Текст книги "Смерть консулу! Люцифер"

Автор книги: Жорж Онэ

Соавторы: Карл Вильгельм Френцель
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 42 страниц)

XIII

Юный Виллье с примерной быстротой и аккуратностью исполнил поручение, которое ему дал Фуше. Он взял извозчика и приказал ему ехать в больницу Милосердия. Приходилось проезжать страшный в те времена квартал Мобер, где легко могли остановить экипаж и ограбить пассажира.

Доехав благополучно до ворот этой старинной больницы, построенной ещё при Людовике XIII сзади Ботанического сада, Виллье от имени министра полиции приказал разбудить директора. Он в нескольких словах посвятил его в историю покушения, которая была здесь ещё неизвестна. Директор сейчас же позвал дежурного врача. Гражданина Виллье повели по длинным, бесконечным коридорам в палату, где лежал бледный, умирающий Браконно.

– Плохи дела этого бедного малого! – сказал секретарь Фуше.

– Удивительно ещё, что он не умер в течение этих дней, как он здесь. Пуля пробила его навылет и задела позвоночник. Поэтому раненый не приходит в сознание.

– Скажите, можно ли при помощи каких-нибудь сильных средств вдохнуть на несколько минут жизнь в это инертное тело?

– Доктор Дюпутрэн – очень искусный врач. Мы объясним ему положение дел.

– Хорошо было бы предупредить его до завтрашнего утра. Тут дело государственной важности, которое не терпит отлагательств.

Виллье уехал.

Казалось, всё благоприятствовало спасению Сан-Режана. Карбон после взрыва спокойно вернулся в свою общину. Что касается Лимоэлана, то он немедленно после взрыва вышел из Парижа и отошёл от столицы по крайней мере на двадцать лье. Он уже скоро должен был достичь Бретани, чтобы там дать отчёт Жоржу обо всём, что произошло. Он был убеждён, что Сан-Режан убит, и не беспокоился больше о нём. Гибель одного человека была ничто для этого грубого человека, привыкшего к массовым избиениям. По дороге он узнал, что Бонапарт избежал гибели. Для него дело было теперь ясно: приходилось начинать всё с начала.

Итак, обстоятельства, при которых было совершено покушение, а также и виновные в нём, были покрыты мраком неизвестности. От повозки остались одни щепки. Бочонок и ружейный ствол превратились в порошок. Нашли только две передние ноги белой лошади.

Агенты Дюбуа перерыли всю эту местность, но всё было напрасно. Полиция Фуше не трогалась с места, ожидая приказаний. Единственным средством раскрыть это происшествие было установить тщательное наблюдение за домом № 35 по улице Дракона. Но Суффлар и Клеман продолжали торчать перед гостиницей «Красный Лев».

Впрочем, эта тёмная история стала мало-помалу проясняться. Один из агентов, рассказывая Суффлару подробности покушения, заметил между прочим, что лошадь, которая была запряжена в тележку, была белой масти. При этих словах гигант ударил себя по лбу с такой силой, что убил бы быка. Он выругался и покраснел, как пион.

– Ах, канальи! Это они и есть! Как они нас одурачили.

И, не пускаясь в дальнейшие объяснения, он оставил на посту Клемана, а сам бросился к секретарю Фуше.

Было около десяти часов утра. Бонапарт уже прислал за новостями полковника Раппа. Приходилось сознаться, что пока ещё ничего не выяснено. Адъютант принял это известие с таким насмешливым видом, что не оставалось ни малейшего сомнения в том, что Фуше впал в немилость. Полковник передал также, что первый консул ждёт Фуше и будет говорить с ним перед началом заседания государственного совета. Мрачный и хладнокровный, как будто дело шло не о его положении, а пожалуй, и свободе, Фуше отвечал, что он не преминет явиться. Он не знал, куда ему обратиться и что предпринять: это провидение полиции, когда Виллье ввёл к нему в кабинет гиганта Суффлара.

– Гражданин министр, этот агент пришёл с важным сообщением. Нам, может быть, удастся схватить конец нити. Повозка, которая разбита вдребезги на углу улицы Шартр, была запряжена белой лошадью и, очевидно, на ней везли один или несколько бочонков. Вчера вечером три человека явились в гостиницу «Красный Лев», которая давно известна, как место для сборищ роялистов, и здесь положили на тележку, запряжённую белой клячей, два бочонка.

– В одном из бочонков было вино, – сказал Суффлар, – мы пили его после того, как я помог положить бочонки в повозку.

– Ах, вы помогли положить? – сказал Фуше. – Стало быть, вы говорили с ними? Какого они были вида? Высокого или невысокого роста, одеты хорошо или плохо...

– Они были похожи на рабочих. Ни в одежде, ни в манерах не было ничего, что бросалось бы в глаза. Они говорили, что должны доставить вино в Сант-Антуанское предместье...

– Это было вино?

– В одной из бочек, по крайней мере.

– А в другой?

– А в другой что было, я не знал.

– Виллье, напишите приказ об обыске и идите с ним. Переройте в этой гостинице всё сверху донизу и арестуйте всех, кто вам покажется подозрительным. Во всяком случае, хозяина гостиницы доставьте ко мне. Да попугайте его хорошенько, чтобы он здесь отвечал, как следует. Вы, Суффлар, отправляйтесь опять в улицу Дракона и наблюдайте за домом, который Браконно считал подозрительным.

Он позвонил.

– Позовите ко мне инспектора, который собирал обломки на месте взрыва. И пусть немедленно по всему Парижу наведут справки, не пропала ли у кого-нибудь тележка, запряжённая белой лошадью. Идите.

Вошёл служитель, доложивший с таинственным видом, что прибыл директор больницы Милосердия и желает переговорить с гражданином министром. Лицо Фуше оживилось. Не меняя прежнего тона, он приказал ввести директора.

Виллье и Суффлар ушли, и Фуше остался один. Он встал из-за стола и перед зеркалом пригладил пряди своих волос. Хладнокровие этого человека было изумительно.

– Здравствуйте, гражданин директор, – сказал он, поворачиваясь к посетителю. – Как дела? Успели ли добиться успеха ваши врачи?

– Да, гражданин министр, хотя успех очень небольшой. Но всё же не без результата. Молодой доктор Дюпутрэн и доктор Бруссе напрягли все свои силы и знания, чтобы вырвать из агонии этого несчастного. Бруссе пустил кровь Браконно...

– Ещё пустили кровь! Да у этого несчастного уже не осталось крови в жилах.

– Доктор Дюпутрэн сделал ему прижигание у основания черепа... Браконно ожил...

– Скорее, идёмте к нему...

– Бесполезно, гражданин министр, он опять впал в бессознательное состояние... Но в течение нескольких минут, пока он был в сознании, я рассказал ему о покушении на улице Шартр! Он оживился и, несмотря на то, что Бруссе только что пустил ему кровь, стал весь красный и вскричал: «Сан-Режан! Я уверен, что это он».

– Вы были одни около него, когда он говорил? – спросил Фуше.

– С двумя врачами. Но будьте покойны, гражданин министр... Для них так же, как и для меня, это профессиональная тайна...

– А потом?..

– Мы сделали умирающему впрыскивание эфира. Он опять оживился и сказал мне: «Запишите для гражданина Фуше». И он с усилием умирающего продиктовал мне три строки, которые я могу вам передать. Надеюсь, что вы их можете понять. Для меня они совершенно бессвязны и кажутся бредом...

С этими словами он протянул Фуше кусок бумаги, на котором было написано: «Bonnet Bleu»... знают... Сан-Режан... Виктор Леклер... гражданка Лербур... улица Дракона...»

Прочитав этот набор слов, похожий на какой-то ребус, Фуше положил бумажку на стол и стал благодарить директора больницы за его усердие. Оставшись затем один, он стал думать о таинственном смысле, какой заключён в этих бессвязных словах. Восклицание умирающего агента: «Сан-Режан! Я уверен, что это он!» – которое он издал, когда директор больницы рассказал ему о покушении на улице Шартр, было совершено ясно. Браконно не сомневался, что покушение было совершено Сан-Режаном. В самом деле, тут не было ничего невероятного. Этот вандеец прибыл в Париж в сопровождении Гида де Невилля и Жоржа. Оба последние, после свидания с первым консулом, уехали, а он, очевидно, остался, для исполнения приказаний роялистского комитета.

Фуше взял бумажку и снова её прочитал. «Bonnet Bleu» ... знают...» Что же это за магазин «Bonnet Bleu»? И память министра, неистощимая и неослабная, сейчас же дала ему все нужные сведения. Хозяин этого магазина был некто Лербур, человек преданный правительству, поставщик мадам Бонапарт и всего консульского двора. Его невозможно заподозрить, но нет ли чего-нибудь подозрительного около него? Фуше не находил ничего. Слова «Bonnet Bleu» становились неясны... Фуше никак не удавалось проникнуть в их смысл, увидеть, что скрывается за ними. Но в них, очевидно, вся тайна, которую Браконно изложил в нескольких словах. Слова эти, правда, бессвязны, но они должны были объяснить всё дело.

Фуше опять взял бумажку и прочёл её ещё раз, тщательно обдумывая каждое слово. Минуты две он сидел молча, затем вдруг ударил рукой по бумажке и тихонько стал смеяться.

То был победный и страшный смех. Фуше нашёл отгадку. Теперь он знал наверняка, что головы виновных в его руках.

Сопоставление двух слов: Сан-Режан и Виктор Леклер, как молнией, озарило потёмки, в которых он блуждал. Он вспомнил, как Браконно докладывал ему о встрече Лербура с Виктором Леклером и особенно о симпатиях, которые гражданка Лербур, уроженка Вандеи, питала к своему земляку, Сан-Режану.

Теперь всё стало ясно. В магазине «Bonnet Blue» знали всё, над чем ломал ломал голову Фуше: где находится Сан-Режан, как было совершено преступление, кем оно было совершено и в каком надёжном убежище скрылись злодеи. Чтобы всё это узнать, нужно было только арестовать весь персонал этого магазина.

Министр уже поднял руку, чтобы дёрнуть за шнурок и позвонить, как вдруг его остановило одно соображение. Кого же именно арестовать в магазине «Bonnet Bleu»? Кто был соучастником преступления Лербура и сколько этих соучастников. Конечно, надо арестовать Лербура и его жену. Но оставлять ли на свободе приказчиков, приказчиц и магазинных служителей? Разве среди них не может оказаться преданного человека, который поспешит предупредить Сан-Режана?

Фуше опять взял бумажку и опять стал её перечитывать. Брови его вдруг нахмурились: он поймал сам себя. Как мог он с его хладнокровием и рассудительностью поступить так опрометчиво и оставить без внимания эти два решительные слова: «гражданка Лербур»!

«Гражданка Лербур и улица Дракона» – вот место, где скрывается Сан-Режан.

«Если эта Лербур любовница Сен-Режана, – думал Фуше, – то я в самом центре дела. Но не будем спешить, а лучше взвесим все другие комбинации. За улицей Дракона уже установлено наблюдение. «Bonnet Bleu» не уйдёт от нас. Теперь нити заговора в моих руках. Теперь я в состоянии поспорить с первым консулом. Он ждёт меня до начала заседания государственного совета. Поеду к нему не без удовольствия. У него нет соперников на поле битвы. Ну, а у меня нет соперников по части полиции. Мы будем говорить, как равный с равным.

Фуше приказал подать себе в кабинет завтрак на круглый столик. Он приказал своему секретарю Виллье к четырём часам отправляться с каретой в магазин «Bonnet Bleu» и привезти к нему гражданку Лербур.

– Если она будет спрашивать вас, в чём дело, – скажите, что я лично хочу сделать ей один заказ. Примите весёлый вид и не напугайте её. Если она будет беспокоиться, постарайтесь уверить её, что полиция здесь ни при чём. Но ни одной минуты не теряйте её из виду, следите внимательно, как бы она не проглотила чего-нибудь... Чтобы она не вздумала отравиться!.. Если бы в это дело случайно вмешался сам гражданин Лербур и стал вызываться ехать вместо неё, постарайтесь отговорить его от этого. Наконец, если вы встретите какое-нибудь сопротивление со стороны мужа или жены, то можете их арестовать и в таком случае к каждой двери приставить агента, так чтобы никто, не исключая и самого привратника, не мог выйти оттуда без разрешения. Вы поняли меня? Отлично. Скажите, чтобы мне подали экипаж. Я еду в Тюильри.

Было около часу, когда Фуше вошёл в приёмную, находившуюся перед кабинетом первого консула.

Его приняли немедленно. Бонапарт совещался с Реалем, Тибодо, Дефермоном и адмиралом Трюге. Все они были преданы ему, но каждый по-своему. Деформон и Трюге сохранили свою манеру говорить то, что думали. Оба остальные, бывшие якобинцы, успели уже сделаться совершенными придворными.

Бонапарт в знак приветствия кивнул головой Фуше и продолжал говорить, как будто министр полиции уже слышал всё то, о чём они говорили до его прихода:

– Я думаю не о себе, а об общественном порядке, который я должен охранять. Я до такой степени убеждён в необходимости принять репрессивные меры, что, если нужно будет, я готов сам стать судьёй и судить этих изменников, которых необходимо немедленно наказать. Нужно засудить человек пятнадцать или двадцать этих злодеев и сослать человек двести... После этого всё будет спокойно.

Среди водворившегося молчания только адмирал Трюге имел мужество возразить Бонапарту:

– Вы говорите о необходимости уничтожить злодеев, но ведь злодеи есть всякого рода. Не одни только революционеры. Есть ещё эмигранты, которые возвращаются массами и грозят скупить все национальные богатства. Есть шуаны, не сложившие оружия и продолжающие вести войну на пустырях Бретани. Есть, наконец, священники, которые опять появились и возбуждают умы на юге, готовя контрреволюцию...

– Послушайте, гражданин Трюге, – прервал его первый консул. – Неужели вы думаете, что несколько старцев, вернувшихся из ссылки и которые желают только одного – жить в мире, неужели вы думаете, что эти повылезшие из своих убежищ несколько священников грозят общественному порядку? Неужели ради них придётся объявить отечество в опасности? Нет, опасность грозит со стороны сентябрьских убийц и при том не только мне, но и всем вам. Неужели вы не понимаете, что эти люди ненавидят вас? Они ходят и всюду кричат, что вы изменники. Вы все слывёте роялистами. Не следует ли мне отправить вас всех в Мадагаскар, а назавтра образовать правительство во вкусе Бабёфа? Меня обмануть не удастся, и я знаю, куда нужно направить удар.

При этих словах Фуше сделал столь резкий жест протеста, что Бонапарт на минуту остановился. Он пристально посмотрел на министра полиции, очевидно, ожидая от него объяснений. Но Фуше молчал, опустив глаза, и, казалось, решился строго хранить про себя свою тайну.

– Граждане, – начал опять первый консул, обращаясь к своим слушателям, – я рассчитываю, что вы поможете мне принять меры, какие окажутся необходимыми. Ждите меня в государственном совете. Через несколько минут я буду там.

Все вышли.

Бонапарт подошёл к Фуше, который продолжал сохранять свой таинственный вид.

– Что означает эта пантомима, гражданин министр? – спросил он.

– Она означает, генерал, что я хотел остановить вас в ту самую минуту, когда вы готовы были взять на себя обязательства, которые вы не в состоянии исполнить.

– Это почему?

– Потому что все ваши предположения опровергаются событиями.

– Виновники покушения вам известны.

– Мне известен главный из них. Соучастники также будут скоро открыты.

– Кто же этот негодяй?

– Сан-Режан.

– Товарищ Жоржа и Гида де Невилля?

– Он самый.

Бонапарт мысленно представил себе, как этот юный вандеец, гордый и сильный, говорил с ним здесь в залах Тюильри о будущности Франции и защищал права короля.

– Вы его схватили уже? – резким тоном спросил Бонапарт.

– Пока нет. Но это вопрос нескольких часов. К завтрашнему дню он будет в моей власти. Я знаю, где его искать и как его захватить.

– А подстрекатели? Все эти Жоржи, Ривьеры, Полиньяки, наконец, принцы, которые приказывают совершать все эти убийства, – они-то ускользают от нас? Ну, пусть они берегутся! В один прекрасный день я не выдержу и, если нужно будет, перейду границу и захвачу кого-нибудь из этих Бурбонов. Я заставлю его судить военным судом и тут же после заседания расстрелять!

В пароксизме гнева он схватил свою шляпу, лежавшую на столе, и бросил её на пол. Затем ударом ноги он отбросил её в угол кабинета и принялся ходить большими шагами, как бы желая этим успокоить расходившиеся нервы.

В это время к первому консулу явился с портфелем его секретарь Бурьенн. Увидев брошенную на пол шляпу, он поднял её, расправил и сказал Бонапарту:

– Генерал, государственный совет уже собрался и ждёт вас.

– Хорошо. Гражданин Фуше, – уже спокойно заговорил Бонапарт, – действуйте, не теряйте времени и сообщите мне всё, что вам удастся открыть. Это дело интересует меня больше всего.

Он взял с письменного стола табакерку и, отпуская Фуше, вышел вместе со своим секретарём.

День, начатый так удачно перевозкой Сан-Режана, проходил в «Bonnet Bleu» в обычных занятиях, столь не подходивших теперь для встревоженного состояния хозяев магазина. Лербур не смел заговорить с женою о Викторе Леклере. Ему казалось опасным даже произнести это имя. Ему мерещилось, что вокруг его дома и даже среди близких ему людей создалась атмосфера подозрительности, как будто заговорщик оставил позади себя запах пороха и крови. Лербуру казалось, все покупатели имели какой-то особенный вид. Всюду видел он шпионов.

В два часа Лербур вышел из дому не по делам, как это он делал ежедневно, а чтобы послушать, что говорят, порасспросить, поговорить. Он вошёл в кафе Ламблэн, где встретил знакомых. Все негодовали. В особенности ужасала всех смерть дочери лавочника.

– Только подумайте, какая жестокость – заставить девочку держать лошадь, зная отлично, что её разорвёт на куски! Этих разбойников положительно следует искоренить. Имея дело с такими чудовищами, невольно иной раз пожалеешь, что нет больше старинных пыток!

А между тем слабость Сан-Режана, заставившая оттянуть минуту взрыва, чтобы дать этой девочке время спастись, и спасла жизнь Бонапарта. И за это общество теперь проклинало Сан-Режана. Лербур, слышавший, как Сан-Режан оплакивал гибель этого ребёнка и рыдал, говоря о нём, с тоскою слушал, как его друзья требовали самого жестокого наказания для убийцы.

Пока озабоченный Лербур всюду выслушивал негодующие разговоры парижан, его жена заперлась у себя в комнате. Ей хотелось вдали от всех предаться своему горю. Уже больше часу лежала она на диване, как вдруг кто-то громко постучал в дверь.

Вошла служанка.

– Какой-то господин желает переговорить с вами по делу...

– Направьте его к кому-нибудь из приказчиц...

– Он хочет видеть вас лично.

Эмилия поднялась с испугом.

– Кто он такой?

– Молодой человек, очень красивый и элегантный...

– Проведите его в кабинет моего мужа.

Она поправила ленту в волосах и с тяжёлым чувством направилась в соседнюю комнату. Там её ждал Виллье. Вид у него был спокойный и любезный.

– Прошу вас извинить меня, гражданка, – начал он, – в том, что я непременно хотел видеть вас лично. Мне поручено гражданином Фуше просить вас пожаловать к нему...

– К министру полиции? – воскликнула Эмилия.

– Нет, гражданка, – вежливо поправил её Виллье, – не к министру полиции, а к гражданину Фуше. Я к вам являюсь не по служебным делам, а в качестве частного лица... Я догадываюсь, что тут дело идёт насчёт ваших товаров... Гражданин Фуше сам объяснит вам...

– Я должна ехать сейчас же?

– Пожалуйста.

– Но мой муж уехал. Я одна дома...

– Через час вы уже будете опять у себя. Карета ждёт вас у подъезда.

– Следовательно, я должна ехать с вами?

– Так будет для вас удобнее. Я уполномочен проезжать без задержки мимо всех часовых, которые могли бы задержать нас.

– Могу я написать несколько слов моему мужу?

– Но для чего же? Ведь вы вернётесь раньше него...

– Гражданин, сознайтесь, что вы арестуете меня?

– Полноте! Разве за вами есть какая-нибудь вина?

Эмилия поняла, что она погибла, если она будет пугаться и продолжать разговор в таком тоне.

Лицо её стало бледным. Прекрасные глаза ушли куда-то вглубь, под чёрные брови, и стали темнее.

– Позвольте мне только взять шляпу и пальто.

– Велите вашей служанке принести их сюда.

Она уже не решилась противоречить, позвонила и отдала соответствующее приказание.

– Если мой муж вернётся раньше меня, скажите ему, что я уехала на короткое время.

Она повернулась к Виллье и, вспомнив о Сан-Режане, которого надо было спасать, и о своём муже, которого надо было выгородить, твёрдо сказала:

– Едем. Незачем идти через магазин. Мы сойдём по нашей лестнице.

В это время в винной лавке около Вожирарской заставы один из агентов, переодетый простым обывателем и пивший там кофе, слышал, как один огородник сказал другому, с которым он сидел за бутылкой вина:

– Кажется, я знаю, откуда взялась белая лошадь и повозка, оказавшиеся на улице Шартр.

– Неужели?

– Да. Если у этой лошади на левой передней ноге есть расщеп копыта и подсед сзади бабки, то это и есть она...

Как раз именно этот агент и подобрал остатки тележки и обе передние ноги лошади и присутствовал при их осмотре. У белой лошади действительно были и расщеп, и подсед.

Как только огородник вышел из лавки, агент очутился около него. Без всяких проволочек огородника посадили в карету и доставили к министру полиции. Там его порядочно припугнули, и на допросе он сказал всё, что ему было известно.

А то, что ему было известно, было чрезвычайно важно. Некий Франсуа, служивший привратником в такой-то общине, купил у некоего Поливо, набивщика мягкой мебели, за сто пятьдесят ливров старую тележку и хромую лошадь, с тем условием, чтобы покупатель мог их взять, когда они ему понадобятся. Свою покупку Франсуа забрал как раз накануне покушения.

Немедленно после этого показания в Вожирар был послан агент с приказанием арестовать этого Поливо. Другой агент полетел в общину милосердных женщин, чтобы захватить привратника Франсуа.

Таким образом, с самого начала у Фуше оказались шансы быстро добраться до тайны и выяснить, как всё это произошло.