Текст книги "Свет"

Автор книги: Женя Дрегович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

– Что же дальше со стариком случилось? – полюбопытствовала Яна.

– Да забрали его японцы эти, в Японию свою. А директор всю мебель из офиса тут же приказал списать, и новую закупить. А потом еще священника приглашал, чтобы тот помещение освятил.

Все немного помолчали, и Липатов с сомнением в голосе сказал:

– Есть еще одна история, о кулере и телефоне. Но я ее на ночь обычно не рассказываю.

– Расскажи? – тут же раздался хор голосов.

– Не знаю, стоит ли…

– Давай-давай, рассказывай, – подначил хор.

Липатов потер лысеющий лоб, откашлялся и неспешно начал:

– История эта темная, самому до конца непонятная, но попрошу заметить, опять-таки, что все – правда истинная. Потому как на предприятии, на котором все приключилось, работала моя супруга, а значит, я узнал обо всем, так сказать, снова из первых уст.

Раздались приглушенные смешки, но Липатов строго посмотрел в сторону развеселившихся коллег, и те сразу замолкли.

– Так вот… О чем я… ах, да, о кулере и телефоне. Точнее, сперва появился телефон. Был у директора швейной фабрики зам. Толковый вроде мужик, но уж очень любил антиквариат. Денег он особых не имел, чтобы интерьеры из ампира и рококо устраивать, так по мелочи промышлял: то на блошином рынке патефон древний у бабушек купит, то у мусорных бачков заприметит трюмо, которое все облезло да вытерлось, и тоже к себе домой тащит. Жена его, конечно, недовольна была, ну а как же, две маленькие комнатки, ребенок подрастает, тут бы надо и шведскую стенку установить, и стол письменный поставить, а только некуда, вся квартира забита никчемным хламом.

А как-то раз принес он с рынка абажур, огромный, да еще и мышами изъеденный, ну, тут у жены все терпение и вышло, значит, ультиматум ему поставила, выбирай, говорит, или семья, или барахло твое. Да еще обозвала его Плюшкиным и прочими нехорошими словами. Погрустил мужик, видит – делать нечего, серьезно озлилась на него баба. А он уж больно сына любил, потому даже и не мог помыслить о разводе, пришлось, стало быть, ему пообещаться в тот день, что больше ни одной старой побрякушки в дом не принесет и на рынок тот ни ногой.

Так и порешили, и жили спокойно и весну, и лето, настала осень, жена потихоньку весь хлам повыбрасывала, ремонт они сделали, сын в школу пошел… И вот как-то встает мужик утром в воскресенье, дома никого, жена с сыном к ее матери уехали, и вдруг потянуло его на блошиный рынок, да со страшною силою. Подумал мужик, что сходит на рынок, но покупать ничего не будет и даже денег с собой брать не станет, чтобы уж наверняка от соблазна убежать. Сказано – сделано, ходит он по рынку, все торговцы ему рады, о здоровье спрашивают, но мужик только ходит понуро, все рассматривает, да ничего не покупает. Так прошел все ряды, извелся весь, но и рад был, что устоял, думает, мол, зато семья в целости останется.

Пошел уж он к выходу, а там какой-то новый торговец. Сам плюгавый, лысый, косоглазый, да еще и с культяшкой вместо одной руки. Увидел он мужика, ухватил его за рукав и загнусавил противным голосом: «Мил человек, возьми телефон, недорого отдам». Посмотрел мужик – хорош телефон, такие аппараты еще до войны с фашистами выпускали: черный эбонитовый корпус, роскошные черные и белые кнопки, эти телефоны еще «пианино» в свое время прозвали. Захотелось мужику купить его, до только денег-то он с собой не взял. «Извини, – говорит, – денег нет, может, в другой раз», – и руку попробовал выдернуть. А только тот калека ухватился и не отпускает, говорит, что даже за рубль готов отдать. Ну, мужик ему отвечает, что, мол, и рубля-то нет, что уж поделать. Тут калека ухмыльнулся и говорит: «Ах, ну раз ты еще беднее меня, так возьми его даром», – с этими словами всучил мужику телефон в руки, да и куда-то делся.

Делать было нечего, не выбрасывать же. Думал мужик, думал и решил на работу его отнести, чтобы в семье мир и покой был, да и перед коллективом похвастать таким раритетом опять же лестно. Вот так и появился на швейной фабрике в кабинете замдиректора этот старинный телефон. И впрямь, все на него удивлялись, охали, ахали, а зам, бывало, смотрит, да еще и приговаривает: «Вы не думайте, это аппарат рабочий, с него хоть куда позвонить можно, да и звонок у него приятный». Ну и демонстрировал, как «пианино» работает.

На фабрике тем временем ремонт сделали, офисные помещения тоже подновили, а в приемных еще и кулеры поставили, чтобы, значит, сотрудники меньше времени на возню с чайниками тратили, а ходили и организованно из кулеров воду наливали, а оставшееся время труду посвящали.

Так вот, в приемной нашего героя, стало быть, тоже поставили кулер с водой. И ничего особенного долгое время не происходило. В конце зимы, правда, телефон немного забарахлил. Но зам-то мужик с руками был, он мигом сломанную детальку заменил, и телефон еще лучше прежнего заработал. Только как-то раз сидит мужик вечером в кабинете, образцы тканей рассматривает, и вдруг звонок. А вечер уж поздний был, другие сотрудники по домам разбрелись, он один засиделся. Ну, снимает он трубку, а оттуда голос с сильным кавказским акцентом говорит: «Лаврэнтий Павлович, подойдите сэйчас в мой кабинет». Зам отвечает, что, мол, ошиблись номером, и вешает трубку. Через минуту опять звонок, тот же голос, и говорит: «Лаврэнтий Павлович, поторопитэсь». Мужик ничего не стал отвечать, трубку повесил и вскорости домой ушел.

Через день снова пришлось ему на работе задержаться, и опять звонил кавказец Лаврентию Павловичу. Зам и объяснял, что не работают здесь такие, и трубки бросал, но ничего не помогало, только хуже, и стали с тех пор звонки каждый вечер повторяться.

Тогда попросил мужик у директора, чтобы изменили ему номер телефона, потому как сил у него никаких не осталось, он от каждого звонка уж начал вздрагивать. Тот не отказал, поменяли. Два вечера все было тихо, а на третий вечер позвонили снова…

Тут Липатов сделал эффектную паузу. Все слушали его, затаив дыхание, даже Евгения, не мигая, смотрела на рассказчика блестящими глазами. Липатов посуровел, и, имитируя кавказский акцент, продолжил:

– «Что же это такое, Лаврэнтий Павлович, вы мэня избэгаете?» – услышал зам в трубке. Он стал снова говорить, что не знает никакого Лаврентия и никакого Павловича, кроме соседа-алкаша, но только тот Василий, и прочую околесицу нес. Кавказец все это выслушал, а потом и говорит: «Ох, смотри, Лаврэнтий. Если нэ придешь, завтра я сам за тобой прыду». Испугался мужик, пришел домой и рассказал все жене. Та ему посоветовала, мол, скажись больным, не ходи завтра на работу. А зам уж очень сознательный был. На другой день их партнеры хотели приехать из Польши, производство посмотреть, и вроде как инвестиции какие-то обещали. И не выдержал мужик, пошел все-таки на фабрику, а жене побожился, что сразу после переговоров уйдет домой.

Поляки приехали, все осмотрели, потом обед, обсуждение, все как полагается. Вроде договорились обо всем, и директор их к себе увел, а мужик у него отпросился и в свой кабинет за портфелем вернулся. Только он вошел, как зазвонил телефон.

Липатов замолчал, рассеянно подергивая ухо. Весь его вид показывал, что он не здесь, не с ними, а в тех событиях, о которых так правдоподобно рассказывал.

– А что было дальше? – Яна предвкушала концовку с разоблачением, как в рассказах О’Генри, которого она обожала и бессчетное количество раз перечитывала, учась в школе.

– Дальше все было плохо, – вздохнул Липатов, оставив ухо в покое и заметно погрустнев. – Мужик не вышел ни через пять минут, ни через десять, и только через два часа к нему в кабинет заглянула секретарша, потому что ей позвонила обеспокоенная жена зама. Зашла, значит, секретарь в кабинет, а там и нет никого… Только стоит телефонный аппарат, и черная эбонитовая трубка, снятая, лежит на столе. А в трубке той мертвая тишина.

Липатов пожевал губами, вздохнул и трагическим голосом закончил свою страшную повесть:

– Когда секретарь позвонила жене и сказала, что зама нет на месте, та не поверила и приехала. Вместе они снова осмотрели кабинет, а потом жене стало плохо с сердцем. Секретарша побежала к кулеру налить ей водички, посмотрела, а вода-то ведь в нем красная. Налила она, все же немного в стакан, глядит, а это и не вода вовсе, а кровь… Так с тех пор никто и не видел зама, ни живым, ни мертвым. А телефон этот, оказывается, на столе у Берии в НКВД стоял. Директор фабрики после этой истории самолично его молотком расколотил, а на блошиный рынок следователь приходил, расспрашивал торговцев, да только никто там больше того калеку не видел.

– А куда подевался мужик на самом деле? – Яна была сильно разочарована невнятной концовкой, потому что история захватила ее.

– Как куда, его черти взяли, в компанию к Сталину и Берии, – радостно констатировал Петрусь.

– Но если факты имели место, значит, их можно рационально объяснить? – не сдавалась Яна.

– Ну, попробуй, объясни, – кротко сказал Липатов.

– И объясню…

Яна сосредоточилась, призывая на помощь логику, которой всегда гордилась, и решение тут же пришло ей на ум.

– На самом деле, если все события произошли в реальной жизни, – Яна дождалась, пока Липатов утверждающе кивнет, – то это можно объяснить, например, так. Супружеская жизнь нашего героя не удалась, с женой они долгое время были на грани развода. Но денег на жизнь ему и так особо не хватало, а при разводе пришлось бы платить еще и алименты… И тогда он придумывает всю эту историю с телефоном и угрожающими звонками, не забывая при этом кричать всем о своей огромной любви к сыну. Он покидает кабинет через окно, а краску в кулер подмешивает заранее – при помощи каких-нибудь пигментов отложенного действия, или с помощью сообщника. И пропадает на территории огромной страны, свободный, одинокий, никому ничем не обязанный.

– Тебе бы детективы писать, – сахарно улыбнулся Панин.

– Не знаю, мне оригинальная концовка больше нравится, в ней загадка, – протянула Юля.

– А почему ты не допускаешь мистического финала? – спросила у девушки внимательно слушавшая ее Евгения.

– Что за мужиком пришел Сталин? – непонимающе похлопала ресницами Яна. – Потому что такого не бывает и не может быть.

– То есть ничего сверхъестественного не может быть? – уточнила Ольховская.

Девушка, в отличие от окружающих, понимала, о чем босс на самом деле хочет спросить у нее. Все же потребность огрызнуться возобладала, и она выпалила:

– Наверное, может. Например, если ты рассмеешься – это будет точно сверхъестественное событие.

При этих словах все как-то приумолкли, а трусоватый Петрусь и вовсе бочком покинул территорию, где становилось слишком жарко, причем не от пламени костра.

– Я много и охотно смеюсь над действительносмешными вещами, – ровным голосом произнесла Евгения, но девушка знала теперь ее уже достаточно хорошо, чтобы рассмотреть за этой маской спокойного безразличия сильное волнение. – Просто таких вещей не так уж и много, – закончила босс свою мысль.

– Как насчет анекдотов? – поинтересовалась Яна.

– Практически все они не смешные.

– Нет, они очень смешные, но не для тебя, – девушка пыталась остановиться, но налитая ей втихаря перед ужином Паниным «отвертка» мешала притормозить, как и раньше, когда она неожиданно для всех взяла гитару.

Евгения тряхнула волосами и решительно проговорила:

– Хорошо. Как насчет пари? Ты расскажешь мне анекдот и потом объяснишь, над чем там смеяться. И если там действительноесть над чем смеяться, то, даже если я не рассмеюсь, ты выиграла. Но если тебе не удастся объяснить – ты проиграла. Только еще одно условие: в анекдоте не должно быть упомянуто насилие, какая-либо неполноценность, а также дискриминация по национальному, расовому, половому и тому подобному вопросу.

– И на что спорим? – девушка ощутила разгорающийся азарт.

– Если я выиграю, ты поплывешь завтра со мной на каяке, вместо Алекса… Не сомневаюсь, что, после нескольких переворачиваний в холодную воду ты научишься смотреть на вещи с другой, непривычной для тебя стороны.

– Хорошо, – приняла условия Яна. – Тогда, если я выиграю, – тут девушка задумалась, – ага, если я выиграю, то ты освободишь меня от участия в нашей любимой экологической программе по очистке паркового пруда.

Евгения вместо ответа подошла к помощнику, протянула ей руку, и, дождавшись, когда она крепко обхватит ее ладонь своей, приказала:

– Сережа, разбей!

Панин беспрекословно повиновался, и спорщицы расселись на бревна напротив друг друга.

– Я думаю, вам понадобится компетентное жюри, – бархатно произнес Липатов.

– Готов участвовать, – тут же весело откликнулся Панин.

– Ничего не получится, я в курсе, что вы оба давно очарованы моим помощником, а значит, не сможете быть беспристрастными, – отмахнулась Евгения. – Вот Николай Петрович будет гораздо более справедлив.

– Э, нет, у меня тоже есть право на отвод, и, пользуясь им, я исключаю этого присяжного заседателя из состава жюри, – немедленно заявила Яна.

– Хорошо, как насчет Юли?

– Только не я, – в голосе секретаря прозвучал ужас, – вы дороги мне обе!

– Значит, точно Юля, – согласилась на предложение Евгении помощник.

Панин подхватил гитару и сыграл блантеровский «Футбольный марш».

Евгения сложила руки на коленях и посмотрела на девушку. Яна поправила заметно отросшие в последнее время волосы, лихорадочно пытаясь вспомнить хоть один по-настоящему смешной анекдот, отвечающий заданным условиям. К ее отчаянию, поиск не выдал нужных результатов. Девушка совершенно растерялась и, под выжидающим взглядом боса, никак не могла мобилизоваться.

– Так нечестно, ты меня сбиваешь с толку этим своим взглядом! – возмутилась она.

– Вот как? – невинно удивилась Евгения, продолжая пристально смотреть на нее.

Яна потерла виски, она и в мыслях ни на секунду не допускала, что может проиграть и оказаться завтра в неустойчивом каяке на бурной реке, но… никаких дельных соображений по-прежнему не появилось, и это явно читалось на ее лице. Липатов трагически закатил глаза, не скрывая, что болеет в этом споре за помощника. «Тут есть и правда что-то сверхъестественное… как от ее взгляда у меня испарились все толковые мысли», – Яна ощутила, что начинает сильно нервничать от затянувшейся паузы. Ей вспомнился забавный анекдот про блондинку и холодильник, но он точно попадал в категорию «дискриминация», следовательно, не подходил под условия пари.

Внезапно ее взгляд упал на широкий охотничий нож, воткнутый Паниным в землю прямо перед собой, и одно неуверенное воспоминание все-таки посетило ее голову. «Это далеко не самый смешной анекдот, который я слышала, но все же он лучше позорного молчания», – подумала девушка и откашлялась, готовясь его рассказать.

Евгения переменила позу, в свете костра было отчетливо видно ее выражение лица – серьезное и уже чуть скучающее.

– Значит, так, – неуверенно начала Яна. – Приходит к врачу мужик с ножом, торчащим между лопаток. Врач его спрашивает: «Что, очень больно?» А мужик отвечает: «Только когда смеюсь».

Выражение лица Евгении абсолютно не изменилось, она выждала паузу и уточнила:

– Это все? Тогда объясни, пожалуйста, в чем юмор?

– Э-э-э… Ну как в чем… Вообще-то люди с ножом, воткнутым между лопаток, обычно не смеются. И обычно им очень больно.

– Значит, мужик умственно неполноценный? Или у него понижен болевой порог? – уточнила Евгения.

– Нет, он вполне полноценный, – попыталась вывернуться помощник.

– И что тут смешного? И потом, тебе не кажется, что воткнутый между лопаток нож нарушает условие о том, что в анекдоте не должно быть упомянуто насилие?

Яна прикусила губу, после чего предприняла новую попытку защиты:

– Это же осталось за рамками, сцена насилия… потом, может, он сам упал на нож.

Евгения посмотрела на нее со снисходительной жалостью и повернулась к огненно-рыжему секретарю:

– Юля, кто, по твоему мнению, победил?

На секретаря было жалко смотреть, все ее лицо выражало смертельную муку, но все же она собралась и нерешительно ответила:

– Ян, извини, но мне, кажется, Евгения победила.

Босс осмотрелась с видом триумфатора, а Яна испытала огромную досаду на себя, что увлеклась спором на столь невыгодных для себя условиях.

Глава 20. На реке.

Яна проснулась в отвратительном настроении. Ее голова слегка гудела от недосыпания и выпитого накануне алкоголя. И еще девушке было очень неуютно от мысли, что придется провести почти целый день наедине с Евгенией, на каяке, управлять которым она совершенно не умела. Правда, мышцы, казалось, были в полном порядке. Тут она вспомнила, какой ценой этому обязана, бросила взгляд на рыжие локоны спящей рядом девушки и ощутила, что снова краснеет. Да, если бы у нее был выбор, то она точно предпочла бы боль в мышцах.

Ночью «световцы» засиделись допоздна, оря все походные песни, какие только могли вспомнить. Яна, заговорщицки переглянувшись с Паниным, сказала Юле, с которой они делили палатку, что устала и пойдет спать. Но на самом деле она свернула немного в другую сторону, где должен был ночевать Сергей; тот появился буквально через минуту и начал делать ей вполне профессиональный массаж. Панин очень старался, очевидно, прекрасно понимая, каким непростым будет для нее завтрашнее испытание на реке.

Спустя полчаса почти счастливая, не ощущая ни боли, ни напряжения в мышцах, Яна выбралась из его палатки и остановилась у входа, пытаясь сориентироваться, в каком направлении расположено ее временное жилье. Но не успела она сделать и шага, как попала под свет фонарика, и требовательный Юлин голос попросил ее объяснить, что именно она тут делает. Девушка замялась, вспомнив просьбу Панина не раскрывать его дополнительных талантов, и секретарь моментально закрыла эту тему. Как, впрочем, и все другие темы, практически перестав поддерживать разговор. Яна запоздало поняла, как вся эта ситуация выглядела со стороны, но, увидев, что Юля с суровой решимостью упаковывается в спальник, решила отложить объяснение на потом.

Девушка тихо оделась и выскользнула из палатки. Посуду вчера в потемках помыли кое-как, и сегодняшние дежурные под командой Карасевой занимались сейчас тем, что перемывали ее. На костре уже варилась каша на сухом молоке, значит, до побудки оставалось совсем недолго.

После общего подъема и завтрака «световцы» быстренько собрали палатки. Рафты, а также каяки – двухместный Евгении и одноместный, на котором плыл экстремал Николаев из управления организации продаж – снова были стащены с высокого берега к воде. Наблюдая за стремительным течением, Яна ощутила себя очень неуютно.

– Если перевернетесь, то ничего страшного, ведь на вас будут жилеты, шлемы, – Панин, как всегда, пытался поддержать ее.

Девушка молча кивнула, понимая, что никто не виноват в возникшей ситуации, кроме нее самой. Не стоило будить зверя, каким Ольховская становилась, когда ей приходилось обороняться. Раньше Яна видела босса такой лишь изредка, как правило, на переговорах, если той приходилось жестко отстаивать свою позицию, но Евгения никогда не вела себя так со своим помощником. Впрочем, раньше и Яна не позволяла себе разговаривать с ней таким образом, как вчера.

Она покорно позволила затянуть на себе ремни жилета, выслушала краткий инструктаж Алекса, и села в каяк позади Евгении. Той, видимо, не терпелось отплыть, и они возглавили сплав.

Характер реки заметно изменился по сравнению со вчерашним днем. Накануне они плыли по равнине, где течение реки было медленным, и «световцам» приходилось сильно налегать на весла, чтобы быстрее продвигаться вперед. Берега были пологими, поросшими густым, преимущественно хвойным, лесом, лишь изредка прерываемым маленькими глухими деревушками в несколько деревянных домов. Хотя под вечер, метров за двести до места их ночлега, течение реки заметно ускорилось. Тогда это сильно порадовало уставшую от гребли девушку. Но сегодня, когда вместо устойчивого рафта под ней был вертлявый каяк, Яна испытывала тревогу.

Изменился и ландшафт берегов: они стали гораздо выше, а деревни перестали попадаться совсем. Высокие ели и сосны, окаймлявшие берег, усиливали иллюзию, что они плывут по дну глубокого каньона.

– Алекс рассказал тебе об эскимосском перевороте? – спросила Ольховская, после того как они полчаса проплыли в полном молчании.

– Что? – не сразу отозвалась Яна, полностью поглощенная контролем над сохранением устойчивости их лодки.

– Ты умеешь делать эскимосский переворот?

– Нет… Я первый раз взяла вчера в руки весло, – призналась девушка.

– А-а… Странно.

– Что странно?

– Ну… После вчерашнего я уж подумала, что нет на свете вещей, которые ты не умеешь делать.

– Что ты имеешь в виду? – насторожилась Яна.

– Твою игру на гитаре, то, как ты поешь… как мастерски рассказываешь анекдоты…

Яна, сначала приятно удивленная комплиментами босса, при последнем замечании снова напряглась и кинула в спину Евгении испепеляющий взгляд. Лицо Ольховской она видеть не могла, но была уверена, что усмешка находится сейчас на своем привычном месте. Прежде, чем она успела придумать хлесткий ответ, Евгения весело произнесла:

– Судя по тому, как нас сейчас потащило, эскимосский переворот мы с тобой попробуем еще вон до того мыса!

Помощник испуганно посмотрела вперед. Песчаный мыс белел метрах в пятидесяти ниже по течению, скрывая за собой очередной изгиб своенравной речки, и их лодка стремительно приближалась к нему.

– Держи весло крепче, – предупредила Евгения.

– Но я ничего не знаю об эскимосском перевороте! – возразила в панике Яна.

– Тогда пристегни ремни! – усмехнулась Евгения, и Яна услышала в ее голосе чуть забытые хулиганские нотки.

Сначала лодку накренило сильно вправо, затем влево, а потом, когда Яне показалось, что переворот уже неизбежен, Евгения каким-то непостижимым образом все же выправила крен. Яна облегченно перевела дыхание, но ее радость была недолгой: после этого они только и делали, что сражались с течением.

– Неплохая полянка, – заметила Евгения.

Это была ее первая за два часа реплика, не считая команд, и помощник, подняв голову, внимательно посмотрела на берег. Лес здесь немного расступался, и спуск к воде не казался слишком крутым; как раз на похожем месте они разбивали вчера лагерь, и, очевидно, Евгения нашла берег подходящим для их обеденной стоянки.

Они едва успели причалить, как их догнали рафты Карпова и Панина, за ними подтянулись и другие. Сразу воцарилась радостно-деловая суматоха вокруг организации костра, разбора вещей с грузового рафта и заготовки дров, в которой пришлось принимать участие всем, не только дежурным. Яна искала глазами Юлю, с которой хотела поговорить и все объяснить, но ярко-рыжая девушка каждый раз оказывалась на противоположном конце лагеря. Вскоре обед был готов, и, получив свою порцию макарон с тушенкой и супа из консервов, Яна попыталась занять место рядом с секретарем, но та демонстративно села между Петрусем и Карповым, так что девушке ничего не оставалось, как снова отложить свое объяснение. Между тем, она ощутила, что эта недосказанность становится тягостной для нее.

После обеда и короткого отдыха Карпов торжественно объявил, что самое время устроить турнир. Его участникам вручили весла, поставили на противоположные концы рафтов и дали сигнал к началу поединка. Задача была несложной: при помощи весла заставить соперника потерять равновесие и покинуть рафт. Яна не собиралась принимать участие в борьбе, но количество бойцов оказалось нечетным, и она сама не заметила, как оказалась в команде Алекса.

Участники команд-противников дрались с собой по очереди, и сначала команда Яны бурно ликовала, когда Алекс без особых усилий отправил на песок Влада – мощного парня из службы безопасности. Зато потом радовалась команда соперников, повергнув подряд Липатова, Панина и Карасеву. Яна была следующей. Против нее должна была выйти хрупкая малокровная девушка из управления организации продаж, но в последний момент Юля отодвинула ее в сторону и сама вышла против помощника директора.

Яна встала на бортик рафта, держа весло наперевес, как это делали предыдущие участники. Она посмотрела в глаза Юли и не увидела там ничего хорошего. Прежде, чем Яна поняла, что происходит, та с неожиданной ловкостью сделала резкий выпад веслом, и резкий тычок под ребра заставил девушку потерять равновесие и оказаться на песке, в достаточно неудобной позе, к тому же при падении больно стукнувшись о собственное весло. Панин первым пришел ей на помощь, помогая подняться. Яна вставала, стараясь не держаться за ушибленное ребро; правилами дозволялось бить лишь по веслам соперника, но из-за стремительности Юлиного нападения, похоже, никто не заметил нарушения. Все еще опираясь на руку Панина, девушка посмотрела на свою обидчицу. В лице той не оказалось ни капли раскаяния, а веснушки выражали полное презрение к поверженной, отчего Яна окончательно растерялась.

Она только сейчас поняла, насколько дорожит хорошими отношениями с ней и Элей. Если хорошенько подумать, у нее уже много лет не было друзей, а девчонки за эти несколько месяцев успели стали ей подругами. И вот теперь, из-за глупого недоразумения, она могла потерять эту дружбу. Яна нисколько не сомневалась, что Эля немедленно узнает о сомнительном вечернем происшествии от первого секретаря и подумала, что этого нельзя допустить. Если Юля с ее отходчивостью сумеет все понять и поверить ей (по крайней мере, Яна очень на это рассчитывала), то Эля, похоже, могла затаить обиду на долгое время. Или вообще вернуться к первоначальной враждебности. Подумав об этом, девушка даже чертыхнулась.

– Сильно ударилась?

Яна обернулась. Она так погрузилась в свои переживания, что и не заметила, как Ольховская подошла и встала с ней рядом.

– Ну, как сказать…

Девушка не могла оторвать глаз от своего босса, переодевшейся в тонкий гидрокостюм. Зеленые полосы на общем сером фоне идеально подходили к цвету глаз, а ткань так плотно облегала фигуру, что Яна подумала: «Ну почему она сидит в офисном кресле, а не расхаживает по подиуму? Думаю, ее охотно бы приняли в модели даже с ее метром семьдесят пять».

– Тебе идет, – заметила она.

– О, спасибо. Думаю, тебе пойдет тоже, – с этими словами Евгения протянула ей сверток.

– Что это? – насторожилась Яна

– Посмотри.

В свертке оказался такой же гидрокостюм.

– Все будет настолько плохо? – спросила Яна.

– Ну… просто на всякий случай. Дальше плыть будет сложнее.

Яна покорно кивнула. Через полчаса они покинули место стоянки. На этот раз их каяк пошел последним.

– Не перепутайте, как увидите вторую протоку, надо будет повернуть не налево, а направо, – напутствовал их Панин.

– Не перепутаем, – отозвалась Яна, со вздохом берясь за весло.

Девушка не могла сказать, что ей не нравится корпоративный сплав. Вчера она даже несколько раз ловила себя на мысли, что чувствует себя непривычно счастливой. Но последние события, особенно проигранный спор и недоразумение с Юлей, быстро вернули ее с небес на землю. Тут девушка вспомнила, что рано или поздно ей придется поговорить с Евгенией о «правде», а потом Егор вернется после длинного отсутствия и конкретизирует ее задание по поиску загадочного артефакта, которым обладала Ольховская… Да еще и боль в ребрах пока не думала утихать. Яна почти физически ощутила, как этот груз проблем давит ей на плечи. Почувствовал это, видимо, и каяк, неожиданно хлебнув одним бортом воды.

– Не зевай, греби, – скомандовала Евгения, и девушка с остервенением стала выполнять ее указания.

«Это скоро закончится, надо просто потерпеть. И почему меня вообще волнует мнение чужих людей? Они же ничего не знают обо мне. Раньше мне было абсолютно все равно, что думают обо мне другие сотрудники… даже когда у меня на самом делебыли служебные романы… со всеми этими мужчинами. Так почему теперь я переживаю о том, что могут подумать о Панине и обо мне?», – думала тем временем она.

Река сделала очередной поворот, и девушка чуть зажмурилась от ветра, который неожиданно ударил им навстречу. «Наверное, все дело в том, что сейчас я работаю под своим настоящим именем, к тому же необычно долго на одном месте, – попыталась объяснить она себе. – Со временем все забудется и встанет на свои места». Но в следующий момент девушка покачала головой, осознавая, что забыть «световцев» у нее получится нескоро. А уж Евгению и вообще никогда. Ее босс уже не один раз демонстрировала мастерские навыки по «разрыву шаблона», и похоже, не собиралась останавливаться на достигнутом. Яна снова почувствовала укол легкого сожаления, как недавно, на горе, откуда они с Ольховской смотрели на озера и заливные луга.

«Я могла бы на самом деле подружиться с ними со всеми, если бы повстречала их в других обстоятельствах… Если бы я на самом деле была просто помощником генерального директора», – призналась она себе.

– Ян, да что с тобой такое? – голос Евгении прозвучал обеспокоенно. – Как ты гребешь? Тебе уже не терпится искупаться?

– Надо же испытать гидрокостюм, – огрызнулась девушка.

После этого они относительно спокойно проплыли около получаса. Погода неуловимо менялась: на смену вчерашнему зною пришел порывистый ветерок, по небу понеслись облака.

Яне удалось выбросить из головы лишние мысли, и она гребла с усиленным вниманием, поэтому, когда они все же перевернулись, это случилось совсем неожиданно для нее. Все же, не растерявшись, она постаралась опереться на весло, как ей советовали Евгения и Алекс, и, рванувшись нижней частью корпуса вбок, каким-то чудом вернула каяк в исходное положение.

– Что за черт? – спросила Яна, предварительно отплевав воду.

С изумлением она заметила, что Евгении не оказалось рядом. С растущим беспокойством девушка посмотрела дальше по реке, но фигурки в оранжевом жилете не оказалось и там. Между тем, течение продолжало нести каяк дальше. Стараясь не поддаваться панике, девушка попыталась упереться веслом о дно реки, но оно неожиданно выскользнуло из ее рук и понеслось ниже по течению.

На ее счастье, берег оказался неподалеку, и Яне удалось уцепиться руками за ветви широко раскинувшейся ивы. Этим она задержала лодку на месте, но теперь надо было вытащить ее на берег. Девушка осмотрелась и, подтянувшись с помощью дерева ближе к берегу, рискнула выйти. Течение ощутимо тянуло ее вбок, но все же она смогла, одной рукой уцепившись за ветки, а другой не отпуская каяк, втащить его на берег и вылезти сама.

– Хорошо, – облегченно перевела дыхание Яна. – Хотя чего уж тут хорошего? Весла нет, Евгении нет…

Девушка оттащила лодку за кусты и вернулась к реке. Она ступила в воду и внимательно осмотрела противоположный берег, реку выше и ниже по течению, но никого не заметила. Отчаяние уже проникало в сердце, как кто-то неожиданно похлопал ее по плечу. Подпрыгнув от неожиданности, девушка быстро обернулась и увидела Евгению. Та стояла и смотрела на Яну, криво усмехаясь, в сыром гидрокостюме, с перепутанными влажными волосами. И помощник, прежде чем поняла, что делает, стремительно преодолела небольшое расстояние, что их разделяло, и крепко прижалась к этой влажной ткани, обеими руками обхватив Евгению за плечи.