Текст книги "Смерть консулу! Люцифер"

Автор книги: Жорж Онэ

Соавторы: Карл Вильгельм Френцель
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 42 страниц)

III

Магазин кружев и модных товаров Лербура, под вывеской «Bonnet Bleu», находился на улице С.-Оноре, недалеко от церкви Св. Рока. Он занимал обширное помещение – внизу для розничной продажи, а вверху для примерки готовых вещей. Старинные поставщики двора, Лербуры составили себе хорошее состояние, которое перешло по наследству к Франсуа Лербуру, крестнику графа д’Артуа. Во время революции Лербуру пришлось пережить несколько трудных моментов. Ему пришлось доказывать искренность своего патриотизма путём подписок и принудительных займов. Желая приобрести благосклонность, Лербур поспешил завести у себя кисейные галстуки для Колло д’Эрбуа и пикейные жилеты для Талльена. Покровительство этих двух якобинцев спасло его от гильотины, но не примирило с их режимом. Появление директории и возвращение франтовства привело Лербура в восторг. Барра был для него желанным человеком, но ещё большие надежды он возлагал на Бонапарта. Военная слава и восстановление церкви дало парижской буржуазии уверенность в безопасности, которой она давно уже не имела. Лохмотья санкюлотов уступили место шёлку и кружевам «невероятных».

Окна магазина Лербура представляли весьма соблазнительное зрелище. Полки были завалены запрещёнными когда-то товарами. Мадам Лербур наняла десять приказчиц и десять приказчиков, и скоро магазин на улице С.-Оноре сделался тем, чем он был при старом режиме: местом встречи всех модников и франтих нового общества. Лербур не совсем одобрительно смотрел на перемену этого общества, но надо было торговать: знать была за границей и приходилось довольствоваться буржуа и чиновниками.

Мадам Лербур пользовалась большим уважением, хотя была моложе мужа на двадцать лет, и офицеры итальянской армии напрасно бряцали перед нею шпорами. Лербур вполне верил своей жене и по всему было видно, что она заслуживала этого доверия.

Добравшись до Парижа, торговец модными товарами без всякой задней мысли пригласил зайти к нему Сан-Режана, к которому он почувствовал особое расположение. Холодная учтивость Невилля заставляла его держаться в некотором отдалении.

Когда они прибыли на улицу С.-Оноре и остановились около дверей его магазина, Лербур взял со своего спутника слово, что он навестит его на другой же день. Сан-Режан, разумеется, решился не упустить этого случая.

Остановившись вместе с Невиллем в скромной гостинице «Красный Лев», хозяин которой был предан королю, они нашли там Жоржа, который приехал накануне, без всяких приключений. Главарь шуанов, одетый в элегантный костюм, был неузнаваем. Причёска на манер собачьих ушей скрадывала его огромную голову, а кисейный галстук скрывал толстую шею. С утра он уже обежал Париж и кое-кому успел дать знать о своём прибытии. Он всячески побуждал Сан-Режана не бросать завязавшегося с купцом знакомства, советуя ему приударить за его женой.

– Мы будем снабжать товарами этого Лербура, какими только он пожелает. Мы знаем, как их провезти под носом у таможенной стражи. Было бы великолепно, если бы вы спелись с этим малым и вошли в его дом. Там вы будете в безопасности и можете действовать в пользу нашего дела, как найдёте удобным.

– Это будет зависеть от обстоятельств, – отвечал Сан-Режан. – Я, конечно, буду пользоваться всяким удобным случаем.

И, взяв палку, он отправился на улицу С.-Оноре. Перейдя площадь, он прошёл мимо церкви Св. Рока, которой он не видел с того страшного дня, когда две пушки генерала Бонапарта расстреливали его друзей из клуба Клиши на паперти церкви. Скоро он дошёл до старинного дома, в нижнем этаже которого помещался магазин Лербура. Всего год тому назад его революционная вывеска «Красная Шляпа» была замазана и переделана в «Синюю Шляпу» – робкая попытка возвратиться к первоначальной «Белой Шляпе».

Сан-Режан отворил дверь. Раздался звонок, навстречу вышла приказчица и с любезным видом спросила:

– Что угодно гражданину?

– Я желаю видеть г-на Лербура.

– Потрудитесь подняться на второй этаж.

Сан-Режан поднялся по внутренней лестнице с двенадцатью ступенями, покрытыми зелёным ковром, и очутился в отделении готовых вещей. Здесь хозяин объяснял что-то двум дамам, выбиравшим ленты и кружева. При виде молодого человека, он вскрикнул от удовольствия и, извинившись, оторвался от своих покупательниц.

– Садитесь, пожалуйста. Я сейчас буду к вашим услугам. Только сплавлю этих дам.

– Пожалуйста, не торопитесь. Я могу подождать.

Одна из дам, красивая блондинка, уже направила свой лорнет на молодого человека. Сан-Режан сел на табурет и принялся рассматривать магазин. Столы и прилавки чёрного дуба были покрыты разными дорогими товарами. Стулья для отдыха покупателей, крытые зелёным бархатом, были во вкусе Людовика XVI, под потолком висела бронзовая люстра.

– Итак, г-н Лербур, – сказала, вставая, та из дам, которая была помоложе, – я остановилась вот на этом. Пришлите всё это. Генерал выскажет своё мнение и сам будет выбирать.

– Генерал такой же знаток изящных нарядов, как и военного искусства, – с улыбкой отвечал торговец, хлопотавший около покупательниц.

Он проводил их до лестницы и, отвесив несколько поклонов, вернулся к Сан-Режану.

– А, друг мой, вот и я наконец. Извините меня! Я не мог оставить этих дам. Та, которая помоложе, это мадам Мюрат, сестра первого консула. Другая мадам Жюно...

– Мадам Мюрат очень красива, – заметил Сан-Режан.

– Да. Зато мадам Жюно очень умна. Теперь место принцесс заняли эти дамы. Ну, как вы поживаете с тех пор, как мы расстались?

– Очень хорошо. Мой товарищ уехал по делам в провинцию, а я, как обещал, пришёл вас навестить.

– Вы не откажетесь пообедать у меня? Моя жена будет очень рада познакомиться с вами. Она вам очень благодарна за услуги, которые вы мне оказали. Представьте себе, когда она узнала о том, как мы доехали, она пришла к убеждению, что мы находились под каким-то особым покровительством... Она убеждена, что вы и ваш товарищ не те, за кого вы себя выдаёте...

– Тем лучше, – отвечал со смехом Сан-Режан. – Это будет в мою пользу.

– Правда? В таком случае, скажите мне откровенно: ваши дела идут плохо? Кошелёк отощал?

– В настоящее время я не испытываю никакого недостатка. Скажу вам одно, что если бы мне удалось получить местечко в Париже, я перестал бы ездить по дорогам, что, как вы знаете сами, не лишено опасности.

– Отлично. Будем за вас хлопотать. Чем вы занимались прежде?

– Я поставлял шёлковые вещи и бархат в торговые дома Лиона. Но, как вы знаете, революция привела в упадок эту отрасль, и теперь больше говорят о ткацком способе, изобретённом каким-то Жакаром. Рабочие, говорят, хотели уничтожить станок, который их разоряет. Вследствие всего этого виды на будущее у меня довольно неопределённы...

– А вы умеете продавать?

– Говорят, умею.

– Посмотрим, что можно будет сделать для вас. А вот и моя жена...

Мадам Лербур только что вошла, приподняв зелёную драпировку внутренней двери. Сан-Режан замер на месте и почти потерял способность владеть собою при виде этого прекрасного существа.

Эмилии было двадцать пять лет. Пропорциональность её фигуры сообщала ей особенную прелесть. Она казалась выше своего роста. Её несколько бледное лицо с тонкими и подвижными чертами озарялось голубыми глазами и обрамлялось короной густых каштановых волос. При каждой улыбке видны были великолепные белые зубы.

– Это г-н Виктор Леклер, торговец шёлковыми тканями, о котором я уже рассказывал тебе. Именно он спас мне жизнь, когда я ехал обратно.

– Вы преувеличиваете, г-н Лербур, – возразил Сан-Режан. – Во всяком случае, я был очень рад, что мне пришлось стать вашим спутником.

– Я очень признательна вам за помощь, которую вы оказали моему мужу, – сказала молодая женщина.

– Г-н Леклер будет обедать с нами, дорогая моя, и мы будем хлопотать о том, чтобы найти ему место. Ему, как и многим другим молодым людям, живётся трудно...

Мадам Лербур быстро оглядела Сан-Режана и сказала:

– Странно, что г-н Леклер не в рядах армии. Каким образом вам удалось избежать набора?

– Я был за границей, – отвечал Сан-Режан, невольно краснея. – Если бы я был на службе, то, вероятно, дослужился бы до высоких чинов...

– А, может быть, были бы убиты в этих немецких или итальянских гекатомбах! – прервал Лербур. – Сколько вам лет?

– Тридцать два года.

– Самое время, чтобы обзавестись своим домом. Надо будет похлопотать за вас. Дела оживляются, общество успокаивается, стало быть, можно будет заработать деньги.

Пока Лербур изливался в своём сочувствии к мнимому Леклеру, молодая женщина не проронила ни слова и даже не смотрела на Сан-Режана. Можно было подумать, что она не одобряет планов своего мужа, который с такой сердечной простотой строил планы насчёт его службы.

– А что сталось с вашим товарищем? – спросил Лербур. – Вот хладнокровный человек! Мне кажется, что он не на своём месте.

– Он уехал на юг, в Шаранту за винами. Его семья разорилась во время революции, но он поправит дела. Я не боюсь за него...

– Тем лучше! А ваши родители живы?

– У меня нет никого, кроме дальних родственников. Они живут в Бретани, и я даже не знаком с ними.

– А где вы поселились в Париже?

– В одной из средних гостиниц, где всё, однако, очень дорого.

– А денег-то у вас не так много! А что, Эмилия, не предложить ли нам гостю одну из комнат на втором этаже? Они совершенно свободны. Не сдавать же нам их первому встречному. Если б только г-н Леклер мог устроиться...

Он вдруг остановился, увидев, что жена его нахмурилась, и удивлённо махнул рукой. Но Сан-Режан поспешил сам на выручку и сказал:

– Мне было бы очень неприятно затруднять вас. Я предполагаю уехать из Парижа в конце этой недели. Некоторое время я буду в отсутствии и, стало быть, не стоит устраиваться. Очень вам благодарен за ваше любезное приглашение, но я не могу его принять...

Молодая женщина вздохнула, как будто с облегчением. Её лицо приняло более приветливое выражение, а через минуту стало даже весёлым.

– Неужели мы не можем выразить нашу благодарность как-нибудь иначе? – лукаво спросила она.

– Ты сама из Бретани и потому тебе должно быть это особенно досадно.

– Как? Вы моя землячка?

– Да, моя жена родом из Племера.

При этих словах Сан-Режан не мог скрыть своего изумления.

– Не жили ли вы когда-нибудь в замке Кермадио, недалеко от Орей?

– Там я провела моё детство. Там скончались мои отец и мать. Республиканцы сожгли Кермадио и увезли меня в Ван. Я отчётливо помню всех, кто бывал у моего отца и принимал участие в партии роялистов...

Сан-Режан вдруг стал серьёзен и не продолжал разговора. Он тряхнул головой, как будто отгоняя мрачные мысли, и стал рассеянно смотреть вокруг. Лербур, бессознательно перебирая кучу золотых монет, заговорил опять:

– Должен вам сказать по секрету, что моя жена когда-то водила знакомство с отчаянными разбойниками...

Эмилия снова нахмурилась и обменялась с Леклером недовольным взглядом. Между ними как-то невольно устанавливалось молчаливое согласие. Не замечая ничего, Лербур продолжал свою болтовню.

– А теперь я их всех принимаю, как лучших покупателей, хотя с них и трудно что-нибудь получить. Вот, например, за мадам Богарне прежде, когда она ещё не была женой генерала Бонапарта, числился здесь большой долг, который она, впрочем, теперь ещё увеличила. Но теперь уж это деньги верные, и я готов продать ей в кредит весь мой магазин, если она пожелает.

– Господин Лербур, пожалуйте сюда, – раздался голос внизу на лестнице. – Пришли за перчатками, которые заказывал генерал Ланн.

– Иду. Позвольте оставить вас с женой, гражданин. Я сейчас возвращусь.

Оставшись наедине с молодой женщиной, Сан-Режан приготовился вести обычный бессодержательный разговор. Но она вдруг задала ему вопрос:

– Г-н Сан-Режан, почему вы скрываетесь под вымышленным именем и зачем вы явились в Париж?

Сан-Режан не мог скрыть изумления. Тем не менее он отвечал спокойно:

– Прошу вас верить, что причины, заставившие меня переменить имя, не имеют ничего предосудительного. Я не преступник... Я скрываюсь потому, что моя жизнь была бы в опасности, если б полиция открыла меня.

– Все заговоры, вечно шуаны?

– Пока король не вернётся на свой трон, мы будем сражаться с его врагами и будем считать за честь подвергаться за него опасностям. А m-llе де Племер, выйдя замуж за г-на Лербура, стала якобинкой?

– Я никогда не изменяла своим чувствам и осталась роялисткой, как и мой муж, который питает отвращение к революционной партии. Но я должна вам сказать, что он предан правительству консулов. Он ждёт от них восстановления порядка.

– Я постараюсь запомнить лишь то, что вы мне сказали относительно ваших личных чувств. С меня этого довольно.

– Не думайте, что я могу одобрять насилие.

– Вовсе нет. Наши планы самые мирные. Мы хотим дойти до первого консула, чтобы столковаться с ним. Мы его совсем не знаем. Каковы его намерения и мечты? Честолюбив ли он? Желает ли он счастья Франции? Вот что нам хотелось бы услышать из его уст. Когда всё это выяснится, тогда мы будем действовать, смотря по обстоятельствам.

– Но каким образом вы рассчитываете добраться до него?

– Мы и приехали в Париж только для того, чтобы завязать знакомство с кем-нибудь из его окружения. Нам известно, что генерал Бонапарт настолько же интересуется нашими планами, насколько мы его намерениями. Его политика в данное время колеблется между якобинцами и роялистами... Оппозицию правительству он приписывает якобинцам, а Фуше, наоборот, обвиняет в этом роялистов. Свидание между нами и первым консулом поможет рассеять недоразумения и будет способствовать общему умиротворению.

– Дай Бог! Если нужно только известить о вас первого консула, то я могу это устроить.

– О, вы оказали бы нам огромную услугу.

– Но нужно быть уверенной, что вы сказали только правду.

– Неужели вы считаете меня способным злоупотреблять вашим доверием?

Эмилия взглянула на молодого человека. Он имел достойный вид. Тем не менее она решилась держаться осторожно.

– Я имею сношения с мадам Бонапарт и бываю в Тюильри, когда хочу, благодаря её камеристкам. Мне ничего не стоит сообщить ей о ваших проектах. Она имеет склонность и, вероятно, свои расчёты покровительствовать старинной знати и уже добилась от мужа разрешения вернуть некоторых эмигрантов... Кажется, теперь она хлопочет о восстановлении религии во Франции, хотя сама она и не очень набожна. Если хотите, я могу попросить её устроить вашу встречу с генералом Бонапартом.

– Позвольте мне сначала посоветоваться. Нужно, чтобы никто из окружающих генерала не знал, кто мы. Достаточно, если Фуше только пронюхает о нас, как мы будем арестованы прежде, чем увидимся с генералом Бонапартом.

– Отлично. Посоветуйтесь с вашими друзьями и когда вы решитесь на что-нибудь, то положитесь на моё уменье. А пока ни слова об этом. Вот идёт мой муж...

– Генерал Ланн, – начал простодушно появившийся Лербур, – запутался в своих делах. Он очень гордится своими солдатами. Не дав себе труда испросить нужный кредит, он заказал для всей гвардии новые мундиры, и взбешённый генерал Бонапарт объявил, что он заставит его заплатить из своего жалованья, и теперь он просил отсрочить ему платёж за галуны и вышивки, которые мы поставляли. Но, конечно, всё это уладится... Собратьям по оружию незачем ссориться...

– Однако, говорят, Бонапарт был неумолим к генералу Массена.

– Да, но это потому, что тот слишком уж... грел руки в Италии. Бонапарт заставил его вернуть... И этот любимец победы даже плакал. Он любит денежки! Удивительна судьба всех этих людей. Мюрат был служителем в гостинице, Ожеро – учителем фехтования, Массена – контрабандистом, Ней – бочаром. Сам Бонапарт...

– Тише, друг мой, – с улыбкой перебила его m-mе Лербур. – Он гений, а это освящает всё!

– Женщины за него, г-н Леклер. Берегитесь нападать на него в их присутствии. А, вот нас зовут уже к обеду.

На пороге той самой двери, через которую вошла m-me Лербур, появилась служанка. Молодой человек, предложив руку Эмилии, направился в комнаты торговца в сопровождении мужа следовавшего за ними.

В те времена, по французскому обычаю, обедали в полдень. В столовой Лербуров была уже заметна роскошь, уничтоженная было революцией. Серебро было извлечено из тайников, и стол свидетельствовал о зажиточности хозяев.

– Садитесь, дорогой мой, – сказал Лербур, указывая Сан-Режану место между собою и женой. – У меня найдётся такое вино, что заставит вас забыть все гостиницы. Выпьем за наш союз... Жаль, что нет здесь вашего товарища, он славный человек. Если он привезёт из Шаронты какой-нибудь старой водки, то пусть он поделится со мной.

– Я ему скажу.

– А пока мы воздадим должное моему бургонскому. Вот шамбертен. Такой же, какой пьёт первый консул. Всё оказалось возможным перевернуть во Франции, только вино нельзя было испортить, а это уже много!

Сидя за столом торговца, Сан-Режан с интересом слушал признания, в которых рассыпался Лербур. Он понимал, что в его словах отражались чувства парижан среднего сословия, которые ему важно было знать. Это являлось довольно точным указанием для Гартвелльского двора, мечтавшего о реставрации. Он понимал, что с желаниями и стремлениями масс нужно считаться. Пережив террор, пожелает ли возрождающееся французское общество переменить систему и вернуться к монархии? И теперь ему стало ясно, что Бонапарт произвёл на буржуазию впечатление силы и власти, без которых не может держаться порядок.

– Нам, изволите ли видеть, г-н Леклер, важнее всего устойчивость учреждений. Невозможно работать с уверенностью, если правительство будет меняться каждый год. А нет уверенности, нет и дел. Десять лет нельзя было рассчитывать даже на завтрашний день. Каждый день какая-нибудь неожиданность, какая-нибудь катастрофа. То принудительный заём, то девальвация ценностей, то ещё что-нибудь. Всячески старались разорить эту несчастную страну. А теперь мы начинаем дышать свободно. Водворяется спокойствие, завязываются отношения. Теперь уж нечего дрожать за свою жизнь. Теперь мы смеем думать и говорить. Начинаются приёмы, а за ними идёт и роскошь. А роскошь – это, извольте видеть, жизнь Парижа. Как вы будете продавать ваши шёлковые товары, если портным не приходится шить платьев для франтих? Теперь, слава Богу, наступила полная реакция, и санкюлотизм отжил свой век. Теперь пудрятся вместо того, чтобы носить красный колпак. Эмигранты, г-н Леклер, возвращаются каждый Божий день!

– Мадам Бонапарт, говорят, относится к ним весьма благосклонно...

– Ещё бы! Она не может забыть, что она носила титул графини Богарне. Да, кроме того, она по природе очень кротка. Она добрый человек.

– А как он, первый консул?

– А кто может его знать? Это замечательная личность. Но чего он хочет, куда он идёт и для кого он старается?

Тут Лербур понизил голос.

– Некоторые говорят – для Бурбонов, которым он готовит возвращение. В таком случае он будет принцем, как Монк после возведения на престол сына Карла Стюарта. Но кто может за него поручиться? Он очень молчалив и сосредоточен. У такого человека, несомненно, должны быть свои планы, но какие? Он теперь хозяин. Почему бы ему и не удержать власть за собой?

– Ему? Корсиканскому дворянчику? Случайному выскочке?

– Победителю при пирамидах, герою Маренго! Он сам себе всем обязан, а не предкам...

– Неужели вы одобрите, если он возьмёт на себя диктатуру?

– Да он уже её взял! Камбасарес и Лебрэн только статисты. Между ним и троном только его воля.

– Но он рискует получить удар кинжалом, как Цезарь.

Мадам Лербур бросила на Сан-Режана недовольный взгляд. Видимо, ей было неприятно, что молодой человек заставляет её мужа выбалтывать лишнее.

– Конечно, – продолжал Лербур, – мы, торговцы, могли бы скоро приспособиться к восстановлению монархии, но мы не считаем её возможной в настоящее время. Теперь Франция всецело во власти армии и нам есть за что благодарить людей, которые вот уже десять лет победоносно бьются против всей Европы. Вы можете ввести опять лилии, если это не будет стоить новой революции. Но если Бонапарт провозгласит себя императором, как предполагают некоторые, то я и этому не буду противиться. Ибо для нашего брата нужно прежде всего спокойствие, чтобы можно было работать. За ваше здоровье, гражданин.

Собеседники чокнулись стаканами, в которых искрился шамбертен, и принялись за десерт.

IV

Дверь в кабинет Бонапарта приоткрылась, и в ней показалась голова Бурьенна. Первый консул, ходивший взад и вперёд в раздумье, остановился и, недовольно взглянув на своего секретаря, спросил:

– Один?

Бурьенн приблизился к своему начальнику и доложил:

– Мадам Бонапарт не пожелала сойти. Она сильно плакала. Она сойдёт только к обеду.

– Она дала, по крайней мере, какие-нибудь счета.

– Очень неясные. Приблизительные цифры, но счетов нет. Кажется, поставщики злоупотребляют...

– Они грабят её! Это очевидно. Женщина им не платит, а между тем в их руки переходят огромные деньги.

Он овладел собою, бросил на секретаря холодный взгляд и переменил разговор.

– Приехал Фуше?

– Он ждёт в зале флигель-адъютантов.

– Попросите его.

И Бонапарт опять принялся ходить вдоль своего кабинета, пока не услышал, что дверь открылась. Он поднял голову и, увидев перед собой бледное лицо бывшего уличного оратора, слегка кивнул ему головой, указал на кресло и сам сел.

– Кто из нас был прав, гражданин Фуше, – сказал он, – когда вы ссылались на заговор роялистов там, где я видел лишь происки якобинцев?

– Мы были правы оба, гражданин консул. Якобинцы волнуются, а роялисты куют заговор, и те, и другие одинаково опасны. Впрочем, если бы я боялся покушения, я принял бы меры предосторожности против роялистов. Они лучше организованы и смелее якобинцев.

– С 18-го фруктидора, – заметил Бонапарт с лёгкой усмешкой.

Фуше сделал гримасу. Он не любил, чтобы ему напоминали о его предательстве, от которого пострадали даже некоторые его друзья.

– 18-е фруктидора уничтожило партию якобинцев, – глухо промолвил он.

– Однако это не помешало ей подстрекнуть Арена и Шевалье, которые пытались меня убить.

– Нужно всего бояться и со стороны роялистов.

– Я хочу покончить и с теми, и с другими. Недопустимо, чтобы у самых ворот столицы дороги были заняты шайками разбойников, которые нападают на фермы, останавливают дилижансы и требуют выкупа с пассажиров.

– Эти грабители – люди маркиза де Фротте, а их главарь – Брюслар. Три дня тому назад он был здесь, в Париже. Он выехал отсюда в кабриолете и направился в Версаль.

– Неужели мне придётся выслать целую колонну под предводительством какого-нибудь генерала, чтобы образумить этих злодеев? Вы мне доносите о них, а между тем они ускользают от вас.

Фуше молча улыбнулся.

– Дайте мне приказ арестовать их, и в двадцать четыре часа я разгромлю их всех.

Бонапарт нахмурился.

– Только не теперь. Через несколько дней.

– Вы надеетесь, что ваши переговоры увенчаются успехом?

Первый консул сделал жест изумления.

– Какие переговоры?

– Которые вы ведёте с претендентом через посредство аббата Бернье. Вы думаете, я об этом не знаю?

Помолчав немного, он прибавил сухим тоном:

– Это вам не удастся.

– А почему?

– А потому, что вы имеете дело с людьми, которые хотят только воспользоваться вами. Ваше требование отказаться от трона вызовет прежде всего встречное требование, чтобы вы реставрировали законного короля! Если вы согласитесь, король осыплет вас золотом. Если вы его отвергнете, постараются вас убить. Это совершенно ясно. Люди, которым поручено повидаться с вами и передать предложения роялистов, находятся уже в Париже.

– Каким образом вы узнали об этом?

– Я знаю всё – это моё ремесло.

– Мне ещё ничего не известно об их планах. Кого же мне прислали?

– Секретаря претендента Гида де Невилля и генерала Кадудаля.

– Знаменитого Жоржа?

– Да, Круглоголового.

– Каким образом вы узнали об их приезде?

– Я сначала узнал об их отъезде. С этого момента мои люди уже не теряли их из виду. Места для остановок были приготовлены для них заранее. Это дело поставлено очень хорошо через всю Нормандию вплоть до Лондона. К несчастью для роялистов, оно организовано мною, так что в один прекрасный день, когда я захочу, я могу захватить и их самих, и их корреспонденцию.

– И вы знаете, где остановились Невилль и Кадудаль и можете привести их ко мне?

– Да, гражданин консул. Впрочем, они придут сами. Мне вмешиваться здесь неудобно, ибо у них есть пропуск, подписанный вами.

– Кто же им его дал?

– Мадам Бонапарт.

Первый консул с минуту подумал.

– Да, – начал он медленно, – Жозефина всегда имела связи с роялистами. В глубине души она чувствует благосклонность к принцам. Якобинцам это известно, и вот откуда, между прочим, их ненависть ко мне. Но я сломлю и монтаньяров, и шуанов, но я не хочу и монархии!

– Бурбонов? – с тонкой улыбкой спросил Фуше.

– Ничьей! После того, как утверждено право народа, во Франции не должно быть божественного права. Но я должен выслушать предложения претендента...

– Следовательно, что бы ни случилось, я должен пока оставаться в бездействии?

– До получения подробных сведений.

Фуше понял, что разговор окончен, и встал. В эту минуту лакей внёс круглый столик, за которым консул обыкновенно завтракал в своём кабинете. Чёрное лицо Рустана мелькнуло в соседней комнате, около двери засуетились лакеи. Приближалась мадам Бонапарт. Она тщательно выбрала свой туалет. Стройная и изящная, она шла с полузакрытыми глазами и с улыбающимся лицом. Физиономия первого консула, ожидавшего слёз и бурных сцен, прояснилась.

Он снисходительно посмотрел на жену и, показывая ей место, сказал:

– Садись, Жозефина.

Удостоверившись, что они одни, он дал волю своему неудовольствию.

– У тебя опять долги? Опять мотовство? Опять твои дела в беспорядке? Я этого терпеть не могу. Поощрять роскошь – это так. Это моя политика. Но плати за то, что ты покупаешь. У тебя вкус к тряпкам. Покупай драгоценные камни, золотые вещи. Но соломенные изделия или стекло! У тебя вкус негров, твоих родичей! От всего этого остаётся только пыль да счета. Я этого больше не хочу.

– Как ты сердит сегодня!

– Потому что ты подаёшь дурной пример, которому следуют окружающие меня. Вот Ланн, не попросив ни разрешения, ни кредита, сделал новые мундиры для консульской гвардии. Кто будет платить за это? Я приказал взыскать с него. Вследствие своего скверного характера, он теперь дуется на меня и не разговаривает со мной. Могу я распоряжаться или нет?

Жозефина поднесла платок к глазам. Это было у неё обычным средством. Бонапарт, быстро съедая каждое кушанье, которые подавались на стол разом, мало-помалу стал смягчаться.

– Ну, не плачь! Я заплачу. Но не делай этого в другой раз. Подражай в скромности и послушании твоему сыну. Евгений может служить примером. Мне ни разу не пришлось сделать ему замечания. Он порядочный малый и лучший солдат моей армии.

– Он знает, чем он обязан тебе.

– Другие тоже это знают: Жюно, Мюрат, Ожеро и однако...

Он встал и бросил салфетку на стол. Завтрак продолжался не более четверти часа. Подали кофе. Подойдя к жене, Бонапарт посмотрел на неё с нежностью.

– Не печалься, Жозефина. Только не будь расточительной! Мне говорили, что у тебя есть секретные фонды и что Фуше платит тебе оброк с азартных игр. Берегись, если когда-нибудь я в этом удостоверюсь!

Он поцеловал её и стал ласкать. Несмотря на все разочарования, которые она ему доставляла, он чувствовал к ней нежность. Она воспользовалась этим случаем, чтобы дать его мыслям желательное направление, и заговорила о политике.

– Я получила ещё прошение о разрешении вернуться. От одной провансальской благородной фамилии, от Сент-Эстранжелов. Они принадлежат к высшей знати. Ты знаешь, южане – ревностные приверженцы короля... Милость могла бы сослужить в данном случае хорошую службу...

– Передай их прошение Камбасаресу.

– Кроме того, есть ещё прошение от семьи Шаро. Мне говорила о них m-me Бернадотт. Просить тебя самого она не хочет.

Бонапарт сжал губы. Он не любил, когда ему напоминали об этой даме, которую он когда-то любил, но потом бросил, чтобы жениться на Жозефине, принёсшей с собою в приданое командование итальянской армией.

– Отлично, – продолжал он. – Отдай Камбасаресу. Послушать тебя, так скоро вся Франция будет наводнена одними эмигрантами, которых опять придётся расстреливать, как тогда у церкви Св. Рока. Эти люди любят волноваться и, может быть, просто глупо обращаться с ними великодушно. Держаться строгости было бы, пожалуй, лучше для общественного порядка. Это избавляло бы от необходимости прибегнуть к строгим мерам, если интриги принцев будут продолжаться.

– Кто знает, Бонапарт, не лучше ли тебе вернуть их?

– Ты с ума сошла, Жозефина. Не для них же я рисковал своей жизнью при Арколе и Маренго!

– Однако они рассчитывают на тебя. Об этом они мне сказали не далее, как два дня тому назад. В настоящее время в Париже находятся их уполномоченные, которым поручено предупредить тебя.

– Откуда ты всё это знаешь?

– В конце концов все хлопоты роялистов о том, чтобы установить с тобой связь, направляются на меня.

– Кто же эти посланцы?

– Невилль и Кадудаль.

– Я знаю об этом, – сказал Бонапарт, наклонив голову. – Фуше меня об этом предупреждал. Но каким образом ты узнала о них?

– Не спрашивай. Если ты будешь нескромен, я навлеку на себя подозрения и уже больше ничего не узнаю.

– Но чем же гарантируют эти господа мою безопасность?

– Своей собственной персоной.

– Шансы не равны. Ко мне могут подослать двух фанатиков, которые, рискуя собственной жизнью, убьют меня! А что значит их жизнь в сравнении с моею?..

– Ты можешь принять какие угодно предосторожности. Поставь на страже в соседних комнатах Мюрата и Раппа, Жюно и Рустана около кабинета. Можно, наконец, предварительно обыскать их и удостовериться, что у них нет оружия.

Бонапарт задумчиво ходил по кабинету. Его худая голова с сухими волосами упала на грудь. Он остановился около камина, сел и несколько минут не произносил ни слова. Наконец, вскинув на Жозефину свои серые глаза, он сказал:

– Хорошо! Я повидаюсь с ними завтра вечером, после обеда. Скажи, чтобы они явились к тебе. Только благодаря тебе они и будут допущены ко мне.

Вечером в тот же день, только что Гид де Невилль вернулся в гостиницу и поднялся на третий этаж к себе в комнату, как этот последний вошёл к нему, не постучавшись.

– Я слышал, как вы вернулись. Здесь стены так тонки, словно они из бумаги. Невозможно разговаривать ни у меня, ни у Жоржа: соседи всё слышат. В вашей комнате, по крайней мере безопасно...

Он сел в соломенное кресло и, покачивая ногой, обтянутой шёлковым чулком, сказал:

– У меня есть новость для вас. Я сейчас видел мою прелестную землячку. Дело насчёт свидания улажено. Первый консул примет вас и Жоржа завтра вечером.