Текст книги "Кастро Алвес"

Автор книги: Жоржи Амаду

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Факультет поражен словами этого юноши. Красотой его стихов, истиной его

утверждений. Аплодисмен-

1 Бенито Пабло Хуарес (1806—1872) – прогрессивный политический деятель

Мексики, индеец по происхождению. В 1858—1872 годах – президент Мексиканской

республики. Под руководством Хуареса мексиканский народ одержал победу над

франко-англо-испанской интервенцией и клерикально-помещичьей контрреволюцией.

53

там, похоже, нет конца. Преподаватели и аристократы не аплодируют. Пламенные

слова поэта зажигают пожар, который распространится по улицам и городам, по всей

стране. Эти слова в один прекрасный день приведут к освобождению от рабства, рож-

дению республики.

53

Преподаватели шокированы, студенты аплодируют, как никогда ле аплодировали

раньше, ибо сейчас Кастро Алвес восклицает:

Скипетр папский и тиару Отправляйте прямо в печь! Пурпур мантий пусть

прикроет Наготу бедняцких плеч!

И под конец он преподносит урок героизма, учит их мужественно умирать, потому

что, «кто падает славно в борьбе, попадает в объятья истории».

Огромное здание сотрясается от вибрации этого голоса, который здесь слышат

впервые. Никогда ничей голос не звучал так в этих стенах, никогда из этих окон не

вырывалось на улицу эхо таких слов. В этот августовский день случилось нечто

необычное.

То было в августе, подруга. В августе молодежь обрела Кастро Алвеса, своего

вожака и лидера. Она последовала за ним и никогда больше не покидала его. С тех пор,

подруга, с того далекого августовского дня все мы последовали за ним – и ге, кто был

юношами тогда, и те, кто юноши сегодня.

Пока существует свет и мрак, тирания и свобода, он будет нашим глашатаем и

вожаком, идущим впереди и прокладывающим нам путь.

О белый домик при. дороге, Любви, поэзи-и приют...

«Век» и большую часть «Рабов», книги для брата негра, свои поэмы страдания и

гнева, он написал в предместье Ресифе – Санто-Амаро, в белом домике, скрытом

среди цветов на улице Лимы. Женщина, первая из тех, что поддались искушению его

любви и отдали ему тело и душу, заполнила собою этот домик, подруга. Ее звали

Идалина, она была прекрасна, у нее были нежные глаза и мягкий голос. Она любила в

лунные ночи петь поэту сентиментальные баркаролы. Идалина была первой его

возлюбленной.

Откуда она появилась? В один прекрасный день Кастро Алвес нашел ее, эту

женщину с печальными, кроткими глазами, которые он воспел. Она была почти

девочкой, чистой среди порока, веселой среди грусти. Достаточно было одного его

слова, чтобы она последовала за ним. Возможно, вначале она думала, что он невинный

мальчик из тех, что платонически

54

влюбляются в куртизанок. Но потом увидела, что он мужчина, только лучше

других. Мужчина, который в доступной женщине увидел робкую, хорошую девочку,

мечтающую о домашнем очаге, жаждущую любви.

Она жила на нищей улице отдаленного бедного квартала. Изящная, скромная

девочка с длинными распущенными волосами, в убогом, поношенном платье.

Мужчины предлагали золотые горы за ее маленькое грациозное тело, за ее молочно-

белые нежные плечи. И она переходила от любовника к любовнику, даже не различая

их, так как сердце ее было далеко от той любви, за которую платили деньги. Она была

почти девочкой и сама не знала, как это все с нею приключилось. Однажды человек

прошел мимо ее двери и поманил ее в прекрасный и счастливый мир. Ей было грустно

54

в бедном родительском доме, где хлеб добывался с трудом и радость была редкой. В

печали семейной нищеты ее красота была как жизнь, расцветающая в болоте, как

цветы на кладбище. За пределами ее квартала, ее бедной, скудно освещенной улицы

раскинулся шумный, полный соблазнов город Ресифе, где жизнь казалась прекрасным

даром. Время от времени в ее семью приходила одна женщина из города; это было

праздником для Идалины: она пожирала взорами платья гостьи и втихомолку

завидовала ей, мечтала носить такие же платья и быть такой же веселой.

Печальная улица засыпала в темноте, отдыхая от трудового дня, но Идалина не

могла уснуть в своей девической постели. Она грезила с открытыми глазами, грезила о

жизни, которая была так близко и так далеко – там, в городе; она мечтала о хорошо

одетых мужчинах, о женщинах со счастливой улыбкой. Ей на роду была написана

другая жизнь, город манил ее хлопанием пробок от шампанского, театральными

звонками, всеми шумами, которыми полны богатые улицы и которые замирают на

бедной улочке Идалины. Она открывала окно, и сквозь темноту ей удавалось различить

лишь уличные фонари да звезды на небе. Она слушала шум жизни. Сердце билось

б Жоржи Амаду

55

сильнее, слезы катились по щекам, ее угнетала нищета.

Однажды мимо проходил человек, он не был молод, но ей показался принцем.

Увидев Идалину, он понял, что нашел цветок посреди болота. Он наговорил ей всякую

всячину о городе, о жизни, которая там бурлит. Он предложил взамен ее красоты по-

дарить ей город, который падет к ее ногам. И Идалина ушла с ним, это была ее судьба.

Однако, подруга, если она и нашла цветы и смех, свет и жизнь, то не нашла

радости, и сердце ее становилось все печальней. Мужчины чередовались один за

другим, она им* продавала свою красоту, чтобы одевать свое тело, но Идалина была

создана не для того, чтобы продаваться, она хотела настоящей любви. А любви не

было, возлюбленный не появлялся. Какое значение имело то, что богат дом, в котором

она живет, освещена ее улица, что есть театр, что праздники столь шумны и веселы?

Идалина была теперь еще несчастнее, чем на своей бедной улочке, где засыпали с

наступлением сумерек и просыпались на рассвете. Там по крайней мере было время

для сна, для того, чтобы мечтать о красивом, лелеять надежды.

Но вот однажды с ней познакомился юноша, чуть ли не мальчик. И отнесся к ней

так, будто она была девушкой, ничего не знавшей о жизни. Он сказал ей красивые

слова о ее мечтательных глазах, прочитал стихи о ее волосах. Он был почти мальчиком,

но в нем чувствовался порыв большого человека. Никто еще не знал имени Кастро

Алвеса, когда Идалина познакомилась с ним и полюбила его. Ему было семнадцать лет,

ей восемнадцать. Но он уже был закален горьким опытом, его сердце привыкло к

страданию. Он был мечтателен и добр, пылок и стремителен, он жил идеей

освобождения негров. Идалина приняла юношу, как старшая сестра принимает сироту-

брата. И он не поколебался, когда она призвала его бросить все и укрыться в любовном

гнездышке. В предместье Ресифе, среди цветов и птиц Идалина почувствовала, что в

мире есть счастье, что дни пре-

55

красны, а ночи напоены лунным светом, если он рядом с ней.

Глаза Идалины, в которых было потухла надежда, теперь потеплели. И Кастро

Алвес, моя негритянка, рассказал нам об «этих мягких глазах»и об этой шее, на

которой «слышен нежный перезвон ожерелье-вых колец». То были месяцы, когда

бедная девушка пришла, наконец, в себя и поверила в красоту жизни. Этот мальчик с

дерзкими мечтами, благородный и пылкий в любви, сделал так, что Идалина уверовала

55

во всех людей и во все радости жизни. В маленьком домике в предместье началось его

настоящее творчество, здесь он написал свои первые большие стихи *.

«Убежище любви и поэзии» – так назвал Кастро Алвес, подруга, домик на улице

Лимы. Они оба были почти детьми, и соседки, видя, как в послеобеденные часы они

проходят, взявшись за руки, считали их женихом и невестой. Возлюбленным пели

птички *, видя их улыбающимися друг другу на широкой постели алькова. Эти месяцы

любви были для поэта также месяцами работы. Он начинает писать «Рабов», ряд поэм,

которые закончит впоследствии в Сан-Пау-ло ив Баие и которые выйдут в одном томе

уже после его смерти. Насмотревшись на страдания невольников, Кастро Алвес

укрылся в своем гнезде любви, чтобы иметь возможность облечь в поэтическую форму

доносившиеся из сензал стенания. Он встретил на своем пути девушку, оперся об ее

руку и под лаской ее взгляда начал свою поэму.

Они пришли, подруга, вместе с весной, цветами и птицами:

Они явились, распахнули окна, И ожил дом заброшенный, пустой. Лиан густых над

крышею волокна Нарядной им казались бахромой.

Вечером Идалина садилась за рояль, и звуки его терялись в малообитаемом

предместье. Поэт, склонив голову ей на грудь, читал свои стихи. И домик сразу

наполнялся образами черных, людей, призывами

6*

63

к жизни во имя свободы; это уже не был маленький дом в предместье – тут

рождался целый мир. Какое имело значение то, что никто еще не знал Кастро Алвеса?

Идалина уверена, что достаточно услышать голос поэта, чтобы полюбить его на всю

жизнь; она играет для него, чтобы он отдохнул после работы. Погружает руки в густую

черную его шевелюру, целует глаза, успокаивает его.

Вокруг дома поле и поют птицы. А здесь, в доме, уютно от присутствия женщины.

Кажется, что Кастро Алвес забыл факультет, шум Ресифе, театры, славу, которой хотел

добиться. Он только работает:

Несмелый, порою ночною Распустится кактус в тиши; Лишь в строфах стиха я

открою Заветные тайны души.

Ночью, при лунном свете, проникающем через окно, поэт творит. Он описывает

страдания своих братьев, создает бессмертную поэму:

Творит он с челом воспаленным, Избранник прекраснейших муз. Две музы к нему

благосклонны: Любви и природы союз.

В стихах, которые он написал много позднее, когда прощался с жизнью, он поведал

нам, подруга, о своей жизни в то счастливое время.

«Рабы» заполняли его часы. Он готовил оружие, чтобы вскоре выступить с ним за

освобождение негров от рабства. Но сумел ли бы он подготовить это оружие, если бы в

ночные часы работы рядом с ним не было Идалины? Он сам говорит нам об этих

ночах:

Дыханье душистого бриза Прохладою утра полно. Проснись же, моя Адалгиза! Уж

звезды погасли давно.

И после того как он прочитывал ей написанные стихи, они, обнявшись, встречали

наступающее утро.

56

* * *

В тот вечер он отправился на факультет, где он должен был читать «Век»; она же со

сжавшимся сердцем осталась в своем домике в предместье.

Идалина знала, что этот вечер будет решающим в жизни ее возлюбленного: он либо

сразу завоюет весь факультет, либо потеряет веру в свою поэзию, в избранный им путь.

56

То был тревожный вечер для Идалины, подруга, такой же, как твои вечера, когда ты

беспокоишься за мою судьбу. Вернется ли поэт с огорченной душой, потому что

огненные слова его не будут поняты? Или он вернется со славой, станет еще

прекраснее, чем раньше?

Сердце подсказывало ей, что если он победит, то она будет принесена в жертву. Его

увезут далеко, ей придется уйти из его жизни. Но что с того? Дело не в ней. Дело в нем,

в Кастро Алвесе, в его поэзии. Она это знает и все же не перестает трепетать: победит

ли он? Как и для всех, кто его любил, он был для нее дороже собственной жизни.

И ночь любви, которую он подарил ей, когда вернулся победителем, лишь укрепила

в ней уверенность, что он скоро уедет. Но ей останется радость оттого, что она была

первой возлюбленной Кастро Алвеса, что у нее на груди он отдыхал после своей

работы.

* *

В этот вечер триумфа поэта проводили домой не только его неизменные друзья. С

ними пришел небрежно одетый, странный молодой блондин, худой, с запавшими

глазами, страдальческим лицом и вздрагивающими руками. Друзья Кастро Алвеса

уделяли этому юноше особое внимание. Да и сам Кастро Алвес, казалось, был

очарован тем, что находится в его обществе, принимает его у себя дома, беседует с

ним.

Этот молодой человек, который впоследствии приходил сюда много раз, был

Фагундес Варела1. Каст

*

1 Луис Николау Фагундес Варела (1841—1875)– бразильский поэт-лирик,

последователь Мюссе и Байрона. В течение всей жизни подвергался преследованиям

со стороны сво-

57

ро Алвес считал его крупнейшим поэтом Бразилии. Они встретились впервые в ту

триумфальную ночь в Ресифе, и это была встреча двух поэтических тенденций, двух

течений, но это не помешало им стать друзьями, вместе расхаживать по городу, где

Кастро Алвеса еще почти никто не знал. Для юноши, которого ждала судьба народного

поэта, певца невольников, предвестника освобождения негров и пророка республики,

поэт из Сан-Пауло, с известным именем и с некоторой легендой, окружавшей его

личность, был олицетворением всего, что ему рассказывали о богеме Сан-Пауло. А

рассказывали о безумных оргиях студентов, о неделях, проведенных в публичных

домах, о похоронных процессиях на кладбище при свете факелов. Варела был вожаком

этих студентов и этих поэтов, одним из виднейших среди них. О нем поговаривали, что

его родной дом – таверна, что его лучший друг – это вино. Даже его путешествие в

Ресифе было удивительным. Он поехал по поручению отца, но, потерпев

кораблекрушение, застрял в Баие и посвятил себя одному из самых живописных видов

спорта – покупке попугаев, которых он прикреплял себе к поясу на шнурке. И когда во

время прогулок его уже не держали ноги – до такой степени он напивался, – над ним

летали попугаи. Это было невиданное зрелище для тихой Баии, такой не похожей на

столицу богемы Сан-Пауло. Потом он пришел пешком в Ресифе, но там не ужился.

Лучшее, что он нашел для себя в Ресифе, был домик Кастро Алвеса на улице Лима.

Ибо и для Фагунде-са Варелы Кастро Алвес представлял сильный соблазн. Это был

человек новой эры, который создал свою поэтическую школу, человек, который начал

воспевать негров, посвящать лучшие свои стихи невольникам. А лира Фагундеса

Варелы тоже не была безразлична к страданию черных *. Кроме того, открыто живя с

женщиной без «имени и чести», Кастро

57

их противников, но сумел извлечь из этого пользу, создавая волнующие песни

страдания. Им написаны поэмы: «Ноктюрны», «Песни глуши и города», «Песни и

фантазии», «Южные песни», «Золотисто-зеленое знамя», «Аншиэта» и др.

58

Алвес бросал вызов обществу. И по всему этому оба поэта относились друг к другу

с большим уважением; и каждый из них бережно относился к творчеству другого. Они

вместе мечтали, задумывали поэмы, строили планы мятежей, митингов, студенческих

бунтов. Декламировали друг другу свои новые стихи.

Когда Фагундес Варела уезжал, чтобы продолжить курс обучения в Сан-Пауло, он

оставлял в Ресифе истинного друга – Кастро Алвеса, оставлял полюбившийся ему

домик на улице Лимы с птицами и Идалиной. Все это вспомнил Кастро Алвес несколь-

ко лет спустя, когда писал поэму, вызывая в памяти образ пернамбукской девушки, и

эпиграфом к поэме он поставил стихи Фагундеса Варелы *:

Я жил в глуши, исполненный печали, И думал только о тебе одной. Казалось мне,

что все цветы увяли, Что целый мир, как я, объят тоской.

Ты подняла его в пыли дороги —

То был всего лишь брошенный цветок.

О, если б сердца муки и тревоги

Тебе, мой друг, я также вверить мог! *

* * *

Идалина не произнесет ни единого резкого слова и не сделает ни единого гневного

движения, когда он захочет уехать от нее. Ведь она знала, что ей не останется места в

его жизни. Она заполнила его дни, когда он только начинал свой путь в поисках славы.

Но его слава была слишком высокой для нее. Между чистой любовью Леонидии Фраги

и безумством страсти Эужении Камары Идалина возникла в его жизни как первое

большое любовное испытание. Она отдала ему силу своей молодости. И о ней он будет

вспоминать всегда, а в конце жизни посвятит ей стихи, зная, что она их поймет.

В доме на улице Лимы закрылись жалюзи, птицы перестали слышать воркование

возлюбленных.

Они ушли опять, закрыты окна. И дом по-прежнему стоит один. Лиан густых над

крышею волокна Висят, как сеть огромных паутин.

58

С влюбленной парою что нынче стало? Где он теперь и вместе ль с ним она? Их

позвала и за собой умчала, Как вольных птиц, волшебница весна!

Ибо в один прекрасный день, подруга, он почувствовал искушение посетить иные

места. И он уехал, покинул белый домик в предместье, покинул ради театров, где

царствовала богиня Эужения Камара. Идалина тоже не осталась здесь жить. Тщетно

искала она в других мужчинах пылкий голос своего поэта, жар его страсти.' Никто не

смог занять в ее сердце место Кастро Алвеса. И если она не рассталась с жизнью,

которая стала без него страданием, то лишь потому, что достаточно было ей вспомнить,

что он принадлежал ей, как сердце ее наполнялось миром и нежностью. Никогда она не

могла его забыть, он навсегда остался в ее сердце.

И на улице Лимы никогда уже больше не было радости. Даже птицы улетели, когда

возлюбленные покинули дом. Поэта позвала судьба, и он подчинился ее велению.

Скорее в путь! Дыханьем благовонным Весна пьянит сердца и вдаль зовет. Пришла

пора и птицам и влюбленным, Расправив крылья, начинать полет.

58

Кто ты, поэт? Иль только факел смрадный, Что освещает оргий пьяных зал? Иль ты

народу на дороге страдной Звездою путеводною сиял?

Огни святого Эльма1 покрывают

В грозу борта и снасти кораблей.

В разверстой бездне предо мной пылают

Огни грядущих бурь и мятежей.

Приклони голову к моему плечу, подруга, и я расскажу тебе о величии поэта, о том,

что возвысило его, что сделало его творчество бессмертным. Многие, подруга,

скрываются в башне из слоновой кости, бег гут от жизни и творят вне мира и вдали от

людей. Они не могут смотреть на повседневные страдания и нищету. Они убегают

потому, что сердца их трусли

1 Огни святого Эльма – светящиеся электрические разряды, возникающие на

верхушках мачт при приближении грозы.

59

вы, либо потому, что идут на службу к сильным мира сего, демонстрируя убожество

своего разума. Те, что становятся на сторону, врагов народа и фактически помогают

палачам народа, те перестают быть художниками, ибо основное условие искусства —

служить рабу против господина. И те, кто дезертирует и предпочитает закрывать глаза

на борьбу угнетенных с угнетателями, отвратительны, сколь бы красивыми внешне они

ни казались. Будешь ли ты, моя негритянка, считать красивым человека, если узнаешь,

что он оскопил себя из боязни познать тайну любви? Его красота неизбежно окажется

фальшивой... Таковы эти художники, что бегут из мира, негритянка, и замыкаются в

мелком искусстве и мелкой скорби. Их красота – это убогая, лживая красота. Их

голоса бессильны, ибо это люди, которые сами оскопили себя. Они не хотят знать, что в

мире есть нищета и горе, они хотят лишь одиночества.

Но есть и другие художники, подруга, они крепки, как самые могучие деревья в

лесу. Они видят народ, понимают его драмы и страдания. И они взывают к мщению,

возглавляют и поднимают массы. Это подлинные художники, они – «звезда, свет ко-

торой ведет народы».

Крупнейшим таким художником в Бразилии был Кастро Алвес, подруга. Я расскажу

тебе о стихах, которые он написал в этом, 1865 году, в доме на улице Лима, у Идалины.

Восемнадцатилетний юноша становится великим певцом своей родины, распознав

драму, которую другие еще не хотели видеть. Он становится поэтом освобождения от

рабства, поэтом республики и свободы. Когда он почти столетие назад слагал свои

освободительные песни, у него находились такие слова, которые звучат сегодня как

слова нашего современника, говорящего о наших сегодняшних проблемах *. В этом,

1865 году он начинает писать серию поэм «Рабы». Впрочем, одна из этих поэм

относится к 1863 году. Это означает, что проблема возникла перед ним, когда он был

59

еще мальчиком, и сопровождала его всю жизнь. Больше раба его заботит только

свобода. Склони свою голову мне

60

на плечо, подруга, распусти свои волосы, я расскажу тебе об этих стихах.

В этих стихах целая эпопея, вся трагедия негров в этих стихах. Поэт рассматривает

эту трагедию во всех аспектах, исследует и воспевает ее. И почти всегда его голос

призывает к восстанию, это клич мщения, это уверенность в победе. Ни на один миг не

вырывается у него слово пессимизма или уныния. Он оптимист и верит в будущее. Его

песнь страдания – песнь надежды. Он не хочет лишь жаловаться на участь черных

людей, он хочет их освободить. Его песня не жалоба, она – гимн.

В этих стихах все персонажи мрачной драмы: господин, раб, мать негритянка,

ребенок, который должен быть продан... Поэт сумел увидеть трагедию во все ее

моменты. И, познав ее, заявил:

О, как смотреть на зрелище позора?

Нет, он не закрывает глаза на гнусное и тяжкое зрелище. Он ощущает потребность

покончить с ним:

Освобождение наступит скоро... Да, скоро! Завтра, может быть!

Таковы все его аболиционистские стихи: в них надежда на освобождение, поиски

завтра, призыв к нему. Когда он начинал кампанию за освобождение негров от рабства,

он был совсем одинок *, у него не было соратников. Но он, моя подруга, воззвал к ве-

ликим людям прошлого, которые так же, как он, страстно мечтали о свободе для

народа. Вот они, его первые товарищи по освободительной борьбе:

Здесь вы, Сикейра, Машадо и Иво', Здесь вы, герои, отчизны сыны. Словно, как

прежде, поднялись на битву В зареве бледном встающей луны.

1 Руководители освободительного движения либералов в 1848 году.

60

Вот Тирадентес1, кто был четвертован, Тело разъято, прибито к столбам; Капля за

каплей стекала на землю Алая кровь на потеху врагам. Зодчий отважный, великий

Андрада, Кем был заложен фундамент страны; Ветром шевелится тога трибуна В

зареве бледном встающей луны.

И все они, перенесенные от своих героических грез к действительности рабства,

спрашивали голосом поэта:

Где же земля, за свободу которой Некогда велся с тиранами спор? Землю, и славу, и

саван могильный Рабства пятнает отныне позор.

В то время, моя негритянка, были популярны произведения об индейцах. В индейце

искали прообраз бразильской расы, индейца воспевали, из него делали Героя. Кастро

Алвес не хотел уходить в прошлое от жгучей действительности своего времени. Его

песня не об индейце, затерянном в уединенном уголке леса. Он остался лицом к лицу с

жизнью. Его герой – негр. Он описывает жизнь негра, начиная с его родной Африки:

Землю Африки недаром Вспоминает негр с тоской: Торговать им как товаром Там

не мог хозяин злой.

И он сопровождает негра шаг за шагом по его новой родине, возможно более

красивой, но, конечно, более несчастной. Он описывает своего героя во все моменты

его жизни: негр родился – и уже вырван из рук матери, он полюбил – но не может

быть любимым, а в будущем его ждет униженная, бездомная старость... Поэт

описывает беглеца в селве, чер

1 Тирадентес (Ж оаким Жозе да Силва Ш а в и -е р) – руководитель национально-

освободительного движения в Минас-Жераис – Инконфиденсия Минейра (1792). Это

движение имело целью освобождение Бразилии от португальского колониального

гнета.

60

61

ного «бандита», горящего жаждой мщения. И он не только описывает, он

проклинает того, кто порабощает, кто продает и покупает невольника, бесчестит и

унижает его. Он проклинает тех из поэтов, кто уклоняется от своей миссии певца

народа. Проклинает священника, который служит рабовладельцу опорой. Его поэзия —

глубокая и мощная – потрясает рабство в самых его основах.

Его первое слово – о страдании матери, черной невольницы, от которой хозяин

отрывает малютку. Поэт хочет, чтоб все увидели эТо страдание, эту бесконечную тоску,

эту повседневную дра^у жизни:

На срок, читатель, самый малый Расстанься с этой пышной залой И опустись со

мной в сензалы, Где света нет, где мир угрюм. Ребенка своего лишенной Там матери

услышишь стоны, Не брызнула б слезой соленой На твой изысканный костюм.

Но пусть не следуют за поэтом те, кто не в силах понять горе негра. «Ты, что

находишь иной раз грустным свой собственный праздник», «ты, настолько великий,

что никогда не слышишь ничего, кроме звуков оркестра», – тебе незачем следовать за

поэтом, ибо ты никогда не поймешь, «как гибнет раса новых прометеев».

Но мы пойдем вслед за поэтом, подруга, ибо наши ноги привыкли к таким

переходам и наши глаза – к таким зрелищам. Вот перед нами черная мать укачивает

ребенка нежной колыбельной. На дороге слышится топот кавалькады. Это к хозяину

приехали другие хозяева. Они хотят купить рабов. Вот они:

Загаром покрыты их лица.

Во рту же сигара дымится;

Улыбки у них плотоядны,

А взгляды и хищны и жадны.

Ус лихо закручен.

С серебряной ручкой —

Как символ их мощи и власти —

Болтается Хлыст у запястья.

61

Начищены туфли до блеска. У пояса ж в виде подвеска.– Нельзя забывать и про

это – Увидишь ты ствол пистолета.

Невольница трепещет возле убогой кроватки ребенка. Для рабыни, подруга, «стать

матерью – преступление, иметь ребенка равносильно краже». Вскормленное грудью

дитя ее любви уже имеет хозяина. Кастро Алвес призывает ей на помощь Иисуса Хрис-

та. Но это опасно, подруга: у хозяина есть свой Христос, запертый в алтаре,

освещенный свечами и одетый в золото. Хозяин показывает покупателям товар. В углу

мать, «недвижная, обезумевшая, потерявшая разум». И диалог между невольницей и

хозяином отражает все оттенки материнской любви. Она просит, умоляет, взывает о

пощаде. Хозяин не слушает ее – ведь она всего лишь негритянка. Но когда у нее

отнимают ребенка, она уже не рабыня – она мать, она львица, защищающая свое дитя.

И хозяин вынужден отступить. Кастро Алвес любил, чтобы в его стихах негры

восставали и всегда были готовы к бунту, – он хорошо знал всю пагубность

безропотности. И, возможно, подруга, того же ребенка он показывает нам в другой

печальной поэме. Отчего плачет это дитя?

Ванили ветвь иль плод граната Достать ручонкой не смогла ты И плачешь, бедное

дитя? Чтоб ротик улыбнулся алый, Чего бы ты ни пожелала, Тебе тотчас достану я.

Но это, подруга, – черный ребенок, и ему ли плакать из-за ветки или из-за цветка:

Отняли мать у ней злодеи... Что ей ваниль? Что ей гранат? Еще смеяться не умея.

Познала слезы, боль утрат.

61

Чего хочет дитя? Чего может хотеть ребенок, который потерял мать: утешения,

дружеского голоса, другую семью?

Чего, несчастный, хочешь ты?

Мой друг, мне нужен нож отмщенья!

62

Это то, чем Кастро Алвес постоянно наделяет рабов – персонажей своих поэм.

Стремлением к мести – не стремлением к примирению. Поэтому черный мститель и

вынуждает трепетать господ. Ему поэт посвятил самый красивый и самый страшный

из рефренов:

Рабы за обиды и раны Заплатят сеньору с лихвой. Месть зреет на ниве багряной,

Омытой кровавой росой.

Эта поэма – волнующая песнь мщения и свободы. Лира поэта в «Черном

мстителе» звучит патетически и революционно. Революция той эпохи – это прежде

всего восстание раба против хозяина. Именно к такой революции призывал Кастро

Алвес, и такую революцию он воспел. В своем воображении он видел эту революцию,

видел перед собой негра, проносящегося по полям на своем быстроногом скакуне,

чтобы свести счеты с хозяином. Эти стихи незабываемы:

Молний пламень дремлет в тучах...

В наших грудях же могучих

Месть кровавая живет.

На конях в ночную пору

Мчатся негры, чтоб сеньору

Предъявить давнишний счет.

Ветер мчится их быстрее,

До хозяина скорее

Он домчит лихую весть:

Срок настал, грядет расплата!

Сын за мать и брат за брата

Совершат сегодня месть1

Дол и скалы сотрясая,

Искры молний рассыпая,

Гром грохочет в небесах.

Но страшней грозы и грома

Эти всадники, влекомы

Местью пламенной в сердцах.

Таким он видел негра – сильным, красивым, рвущим цепи, бросающим вызов

хозяину. Каждая строка поэта – призыв к негру порвать цепи рабства и отдаться

мщению.

Его песня – песня будущего. Негр не плачет, он

62

восстает. Гениальное воображение поэта рисует пано-, раму будущего:

Подобно некой Магдалине новой, Я вижу землю сбросившей оковы, Порвавшей

плен многовековых пут. И гимн поет освобожденный труд. Напев, еще не слыханный

доныне, Встает и от сухих песков пустыни, И от Кавказа, исполинских гор; Он огласил

и ледяной простор Сибири дальней, Англии туманы, Америки пампасы й саванны.

Поет земля, свободна от цепей. Час наступил великих эпопей.

И на свободной земле поэзия – самое славное благо, которое завоевал человек.

Спою свой гимн я вдохновенный Под звуки звездных лир; Спою с грозой, с волною

пенной, Пусть вторит мне весь мир!

62

Могуч голос человека, который призывает к свободе. Он так же могуч, как и голос

того, кто свободен *. Таков голос Кастро Алвеса, подруга. Мятежный голос, зовущий за

собой, на восстание черных людей...

Однажды он коснулся тем своей поэзии. Он предвидел, что когда люди поднимутся

на восстание, то его поэзия будет с ними. Поэма «Прощай, моя песня», отражающая его

мысли о назначении поэзии, – одна из самых значительных в его творчестве. Мне

хотелось бы прочитать ее тебе всю, иодруга, это стихи, которые мы, поэты, должны

нести в овоем сердце. Это один из самых прекрасных заветов, которые он нам оставил.

Он понимал, что его песня будет —

...Звездой путеводной народу, Тиранам – зловещей кометой,

что ее будут петь в народе, на городских площадях, рабы в сензалах. Он как знамя.

И он не уклонится от своей судьбы. Он подаст надежду девушке, завлеченной в

публичный дом, он поможет старому неволь-

63

Баркас с изделиями гончаров-кустарей.

63

Баии славится своей керамикой.

Панорама Рио-де-Жанейро.

нику, он станет «братом бедняка». Ибо он знает, что «вдали, на площади, бурлит

народная волна» и что место поэта всегда с народом *. Он знает и другое: хозяева

любят содержать поэтов, чтобы они для них пели за десертом о «любви и созидании».

Он тоже воспевал все, что есть прекрасного в природе: поля, леса, вечера, тень и свет,

цветы, женщин, зарю. Однако:

И вот настал тот день, когда я Стал слушать городов стозвучный шум. Я понял, чем

живет толпа людская, Где смысл сокрыт ее заветных дум. Удары молота и пламень

горна... То мысли иль расплавленный металл? И мнилось мне: народ кует упорно

Свободу – свой высокий идеал.

Нельзя воспевать только красоту полей, как хотят того господа. Поэт должен

обратиться к народу, воспеть его, сложить гимн, который повел бы народ вперед:

Поэта истинное счастье – Служить народу своему; В час испытаний, в час

ненастья Пути указывать ему.

Это судьба его, его миссия. Уйти от нее – значит предать поэзию; и проклят тот,

кто пойдет на такое предательство:

Поэт достоин лишь презренья, Когда свой дар и вдохновенье Народу не отдаст

сполна. Его изысканные ямбы, Его пеоны, дифирамбы – Какая им тогда цена?

Из всех художников слова в Бразилии Кастро Алвес меньше чем кто-либо отдал

дань «искусству для искусства». Он сознательно утверждал себя как народный поэт, его

поэзию вдохновляло служение народу, невольничьему народу сензал, полурабскому

народу городских площадей. То был поэт, равного которому сейчас нет у нас, подруга.

Поэт,

7 Жоржи Диаду 64

судьба которого «быть братом раба, проклинать господина, предающегося

вакханалии...». Его голос – голос свободолюбивого брата негра, голос народного

трибуна – продолжает и сейчас звучать с той же силой, подруга. Его поэзия служит

нам и поныне.

В 1865 году он начал, моя негритянка, свою проповедь. И голос его – голос