Текст книги "Свет"

Автор книги: Женя Дрегович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Глава 18. Разговоры.

Вадим продолжал смотреть на нее непонимающе, и Яна почувствовала, что сочувствие понемногу сменяется в ее душе раздражением.

– Дело не в тебе, – на всякий случай в третий раз повторила она. – Я и на самом деле не знаю, почему, просто чувствую, что нам лучше расстаться.

Они сидели на низком диванчике в холле кинотеатра, куда парень пригласил ее, едва вернувшись из командировки.

– Так значит, мы не пойдем в кино? – тупо спросил он.

– Нет, извини. Тем более у меня скоро другая встреча. Если честно, мне уже пора.

– Значит, ты встретила кого-то другого? И сейчас торопишься к нему? – парень посмотрел на нее враждебно.

– Нет, вовсе нет, – Яна заставила себя улыбнуться. – Это чисто деловое свидание.

Она вздохнула и встала, а Вадим так и продолжал сидеть, глядя на нее снизу вверх.

– Всё. Пока и… прости.

Девушка подумала, но не нашла, что еще добавить к их разговору, и повернувшись, медленно пошла к выходу. Потом посмотрела на часы и прибавила шаг. До встречи с боссом на другом конце города оставалось всего полчаса, и ей следовало поторопиться. Почти бегом она добралась до своего автомобиля и успела приехать в выбранное Евгенией место как раз вовремя. Она не жалела о решении, которое приняла, только вот Вадим… он выглядел достаточно уязвленным. «Хотя всё было в твоих руках. Если бы ты уделял мне больше внимания и не уезжал в командировки так часто и так надолго, то, возможно…», – развитию этого внутреннего диалога помешал стук в боковое стекло. Евгения жестами показывала, чтобы помощник вышла из автомобиля, и Яна поспешила это сделать.

Целых две недели ее сознание держало воспоминание о таинственной ночной поездке где-то в дальнем уголке, предохраняя ее психику от вопросов, на которые она не знала ответы, но теперь, когда разгадки показались близкими, девушка прочувствовала, что ждет этих ответов всем своим существом, с нетерпением, которое заставило ее удивиться, как она вообще выдержала этот срок, пока Евгения каждый день мягко, но решительно давала ей понять, что время для разговора еще не пришло.

Ольховская – снова лишь жестом – пригласила ее в припаркованную рядом «волгу», и девушка, также не произнося ни слова, последовала за ней. Как и в прошлый раз, в салоне автомобиля не оказалось ни телохранителя, ни водителя. Только погода была в этот раз совсем другой: несмотря на вечер, солнце продолжало щедро разливать июньский зной, листки берез, высаженных около супермаркета, где они встретились, вяло никли и желтели, и девушки были одеты куда более легкомысленно – обе в топиках, и Яна в шортах, а Евгения в юбке из небеленого льна.

Минут десять девушки молча ехали по городским улицам, хотя Яне стоило больших трудов моментально не начать задавать вопросы. Наконец, она все-таки не выдержала и спросила:

– Куда мы едем?

Евгения, очевидно погруженная в какие-то размышления, отозвалась не сразу.

– Я хотела пригласить тебя в ресторан, но подумала, что лето проходит и жалко проводить субботний вечер в городе. Надеюсь, ты не возражаешь?

– Нисколько, – помощник удобнее устроилась на сиденье и ощутила, что радуется предстоящей поездке.

Сегодня Евгения выбрала северный выезд из города, и Яна смотрела на дорогу, вспоминая, как весной первый раз приехала по ней в Эмск. Когда это было? Прошло три месяца, а по ощущениям – это было словно несколько лет назад.

Яна задумалась. Едва ли не впервые в жизни она работала как обычный сотрудник, большую часть дня выполняя то, что и полагалось ей делать по должностной инструкции. И она не могла сказать, что это было так скучно, как могло показаться раньше. Точнее, с таким боссом у нее просто не было ни минутки на скуку. Тут девушка бросила тревожный взгляд на Евгению, заметив, что она включила аудиосистему. К счастью, на этот раз выбор босса пал на старых добрых «Биттлз».

«Lucy in the sky with diamonds», – Яна не удержалась, чтобы не подмурлыкнуть одной из своих любимых песен.

Ольховская мельком глянула на нее и спросила со своей обычной полуулыбкой:

– Ты знаешь, что в этой песне зашифрована аббревиатура ЛСД?

– Да… Ну, так ведь и текст соответствующий.

Девушка вспомнила о страхах, которые вызвала в ней Евгения своим диковинным поведением после автомобильных гонок. Сейчас все это казалось помощнику смешным. Или нет? Яна снова посмотрела на дорогу. Евгения как раз сворачивала с автомагистрали на боковое шоссе.

– Еще минут двадцать, – сообщила она, как всегда, без труда угадывая чужие мысли.

Яна глянула на стрелку спидометра, резво бегущую вправо, и робко поинтересовалась:

– А в километрах?

Босс лишь беспечно пожала плечами, и Яна закрыла глаза, безуспешно пытаясь вспомнить хоть одну молитву, а потом незаметно для себя задремала.

– Приехали!

Евгения смотрела на нее все с той же фирменной усмешкой, и очнувшаяся Яна смущенно потерла глаза.

– Ты как настоящий разведчик: спишь при любом удобном случае.

Девушка настороженно взглянула на босса, но не похоже было, что она вкладывала в эту фразу двойной смысл. Ольховская вышла из автомобиля, и помощник поспешила за ней. Панорама, которая перед ними открылась, заставила забыть Яну и о разговоре, который им предстоял, и о стоящей рядом Евгении, и даже – в какой-то степени – о себе.

Они находились на самой высокой точке длинного подъема, а дорога, перевалив за этот хребет, уходила дальше, к линии горизонта, и вилась между сочными заливными лугами, которые с левой, южной стороны плавно переходили в возвышенность, а на севере перемежались с голубыми пятнами озер. Еще дальше на север лежал широкий изгиб реки, на дальнем берегу которой примостилась живописная деревенька, и ярко белела церковь с высокой колокольней. Солнце стояло еще довольно высоко, но невидимый художник уже подмешивал в пейзаж предзакатные золотисто-медовые тона.

Яна смотрела, не думая о времени, и никак не могла насмотреться, словно растворяясь в этой чудесной долине. Река, зеленые луга, холмы, озёра – всё радовало глаз, и даже эта деревня казалось, состоит из пряничных домиков… Но все-таки что-то мешало превратиться картине в совершенную пастораль, и этой своей не идеальностью особенно сильно задевало сердце, может быть, эта церквушка? Или те малюсенькие крестики деревенского кладбища, что виднелись рядом?

Девушка продолжала любоваться видом, а в голове сами по себе возникли давние воспоминания, где низкий мужской голос когда-то терпеливо ей объяснял: «Почему я не считаю Левитана в полном смысле импрессионистом? Возьмем французов… Вот тебе три пейзажа, смотри, сравнивай. Можешь сказать, где это? Италия, Франция, может, даже Германия? Эту даму в белом, этот зеленый куст можно поместить куда угодно, все равно… А теперь смотри сюда: «Над вечным покоем», «Золотая осень», что замечаешь? Значит, импрессионистический пейзаж всегда интернационален, а картины Левитана национальны, они русские, потому что и эта церковь, и эти березы могут быть только в России».

– Надо говорить не «интернационален», а «космополитичен», пап, – бессознательно прошептала Яна, как много лет назад.

– Все нормально? Ты что-то сказала?

Босс смотрела вопросительно, и девушка вышла из странного трансового состояния. Удалось ей это не сразу. Она нечасто вспоминала свое прошлое, но если ей доводилось это делать, то картины всегда были необычайно яркими и очень неохотно покидали потом ее сознание до следующего редкого визита.

– Да, все в порядке. Здесь чудесно!

Это прозвучало очень искренне, и Евгения довольно кивнула головой.

– Мне тут тоже очень нравится. Панин показал в прошлом году, и в первое время я приезжала сюда почти каждое воскресенье – полюбоваться и… подумать.

– Захватишь меня в следующий раз? – Яна уже полностью вернулась к своему обычному состоянию.

– Конечно.

Голос Ольховской звучал немного рассеянно, и, посмотрев на нее, Яна поняла, что она готовится перейти к разговору. Но только где же тут говорить?

– Там, на краю обрыва, можно сесть прямо на землю, если ты не против.

Яна беспрекословно последовала за боссом, снова отметив про себя эту ее способность по одному лишь взгляду угадывать мысли. «Мне надо быть еще осторожнее», – инструктировала себя девушка, пока они шли к краю возвышенности.

Евгения села на траву, и Яна расположилась рядом, чувствуя, как короткие травинки, растущие на склоне, щекочут ноги. Прямо под ними лежали озера – соединенные друг с другом паутиной каналов, заросшие по краям ивняком и камышами.

– В другой раз возьму фотоаппарат, – произнесла Яна.

– Я тоже люблю фотографировать. Нам надо обязательно приехать сюда будущей весной, когда разливается река. Тогда здесь повсюду вода… и много птиц.

«Едва ли я останусь здесь до весны», – девушка не успела додумать до конца эту мысль, но уже ощутила, как ее душу наполняет сожаление. «Соберись, – мысленно тут же приказала она себе. – Можно умиляться природе, можно делать вид, что мы становимся лучшими друзьями, но нельзя забывать, что это всего лишь игра… Игра, от исхода которой зависит мое будущее».

– Так ты расскажешь мне о Таисии? И вообще о том, что все это значило? – произнесла девушка вслух.

Евгения сорвала травинку и теперь крутила ее в руках, темп ее дыхания заметно изменился, и Яна подумала, что договор будет долгий и не очень простой.

– Скажу банальность, но… на свете действительно есть много вещей, которые нельзя объяснить логически… или можно, но с трудом. Или не сейчас, не на этом уровне развития людей.

– Я постараюсь понять, если ты расскажешь.

Ольховская искоса посмотрела на помощника, и спросила:

– Что ты вообще помнишь о той ночи?

Яна ощутила досаду, потому что ей снова приходилось отвечать на вопросы, в то время как она в нетерпении ждала ответов, поэтому скороговоркой выпалила в хронологическом порядке краткое изложение всех событий, которые она запомнила и отметила для себя как важные:

– Мы чуть не разбились в аварии, потом ты сказала, что я тебе нравлюсь, а потом мы прошли по жуткому лесу в холм, и старуха с блестящими голубыми глазами долго нас рассматривала.

Евгения чуть усмехнулась после этой речи, и Яна на миг испытала смущение.

– Ну да, примерно так…

– И?

Яна ощущала, что ее терпение уже на исходе, и, очевидно, Евгения это тоже почувствовала, потому что глубоко вздохнула, отбросила травинку и, повернувшись к девушке, наконец, начала «тот» разговор.

– Я не буду тебе ничего доказывать, просто поверь мне: Таисия знает. Что есть и что будет. Она видит. Мы знакомы давно, она ни разу не ошиблась. В последнее время вокруг происходит что-то странное, я и сама это чувствовала. Не спрашивай, что это, не смогу объяснить. И это «что-то» стало усиливаться, когда появилась ты… Тогда я подумала, может, это как-то связано, и решила, что надо встретиться с Таисией. Так мы пришли к ней.

Евгения сделала паузу и опустила глаза, словно давая своей собеседнице время для осознания ее слов. Яна даже не шелохнулась: она решила выслушать все до конца, не давая оценок, не перебивая, оставив все вопросы на потом. И рассказ продолжился.

– Не знаю точно, что именно она увидела, потому что эти картины нельзя передать или описать. Вообще все это странно, но она сказала, что ты во многом повлияешь на судьбу компании и…

– Да?

Евгения нахмурилась и сорвала еще одну травинку.

– …И мою судьбу. Я не сразу это поняла, но, с другой стороны, что тут странного, моя судьба и судьба компании – это почти одно и то же, – вздохнула она. – Но потом она еще добавила, что против моей, даже против твоей воли произойдет что-то ужасное.

– Ужасное? – невольно эхом откликнулась Яна, машинально срывая какой-то стебелек и начиная разрывать его на мелкие кусочки.

– Да… включая гибель людей.

Яна потрясенно молчала, ее разум отказывался понимать то, что слышали уши.

– Ты меня уволишь? – наконец, произнесла она.

– Она сказала, что это уже не поможет…

– Тогда что? И почему вообще кто-то должен погибнуть? И при чем тут я?

Евгения устало провела рукой по волосам и ответила:

– Я не знаю… Сама думала, как это сможет произойти, ведь у нас есть и опасные производства, например, химия, цианиды, может, в этой связи… Но ты слишком далеко от заводских дел, и не в них вопрос. Таисия сказала, что предотвратить зло может только правда. Я не сразу ее поняла, но она сказала, что есть какая-то одна главная правда, которую мы должны рассказать друг другу о себе.

– Какая же правда? И как это поможет?

– Думаю, правда – это то, что никто о нас не знает… Я долго думала, что должна рассказать тебе, какую именно правду, и совсем не представляю, что должна рассказать мне ты. Таисия сказала, что только ты сама можешь это знать.

«Ну, я-то, конечно, прекрасно знаю. Интересно, что она сделает, если услышит: «Дорогая Евгения, моя правда заключается в том, что Яна Чернова – шпион, подосланный в вашу процветающую компанию удачливым черным рейдером Егором Луниным. Правда, твой «Свет» ему не нужен, а нужно ему то, сама пока не знаю что, и рано или поздно мы это у тебя заберем».

Яна еще ниже опустила глаза, ощущая, как мечутся ее мысли, пытаясь рационально объяснить то, что она только что услышала от Евгении.

– Понимаю, что ты чувствуешь, но прошу тебя просто верить мне.

Карие глаза с сомнением посмотрели в зеленые. Евгения казалась взволнованной, почти отчаявшейся, и все равно в ее лице читалась надежда, что помощник поверит ей.

Яна поднялась и сделала несколько шагов по краю обрыва, глядя себе под ноги. Евгения тоже встала, не отрывая от нее пристального взгляда. Девушка чувствовала это выжидательное внимание, но продолжала сосредоточенно размышлять. Конечно, она ни на секунду не поверила в эту историю с провидицей, но что тогда на самом деле стояло за этим бредом? Что или кто? И когда Яна задала себе последний вопрос, то паззл у нее, наконец, сложился.

«Ну, разумеется, Карпов. Бывший лучший следователь явно что-то пронюхал, непонятно пока, каким образом. Эта безумная сцена в пещере – продолжение инсценировки с аварией. И где только такую старуху выискали… наверное, играет в местном ТЮЗе Бабу-Ягу. Плохо дело… Хотя… если они подбираются так издали, а не берут в руки прутья арматуры, значит, у них на меня ничего нет, кроме смутных подозрений и надежды на мою впечатлительность и слабые нервы».

Дойдя до этой точки рассуждений, Яна почувствовала себя заметно более уверенной и стала спешно продумывать линию своего поведения. Она понимала, что должна сыграть, но только Ольховская, похоже, прекрасно чувствовала фальшь. Рядом с ней Яна всегда старалась даже не думать о своих истинных целях, она боялась, что та что-то заподозрит по ее виду. Значит, игра должна быть как можно более искренней и тонкой. Девушка остановилась и, тщательно подбирая слова, сказала:

– Евгения, послушай, все это очень странно для меня. Я никогда не верила во все эти сверхъестественные штуки… Но если ты веришь, я, конечно, постараюсь вспомнить и рассказать тебе это главное… эту правду. Только мне надо сначала самой понять, что это должно быть.

Яна подняла глаза и растерянно посмотрела на Евгению. Та несколько секунд всматривалась в ее лицо, а потом кивнула.

– Да, я понимаю. И потом, тебе надо не только рассказать, но и выслушать то, что я буду рассказывать о себе. Поэтому скажи, когда будешь готова. Тогда и поговорим обо всем. Только… постарайся не откладывать надолго.

Помощник испытала смешанное чувство облегчения, что разговор прошел гладко, досады, что пока не удастся выслушать исповедь босса, и тревоги, оттого что рано или поздно ей придется рассказать какую-то полуправду о своем прошлом. Прошлом, в котором не было ничего, о чем ей было бы легко вспоминать.

Глава 19. Офисные байки.

– Онегин, я скрывать не стану: безумно я люблю Татьяну! – это пылкое признание, пропетое сочным баритоном, могли услышать все окрестные села.

Яна подняла голову и посмотрела, что послужило причиной восхищения Липатова. Тот сидел у костра, вытянув ноги, и довольно жмурился, расположив на коленях дымящуюся миску. Рядом стояла немного смущенная Татьяна Карасева – Яна вспомнила, что она работала в дирекции по маркетингу.

– Уже готово? Я тоже хочу, – оживился Панин.

– Все хотят, – заметил Петрусь, поспешно поднимаясь с бревна.

Через полминуты на месте осталась только Яна и Липатов, остальные «световцы» бросились к находящемуся в небольшом отдалении второму костру, и веселое громыхание разводящего о железные миски свидетельствовало, что уха пользуется бешеной популярностью.

«Немудрено, – подумала Яна, прихлопывая усевшегося на руку комара, – обед был не очень сытный, а энергии днем потратили немало».

Липатов ел с большим аппетитом, издавая довольные мурчащие звуки, и девушка почувствовала, как голод понемногу просыпается в ней. «Вот только где бы взять сил, чтобы подняться и сходить за своей порцией», – задумалась она. Ее руки и плечи после дня напряженной гребли гудели, и почему-то она не чувствовала ног, хотя целый день, как и остальные «световцы», провела, работая веслом в рафте. Впрочем, возможно, виной ее усталости была прошедшая неделя, в течение которой Яна каждый день работала допоздна, готовясь защищать своей проект, а, получив утром в четверг полное его одобрение у Ольховской, потом весь день разгребала накопившиеся дела.

Всю неделю девушка совершенно не замечала охватившей коллег лихорадки, с которой они обсуждали намеченный на выходные корпоративный сплав на рафтах, и только сдав проект, осознала, какие активные выходные ее ждут. Выдвинуться было решено в пятницу, отработав всего два часа; за это отведенное на работу скудное время Яна усиленно пыталась доделать всё незавершенное, так что, когда она отмахнулась от третьего напоминания Юли, что пора выходить, в кабинет зашел Алекс, ни слова не говоря, повесил на одно плечо ее спортивную сумку, а на другое закинул брыкающегося помощника, и в таком виде доставил ее к огромному автобусу, который должен был отвезти их к точке начала сплава.

Корпоративных мероприятий в «Свете» было немного: Яна слышала лишь о массовом катании зимой на горных лыжах, где Васильев сломал ногу, велосипедном походе в мае (она пропустила его из-за командировки на Урал, которая заняла и выходные), и вот теперь – рафтинг. Привычных же всем корпоративов, предполагающих всеобщее братание и пьянство под пение приглашенных «звезд», в «Свете», похоже, вообще не практиковалось из-за нелюбви Евгении к подобным застольям.

Яна очнулась от своих мыслей, когда прямо перед ней нежданно оказалась тарелка с наваристой ухой. Она подняла голову и увидела подмигивающего ей Сергея Панина.

– Гуманитарная помощь пострадавшим в борьбе с рекой, – прокомментировал он свой поступок.

– Спасибо, друг, – растроганно произнесла девушка, и принялась за еду.

Они плыли сегодня с Паниным и еще шестью гребцами в одном рафте, и ей пришлось выложиться по максимуму, когда парень решил обогнать экипаж Карпова. Им было нелегко, потому что сотрудники службы безопасности регулярно ходили в «качалку», зато Сергей хорошо знал течение реки и направлял рафт таким образом, что оно здорово им помогало. Яна улыбнулась, вспомнив озадаченное выражение лица Николая Петровича, когда их рафт вырвался вперед.

Общее радостное чавканье вокруг достигло апогея, Липатов уже побежал за добавкой, а сытая Яна ощущала в себе такую благость, что даже перестала отгонять комаров, которые были в этих местах удивительно злыми и практически невосприимчивыми к репеллентам. Девушка смотрела на пламя декоративного костра (на нем ничего не готовили, для этого был второй, дальний костер), на мужчин, которые в надвигающихся сумерках ставили последние палатки, на Карпова, запивающего банку варенья огромной кружкой чая, она слушала шелест ветра в ветвях деревьев, окружавших большую поляну, и легкий плеск волн о высокий берег, где они расположили свои рафты и разбили лагерь, и чувствовала себя почти счастливой.

Раздались общие дифирамбы «рыбакам»: это сметливые Липатов и Васильев, первыми оказавшись на берегу, шустро сбегали в деревню и купили у местных мужиков свежую рыбу. Липатов умильно складывал руки на груди и растроганно принимал комплименты, и девушка машинально заметила, что он падок на лесть, но в эти минуты ее мысли витали далеко от табличек, схем, анализа отношений и прочих исследований. Впервые за долгое время она позволила себе расслабиться, и была совершенно удовлетворена этим. Никто из расположившихся у костра людей ее не раздражал, и девушка ощущала себя в полной безопасности здесь, на берегу маленькой реки с быстрым течением, в глухомани на северо-востоке Эмской области, с этими людьми в синих банданах и кепках, которые понятия не имели, кто она на самом деле.

Краем глаза она стала наблюдать за появившейся Евгенией – их с Алексом каяк пришел одним из последних. Генеральный директор выглядела довольной и абсолютно не уставшей, ее изумрудные глаза так и лучились энергией, и сытая расслабленная атмосфера на поляне с ее появлением значительно изменилась. Откуда-то появилась гитара, и Панин, вдоволь покрутив колки, вдруг запел что-то из битлов. Только сейчас, окинув взглядом лица внимательных слушателей, девушка заметила, что на рафтинге не было Эли, и это показалось ей странным, ведь на сплав собиралась поехать почти половина сотрудников головной компании.

После Сергея гитару взял Петрусь, и, слушая его сложные переборы, Яна вдруг ощутила покалывание в подушечках пальцев левой руки. Она провела по ним большим пальцем – мозоли все еще были там. Начальник юридического департамента закончил показательный номер и даже сорвал аплодисменты.

– Дай, – неожиданно для себя сказала Яна.

Петрусь посмотрел на нее непонимающе, как и Панин, который снова потянулся было к гитаре. «Что я творю, ведь не играла больше восьми лет?», – поразилась себе Яна, но Петрусь уже услужливо протягивал ей потрепанный инструмент.

Откашливаясь и настраивая гитару, Яна пыталась сообразить, что же ей сыграть. Трогая пальцами струны, она все еще этого не знала.

– Прошу меня извинить, если что, я много лет этого не делала, – смущенно заметила она.

– Мастерство не пропьешь! – ободрила ее Евгения, как и все, рассматривающая ее с возрастающим любопытством.

«Ну и пусть», – подумала девушка, и, закрыв глаза, негромко запела, а ее пальцы привычно легли на струны. По мере того, как ее голос креп и возвышался, разговоры на поляне замолкали и даже ветер, наигравшись вдоволь с листвой, затих, словно тоже заслушался ее чуть хрипловатым, иногда почти ломающимся, но неуловимо-очаровательным голосом. Никто не аплодировал, но это молчание казалось дороже любых аплодисментов. Яна отложила гитару и обхватила себя за плечи, чуть скривившись, когда ощутила, как сильно напряжены ее мыщцы. В последние три недели у нее не было времени для посещения спортивного клуба, и сегодняшняя нагрузка оказалась для девушки серьезным испытанием.

– Давай разотру, – подошедший к ней Панин, не дожидаясь ответа, ловкими движениями стал разминать ее сведенные плечи.

Яна блаженствовала, и, когда он закончил и сел рядом, спросила:

– Признайся, ты настоящий массажист?

– Даже корочки об окончании курсов есть, только никому не говори, – прошептал он.

– И что мне за это будет?

– Индивидуальный массаж спины, без которого ты завтра умрешь еще до полудня, – состроив страшное лицо, ответил парень.

– О, ну тогда я точно буду помалкивать, – моментально согласилась девушка.

На поляне между тем возобновились разговоры, по углам, воровато косясь на не очень одобрявшую алкоголь Евгению, забряцали стаканами, и создалась какая-то веселая суматоха, которая напомнила Яне о школьных походах, когда она с друзьями так же сидела у костра, и было непринужденно, и весело, и верилось, что впереди еще бесконечно много таких же прекрасных лет.

Понемногу все опять угомонились, заговорил Липатов, и его речь, иногда вкрадчивая, то с понижением, то с повышением интонации, с неожиданными, но всегда уместными паузами, пересыпанная грассирующим «р», сосредоточила на себе общее внимание, хотя рассказывал он негромко и будто лишь для своих соседей.

– Случилось это, стало быть, годков уж пять назад, даа… На молокозаводе, что при въезде в город, видали – еще пластиковая буренка на крыше копыта растопырила – стали замечать, что как придет на линию разлива и упаковки жена начальника, так молоко всей партии сразу и скиснет. Ревнивая она была, до ужаса, все мужика своего контролировала, уж он и пропуск ей постоянный выписал, и на звонки ее бесконечные отвечал, а она все равно так и не отставала со своими проверками. «Я, – говорит, – тебя знаю, старый кобель, чуть не доглядишь, мигом с какой-нибудь дояркой спутаешься». И так не стеснялась при людях выражаться, даа… А какие там доярки – все девчонки городские, образованные, производство-то чистое, новое, и квалификация нужна. Ну, обижались, конечно. А только поделать все одно никто ничего не мог.

Но вот как смекнули, что молоко скисает после ее приходов, так и вовсе взбунтовались. Видишь ли, один раз без премии останешься, другой раз, так поневоле и смирный-то озлобится. А дальше хуже, начальство заводское стало этого несчастного в ночь оставлять, чтобы он неполадки в технологии искал. Тут и вовсе кутерьма началась, все работники с линии разлива и упаковки перевода стали просить, половина народу прочь разбежалась.

Липатов сделал долгую паузу, благодарно улыбнулся Карасевой, отгонявшей от него березовой веткой комаров в позиции «слуга с опахалом около великого визиря», и неожиданно закончил рассказ:

– Так и не дознались наверху, что это из-за ревнивой жены молоко скисало.

Некоторое время слушатели осмысляли рассказ, потом посыпались вопросы:

– А уволили мужика?

– А молоко скисать перестало?

– А почему никто не пожаловался?

Липатов выслушал всех, чуть посмеиваясь, и объяснил:

– Не уволили. С этой ненормальной он развелся, женился на бабенке со своего производства, степенной, не ревнивой, ну и сразу перестало молоко скисать.

– Так это она специально молоко и портила! – высказали общую догадку языков десять.

– Не знаю, не знаю, рассказываю исключительно одни лишь факты, – продолжал посмеиваться Липатов.

– Андрюха, соври лучше про офисный стул, – попросил Васильев.

– Что же, – не обижаясь, моментально отозвался Липатов. – Расскажу вам быль, которая случилась в организации, где я сам имел честь работать… Только все события произошли уже после моего ухода, я лишь самое начало застал. Но знаю все из первых уст и вам, как есть, всю правду расскажу.

Липатов вдохновенно посмотрел на слушателей своими маленькими голубыми глазками, и Яна ощутила нечто вроде уважения к такому развитому дару лжи, ведь для нее что-то придумать всегда было проблемой, и потому она старалась налегать на рекомендацию Егора и недоговаривать правду, а не лгать. Хотя иногда ложь была бы куда уместнее… Тут девушка волевым усилием отогнала мысль о необходимости разговора с Евгенией, дамокловым мечом висящей над ней всю неделю, и снова сосредоточилась на рассказе Липатова, который, тем временем, продолжал:

– Поставили, значит, в одном отделе, а мы в той конторе и импортом, и экспортом занимались, ой, да и вообще всем, даже ремонтами не брезговали… Так вот, поставили в одной комнате черный стул. Обычный такой, офисный, только у наших старых стульев обивка была простая, а у этого с черным же кантиком. Сразу он приглянулся начальнику отдела, тот свое старое кресло заму отдал, а сам на этот красивый стул взгромоздился. И, вот, поди ж ты, через месяц ему документы приходят – подтверждение на иммиграцию в Канаду, он их столько времени ждал, что отчаялся уже. Ну, поздравили его, конечно, проводили, а зама на его место поставили.

Тот опять же на этот стул переместился. Всего две недели прошло – его старый товарищ в банк позвал работать, он кое-как отработал еще две недели и тоже уволился. Новый начальник пришел со стороны, ему стул не приглянулся, он новое кресло себе добыл, а стул отдал сотруднице одной, работала у нас такая полная… Августиной звали. Не проходит месяца – заявляет, что в декрет собралась. Никто не догадывался из-за толщины ее. На место Августины взяли парнишку после института, но его уже через месяц выловили на улице и в армию забрали, как раз призыв шел, а он, видишь ли, скрывался. Тут только сообразили, что нечисто что-то со стулом этим, ну и засомневались, конечно. Ведь одно дело, если в банк уйти работать или в Канаду, к примеру, уехать, и совсем другое, ежели в армию или, там, в декрет, не каждому это понравится.

Сперва стул без дела стоял, и никто на него не присаживался даже, а потом завалили его документами и забыли обо всем. Но через какое-то время отдел решили расширить, взяли пенсионера – бодрый такой старикан, языков пять знал, на японском говорил как на родном. Для него этот стул от бумаг снова отрыли и стали ждать, что же будет. Тут людей судить не стоит, – Липатов прижал руку к сердцу, и обвел своих слушателей взглядом, полным искреннего оправдания поступку бывших коллег, – просто стула другого все равно не было, а старичок был им чужой, да и то сказать, уж пожил на свете…

Тут Липатов замолчал, задумчиво устремив глаза на огонь.

– И что дальше? Уволили пенсионера? Или его инфаркт прямо на этом стуле прихлопнул? – раздались вопросы.

Липатов встрепенулся, словно отрываясь от своих глубоких дум, и Яна снова отметила, какой он одаренный актер.

– Старичка-то? Нет, ну что вы. Прошел месяц, другой, полгода, а он все работает и работает, и звонит этим японцам, на японском с ними лопочет, и факсы им посылает, и по электронной почте общается, а, когда они приезжали, два раза директору их речь переводил.

– Так, значит, стул был ни при чем? – не утерпел Петрусь.

– Стул-то? Ты погоди, дослушай… Время, значит, шло, и как-то вдруг заметили, что словно изводит кто людей с того отдела. Сначала двоих перевели в дополнительный офис, ну это еще ладно, а потом и совсем нехорошо, запил один мужик, за прогул уволили. Потом сразу две женщины в декрет ушли, одна за другой. И новые, кто на их место приходил, тоже не засиживались. А пенсионеру ничего, все работает, все по-японски по телефону бормочет, да еще и посмеивается. Тут уж не утерпели, подступили к нему чуть не с ножом к горлу, попросили объяснить, что происходит, а он только заверещал что-то по-японски, да и в обморок шлепнулся… Да-а…

– А дальше? – снова спросил Петрусь.

– А дальше то, что приехали его японские товарищи и с нашим директором разговор имели. Этот старичок, как оказалось, много лет в Японии прожил и состоял в каком-то их ордене самурайском, связи опять-таки влиятельные имел. На нашу работу он случайно попал, и так вышло, что в первый же день на кантике этого проклятого стула углядел иероглиф японский, а означал тот слово «уходи». Только старик не промах был, на своем стуле иероглиф закрасил, зато на всех остальных стульях в отделе неприметно черными чернилами это самое «уходи» изобразил… Вот так все оно и вышло, по написанному, стало быть.