ярко в моей жизни, где ты?
Где ты, земная и небесная радость моя, мой рослый дубок, зеленая травка полянки, медом пропахший лужок, теплая, живая волна, забежавшая на мои ладони?
Откликнись же, скажи хоть слово – повторяю я с нежностью, а сердце трепещет в растерянности все тем же немым вопросом – где ты?
Где ты, Волошик, в то время, когда я замираю в печали и растерянности; где ты, когда на сердце у меня чуть светлее; где ты, когда мне совсем не хочется жить и когда внезапно жизнь становится такой славной?
Где ты?
Быть может, ты навсегда выбросил из сердца ту, которая с такой самозабвенной радостью сама кинулась к тебе в ноги, которая однажды на всю жизнь полюбила тебя больше матери, которая не может жить без тебя, – твоего неповторимого взгляда, тихого ласкового слова, прикосновения твоей большой, но удивительно ласковой ладони…
Быть может, ты встретил на войне другую, – неожиданно ослепившую тебя своею красою, волшебством и новизной своей любви. Ту золотоволосую неземную Принцессу, перед которой я – несчастная, отринутая тобой Золушка…
Быть может, ты не слышишь и никогда не услышишь меня, а давно уже лежишь в сырой и безмолвной могиле с вражеской пулей в груди, к которой я так любила припасть головой?
Волошик мой, где ты?
Я хочу быть с тобой….
А если ты давно успокоился от всего в глубокой братской могиле, то я хочу лежать рядом. Возьми меня хоть к себе в могилу, я не могу без тебя…
…Только не молчи, откликнись. Прошло пять бесконечных месяцев твоего нестерпимого молчания. Я каждый день выхожу к нашему небольшому подлеску и кричу, кричу – солнцу, облакам, похолодевшему осеннему небу, кричу на восток и на запад:
Волошик мой, где ты?[137]137
Быкаў Васіль. Т. 2. С. 285.
[Закрыть]
Возможно, кому-то из читателей этот нежный крик измученной души и покажется неуместно сентиментальным, – и все же, все же, все же…
…Развернувшаяся вскоре битва обернулась для батальона даже хуже, чем мог предположить его не склонный обольщаться командир. Помощь батальону, обещанная комполка Гунько накануне боя, не была оказана. К тому же в этом конкретном сражении Гунько оказался отнюдь не на высоте. Гитлеровцы, которым, несмотря на предложения Волошина, дали время закрепиться на их выгодной позиции, во всех отношениях были лучше подготовлены к бою, чем его батальон, на который пришлась вся тяжесть сражения. В результате комбат теряет половину состава во время первой атаки и на свой риск, без санкции Гунько, выводит из нее оставшихся солдат. Разгневанный комполка отстраняет Волошина от командования и заменяет его услужливым Маркиным, показавшим себя таким же бездарным воякой, как и сам Гунько. Так, Маркин ведет остатки батальона прямо под смертоносный огонь противника, в то время как Волошин встает в строй рядовым пехотинцем. Маркин, будучи человеком трусоватым, легко раненный, в тяжелую минуту уступает командование Волошину, раненному гораздо тяжелее, чем он сам. С оставшейся небольшой группой, включающей Маркина, Волошин берет одну из наиболее укрепленных точек – немецкий блиндаж. Но это еще не победа, положение его группы все еще драматично – они окружены гитлеровцами. Немец, раненный в бою, оказался с ними случайно в блиндаже, став героем забавной ситуации, когда один солдат хочет пристрелить врага, а другой, Авдюшкин, с сильным украинским акцентом, не позволяет обидеть «хорошего» немца: «Ни, нэ дам, – убежденно сказал Авдюшкин. – Вин мэнэ спас, цэ хороший фриц. А то б я кровью сплыл в этом блиндажи. А ну, фриц, дай комбату бинта»[138]138
Быков Василь. Его батальон. С. 471.
[Закрыть].
Между тем немцы пускают в блиндаж газ, и когда выясняется, что на Волошина и Маркина приходится только один противогаз, комбат отдает его Маркину. Однако в последнюю минуту группу спасает пришедшая на помощь рота Кизевича, атаковавшая немцев с тыла по приказу генерала, сместившего Гунько с должности комполка. Вся последняя часть романа посвящена прощанию. Сначала это прощание с погибшими, которым руководит раненый Гутман, после смещения Волошина сбежавший все-таки из штаба батальона в действующую роту. Тяжело раненный, капитан помогает рыть братскую могилу, и по одному они бережно хоронят там людей его батальона – капитан знает их поименно. После этой тяжелой миссии он решает, несмотря на ранения, вернуться в строй своего батальона рядовым:
С каким-то большим куском в его жизни отошло его трудное командирское прошлое, и вот-вот должно было начаться новое. Сегодня он побывал в шкуре бойца, и хотя и прежде недалеко отходил от него, но все-таки тогда была дистанция. Сегодня же она исчезла, и он полною мерой испытал всю необъятность солдатского лиха и уплатил свою кровавую плату за этот вершок отбитой с боем земли[139]139
Быков Василь. Его батальон. С. 492.
[Закрыть].
Неожиданная радость ожидает Волошина: Джим, сорвавшись с привязи, нашел своего дорогого хозяина. Вот так, вдвоем, отправив Гутмана в тыл с ранеными, они и возвращаются в свой батальон. По дороге туда автор, «сопровождавший» своего героя, говорит о том, что случай, распоряжающийся судьбой каждого, несмотря на все потери капитана, не сумел забрать у Волошина его природную человечность. Ведь случай не властен «над тем, что отличает его от Маркина и, как ни странно, сближает с Джимом. Над тем, что в нем – Человек»[140]140
Там же. С. 495.
[Закрыть].
Заканчивается роман отдельным абзацем:
Здесь все символично: и то, что капитан стал Героем Советского Союза и майором, и то, что всего лишь месяц с небольшим недотянул до Победы, и то, что тело командира покоится вместе с телами его солдат близ мало кому известного местечка в Восточной Пруссии.
«Проклятая высота» («Атака с ходу», 1968)
Кажется, все искусство В. Быкова состоит в обособлении и анализе критических ситуаций как ключевых или узловых для понимания человека на войне, человека вообще, самой войны как особого, ненормального, противоестественного состояния жизни.
И. Дедков
«Проклятая высота» завершает второй том шеститомника Василя Владимировича Быкова. Этот короткий роман тоже затрагивает проблему выбора, однако главный его герой, белорус Васюков, от лица которого ведется повествование, не получает права на собственный выбор, а вынужден полагаться на выбор других, своих военных начальников. Васюков – ординарец командира роты Ананьева, и выбор комроты показан читателю через восприятие его ординарца. Действие «Проклятой высоты» разворачивается в последние годы войны. Несмотря на то что советские войска уже давно перешли в наступление, судьба пехоты оставалась, как и прежде, незавидной, часто зависящей не только от воли командиров, но и от слепого случая. Вот как начинается повествование:
Мы наступали. Погода выдалась такая, что хуже не придумаешь: весь день шел дождь пополам со снегом. Земля, еще не подсохшая от весеннего половодья, совсем раскисла, грязь на дороге перемешалась со снежной кашей, в которой противно хлюпали наши замерзшие ноги. К тому же под вечер к этому добавился напористый, ураганный ветер. Все время меняя курс, он крутился над дорогой. Порой было невозможно взглянуть вперед – колкая снеговая пыль слепила глаза. Пригнувши голову, я видел только, как мелькали заляпанные грязью кирзачи командира роты Ананьева; мокрая плащ-палатка на его спине вздымалась горбом, комроты сгибался, натягивая капюшон, накинутый на самодельную, с матерчатым козырьком фуражку, и, зло матюкнувшись на Бога и погоду, решительно топал по дороге. Перекуров у нас не было[142]142
Быкаў Васіль. Т. 2. С. 370.
[Закрыть].
Васюков просто обожает комроты – хотя и осознает кое-какие его слабости. Некоторая холодность, взрывной характер, а порой и излишняя строгость Ананьева не перевешивают для его денщика – как, впрочем, и для остальных солдат роты – непоколебимую веру в своего командира. Васюков абсолютно и искренне уверен в том, что Ананьеву больше подходит генеральское и даже маршальское звание и что его удел – командовать армиями, а не их ротой. Действительно, думает Васюков, ведь не зря их рота – лучшая в батальоне. Печальная авторская ирония строится на наивных рассуждениях и преувеличениях денщика по поводу военного таланта его командира, впоследствии допустившего непоправимые ошибки, которые приведут большую часть роты к гибели.
Сюжет романа несложен: рота дошла до стратегически важной для каждой воюющей стороны высоты, находящейся рядом с железнодорожной станцией. Разведка Ананьева донесла, что немцы только-только начали укреплять эту высоту и, следовательно, есть еще возможность застать их врасплох в некоторых, пока не сильно укрепленных, направлениях. Разгорячившись от возможности легкой победы над врагом и поддерживаемый энтузиазмом солдат изрядно потрепанной в недавнем бою роты, Ананьев и слышать не хочет трезвые слова своего друга, старшего лейтенанта Гриневича, и рвется в бой. (Старший лейтенант манерами напоминает своего земляка Волошина, однако, в отличие от того, с подозрением относившегося к такого рода деятельности, занимает должность политкомиссара роты.) Гриневич пытается остановить комроты от непродуманного шага, остужая доводами о том, что положение роты в настоящий момент непредсказуемо. Вдобавок напоминает, что в роте недостаточно амуниции. Обращает внимание на то, что отряд, вырвавшийся вперед в общем наступлении, не смогут поддержать не только другие роты, но даже и его собственный авангард, ушедший далеко вперед. К тому же немцы тоже не лыком шиты – станция рядом, подойдет подкрепление, и тогда они смогут опрокинуть любую атаку их роты.
Не сразу, но его худшие опасения оправдываются. Так, первая атака, несмотря на слабую подготовку и малое количество боеприпасов, приносит роте короткую и блестящую победу над небольшой группой Воффен СС[143]143
Воффен СС (Waffen SS) – избранная часть гитлеровцев, наиболее приверженная идеям Гитлера и его партии, действующая в регулярной армии. Воффен СС, образованная в 1939-м, несмотря на номинальное лидерство Генриха Гиммлера, была фактически автономной организацией, выросшей к концу войны в 39 независимых дивизий, действовавших по всему фронту.
[Закрыть]. Гитлеровцы, однако, быстро перегруппировываются, получают свежую подмогу с той самой станции (как в воду глядел старший лейтенант!) и быстро возвращают себе потерянные позиции. Ананьев в последней, бешеной и самоубийственной атаке теряет полностью людской состав своей бывшей лучшей роты батальона.
Как и другие вещи Быкова после романа «Его батальон», «Проклятая высота» тоже густо «заселена» разнообразными характерами. Некоторые повторяют и развивают уже известных нам персонажей. Здесь мы находим и своего Блищинского – закоренелого стукача, труса и подлеца, только фамилия у него иная – Цветков. Его антагонист по фамилии Ванин – тоже достаточно привычный персонаж: честный, славный и смелый младший лейтенант. Однажды спас и пригрел дворняжку Пульку, ставшую любимицей роты. (Когда политкомиссар указал на недопустимость присутствия собаки в военном соединении, Ананьев грубо оборвал его и оставил Пульку в роте.) В общем-то знакомы нам и пожилой, неуклюжий старший сержант Пилипенко, и бравый солдат Шнейдер, и неказистый новобранец Шпак, пятидесятилетний возчик-колхозник, отец четырех дочерей, вечно попадающий в неприятности (так, он оказался у немцев в плену после первой атаки). Не сказать, чтобы был для нас так уж нов и образ немецкого офицера, оказавшегося в плену у наших.
Типажи, повторимся, не новы ни для Быкова, ни для читателя. Но, похоже, Быков и не искал необычных для своей прозы героев. Его волновала другая задача: пойти в исследовании проблемы выбора еще глубже, представить ее в еще более широком ракурсе.
Где кончается выбор и начинается рок – то, чего никакой выбор изменить не в силах? Или все-таки в силах? Или, может быть, по-другому: не может ли благородный, но не вполне продуманный выбор одного обернуться трагедией для многих? Или даже вполне продуманный? Сердцевинные вопросы для любого писателя, затронутого экзистенциализмом…
Одна из многих дилемм, которые вынужден разрешить Ананьев, состоит в следующем: немцы предлагают обменять пленных: пожилого неудачливого Шпака на офицера Воффен СС. Несмотря на все преграды и вероятные строжайшие наказания со стороны СМЕРШа, не говоря уже о непосредственном начальстве, Ананьев решается на этот неравный обмен. Обменять пленных он посылает Шнейдера, который при допросе эсэсовца не выдержал и влепил ему боксерский удар. Любопытна реакция окружающих на выпад Шнейдера. Гриневич реагирует на инцидент по протоколу, осуждая солдата за несдержанность с пленным. Старший сержант Пилипенко откровенно радуется: ему самому хотелось бы поучаствовать в расправе. Ананьев, по наблюдению своего ординарца, был единственным в этот момент, кто отреагировал на происходящее с некоторой фальшью: «– Здорово, ну и здорово, Шнейдер! Ты не боксером был? – Я слесарем был, – со сдержанной яростью ответил Шнейдер, не отрывая взгляда от немца»[144]144
Быкаў Васіль. Т. 2. С. 409.
[Закрыть]. Реакция командира, тонко отмеченная автором, показывает читателю, что комроты, всего вероятнее, и сам «немного антисемит», то есть, видимо, ему не чужды бытовые предрассудки, но к «своим», лично ему знакомым евреям он относится справедливо.
Тем не менее Шнейдер отказывается менять фашиста на кого бы то ни было. На вопрос Ананьева: почему – солдат отвечает просто: фашист оскорбил его. И здесь еще раз мы видим тонкое мастерство писателя: автор не вдается в изложение сути оскорбления и не вкладывает долгих объяснений в речь солдата еврейского происхождения. Без всяких комментариев Ананьев совершает свой выбор – отдает жизнь фашиста в руки Шнейдера. Теперь уже выбор за солдатом. И тот делает его, подчинившись приказу командира и одержав нравственную переду над ничтожеством в офицерской форме.
Почему Ананьев согласился на предложение немцев? Объяснение простое: чтобы иметь право смотреть своим солдатам в глаза. Гриневич, в общем, неплохой человек, прекрасно понимает побуждения Ананьева. Но должность политического комиссара вынуждает его загнать понимание на дно души, а оправдать комроты или поддержать его перед своим начальством, то есть подставить себя, – на это у него не хватает мужества. Какое-то время Гриневич, легко раненный, направляясь в штаб батальона, всерьез подумывает, как бы покрыть поступок Ананьева. Однако, узнав, что доносчик Цветков опередил его по дороге в штаб, комиссар объявляет комроты, что в этом вопросе он умывает руки.
События, однако, развиваются своим чередом. Гриневич не успел донести на друга – он был смертельна ранен в бою, который с карательной целью предприняли до зубов вооруженные эсэсовцы, укрепившиеся на той самой проклятой высоте. Васюков, пока еще легко раненный в том же бою, оказывает помощь Гриневичу и только тут узнает, что они оба белорусы. Видимо, для Гриневича этот факт тоже немаловажен, так как он, осознав, что умирает, требует, чтобы ординарец оставил его одного и попробовал спастись.
Васюков, конечно, ни за что бы не оставил в беде однополчанина – не тот у него характер. Но вот какова его реакция на признание человека, вдруг оказавшегося его земляком:
Бог мой – как же это случилось? Четыре месяца мы провоевали вместе, каждый день рядом – и спали, и ели, и даже порой он на меня покрикивал, а я и не подумал даже, что он – мой земляк. Почему же он не намекнул мне об этом раньше – белорусов же в роте, кроме нас, кажется, не было никого.
– Почему же вы мне раньше не сказали? – упрекнул я его с обидой, опускаясь около него на колени.
– А зачем? Зачем отделяться?
Да не отделяться – при чем тут отделяться, – просто я совсем бы другими глазами смотрел на него всю зиму, может, что-нибудь хорошее ему бы сделал – столько ведь раз я проносил мимо него мою заботу и свое внимание, без которых, честно говоря, замполит прекрасно обходился и сам. У него не было ординарца, и вообще ему никогда ничего не надо было.
На меня нахлынула нежность к нему, страх за его жизнь охватил с новой силой. Нужно было что-то делать, как-то спасать лейтенанта, но я не знал, куда теперь податься.
Эти чувства близости и родства нахлынули на Васюкова за несколько мгновений до смерти Гриневича; за смертью земляка последовала и его собственная гибель: побежав за водой для Гриневича, он встретил группу эсэсовцев, расстрелявших его в упор. Всего вероятнее, Васюков и Гриневич оказались в общей могиле, рядом со своими товарищами по роте. Как оказался в одной могиле со своими солдатами и командир полка Волошин.
Много, очень много произведений Быкова кончаются на трагической ноте. Погибают его любимые персонажи; погибают и подлецы. Получается, что перед войной все равны? В известной мере, пожалуй, так, и писатель это знает лучше многих других. Но вот «война все спишет» – нет, с этим он никогда бы не согласился. Да, неверный выбор, неправильное решение подчас приводят к последствиям разрушительным. Но и правильное решение подчас ни от чего не гарантирует – во всяком случае, в плане сохранения собственной жизни, а может быть, и жизней других людей. Быков прекрасно умеет раскрутить ситуацию до той черты, когда уже ни от кого ничего не зависит, в этом смысле с ним мало кто может сравниться. Но только пишет он не о ситуациях, ситуации – при всей их зачастую безнадежной и вызывающей ярость у цензуры правдивости – для него не самоцель, а лишь способ показать главное: экзистенциальную ответственность личности. Перед другими, перед жизнью, перед самим собой. Последнее, может быть, самое главное.
И тут уже неважно, солдат ты, генерал, младший ли офицер, как Василь Быков.
Но за экзистенциальным аспектом в массиве «военной» прозы Быкова проглядывает еще один – нравственный, и касается он уже самой личности автора. Судьба пощадила на войне лейтенанта Василя Быкова, не бросила его в общую могилу, более того, наградила талантом. Для чего? Наверное, для того, чтобы он рассказал правду. За всех тех, кто не может этого сделать. Все говорит о том, что именно в этом он видел свою главную задачу – и писательскую, и человеческую. Нет, не случайно он отдавал своим любимым героям свое имя или производные от него – начиная с Василя Глечика до Василевича и Васюкова. Этим он не выпячивал свой «светлый образ», а наоборот – уравнивал себя с другими, с теми, кто не уцелел, не дошагал, не дожил. Кто мог бы рассказать, да не вышло.
До конца 70-х он, как никто другой из его поколения, оставался верен «военной теме». Но потом сквозь нее все отчетливее стали проступать и иные темы.
Впрочем, проступали они и прежде.
