Текст книги "Хозяева старой пещеры"

Автор книги: Жанна Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Юлька только повела острыми плечами.

– Уметь надо! – снисходительно заметила она, сдерживая горделивую улыбку. Что ни говори, а приятно слышать, когда тобой восхищаются. Но Юльке не пришлось насладиться до конца всеобщим восхищением, потому что именно в это время на той стороне улицы показалась хозяйка Авоськи, тощая и богомольная бабка Фрося. Одной рукой она тащила хромавшего сразу на обе передние ноги Авоську, а другой, как флагом, размахивала красной майкой Кима.

– Спасайся, кто может! – завопил Гошка.

Не сговариваясь, ребята рванулись разом, с места развив самую предельную скорость.

– Паразиты! Душегубы! – закричала бабка.

Она бежала сзади, волоча за собой по пыли злобно ревущего Авоську.

– Я в-вам покажу, как животную мучить! – грозила она. – Чтоб вам ни дна ни покрышки! Чтоб вам…

Ребята один за другим ворвались во двор Алёшкиного дома, подгоняемые зловещими проклятиями богомольной бабки.

15. Авоська – враг человечества

На шатких ступеньках крыльца рядком сидели Алёшина бабушка и старик Матвеич. Хрипловатый басок Матвеича мерно плыл над притихшей, окутанной синими вечерними сумерками улицей.

– Вот ты, молодуха, женщина учёная. Все превзошла. Вот и скажи ты мне, отчего-почему нонешние учёные примет не признают?

– Как же, Матвеич, если примета верна…

– Не скажи. Кабы верили, да знали, да к старикам прислушивались, небось по радио, часом, не врали бы про погоду. Не-ет, молодуха, наша стариковская метерология куда верней, без обману. Я тебе, к примеру, любую погоду предскажу. Встань, не поленись, раненько на зорьке и гляди. Ежели она вся как из золота отлита да солнышко от облаков чистое показывается, – значит, хороша погодка будет. При хорошей погодке и мухи рано просыпаются, пчёлка чуть свет из улья вылетает. Мошка в воздухе табуном ходит. А на закате – другое дело: небушко розовится, и солнышко опять же на покой голышом идёт, не в тучи…

Неожиданно с визгом распахнулась калитка, и мимо стариков вихрем пронеслись в дом мальчишки. Только ступеньки крыльца жалобно проскрипели.

– Вот ведь черти окаянные! – сердито сплюнул ошеломлённый Матвеич. – Ни здрасте тебе, ни до свиданья!

– Алёша! Это что за безобразие?! – возмутилась было бабушка и осеклась.

Следом за мальчишками во двор, запыхавшись, протиснулась вместе с Авоськой бабка Фрося, не переставая сыпать проклятия.

– Чтоб вам издохнуть, паразиты! Чтоб вам черти на том свете все внутренности…

– Эт-то ешшо что за видения?! – хохотнул было дед Матвеич, но, взглянув на испуганное лицо бабушки, прикрикнул:

– Цыть! А ну замолкни сей секунд!

– …калёным железом переели! Чтоб вам ни земли, ни неба, ни ясного солнышка не взвидеть! – вдохновенно продолжала бабка Фрося, изобретая всё новые и новые проклятия.

– Тьфу ты! Это ж надо, не баба, а сплошная землетрясения! – изумлённо покрутил головой Матвеич, вслушиваясь. Он даже пересел на ступеньку ниже, словно боялся пропустить хоть слово, и уже с явным интересом, как на спортивных состязаниях, стал подзадоривать:

– А ну давай! Ух ты! Давай, давай!

Бабка Фрося оскорблённо замолчала и, взмахнув майкой, неожиданно ткнула ею в нос Матвеичу.

– Я тебе дам, старый дурень! Я тебе покажу, как за душегубов вступаться.

– Да ты что, сказилась? – дед Матвеич отшатнулся. – Вздумала людей промтоварами пугать! За каких таких душегубов?

Бабка приложила к глазам майку и горестно всхлипнула.

– За обыкновенных… Кимку, учителькиных, да вон энтого, – она кивнула на бабушку, – городского. Завели, заманили скотинушку… ноженьки пообломали! Да что ж это? Люди добрые, где же мне управу на супостатов найтить?! За что они святую животную умучили? – Она опустила руку и, подняв блёклые глаза к самолёту, пролетавшему над селом, быстро забормотала: – Господи Иисусе, помилуй мя, господи, помоги, господи, немощной вдовице, рабе твоей Ефросинье, дай силы пережить горе неразмывное…

– Успокойтесь, пожалуйста. Прошу вас. Тут какая-то ошибка, – взволнованно сказала бабушка и протянула руку, пытаясь погладить Авоську. – Какой славный козлик. – Но козёл не принял ласки. Он быстро нагнул голову и боднул воздух острыми рогами. Бабушка едва успела отдёрнуть руку.

– Вам-то что, городским! – запричитала с новой силой бабка Фрося. – Пошёл в магазин – и бери молока сколько хочешь, а нам-то, деревенским, куда без скотины?

– Это от козла-то молоко? – ехидно проговорил дед Матвеич и, стукнув себя кулаком по колену, рявкнул: – Дело говори, а коли нет, так замолчь, не позорь перед приезжими людьми деревенскую нацию…

А ребята в это время сидели на чердаке, вокруг лестничного проёма, и давились от смеха, слушая причитания бабки Фроси.

– Алёша, – неожиданно раздался грозный голос бабушки снизу, – сейчас же иди сюда!

Алёша вздрогнул и растерянно посмотрел на застывшие в темноте фигуры ребят.

– Ты слышишь? – продолжала бабушка. – Или мне самой подняться к тебе?

– Иди, Алёха, может, обойдётся, а? – сказал Ким.

– Я с тобой, – неожиданно сказала Юлька, – вдвоём не так страшно, правда? А то вон какая толпа собралась!

– Правда, – благодарно сказал Алёша и начал спускаться вниз по расшатанной лестнице. Следом за ним решительно полезла Юлька.

– Давай, ребята! – подбодрил их Гошка. – Совсем не страшно. Ничего, мол, не знаем, и всё! Смелее!

– Душегубцы! Нашкодили – и в кусты? Ан не-ет… Я вас на чистую-то воду выведу! – закричала бабка Фрося, едва Алёша с Юлькой показались на крыльце.

– Замолчать! – командирским басом гаркнул Матвеич. – Надо по закону допрос чинить, а не гамузом! Давай, молодуха, – уже спокойно сказал он, обращаясь к бабушке, – твоя порода, ты и дознание производи.

Бабушка поёжилась, словно ей вдруг стало холодно, и, стянув на груди платок, спросила, не глядя на Алёшу:

– Зачем вам понадобилось мучить это несчастное животное?

– Мы не мучили… правда же, ба, не м-мучили…

– Кто же ему майкой голову замотал?

– Н-не знаю… – едва слышно сказал Алёша, стараясь не смотреть на бабушку.

– Это как же получается, а? Это что же, он сам себе майку на морду напялил? Сам, выходит, ноги себе пообломал?

– Выпороть за такие штучки, – сказали в толпе.

– Гоняют лодыря… Никакого интересу к жизни нету!

– Им на всё наплевать!

– И не плевать! – громко крикнула Юлька и, оттолкнув растерявшегося Алёшу, встала впереди него. – Этот Авоська сам всех бодает… Подумаешь, какой бедненький, несчастненький нашёлся! Рад, что рога есть!

– Эт-то верно! – засмеялись в толпе. – Уж такой бодучей скотины во всём свете нет!

– А что жа вы думали? – обидчиво сказала бабка Фрося. – Не лезь, и не тронет! Человеку господь язык дал, руки отпустил, а у животной только роги и есть…

– Языком-то не больно, а рогами больно! – снова крикнула Юлька. – Он сам всех бодает!

– Ты дело говори. Трогали животную аль нет? – сказал Матвеич и взял Алёшу за плечо.

Алёша испуганно взглянул на Матвеича, на крутую цигарку, насмешливо мерцавшую в пышных усах старика, и неожиданно для себя разозлился.

– Нужен нам ваш глупый козёл! – сердито сказал он и выдернул плечо из цепких пальцев Матвеича. – Даже смешно – столько шума из-за ерунды!

– Как это язык у тебя повернулся такое сказать? – бабка Фрося решительно одёрнула худыми коричневыми руками кофту на тощей груди и подтащила Авоську ближе к крыльцу. – Козёл тоже божья скотина, а потому не смей, не смей над ним измываться!

– Нужен богу ваш козёл! – Алёша отшатнулся от бабки и вдруг засмеялся, такой забавной показалась ему мысль, только что пришедшая в голову. – Ваш бог терпеть не может козлов!

– Это как же так, а? Ты что такое говоришь, паршивец?!

– Ну как же, я читал. Ваш рай, эти самые сады эдемские, где помещаются? В Малой Азии, вот где! Так и в библии написано… Давно, давно Малая Азия была вся в садах. Люди там, правда, как в раю жили. А сейчас там пустыня! Всё козы съели! И рай ваш тоже козы съели!

– Врёшь! Господь накажет за такие слова!

– И не вру! Сами прочитайте. Это господь вас накажет за то, что козла держите! В книге написано, что коза – самый злой враг человека! В Африке раньше пустынь не было, только козы все леса съели, а ветер сдул почву – и стала пустыня.

В толпе у калитки загомонили. Почувствовав явное недоверие, Алёша повернулся за помощью к бабушке.

– Да. Всё, что Алёша сейчас сказал, – правда! – сказала бабушка.

– Дела-а-а, – протянул Матвеич.

– Ну вот, ну вот, – обрадованно закричала Юлька и захлопала в ладоши, – это не нас, а его убивать надо! Сам свой рай слопал, а ещё бодается!

Во дворе раздался дружный хохот. Бабка Фрося потерянно оглянулась, но, увидев вокруг себя смеющиеся лица, нагнулась и прижала к себе бородатую, всю в острых колючках репейника голову Авоськи.

– Как же теперя, а? – тихо, словно сама себе, сказала бабка.

– Гони его к богу в рай! – хохотнул Матвеич.

– Дак ведь одна же я… окромя-то его никого нету, – ещё потерянней сказала бабка, – ни сынов, ни старика… одни похоронки…

Смех утих мгновенно. Матвеич полыхнул цигаркой, потом закашлялся, сплюнул и сердито закричал:

– Ну что ты расплакалась, Ефросинья? Не тебе у твоего господа в должниках ходить! И что ты такое себе вздумала? А вы что тут над животиной измываетесь, а? Вот я вас! – напустился он на Алёшу с Юлькой. – Ишь, распустились!

– Так их, Матвеич, фулигантов! Чего удумали… – приободрилась бабка и, намотав покрепче верёвку на руку, поволокла козла со двора. – Иди, иди, домой, непутёвый, вот я тебе сейчас травушки нарву…

16. След ушедшего

На следующее утро Алёша проснулся ещё затемно и выбрался из дома, не дожидаясь пробуждения бабушки. Он хорошо знал, что ему влетит за это, но утешил себя тем, что семь бед – один ответ. Всё равно придётся отвечать за вчерашнее, и ещё один проступок ничего не изменит.

Через час непобедимая дивизия «Красная стрела» собралась на пляже у подножия пещеры почти в полном составе. Не хватало только генерала Неустрашимого. Сонные полковники откровенно зевали, поёживаясь на утреннем холодке, и сердито ворчали:

– Соня… Сам приказал, а сам проспал!

– Надо пушку утаскивать, а Кимка спит себе без задних ног!

Светало. Красноватый кусочек солнца вынырнул из облачной пелены и заиграл лучами в капельках росы, расцветив по-ночному холодную, сизую от росы траву, влажную зелень сосен. Громко перебивая друг друга, как мальчишки на большой перемене, закричали птицы. А Кима всё не было. Явился даже Тимка-Самоучка со своим неизменным ружьём за плечами и деревянным наганом за лямкой штанов. Но сегодня у него на шее болтался ещё и большой коричневый футляр от полевого бинокля.

– Где взял? – быстро спросил Гошка, едва Тимка показался на пляже.

– Дяденька Кудрявый дал, – обрадованно запищал Тимка. – Я себе иду, а он стоит. «Какой ты страшный», – говорит. – А я говорю: я не страшный вовсе, я полковник. «Раз ты полковник, тогда на тебе бинокль. Полковнику без бинокля нельзя». Правда, здорово? Я теперь весь, весь с ног до зубов вооружённый, вот!

– Бинокль? – деланно удивился Гошка. – Просто обалдеть можно. Ха! Какой же это бинокль? Простая коробка, вот что! Дай сюда!

– Ну и пусть, ну и пусть, – упрямо сказал Тимка, – а ты не лезь. Мой бинокль, и всё! Я Киму скажу!

– Ха! Скажи. Твой Ким спит, как курица!

– Это кто же курица? – неожиданно раздалось сверху.

Ребята подняли головы.

На холме стоял Ким. Через плечо у него, как патронташ, был перекинут толстый моток бельевой верёвки.

Гошка запнулся и виновато заморгал рыжими ресницами.

– Что ли, не курица? – сказала Юлька, до сих пор молча сидевшая в сторонке. – Все собрались, а тебя нет…

– Значит, дело было, – сказал Ким. Он быстро спустился с холма и сбросил на землю моток. – Вот. Ждал, пока мать уйдёт. Все здесь?

– Все! – стройным хором откликнулись полковники.

– Порядок! – Ким присел на песок рядом с Алёшей и распорядился: – Гошка, отнеси верёвку в пещеру. Сейчас, братва, мать с агрономом дадут нам задание. Работать так, чтобы потом прошибло, понятно? Когда закончим, Санька с Митькой наверняка побегут в Копани, а мы тем временем и достанем пушечку? Здорово?

– Ха! Ещё бы!

– Ох и позлятся приборовские!

Возбуждённо переговариваясь, ребята быстро взобрались на холм и побежали к школе.

Нина Петровна, агроном и дед Матвеич уже ждали их возле кривого вяза.

– Все собрались, соловьи-разбойники? – спросила Нина Петровна, когда ребята приблизились.

– Можно доложить? – Ким выступил вперёд и вытянулся по стойке смирно. – Вся дивизия «Красная стрела», все как есть явились на выполнение задания!

– Ох-хо! – пыхнул цигаркой дед Матвеич и подмигнул Нине Петровне. – Да рази с таким воинством что страшно? А ну признавайтесь, все завтракали?

– Ага, – ребята смущённо переглядывались. Какой же завтрак, если убегали из дома ещё до света?

– Смотри мне, – сказал дед, – а то зачнёте бегать с поля домой кусовничать.

– А вон приборовские идут! – крикнул Тимка.

Из-за поворота показалась кучка приборовских ребят. Они шли медленно, лениво загребая босыми ногами дорожную пыль, и боязливо поглядывали на заборовских. Саньки и Митьки среди них не было.

– Ха! Ястреб-то проспал! – засмеялся Гошка.

Ким выразительно толкнул Алёшу локтем в бок и шепнул:

– Никак в Копани ушли… Эх, не успеем теперь управиться!

– А если не ушли? Может, они просто дома задержались?

– Это Ястреб-то задержался? Держи карман шире! Он в школу и то никогда не опаздывает, а тут такое дело!

К ребятам подскочила Юлька. Схватив Кима и Алёшу за руки, она отвела их в сторонку и с таинственным видом прошептала:

– Санька с Митькой в Копани ушли. Точно!

– А ты откуда знаешь?

– Раз их нет…

– Вот и я так думал, а Алёха… Слушай, Алёха, дуй на свой чердак и погляди, дома Ястреб иль нет, понял?

– Я тоже с ним пойду, – загорелась Юлька, – у меня глаза прямо как бинокли. Я даже когда сплю – и то всё вижу!

И, не дожидаясь согласия Алёши, Юлька схватила его за руку и пустилась со всех ног к дому.

Взлетев одним духом на чердак, ребята подбежали к распахнутому настежь слуховому окну.

Двор Лепягиных был пуст, и только из белёной кирпичной трубы сизой змейкой вился дымок.

– Дома, – сказал Алёша. Но в это время на крыльцо вышла тётя Маруся. Сложив руки рупором, она громко закричала:

– Санька-а-а-а-а!

– Митька-а-а-а-а!

– В Копани ушли, – решила Юлька. – Точно. Они теперь там долго пробудут, а мы пушку вытащим! – Юля высунулась по пояс из окна и весело захлопала в ладоши. – Ух ты, как здорово! Алёша, глянь, правда ужасно красиво!

Далеко, далеко во все стороны раскинулось сплошное лесное море. Густая зелень деревьев то высветлялась на солнце, то пропадала в тени облаков, словно на море ходили быстрые лёгкие волны. На крыше избы ветер гулко хлопал оборванными листами железа, и от этого казалось, что над крышей, как над палубой корабля, вздулись тугие паруса.

– Ой, как здорово! Мы плывём, Алёша, ура! Эго-гей!

– Плывём! – возбуждённо подхватил Алёша и, схватив подоконник, как штурвал, рявкнул: – Курс зюйд-вест! Так держать!

– Есть!

– Свистать всех наверх!

– Нету!

– Чего нету? – запнулся Алёша.

– Кого свистать нету.

– Но это же команда такая, понимаешь? Когда аврал какой-нибудь или ещё что…

– А сейчас что?

– Сейчас… – Алёша вытянул руку. – Впереди только чистое море, Юля, плывём открывать новые земли. Ты любишь открывать новые земли?

– Ага, – с готовностью ответила Юлька, – очень люблю. Я бы всегда их открывала. Одну за другой, одну за другой. Интересно, правда?

– Интересно, – засмеялся Алёша, полной грудью вдыхая пахучий, пряный воздух. – Я бы хотел быть знаешь кем? Капитаном дальнего плавания.

– И я бы, – согласно закивала Юлька, – только самого-самого дальнего, а то быстро все земли пооткрываешь, и всё. И ещё бы я хотела подвиги совершать. Совершил подвиг – сразу памятник ставят, здорово?

– Так уж и сразу, – с сомнением покачал головой Алёша, – наверное, надо не один подвиг совершить, чтобы памятник поставили.

– Ну да! Я знаю, – уверенно сказала Юлька, – я же видала в кино. Один подвиг – один памятник, два подвига – два памятника. Точно. Не веришь? Чесслово! А мне бы хоть один памятник, – Юлька грустно вздохнула и, отойдя от окна, уселась на корзинку.

– Верно. Я тоже об этом часто думаю, – Алёша повернулся к Юльке. – Вот живёт человек, а потом что? Станешь старым, и всё? Или вот как дядя Степан – ушёл и не вернулся, и ничего после него не осталось… только, я думаю, не может человек так просто уйти. Что-то же должно после него остаться? Как ты думаешь?

Юлька молча смотрела на Алёшу, сосредоточенно сведя рыжеватые светлые брови.

– Ты почему молчишь? – обеспокоенно опросил Алёша.

– Думаю. И ничегошеньки не могу придумать, – Юлька вздохнула и сердито стукнула пяткой по корзине. – Что ли, голова у меня пустая, как эта корзинка? Алёша, ты скажи, а что должно остаться?

– Корзинка? Подожди, подожди… Юлька, да ты знаешь, Юлька! – Алёша подбежал к Юльке и столкнул её с корзинки.

Пыльное облако заплясало в солнечных лучах.

Он встал на колени перед корзинкой и начал поспешно выгребать серое, пыльное тряпьё.

– Рехнулся? – испуганно ахнула Юлька, нерешительно подходя к Алёше. Она уже хотела было осторожно пощупать Алёшин лоб, но в это время Алёша достал со дна корзинки несколько старых школьных тетрадок и, усевшись прямо на шлак, устилавший потолочные доски, стал быстро перелистывать тетради одну за другой, бормоча что-то себе под нос.

Юлька невольно прислушалась.

– Пятнадцатого июня одна тысяча девятьсот сорокового года… высадил маточники гибрида на Сорочьей поляне…

Алёша поднял голову и посмотрел на Юльку такими откровенно счастливыми глазами, что Юлька попятилась.

– Они… Юлька, они! – громким шёпотом сказал он, от волнения у него пересохло в горле.

– Кто? – ничего не понимая, но тоже невольно переходя на шёпот, спросила Юлька.

– Дневники дяди Степана!

– Те самые?! – радостно ужаснулась Юлька.

– Ну да!

– Ой, Алёшка! А вдруг не они? – Юлька присела рядом с Алёшей и заглянула в тетрадку.

– Они! Вот смотри… Здесь всё описано, как он сажал свой гибрид и как ухаживал…

Юлька выхватила тетрадки из рук Алёши и вскочила на ноги.

– Бежим!

– Куда бежим?

– Как куда? К Нине Петровне, вот куда! Бежим, Алёшка-а-а!

Сорочья поляна начиналась от дороги сразу за деревней и кончалась у берёзового перелеска, светлой весёлой каймой опоясавшего сосновый лес.

Широкая свежевспаханная полоса пересекала поляну наискосок, и издали казалось, что на зелёное шелковистое поле наложили чёрную бархатную заплату. Когда Алёша с Юлькой подбежали к поляне, ребята, разбившись под командой деда Матвеича на две бригады, выносили с поля мелкие камни и складывали их у дороги в две кучи. В одну – приборовские, в другую – заборовские. Крупные валуны, выволоченные на обочину трактором, как серые каменные шапки торчали вдоль дороги.

– Шевелись, шевелись, гвардия, – приговаривал дед Матвеич, попыхивая своей неизменной цигаркой. – Работа, известно, не волк, в лес не убегёт, однако жа, как потопаешь, так и полопаешь, слыхали?

Нина Петровна и агроном ходили по полю следом за трактором и меряли железным метром глубину вспашки.

– Матвеич! – крикнула Нина Петровна. – Ты точно помнишь, что Степан выводил гибрид на Сорочьей поляне?

– А как же, молодуха, чай, память у меня не девичья, всё как сейчас помню. Тут и выхаживал, – он наклонился, взял горсть земли, понюхал, затем медленно растёр землю пальцами. – Вона землица кака… В такую что ни посади – само вырастет.

– Эге-гей! – крикнула, подбегая, Юлька. – Нина-а-а-а Петровна-а-а-а! Скорея сюда-а-а-а-а!

Нина Петровна встревоженно оглядела из-под руки рассыпавшихся по полю ребят. Увидев Алёшу и орущую не своим голосом Юльку на краю поляны, она воткнула в землю железный метр и, легко перескакивая через влажные комья вывороченной земли, побежала к ребятам. Со всех концов Сорочьей поляны уже мчались к Юльке мальчишки. Следом за ними рысцой трусил Матвеич, придерживая рукой свою зелёную пограничную фуражку.

– Эге-гей! Нина-а-а! Петровна-а-а-а! Тётя-а-а-а Нина-а! Эге-гей! – продолжала кричать Юлька. Она взобралась на самый высокий валун и победно, как флагом, размахивала тетрадками.

– Что? Что случилось? – Нина Петровна остановилась и с трудом перевела дыхание. – Говори скорее, что случилось! Да перестань кричать, наконец!

– Вот Рыжая разоралась, прямо обалдеть можно! Я думал, пожар какой, – сказал Гошка и дёрнул Юльку за подол.

Юлька обиженно захлопнула рот, но губы её сами непроизвольно растянулись в широкую улыбку. Не глядя на сгрудившихся вокруг неё мальчишек, она спрыгнула с валуна и торжественно протянула Нине Петровне тетрадки.

– Вот!

– Что это? – Нина Петровна удивлённо посмотрела на старые тетрадки в выцветших грязно-серых обложках.

– Макулатуру набрала! – хихикнул Гошка.

Раздался весёлый хохот.

Алёша шагнул вперёд и крепко взял Юльку за руку.

– Почему вы смеётесь? – прерывающимся от волнения голосом крикнул он. – Вы же не знаете! Ничего не знаете!

Юлька подняла тетрадки над головой и тихо сказала:

– Макулатуру, да? Это же дневники дяди Степана!

– Не может быть! – ахнула Нина Петровна. Она выхватила у Юльки тетради. – Как же так… Как же… Юленька, где вы их нашли?

– Вот мы с ним нашли. На чердаке в корзинке, – скромно сказала Юлька, с видимым удовольствием поглядывая на ошеломлённых мальчишек.

– Вот это да-а-а… – протянул Гошка. И в голосе его была слышна такая откровенная зависть, что Алёшка даже чуть пожалел, что не взял с собой на чердак и Гошку.

– Матвеич, где вы? Вы слышали, Матвеич? – Нина Петровна присела на валун и начала перелистывать тетрадки, бережно отделяя одну страницу от другой, словно боясь, что тетрадки вот-вот рассыплются у неё под руками.

В круг шагнул запыхавшийся Матвеич. Юлька забежала вперёд.

– Деда Матвеич, а мы дневники дяди Степана нашли! Чесслово! Мы с Алёшкой! На чердаке!

Матвеич легко отстранил Юльку рукой.

– Это просто чудо какое-то! – сказала Нина Петровна. – Мы даже не надеялись.

Матвеич стоял молча, опустив голову. Ветер дыбил лёгкие седые волосы старика, обнажив коричнево-красный, иссечённый глубокими морщинами затылок. Руки его дрожали.

– Что же вы молчите, Матвеич?

Старик медленно поднял голову, и все неожиданно увидели, какие яркие, просто нестерпимо яркие глаза у Матвеича.

– Чудо, говоришь? – переспросил Матвеич. – Нет! Я ж говорил! Я знал, что Степан себя окажет! Не могло быть, чтобы не оказал! Потому человек был! Слышишь, Петровна? – он с силой нахлобучил обеими руками фуражку, взял у Нины Петровны тетрадки и зашагал по полю к селу.