Текст книги "Свет"

Автор книги: Женя Дрегович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Глава 26. Ужин.

– Я очень рад, что ты вернулась, – заявил Алекс, когда они выехали с территории стоянки.

– С чего бы это? – пробурчала недовольная девушка.

– Когда ты на работе, то Евгения… гораздо спокойнее.

Яна удивленно посмотрела на телохранителя, но, похоже, он говорил серьезно.

– А это можно – вот так за глаза обсуждать босса? – поинтересовалась она.

– Со мной – можно, – спокойно отозвался Алекс. – Кстати, ты тут особо не раскладывайся, поспать не удастся, ехать осталось всего десять минут.

– Разве мы не на работу? – удивилась Яна.

– Нет, Евгения ждет тебя дома.

«Любопытно», – подумала девушка.

Алекс не обманул: через десять минут они свернули с шоссе в какой-то поселок; дом Евгении оказался всего метрах в двухстах от шлагбаума с охраной. Телохранитель открыл глухие металлические ворота при помощи маленького пульта, и они въехали на окруженный высоким забором участок. Дом из обыкновенного красного кирпича показался Яне совсем маленьким, хотя, возможно, эта иллюзия возникала из-за величины участка, усаженного кустарником и деревьями; в отдалении был даже выкопан небольшой пруд.

Они вышли из автомобиля, но девушка не успела толком осмотреться, потому что дверь мгновенно отворилась, и невысокая полная женщина с поджатыми губами, облаченная в голубую униформу, пригласила их внутрь. Яна подумала, что ее сильный акцент походит на французский, хотя на француженку горничная совсем не походила. В просторном холле было несколько дверей и стоял низкий стол, а около него и напротив друг друга – два дивана, обитых светлой кожей. Девушка безмерно удивилась, когда Алекс проводил ее в одну из дверей и они очутились перед дверью лифта.

– Разве тут не один этаж? – сказала Яна.

Алекс чуть заметно улыбнулся и пригласил ее войти в растворившиеся створки.

– Минус один, минус два, минус три? Ничего себе, – восхитилась девушка, рассматривая кнопки.

Телохранитель снова отмолчался, нажав кнопку минус третьего этажа. Он предложил девушке выйти, но не последовал за ней, лишь показав рукой, за какой из четырех дверей, находившихся в холле, ее ждут. Яна растерянно оглянулась на лифт – его дверцы уже закрылись, и она осталась одна. Девушка откашлялась, почувствовав, что голос неожиданно сел, и бросила пару взглядов по сторонам. Обстановка холла была решена в стиле минимализма: ворсистый бежевый ковер закрывал весь пол, стены окрашены в ровный персиковый цвет, на котором особенно ярко выделялись темные дубовые двери и массивные бронзовые светильники. Ни картин, ни статуй, ни, разумеется, окон в холле не было. Яна сделала несколько шагов и постучала в указанную телохранителем дверь – крайнюю справа. Она прислушалась, но из-за двери не доносилось ни звука. Тогда девушка подошла вплотную и потянулась к ручке, чтобы ее повернуть, но прежде, чем она успела это сделать, дверь быстро распахнулась с другой стороны, и она оказалась лицом к лицу с Ольховской.

– Привет, – одновременно сказали девушки.

Яна так и замерла в дверях, испытывая сильное замешательство. Генеральный директор Группы «Свет» была одета более чем легкомысленно: ее пятничные летние сарафаны просто отдыхали по сравнению с надетыми сейчас на ней коротенькими шортами и микроскопическим белым топиком, оттенявшим ровную бронзовую кожу. Смущение помощника продолжало усиливаться и от пристального взгляда, которым Евгения осматривала ее с головы до пят.

– Да у тебя тут настоящий бункер, даже Гитлер бы позавидовал, – сказала, наконец, Яна, пытаясь шуткой развеять нараставшее напряжение.

– Проходи, – не сразу отозвалась Евгения.

Босс отодвинулась в сторону, но только слегка, так что девушке пришлось теснее прижать локти к корпусу, чтобы пройти внутрь, не задев Евгению.

Комната оказалась библиотекой, и все стены, включая и ту, на которой находилась дверь, были уставлены шкафами с многочисленными книжными томами.

– У тебя что, все книги на языке оригинала? – удивилась Яна, заметив хорошо знакомые ей по отцовской библиотеке эцелевские первые издания Жюля Верна с характерным маяком на верху корешка.

– Нет. Конфуций и Лао-Цзы, например, в переводе. Восточные языки мне почему-то совсем не даются, – доброжелательно ответила Евгения и указала девушке на придвинутое к письменному столу небольшое кресло. – Посиди немного, я сейчас расправлюсь с парой дел и пойдем ужинать, хорошо? – Евгения села в свое кресло и уставилась в раскрытый перед нею ноутбук.

– Хорошо, – Яна удобно уселась и подумала, что ужин был прекрасной идеей.

Она очнулась от осторожного прикосновения к своему плечу.

– Да? Что? – встрепенулась девушка.

– Это просто поразительно, как ты легко засыпаешь при каждом удобном случае, – Евгения, уже переодетая в белую рубашку и голубые хлопковые бриджи, улыбалась и удивленно качала головой.

– Ну не всегда, – возразила девушка, но затем осеклась и поднялась со своего места. – Я так поняла, мы идем ужинать?

Ей почему-то совсем не хотелось говорить боссу о своей бессоннице и признаваться, как сильно она переживала вчера из-за ее вполне обоснованных претензий. Евгения, видимо, подумала о чем-то своем, потому что слегка покраснела и отвела взгляд в сторону, жестом приглашая Яну к выходу и пропуская ее вперед.

Они поднялись на первый этаж и проследовали в одну из дверей, за которой оказался небольшой коридорчик, заканчивавшийся массивной железной дверью.

– Выход на задний двор, – прокомментировала Евгения. – Вечер должен быть теплым, и мы успеем увидеть закат.

Яна подумала, что, за исключением ночной поездки к Таисии, при воспоминании о которой у нее до сих пор стыла кровь в жилах, Евгения всегда достаточно точно угадывала ее желания: еще поднимаясь в лифте, девушка подумала, что было бы неплохо посидеть где-нибудь на открытой террасе. Впрочем, со стороны босса это едва ли было угадыванием, просто, похоже, им нравились одни и те же вещи. «Ну а кому в здравом уме, интересно, может не понравиться любоваться закатом или видом на реку?» – внезапно рассердилась девушка на собственные мысли.

Евгения открыла тяжелую дверь, и Яна чуть зажмурилась от косых лучей солнца. По широкой тропинке, посыпанной гранитной крошкой, они прошли к стоявшей на отдельном возвышении открытой деревянной веранде. Плетеные кресла и небольшой стол были поставлены с самого края, и с этой точки обзора открывался вид и на краешек сада, и на пруд, за которым склонялось к горизонту багровое солнце.

– Мрачноватый закат, – заметила Яна.

– Но красивый, – сказала Евгения. – Нежирная рыба, легкий салат и чай, устраивает?

– Вполне, – девушка с интересом посмотрела на тарелки, с которых Евгения уже успела убрать крышки, и потянулась рукой к серебряной вилке.

– Скромное очарование буржуазии, – пробормотала она, рассмотрев на тарелках характерные кузнецовскому фарфору элементы стиля модерн.

– Ничего подобного, это еще прабабушкины тарелки, – возразила Евгения.

– А, ну извините, тогда нетленный аристократический блеск.

Босс тихо рассмеялась, а через несколько минут спросила:

– Мне даже интересно, а как ты это прокомментируешь?

Яна с неохотой оторвалась от потрясающе вкусной рыбы и посмотрела в направлении, указываемом загорелой рукой. Ранее ею незамеченный, в темном углу веранды на низком столике притаился самый настоящий пузатый медный самовар.

– Купчиха за чаем, – не задумываясь, выпалила девушка первую же ассоциацию. – Хотя… надо признать, тебе далеко до объемов кустодиевских женщин.

Тут Яна осознала, что именно она сказала, и искоса посмотрела на Евгению. Та казалась немного смущенной, и помощник мысленно отругала себя за язык, обгоняющий мысли.

– Я хотела сказать, это ведь неплохо, – Яна снова замолчала, мучительно покраснев.

Евгения не очень помогла ей, когда отложила свою вилку и стала внимательно рассматривать помощника. Девушке уже нечего было терять, и, делая выбор, как именно ей сгорать от стыда – прикрыв лицо руками или не прячась от испытывающего взгляда босса – выбрала второе.

– Хорошая стрессоустойчивость, – заметила Евгения и, наконец, опустила глаза.

Какое-то время они обе молчали, повернувшись к заходящему солнечному диску.

– Чаю? – предложила Евгения, когда от солнца остался лишь маленький краешек.

– Не откажусь, – вежливо отозвалась Яна.

Грязную посуду составили на сервировочный столик, зато с него на стол перекочевали чашки – снова кузнецовский фарфор. Евгения сама налила в них из самовара чай, сопроводив это словами «мне не очень нравится, когда дома прислуживают за столом».

Чай имел запах и вкус трав, и Яну кольнуло неожиданное воспоминание. Да, примерно таким же сбором, только гораздо сильнее, пахло в пещере Таисии.

– Что это за травы? – поинтересовалась она.

– Разные. Собранные вместе, они дают человеку силу.

Солнце совсем закатилось, но в небе оставались размазанные багряные краски, «словно пятна крови», – подумала Яна со смутной тревогой. Но они выпили еще по чашке, и девушка почувствовала, как нервное напряжение, не отпускавшее ее в последние дни, понемногу спадает.

– Это точно сбор силы? Не успокаивающий? – поинтересовалась она

– Это одно и то же. Сила – в спокойствии, разве нет?

– Думаю, нет… Сила – это сила, а покой – это покой.

– А когда человек спокоен, а значит, уверен, то разве он не сильный?

Яна подумала, а потом кивнула, соглашаясь с Евгенией. И, тем более, после чая ее не клонило в сон, скорее, наоборот, обострилась четкость и ясность восприятия.

– Евгения, тут здорово, и спасибо за прекрасный закат и не менее прекрасный ужин, но теперь, наверное, пора поговорить о том, о чем ты хотела? Завтра рабочий день, и мне еще ехать домой. Кстати, Алекс меня отвезет или надо вызвать такси?

Евгения откинулась на спинку кресла и тихонько вздохнула.

– Алекс уже уехал. Твоя машина будет на стоянке у работы. Переночуешь здесь, в доме нет недостатка в спальнях.

Яна посмотрела на нее, в наступающих понемногу после заката сумерках было непонятно, то ли Евгения покраснела, то ли это загар создавал такое впечатление.

– Но ты права, – продолжила босс, – нам действительно надо поговорить.

– О вчерашнем? – уныло отозвалась девушка.

– Нет. Об этом мы поговорили вчера и все выяснили. Я хотела поговорить с тобой о правде.

– Сейчас? – удивилась Яна.

– Ну, а когда? На работе мы работаем, да еще завтра у Эли день рождения, а в выходные мне придется уехать. Прошло почти две недели после рафтинга, а у нас так и не нашлось времени: мне рассказать, а тебе – выслушать.

Яна кивнула.

– Только пойдем в дом. Становится прохладно, – Евгения зябко передернула плечами.

– А может, оденемся потеплее и останемся на улице? – нерешительно попросила помощник.

Евгения достала телефон и негромко сказала в трубку несколько фраз по-французски.

– Жаклин сейчас принесет нам пледы. И давай переместимся к пруду. Вечером там более уютно.

К водоему вела посыпанная гравием дорожка, по бокам освещаемая миниатюрными светильниками, всего лишь сантиметров на десять возвышавшимися над подстриженной травой. «Разумеется, на солнечных батареях, производимых собственным светотехническим заводом, экологично и практично», – машинально отметила по дороге Яна.

У пруда оказались такие же кресла, как и на веранде; горничная появилась почти мгновенно, неся под мышкой два одинаковых клетчатых шерстяных пледа. Яна с наслаждением укуталась в свой и удобно устроилось в кресле. Выбранное Евгенией место действительно оказалось уютным, несмотря на опускавшиеся на сад сумерки: прямо посередине пруда и на нескольких яблоневых деревьях, стоявших чуть в отдалении, были укреплены небольшие светильники; освещенная дорожка и подсвеченное крыльцо создавали ощущение комфортной близости дома, и Яне было приятно смотреть на отблески огоньков на ровной водной глади. Она ни о чем не спрашивала Евгению, ожидая, когда та сама начнет свой рассказ: что-то подсказывало девушке, что их разговор будет продолжительным и непростым.

Глава 27. Рассказ Евгении.

– Я родилась в семье талантливых и успешных ученых. И отец, и мать были уже в возрасте, поэтому долго думали, прежде чем решились меня родить, – Евгения произносила слова тихим ровным голосом и не отрывала взгляд от кончиков своих голубых мокасин. – Может, так бы и не отважились, если бы не настойчивые уговоры моей старшей сестры, которая все время просила брата или сестренку.

– У тебя есть сестра? – удивилась Яна.

Евгения вздохнула.

– Я все тебе расскажу… по порядку. Светлане было уже двенадцать, когда я родилась. Это приличная разница, но мы всегда были очень близки, как и должны быть родные люди. Родители все время пропадали на работе, которой были очень увлечены, поэтому сестра стала мне и другом, и няней, и даже в какой-то степени заменила мать. Когда НИИ, где трудились родители, стал приходить к краху, они сразу начали оформлять документы на выезд за границу, и даже выбирали, куда уехать – их приглашали серьезные люди из разных стран.

Родители не имели отношения к оборонке, но все равно процесс оформления выезда занял целый год. И этот год был непростым. Родителей никогда не было дома, Светлана училась в аспирантуре и тоже вечно пропадала то в институте, то в библиотеке. В магазинах не стало продуктов, и озлобленные люди – в основном ученые закрытого городка, где мы жили – стояли в очередях за водкой и хлебом, ругали власть и строили планы, куда переехать. Я была еще ребенком, и, когда мы, наконец, уехали – сначала в Орлеан, а потом в Марсель, то мои воспоминания о родине постепенно размылись и превратились в грязное серое пятно: длинный хвост очереди в магазине, угрюмые лица, конфеты по праздникам… Мне потом никогда не хотелось вспоминать об этом и тем более возвращаться сюда.

– Ничего себе, – пробормотала Яна, с возрастающим интересом рассматривая босса. – Но ведь это тысейчас здесь, рядом со мной, в средней полосе России, укрывшись пледом, сидишь в кресле около пруда, в твоей собственной усадьбе?

– Не совсем я, – загадочно ответила Евгения. – Не та, что была раньше.

Они посмотрели друг другу в глаза, но почти сразу обе отвели взгляд. «Когда она уставится вот так, то очень походит на булгаковскую Маргариту… И даже в сумерках видно, что глаза зеленые и бездонные, как у ведьмы». Яна боролась с собой, чтобы снова не повернуться к боссу и не продолжить ее рассматривать; ей казалось, в этом было что-то неправильное, то есть не в том, чтобы рассматривать, а в таком сильном иррациональном желании это сделать. И еще ее очень заинтересовала вся эта история. При всей видимой открытости и доброжелательности Евгения всегда казалась ей загадкой, скрывавшей в своей душе, может быть, не меньше тайн, чем сама Яна. И это делало ее рассказ еще более значимым. «Кем бы ни была эта Таисия и что бы на самом деле за этим ни скрывалось, мне действительно стоило всё тогда вынести… ради этой драгоценной исповеди», – подумала помощник.

Евгения скрестила руки на груди, но потом спрятала их под плед, прежде чем продолжить рассказывать.

– Я не была примерным ребенком, а подростком стала и вовсе трудным. Конечно, Светлана старалась уделять мне внимание, да что там, почти все свободное время она отдавала мне одной, даже когда стала работать и о ней заговорили как о подающем огромные надежды молодом ученом. Но проблема в том, что этого свободного времени у нее почти никогда не бывало. Как и родители, она работала на стыке наук: биология, физика, химия. И тоже, как и родителей, ее не раз приглашали работать в США, но она отказывалась. Она вообще всегда мечтала вернуться в Россию.

Не могу сказать, что я плохо училась, природа на мне не отдохнула. Но именно потому, что мне все давалось очень легко, у меня оставалась куча свободного времени, и, поскольку я всегда была предоставлена самой себе, то, перечитав полностью огромную родительскую библиотеку, я начала использовать свое время не лучшим образом: связалась с плохими ребятами и стала ночами пропадать на улице, иногда забывая потом посетить занятия. Родители… они всегда очень гордились Светланой и, как мне казалось с самого детства, очень редко вспоминали, что у них есть еще одна дочь.

Это звучит странно, но так оно и было, ведь они были просто помешаны на работе. А когда я стала вести себя… неподобающим образом, то они… заметили меня, да, но только, чтобы сразу начать стыдиться. И когда директор школы позвонил отцу и поинтересовался, когда же он увидит «мадемуазель Эжени», то родители впали в ярость. Даже Светлана не смогла меня защитить, ее просто не пустили ко мне, и я оказалась под домашним арестом, а потом меня отправили в закрытую школу-интернат.

Евгения замолчала, снова рассматривая свои мокасины, уже теряющие цвет в подступавшей темноте. Яна недоверчиво смотрела на нее, не в силах пока до конца принять такуюправду о своем боссе. Представить, что ее идеальный руководитель, всегда такая правильная, помешанная на благотворительности, толерантная и безупречно разбирающаяся в бизнесе, когда-то прогуливала уроки, гуляла в дурной компании, конфликтовала с родителями – это было непросто.

– Но они навещали там тебя? – тихо спросила девушка.

– Родители – нет; мы виделись, только когда я приезжала на каникулы. Знаешь, еще когда мы жили вместе, то я часто слышала их разговоры. Родители и дома были способны говорить лишь о своей работе, так вот, мне иногда доводилось слышать, как они что-то обсуждали, а потом приходили к выводу, что какой-то их проект бесперспективный и что его надо закрыть. И когда я оказалась в этой школе, то очень явственно представила, как родители могли принять это решение…

Например, отец мог бы достать из микроволновки разогретый сэндвич и, как обычно, не отрывая глаз от свежего номера «Science», сказать: «О, Наталья, смотри-ка, Морган все-таки собрался и опубликовал свою статью со всеми выкладками! Великолепно, посмотрим, что теперь скажет в ответ Менкель, это же ставит его в глупое положение со своей последней гипотезой! Кстати, Женя совсем отбилась от рук. Я начинаю находить, что это был изначально ошибочный проект. Что скажешь?»

Евгения чуть передвинулась вместе с креслом вбок и, глядя с отсутствующим видом на место, где только что сидела, продолжила разыгрывать мини-сценку, разрывающую Яне сердце:

«Да, Сергей, ты прав, Менкель теперь будет вынужден искать контраргументы и обосновывать эту свою теорию, которую, как ты помнишь, даже мне и Францу не удалось подтвердить экспериментально. Женя? Я еще в стадии проектирования тебя предупреждала, что результат может оказаться разочаровывающим. И потом, зачем нам нужен был еще один проект, когда так великолепно получился первый? Предлагаю минимизировать убытки и законсервировать возникшие проблемы на текущей стадии. Гарднеры решили свою проблему с Томом, отправив его в интернат. Ты вполне можешь завтра встретить на конференции Эрика Гарднера и между делом перенять этот полезный опыт».

– Но ведь они не могли так со своим ребенком, – беспомощно возразила Яна, стараясь не моргать, чтобы не пролить выступившую на глаза влагу.

– Да, конечно, не могли… Но тогда мне казалось, что дела обстоят именно таким образом. Только Светлана помогла мне поменять точку зрения. Она приезжала ко мне почти каждые выходные. И мы продолжали быть так же близки и открыты друг с другом, как в то время, когда я была совсем маленькой и просила ее вылечить найденных мною на улице стрекоз с оторванными крыльями.

Евгения улыбнулась. Это была очень грустная улыбка, но она делала ее лицо еще более красивым, чем обычно, и Яна смотрела на нее, уже не отрываясь, скомандовав своему вечно не спящему внутреннему контролеру: «К черту, отвали! Она рассказывает это только для меня… и значит, я буду смотреть на нее столько, сколько захочу». И тогда этот суровый страж недоуменно пожал плечами и, прежде чем до утра раствориться в ночном мраке, передал ей ключ от решетки, много лет отгораживающей ее мир от мира других людей.

– Наверное, стоит подробнее рассказать о моей сестре, – продолжила Евгения, не замечая внутренней борьбы помощника. – Она была настоящей красавицей: длинные светлые волосы, зеленые глаза, прекрасная улыбка. Семейные хроники даже сохранили такое предание: отец и Светлана, тогда уже начинающий ученый с несколькими выигранными грантами, вместе гуляли по набережной Сены после очередной научной конференции. Тут им по дороге попался невысокий человек с пронырливыми глазами и попытался их остановить, дал свою визитку, назвался агентом, умолял, чтобы Светлана непременно появилась на кастинге, потому что именно такую «славянскую модель» они искали для своей рекламы. Показательна реакция отца: он разорвал в клочки визитку этого бедного человека и даже повредил о него свою трость.

Но красота… это конечно не главное. Еще моя сестра всегда, с самого детства, была очень ласковой и доброй со всеми. Позаботиться о брошенном котенке, помочь соседской старушке донести покупки из магазина – она делала это так естественно, так просто, что другие люди тоже, знакомясь с ней, словно становились добрее. И, наверное, я совру, если скажу, что приносила ей стрекоз только для того, чтобы она их лечила. Скорее, мне хотелось ей показать, что я тоже могу быть доброй… хотя это и не шло у меня от сердца, как у нее. Если совсем честно, то иногда я даже сама обрывала несчастным насекомым их крылышки…

Мне было очень важно, что она не бросила меня, продолжала навещать и заботиться. Хотя она вообще никого никогда не бросала. Люди науки обычно такие закрытые, зацикленные, как мои родители. А вот Светлана… нет.

Евгения вздохнула, потом посмотрела в серьезные внимательные глаза помощника и спросила:

– Тебя, наверное, уже немного угнетает вся эта унылая предыстория, но если я ее не расскажу, то будет непонятно главное, то есть моя правда– та часть меня, о которой мало кто знает и о которой я, наконец, готова тебе сегодня рассказать.

– Евгения, меня совершенно не угнетает твоя история. Мне… дорого, что ты рассказываешь о таких вещах, – Яна так волновалась под испытывающим взглядом сидящей рядом девушки, что с трудом подбирала слова. – Вот только в такие моменты я жалею, что не курю, – добавила она хриплым голосом.

Евгения снова внимательно посмотрела на нее, а потом сказала:

– А знаешь что, пошли-ка в дом! Во-первых, становится прохладно. А во-вторых, думаю, мы неплохо проведем время в кальянной.

– А ты, значит, куришь кальян? – спросила Яна, с готовностью поднимаясь со своего места.

– Очень редко, – Евгения перебросила конец пледа через плечо и тоже поднялась, – ведь это хорошо делать в компании.