Текст книги "Кастро Алвес"

Автор книги: Жоржи Амаду

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

которые разорвут цепи насилия и рабства, в его нежном и музыкальном голосе они

слышат голос, который будет звучать громче всех и придаст словам особый смысл, они

слышат голос, который сделает слово своим грозным оружием. Они видят в его глазах

молнии, которые, настанет время, озарят небеса городов и зажгут в сердцах людей свет.

Милая подруга, женщины в гораздо большей степени, чем мужчины, обладают

даром провидения. Они раньше нас предчувствуют пробуждение в человеке гения и

для этого человека становятся и красивыми и ласковыми.

Жозе Антонио проходил по улицам мрачный, с замкнутым лицом, словно шел к

смерти, и женщины не тревожили его. Но они подзывали Сесеу, брали в свои

бархатные ручки его лицо, целовали глаза, ощущали жар его высокого лба. Сесеу был

еще мальчиком, но женщины знали, что он станет знаменитостью.

В сертане, подруга, мальчик видел, как надсмотрщик избивает невольников кнутом

по спине, как кровь ручьем течет по каменистому полю, видел, как сертанежо

преследуют врага с ружьем в руке и с ножом за поясом, видел, как тайная любовь ищет

убежища в темной, непроницаемой чаще, видел, как предрассудки губят людей. Он

знал о ребенке, который был принесен в жертву предрассудкам. Позже глаза его, еще

сохранившие видение дикости нравов сертана, увидели в городе дядю, который стал во

главе людей, поднявшихся на борьбу.

И он не хотел, моя подруга, бежать от этих сцен, бежать от жизни.

Жозе Антонио, как и брат, чувствовал боль в сердце каждый раз, когда стон

невольника нарушал тишину полей и проникал в каза-гранде. Но в отличие от брата он

в эти минуты закрывал глаза и уши, как закрывал их и потом в городе, когда видел на

площади людей – под предводительством его дяди они протестовали против произ

21

вола и требовали свободы. Жизнь казалась ему нелепой, ошибочной и страшной.

Он не хотел ее, не хотел участвовать в ней, он предпочитал уйти от нее. Когда боишься

жизни, дорогая подруга, когда думаешь, что удел человека – горе, а смерть прекрасна,

как самая красивая из женщин, тогда смерть – возлюбленная, она превыше всего, и

только она может дать благо, которого нет в жизни. Такие люди, как Жозе Антонио,

шествуют к смерти твердым и решительным шагом, словно идут на праздник, ведь их

ничто не привязывает к жизни.

Но для Сесеу, младшего брата, смерть не была прекрасной возлюбленной; он

обнаружил, что борьба за свободу прекраснее смерти, что счастье создано для всех,

нужно только его завоевать, что, если есть свобода, жизнь – подарок, праздник. Брат

шел к одиночеству смерти, Антонио предпочел смешаться с толпой и идти со всеми на

борьбу за освобождение от оков рабства.

Жозе Антонио был просто поэтом, его брат – гением.

По этим улицам, подруга, ходил мальчиком Кастро Алвес. На этих улицах женщины

видели его еще юношей и тогда же предрекли ему большое будущее, ибо у него был

лоб апостола, глаза борца и язык его знал слова, которые, как огонь, обжигают

противников свободы.

Если бы улицы Баии, ее холмы, обложенные изразцами домики и золотом

украшенные церкви под несравненным голубым небом, подруга, если бы даже они и не

21

были так красивы, то и тогда твой город был бы самым прекрасным в Бразилии, потому

что на его улицах Кастро Алвес научился любить свободу.

По этим улицам ходили двое мальчиков. Оба были поэтами, и в их сердцах сильнее,

чем в сердцах других, отражалось все, что происходило вокруг них *. Каждая слеза,

каждый стон на земле находил в них отклик. Эти два мальчика – как два символа.

Один – и с ним столько художников в мире,

22

столько поэтов, столько романистов – бежал от страдания, закрывая глаза на

жизнь, замкнулся в себе, и одиночество стало для него преддверием смерти. Он

изменил своему гению и своей миссии. Много таких, как он, подруга. Но другие

предпочитают удел Кастро Алвеса. Для Жозе жизнь была черной ночью. Кастро Алвес

знал, что у всех этих ночей есть рассвет.

Зеркально отражают воды Цветок на празднике весны; Твои же молодые годы В

моей весне отражены.

Прошли годы, и однажды Кастро Алвес, подруга, вернулся в сертан. Со слезами на

глазах, простирая руки, бросилась ему навстречу Леонидия. Она сразу же узнала его,

хотя он возмужал за эти годы, что провел в Ресифе, Сан-Пауло, Рио-де-Жанейро и в

Баие. Все эти годы он жил для людей, и голос его был голосом тысяч, и слово его

отражало мужество и отвагу всего народа. Он изнурил себя в борьбе, которую вызвало

его слово, в борьбе за освобождение рабов, в борьбе за свободу всего народа. Он

поднимал людей на восстание. И оружием его была поэзия, и она вонзалась глубже,

чем кинжал, и ранила сильнее, чем он. Поэт заронил надежду в сердца людей, что

придет фея радости и принесет любовь всем обездоленным, и улыбку на уста неволь-

ников, и хлеб, самому бедному очагу, и свободу.

22

Он был, подруга, подобен звезде, которая, внезапно возникнув, предвещает конец

бури. Разве ты не видела с кормы рыбачьей лодки или парусника, как смертоносная

буря несется над морем, скрывая голубизну неба, наполняя страхом сердца женщин?

Суденышки борются, но ветер силен, высоки волны, ураган срывает с причалов

корабли. И тогда, подруга, неизвестно откуда, то ли с неба, то ли с моря появляется

звезда и прорезает мрак. Это свет в ночи. Страх уходит из сердец людей. Это

предвестие затишья.

Таким был Кастро Алвес, подруга. Темна была ночь без звезд на бурном небе.

Черные люди пели с своей горькой судьбе, и слезы их лились, как песни в макумбах

которые они в городах выкапывали под землей *. И белые люди тоже веками

безнадежно взывали к небу; ведь и они были почти такими же рабами, как и черные.

Тогда-то свет звезды возвестил, что свобода – это заря, которая разгонит бурную ночь,

и все увидят голубизну неба и будут улыбаться, как дети. Когда люди уже думали, что

22

ночь урагана и смерти будет длиться вечно, что никогда под небесами не засияет заря,

тогда-то и появился поэт, как звезда среди бури, и сказал, что свобода не умирает.

Сотни лет прожила Леонидия за то время, что не видела своего любимого. В глубь

сертана доносилось из городов эхо его голоса, и Леонидия вслушивалась в эгот голос,

сжимая руки на груди, которую он воспел. Леонидия страдала от разлуки с любимым и

в долгие безмолвные ночи роняла слезы на старые, пожелтевшие листы. В письмах его

и стихах, посвященных ей, перед нею воскресали дни их детства, идиллия первых лет

их любви. Она страдала: каждая минута отсутствия любимого была равна году горя,

однако Кастро Алвес был так велик и могуч, что, даже находясь вдали, он наполнял

ее

1 М а к у м б а – место свершения негритянского религиозного обряда с песнями и

плясками. Сам обряд тоже называется макумба.

23

радостью: ибо время от времени до нее доходили вести о нем – рассказывали о

новом поэте, который читает свои стихи на притихших площадях, и о том, что эти

стихи повторяют невольники в сензалах Он уехал потому, что ему была уготована

судьба изменить облик мира. Бедные, несчастные невольники ждали своего поэта,

чтобы оружие его гения, огонь его слов помог им разорвать оковы рабства. Руки негров

взывали о справедливости. Все же, что Леонидия могла предложить поэту, – это песни

сертана, которые она умела петь, слезы, которые она умела проливать, хрустальный

смех, который берегла только для него, трепет рук и нежный жар объятий. Но всего

этого было мало, чтобы удержать его здесь, когда из сензал доносились глухие рыдания

негров и бой барабанов, когда издалека, с площадей, сюда докатывался шум

восставшей толпы. И он отстранился от ее теплых уст, оторвал взор от пахучей ночи ее

волос, от всего, что мешало ему видеть горести жизни. И уехал. Леонидия знала, что он

вернется лишь для того, чтобы умереть, когда выполнит свою миссию, и даже ее

поцелуи не продлят ему жизнь. Но и тогда в ее страдании была бы радость, так как

любимый отважно прожил свою жизнь, славно прожил он каждую минуту,

проведенную без нее.

Однако в один прекрасный день он вернулся, подруга. На площадях, в академиях, в

театрах, в каждом доме, в каждой молодой груди находил отзвук его голос. Он

торопился жить, его изнуряла лихорадка, и голос его звучал глухо, и обращался он

сейчас только к ней одной. Он словно вернулся после долгой, славной битвы,

смертельно раненный. Для больного героя и скромной девушки из сертана снова

началась та идиллия, что некогда наполнила радостью детство поэта. Леонидия была

для него вечно надежным портом, тем портом, где судно бросает якорь после бури,

принеся на корпусе следы стоянок в других портах, водоросли других морей.

Много лет назад, подруга, родилась эта любовь,

1 Сенэала – жилище негров-рабов.

23

весною в полях, под солнцем сертана. Мальчик находил очарование в каждом

цветке, в каждом луче солнца, отражавшемся в водах реки; нераскрытая тайна виделась

ему в каждой улыбке соседской девочки с длинными косами и глазами с поволокой.

Леонидия казалась ему лучом лунного света, серенадой, той звездой, которой мальчик

любовался из окна своей комнаты. Бледность Леонидии, ее ресницы, ее иссиня-черные

волосы – все это так не вязалось с пылающим южным солнцем. От нее исходила

тайна, нечто, заставлявшее трепетно биться маленькое сердце Антонио. До того, как он

увидел Леонидию, его взоры были обращены к цветам, к солнцу и полю, к стонущим

невольникам. Он подготовился лишь к тому, чтобы воспевать природу и изнуренных

непосильным трудом рабов *, у Леонидии он научился любить те прекрасные слова,

23

которые она знала. До тех пор ему ведомы были лишь сверкание солнечных лучей и

шорох воды в реке, бесценная красота белых лилий и заливистые трели птиц, но он

еще ничего не знал о смехе девочки, о тайне ее глаз с поволокой, об очаровании

иссиня-черных волос. Не заполни Леонидия дней его детства, он, возможно, сделался

бы крупнейшим певцом природы Бразилии *, поэтом невольников и свободы. Ей поэт,

очевидно, обязан тем, что стал человеком, который лучше всех умел говорить на

португальском языке о любви и о женщинах. А пока же этот мальчик многое знал о

природе и о страдании, но ничего не знал о любви.

Как-то Антонио взял за руку соседскую девочку, и они, отправившись гулять в поле,

дошли до самого берега реки. Эта прогулка была сказкой. Леонидия прыгала по

камням, громко смеялась, Антонио догонял ее, она несла в руках цветы, в глазах ее

была тайна. Она знала название каждого цветка; узнавала по голосу каждую птичку. Но

вот она вплела цветы в косы и стала похожа на лесную фею. Серебряные рыбки

подплывали кормиться из ее рук. Мальчик смеялся, но она была серьезна, ее детское

личико отражалось в воде, в которую она окунала руки.

4 Жоржи Амаду

49

Домой они возвращались бегом, девочка бежала стремительнее лани, и смех ее

звучал веселее, чем поток воды, текущий по камням. Потом они отдыхали в тени

дерева, и Антонио, пользуясь остановкой, рассказал своей подруге одну историю,

которую услышал накануне вечером от негритянки Леопол-дины. Это была история о

заколдованной принцессе, которой подчинялись птицы и рыбы и которая путе-

шествовала в лунном луче и разносила над землею весну. Внезапно мальчик вообразил,

что Леонидия и есть заколдованная принцесса, фея этих полей, богиня этих белых

лилий. Мальчику нравилось говорить о том, что он чувствовал, и он тут же обо всем

этом сказал Леонидии. Она вскочила, побежала, ее веселый хохот разнесся над полями,

и бесконечная радость охватила сердце мальчика. Когда же в ночи над фазендой

серенада прорезала небеса, мальчик почувствовал в музыке иной, необычный смысл, и

нежный плач в струнах гитары показался ему сегодня еще нежнее.

На следующий день Антонио лихорадочно ждал на пороге дома появления девочки:

ему уже не хотелось идти в поле одному, среди окружавшей его красоты ему уже чего-

то не хватало. Почему же она не идет, почему не поможет полевым цветам раскрыть

свои венчики, почему не идет полюбоваться собой в зеркале реки?

Птицы, подруга, скоро стали узнавать двух детей, которые ежедневно, взявшись за

руки, шли по направлению к реке. Цветы распускались – красные, синие, желтые,

птицы пели, река спокойно катила свои воды. Дети беспричинно смеялись и поверяли

друг другу свои детские секреты. «Когда мы вырастем, ты станешь моей маленькой

женой...» Леонидия никогда не спорила с ним, она была подобна тростинке, которая

сгибается на ветру. Уже с этих дней детства она полюбила Антонио и отдала ему свое

сердце. Она быстро поняла, что не будет с ним всю жизнь рядом, что настанет день,

когда он унесется от нее как ветер, а если и вернется, то вскоре снова пустится в

обратный путь, и никогда он не

24

будет принадлежать ей только. Однажды, много лет спустя, он написал для нее

самую прекрасную из своих любовных поэм * и в качестве эпиграфа поместил стихи

другого поэта *, стихи о ветрах, которые проносятся, безумные и легкие, и не

возвращаются, чтобы увидеть цветы.

Леонидия никогда ни на что не жаловалась и никогда не переставала любить своего

поэта. А когда он умер, мир кончился для нее, безумие стало ее прибежищем. И в

24

помешательстве единственной реальностью для нее остались посвященные ей стихи и

ласковые слова, которые он говорил ей.

Кастро Алвес познакомился с ней на полях Кур-ралиньо. И она окончательно

связала его с землей и природой сертана. К природе и к ней он возвращался трижды.

Она была для него «верой, надеждой и любовью».

Из всех возлюбленных Кастро Алвеса ни одна не была столь героической и столь

отзывчивой, как Леонидия. Она не просила мальчика бегать с ней по полям, она не

просила стихов, не просила жениться на ней, не просила верности, даже хотя бы

любви. Она осталась перед ним заколдованной принцессой, подарила ему несколько

улыбок в детстве, свои губы в молодости, позволила ему в конце жизни склонить

лихорадочную голову к своей груди. Она видела, что дни его сочтены, и понимала, что

он уезжает, чтобы умереть вдалеке. Быть может, лишь тогда она попросила его о чем-

то, быть может, попросила, чтобы он остался, она надеялась, что тут к нему вернется

здоровье. То была единственная просьба, с которой обратилась к нему подруга детства,

возлюбленная в юности, любимая в эти дни его болезни:

Не уходи! Тебя мы все гак любим! К тебе мои привыкли даже птицы...

Не ради себя она просила его об этом. Его усталое, больное сердце было разбито

другими женщинами. Затем, только затем, чтобы он не отправился искать «хотя бы

призрак надежды», она просила его:

Зачем, куда уходишь, мой любимый? Найти слугу, иль друга, или брата

4*

51

Верней меня не сможешь никогда ты. А если ты, бессонницей томимый. Захочешь в

музыке искать покой, Сумеет разве кто-нибудь другой Воспеть тебе, как я, под звук

гитары Мою любовь, ее восторг и чары?

Он хорошо знал, подруга, что уже никогда больше не найдет «семьи добрее, чем ее

заботы». Она сама сказала ему:

Пусть шелк моих распущенных волос Сотрет со щек твоих остатки слез.

Но он был «странным юношей», подруга, и он уехал. Могучая сила влекла его,

больного, в народ, чтобы агитировать, чтобы звать людей на борьбу за свободу. Свои

последние слова, свои последние стихи он хотел подарить неграм. В городе его не

ждала другая женщина. В город его влекла богиня – богиня свободы. Никто, подруга,

не знает цвета ее волос, но кто не знает, что она прекраснее всех, что смерть ради нее

сладостна?

Я хотел рассказать тебе, любимая, о Леонидии, о том, как весела и счастлива была

она в те годы, когда здесь жил поэт, и как несчастна была потом, когда он уехал...

Полевые цветы перестали радовать ее своей красотой, и весна к ней уже больше

никогда не вернулась... Я хотел рассказать тебе, любимая, об этой девочке, которая

вместе со столькими героическими и поистине трагическими фигурами, вместе с

младшим лейтенантом Жоаном Жозе Алвесом, Жу-лией Фейтал, Порсией, Леолино и

майором Силвой Кастро напоила романтикой детство Кастро Алвеса. Она связала его

неразрывно с природой и любовью. Но что можно сказать о женщине, если о ней уже

сказал Кастро Алвес? А о Леонидии Фраге, подруга, он сказал:

Обращаешь муки ты в лилии,

В розы нежные – труд и усилия...

25

Простившись с куколкой, ты скоро Расправишь крылья, мотылек.

Сертан остался позади, позади осталась нежная улыбка Леонидии. Позади остался

и дом на улице Розарио, где бродил призрак Жулии Фейтал. Но из мрачного класса

колледжа Сесеу мог видеть, подруга, тюрьму, где Силва Лисбоа, романтичный убийца,

отбывал свое наказание. Глаза Сесеу перебегали от учебников к темнице, где Силва

Лисбоа оплакивал свое преступление, где в одинокие ночи он вспоминал улыбку своей

возлюбленной, которую она дарила всем, кто проходил под ее окном. Сесеу думал о

том, как он должен был страдать, убив любимую. Не из-за того, что совершил

преступление, а из-за того, что, убив ее, лишился ее, не мог больше видеть ее лицо,

восхищаться ее лукавой, манящей улыбкой. Мальчик Кастро Алвес бросал учебники и

погружался в созерцание толстых стен темницы. И его воображение

26

начинало лихорадочно работать. В то время как другие занимались играми или

проблемами математики, он, сидя у окна, представлял себе горе возлюбленного,

который собственными руками убил свою избранницу, сам лишил себя своей любимой.

Она не будет принадлежать другим, никогда никто не посмотрит ей в глаза, никогда

никто не ощутит жар уст ее... Но ведь и он никогда не почувствует бесконечной

радости от возможности хотя бы улыбаться ей... Для мальчика, мысли которого были

заняты романтической детской идиллией с Леонидией, это было источником

бесконечных волнений. То и дело он показывал кому-нибудь из своих близких друзей

на мрачную тюрьму:

– Знаешь, кто там сидит?

– Кто?

– Лисбоа, который убил Жулию Фейтал...

– Жулию Фейтал! А что там у них произошло?

– Ты не знаешь? – И глаза мальчика загорались от радости, что он может

рассказать. – Значит, ты не знаешь? Он любил ее, а она никого не любила. Он

выстрелил в нее золотой пулей...

– Золотой пулей? Зачем?

– Потому что он очень любил ее. Это было вроде подарка, понимаешь?

Друзья не понимали, но Кастро Алвес рано почувствовал, что любовь близка с

поэзией. Он с детства готовился к любви, ибо ему предстояло много любить, да еще с

какой силой, с какой страстью!

Но не только воспоминание о романтическом преступлении нашел он в Баиянском

колледже, который Абилио Сезар Боргес основал незадолго до того и с помощью

которого революционизировал просветительские круги столицы провинции *. Правда,

это учебное заведение не оказало решающего влияния на жизнь поэта, но надо отдать

должное директору колледжа: он сумел угадать в Сесеу необыкновенные способности,

понял, что мальчику предстоит великое будущее, и гордился юным поэтом. Он имел

26

мужество пойти против доктора Алвеса, которого огорчали литературные наклонности

сына.

27

Боргес был по натуре романтиком; таким и изобразил его в своей книге Раул

Помпейя. Он любил литературные диспуты, стихи, речи. Из его колледжа вышли

Кастро Алвес, Руй Барбоза, Раул Помпейя и многие другие писатели. Он не выделял

никого из них и никого из них не подавлял. Это было большим его достоинством. Он

ввел у себя в колледже «оутей-ро». На этих конкурсах поэтов-импровизаторов уча-

щиеся слагали стихи и сочиняли речи, восхвалявшие великие события в истории

отечества или просветительную деятельность своего учителя. В таких поэтических и

ораторских состязаниях выделялись отдельные ученики, но наибольшая слава

выпадала на долю самого колледжа, для которого газеты не скупились на похвальные

статьи.

Одним из героев этих праздников стал Кастро Алвес. Его первые стихи * были

посвящены (здесь сказалось влияние Абилио Боргеса) дню рождения своего учителя.

Поэту в то время было тринадцать лет, и он уже тогда, как будущий певец свободы, су-

мел найти благородные мотивы для похвал учителю: Абилио Сезар Боргес отменил в

школе телесные наказания *. В этих первых стихах Кастро Алвеса уже заметно

характерное для него *. В них присутствуют солнце, ветер – вся природа. На другом

«оутейро», которое состоялось 2 июля 1861 года, в еще детской поэзии Кастро Алвеса

проявились черты, решающие во всем его творчестве. В этой поэме уже возникают

мотивы борьбы за свободу против тирании. Он даже находит для них точные слова и

характеристики. Он уже чеканит образы, которые впоследствии украсят произведения

гениального народного оратора. Ведь этот мальчик, моя дорогая, меньше чем через

четыре года станет величайшим поэтом своего поколения и поразит студентов

факультета права в Реси-фе поэмой «Век». Ему предстояло прожить недолго, надо

было начинать рано. Поэтому в тринадцать лет, когда голос его был еще еле слышен,

юноша уже искал великие идеи и великие слова.

Два предмета не давались мальчику в то время – математика и португальский язык

*. И это было вели

27

ким огорчением для Абилио Боргеса, который настолько любил чистый,

правильный язык, что хотел даже привезти из Коимбры1 учителя, который учил бы

произношению. Согласно свидетельству современников Кастро Алвес «не

присасывался к книге, ему достаточно было просто прочитать, чтобы усвоить уроки».

Но у него уже не хватало времени на все: и сочинять стихи для «оутейро», и

редактировать школьную газету своей группы, и мечтать о факультете в Ресифе, где

читали и переводили Виктора Гюго. Уже в колледже маленький кружок начал читать

французского поэта в переводах мальчика Сесеу.

Да, подруга, был предмет, который пришелся мальчику по вкусу и который он

усвоил сразу, с поразительной быстротой. Это был французский язык. Он стремился

овладеть французским, чтобы читать Гюго в подлиннике.

Со времени колледжа Виктор Гюго стал его большим другом, другом, который

сопровождал его всю жизнь. У Гюго юный поэт научился ценить слова и чувства. Не

было ничего более важного для Кастро Алвеса, чем знакомство в детстве с Виктором

Гюго. Это позволило ему выдвинуться среди прочих юных поэтов и освободиться от

влияния Байрона. Без знакомства с Гюго его поэзия, возможно, развивалась бы в иных

направлениях и, возможно, не достигла бы такой силы. Однако не следует приписывать

только Гюго освободительный и героический характер поэзии Кастро Алвеса. Хотя ни

один поэт не волновал его так и ни одним из поэтов он так не восхищался. В те дни в

27

колледже он если не взирал на окна тюрьмы, где томился Лисбоа, то душой и телом

отдавался вихрю, которым были для него произведения Виктора Гюго. Благодаря им он

познал величие, красоту и свободу, они волновали и возвышали его.

И, возможно, знакомство с Гюго было полезным для него уже при первом тяжелом

потрясении, которое он вскоре пережил. Во время его пребывания

1 В городе Коимбра находится знаменитый португальский университет, основанный

в 1307 году.

28

в колледже умерла его мать, Клелия Бразилия. Хрупкая, красивая Клелия Бразилия,

всегда болезненная и после трагедии Порсии как бы напуганная жизнью, была очень

привязана к детям; нежная и мягкая, она в один прекрасный день оставила их без своих

забот. Жозе Антонио, болезненный и нервный, предпочитавший Байрона Гюго и

думавший всегда о смерти больше, чем о жизни, не выдержал потрясения и, полный

отчаяния, выбросился из окна. Его спасли, он написал в память о матери исполненные

страдания стихи, рыдал и проклинал жизнь.

Сесеу выдержал удар с той же отвагой и мужеством, с которыми переживал и в

дальнейшем все тяжкие моменты своей жизни. Он не сочинял стихов, посвященных

покойной матери, – и воспел ее только несколько лет спустя, не потерял веры в жизнь,

не искал смерти. Он страдал, без сомнения, ибо любовь жила в нем постоянно и он

очень любил прекрасную и нежную Клелию Бразилию. Но он не пришел в отчаяние.

Будучи моложе брата, он оказался гораздо более мужественным, чем тот, ибо жил не

только среди книг, но и среди людей.

Тюрьма, где отбывал наказание Жоан Лисбоа, стихи Виктора Гюго, «оутейро»...

Однако, помимо этого, было, подруга, и еще кое-что, что оказало сильное влияние на

мальчика, что наложило на него свой отпечаток.

В эти лунные ночи Баии, когда с неба спускалась бесконечная тайна, когда с моря

доносились нежные песни Йеманжи |, когда с земли поднимался одуряющий запах

цветов, в эти ночи, подруга, из самых укромных уголков города, из-за холмов, из самой

глубины ночи, неведомо откуда, доносились звуки, которые мы, замирая, слышим и

сегодня в гавани. Это топот ног и хлопание в ладоши на макумбах, это кан-домблэ 2,

устраиваемые в честь святых: Ошосси – «моего святого», Омолу – богини, которой

ты так

1 Иеманжа – богиня вод в негритянской мифологии северо-востока Бразилии.

2 Кандомблэ – негритянский религиозный обряд, сопровождаемый танцами и

пением.

28

боишься, Шанго и Ошума. Это барабаны атабаке, звуки которых разносятся над

городом, окутывают его и уносят в мечту. Мы знаем, подруга, что там, где мы столько

раз с тобой бывали, в этих укромных местах, где наши братья негры чествуют своих

бедных богов, там танцуют негритянки в красивых одеяниях. Мы знали с тобой, что в

любой момент полицейский отряд может совершить налет на макумбу и забрать

жрецов, их помощников и «святых»; мы знали, что кандомблэ всегда риск, что у негров

даже боги не могут свободно танцевать на этой земле. Но все же на склонах Баии не

переставал звучать трагический голос атабаке и не переставали звучать песни

Йеманжи, нашей матери, хозяйки моря и нашей судьбы. Что с того, что на спине

Прокопио *, нашего друга из Матату, видны следы кнута, как напоминание об этих

внезапно оборвавшихся празднествах? Прокопио все же не перестал чествовать своего

святого – Шанго. А разве ты сама, когда приходит время, не относишь мыло в подарок

доне Жанаине, ибо это она привела тебя ко мне, твоему другу? Прислушайся! Звуки

28

атабаке доносятся издалека, никто не знает откуда. Под эти звуки будут танцевать

негры, и тайна Баии останется неразгаданней.

Раньше, негритянка, было хуже. Во времена Кастро Алвеса негры были рабами; их

покупали на аукционах, это был товар, который продавали, обменивали,

эксплуатировали. И взамен того, что они дали белым, – свою силу, свой пот, своих жен

и дочерей, мягкость своего говора, который смягчил наше произношение, свою свободу

– взамен всего этого белые соизволили дать им, помимо кнута, своих богов. Но богов,

богов леса и пустыни, негры привезли себе из Африки и продолжали оставаться

верными им, сколько бы ни молились богам своих хозяев. И они выкопали под землей

городов храмы, до которых белый человек не мог добраться.

Ночью в колледже, когда другие ученики уже спали, мальчик Сесеу ожидал,

напрягая слух, когда раздастся музыка, печальная, как тоска по родине,

29

сильная, как призыв к мести, таинственная, как далекая надежда. Она доносилась,

катясь по склонам, выходя из глубин земли. Звуки атабаке проносились через весь

город, чтобы найти отзвук в сердце Кастро Алвеса. Он садился в постели и оставался

так с закрытыми глазами, с бьющимся сердцем, чувствуя, что в нем отзывается каждый

удар атабаке. Это страдала вся черная раса, она отчаивалась и боролась, сохраняя при

этом нечто свое, только ей одной присущее. Варварская, примитивная, одержимая

музыка манила мальчика, она была как зов.

Кастро Алвес слушал плывущие над городом звуки атабаке. Никогда он не боялся,

как его сверстники, этих африканских ритмов. Он чувствовал себя одним из негров. У

Гюго он познал значение свободы, а звуки атабаке говорили ему, что есть народ,

который нуждается в освобождении.

Колледж спал в таинственной ночи Баии, спали десятки ребят. Только один из них

лежал с открытыми, лихорадочно горящими глазами; доносящаяся из ночи музыка

влекла его к негритянской расе. Звуки атабаке манили Кастро Алвеса. И вот ночью в

колледже, в спальне, заполненной детскими снами, он готовится ответить на этот зов.

Его голос вскоре прозвучит сильнее звуков атабаке, моя подруга.

Тебя я помню, Пернамбуко, Дремавшим в серебре луны; Ее лучами убаюкан, Ты

спал, гигант, и видел сны.

Как знать, подруга моя, не отправляется ли это судно, освещенное тысячей

электрических огней, прорезающих мрак моря, не отправляется ли оно в порт Ресифе,

в край Пернамбуко? Ты приветливо машешь на прощание отходящему судну. С него

отвечают, несчетное число рук поднимается в приветствии. Счастливого пути желаем

мы кораблю, что отправляется в постоянно обновляемое приключение, завоевывать

морские пути. В один прекрасный день уедем и мы и тоже попрощаемся с парочкой,

целующейся на песчаном берегу гавани при желтом свете луны. Мы тоже отправимся в

29

Ресифе, город мостов, былую цитадель голландцев. Красив цвет крыш Ресифе, по-

друга, приветливы и прекрасны мосты над реками. Его храбрые жители с ножом за

поясом расхаживают по улицам, по которым ступали величайшие

30

люди прошлого. Набуко', и Кастро Алвес, и Помпейя, и многие, кто мечтал об этом

городе величайших грез Бразилии.

Этот город видел Нассау 2, его величие, его стремление к прогрессу. Город приютил

евреев, и те расширили в нем торговлю. Он разросся, бурный и непокорный,

героический и в известной мере авантюрный, бунтарский, как никакой другой из

наших городов. Ресифе – легендарный город, в нем напряженная атмосфера будущего.

К нему раньше, чем куда бы то ни было, доходят по морю новые идеи и мечты, которые

вскоре станут реальностью. И он укачивает их на своей огромной каменной груди. Он

дарит им мудрость своих поэтов и ученых, отдает кровь своих героев. Ресифе,

героический Ресифе – город революций!..

Во все времена, подруга, когда угнетенный народ восставал, стремясь разорвать

оковы, народные ораторы, поэты, романисты и социологи выступали с трибуны,

которой служил этот «город над скалами», с трибуны, с которой лучше, чем откуда бы

то ни было, слышится мощный голос народа *! Город этот обладает притягательной

силой для свободной интеллигенции Бразилии, и в него направляются все, будто хотят

на его улицах услышать урок, который другие оставили звучать под этими небесами и в

этом воздухе, полном прекрасных слов и ритмичных стихов.

Ресифе – замечательный город. В его сердце мечты выросли в действительность. В

один прекрасный день, подруга, здесь появится поэт, но не прихлебатель, кормящийся

объедками с барского стола, появится поэт, о котором я тебе рассказываю. И он будет

говорить об этом городе «освободительных революций», о вечно живом Ресифе, а не о

«мертвом, добром Ресифе...». Он будет говорить о городе, где голос народа слышался

особенно громко, где родился

1 Ж о а к и м А у р е л и о Баррето Набуко де А р а у • ж о (1849—1910) —

бразильский поэт, историк и дипломат.

2 Жоан Морис ван Нассау (1604—1675) – голландский генерал и политический