Текст книги "Смерть консулу! Люцифер"

Автор книги: Жорж Онэ

Соавторы: Карл Вильгельм Френцель
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 42 страниц)

XI

Фуше был углублён в чтение утренних донесений, как вдруг вошёл, даже не постучав в дверь, юный Виллье, один из его секретарей, и таинственно сказал своему патрону:

– Агент номер седьмой желает видеть гражданина министра по делу чрезвычайной важности.

Фуше, не отрываясь от бумаг, отвечал глухим голосом, в котором как будто звучало равнодушие:

– Пусть войдёт.

Агент вошёл. То был мужчина колоссального роста, с лицом, заросшим чёрными волосами чуть не до самых бровей. Это был тип агентов-исполнителей. Для переодевания и выслеживания он не годился, так как его крупная фигура и резкие черты лица выдали бы его тотчас же. Его делом было выломать дверь, избить зачинщиков. Словом, то был настоящий сторожевой пёс, дикий и свирепый.

Фуше, взглянув на него, разом оценил его мощную мускулатуру и спросил:

– В чём дело, Суффлар?

Подобно Бонапарту, Фуше обладал памятью на лица и имена, которая позволяла ему всегда узнавать всех своих подчинённых.

– Гражданин министр, сегодня ночью убили Браконно...

– Где?

– Около Вожирара.

– Каким образом?

– У него пуля в груди.

– Кто?

– Неизвестно. Он отправился один для важных наблюдений и дал только приказ: наблюдать за домом номер тридцать пять по улице Дракона и за всеми, кто из этого дома выходит.

– Он умер уже?

– Нет ещё. Но он уже при смерти. В сознание не приходил.

– Где он?

– В больнице Милосердия.

– Кто около него?

– Клеман.

– Пусть он не отходит от него и сейчас же даст мне знать, если он придёт в себя и можно будет с ним объясниться, хотя бы знаками... Я приеду к нему... Кто его привёз туда?

– Его нашли огородники из Монружа. Прислали за мною, и я прибежал сейчас же вместе в Клеманом.

– И таким образом оставили свой наблюдательный пункт?

– Совершенно верно, гражданин министр.

– Нужно было идти туда одному и оставить Клемана на улице Дракона. Успел вам Браконно объяснить, в чём дело?

– Да, гражданин министр. Он подозревал, что один из соучастников Жоржа, некий Сан-Режан, скрывается у модистки в означенном доме.

– Только подозревал?

– Для Браконно подозрение и уверенность одно и то же.

– Да. Если он умрёт, я потеряю полезного агента.

– Очень может быть, что его и убил этот Сан-Режан. Браконно расстался с нами, очевидно, только для того, чтобы выследить этого проклятого роялиста.

– Имеете ещё что-нибудь сообщить мне особенное?

– Больше ничего, гражданин министр.

– Хорошо. Впредь до нового приказания оставьте в покое дом номер тридцать пять по улице Дракона.

– Слушаю, гражданин министр.

– Можете уходить.

Расспрашивая Суффлара, Фуше пришёл к убеждению, что Браконно, не особенно полагаясь на профессиональную ловкость своих агентов, не сообщил ему подробных сведений о деле, которым он был занят сам. Дело, очевидно, шло о заговоре роялистов. Но как разобраться во мраке всяких интриг, когда нет налицо того, кто держал в руках путеводную нить? Фуше думал так: «Так как этот дурак Дюбуа уверен, что всё это волнуются якобинцы, то мы ещё посмотрим, каким образом его полиция возместит теперь потерю, которую понесла моя. Если Сан-Режан, отделавшись от Браконно, скрывается в доме номер тридцать пять по улице Дракона, то, не чувствуя теперь никого около себя, он вернётся туда и выдаст себя, и мне ничего не будет стоить схватить его, когда это мне понадобится».

Таким образом, благодаря соперничеству обеих полиций, вызванному предвзятым мнением Бонапарта о происках якобинцев, в поисках Сан-Режана наступило некоторое ослабление и как раз в тот момент, когда следовало бы усилить наблюдение.

Фуше, которого столько раз обвиняли в том, что он не раз изменял Бонапарту и принимал участие в заговорах против его врагов, подверг его во время этих двух дней первого и второго числа нивоза такой опасности, какой он ещё никогда не подвергался. План Сан-Режана и Ламоэлана, который чрезвычайно трудно было осуществить, когда Браконно и его агенты не отходили от дома номер тридцать пять на улице Дракона, теперь можно было выполнить очень легко, так как оба злоумышленника, которым помогал ещё Карбон, имели полную свободу действий.

Вернувшись около полуночи в Париж, Сан-Режан осторожно направился на улицу Дракона. Сначала он прошёл улицу Юшетт и, прислонившись к угловому дому, внимательно осмотрел дом номер тридцать пять. Там отчётливо видна была огромная фигура Суффлара, который сидел на тумбочке около виноторговли.

«Что мне делать? – подумал Сан-Режан. – Вернуться домой и там ждать, какое действие произведёт исчезновение Немулэна, или же лучше отложить своё возвращение, когда вся слежка будет расстроена его смертью? Пойду лучше в гостиницу «Красный Лев», где меня не будут искать».

Он перешёл Сену и направился по улице Сухого Дерева. Хозяин гостиницы сейчас же узнал его и ввёл его в ту самую маленькую комнатку, где происходило собрание роялистов. Там Сан-Режан бросился в кресло и заснул крепким сном.

Браконно был найден спустя три часа после поединка с Сан-Режаном рабочими, которые шли в каменоломни, примыкавшие со стороны Монружа к парижским катакомбам. Испуганные зрелищем лежащего в луже крови человека, они побежали на ближайший полицейский пост около заставы, принесли оттуда носилки и взвалили на них убитого. Когда его обыскали, то по бумагам оказалось, что это агент полиции. Сейчас же был отправлен нарочный в министерство, но по дороге, по несчастной случайности, он встретил Клемана, одного из двух подчинённых Браконно, который только что сменился с дежурства. Тот побежал предупредить Суффлара. Затем оба в волнении бросились бежать к Вожирару, где около заставы и нашли своего начальника. Браконно был ещё жив.

Если б Сан-Режан вместо того, чтобы переносить Браконно на откос дороги, хладнокровно выстрелил бы ему ещё раз в ухо, то он устранил бы всякую опасность для себя и для своих соучастников. Но Сан-Режан был солдат и не мог прикончить раненого. Ему было неприятно нанести Браконно смертельный удар. Это была первая ошибка. Вторая заключалась в том, что он не похитил у него его бумаги и таким образом лишил себя возможности выиграть то время, которое пошло бы на установление личности убитого. Правда, то обстоятельство, что Суффлар и Клеман оба перестали следить за квартирой Виргинии Грандо, уравновешивало эти ошибки. Кроме того, решение оставить в покое Сан-Режана, которое принял Фуше, чтобы внушить ему мысль, будто за ним не следят, давало заговорщикам огромное преимущество.

Придя на другой день утром на улицу Дракона, Сан-Режан заметил, что на тротуаре никого не было и вход был свободен. Ни одного сыщика не было видно. Он поднялся к Виргинии Грандо, которая находилась в сильном беспокойстве. Он постарался успокоить её, но не сказал ни слова о том, что произошло с ним ночью. Плотно позавтракав, он бросился в постель, чтобы хорошенько отдохнуть от усталости.

Вечером он пошёл в общину и рассказал Лимоэлану о своей встрече с Браконно. Он дал ему слово, что покушение должно произойти непременно завтра, и сказал, что около пяти часов он будет ждать его на углу возле Французского института. Карбон должен был помочь Лимоэлану отвезти тележку. За снарядом, который хранился в погребе гостиницы «Красный Лев», они должны были отправиться втроём.

Они расстались. Сан-Режан возвратился с видом фланёра на улицу Дракона и, улёгшись в кровать, стал думать о завтрашнем дне, когда к нему должна приехать Эмилия.

Хотя Сан-Режан и Лимоэлан принимали все возможные предосторожности, хотя их замысел хранился в полной тайне, так как только они двое и знали, что предстояло делать, так что даже третий их сообщник, Карбон, был не в курсе дела, тем не менее среди лиц, окружавших первого консула, стали распространяться тревожные слухи.

Шевалье, изобретший снаряд, которым воспользовался Сан-Режан, был заключён в тюрьму. Его судили и, конечно, признали виновным. Тем не менее все говорили, что образовался новый заговор, который должен разразиться третьего нивоза в зале театра Оперы. Некоторые утверждали, что театр будет взорван. Обеспокоенная Жозефина просила Бонапарта никуда не выходить в этот день. Первый консул чувствовал себя переутомлённым от множества работы. Он внял доводам жены и с утра объявил, что ораторию могут исполнить и без него. Да и музыка Гайдна нагоняла на него скуку. Он был равнодушен к произведениям, которые не давали его фантазии картины психологического развития, влёкшего за собой трагическую коллизию. Поэтому он был убеждён, что этот вечер он останется дома, и велел позвать к себе генералов Бессьера и Ланна, чтобы поговорить с первым о кавалерии, а со вторым о формировании армейских корпусов, которые он хотел изменить.

Фуше, которого также позвали в Тюильрийский дворец, был принят очень сухо.

– Ваши якобинцы продолжают волноваться. Говорят о каком-то заговоре. Они уже хотели меня убить при помощи Аренье... Теперь они опять принимаются за старое...

– Генерал, могу вас заверить, что вы плохо осведомлены. Причиной всеобщего беспокойства являются соучастники Жоржа. Их замыслы несомненны. Они только что убили одного из лучших моих агентов, который гнался за ними по следам. Но след будет найден сегодня же, и мы уже не потеряем его...

– А я вам говорю, что мне угрожают приверженцы террора. Вы их защищаете, конечно, ибо это ваши старые друзья. Может быть, вы даже их боитесь.

Фуше улыбнулся едва заметно. Он закрыл свои тусклые глаза и возразил глухим голосом:

– Генерал, у меня нет друзей среди людей, которые грозят безопасности государства. Я боюсь только одного – как бы вас не прогневать.

Бонапарт одобрительно кивнул головой и отпустил своего министра полиции. Но он не принял во внимание каприза своей сестры Каролины и Гортензии Богарне. Они обе явились днём и стали жаловаться на то, что он отменил вечер в опере. Гортензия, сама прекрасная музыкантша, надулась на зятя.

Бонапарт, чрезвычайно благодушный в кругу своей семьи, уступил и, ущипнув за ухо свояченицу, сказал:

– Ну, хорошо. Неужели вам так досадно, что вы не услышите этой важной оратории? Заранее предсказываю вам обеим, что будет очень скучно.

– Тогда вы можете уехать, не дожидаясь конца, а мы останемся в ложе с моей матерью и мадам Мюрат.

– Хорошо, посмотрим. Я не могу обещать вам ничего до вечера.

– Ну, слава Богу. По крайней мере, вы теперь уже не отказываетесь.

В это самое время Сан-Режан с нетерпением дожидался приезда Эмилии Лербур. Он долго думал ночью. Он знал, что идёт на смерть и что только чудом может спастись. Это свидание было для него тем дороже, что оно было последним.

Когда послышался глухой шум, которым сопровождалось отодвигание двери тайника, сердце молодого человека забилось так сильно, что он почти задыхался. В отверстии двери мелькнула какая-то фигура, зашелестело шёлковое платье и пахнуло духами. Затем дверь закрылась, и любовники упали в объятия друг друга.

Они молча застыли в этой позе. Потом Эмилия быстро сбросила шляпу на стол, сняла перчатки и повлекла Сан-Режана к маленькому окну, как бы для того, чтобы лучше рассмотреть на его лице выражение радости и вместе с тем тоски.

Он снова привлёк её к себе. В этом опьянении прошло около часу.

– Боже мой! – вдруг вскрикнула Эмилия. – Я должна уже уезжать. Что-то готовит нам завтрашний день?

– Я так счастлив, что опять полон надеждами. Я счастливо избегну опасностей, которым я подвергнусь, и мы ещё увидимся. Небо не захочет разлучить нас навсегда.

– Послушай! Мне кажется, я чувствовала бы себя спокойнее, если бы знала, что ты затеваешь. Скажи мне!

– Нет, это невозможно. Но, ради Бога, не выходи никуда сегодня вечером...

– Но темнеть начинает уже с пяти часов. Неужели в Париже будут беспорядки. Неужели будут сражаться?

– Не спрашивай меня! Запрись в своей комнате и, что бы тебе ни послышалось, не выходи.

– Не могу ли я тебе помочь чем-нибудь? Если ты подвергаешься опасности, а я могу помочь тебе её избегнуть...

– Не думай об этом.

– Вспомни, что у нас в доме под нашими комнатами есть помещения, из которых одно не занято. Там ты мог бы укрыться на целый месяц, и никто бы не узнал...

– Никогда! Я мог бы таким образом выдать себя.

– Но если это необходимо!.. Если ты попал в беду...

– Всегда можно выпутаться из неё, покончив с собой.

– Не говори этого! Ты приводишь меня в отчаяние! Что я сделала, за что я так страдаю?

– Ты страдаешь не более, чем наши сторонники, павшие жертвой в течение этих десяти лет. Не удивляйся, что я рискую своей жизнью, не плачь, если я ею пожертвую. Но сохрани нежную память о том, кого ты любила. И чтобы я ни сделал, какое бы обвинение ни выдвигали против меня, в каких бы преступлениях ни обвиняли меня, чти, несмотря на всё это, мою память, ибо ты можешь быть уверена, что я действовал, только защищая Бога и короля.

При этих словах, похожих на предсмертную молитву и на последнее завещание Сан-Режана, Эмилия залилась слезами. Она не могла примириться с мыслью, что ей придётся потерять своего возлюбленного. Она крепко прижалась к нему и ощупывала его трепещущими руками, как бы пробуя угадать, куда его поразит роковой удар. Он тихонько уговаривал её, словно ребёнка, и целовал её, как бы желая успокоить её этой лаской.

– Ну, поцелуй меня ещё раз и уходи.

Они обнялись, и Сан-Режан, отворив дверь тайника, выпустил её.

Было уже около половины пятого. Он немного подождал, затем, удостоверившись, что она удалилась, надел на себя костюм рабочего и стал неузнаваем. Рыжеватая бородка скрывала нижнюю часть его лица. На голове появился колпак из кроликовой шкуры. Он засунул свои пистолеты в жилет и с обычными предосторожностями вышел в кухню Виргинии Грандо. Через минуту он был уже на улице и быстро шёл к тому месту, где условился встретиться с Лимоэланом и Карбоном.

Было уже очень темно. Он пошёл вдоль набережной, перешёл Сену через Новый мост и, удостоверившись, что за ним никто не следит, спокойно дошёл до гостиницы «Красный Лев».

Карбон и Лимоэлан были уже там. Перед дверью гостиницы стояла тележка, запряжённая белой лошадёнкой. В ней лежал Карбон, положив под голову пустые мешки. Лимоэлан, сидя на краю тротуара, спокойно курил свою трубку. И того, и другого нельзя было узнать.

– Франсуа, вино ещё не положено на тележку? – хриплым голосом спросил Сан-Режан. – Чего же ты зеваешь, мой милый? Ну, живо! Нас ждут!

Лимоэлан встал с тротуара, хлопнул Карбона по ноге и вскричал:

– Эй, ты, соня! Посмотри за тележкой, я пойду в подвал за бочонком.

При этих словах на другой стороне улицы какой-то человек отделился от стены и с видом ротозея стал ходить около повозки. Сан-Режан узнал Суффлара по его громадной фигуре.

– Мне кажется, что будет дождик, – смело заговорил он с ним. – Вино, пожалуй, подмочит, а хозяин будет говорить, что я нарочно подлил в него воды.

Он громко захохотал и посмотрел на агента, который качал головой. Потом он подошёл к Лимоэлану и сказал:

– Тут кругом сыщики. При первой же попытке этого гиганта вмешаться в наше дело я размозжу ему голову.

– Позволь мне устроить всё. Надо сначала попытаться провести его. Если другого средства не будет, тогда мы убьём его. Но это надо будет сделать в гостинице, чтобы не было шума. Дело-то наше хорошо задумано, и было бы жаль от него отказаться.

Они спустились в небольшой погреб, где среди бочек с вином и водкой стоял и бочонок с порохом. Сан-Режан, которому хозяин дал ключ, открыл дверь и смело зажёг восковую свечу. Он осмотрел бочонок, узнал его и подкатил его к лестнице. Затем он облюбовал другой бочонок с вином и тоже вынес его из погреба.

– Что ты хочешь с ним делать? – спросил Лимоэлан.

– А вот увидишь. Помоги поднять этот бочонок с вином.

С большими усилиями они выкатили на лестницу сначала бочонок с вином, а потом с порохом. Затем положили каждый в тележку и вывезли на них бочонки на улицу.

– Вот винцо! – сказал Сан-Режан своим хриплым голосом. – А что если его попробовать?

Говоря так, он взглянул на Карбона...

– С моей стороны отказа не будет. И я попросил бы стаканчик.

– Это придаст нам жизни! При помощи буравчика мы живо это устроим и угостим себя на славу!

– Ну, валяй! Поднимай бочки на тележку!

И он взялся с Лимоэланом за бочонок с порохом. Карбон обратился к Суффлару, который, видимо, был заинтересован происходившим, и сказал:

– Помоги-ка, товарищ!

Геркулес взял бочонок обеими руками и положил его на повозку, позади бочонка с порохом.

– Ладно будет теперь! – промолвил он с грубым смехом.

– Зато вы не откажетесь, товарищ, выпить с нами.

При помощи ножа он отломил на краю бочонка кусок стенки, потом сделал дырку около края и, придерживая вино пальцем, сказал:

– Кушайте на здоровье, гражданин.

Суффлар нагнулся. Вино полилось ему прямо в рот. Уверившись в содержании бочонка, он думал теперь только о том, как бы полакомиться. Отпив порядочное количество, он уступил своё место Лимоэлану и Карбону. Сан-Режан отказался от своей доли и вернулся в гостиницу, чтобы захватить оттуда ружейный ствол, при помощи которого он должен был взорвать бочонок. Ствол этот он спрятал в прорезанный карман панталон. Пожав руку хозяину и обменявшись с ним несколькими словами, он вышел на улицу.

Карбон и Лимоэлан дружески болтали с Суффларом.

«Если б Немулэн не был вчера убит мною, – подумал Сан-Режан, – и если б он был здесь вместо этого дурака, мы попались бы все трое. Но, слава Богу, мы отделались от этого Немулэна».

Он ударил по плечу Лимоэлана и сказал:

– Ну, заделали опять бочонок? Отлично. Ну, теперь едем к Бастилии.

– А, вы направляетесь к Бастилии? – спросил Суффлар.

– Да, к одному мебельному торговцу из Сант-Антуанского предместья. Ну, ребята, едем.

Он ударил хлыстом по тощей лошадёнке, и повозка, на которой восседал Карбон, тронулась по направлению к Бастилии. Сан-Режан и Лимоэлан шли рядом с ней. Суффлар посмотрел ей вслед довольно равнодушно и опять принялся следить за гостиницей «Красный Лев». В конце улицы Сухого Дерева повозка вместо того, чтобы свернуть налево, направилась к Пале-Роялю. Вечер был тёмный, а фонари светили плохо, и полицейский агент не заметил ничего.

Между тем первый консул, проработав целый день с Камбасаресом, принял на четверть часа архитектора Висконти.

За час до обеда опять явились Жозефина и Гортензия осведомиться относительно его намерений. Он принял их очень добродушно:

– Итак, вы едете на представление? Приходится подчиниться вашему желанию. Женщинами гораздо труднее управлять, чем мужчинами. Прикажите приготовить парадные кареты. Я поеду с Ланном и Бессьером, которых я пригласил сегодня вечером к себе. Они будут в восторге.

Таким образом, настойчивые просьбы домашних Бонапарта обеспечивали успех покушения, подготовленного роялистами. В тот самый момент, когда первый консул окончательно решил ехать в театр, повозка Сан-Режана въезжала на улицу Сан-Никез. Тут каждый закоулок был уже тщательно изучен его сообщниками, и успех казался обеспеченным. Путь от Тюильри до оперы шёл от площади Каруселей через улицы Сан-Никез, Шартр и де ла Луа. На углу улицы Шартр находился небольшой ресторан, в котором было удобно скрыть повозку. Здесь Сан-Режан, по знаку Лимоэлана, стоявшего на углу улицы Сан-Никез со стороны площади Каруселей, имел возможность приготовить свой снаряд как раз в тот момент, когда карета первого консула въезжала на улицу Шартр.

Казалось невозможным, чтобы на таком близком расстоянии карета, лошади и конвой не были разнесены вдребезги силою взрыва. Сан-Режан сам жертвовал жизнью. У него оставалась только одна очень слабая, почти несбыточная надежда уцелеть от взрыва: в десяти шагах от повозки находилась в нижнем этаже какая-то лавка, что-то вроде подвала. Если Сан-Режан одним прыжком очутится около этой лавки и влетит в открытую дверь, то, может быть, он и избегнет смерти. И Сан-Режан точно взвесил этот единственный шанс. Стремясь спастись от гибели, он думал не о себе, а об Эмилии.

Он сообщил Лимоэлану свой план. Было уже семь часов. На улицах почти никого не было. В этот тёмный и холодный декабрьский вечер жители Парижа рано забрались к себе и грелись у огня, в ожидании ужина.

Лимоэлан, соблюдая предосторожность, встал на углу улицы Сан-Никез. Карбон наблюдал за площадью Каруселей. Сан-Режан остановил свою повозку на углу улицы Шартр, покрыл белую лошадь пустым мешком и пропустил ружейный ствол в бочонок с порохом. Чтобы произвести взрыв, ему нужно было только спустить курок. С полным хладнокровием он сел на тумбу и стал ждать. Он слышал, как в лавке сзади него пел какой-то ребёнок.

Было уже четверть девятого, когда вдруг послышался топот лошадей. По улице Сан-Никез промчался рысью, направляясь к Тюильри, взвод кавалерии. На шум вышло из дома несколько человек. Певший песенку ребёнок, оказавшийся дочкой лавочника, также появился, остановился около повозки, осматривая с любопытством белую лошадь. Но её позвали, и она опять скрылась в лавке.

Прошло ещё с четверть часа. Несколько прохожих остановились у повозки. Один из них спросил Сан-Режана:

– Едет первый консул? Это его конвой проехал здесь несколько минут тому назад? В газетах было напечатано сегодня утром, что он поедет в оперу.

– Не знаю, – отвечал Сан-Режан, который готов был отдать всё на свете, лишь бы улица была пуста.

– Отсюда будет хорошо видно, как он поедет.

– На площади Каруселей будет ещё виднее.

– Вы правы, гражданин. Ну, идём на площадь Каруселей.

Сан-Режан вздохнул с облегчением. Но оставалось ещё несколько любопытных и маленькая девочка, которая снова вышла из лавки. Став около морды лошади, она тихонько ласкала её.

– Уходи отсюда, – сказал ей Сан-Режан. – Не трогай лошадь, она кусается.

– Неправда, она меня лизнула, – смеясь отвечала девочка.

– Всё равно, уходи. Тебе тут не место.

– А вам разве место? – возразил ребёнок.

В это время послышался стук колёс, и Лимоэлан махнул рукою, давая знать, как было условлено, что кортеж двинулся в путь.

– Да уйдёшь ли ты отсюда? – яростно вскричал Сан-Режан, желая отогнать девочку, но та, как будто испугавшись его свирепого вида, не трогалась с места. Он подбежал к ней и хотел её отбросить, но девочка вырвалась у него и стала кричать: «Мама! Мама!»

На улице Шартр уже показались два всадника консульского конвоя, ехавшие впереди кареты.

«Ну, если тебе хочется умереть, так умирай!» – сказал про себя Сан-Режан.

Карета приближалась довольно быстро. Сан-Режан нажал на спуск курка и быстро отскочил в сторону. От страшного взрыва дрогнула вся окрестность. Стёкла посыпались на мостовую из всех окон. В дыму и пламени с жалобными криками барахталось на земле человек двадцать прохожих. Около кареты лежали под лошадьми два конвойца. От повозки, белой лошади и маленькой девочки остались только бесформенные куски.

Драма разыгралась в течение одной минуты.

Карета первого консула только выезжала на улицу Шартр. У окна её показалось энергичное лицо генерала Ланна. Его сверкающий взор быстро охватил положение вещей. Громким голосом, как в битве, он приказал кучеру:

– Галопом!

Кучер пустил лошадей, конвой плотнее сомкнулся около кареты, и всё исчезло.

Сохраняя полное спокойствие, как при Маренго, Бонапарт спросил:

– Что случилось, Ланн?

– Генерал, стреляли из пушки в вашу карету.

– Едва ли. Я бы услыхал свист картечи.

– Во всяком случае хотели вас убить.

Нисколько не волнуясь за себя, Бонапарт сказал:

– Будьте добры, взгляните, не случилось ли чего с моей женой.

Бессьер высунулся из окна и со своим гасконским акцентом сказал:

– Карета мадам Бонапарт следует вполне благополучно.

– Едем в оперу. Там узнаем подробности.

Сан-Режан, успевший отпрыгнуть в лавку, через несколько минут пришёл в себя. Оглушённый взрывом, он сначала лежал на ступеньках лестницы, ведшей в это подвальное помещение. Встав на ноги, он почувствовал страшную боль в правой руке. Глаза его были красны и распухли от ядовитых газов, появившихся при взрыве. Он осмотрел свою руку. Рукав камзола был оторван. Сквозь разорванную рубашку видна была страшная рана, в глубине которой виднелась обнажившаяся кость. Кровь лилась ручьём. Он остановил её, перевязав руку платком повыше локтя.

Затем он стал осматриваться кругом. В лавке не уцелело ни одного окна. Вся мебель была разбита вдребезги. Лавочник с оторванной головой лежал в луже крови. Его жена осталась на стуле в сидячем положении, но она также была мертва.

Сан-Режан в ужасе, едва держась на ногах, поднялся на несколько ступеней, которые спасли его, защитив от взрыва. С ужасом смотрел он на несчастных, которые корчились на мостовой, прося помощи. Полиция была уже здесь. Прибежавшие из Тюильри гвардейцы оказывали раненым первую помощь и поднимали их. Через несколько минут всё, что оставалось на месте покушения, будет предметом судебного следствия.

Сан-Режан, сделав над собой усилие и поддерживая левой рукой правую, бросился на улицу Сан-Никез, почти бегом добежал до улицы С.-Оноре и здесь, чувствуя себя в безопасности, свернул в какие-то ворота, чтобы обдумать своё положение.

Что теперь ему делать? Тяжело раненный, истекая кровью, найдёт ли он в себе силы добраться до улицы Дракона и укрыться у самоотверженной Виргинии Грандо? Он чувствовал, что по дороге он упадёт. Может быть, он и умрёт здесь? Нет, рана его не была смертельна. Очевидно, его подберут прохожие и отправят его в полицию, там всё обнаружится, и его будут судить за содеянное преступление. А если взять извозчика, который отвёз бы его на улицу Дракона? Но что сказать извозчику, который, конечно, из сострадания к раненому примется расспрашивать его, а завтра передаст о всех этих разговорах другим и таким образом наведёт полицию на след? Нет, нечего и думать добраться до убежища таким путём. Оставался дом Лербуров. Конечно, и этот план был сопряжён с опасностями, но всё-таки он устранял много трудностей. Во-первых, не нужно было далеко ехать. Сан-Режан был в ста шагах от дверей магазина Лербура. Хороший приём был здесь обеспечен, благодаря дружбе с мужем, а безопасность обеспечивалась преданностью жены. Там можно будет провести несколько дней, пока не уляжется шум и появится возможность добраться до Бретани, где он будет в безопасности. Но среди всех этих забот его особенно угнетала одна мысль: каков был результат его покушения? Погиб ли первый консул в огнедышащем вулкане, который он развёл у него под ногами? На месте не было никаких следов кареты. Были только убитые лошади и солдаты, барахтавшиеся между их трупами.

У Сан-Режану не было времени осмотреть место действия и последствия взрыва. И вот, стоя в темноте, он смотрел, как мало-помалу на площади, покрытой трупами, рассеивался едкий дым. Он слышал, как со всех сторон раздавались крики призыва, и невольно задавал себе вопрос: «Достиг ли я своей цели? Удалось ли мне его убить?».

Ответ дали двое прохожих, которые быстро шли от церкви Св. Роха.

– Он чудом спасся от смерти, – сказал один из них.

– Я видел, как он прибыл в оперу. Его карета была вся изрешетена. У Бессьера платье было в крови.

– Ну, идём скорее. На улицах теперь нечего делать. Начали арестовывать решительно всех...

Мысли Сан-Режана словно заволокло туманом, и у него в голове засело только одно: начали арестовывать всех. Надо было прежде всего найти себе где-нибудь убежище. Он направился дальше, к магазину «Bonnet Bleu».

Было около девяти часов, когда он постучал в ворота. – Кого вам? – спросил вышедший на стук привратник. – Гражданина Лербура.

Несмотря на темноту, привратник узнал его и сказал:

– А, это вы, гражданин Леклер. Пожалуйте. Хозяин только что вышел, чтобы разузнать всё. Но гражданка Лербур дома. Вы знаете, что произошло?

– Да. Покушались на первого консула.

– Разбойники! Это все детища террора! Их надо истребить с корнем!

Сан-Режан уже поднимался по лестнице, которая вела в квартиру Лербуров. У двери он позвонил. Она тотчас отворилась, и в полуосвещённой передней он увидел Эмилию. Он глубоко вздохнул и поднял руки кверху, как бы благословляя, и, почти теряя сознание, опустился на кушетку.

Эмилия закрыла дверь, обняла быстро заговорила:

– Я здесь одна. Я послала мужа разузнать о происшествии. У меня была тайная надежда, что ты вернёшься и я тебя увижу ещё раз. Боже мой, как это ужасно! Ты весь в крови. Несчастный, что ты наделал? Весь этот шум, крики!.. Ты всему причина... Ты едва не погубил самого себя. Не оставайся здесь. Иди вниз. Там нет никого. Служитель при магазине отпущен в гости до послезавтра. Не смотри на меня так. Можно подумать, что ты умираешь.

Сан-Режан терял сознание. Она привела его в чувство своими ласками.

– Прежде всего надо подняться в комнату, где ты проведёшь ночь. Здесь тебя не будут искать. За ночь ты можешь отдохнуть... А завтра мы увидим... О, как я рада, что ты уцелел. Но иди скорее. Мой муж того и гляди вернётся. Нужно тебя уложить скорее...

Она тихо и осторожно повела его в мансарду, где он будет в полной безопасности.