Текст книги "Кастро Алвес"

Автор книги: Жоржи Амаду

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

она уходит с мягкой, дружелюбной улыбкой, мимоходом говоря, что будет ждать дома,

в гнездышке, где расцветает наша лю

104

бовь. Но ее мягкая улыбка равносильна предательскому удару кинжалом в спину.

Прощальному поцелую научил ее иуда – ее ожидает другой.

И вот настает день, когда мы это обнаруживаем. День – самый несчастный из всех

дней. Мы еще полны ею, полны всем тем хорошим и большим, что она для нас

представляла. Мы еще не можем поставить ее на то место, которое она сама избрала

для себя. Но действительность любимой женщины убога. А то, что мы видим в ней, это

лишь мечта, которую мы сами создали и которую невозможно вырвать из сердца.

Высыхают слезы на глазах, высыхает жизнь в сердце. Сегодня она для нас ужасная

очевидность, завтра она будет самой трагичной из теней. Но в увядшем сердце

возлюбленного никогда не расцветет радость, на омраченном грустью лице никогда не

появится веселой улыбки. И каждый день он будет горестно ожидать, что она вернется,

но то будет не действительность, которая уже ушла, а мечта, которая тоже уже

разбилась. Самая сильная любовь хрупка, как тончайший хрусталь, подруга. И горест-

ны дни тех, кто любил и потерял свою любовь, ибо они знают, что никогда больше не

обретут ее снова. Любимая женщина не встречается дважды. Она приходит, мы узнаем

ее и отдаем себя целиком. Она уходит, и с ней уходит наша жизнь. И даже воспомина-

ние о ней – трагическая радость. Так будет и если ты уйдешь, подруга. Так было и с

Кастро Алвесом, когда от него ушла Эужения.

Он уже раньше чувствовал, что между ними что-то порвалось, что кончилась

прежняя любовная близость, что под напускной веселостью, под неистовством ласк

она что-то от него скрывает. Между ними возникла какая-то отчужденность. Иногда у

нее на лице появлялась тревога, а когда он смотрел ей в глаза, то видел в них уже не

любовь, а скорее сострадание или угрызения совести. Она считала его великим и

добрым, красивым и мужественным, так почему же она изменила ему? Слишком

соблазни

104

104

тельной, видимо, была для нее жизнь на улицах и в театрах, в роскоши и комфорте.

Когда она находилась с ним, слышала его голос, чувствовала биение его сердца, ее

охватывало бесконечное презрение к себе. Почему же она ему изменила, ведь ей было

хорошо с ним, ведь никто другой не был таким, как он? Да, хорошо, но когда она была

не рядом с ним, то легко поддавалась впечатлению, которое производила на мужчин, не

могла устоять против их ухаживаний, комплиментов, против золота, против шумного

веселья. Блеск роскоши слепил ей глаза, хохот веселья заглушал в ее ушах голос поэта.

Она смотрела на него, и глаза ее наполнялись тоской, – как могла она его

обмануть, его, который никогда не лгал ей? Кастро Алвес чувствовал, что между ними

что-то порвалось. Стал подозрителен, подчас жесток, но по-прежнему был искренним.

А она, видя, что печальная истина скоро раскроется, скрывала ее под покровом

негодования, обвинений в его адрес, вымыслов, мелких ссор. Эти конфликты стали

ежедневными, в них Эужения искала защиту от ужаса и страха, которые, как она

видела, читались в его глазах. И они увязали в ссорах, тянулись бесконечно тягостные

дни. Ссоры лишали поэта возможности творить, погружали его в нервное и подавлен-

ное состояние и вызывали слезы у Эужении, когда она оставалась наедине сама с

собой.

Но достаточно было ей улыбнуться, прийти домой веселой (возможно, это были

остатки радости от ласк другого), и, снова попадая в атмосферу любви, он

воодушевлялся, писал ей стихи. Однажды вечером, когда она была такой, как в первое

время в Ресифе, он сочинил для нее одно из самых нежных своих стихотворений:

С тобой мы в мире тишины и тени; Едва мррц^ет трепетный ночник. О, дай мне

целовать твои колени И позабыть: то вечность или миг!

О женщина моей любви! На лоне Твоем в блаженство был я погружен.

12 Жоржи Амаду

105

И слаще райских песен и гармоний Звучали поцелуй, и вздох, и стон!

«Женщина моей любви» называл он Эужению. Он полагал, что не только чувства,

но и душа любимой приходила в волнение от соприкосновения с его любовью.

В эти часы, когда он не видел печали на ее лице, она по-прежнему казалась ему и

возлюбленной и женою. Он не знал, что, когда Эужения «смеется, вздыхает, рыдает,

томится и плачет», сердце ее не принимает участия во всех этих переживаниях.

Однажды он нашел ее спящей в гамаке, она выглядела беспомощной, и это

совершенно преобразило ее. Он увидел ее невинной девочкой, в его грезах играющей с

полевыми цветами. В то время когда она ему изменяла и причиняла столько горя, он,

одурманенный страстью, видел в ней цветок чистоты:

В саду меж цветов ты дремала, Качаясь на дне гамака. Волос твоих прядь ниспадала

И нежно касалась цветка.

Любуясь той странной игрою, Не в силах был взгляд оторвать. Мне девочкой вдруг

озорною Представилась милая прядь.

Такой он еще ощущал ее в последние месяцы своей безумной любви. Она в душе и,

возможно, из сострадания к себе пыталась преуменьшить эту любовь, которая была для

него жизнью. Ежедневная мелкая ложь, постоянный обман, ссоры привели к тому, что

страсть печально умирала. Но поскольку он любил ее сильно и искренне, даже то, что

было в ней самого дурного, не могло лишить красоты и блеска эту любовь, которая

свела с ума и лишила жизни величайшего поэта американского континента. Этой

любви Кастро Алвес отдал свою жизнь.

Но однажды он узнал про существование соперника. Сказал ей об этом, и она, не

будучи в силах вопреки всему видеть его страдания, велела ему уйти из ее дома. И он

ушел к смерти *.

105

106

Что ему теперь оставалось? Его ночи бессонны, голова горит и не находит места на

подушке, глаза не закрываются, они видят тень любимой в каждой детали комнаты, где

она незримо присутствует в каждую минуту этой нескончаемой ночи. И он молит,

чтобы сон смежил ему веки, избавив его от этих страданий. Этот последний период

пребывания в Сан-Пауло был для него самым тяжелым, подруга. Что с того, что все

были добры и ласковы к нему? Что ему помогли сдать экзамены, которые оказались под

угрозой, потому что он не посещал занятий? * Какое это имеет для него значение, раз

Эужения ушла? Если бы ему хоть удалось заснуть.

О сон! Мне веки ты смежи! Смири тревогу и томленье, Пошли желанное забвенье

– Бальзам для сграждущей души...

Я злобным роком разлучен С моей возлюбленной прекрасной. И день постыл

теперь МНС ясный, Отрадней ночь и сон.

0 милый сон, скорей приди И затумань мое сознанье!

01 жгучих мук воспоминанья Мой бедный ум освободи!

Ночи бессонницы, кошмарные дни. Он уезжает на охоту, в лесную глушь, далеко от

всех, он остается наедине с природой, которая тоже была его музой, но никогда ему не

изменяла.

И вот однажды, подруга, в конце этого, столь славного и заполненного столькими

страданиями года, с ним произошел несчастный случай. Когда он перепрыгивал через

ручей, ружье выстрелило и ранило его в ногу.

Рана оказалась тяжелой, его отвезли в дом доктора Луиса Лопеса дос Анжос, где

Синья сделалась его преданной сиделкой. И даже когда его перевезли в студенческое

общежитие, она последовала за ним, не оставила своего больного. И друзья – Руй

Барбо-за, Жоаким Набуко, Бразилио Машадо, Карлос Фер-

12* 106

рейра, Пауло Родригес, падре Шико и многие другие не отходили от его изголовья.

У него открылось сильное кровотечение. Весть о том, что он в тяжелом состоянии,

облетела весь город. Все приходят навестить его, не появляется только Эужения. Она

знает, что он страдает из-за нее, но у нее не хватает мужества увидеть, как он мучается.

Шесть месяцев жизни, которую нельзя назвать жизнью... Шесть месяцев, в течение

которых состояние раны все ухудшалось, а потеря крови и сил все ослабляли легкие

поэта. У него пошла кровь горлом, и только нежное отношение друзей, ласка Сан-

Пауло спасают его в ту ночь. Лишь Эужения к нему не приходит:

И нету дружеской руки, И нет защиты и опоры *...

Вокруг его постели – самые известные люди факультета права, которые вскоре

станут самыми знаменитыми людьми Бразилии. Но только Эужения могла бы заставить

его подняться, только она могла бы вернуть ему снова здоровье. Ибо он чахнет от

любви, подруга.

Болезнь прогрессирует. Легкие не выдерживают, ноге угрожает гангрена.

Возможно, говорят врачи, найдется в Рио-де-Жанейро средство спасти его. Его

перевозят в Сантос, и оттуда он едет в Рио. Однако, подруга, если его коллеги и врачи

еще питают надежды, у него их нет. Он носит смерть в своем сердце. Любовь стоит

жизни, моя негритянка.

106

О вы, которых я любил когда-то! Мадонны, ангелы и Магдалины! Предстаньте

предо мной на миг единый! Ужель навек ушли вы без возврата?

Вокруг его постели в доме преданного ему Луиса Корнелио дос Сантос собрались

друзья поэта: Мело Мораис, Феррейра де Менезес, Жоаким Серра. Уверенному

скальпелю Матеуса де Андраде предстоит рассечь ногу Кастро Алвеса и извлечь

осколки кости, чтобы спасти поэта от гангрены *. Поэт бледен, из-за плохого состояния

ему нельзя дать хлороформ. В углу, как скульптурная группа, замерли Мария Кандида,

Дендем, которую также зовут Кандидой, и Эулалия Филгейрас, невестка Корнелио дос

Сантос. Все его сиделки с трепетом ожидают операции. Первой из комнаты выходит

Дендем, Кандида Кам-пос – в глазах невинной девушки огонь любви. Прежде чем

уйти, она смотрит на поэта; сердце ее принадлежит ему с того самого момента, как она

его впервые увидела... Он так красив, бледный, со

107

сжатыми губами. Но она не в силах видеть, как скальпель разрезает это прекрасное

тело. И она выходит, на ее глаза, обычно пол*ные лукавства, навернулись слезы.

Выходит и Мария Кандида Гарсез. На ее спокойном лице тоже слезы. Поэт будет

страдать, а его лицо так благородно, так красиво, она отдала бы ему свое сердце,

попроси он только.

В другой комнате скрещиваются взоры Дендем и Марии Кандиды. Каждая из них

чувствует любовь другой. И они плачут, обнявшись; слезы на спокойном лице Марии,

слезы и на тревожном лице Дендем.

Эулалия Филгейрас не выходит. Она тоже, подруга, полюбила его, как только

увидела. Он прибыл таким больным, со впалыми щеками, с пораженными легкими,

хромой и грустный! Он был так красив в своем несчастье!.. Сделав над собой

отчаянное усилие, Эулалия садится у изголовья Кастро Алвеса, берет руку поэта,

сжимает ее в своих руках. И он улыбается, когда скальпель рассекает его тело.

Из разреза моги выпадают свинцовые дробинки. Он видит кусочки раздробленных

костей, нога безнадежно потеряна. И теперь это уже не просто извлечение осколков —

это ампутация ноги.

Его глаза смотрят в глаза Эулалии, на лице та же улыбка *, он мужественно

переносит боль. Нога отрезана, его тело, которым он так гордился, уже не будет таким

совершенным, теперь он калека. Полон печали его взгляд, устремленный на Эулалию.

Из ее глаз катятся слезы на бледное лицо Кастро Алвеса. Потом он засыпает, подруга, и

в полумраке комнаты еле слышны тихие рыдания Эулалии. А поэт спит, подобно

больному ребенку...

Дендем – олицетворенная радость. Полусидя в постели, Кастро Алвес удерживает

ее за руку. Она то смеется, то принимает серьезный вид, ее глаза излучают любовь.

Любовь невинной девушки, которая знает, что эта любовь – ее судьба. Стоит июнь,

красив Рио-де-Жанейро радостной ясной зимой. Поэт

107

*

108

привлекает девушку к себе, говорит ей о любви,' она отвечает, напоминая ему про

Эужению.

Он грустно улыбается, просит у нее бумаги и чернил. Он пишет для нее – это его

первые стихи после операции. Теперь он поправляется * и глубоко чувствует радость

утра с мягким солнцем, оживленную ра-дорть Дендем, Кандиды Кампос. Он просит ее

сесть рядом, хочет прочесть ей те, что написал. Дендем соглашается с условием, что он

будет вести себя хорошо. Кастро Алвес обещает, она садится рядом. И он читает, и его

еще слабый голос становится звонче с каждой строфой:

К твоей я обращаюсь благостыне: Мольбу мою услышь, ответь на зав! О, стань

ключом живым в моей пустыне, Ее пескам – покровом из цветов!

Я знал: меня из необъятной шири Швырнет на берег смерти океан. Иду к тебе, как

шел к своей Эльвире В последний час несчастный Дон-Жуан.

Мне волосы пригладь рукою нежной, – Их долго ветер рвал и дождь мочил. Дай

отдохнуть, забыться безмятежно, Дай на груди твоей набраться сил...

Почему она подчиняется этому голосу, подруга, почему кладет поэту руку на лоб,

почему позволяет ему склонить к своей груди голову? Откуда ей это знать? От него, от

его черных глаз, от его ласкового голоса исходит обаяние, которое ее увлекает. Зачем он

спрашивает: «Когда огнем твой взор наполнен, не видишь разве, как оживает радостно

душа моя?» Зачем он прижимается головой к ее груди? И почему она касается губами

его волос? Потому что, подруга, он говорит ей:

Ты своей улыбкой ясной, Звонким смехом, блеском глаз От хандры, как врач

прекрасный, Всех излечиваешь нас!

И оттого, что он говорит ей это, она, которая уже

108

давйо любит его, сейчас в волнении склоняется над ним. Замирает голос в

последних стихах:

Снегом белым, серебристым Бог покрыл вершины гор, Для поэта девы чистой

Сотворил он ясный взор.

Они шли по лесу. Солнце умирало в сумерках. Она сопровождала поэта, который

теперь уже ходил на протезе, пользуясь костылями. Она шла рядом, поддерживая его.

Мария Кандида Гарсез с надменным видом и кротким взглядом идет, слушая «стихи,

которые он сочинил в этот день. Она полюбила его с первого взгляда, как все

влюблялись в него. Но она его любит, как несбыточную мечту, она знает, что сердце его

принадлежит другой, той, которая ушла, она знает, что он идет к смерти, его легкие

поражены, сердце полно горечи. И если он сочиняет стихи для Кандиды Кампос, то

лишь для того, чтобы отвлечься от тяжких мыслей. Так же будет и с нею, вот почему

она до сих пор избегала его. Они идут в сгущающихся сумерках, медленно шагают в

прохладе леса. Она чувствует на руке тяжесть его тела. Из леса исходит опьяняющий

запах земли. Скамья впереди – приглашение к отдыху. Они сидят рядом, поэт слегка

опирается на нее, он читает ей свои стихи:

Цветок любви, моя Мария!

Со мной гуляешь ты в саду.

Бегут мгновенья золотые,

Я – в сладкой грезе, я – в бреду.

Цветок люб^и, моя Мария!

О ангел, в деве воплощенный! С небес сошедшая звезда! Твоей красой

заполоненный, Твоим я буду навсегда! О ангел, в деве воплощенный/

108

Романтический взор Марии Кандиды теряется в сумерках. Стихи заставляют ее

забыть о том, что она решила проявить сдержанность. Умирает вечер, Кастро Алвес

тоже скоро умрет, грустны его глаза,

*

*

109

быть может, она сумеет его утешить. Что с того, что это будет лишь на мгновение?

Что с того, что это безнадежная любовь? Беспредельная радость охватывает ее при

мысли, что она может вызвать у него нежную улыбку, заставить его забыться хоть на

мгновение. В наступающем вечере его голос звучит горячей просьбой, мольбой:

Открой же мне свои объятья – Блаженства райского залог. Все муки сердца без

изъятья Забыть тогда, наверно б, смог! Открой же мне свои объятья1

Его губы касаются ее щеки, ее губ. Мария Кандида Гарсез смотрит Кастро Алвесу в

глаза и видит в них радость...

* * *

Эулалия Филгейрас подходит к окну. Из сада доносится запах жасмина. Поэт

отдыхает в гостиной, в кресле. Костыли рядом, щеки у него еще впалые, но кашель

перестает его мучить, врачи питают надежду. Он уже начал лучше ходить, даже порой

смеется, разговаривает и сочиняет поэмы. Но Эулалия хорошо знает, подруга, что

сильнее, чем от туберкулеза и ампутированной ноги, он страдает от другого недуга. Он

страдает от отчаяния из-за утраченной любви, от тоски по Эужении. Врачи обещают,

что вылечат его. Так почему бы ей не стать сиделкой его сердца?

Она садится рядом и улыбается. Она красива, чистое, хорошее дитя, глаза у нее

робкие, руки, которые держат руки Кастро Алвеса, робки еще более. Она улыбается, и

в этой улыбке к нему обращена вся ее душа.

Он понял это еще раньше, с того страшного дня операции. Она его полюбила,

хотела принадлежать ему, стать его женой и подругой жизни, принести ему здоровье и

радость, возможно, детей, приятную и спокойную жизнь. Ей хотелось оживить его

увядшее сердце.

Она прекрасна, но сердце Кастро Алвеса умерло

109

для любви... К тому же он, подруга, честен, и благодарность для него один из

способов быть честным. Эулалия – невестка Луиса Корнелио, самого верного из

друзей поэта. Вот почему в тот вечер, когда она предлагает ему свои губы, он

отказывается от них. И когда она убегает, чтобы выплакаться, он с трудом поднимается,

берет свои костыли и идет за нею. Эта любовь его трогает, и именно чтобы по-

благодарить ее за такую любовь, он отталкивает Эулалию. Но он не хочет, чтобы она

обманывалась. Приди она раньше, раньше другой, возможно, все было бы иначе —

прекраснее стала бы жизнь, далеко отодвинулась бы смерть. И он читает ей свои стихи:

Зачем, о ангел, ты, покинув рай,

Нашла меня в моей ночи беззвездной?

Уже достигнут мною бездны край.

Увы! Пришла ты поздно, слишком поздно! *

Слишком поздно, Эулалия, и к тому же от тебя он не хотел только плотской любви,

как от Марии Кандиды. Он хотел твою душу и сердце и тебе хотел дать любовь,

которой сейчас у него уже не было в сердце. И даже твоя возвышенная и святая любовь

не может затмить воспоминание о той, что ушла:

Душа горит, и лишь могилы хлад Во мне остудит этот пламень грозный. Вернись же

в рай, когда сойду я в ад! Прости, сеньора... Поздно! Слишком поздно!

109

Кастро Алвес замолкает. Подходит к ней, берет в руки ее прекрасную головку,

целует в лоб. И тогда она, рыдая, хватает его руки и целует их с грустной,

непримирившейся благодарностью. И они остаются стоять рядом у окна, смотря на

тысячезвездную ночь. Эулалия плачет и сквозь туман, застилающий ей глаза, видит, как

ей кажется, слезы и в глазах Кастро Алвеса. Только из-за Эулалии, из благодарности за

любовь, которую она ему подарила, он плакал, подруга. И эти слезы оказались горячее

всех поцелуев. Беспредельный мир опускается на сердце Эулалии.

Любовь твою навеки, отвергая. Душой твоим останусь навсегда.

Он вышел, закутавшись с ног до головы в черный плащ, как человек,

собирающийся совершить преступление. Коляска ожидала его у входа, и сейчас, когда

костыли были у него под плащом, никто не мог сказать, что он калека.

Его бледное лицо резко выделяется на фоне черных волос и черного плаща,

скрывающего его от мира. Эулалия наблюдает из окна за отъездом Кастро Алвеса. Он

не сказал никому, куда направляется. Но любящее сердце Эулалии угадало грустную

правду: он едет в театр «Феникс Драматика» на премьеру труппы комика Васкеса, где

примадонной Эужения Инфанта да Камара. Уже несколько дней Эулалия следит за

развитием этой драмы в душе поэта. Она началась в тот день, когда пришли друзья с

замкнутыми лицами, чтобы объявить о предстоящем начале представлений труппы. И

она увидела вспышку радости, сверкнувшую в его глазах и составлявшую

110

контраст с гневом, который она прочла на лицах и Мело Мораиса и Луиса

Корнелио. Они возненавидели Эужению за то зло, которое та причинила Кастро

Алвесу. Но он не мог ее ненавидеть. И на мраморной бледности его больного лица это

известие вызвало лихорадочный румянец. С той минуты лихорадка не покидала его до

этого вечера, когда он, завернувшись в черный плащ, уехал в коляске в театр, чтобы

увидеть ее хотя бы издали, укрывшись в ложе. Эулалия чувствовала, как он страдал все

эти дни, стремясь в театр, чтобы снова взглянуть в любимое лицо, услышать этот

голос, похожий на птичье щебетание, чтобы снова ощутить ее присутствие. Но Эулалия

видела и охватившее поэта унижение, ведь он рвется к женщине, которая изменила

своей любви и-убила в нем радость жизни. Это были дни лихорадки, тоски и

страдания. С далекой сцены звала она его каждый вечер голосом песенок, шумом

аплодисментов. Она, которую он так любил, узнала, что он чуть не при смерти, но ни

разу не пришла навестить его, не нанесла ему даже дружеского визита.

Однако любовь, моя негритянка, когда она на самом деле велика, не требует

взаимности. Обо всем этом думал Кастро Алвес, и за ним следила нежным взором

Эулалия, которая страдала вместе с ним от его тоски.

И вот в этот вечер он, наконец, решился. Он поедет, спрячется в ложе, услышит, как

любимая поет, увидит лицо ее, будет жить часы, пока длится представление. Потом он

вернется к своей грусти и к своему одиночеству, возможно, еще более грустный, еще

110

более одинокий, но эти мгновения счастья, которые он испытает сегодня вечером,

окупят дни и ночи его тоски. Когда он, наконец, решился, его охватила радость. Поэт

помнил, что он калека, не забывал, что он ковыляет на одной ноге, опираясь на

костыли. Но она ведь не увидит его. Да и от других широкий черный плащ надежно его

скроет, кроме лица, которому бледность лишь придает красоты. Его увидят только на

короткие мгновения в антрактах.

Эулалия не обманывается: он охвачен безумной

183

радостью. Он увидит любимую! Коляска несется в темноте, она везет его к

Эужении.

Он приезжает первым, чтобы никто не видел его поднимающимся в ложу на

костылях. И когда публика заполняет зал, он уже сидит на своем месте. И никто не

думает о нем как– о больном человеке, как о красавце с ампутированной ногой. Думают

о поэте, об авторе жгучих стихов, о гении, поднимавшем народные массы на восстание.

Уже почти два года, как он не появлялся ни в театре, ни на балконах зданий, чтобы

воспламенять своим словом возбужденные массы. Но о нем не забыли, его стихи чи-

таются повсюду, они и сегодня знамя – знамя освобождения от рабства и борьбы за

республику. Все помнят его: он великий Кастро Алвес, поэт негров, певец свободы,

кондор Бразилии. И сейчас на него указывают, ему улыбаются, девушки и дамы погля-

дывают на него со страхом и надеждою, они находят его прекрасным и

соблазнительным. И Кастро Алвес в этот страшный, трагически горестный и

трагически счастливый час своей жизни чувствует все понимание, всю ласку, всю

любовь, которую испытывает к нему его народ. И он улыбается, взволнованный, и глаза

его блестят снова. Этот народ там внизу – тот народ, который всегда внимательно

слушал его голос и с радостью поддерживал его благородные дела. После почти

двухлетней разлуки, в этот октябрьский вечер 1869 года он встретился снова с самым

дорогим в своей жизни: с народом и с Эуженией Камарой. Он чувствовал, что не

сможет умереть, не завершив свою освободительную миссию и не увидев свою лю-

бимую. «Умереть после того, как жизнь завершена». Если бы он мог, подруга, воспев

горе рабства и праздник свободы, если бы он мог

...во сне, под гробовой покоясь сенью, Свободное услышать поколенье: И песни

радости и танцев шум.

И в ложе театра он понимает: он будет продолжать писать свои стихи, стихи,

полные огня. Народ, который никогда ему не изменял, который сейчас

111

улыбается ему с симпатией и любовью, этого заслуживает.

Но вот поднимается занавес, и Эужения поет, Эужения танцует... Все

преображается в мире, но она такая же, как в тот далекий вечер в Ресифе, в 1863 году,

когда он увидел ее впервые. Это сон, сердце его бьется, он задыхается, глаза

устремлены на нее, поэт словно в гипнозе. Она увидела поэта, она уже знает, что он

здесь, и это для него она поет грустную песню тоски по родине, песню о своей

печальной женской судьбе:

Стала я рабой твоею, Давят путы все сильней. Что же медлишь? Мне на шее Затяни

петлю скорей!

Его глаза теперь веселы, живы и счастливы оттого, что видят ее, но они и печальны

и скорбны от тяжелых воспоминаний. И со сцены Эужения, взор которой тоже

прикован к нему, к его бледному лицу, выделяющемуся на фоне, угадывает слезы в

глазах Кастро Алвеса. И она поет для него, и голос ее напоминает ему пение птиц в

далеком домике на дороге в Жабоатан, в Ресифе:

111

Что страшнее, я не знаю: Смертью ль быстрой умереть Иль, весь век изнемогая,

Муки долгие терпеть? *

Ее мучает гордость – лучше умереть, чем заплакать, но она признается себе, что

очарована им и снова прикована цепью его любви. Перед нею падает занавес, и

видение исчезает. И народ, аплодируя ей и комику Васкесу, снова взволнованно взирает

на своего поэта, певца его надежды. На него смотрят не только из партера, окутывая

его дуновением симпатии. Смотрят и с галерки, заполненной студентами и самыми

бедными людьми, отовсюду доносится шум голосов, произносящих его имя: Кастро

Алвес. Тут те, кого он любил больше всего: самые бедные, наиболее нуждающиеся– в

свободе, те, для кого он написал свои самые замечательные поэмы. А там, за

112

сценой, видимо, плачет в своей уборной женщина, которую он больше всех любил,

для которой написал самые нежные стихи своей лирики. Улыбка осветила лицо Кастро

Алвеса, он позабыл о своей больной груди, об искалеченном теле. Он снова встретил,

тех, кого любил, подруга.

Кто-то входит в ложу. Кастро Алвес оборачивается, Эужения бросается к его ногам

и обнимает его колени. Он поднимает ее. Забыв о толпе, которая может увидеть их из

зала, они падают друг другу в объятья, и она прижимает его к груди. И они смотрят

друг другу в глаза, она улыбается сквозь слезы.

– Дорогой! Дорогой! Ты пойдешь со мной?

* *

В ее комнате он вначале держится, как чужой. Лишь его портрет, тот портрет в

двадцать лет, в цилиндре набекрень, напоминает здесь прежнюю любовь. Никакого

другого. следа от него, от его вкусов не сохранилось ни в убранстве комнаты, ни в рас-

цветке занавесей, ни в книгах, которые она читает. Он садится в кресло, поставив сбоку

костыли, держится молчаливо и отчужденно. Войдя в эту комнату, оставшись один, —

она пошла взглянуть на спящую в комнате рядом дочку, – он понял, что между ними

ничего уже быть не может и что это пламя, которое снова было разгорелось, обязано

лишь волнующему моменту встречи в театре. Продолжать совместную жизнь нельзя —

снова начались бы те же мелкие ссоры, что и в Сан-Пауло. Она изменила ему, все

больше отдаляется от него. Он должен уйти, унеся с собой воспоминание о радостных

мгновениях в театре. Они как бальзам для язвы в его сердце.

Эужения приходит из комнатки рядом, где спит дочка. Она уже переоделась, теперь

она в пеньюаре. Она подходит; Кастро Алвес обнимает ее... И остается. Они знают, что

это их последняя встреча после двух тоскливых лет разлуки. Тоской будут заполнены и

годы, которые им предстоит прожить после этой встречи, – всего лишь два года ему и

десять ей.

Утром Эужения просит его остаться, вернуться

*

112

к ней, простить ее. Обещает, что больше не заставит его страдать, будет хорошей и

верной подругой. Она искренна, когда говорит это, но он знает, что она никогда не

сможет выполнить свои обещания, что они никогда больше не обретут покоя и радости.

Нужно уходить и не видеть ее больше. Надо умереть, подруга!

И он отвечает ей стихами, нежно и горестно прощаясь с любимой:

Прощай! Уже мне в путь пускаться надо, И кораблю сигнал к отплытью дан Сейчас

из миллионов волн преграду Поставит между нами океан.

Дело в том, негритянка, что в эту самую ночь, убедившись в невозможности начать

снова совместную жизнь с Эуженией, он решил как можно скорее уехать в Баию,

112

подальше от нее, от искушения, подальше от соблазна испытать горе в ее объятиях. Он

рассказывает ей, как и почему пошел в этот вечер в театр:

Из-под сводов подземелья. Сбросив тяжкий гру:г оков, Я пошел на шум веселья, На

оркестра громкий зов.

Захотел с толпой смешаться, В освещенный зал вступить; Улыбаться и смеяться, С

арошедшем позабыть.

О, послушай и пойми ты, Что я за год пережил, Нелюбимый, позабытый, Без

надежды и без сил.

Дней печальных, монотонных Я утратил скоро счет. А ночей моих бессонных Кто

страдание поймет?

Нет, напрасно говорю я, Не поймешь ты все равно, Муку выдержать какую Здесь

мне было суждено.

113

Она плачет, просит прощения. Она хорошо знает, как сильно заставила его страдать.

Но теперь она обрела его снова, он снова принадлежит ей, она умоляет его остаться.

Разве он не видел, как она обрадовалась, узнав, что он находится в ложе? И Кастро

Алвес вспоминает момент, когда увидел ее-на сцене:

Все та же! Вся прежней, такой же осталась,

Какою когда-то ее я любил!

Вот этой улыбкой она улыбалась,

Не этот ли взгляд мне блаженство сулил?

Но он, подруга, не откликается на ее просьбу. Зачем оставаться, если волнение

момента пройдет и она вернется к той же прежней жизни, унижая его большую

любовь?

Конец! Зияньем бездны С тобой навек разделены. Землей и морем, высью звездной

Расстаться мы обречены.

Тебе горит заря востока, А для меня настал закат; Я осужден решеньем рока, А пред

тобой – цветущий сад.

Еще полна ты жизни, силы, А у меня их больше нет. Мой путь ведет на дно могилы,

Тебя же ждут тепло и свет.

А когда она говорит, что он ошибается, что он жесток и мстителен, что она всегда

любила его и будет любить вечно, что она снова охвачена страстью, Кастро Алвес,

внешне спокойный и бесстрастный, не теряя присутствия духа, хотя чувствует жар ее

тела и страдание ее сердца, отвечает:

Не 1ешь себя надеждой тщетной: Нам к прошлому возврата нет.

Меня увидя, ты хотела Поверить, что жива любовь. О друг мой бедный! Все

напрасно, И счастье не вернется вновь!

13 Жоржи Амаду

113

За твой порыв я благодарен, Но он минует без следа. Все кончено теперь меж нами.

Прощай, прощай, и навсегда!

И тогда, подруга, она, видя, что он собирается уйти, снова страстно обнимает его.

Но он не остается. И прежде чем он уходит, спрятав костыли под черным плащом, она

тоже посылает ему свое последнее прости:

Прощай! Но если все ж судьбою Еще нам встреча суждена, Я стану любящей

сестрою, Тебе отдам себя сполна!*

Его силуэт исчезает в темноте коридора. Он уходит к смерти, она это чувствует.

Уходит, чтобы больше никогда не вернуться...

113

О странник на дороге пыльной! К сертану ты направил путь...

Корабль идет по морю, подруга, волны разбиваются в пену при столкновении с

корпусом судна. Руки, машущие на прощание, сливаются на расстоянии: какая из них

рука Эулалии, какая – Луиса Корнелио дос Сантос, какая – Мело Мораиса, какие —

других друзей, не разобрать. В стороне от остальных одна рука машет в безнадежном

прощании, п на эту-то руку он и смотрит, ей и машет в ответ Кастро Алвес. Ибо это

Эужения стоит на краю пристани, отдельно от всех. Когда он ее увидел, судно уже

отходило. Она замахала ему платком, слезы покатились у нее по лицу.

Волны обдают пеной борт, машущие руки исчеза* ют вдали. Судно набирает

скорость. Поэт погружен в раздумье. На море спускаются сумерки, по юту про-

хаживается Инее. Она останавливается, увидев этогэ высокого молодого человека с

удивительно красивым лицом, который все еще машет рукой, отвечая на