Текст книги "Хозяева старой пещеры"

Автор книги: Жанна Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Алёша оглянулся по сторонам. Сквозь неплотные стены сарая били солнечные лучи. Возле коровьего стойла одна доска в стене была наполовину оторвана.

Алёша попробовал встать, но связанные ноги не слушались. Тогда он опёрся спиной о стенку, подтянул ноги и с трудом встал, скользя спиной по стене. Прислушался. Митька спокойно насвистывал, постукивая пяткой о ведро. Тогда Алёша осторожно прыгнул вперёд, с трудом удержался на ногах и снова прыгнул. Возле стойла он чуть не упал, тяжело навалился грудью на перегородку и ткнулся носом в кормушку. Выпрямился и, рванувшись вперёд, упал возле оторванной доски. Яркий свет полоснул по глазам. Алёша зажмурился и глубоко, полной грудью вдохнул свежий воздух.

Стена сарая, возле которой лежал Алёша, выходила на небольшую площадь перед конторой совхоза. У конторы толпился народ. Странно. Обычно днём в совхозе почти не видно взрослых на улице, а сейчас они праздно стояли небольшими кучками и тихо переговаривались.

Алёша вытянул шею, пытаясь разглядеть своих. Приборовские и заборовские мальчишки сновали вокруг деревянного ящика, возвышавшегося на двух прицепах грузовика.

Мимо сарая быстро прошла Нина Петровна, а за нею с папкой в руках проплёлся Кудрявый.

– Добрый день, Петровна! – из толпы вышел старик Матвеич и снял фуражку. – Народ любопытствует, где установим?

– Где и решили на собрании, – Нина Петровна замедлила шаг и протянула старику руку. – Как дела, Матвеич?

– Да каки у старого дела? – усмехнулся Матвеич и осторожно, словно боясь поломать, обеими руками пожал руку Нины Петровны. – Смехота одна. В гости с грелкой хожу!

– Ну, ну, не прибедняйся, Матвеич! Мне рассказывали, какой ты разгон дояркам в Озере-селе устроил!

– Дак они ж… извиняй, Петровна, комбикорма дорогие коровам стравляют, нет, чтоб между дойками травки свежей подкосить!

– Вот видишь? Твою энергию молодому впору!

– Ну, ну, – согласно закивал старик. – Видала сама? Не схалтурили мастера-то?

– Видала. На совесть сделано, – Нина Петровна улыбнулась.

– Не волнуйтесь, товарищи, всё будет в порядке. Мы проследили, – сказал Кудрявый и распахнул перед Ниной Петровной дверь конторы.

– Неужто время нашёл? – насмешливо протянул Матвеич и, обернувшись, тихо сказал что-то. В толпе весело рассмеялись.

Кудрявый закусил губу и резко повернулся к старику:

– И что ты, Матвеич, всё цепляешься? Я тебе поперёк дороги стал, что ли? Забыл, как вместе воевали?

– Что верно, то верно… Только опосля дорожки наши разошлись… Я со всеми вместях сапоги сбиваю, а ты вокруг своей избы, как заяц, петляешь… Эх, Колька, Колька… и не совестно тебе?

– Перед кем это?

– А перед теми, кому памятник ставим… – глухо сказал Матвеич и, нахлобучив фуражку на лоб, повернулся к Кудрявому спиной и ушёл в толпу.

Кудрявый несколько минут стоял, растерянно глядя вслед старику, а затем, махнув рукой, пошёл в контору.

Алёша поискал глазами Кима. Ага, вот он. Стоит рядом с Гошкой. Руки в карманы. Чёрный чуб прикрыл глаза. Рядом с ним Юлька. Она чему-то весело смеётся, то и дело поглядывая в сторону Саньки, стоящего со своими ребятами невдалеке от них.

Эх, хоть бы Ким догадался и подошёл ближе! Что же делать? И руки связаны. И ноги связаны. И Митька сидит у самых дверей. Даже крикнуть нельзя.

В это время Юлька увидела Митьку на ведре у сарая и что-то быстро сказала Киму.

Ким и Гошка громко засмеялись.

– Эй, Митька! – задорно крикнула Юлька. – Тебя что, вместо собаки на цепь посадили дом стеречь?

– Тьфу! Рыжая смола! – сплюнул Митька и отвернулся.

– Митенька, полай! – не унималась Юлька, подходя поближе. – Говорят, породу собак по лаю узнают!

– Я тебе сейчас… эт-та… как его… покажу породу!

– Ой! Как страшно! – Юлька присела и дурашливо схватилась за правый бок. – Аж сердце закололо со страху! – Затем выпрямилась и подошла почти к самой калитке, примыкавшей к сараю. Разве могла она удержаться и не подразнить своего давнего врага?

– Полай, Митенька! – снова просительно затянула она, каждую минуту готовая дать стрекача.

Алёша придвинулся плотнее к щели.

– Юлька! – шепнул он. – Юлька!

Юлька удивлённо оглянулась по сторонам.

– Юлька, это я, Алёша. Стой, не смотри на меня. Я здесь, в сарае.

Юлька внезапно громко вскрикнула, упала на землю, высоко подняв одну ногу. Вертясь, она придвинулась почти вплотную к Алёше.

Не видя Юльки, Митька обеспокоенно выглянул из-за угла.

– Ты чего здесь… эт-та… как его… расселась? А ну, эт-та… давай отсюда!

– Ногу стеклом порезала! – жалобно сказала Юлька и плаксиво сморщилась. – Какой ты, Митька, не видишь, что ли? – Она поплевала на пятку и стала внимательно разглядывать её, тихо постанывая.

– Порезала… – Митька успокоился и ушёл на свой пост.

– Алёшка, как ты сюда попал? – шепнула Юлька, косясь взглядом на Алёшу и продолжая трясти в воздухе ногой.

– Они меня на берегу схватили, – горячо зашептал Алёша, – у меня руки и ноги связаны… про пушку допытывались.

– Сказал? – быстро спросила Юлька.

– За кого ты меня принимаешь?! – возмутился Алёша.

– Ага! – Юлька вскочила и, прихрамывая, побрела к Киму и Гошке.

Алёша успокоенно откинулся на спину. Теперь всё в порядке. Ребята выручат.

13. Заговор

На площади между тем обстановка накалялась. Ким с Санькой стояли уже вплотную друг к другу. Приборовские с угрожающим молчанием окружили Гошку, медленно тесня его к Киму. Гошка нервничал, поглядывая на друга.

– Нарываешься? – наконец спросил Ким.

– Слабо! – вздёрнул острые плечи Санька.

– Одним пальцем!

– Видали и почище!

– Потом нечем смотреть будет!

– Увидим!

– Поглядим!

Они кружили друг возле друга.

Санька, словно ненароком, толкнул Кима в плечо. Ким, вспомнив приёмы джиу-джитсу, ловко вывернул Санькину руку за спину. Санька взревел, вырвал руку и, развернувшись, боднул Кима головой в живот. Ким ударился спиной о Гошку и, прыгнув, очутился на Саньке верхом. Пыль стояла над ними плотным столбом, и было трудно понять, кто где.

Ребята окружили их со всех сторон. Приборовские подбадривали Саньку одобрительными возгласами. Заборовские тщетно пытались пробиться к Киму.

– Ага! Вот вы как?! – Юлька ворвалась в круг и, поправ вековые законы честной драки, азартно вцепилась обеими руками Саньке в волосы. – Держись, Ким! – завопила она.

Ребята возмущённо загалдели, кто-то схватил Юльку за руку, пытаясь оторвать от Саньки. Гошка метнулся на помощь сестре.

– Это что же такое? – разметал дерущихся звонкий окрик Нины Петровны. – Сейчас же прекратите!

Ким и Санька поднялись с земли, угрюмо разглядывая порванные рубахи и свежие царапины на лицах друг друга.

– Ким?! – ахнула Нина Петровна, испуганно глядя на сына.

– Я предупреждал вас, Нина Петровна! Предупреждал! Это же хулиганьё сплошное! – выдвинулся из-за спины Нины Петровны Кудрявый.

– Сейчас же по домам! – распорядилась Нина Петровна, не глядя на Кудрявого. – Вечером соберу вас в школе. Жаль, что Анна Семёновна уехала в город. А с тобой я ещё дома поговорю…

Ким опустил голову.

Ребята стояли не двигаясь.

– Вы слышали?

– Пусть он сначала пушку отдаст! – наконец сказал Санька.

– Какую пушку? – Нина Петровна повернулась к сыну. – Какую пушку?

– Вот, вот, – сердито сказал Кудрявый. – Скоро с ножами друг на друга полезут…

– Шли бы вы отсюда, Николай Ильич! – в сердцах сказала Нина Петровна. – Какую пушку, Ким?

– Не знаю. – Ким отвернулся.

– Не знает? Очень хорошо знает! Пусть отдаст! – наперебой загалдели приборовские. – Сами не умеют, а на чужое зарятся!

– Сами не умеют! – передразнил Гошка. – Чего пристали? Мы никакую пушку не видели!

– Бывают же такие люди – не знают, а говорят! – сказала Юлька, воинственно размахивая кулаком.

– А хотя бы! Я у вас ничего не брал!

– И мы у тебя не брали!

– Нет, брали!

– Нет, не брали!

– Хватит! – крикнула Нина Петровна и подняла вверх руки. – Тише! Ким, сейчас же отдай Сане то, что ты взял!

– Да нет у меня ничего!

– Нет? Честное слово?

– Честно, нет!

– Врёт он, Нина Петровна, – убеждённо сказал Санька. – Врёт!

– Вру?! Чтоб мне на второй год остаться, если вру!

Это была сильная клятва. Санька растерялся. Если Ким не брал – куда же подевалась пушка? И почему этот дачник знает про неё? Он молча растолкал ребят и побежал домой.

– Нина Петровна, – позвал шофёр грузовика, до сих пор спокойно куривший на подножке кабины. – Куда везти? Мне пора в гараж.

– Везите в Заборовье, – сказала Нина Петровна, – через мост и сразу налево. На скат у реки, знаете? Впрочем, я сама с вами поеду…

Ким с Гошкой переглянулись. В этом скате их пещера!

– Что это, мам? – спросил Ким.

– Памятник, – коротко сказала Нина Петровна и пошла к грузовику.

– Вот это да! Чуть совсем не забыл! – Гошка хлопнул себя руками по коленям. – Это погибшим на войне памятник! Двадцать второго июня установят! Побежали скорее, посмотрим, как сгружать будут! Айда, Юлька!

И ребята помчались следом за грузовиком, тяжело ухающим на рытвинах дороги…

Подойдя к дому, Санька плотно прикрыл за собой калитку.

– Всё в порядке?

– Ага! – Митька снял с двери замок.

Алёша лежал возле оторванной доски на полу, привалившись плечом к стене.

– Послушай, – сказал Санька и присел возле него на корточки. – Ты вправду знаешь, где пушка?

– Знаю, – кивнул Алёша.

– Не врёшь?

– Зачем?

– Верно. Не с чего тебе врать, – вздохнул Санька и, морщась, потёр оцарапанную Юлькой щёку.

– Не скажешь?

– Нет! – твёрдо сказал Алёша. – Ни за что!

– Эх, ты… – Санька грустно покивал клювастым носом. – Делал, делал, а они… Всё равно скажешь! – неожиданно взорвался он, – Жрать захочешь – скажешь! Герои до чужого труда! – он повернулся и, резко наклонившись вперёд, почти выбежал из сарая.

Дверь захлопнулась.

– Сань, и долго мне здесь сидеть? – спросил Митька за дверью.

– Пока пощады не запросит.

– А ты куда?

– На ферму схожу. Матери обещал сена подкосить. Я быстро. Смотри – никуда ни шагу!

– Ладно, – вздохнул Митька и через минуту жалобно: – Сань, ты мне… эт-та… как его… хоть хлеба вынеси. Кишка к кишке прилипает…

Алёша перевернулся на спину и вытянул ноги. Душно как, и правда есть хочется… Он зевнул. Бабушка говорит: сон – лучшая еда. Попробуем. Но сон не шёл. Что-то неясное будто тревожило его, и он никак не мог понять – что, и от этого положение, в какое он попал, стало казаться ему хуже, чем было на самом деле. По своему обыкновению, Алёша стал припоминать всё, что произошло, пытаясь в воспоминаниях отыскать причину неприятного чувства. Что же это могло быть? Плен? Ерунда. Сколько бы они ни держали его здесь, Алёша всё равно не выдаст тайну пушки. Пушка… Как Санька разозлился: «Герои до чужого труда». А лицо у него было грустное: «Делал, делал, а они…» Так вот отчего у него остался неприятный осадок, неожиданно понял Алёша. Саньке жаль не пушки, а свой труд… Но не может же Алёша предать Кима? А почему, собственно, Алёша на стороне Кима? Кто же из них прав? Алёша закрыл глаза и начал вспоминать книгу «Спартак», чтоб отогнать неприятные мысли.

…Часа через два к Санькиному дому подошла маленькая, сгорбленная старушка в низко надвинутом на лоб белом платке и длинной сборчатой юбке. Старушка остановилась у калитки и поставила на землю плетёную корзину.

– Охти… чижало-то как! – невнятно прошептала она и со стоном выпрямилась, держась рукой за поясницу. Всё лицо старушки было забинтовано. Снаружи остался только самый кончик коричневого носа да один глаз, спрятанный за выпуклым стеклом очков в тонкой золотой оправе.

Митька с любопытством наблюдал за незнакомой бабкой.

– Сыночек, – прошептала старушка и поманила Митьку рукой в чёрной кружевной перчатке, – сыночек…

– Чего вам? – Митька подошёл к калитке. – Эта-та… как его… никого дома нет…

– Ахти, беда-то какая! – сдавленным шёпотом сказала старушка и села на корзинку, словно у неё подкосились ноги. – С сердцем у меня чтой-то не того, и зубы болят. Позови, сыночек, Марусю, ты не её сын-то будешь?

– Да нету тёти Маруси, – сказал Митька и с жалостью поглядел на старушку, – на ферме она. Я вам воды принесу, хотите?

– Не надо воды… Ты лучше Марусю сбегай позови… Я ей подарок привезла, а мне на поезд надо… Сбегай за ней, сынок, на тебе за это яблочка…

Старушка вытащила из корзины яблоко и неожиданно ловко бросила его Митьке.

Митька поймал яблоко на лету.

– Сейчас, бабушка, я мигом! – сказал он. – Вы тут, – он оглянулся на сарай, плотнее прикрыл дверь, – а вы тут посидите. Я… эт-та… как его… я быстро. – И он радостно запылил по дороге.

Когда Митька скрылся за поворотом, старушка оглянулась по сторонам и, подобрав подол длинной юбки, резво шмыгнула в сарай.

– Алёша! – позвала старушка. – Ты здесь?

Алёша открыл глаза и удивлённо уставился на незнакомую старуху, у которой поверх бинта блестели бабушкины очки в золотой оправе.

– Привет! – сказала старуха и, подбежав к Алёше, стала ловко распутывать верёвки на руках и ногах пленника. – Давай быстрее!

– С-спасибо… – Алёша никак не мог опомниться. – С-спасибо большое…

– Ладно, ладно, – торопила его старуха, – бывают же на свете такие люди… им говоришь скорее, а они еле шевелятся…

Алёша поплевал на ладони и растёр занемевшие руки. С трудом выпрямился. Что-то знакомое прозвучало в голосе старухи. И эта присказка…

– Юлька! – ахнул Алёша.

– Ф-фу! – Юлька сняла очки. – Думала – потеряю! В них ничего не видно, а поверх смотреть – с носа падают. Еле дошла!

– Как они к тебе попали?

– А я твою бабушку встретила; моя мама в город поехала, я её до конторы проводила, а твоя бабушка тебя искала. У тебя бабушка мировецкая, правда! Это она меня переодела и научила, что говорить! Она правда в партизанах была?

– Правда, – сказал Алёша.

– Ну, побежали! – Юлька прихватила юбку и рысью понеслась впереди Алёши. – Скорее! А то Митька вернётся!

– А корзинка? – спохватился Алёша.

– Пускай на память остаётся! – беспечно махнула Юлька рукой в чёрной кружевной перчатке. – Я её только для вида взяла. Там песок и солома! А Ким и не знает, что я тебя выпустила. Они с Гошкой там целый план разрабатывают!

* * *

Памятник стоял на холме над рекой, укрытый от непогоды широкими стругаными досками. Между досками виднелась белая парусина. В одном месте парусина была подрезана. Видно, кто-то из ребят пытался увидеть памятник до открытия. У подножия памятника лежала гладкая гранитная доска. Серо-чёрная, с розовыми прожилками. Она блестела на солнце, как лакированная.

До открытия памятника две недели. Две недели до 22 июня, и за это время должен приехать из Ленинграда скульптор и выбить на доске имена героев. Навечно.

Вверху над холмом ветер крутил облака, то разгоняя их в разные стороны, то собирая в кучу, как пастух овец. А внизу, у подножия холма, сидели ребята. Они уже выложили Алёше все новости о памятнике и теперь слушали Алёшин рассказ.

– Дела-а… – сказал Гошка. – Ловко они тебя… как младенца! Меня бы ни за что!

– Ну да, – сказала Юлька, – тоже мне! – Возбуждённая удачным походом, она бойко смотрела на ребят из-под бинтов одним глазом. Длинная юбка веером прикрывала ноги.

Ким посмотрел на Юльку и снова, уже в который раз, расхохотался:

– Ты хоть бинты-то сними, а то задохнёшься.

– Ничего, – горделиво улыбалась Юлька, разбинтовывая лицо. – А Митька-то, Митька! «Бабушка, вам воды подать? Вы посидите, я… эт-та… как его… быстро!»

Глядя на Юльку, ребята катались по песку, держась за животы.

– Ну и Рыжая!

– Вот это да!

– А Ястреб-то, Ястреб… пушку упустил, пленника взял – и тот смылся… Ха-ха-ха!

Ким вытер глаза и повернулся к Алёше.

– Ты им точно ничего не сказал?

Алёша выпрямился, оскорблённый недоверием.

– Конечно! Зачем бы я стал говорить? Я даже под пыткой и то бы ничего не сказал!

– Под пыткой? Тебя что, пытали?

– Ну, не сейчас, а вообще… я вообще говорю, если бы по-настоящему попал…

Ким покачал головой и насмешливо хлопнул Алёшу по спине.

– Выдумщик ты… по-настоящему…

Он повернулся к Гошке.

– Как же нам её вытащить, Гош? Санька с Митькой теперь за каждым нашим шагом следить будут…

– А я знаю! Я знаю! – вдруг выпалила Юлька и захлопала в ладоши. – Я придумала!

– Как? – не сговариваясь, разом спросили и Ким и Гошка.

– Надо… – тут Юлька таинственно приложила палец к губам, быстро оглянулась по сторонам и горячо зашептала: – Надо, чтобы Алёша снова попал в плен и сказал. Саньке, что пушку мы спрятали в Копанях. Пока они сходят туда и обратно, а мы её как миленькую вытащим!

– Здорово! – восхищённо хлопнул себя по коленям Гошка. – Молодец, Рыжая!

– Ерунда, – сказал Ким. – Как же он пойдёт в плен, если Митька уже вернулся и всё узнал?

– Бывают же такие люди… им говоришь, а они не понимают, – обиделась Юлька. – Пусть Алёша просто так мимо Санькиного дома пройдёт. Они увидят и опять нападут.

– Нападут или нет – это ещё как сказать, – Ким с сомнением покрутил чуб.

– Нападут! Что ли, я Митьку не знаю?!

– А по-моему, лучше так, – сказал Алёша, – надо просто пойти в Приборовское и стоять и ждать, когда они пройдут мимо. А когда будут проходить, сделать вид, что мы не видим их и спорим, когда нам пушку из Копаней забрать – днём или ночью… Они подумают, что случайно подслушали, и поверят.

– Вот это вернее! – Ким снова, на этот раз уже не насмешливо, а восхищённо, хлопнул Алёшу по спине. – Выдумщик ты! До Копаней час ходу да обратно… Ха! За это время мы не только вытащить её успеем, но и обратно утопить! Славно, Алёха!

Алёша обхватил согнутые колени руками и задумался, глядя на медленное течение реки. Вдали, у противоположного берега, она казалась сине-зелёной, как толстое непроницаемое стекло.

«Как странно, – подумал Алёша, – течёт себе и течёт, что бы ни случилось на берегу… Только отражает. И ящеров, и скифов, и бои с фашистами…»

– Ты чего? – тихо спросил Ким и тронул Алёшу.

– Так… – Алёша вздрогнул и смущённо взглянул на Кима. – Задумался… А ребята где?

– Пошли домой… есть захотели. – Ким придвинулся к Алёше и лёг на живот, подперев руками голову.

– Знаешь, – неожиданно для себя сказал Алёша, – вот почему так? О чём бы ты ни думал, а когда посмотришь на реку, она все мысли уносит. И в голове яснее делается… Ты не замечаешь?

– Нет, – сказал Ким и через минуту удивлённо: – А правда! Я сейчас попробовал… смешно!

– Нет… странно. Лес шумит по-своему, река по-своему. Даже когда совсем-совсем тихо, всё равно слышно. Как будто шепчутся между собой… Вот бы подслушать, а? Наверное, люди когда-нибудь придумают такой аппарат и узнают, о чём они говорят. Интересно, правда? Они же были, когда ещё нас не было, и будут тогда, когда нас не станет…

– Выдумщик ты, – усмехнулся Ким, – они же не живые.

– Не знаю… и бабушка не знает. Она говорит: формы жизни так разнообразны, что нам даже представить себе трудно… Ты кем будешь, когда вырастешь?

– Инженером… машины всякие строить или космические корабли… я ещё точно не решил. А ты? Художником?

– Не знаю… мне хочется сделать что-нибудь такое… Такое, чтобы если человеку плохо – он посмотрел, и ему сразу хорошо сделалось… Наверное, художником. Знаешь, когда бабушке от чего-нибудь плохо делается, она тогда на целый день в Эрмитаж уходит или в Русский музей и меня с собой берёт. Только бабушка говорит, чтобы быть художником, надо не только рисовать уметь, а ещё очень любить людей. А вот как их любить? Всех вместе или по отдельности?

– Всех вместе нельзя. Они же разные…

– Вот и я так думаю. Если всех, то и Юрку Васильева, а если он жадный, хитрый? Или врагов? Вот ты, почему ты Саньку с Митькой не любишь?

– Сказал тоже… Они нашу пещеру захватить хотят! Только у них не выйдет! Это наша пещера! – Ким поднялся. – Пошли. Есть охота. Скоро мать нас в школу собирать начнёт. Она если что сказала – обязательно сделает. Ты придёшь?

– Зачем? Я же не здешний?

– Ерунда! Приходи. Мы там и подкинем приборовским насчёт Копаней… пусть поищут!

14. Ход конём

Вечерело, когда Ким прибежал к Алёше.

– Айда скорее, – крикнул он, – все давно уже в школе! Мать, знаешь, как не любит, когда опаздывают.

– Куда это вы собрались? – поинтересовалась бабушка.

– В школу, ба, на собрание. Там Нина Петровна всех ребят собирает.

– О! – с уважением сказала бабушка. – Тогда надень, пожалуйста, чистую рубашку.

– Ну зачем, ба? Я же не в театр!

– Алёша, не спорь. Надо уважать, если не себя, то хотя бы тех, кто будет сидеть рядом с тобой. Рубашка в чемодане.

– Алёха, давай живее!

Ким нетерпеливо переступал с ноги на ногу.

Алёша виновато посмотрел на Кима и нехотя поплёлся к чемодану.

– Давай, давай, – съехидничал Ким, – через рубашку мировой загар всегда получается! – и он самодовольно похлопал себя по голому, загорелому до черноты плечу.

– Вот как? – бабушка подняла голову и внимательно посмотрела на Кима поверх журнала. Едва заметная усмешка скользнула по её лицу к губам.

– Умывался? – неожиданно громко и резко спросила она.

Ким вздрогнул и растерянно уставился на бабушку.

– Кто? Я? – он ткнул себя грязным пальцем в грудь.

– Марш! С мылом! Оба!

– Да я… э… – Ким был так возмущён, что, казалось, позабыл все слова, какие только знал.

– Р-р-разговорчики! – грозно сказала бабушка и быстро прикрыла лицо журналом. Пёстрая обложка дрожала в её руках, словно бабушка изо всех сил сдерживала смех.

Ожесточённо намыливая шею и руки, поливая друг друга из ковшика студёной колодезной водой, ребята пришли к выводу, что самые бесполезные на свете дела им приходится делать по вине взрослых. Зачем, спрашивается, летом обувь? Куда приятнее бегать босиком. Или мыть руки, если целый день плескаешься в реке?

– А бабка у тебя класс, – одобрительно заметил Ким, растирая шею жёстким полотенцем, – генерал!

– Аг-га… – стуча зубами, подтвердил Алёша. От холодной воды всё его белое, не тронутое загаром тело покрылось мелкими пупырышками.

Бабушка придирчиво осмотрела посвежевшие лица мальчишек и удовлетворённо сказала:

– Браво! Оказывается, под слоем грязи скрывались два писаных красавца!

Облегчённо вздохнув, мальчишки кубарем скатились с крыльца.

Нину Петровну они увидели ещё издали, не доходя до кривого вяза возле школьных ворот. Всё в той же голубой клетчатой курточке и коричневой узкой юбке, она сидела на широких перилах крыльца и листала блокнот. Приборовские толпились возле ворот и вполголоса переругивались с заборовскими, по-хозяйски облепившими ступеньки крыльца.

Когда Ким с Алёшей вошли во двор, Нина Петровна спрыгнула с перил, отряхнула юбку и вошла в школу. За нею гурьбой двинулись ребята. Ким с Алёшей вошли позже всех, следом за Митькой Соколовым. Митька был в новой сатиновой рубашке, которую он то и дело одёргивал, но рубаха так и стояла на его спине зеленоватым накрахмаленным горбом. Ким ткнул его в горб кулаком и, изменив голос, тоненько пропищал:

– Бабушка… это… как его… не хотите водицы испить?

Митька дёрнулся, словно ужаленный, замахнулся кулаком, но, увидев, что это Ким, побежал вперёд и уселся за парту рядом с Санькой.

– Сейчас Ястреб увидит тебя и от злости лопнет, – Ким засмеялся и подтолкнул Алёшу локтем, кивая на Саньку. Алёша повернулся и, встретясь взглядом с Санькой, приветливо улыбнулся, стараясь показать, что он нисколько не сердится за плен. Но Санька скользнул по лицу Алёши безразличным взглядом, отвернулся и что-то хмуро сказал Митьке. Митька виновато опустил голову.

– Привет, Ястреб! – улыбаясь во весь рот, громко сказал Ким и обнял Алёшу за плечи. – Ну, как она – жизнь? Вертится?

– Подожди… эт-та… ещё завертится! – обиженно выкрикнул Митька. – Задавака первый сорт, попадёшь к нам на курорт.

– Ладно, ладно, – добродушно ухмыльнулся Ким, – не из пугливых. Нас на пушку не возьмёшь!

Санька вскочил. Оттолкнув Митьку плечом, вплотную подошёл к Киму.

– Нарываешься? – глухо, сквозь зубы спросил он.

Алёша с сочувствием посмотрел на Саньку. Лепягин словно окаменел. Казалось, даже глаза его, неподвижно устремлённые на Кима, превратились в колючие осколки холодного серого камня.

– Смотрите, какой нервный! – всё ещё смешливо, но уже насторожённо сказал Ким и сунул руки в карманы. – Нарываюсь, а что?

– Нарвёшься!

– Видали и почище!

– А это видал? – Санька поднял сжатый кулак и выразительно покрутил им перед носом Кима.

Ребята сбились вокруг них плотной, молчаливой стеной. Неписаный закон запрещал вмешиваться в ритуал, называемый «тянуть резину». Между тем Санька и Ким уже два раза поменялись местами, не сводя друг с друга насторожённых, полных взаимного презрения глаз. Казалось, вот-вот разразится бой. Но в это время в класс вошла Нина Петровна.

– Ребята, – громко сказала она, – прошу всех занять свои места.

Санька медленно опустил руку и, повернувшись спиной к Киму, презрительно бросил через плечо:

– Чужеспинник!

Ким рванулся было к нему, но Алёша быстро схватил его за руки и потащил к парте.

– Не надо, Ким… слышишь, не надо…

– Я кому сказала! – Нина Петровна стукнула ладонью по столу.

Ребята нехотя расселись по своим местам, исподлобья поглядывая друг на друга.

– Ну, соловьи-разбойники, вы что же решили – ни одного дня на каникулах без синяка или разбитого носа?! – резко сказала Нина Петровна, отходя от стола. – В совхозе каждый человек на вес золота, а здесь столько энергии пропадает зря! Я не буду сейчас разбираться в ваших делах. Совхозу срочно нужна ваша помощь.

Ребята переглянулись. Они приготовились к выговору, к чему угодно, но только не к тому, что у них будут просить помощи, и не кто-нибудь, а сама Нина Петровна! Что случилось?

– Так вот, кто хочет помочь совхозу – поднимите руки.

– Ого! – шепнул Ким. – Значит, дело серьёзное, если мать про драку забыла. – И первый, не раздумывая, поднял руку. Видимо, то же самое почувствовали и остальные ребята. В классе стремительно, одна за другой поднимались над партами руки.

Нина Петровна молча смотрела на ребят, и постепенно смуглое, резковатое лицо её словно оттаивало. Густые, чуть сросшиеся на переносице брови разошлись, а когда Митька Соколов поднял сразу обе руки, от её тёмных, всегда прищуренных для строгости глаз медленно разлилась по лицу не обычная для неё ласковая улыбка.

– Хорошо подумайте. Чтобы потом не было жалоб на то, что вам некогда гулять.

Ребята возмущённо зашумели.

– Хорошо подумали!

– Что ли, мы работы боимся!

– Не маленькие, поди!

– Ну так вот, – сказала Нина Петровна, – жил в нашем совхозе один человек. Звали его Степаном Карцевым.

Алёша насторожился.

– Посмотрел как-то Степан на наши поля и задумался. Маленькие они, каменистые и всё больше кустарником поросли. Мало корма для скота на этих полях. И решил тогда Степан вот что. Надо придумать такое, чтобы с поля втрое, вчетверо больше кормов собрать. И придумал! Соединил вместе капусту и брюкву – и получился у него капустно-брюквенный гибрид. Сверху капуста, в два раза больше обыкновенной, а снизу брюква, тоже намного больше нормальной. Здорово?

– Здорово! – в один голос подхватили ребята.

– А почему?

– У коровы, эт-та… как его… молоко на языке!

– А у Митьки на губах! – не выдержав, съехидничала Юлька.

Нина Петровна засмеялась и постучала по столу.

– Успокойся, Юля. Митя правильно сказал. Только вот какая беда, ребята. Началась война, и Степан не успел закончить работу. Ушёл на фронт. Добровольцем. А уходя, спрятал мешочек с полученными семенами и никому не сказал куда. Видно, не успел. И только осенью прошлого года, когда Лидия Ивановна ремонтировала сарай, семена нашлись. Вы об этом слышали. Семян очень мало, ребята, и самое главное, что никто не знает, как их надо высаживать, когда и какой режим ухода. Да и они ли это? Матвеич говорит – они. Но кто знает, времени прошло много, он мог и ошибиться. Кроме того, мы так и не смогли найти дневников опытов. Да и были ли они? Я не уверена. Если бы были, мы бы нашли.

– Как же теперь? – забеспокоился Санька Лепягин.

– Будем пробовать. Я рассказала вам всё это для того, чтобы вы поняли, какая ответственность ложится на вас. Главный агроном не хотел доверять вам семена, но я упросила. Не подведёте?

– Не-ет! Не подведём!

Ребята повскакали с мест и окружили Нину Петровну.

– Разобьётесь на две бригады. Главный агроном и Матвеич будут руководить работой.

– А ты, Алёха, с нами? – потряс Алёшу за плечо Ким.

Алёша промолчал, словно не слышал вопроса. Он изо всех сил старался вспомнить, где же он видел это слово. Гибрид… фиолетовыми чернилами на сером в жёлтых разводах листке.

– Ты что, уснул? – удивился Ким.

– Подожди, подожди, – пробормотал Алёша.

В это время пустая парта в углу класса задвигалась и в проходе неожиданно показалась пыльная, припорошённая сухой извёсткой лохматая голова.

– И я хочу в бригаду! – пискнула она.

– Тима? Ты откуда взялся? – удивлённо спросила Нина Петровна.

– А ниоткуда… Я сам по себе сидел, и всё… – Тимка громко чихнул и вытер лицо рукавом грязной рубашки. На носу и на щеках его остались серые пыльные разводы. – Я себе сидел, а Митька ногами всё время дрыгается…

– Зачем же ты под парту залез? – спросила Нина Петровна.

– Да-а… я думал, вы про пушку говорить станете…

– Про какую пушку? – Нина Петровна быстро подошла к Тимке и, взяв его за плечи, повернула к себе лицом.

В классе разлилась мгновенная, глухая тишина. Санька замер, весь подавшись вперёд, лёг грудью на парту. Алёша почувствовал, как горячие пальцы Кима больно сжали его руку. И в этой насторожённой тишине неожиданно громко прозвучало приглушённое Юлькино хихиканье. Она закрыла лицо руками, и плечи её вздрагивали от смеха.

– В чём дело, Юля? – сердито повернулась к ней Нина Петровна. – Сейчас же встань и расскажи, в чём дело.

Юлька покорно отвела руки от лица и встала, продолжая хихикать.

– Тётя Нина, не сердитесь… я сейчас всё расскажу…

– Юлька! – испуганно выдохнул Ким.

– А что? – Юлька упрямо тряхнула головой и хитро прищурилась. – Теперь уж всё как есть надо говорить… Мы, Нина Петровна, назавтра в Копани… гербарий собирать…

– Какой гербарий? О чём ты? – удивилась Нина Петровна. – И при чём здесь пушка?

– Дак я и говорю… Мама, ну, Анна Семёновна, говорила: надо гербарий для школы собирать, а Ким говорит: ты нас на пушку берёшь, а я говорю: ни на какую ни на пушку. Гошка, правда мама про гербарий говорила?

– Говорила, – растерялся Гошка. Он никак не мог сообразить, для чего Рыжая вспомнила о гербарии. Да и при чём здесь этот… гербарий?

– Вот приедет мама, спросите, – Юлька простодушно улыбнулась и, кинув быстрый взгляд на Саньку, уселась на своё место, как ни в чём не бывало.

Санька перевёл сторожкий взгляд с оживлённого лица Юльки на бледное, ещё испуганное лицо Кима и, опустив глаза, задумчиво подёргал себя за нос.

«Поверил, что пушка в Копанях», – не то с сожалением не то с облегчением подумал Алёша.

– Ну, Рыжая! – восхищённо сказал Ким, когда ребята вышли из школы.

– Вся в меня, – гордо заявил Гошка и немного свысока посмотрел на ребят. Ведь Юлька не чья-нибудь, а его родная сестра.