Текст книги "Хозяева старой пещеры"

Автор книги: Жанна Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

11. Держись, Юлька!

Смеркалось, когда Алёша пришёл домой. Прохладные серые тени неслышно заползали в открытое окно, прятались по углам. Алёша бросил альбом на стол, устало потянулся и подошёл к окну.

Над рекой клубился лёгкий туман, смешиваясь с надвигающимися сумерками, и поэтому противоположный берег реки с неровным порядком Приборовья и зубчатый у горизонта лес стали похожи на размытую дождём старую декорацию к спектаклю. На дальней ферме возле леса призывно замычала корова, отозвалась другая; возле совхозного клуба сердито застучал движок – привезли новый кинофильм.

По мере того как густела серая мгла, звуки росли, множились, словно деревня просыпалась после томительного дневного сна. Над покатыми крышами изб заклубился сизый дым. В окнах замигали огни. Хлопали двери. У колодца натужно скрипела железная цепь ворота, деловито позвякивали вёдра. Пахло парным молоком и укропом.

Алёша пододвинул трёхногую расшатанную табуретку и сел, положив голову на подоконник. Ветер приподнял занавески, заглянул в комнату, наполнил её запахом расцветающей сирени.

Алёша блаженно зажмурился. На душе у него было покойно и радостно. Рисунок получился на славу. Ким останется доволен.

– Алёша, ты что, сумерничаешь? – бабушка вошла в комнату, на ходу просматривая свежую газету. – Еле-еле успела к закрытию. Эта девушка на почте всегда так рано уходит… Ф-фу-у… плохой из меня спортсмен. Зажечь свет?

– Зажги. – Алёша поднялся. Интересно, как будет выглядеть рисунок при электрическом свете? Он приколол его кнопкой к бревенчатой стене, рядом с другими рисунками, и отошёл в сторону.

– Ничего получилось, как ты думаешь? – Алёша посмотрел на бабушку. Она сидела на диване, устало вытянув полные ноги в мягких кожаных тапочках и внимательно просматривала новый журнал. Сухие голубоватые пальцы легко, словно лаская, перебирали страницы; на полном, чуть одутловатом лице застыла довольная улыбка. «Как она здорово изменилась», – подумал Алёша, глядя на бабушкины ноги в мягких тапочках. До прошлого года он ни разу не видел, чтобы бабушка носила тапочки или туфли без каблуков. И волосы совсем белые.

– Ты что-то сказал? – бабушка подняла голову и сняла очки. Мелкие морщинки побежали от уголков глаз к вискам.

– Я хотел, чтобы ты посмотрела рисунок, – виновато сказал Алёша.

Бабушка прищурилась, затем надела очки и тяжело поднялась с дивана. Сухие половицы жалобно скрипнули под её грузными шагами. С минуту она внимательно всматривалась в рисунок, а затем повернулась к Алёше. Тёмные подковки бровей над очками удивлённо дрогнули.

– Что за фантазия, Алёша?

– Фантазия?!

– Разумеется. Такое прелестное юное существо и… стреляет из пулемёта…

– Что ты говоришь, бабушка?! Это же солдат! Настоящий! Он ведёт свой последний, может быть, смертельный бой, а ты… ты…

Взять и смазать одним словом всю его работу! Это только бабушка умеет. Он был возмущён. Даже больше. Он был оскорблён.

– Солдат? – бабушка с сомнением покачала головой. – Ты серьёзно?

– Ну конечно! Очень, очень серьёзно! – горячо сказал Алёша, всё ещё надеясь, что бабушка просто не поняла.

– В таком случае тебе не кажется, что у твоего солдата несколько… я бы сказала, легкомысленный вид?

– Почему?!

– Посмотри, какая у него весёлая улыбка, он не воюет, а играет в войну.

Алёша в смятении посмотрел на рисунок, точно увидел его впервые. Горячая волна опалила щёки. Он сорвал со стенки рисунок и разорвал его на мелкие клочки. Как же он сам не заметил, когда рисовал?

Он выскочил в сени и прижался лбом к шершавой стене. Рисовал… рисовал – и вот тебе. И с чего он взял, что солдат у пулемёта должен обязательно улыбаться? Совсем наоборот. У него должно быть суровое, обросшее лицо. Он ведёт свой последний, смертельный бой, разве ему до улыбки?

– Алёша! – позвала бабушка.

Алёша плотнее прижался к стене, как будто хотел спрятаться в щель между досками.

– Алёша, иди сюда! – настойчивее позвала бабушка.

Алёша тоскливо поёжился. Неужели нельзя оставить человека в покое, если ему плохо? Он решительно вышел во двор, торопливо сбежал вниз по холму к реке и медленно побрёл по берегу.

Река шумно билась тёмными горбатыми волнами о деревянные сваи. В камышах звонко сплетничали лягушки. Расплывчатая луна слабо проступала сквозь светлую, зыбкую пелену облаков. Рассеянный зеленоватый свет пластался над горизонтом. Алёша вздохнул: «Что ж, видимо, Юлька права. Какой он художник!»

Внезапно его внимание привлёк шум на том берегу реки. Ему показалось, что кто-то громко звал на помощь. Алёша пригляделся. По крутому берегу носился взад и вперёд громадный козёл, а в реке бултыхалось какое-то светлое пятно.

Человек в беде!

Алёша выбежал на мост и помчался изо всех сил, чувствуя, как визжат и стонут под ногами сухие доски настила. Чем ближе он подбегал, тем явственнее видел, что в реке кто-то тонет. И не кто-то, а Юлька!

Сбежав с моста и с разбегу оттолкнув ногой козла, Алёша бросился в воду.

– Держись, Юля! – крикнул он и скрылся под водой.

…Алёша с трудом открыл глаза и увидел тёмные космы волос и под ними широко раскрытые, испуганные глаза…

– Оживел? Ким, он оживел! – дрожащим голосом сказал кто-то над головой Алёши. Лицо странно покривилось и расплылось как в тумане. Алёша услышал громкие, прерывистые звуки и протяжное козлиное меканье.

– Ой! Да пошёл ты отсюда!

– Скотина бородатая! Юлька, гони его!

– Ага, он не идёт!

– Сама привела, сама и гони!

Затем из тумана медленно наплыла на Алёшу большая тёмная голова с раскосыми калмыцкими глазами. Голова приблизилась к самому лицу Алёши и оскалилась крепкими, матово поблёскивающими в темноте зубами. Алёша силился и никак не мог вспомнить, где он уже видел это лицо?

– Алёшка, живой? – голос шёл откуда-то со стороны, словно уши Алёши были плотно забиты ватой. – Ох, и здорово же мы перепугались!

«Это же Ким!» – вспомнил Алёша и попытался улыбнуться, но щёки холодно задеревенели и не слушались. Он видел, что Ким чему-то страшно рад, и никак не мог понять – чему; и почему он лежит, а Ким склонился над ним, словно он болен. Алёша попытался пошевелить руками…

– Лежи, лежи! – испуганно вскинулся Ким и, схватив пучок сухой травы, принялся быстро растирать грудь, ноги и руки Алёши. Алёша тихо застонал от боли во всём теле, чувствуя в то же время, как вместе с болью в тело возвращается невообразимо приятное ощущение тепла.

– Ничего, ничего, – приговаривал Ким, – сейчас ты у нас совсем оживёшь, утопленник!

«Почему утопленник?» – удивился Алёша и в этот миг ясно, словно всё это он видел в кино, вспомнил, как он бежал по мосту на помощь тонущей Юльке, а доски настила гулко и жалобно скрипели под его ногами. Как, выбежав на берег, он оттолкнул бросившегося на него козла и с разбегу прыгнул в воду. Тугая, плотная вода сомкнулась над его головой. Потом он вынырнул, ища глазами Юльку, и удивился, какая тишина стоит вокруг, и увидел бледное лицо Юльки с раскрытым ртом… и всё. Больше он ничего не помнил. Так, значит, это он тонул? Алёша почувствовал, как от страха у него перехватило дыхание. Он испуганно вздрогнул и схватился за руку Кима.

– Ты чего? Замёрз?

– Да-да… – стуча зубами, сказал Алёша. Звук собственного голоса неожиданно успокоил его. Он жив! Всё позади! Теперь он готов был кричать от радости, чтобы ещё и ещё слышать свой голос, и горячая волна благодарности залила глаза.

– С…спасибо, Ким…

– Чего там, – сказал Ким, – жаль, что сухого ничего нет… переодеться. Ай! – вдруг испуганно закричал он и вскочил. Алёша с трудом приподнялся на локтях.

Прямо на них бежала по берегу Юлька. Следом за нею, тряся рогами, ломился сквозь кусты разъярённый козёл. Испуганный вскрик Кима словно подхлестнул Авоську. Он коротко взревел и двумя прыжками нагнал Юльку. Ещё минута и… Но тут Юлька метнулась в сторону и присела. Козёл пролетел мимо. Увидев, что впереди никого нет, Авоська остановился и повернул назад.

– Ага! – закричала Юлька. Она бросилась навстречу козлу и быстро схватила его за рога.

– Ура! – закричал Ким, подбежав к Юльке. – Попался, фашист! – Он стянул с себя майку, и вдвоём они ловко натянули её на морду козлу, набросив лямки на рога. Юлька подняла с земли хворостину и изо всех сил хлестнула Авоську.

– Пошёл! – весело крикнула она. – Пошёл, скотина бородатая!

Ослеплённый козёл дико захрипел, замотал головой, пытаясь освободиться, и пулей скрылся в прибрежных кустах.

Юлька подошла к Алёше.

– Ты… ты зачем полез в воду? – всё ещё тяжело дыша, спросила она.

– Я… я д-думал… ты тонешь, – виновато сказал Алёша.

– Я!? Тону?! – Она хотела засмеяться, но только пожала плечами, до глубины души оскорблённая таким предположением. – Чтобы я утонула в такой паршивой речке?!

– Это верно, – сказал Ким, – за Рыжей никому даже из парней не угнаться.

Алёша растерянно смотрел на них. Как же так? Он же ясно видел, что Юлька тонула.

– Да нет же, – сказала Юлька, – я просто дразнила Авоську, чтобы он от дерева отошёл, а ты… ты плавать-то умеешь?

– Н-нет… – с трудом сказал Алёша и отвёл глаза в сторону.

– Вот это да! – Ким поднялся, растерянно посмотрел на Юльку. Она молча, с изумлением смотрела на Алёшу. – Совсем, совсем не умеешь?

– Совсем… – прошептал Алёша. Теперь ему было уже всё равно.

Ким неожиданно быстро наклонился к Алёше и обнял его.

– Алёшка, – сказал он, – Алёшка!..

Алёша недоверчиво посмотрел на Кима. Смеётся? Нет, Ким не смеялся. Он весело улыбался, хлопая Алёшу по плечу.

– Ты просто ужасный, ужасный молодец, – твердил он.

Было уже совсем поздно, когда ребята подошли к пещере. Мокрые, усталые, дрожащие под пронизывающим ветром, они мечтали только об одном – согреться.

Ким поднялся в пещеру и притащил оттуда спички и несколько сырых картофелин. Юлька насобирала сухих веток. Через несколько минут на берегу реки ярко вспыхнул костёр.

– Обсушимся немного, поедим – и по домам, – деловито сказал Ким, зарывая в горячий песок картошку. – Давай, Алёха, снимай рубашку и штаны, сейчас мы быстро их просушим.

Он ловко, словно всю жизнь занимался сушкой мокрого белья у костра, воткнул в песок палки и растянул на них Алёшину одежду рядом с Юлькиным сарафаном. От мокрой одежды шёл пар, ненасытное пламя жадно пожирало собранные Юлькой хворостинки.

– Пойду наломаю толстых веток, – сказал Ким, – а то мы и до утра не высохнем.

Ким ушёл.

Алёша посмотрел на Юльку. Отвернув лицо в сторону от огня, она шевелила палкой картофелины.

– Юлька, – сказал Алёша чужим голосом. Он первый раз за это время обратился непосредственно к Юльке, странно робея от её присутствия. – Юлька, ты ещё сердишься на меня?

– Нет… – Юлька ответила тихо, встала с колен и почему-то отошла в сторону.

Трепетное пламя костра сгустило редкую темноту, и Юлька стояла под светом, словно врезанная в тёмную раму.

– Я… я не думала, что ты такой… – ещё тише сказала Юлька. Она смотрела не мигая куда-то мимо Алёши.

– Какой? – спросил Алёша, чувствуя, как у него перехватило дыхание. Костёр нестерпимым жаром палил в лицо. Он отодвинулся, но лицо по-прежнему горело, словно он сидел вплотную к огню.

– Ну, такой… отчаянный. Я думала, ты просто… задавака… – Юлька запнулась, искоса взглянула на Алёшу и, увидев его внимательный взгляд, подняла голову и улыбнулась открыто и немного удивлённо. – Бывают же на свете такие люди… Сначала думаешь, что они такие, а потом оказывается, что они совсем другие, правда?

– Правда, – сказал Алёша, не вдумываясь в слова, а только слыша её голос. – Ты совсем, совсем не сердишься?

– Ни капельки! Ну вот нисколечко, – Юлька тряхнула волосами, и они вспыхнули в свете костра медным блеском.

Подошёл Ким и бросил на песок огромную вязанку толстых узловатых веток.

– Теперь живём! – он деловито захлопотал у костра. – Что же вы не подкладывали в костёр? Чуть совсем не потух…

Алёша с Юлькой смущённо молчали.

– Вы чего такие? – удивился Ким.

– Какие?

– Ну… в общем, – Ким выразительно покрутил пальцами у виска.

– Юля на меня всё время сердилась, а теперь… – виновато сказал Алёша и поспешно сунул в огонь широкую хвойную лапу. Хвоя затрещала и пыхнула в лицо ребят тёмным смолистым дымом.

– А теперь пусть попробует! – Ким засмеялся и замахал руками, отгоняя едкий дым.

Неожиданно из дымного облака вынырнул Гошка:

– Я беспокоюсь как сумасшедший, а они сидят себе как миленькие! – Гошка осекся и недовольно уставился на Алёшу. Уж его-то он никак не ожидал здесь увидеть. – Где пушка?

Ким вздохнул и огорчённо махнул рукой в сторону реки.

– Утонула…

– Как утонула?

– Просто. Не знаешь, как тонут?

– Ври больше! – рассердился Гошка, решив, что Ким его просто разыгрывает. – Как это она могла утонуть?

Алёша удивлённо прислушался. Он ничего не знал о существовании какой-то пушки.

Тогда Ким и Юлька, хохоча и перебивая друг друга, рассказали ребятам о своих приключениях с самого начала. С того момента, когда они с Юлькой отправились на разведку.

– Ну и ну, – покачал головой Гошка, когда разведчики наконец умолкли, – то-то взбесятся теперь приборовские… Слушай, – он повернулся к Алёше, – а ты в самом деле не умеешь плавать?

– В самом… – улыбаясь, ответил Алёша. Сейчас он уже не стыдился своего неумения держаться на воде. Он даже немного гордился собой, так велико было восхищение Кима его поступком.

– Вот это да-а-а… – протянул Гошка, – такой большой и… плавать не умеешь! – он засмеялся, и в голосе его послышалось явное осуждение.

Алёша насупился.

– Ладно. Хватит тебе! – оборвал Гошку Ким. – Не умеет, так научится, верно, Алёха?

– Верно, – обрадованно сказал Алёша, – завтра же начну. Я и на коньках тоже не умел – всё время падал, как Ванька-встанька. Две недели в синяках ходил… в школе на каждом уроке по два раза руку поднимал, отвечать просился.

– Почему? – Гошка поперхнулся горячей картофелиной и закашлялся. Чтобы человек сам напросился отвечать? Это было выше его понимания.

– Когда отвечаешь – стоишь, а мне сидеть больно было!

Ребята расхохотались.

– Вам смешно, – Алёша улыбнулся, – а мне тогда не до смеха было. Зато этой зимой в общешкольных соревнованиях участвовал… и учиться лучше стал.

– Коньки помогли? – заинтересованно спросил Ким.

– Ну да, коньки! – усмехнулся Алёша. – Чтобы руку поднимать, здорово готовиться к урокам приходилось… Наш учитель Павел Акимович даже на сборе меня в пример привёл. «Вот, – говорит, – что делает труд и прилежание!» Если б он только знал, какой труд! Даже жалко, что в этом году мы у Павла Акимовича учиться не будем, – продолжал Алёша. – Я в первом классе его очень боялся, а потом понял, что он никакой не страшный, его даже обманывать неинтересно. Человек врёт, а Павел Акимович слушает и верит каждому слову. По глазам видно, что верит. А если заметит вдруг, что его обманывают, у него сразу лицо такое делается, будто его ударили… Он… он как Дон-Кихот…

– Я знаю, – сказала Юлька, – Дон-Кихотами чудаков называют, которые бесполезные дела делают. Когда папа на собрании против директора выступал, мама его тоже Дон-Кихотом называла, говорит: «Ты с мельницами борешься…»

– Это неверно, – сказал Алёша.

– Как же неверно, если я сама слышала, как она говорила, – упрямо возразила Юлька.

– Да перестань ты, – досадливо поморщился Ким. – Рассказывай, Алёха, дальше…

– Про кого?

– Ну, про этого… Дон-Кихота.

– Дон-Кихот жил очень-очень давно, в Испании. Он был длинный-длинный и добрый, как… Павел Акимович. И потом, он был очень грамотный. Он всё сидел на чердаке и читал книги про рыцарей, как они с врагами сражались.

– Я тоже люблю такие… про войну, – сказал Ким.

– Однажды Дон-Кихот вышел на улицу и увидел, что весь народ бедный и несчастный и над этим народом издеваются разные богачи. В то время все люди в бога верили, и Дон-Кихот верил, потому что все книги, какие он прочитал, были только про бога и про рыцарей, а про космос ни одной не было. Посмотрел Дон-Кихот на бедных людей, заболело у него сердце, так ему их стало жалко, и решил, что их злой дух заколдовал, а иначе разве смог бы один человек командовать всеми людьми и отбирать у них всё, что они делают?

– Ну и дураки… взяли бы всех богачей – раз, раз, и всё, – убеждённо сказал Гошка.

– Вот тогда Дон-Кихот и решил пойти войной и убить злого духа, освободить людей, чтобы они жили свободно…

– Вот это дело! – воскликнул Ким. – Я бы тоже так!

– А я, думаешь, нет? – самолюбиво вставила Юлька. – Думаешь, только ты один храбрый?

– И наш Павел Акимович как Дон-Кихот… – задумчиво продолжал Алёша, шевеля палкой огонь в костре. – Он всем верит, он говорит, что все люди хорошие, а если человек плохой, то потому, что он не понимает… У нас в классе есть такой Юрка Васильев, лодырь из лодырей и ужасно хитрый, жадный, как хорёк. Из-за него всё наше звено в хвосте плетётся. А Павел Акимович всё беседует с ним по-хорошему, беседует… ему кажется, что Юрка просто не понимает…

– Дать ему раза – сразу бы понял! – сказал Гошка.

– А сам-то ты не лодырь, что ли? – не без ехидства заметила Юлька. – Никогда уроки не готовишь – всё у Кима списываешь…

– Я?

– А кто, что ли, я?

– Ну, знаешь! – возмутился Гошка. – Просто время терять неохота…

– Какой занятой, – протянула Юлька, – лодырь, и всё!

– Вот я тебе сейчас покажу, какой я лодырь! – взорвался Гошка и, схватив Юльку за волосы, притянул к себе.

Алёша вскочил.

– Отпусти её! Сейчас же отпусти!

– А то что? – Гошка презрительно смерил взглядом Алёшу. Алёша был ниже ростом, уже в плечах, и справиться с ним Гошке не стоило большого труда. – Дон-Кихот нашёлся, тоже… Да я из тебя котлету сделаю!

– Подавишься! – твёрдо сказал Ким.

Гошка растерялся. Этого он меньше всего ожидал.

– Ты… ты чего?

– Ничего, – спокойно сказал Ким и подложил в костёр ветку, – сила есть – ума не надо, верно?

Ребята помолчали. Гошка отпустил Юльку и сидел, мрачно уткнув конопатый нос в колени. Измена Кима горечью наполнила его сердце. Друг называется… Он с неприязнью покосился на Алёшу. А всё из-за этого… Дать бы ему раза один на один – перестал бы хорохориться!

Ким поднял голову и посмотрел на притихших ребят.

– Завтра будем вытаскивать пушку, она нам ещё пригодится, слышишь, Гош? – сказал он как ни в чём не бывало.

Гошка поднял голову. Ким смотрел на него открыто и дружелюбно, без тени неприязни, словно между ними ничего не было.

– Ладно, – сказал Гошка. Он не умел долго сердиться, а тем более таить обиду в сердце. И что Киму дался этот Алёшка? Парень как парень, только хилый какой-то… за Рыжую заступается. Гошка не любил слабых, но уж если Киму так хочется, из дружбы к нему Гошка готов терпеть даже кривоногого Кузьму, не то что Алёшку!

– Санька по утрам ходит на ферму матери помогать, – продолжал Ким, – Митька, конечно, за ним увяжется. Ты, Алёха, пораньше залезешь на чердак, с вашего дома всё Приборовье хорошо видать. Как только увидишь, что Санька на ферму пошёл, сразу беги сюда к пещере, понятно? Мы здесь будем тебя ждать.

– Хорошо, – сказал Алёша. Он был горд поручением.

– А я? – спросила Юлька, обиженная, что ей ещё не было сказано ни слова.

– А ты рыжая, что ли? С нами Алёшку будешь ждать! А сейчас – по домам!

Ким поднялся, и, черпая пригоршнями воду в реке, начал заливать огонь.

12. В плену

Чтобы не проспать, Алёша поймал в сарае Лидии Ивановны кривого на один глаз, горластого петуха Сёмку.

Перепуганный насмерть Сёмка дёргался в руках, словно внутри его тощего тела срабатывала стальная пружина, и норовил клюнуть своего мучителя в лицо.

В комнате Алёша разжал руки. Сёмка шмякнулся об пол, с минуту полежал, притворяясь мёртвым, а затем вскочил и резво скрылся под кроватью.

Алёша прислушался. Бабушка тяжело дышала во сне, изредка постанывая. Последнее время у неё часто болела поясница, и на ночь она вся обкладывалась грелками… Алёша на цыпочках прошёл по комнате и осторожно прикрыл окно, чтобы Сёмка не удрал, тревожно прислушался к петушиному бульканью под кроватью и юркнул под одеяло.

Сёмка гневно клокотал, стукался головой о провисшие пружины, царапал когтями пол и наконец затих, приняв железную перекладину за насест.

Алёша успокоенно зарылся носом в подушку и уснул. Сёмка не даст ему проспать.

Под утро, когда красная полоса едва начала проступать на горизонте, Сёмка встрепенулся. Он широко расправил крылья, выпятил тощую грудь и попытался гордо слететь с насеста, но, оцарапав гребень о железные пружины, в полуобморочном состоянии выбрался из-под кровати, отдышался и гневно бросил прямо в лицо спящей бабушки:

«Ку-ка-ре-ку-у-у-у!»

Бабушка вздрогнула, отбросила одеяло, тихо ахнула и схватилась за сердце.

– Не-го-дяй! Ху-ли-ган! – раздельно сказала она, словно надеялась, что так Сёмка скорее поймёт её и устыдится. – Ты с ума сошёл?

Сёмка помотал из стороны в сторону гребешком и взял на целую октаву выше.

«Ку-ка-ре-ку-у-у-у-у!» – прокричал он с такой силой, что его единственный глаз налился кровью.

– И откуда ты взялся на мою голову?! – простонала бабушка. Она беспомощно взглянула на спящего Алёшу и позвала: – Алексей!

– А? Что? – Алёша поднял голову и, увидев сидящую на диване бабушку и Сёмку, мгновенно проснулся.

– Я сейчас, сейчас, – виновато забормотал он, стараясь не смотреть в бабушкину сторону.

– Что сейчас? – бабушка подозрительно посмотрела на Алёшу. – Ты хочешь сказать, что это ты…

– Мне надо было, ба, очень надо! У меня важное дело, – заторопился Алёша, – я боялся проспать…

– Так, – бабушка грустно покивала головой, тяжело вздохнула и молча легла, отвернувшись лицом к стене.

– Бабушка, не сердись… очень, очень надо было…

Бабушка молчала.

– Ну, бабушка же… ну, я очень тебя прошу…

«Ку-ка-ре-ку-у-у-у!» – готовно поддержал его Сёмка.

– И ты ещё здесь! – не выдержал Алёша и, открыв настежь дверь, пинком ноги придал петуху скорость.

– Так его! – заметила бабушка. – Бей! Он слабее тебя, сдачи не даст.

Алёша попятился и тихо прикрыл за собой дверь.

На чердаке было душно и сумрачно. Вялые полотнища паутины свисали с тёмных стропил, прилипали к лицу. Тёмный шлак пыльно скрипел под ногами.

Алёша пробрался к забитому чердачному окну и с силой отодрал доски. Яркая струя света хлынула в пыльный сумрак и повисла светлой дрожащей дорожкой.

Алёша выглянул в окно.

Алая полоса на горизонте с каждой минутой проступала яснее. Голубые предрассветные сумерки становились прозрачней и светлее, словно кто-то медленно снимал слой за слоем с громадной переводной картинки.

Из высокой трубы Санькиного дома взвился в небо голубой дымок. Алёша устроился поудобнее. Сейчас тётя Маруся приготовит завтрак и поспешит на ферму. Интересно, проснулись ли уже Ким и Гошка? Он высунулся в окошко по пояс и посмотрел на реку. Отсюда она казалась лентой, отрезанной от голубого неба и застрявшей в зелёном кустарнике. Берег был пустынен. И Юлька, наверное, тоже ещё спит…

Алёша выпрямился. Всё будет в порядке.

– Внимание! – скомандовал себе Алёша и приложил воображаемый бинокль к глазам.

Тётя Маруся вышла на крыльцо, потянулась и, нацепив вёдра на коромысло, покачиваясь, засеменила к колодцу.

– Отставить! – распорядился Алёша. – Ложная тревога. Продолжать наблюдение за противником!

Тётя Маруся, ничего не подозревая, медленно плыла с полными вёдрами домой, степенно здороваясь со спешащими на ферму доярками.

Вот она поставила вёдра на крыльцо, распрямилась и что-то крикнула в раскрытую дверь. Из дома выскочил растрёпанный Санька в одних трусах, подхватил вёдра и скрылся. Тётя Маруся вынесла из сарая ещё одно ведро в тугой марлевой шапке, повязала голову белой косынкой и почти бегом направилась на ферму.

– Так, – сказал Алёша, – обстановка накаляется. Санька остался дома. Сейчас появится Митька.

И, словно повинуясь Алёшиным мыслям, на дороге появился Митька. Он бежал вприпрыжку, одной рукой придерживая штаны, а другой яростно хлестал тонкой лозиной придорожные лопухи. Возле Санькиного дома Митька свернул на «кладбище», и почти тотчас же на все Приборовье раздался отчаянный свист. Санька выскочил из избы, оглянулся по сторонам и юркнул за сарай.

Приборовские стекались на «кладбище» со всех концов села, подгоняемые тревожным Митькиным свистом.

Немного погодя из-за сарая выскочил Санька, за ним показался Митька. Они остановились у берёзовой поленницы и о чём-то горячо заспорили. Митька петухом наскакивал на Саньку, размахивая руками, то и дело оглядываясь в сторону Заборовья. Санька, ссутулясь, мрачно слушал его, грызя ногти. Внезапно он повернулся к Митьке спиной и ушёл в дом, а затем появился на крыше. Зайдя за печную трубу, Санька приложил ладонь козырьком ко лбу и стал внимательно смотреть в Алёшину сторону. Алёша отшатнулся от окна. Неужели заметили? Да нет… Откуда им знать, что он заодно с Кимом и Гошкой?

Он вытащил из угла чердака старую плетёную корзину. Подтащив её к окну, сел, чтобы незаметно наблюдать за противником, и неожиданно с треском провалился. Старая корзина не выдержала. Пыльный столб заплясал в солнечных лучах, Алёша чихнул и вместе с содержимым корзины вывалился на пол.

Сердито запихав в корзину какие-то серые тряпки, Алёша поднял с пола папку старых тетрадей. Тетради были сплошь исписаны крупным угловатым почерком… Какие-то расчёты, цифры, непонятные слова. «Гиб… Гибрид, – с трудом прочёл Алёша. – Ерунда какая-то!» Он сунул тетради в корзину, задвинул её в угол и подбежал к окну.

Ни Саньки, ни Митьки во дворе уже не было.

– Прозевал! – ахнул Алёша. Что же теперь делать? Он растерянно затоптался у окна, пытаясь разглядеть где-нибудь за домами Приборовья Саньку и Митьку, но, так и не найдя их, кубарем скатился по чердачной лестнице во двор.

– Алёша! Иди завтракать! – позвала с крыльца бабушка. От неё вкусно пахло свежими оладьями. Но Алёша только нетерпеливо махнул рукой и понёсся вниз по холму к пещере, чтобы предупредить Кима.

Проклятая корзинка! Надо же было ему провалиться, и именно в это время! Как объяснить ребятам? А вдруг Ким не поверит про корзину и решит, что он просто проспал и всё это выдумал? При одной мысли об этом у Алёши перехватило дыхание. Если Ким так подумает, тогда всё. И Юлька окончательно решит, что он действительно слабак, с которым не стоит иметь дело.

Алёша вытер мокрый лоб ладонью. А если просто сказать, что Санька с Митькой ушли на ферму? Ким же сам вчера сказал, что они каждое утро ходят туда помогать тёте Марусе?

Так и не решив, как ему поступить, Алёша подошёл к пещере.

На берегу было пустынно, только неясно чернело на песке пятно вчерашнего костра, подёрнутое серым налётом.

Алёша заглянул внутрь пещеры. Там тоже было темно и пусто. Пахло прелыми листьями и влажной, застоявшейся тишиной.

Где же ребята?

Алёша пробежал по берегу к мосту, обеспокоенно глядя по сторонам. Может быть, они не дождались его и пошли вытаскивать пушку?

Он перебежал через мост, постоял возле дерева, где вчера спасался от разъярённого Авоськи Ким, и углубился в кусты, надеясь увидеть где-нибудь здесь ребят. Колючие, гибкие ветки хлестали по лицу, царапали ноги. Алёша еле успевал отводить их в стороны руками. Внезапно что-то тёмное и душное обрушилось ему на голову, больно стянуло на спине руки.

– А-а-а-а! – отчаянно закричал он и услышал чьё-то тяжёлое, прерывистое дыхание у своего лица.

– Не ори! Хуже будет! – тонкий голос угрожающе перешёл на хриплый шёпот. – Эт-та… как его… разорался!

Ноги Алёши оторвались от земли, и он почувствовал, что его несут.

– Отпустите меня! Сейчас же отпустите! – крикнул он.

– Когда надо, тогда и отпустим… Ребя… эта-та… как его… надо бы ноги связать… лягается, зараза!

– Отпустите! – Алёша вертел головой, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь сквозь мешковину на голове. Старый мешок был непроницаем.

– Отпустите, сейчас же отпустите! – изо всех сил крикнул Алёша, отплёвываясь. Земля противно скрипела на зубах. Черти! Хоть бы мешок вытрясли как следует!

Скрипнули двери.

– Вот он! – торжественно сказал тонкий голос. – Он идёт себе, а мы… эта-та… как его… р-раз! И в дамки! А ну-ка, ребята, ставь его…

Руки разжались, и Алёша встал на ноги. Кто-то быстро стащил с его головы мешковину.

Вопль разочарования потряс стены сарая. Алёша вытер о плечо припорошённые землёй губы, облегчённо вздохнул и огляделся. Прямо перед ним, на бочке, уперев подбородок в согнутое колено, сидел Санька Лепягин, мрачно нацелясь на Алёшу клювастым носом.

– Кого ты поймал? – сердито процедил он сквозь зубы.

– Тт-ю-ю-ю! Надо же! Вроде… эт-та… как его, Гошка шёл! – Митька подбежал к Саньке и затряс перед ним мешком. – Сань, чесслово, я думал, Гошка. Я ещё подумал… эт-та, как его… с чего это он такой лёгкий, чесслово! – Митька повернулся к Алёше и огорчённо плюнул. – Надо же… дачника припёрли!

– Погоди, не егози, – Санька спрыгнул с бочки и отвёл Митьку в сторону рукой. – Наделал делов…

Он подошёл к Алёше.

– Извини… ребята перепутали. Они думали – свой. Промеж нами, понимаешь, дела есть – ты их не знаешь.

Алёша оскорблённо вытянулся.

– Нет, знаю!

– Знаешь? Чего ты знаешь? – смущённое выражение мгновенно исчезло с Санькиного лица. Глаза настороженно сузились.

– Про пушку! – гордо сказал Алёша. Да! Он сам отрезал себе путь к спасению. Теперь враги знают, что ему всё известно, но он всё равно ничего им не скажет. Пусть не надеются.

– Ага! – взвился Митька, подпрыгивая. – Видишь, Сань, он знает! Знает! Недаром мы его волокли!

– Где пушка? – спросил Санька.

Алёша поднял голову, взглянул на тонкий солнечный луч в кривой щели потолка и молча пожал плечами. Так отвечали врагам партизаны.

– Где пушка?! – крикнул Санька и схватил Алёшу за плечо цепкой горячей ладонью.

Алёша снова молча пожал плечами и усмехнулся. Не на того напали!

– Эти заборовские только и знают, что чужое присваивать, – сказал Митька. – Сами ничего не умеют и… эт-та… как его… завидки берут!

В дверь громко забарабанили.

– Кто там? – Санька подошёл к двери и прижался ухом к доскам.

– Открой, Сань, дело есть!

Санька приоткрыл дверь. Вихрастая голова появилась в щели. Она повертелась из стороны в сторону, пытаясь разглядеть в глубине сарая связанного Алёшу. – Сань, айда к конторе, там чего привезли… на МАЗе с двумя прицепами… даже заборовские все пришли!

– Заборовские?

Санька задумчиво подержал себя за нос, а затем кивком головы подозвал Митьку.

– Схожу. Карауль дачника, понял?

– Ага! – готовно кивнул Митька. – А чего там привезли?

– Узнаю. Пошли, братва…

Мальчишки один за другим вышли из сарая.

– Сиди мне! – Митька толкнул Алёшу в плечо. Алёша с размаху упал на охапку сена в углу. Верёвка больно врезалась в руки.

– Подумаешь… эт-та… как его… герой нашёлся! – ворчливо сказал Митька. – Мы и без тебя узнаем! – он проворно связал Алёше ноги. – Теперь никуда не денешься!

– Мне и здесь хорошо!

– Оно и видно, – сказал Митька и вышел из сарая. Прикрыв за собой дверь, Митька пинком ноги подкатил к сараю ведро, перевернул вверх дном и уселся на него, прислонившись спиной к двери.