Текст книги "Хозяева старой пещеры"

Автор книги: Жанна Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

17. Тревога

– Везёт же некоторым, – Гошка с завистью вздохнул. – Только приехал и, нате вам, дневники нашёл… прямо обалдеть можно, до чего везёт!

– Ш-ш-ш-ш, – оборвал Гошку Ким.

Ребята лежали в кустах возле моста, прижимаясь животами к сырой траве. На мосту стояли кучкой приборовские и о чём-то тихо переговаривались.

– Чего они не уходят? – нетерпеливо прошептала Юлька. – Так мы и до завтра пушку не вытащим.

– Опять двадцать пять! Сказано – тихо, а вы трещите, как сороки. Алёха, точно Ястреба дома нет?

– Точно. Мы же с Юлей видали, как его мать искала.

– Порядок! Давай дуй незаметно к пещере за верёвкой.

Алёша поднялся и, сгибаясь, побежал под зелёным сводом кустарника. Густо пахло черёмухой. Колкие пахучие ветки лезли в рот, стегали по лицу. Внезапно кусты оборвались – и открылась небольшая, цветастая, как цыганская шаль, полянка. Она шла к реке полого и у самой воды переходила в уютную, окаймлённую скользкими голышами бухточку. У самой кромки поляны росла молодая ива. Гибкие ветви ивы тонули в воде. Вода под ними казалась тёмно-зелёной, как толстое непроницаемое стекло. Солнечные лучи кое-где прорывались сквозь серебристое кружево листьев, пронизывали воду и весёлыми жёлтоватыми пятнышками ложились на илистое дно. Большая бурая лягушка выскочила из воды и закачалась на листе кувшинки, подставив солнцу грязно-жёлтое брюшко. Алёша присел возле ивы и длинной хворостиной пощекотал лягушку. Она высоко подпрыгнула и плюхнулась на другой лист, подальше от берега, недоумённо вращая круглыми, как перламутровые пуговицы, глазами. Алёша потянулся к лягушке и увидел, как из-под берега выскочил головастый щурёнок. Он ткнулся рыльцем в дно, поднял клубочек мути. Пятнышки солнца заплясали, как живые. Алёша рассмеялся. Он чувствовал себя сегодня удивительно весело и свободно. Хотелось кувыркаться в густой траве, петь песни или громко, так, чтобы слышали все, и река, и сосновый лес, говорить стихи. Он вскочил на ноги и вытянул руку вперёд, стараясь припомнить что-нибудь торжественное и героическое, и вспомнил, что его давно уже ждут ребята.

– Разиня! – вслух сказал Алёша своему отражению в воде. – Разиня! – повторил он громче и кинул голыш в воду. Вода заколыхалась, разнося кругами Алёшино лицо по реке. Лягушка прыгнула в воду, затем вынырнула и осуждающе квакнула, и тотчас же в кустах круто заверещали её подружки.

В пещере, как всегда, было прохладно и темно. Алёша подальше откинул мешковину, нашёл верёвку и повернулся к выходу. Толстый столб солнечных лучей дрожал у входа, вырвав из темноты кусок стены с надписью. «Вот так, – внезапно подумал Алёша, – вот так надо рисовать солдата». Видно только лицо, руки и ствол пулемета в косом солнечном столбе у входа и этот кусок стены с надписью: «Мы отрезаны. Точка». Да, да… Алёша присел на моток верёвки и палочкой начал набрасывать на стене под надписью композицию картины. Он так увлёкся, что даже не заметил, как к пещере подошли Ким, Гошка и Юлька.

– Рисует, – удивлённо сказала Юлька, заглядывая в пещеру.

– Худо-ожник, – ехидно протянул Гошка и дёрнул верёвку, на которой сидел Алёша. – Мы его ждём, ждём, думали, случилось что, а он сидит себе, как ненормальный, и рисует.

Алёша растерянно вскочил, в смущении глядя на сердитые лица ребят. Конечно, они вправе сердиться… то поляна, то лягушка, то рисунок… Бабушка права – он легкомысленный человек, и нельзя положиться на него. Алёша искоса глянул на рисунок. Если бы хоть получился, а то… вот эта линия руки неестественна, словно солдат не упирается локтем в землю, а держится за пулемёт… Алёша поднял руку и машинально начал чертить, исправляя рисунок.

– А здорово у тебя получается, – неожиданно сказал Ким, присаживаясь перед рисунком на пол. Алёша вздрогнул и недоверчиво посмотрел на Кима.

– Как живой! – подхватила Юлька. – Это ты кого?

Алёша благодарно взглянул на ребят и, слегка оправившись от смущения, пояснил:

– Солдата, который здесь в пещере воевал.

– Это которого каска и лента? – недоверчиво спросил Гошка, разглядывая рисунок. – А ты его видел? Откуда ты знаешь, как всё было? Может, у него и пулемёта-то не было?

Алёша пожал плечами.

– Он мог пулемёт с собой унести.

– Ха! Унести! Надо сначала видеть, а потом рисовать…

– Совсем не обязательно, – сдержанно возразил Алёша. – Можно представить, как это было. Есть такой художник Брюллов, он же не видел, как погибла Помпея, а нарисовал.

– Откуда ты знаешь, что не видел? Может, он там был в это время? – упрямо возразил Гошка.

Алёша насмешливо взглянул на Гошку и, еле сдерживая улыбку, терпеливо сказал:

– Как же он мог там быть, если Помпея погибла несколько веков назад, а Брюллов умер в прошлом веке? Его картину во всём мире знают.

– Здорово! – хохотнул Ким. – Так его, Алёха!

Гошка открыл было рот, потом закрыл его и вскочил, сжимая кулаки.

– Трепло он всемирное, а не художник, понял?!

Алёша с минуту растерянно смотрел на разъярённого Гошку, а затем отбросил палочку в сторону и поднялся.

– Это кто же трепло? Брюллов?! – тихо, словно не веря своим ушам, переспросил он.

– А то кто же? – запальчиво выкрикнул Гошка. – Такое же трепло, как и ты! – и сплюнул под ноги Алёше, вкладывая в плевок всё своё презрение к выдумщикам.

Алёша молча перевёл взгляд на Кима, на Юльку, с нескрываемым любопытством следящую за спором.

– Эх ты… как же ты можешь вот так, не зная… Это… это несправедливо и… гадко! – наконец с обидой сказал он и вышел из пещеры.

– Не слушай его, Алёша; что ли, ты Гошку не знаешь? – Юлька подбежала сзади и схватила Алёшу за руку. Алёша вырвал руку. Но Юлька не обиделась. Она затараторила так быстро, словно боялась, что Алёша не выслушает её и уйдёт навсегда:

– Такой вредина, просто хуже, чем даже Борька агрономов, чесслово! Всегда ничему не верит… Я думала, ты ему… за этого… Брюллова дашь… Какой нашёлся, заноза! Почему ты ему не дал?

В голосе Юльки Алёше послышалось осуждение. Может быть, она считает его трусом? Он повернулся и, глядя на Юльку в упор, сказал с горечью и удивлением:

– Ты думаешь, кулаком можно что-нибудь доказать?

– А то! – с вызовом сказала Юлька и тут же спохватилась: – Гошка такой; что ли, ты не знаешь? Правда, он сильнее тебя…

– Нет, – твёрдо сказал Алёша, – слабее.

От этого разговора он неожиданно успокоился и почувствовал себя уверенней. Обида начала понемногу стушёвываться. Действительно, на кого он обиделся?

– Твой Гошка просто дикарь, – уже спокойно сказал Алёша. – Разве у человека в кулаках сила?

– А в чём?

– Вот в чём, – Алёша постучал себя пальцем по лбу и быстро пошёл по тропинке к селу. Юлька побежала следом за ним. Недоумевающая и немного растерянная.

У самой дороги на камешке сидел Тимка-Самоучка. Перед ним стройными рядами маршировали сосновые шишки.

– По-олк, стой на месте! – Тимка приложил ладонь к голове и, важно насупясь, отдал рапорт самой толстой шишке. – Вольна-а! А теперь в атаку шагом марш! – Тимка схватил ружьё в одну руку, пистолет в другую и начал в упор расстреливать вражескую армию. – Тр-рр-р-р-р-р, бах-ба-ба-бах! Ур-ра! Наша победа! – он быстро привёл в порядок шишки и скомандовал, посыпая шишки дорожной пылью: – Всем обедать, а то скоро опять бой начнётся!

Свернув на дорогу, Алёша нечаянно разметал в разные стороны Тимкиных солдат. Тимка вскочил.

– Какой ты! Всех солдатиков поломал!

– Извини, Тим, я не хотел…

Следом за Алёшей на дорогу выскочила Юлька. Быстро оценив обстановку, она присела на корточки.

– Подумаешь, делов куча! – весело сказала она. – Сейчас мы всех твоих солдатиков соберём, вот посмотришь.

Собирая шишки, Юлька исподтишка подсматривала за Алёшей. Он с минуту постоял, глядя на Юльку и Тимку, дружно копошившихся в пыли, и присел рядом с ними.

Наконец все шишки были собраны. Юлька выпрямилась и сказала, отряхивая сарафан:

– Ф-фу! Ну и пылища! Не сердись, Алёша. Гошка не верит, если он такой дурак, зато мы верим, чесслово! Ты обязательно дорисуй того солдата, ладно? Вот только жаль, что сотрётся быстро, а то прямо как живой получился!

В голосе Юльки слышалось такое дружелюбие, такая неподдельная искренность, что Алёша невольно смягчился:

– Я потом на бумаге красками нарисую.

– Вот здорово! И в пещере повесим, ладно? Пусть Санька с Митькой позлятся. У них нет, а у нас будет!

– А я чего знаю! – неожиданно сказал Тимка, и на лице его засветилась радостная улыбка.

– Чего ты знаешь? – спросила Юлька.

– Ага, какая ты! Я только Киму скажу, вот!

– Можешь не говорить, – Юлька притворно равнодушно пожала плечами и повернулась к Алёше: – Пойдём, Алёша, узнал какую-нибудь чепуху и важничает.

– А вот и не чепуха! – обиделся Тимка. – Санька с Митькой пропали, вот!

– Как это пропали?! – Юлька подскочила к Тимке и схватила его за плечи. – Врёшь?!

– И не вру! Они ещё ночью пропали… Их сейчас все искать пойдут! – запищал Тимка, захлёбываясь от радости.

Не сговариваясь, Алёша с Юлькой помчались к пещере. Следом за ними бежал Тимка.

– Ки-и-им! – закричала Юлька, подбегая к холму. – Иди, скоре-е-е!

Из пещеры показались Ким и Гошка. Лица у обоих были хмурыми, словно они только что крепко поссорились. Увидев Алёшу, Ким помахал ему рукой и начал быстро спускаться с холма. Следом за ним молча полез Гошка с верёвкой.

– Не серчай, Алёха, – сказал Ким, подходя к Алёше, – Гошка же не знал, что мы ещё тогда в пещере задумали. Гошка, ты знал или нет?

– Ну, не знал, – нехотя сказал Гошка и, отвернувшись, засвистел какую-то песню.

– Да погодите вы! – возмутилась Юлька. – Знал, не знал… Тут такое случилось, а они…

– Что ещё? – встревожился Ким. – Санька с Митькой вернулись?

Тимка подбежал к Киму.

– Не вернулись, они совсем пропали, вот!

– Как пропали? Ты что?!

– Ага! Они ещё ночью ушли в лес, тётя Маруся сказала. Их всю ночь дома не было и теперь нет! Теперь все их искать пойдут: и тётя Нина, и деда Матвеич, и…

Ким молча смотрел на оживлённое лицо Тимки, словно раздумывал: верить или не верить малышу, а затем повернулся к ребятам и весело рассмеялся.

– Вот это да! Вот это повезло – так повезло! Теперь мы пушечку-то, как пить дать, вытащим без помехи!

Глядя на друга, рассмеялся и Гошка.

Юлька с тревожным удивлением присматривалась к развеселившимся мальчишкам. Так, словно видела их впервые. Потом подошла к Киму и тронула его за руку.

– Что ли, вы глухие? – страдальчески морща брови, спросила она. – Самоучка говорит, пропали они!

– Да брось ты! – отмахнулся Ким, смеясь. – Не маленькие. Куда они денутся?

– Нашла по ком плакаться, – сказал Гошка. – Да этого Ястреба с завязанными глазами заведёшь – и то выберется, – он взмахнул верёвкой. – Айда пушку вытаскивать!

Тимка весело припустил следом за друзьями.

Юлька, не двигаясь, смотрела им вслед, прикусив губу. Лицо её раскраснелось, а глаза сузились и стали злыми. Алёша растерянно стоял рядом с нею. В ушах его ещё продолжал звучать весёлый смех Кима. Как же так? Он тряхнул головой, словно прогоняя наваждение, и решительно сказал:

– Пойдём, Юля.

– Куда? Пушку вытаскивать? – Юлька подозрительно взглянула на него. Губы её дрогнули.

– Нет. Саньку и Митьку искать.

Из кустов выскочили Ким и Гошка.

– Чего вы стоите? Мы их ждём, а они стоят! Айда скорее! – крикнул Ким.

Юлька неожиданно рванулась вперёд и, подбежав к Киму, ткнула его в плечо кулаком. – Эх ты, генерал липовый! Там люди, может, пропадают, а тебе плевать, да?

– Спятила? – опешил Ким, потирая плечо ладонью.

– Сам спятил! Надо искать, а ты… Все пошли, а мы, что ли, хуже? А если они совсем пропадут? Идём, Алёша, если они такие бессовестные!

Она требовательно кивнула Алёше и пошла вперёд, локтем оттолкнула Гошку с дороги.

– Ну ты, потише! Разоралась, – нахмурился Гошка.

– А ты не пугай, не очень-то! – вскинулась Юлька.

Ким с Гошкой переглянулись.

– Пойдёмте, – сказал Алёша, – нельзя же так.

– Пошли, Гош, – хмуро сказал Ким, – одним нам всё равно не управиться.

Возле школы толпились люди. Из обеих деревень. Даже нянечка из детяслей с двумя младенцами на руках. Увидев друзей, из толпы выбежала растрёпанная и заплаканная тётя Маруся. Румяное лицо её осунулось, а глаза запали, словно провалились в коричневые круги.

– Кимушка, Юля, может, вы знаете, где мой Санька с Митькой подевались? – спросила она, с надеждой заглядывая ребятам в глаза. – Я попервах думала, по ягоды побёг, – она повернулась к толпе и, видимо, в который уже раз, принялась рассказывать, то и дело облизывая сухие губы: – Гляжу, а корзинка евонная на месте стоит, и отец, как на грех, в город за удобрениями подался. Кинулась в сараюшку, а удочки нетронутые стоят… Всю-то ноченьку, глаз не смыкавши, прождала, всю деревню, как есть, обшастала – нигде нету-у-у! – она приложила к глазам косынку и заплакала в голос. Возле забора две женщины держали за плечи Митькину мать, а третья прыскала ей в лицо водой. Часто и быстро, словно собиралась гладить.

– Тётя Маруся, не плачьте, – громко сказала Юлька, – он в Копани с Митькой пошёл!

– Куды? В Копани?! – ахнула тётя Маруся, сразу переставая плакать. – Ах ты ж поганец! Ах ты ж свинёныш. Ну, погоди, дай только вернётся, всю шкуру с поганца спущу! – она снова всхлипнула. – Только б живым да невредимым нашёлся! Это ж надо, а?

– Ночью в Копани? – встревоженно загудели в толпе. – Да туды и днём-то опасно ходить! Подранок шастает. Матёрый. Вчера хозяйку с пестуном да малышом взяли, а сам-то убёг, подраненный.

– Боже мой! – вскрикнула Нина Петровна. – Что же мы стоим? Надо немедленно организовать поиски! И, как назло, сегодня столько дел… Скульптор приезжает… столько дел… Кто из вас хорошо знает эти места?

– Самые медвежьи да партизанские места. Болота да топь, топь да болота, – сказал Матвеич, подходя к Нине Петровне. – Нечего время задаром терять. Надо мужиков поднять. Пошли.

Дверь школы неожиданно распахнулась, и на крыльцо не торопясь вышел Кудрявый. В руках он бережно держал большую голубую папку с бумагами. Увидев Нину Петровну, Кудрявый одёрнул серый пиджак.

– Нина Петровна, голубушка, – ещё издали начал он, держа папку на вытянутых руках, – хорошо, что вас встретил. Искать направился. Всё утро провозился, но зато всё сделал. Вот, извольте убедиться! Из райкома звонили… секретарь сам… приедет.

– Оставьте, Николай Ильич, – отмахнулась Нина Петровна, – не до этого сейчас. Вы не слышали? Дети пропали!

– Дети!? Какие дети? Куда пропали? – Кудрявый растерянно оглянулся по сторонам и словно только сейчас увидел встревоженную толпу.

– Да мой же Санька с Митькой! – с новой силой заголосила тётя Маруся, придвигаясь к Кудрявому. – В Копани с вечера побёг и пропал. О-ой!

– Медведь там шастает подраненный. Третьего дня корову задрал в Шмякиной бригаде, дак пастухи выследили и вчерась матку с пестуном да малышом забили, а он ушёл… Матерый! – сказал Матвеич.

– Так… – Кудрявый медленно снял шляпу и вытер голову клетчатым носовым платком. Потом взглянул на Нину Петровну, на испуганных женщин в толпе, на заплаканное, бледное лицо тёти Маруси и, пробормотав: «Минуточку, я сейчас», – быстро пошёл к своему дому, размахивая папкой. Его дом стоял третьим от школы. За высоким тесовым забором.

Нина Петровна посмотрела ему вслед и раздражённо сказала:

– Некогда ждать. Да и толку от него… Пошли, Матвеич, надо торопиться, пока светло.

– А вот это напрасно, молодуха, – прогудел Матвеич. – Ты в наших местах давно ли? Четвёртый годок? А Кольку мы знаем, каков он…

– Бросьте, Матвеич, – сказала Нина Петровна, – сразу видно, что он за человек.

– Ишь ты… видно. Не-ет, Петровна, ты ещё много чего не знаешь. Ты не гляди, что он теперя такой. Немцы за его голову немалые деньги сулили. Смекаешь? Решительной отчаянности командир был!

Ребята, испуганно жавшиеся в сторонке, придвинулись ближе.

– Это про кого, про Кудрявого? – громко спросил Тимка.

Матвеич оглянулся.

– А ну цыть, поколения! Кудря-явый! – сердито передразнил он, присмаливая цигарку. – Туда же…

– Истинно, Петровна, – сказала тётя Даша, школьная сторожиха, – Николая-то и немцы в те поры по кудрям искали. А годы-то не только кудри мнут, человека, бывает, тоже. Я в евонном отряде связной ходила. Знаю.

– Верно, – женщины в толпе приободрились, – Николай по Копаням отряд водил. Ни одна облава не брала.

– Вот, помнится, подорвали мы в одночась эшелон, – начал Матвеич, – меня в ногу подранило. Николай меня на спине волок, гляжу – в самые болота повёл…

В это время на улице показался Кудрявый. Увидев его, Матвеич замолчал, притушил цигарку каблуком и весь подтянулся, словно на плечах у него была не старая телогрейка, а солдатская шинель с погонами.

– Ух ты! – прошептал Ким и толкнул Алёшу локтем.

Чётким шагом приближался к толпе уже не мешковатый, всегда немного смешной Кудрявый, а суровый партизанский командир. Туго перетянута ремнём брезентовая куртка. Синие галифе с кантами. Высокие сапоги. На голове, вместо привычной шляпы, ловко сидела кубанка с тонкой красной ленточкой наискосок. В руках Николая Ильича был настоящий командирский планшет, а за спиной виднелась двустволка.

Ребята во все глаза смотрели на заведующего клубом. Вот это да! Кто бы мог подумать! А Николай Ильич уже отдавал распоряжения так привычно и властно, словно перед ним была не толпа встревоженных и растерянных людей, а партизанский отряд. И, странное дело, тот же Матвеич, который на глазах у ребят не раз насмехался над Кудрявым, сейчас выполнял каждое слово Николая Ильича с какой-то не понятной ребятам радостью. Словно Николай Ильич неожиданно сделал ему приятный подарок.

Поставив на скамейку у забора ногу, Николай Ильич вытащил из планшета старую партизанскую карту-километровку, аккуратно проклеенную на сгибах папиросной бумагой, и расстелил её на колене.

– Так, Копани… по периметру – двадцать километров…

Он поднял голову и, постукивая пальцем по карте, внимательно глянул на стоявшего рядом с ним Матвеича.

Матвеич понимающе кивнул.

– Всё могёт быть, – сказал он, понизив голос так, чтобы не слышали женщины, – кабы знать, всё ли выбрали…

– То-то и оно, если бы только мы ставили, – сказал Николай Ильич и крикнул:

– Дарья, ко мне!

От толпы отделилась тётя Даша.

– Возьмёшь пять человек – и в обход от старой мельницы, по большаку – к штабной землянке, не забыла ещё?

– Как забыть-то? – строго сказала тётя Даша.

– Рассыпьтесь цепочкой. Встретимся на просеке – там, где в сорок втором раненого лётчика нашла. И шуму побольше, ясно?

– Есть! – тётя Даша повернулась и по-военному зашагала к толпе.

– Мария, хватит слёзы лить! – продолжал Николай Ильич, отмечая по карте путь тёти-Дашиной группы. – Бери людей. Зайдёте с другого конца, от Озера-села – и в сторону старой гати, понятно? Не забудьте верёвки и шесты. Дорогу щупайте.

– Николай Ильич, – сказала Нина Петровна, – а я?

Николай Ильич вздохнул и в сомнении покачал головой.

– Толку-то от вас, голубушка, в лесу не вижу. Человек вы городской, а к нашим местам, извините, привычка нужна.

– Ну, знаете! – возмутилась Нина Петровна. – Я, кажется, не давала вам повода сомневаться… – и почти умоляюще добавила: – Я… я вас очень прошу, Николай Ильич.

– Ладно, – Николай Ильич критически осмотрел Нину Петровну, – туфельки на сапоги смените, и быстро. Ждать некогда. Матвеич!

– Здеся! – Матвеич вытянулся, ожидая приказаний.

– Захвати багор, верёвку и вот их, – он кивнул на Нину Петровну. – Со мной пойдёте.

– Слухаюсь! – и Матвеич рысцой кинулся выполнять распоряжение.

Увидев, как взрослые, группами, покидают деревню, ребята заволновались. Юлька подошла к Николаю Ильичу.

– А мы с кем пойдём? С вами?

Николай Ильич поднял к Юльке озабоченное лицо и нахмурился:

– Идите домой. Это не игра.

– Что ли, мы не знаем? Мы тоже хотим искать!

Николай Ильич ещё больше нахмурился. Он сложил карту, сунул её в планшет и выпрямился.

– По домам а-арш! – скомандовал он. – И сидеть тихо, а то ещё и вас искать придётся, понятно?

Улица опустела.

Ким насмешливо глянул на Юльку.

– Ну что, съела? Говорил же – без нас обойдутся.

– А я всё равно пойду! – упрямо топнула ногой Юлька. – Раз сами заманили, значит, сами и искать должны! А если их медведь задерёт?

Ким помрачнел.

– Мы же не знали про медведя…

– Ну вот, значит, теперь хоть умри, а идти надо!

– Теперь это дело чести! – сказал Алёша.

Гошка хмыкнул.

– Чести не чести, а Рыжая правильно сказала. Айда, братва! – сказал он и восхищённо добавил: – А Кудрявый-то, Кудрявый, кто бы знал… Вот бы нам такую карту!

– Какой он тебе Кудрявый, – сказала Юлька. – Командир!