Текст книги "Хозяева старой пещеры"

Автор книги: Жанна Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

18. Проклятое место

Митьке почудилось, будто что-то тяжёлое навалилось на ноги. Он испуганно сжался, просыпаясь. Рядом с ним явственно слышалось чьё-то неспокойное, прерывистое дыхание. Митька приподнялся, тараща глаза и со сна позабыв, где он. Густая, непроницаемая тьма обложила его со всех сторон. Над головой что-то грозно шелестело, то нарастая и переходя в неумолчный, слитный гул, то стихая, словно затаясь. Невдалеке квакали лягушки. Густо пахло смолой и сладковатой, приторной прелью.

Постепенно тьма перед Митькиными глазами просеялась. Из-за тёмного облака вылился зеленоватый лунный свет и пронизал лес. По веткам сосен скользнули полоски света. Митька перевёл дыхание, чувствуя, как гулко колотится в груди сердце. Рядом с ним, под корнями вывороченной сосны, неспокойно спал Санька. Вот он повернулся, протянул руку и потрогал Митьку за ногу, словно и во сне проверял, не случилось ли что с другом.

– Сань, а Сань, – жалобно позвал Митька, – Сань, проснись…

– А? Чего? – Санька поднял голову, вглядываясь в темноту. – Ты чего? Спи давай… до света ещё не скоро.

– Я, эт-та… как его… не могу… Страшно.

– А мне, думаешь, нет? – Санька вздохнул и сел, прислонившись спиной к корневищу. Над их головой громадными когтистыми лапами вздымались к небу корни. При каждом движении мальчишек с корней тихо осыпалась холодная земля. Прошлым летом по Копаням прошёл низовой пожар, подпалив корни. Деревья повалились, образовав завалы. В одном из таких завалов ребята и решили заночевать.

– И чего ты удумал на ночь идти? – вздохнул Митька, придвигаясь ближе к товарищу.

– А то… Кимка небось на зорьке побежит. Пока доберётся, а мы уже тут, понял?

– Кимке только бы, эт-та… как его… чужое схватить, у самого-то ума не хватит что-нито построить… У-у, попадётся он мне. Сань, а может, плюнем, а? Ну её, эту пушку… Пускай Кимка подавится. Мы другую сделаем.

– Ладно, – сердито сказал Санька, – тебе-то, может, и плевать, а у меня руки по сю пору ноют. Во, ноготь сорвал, пока наладил.

– Ну да, меня мать ремнём выстегала за эти… колеса велосипедные, – с некоторой гордостью сказал Митька.

– Вот то-то и есть. Свой труд спасаем, не на чужое заримся… Да ты не трусь, Митяй, я счас костерок вздую, повеселее станет, – Санька поднялся, но Митька проворно вскочил и схватил его за руку.

– Не ходи, Сань, – вскрикнул он, дрожа, и шёпотом добавил, оглядываясь по сторонам: – Самое что ни на есть проклятущее место – Копани…

– Да брось ты… бабьи сказки.

– Не-е, Сань, вот ей-богу! Слушай. Э-э-э-э! – дрожащим голосом крикнул Митька.

– Э-э-э-э! – отозвалось во тьме. И тотчас же невдалеке что-то тяжело ухнуло: – У-у-у-ух! – и издевательски захохотало: – Уах-ха-ха-ха! Уах-ха!

Ребята, словно по команде, присели и прижались к сосне.

– Никак сова, – оправившись от испуга, небрежно сказал Санька. Впрочем, не совсем уверенно.

– Не-е, – одними губами прошептал Митька.

– Уах-ха-хах-ха! – снова прозвучало в кустах.

Санька съёжился, уже не пытаясь возражать. Наступила тишина. Над головами ребят тонко запел комар. Дрожащими руками Санька вытащил из кармана коробок спичек, чиркнул и, не глядя, ткнул горящей спичкой в землю. Потянуло дымком. Сухие листья вспыхнули. Красноватый огонёк высветил перекошенное страхом Митькино лицо, пробежал по траве. Санька торопливо подбросил в костерок хвороста. Потёр заслезившиеся от дыма глаза.

– Сова это или филин, – сказал он. Пляшущий огонёк придал ему уверенности.

– Не-ет, – Митька придвинулся к костру, – это Настасья Аникина. Бабка говорила, она каждую ночь по Копани бродит.

– Брось! – недоверчиво сказал Санька, ломая сушняк. Толстая ветка громко хрустнула. Санька вздрогнул и поспешно сунул её в огонь. Костёр вспыхнул ярким пламенем, сгустив тьму. Ребятам казалось теперь, что на всём свете они остались одни. Они, ночь и костёр. И если верить Митькиной бабке, где-то здесь, невдалеке от них, бродит по ночам Настасья Аникина. Снова что-то тревожно зашуршало в кустах. Санька и Митька разом оглянулись, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

– Она, – выдохнул Митька, – ей-богу!

– А ч-чего она… б-бродит?

– Ну как же, – Митька подпёр щёку ладонью. Глаза у него расширились и потемнели, – тебе бы так, ты бы тоже бродил, думаешь нет?

– Расскажи, – попросил Санька, – теперь всё равно не уснём.

Митька помолчал, словно собираясь с мыслями, и завёл тонким жалобным напевом. Так и казалось, что сидит у костра старушка и ведёт сказ.

– Давно это было. Ещё барин владел всей округой. Злющий был, жадный, ровно… эт-та… как его, фашист какой. И ходил у него в конюхах парень Павел Аникин. С виду Павел прямо богатырь был и с лица светел. Любили его люди. И жена ему попалась подходящая. Красивая. Как увидел её раз барин на покосе, и ногами затопал. «Подавай, – кричит, – мне твою Настасью в услужение – и баста!» Забоялся Павел и спрятал жену в лесу, а детей по людям распихал. Ещё пуще обозлился барин и велел Павла за непокорство батогами стегать. А Павел только кулак в рот себе пихает, чтобы и не вскрикнуть. Так молча и помер под батогами.

Митька задумчиво пошевелил хворостиной в костре.

– Как узнала Настасья про смерть мужа, взъярилась. Все усадьбы в округе спалила. Тогда приказал барин разыскать Настасьиных детей и увести их в лес, в непролазные болота. Побежала Настасья за ними в лес и пропала. Бабка моя говорила, что с тех самых пор и бродит она в Копанях, по ночам детей своих ищет…

Санька, видимо ободрённый, что в рассказе не было никаких ужасов, усмехнулся:

– Чего же ты её трусишь!

– Ну да… если она… эт-та… как его, нас за своих детей примет?

– Брось. Её дети с тех пор во какими выросли, – Санька поднял вверх палку.

– Эх ты! – Митька снисходительно улыбнулся. – Да она-то откуда знает! Она же их с той поры в глаза не видела!

Сражённый Митькиным доводом, Санька задумался.

– Враки всё, – наконец сказал он, – привидений не бывает.

Митька взглянул на него с сожалением, почесал за ухом и сокрушённо сказал:

– Да я и сам знаю, что не бывает, а всё одно… жуть берёт.

– Нечего бабьи сказки слушать, – насмешливо сказал Санька, – тогда и жуть не возьмёт.

Митька прилёг на локоть, чуть отвернув от огня раскрасневшееся лицо.

– Враки не враки, – задумчиво сказал он, – а так интереснее. Вот когда война с фашистом была, послал раз командир одного партизана мост взорвать. По которому эшелоны всякие ходят. Здоровущий был мост, весь как есть из железа сработанный. По нему день и ночь немцы на свой фронт танки и пушки гнали. Заложил партизан мину, а тут как раз эт-та… как его… целый поезд с немчурой шурует. Бах! Куда паровоз, куда вагоны! Фрицы орут, а партизан в лес, к своим. Только глядь, а у него нога вся эт-та… как его… в крови. А фашисты тем временем в погоню за ним. Бежал, бежал партизан что есть силы. Весь об кусты изодрался. Глядь, а перед ним поляна красивая, вся в цветах. «Ну, – думает, – отдохну маленько». Шагнул, а земля под ним качается. И вдруг выходит из кустов женщина.

«Куда ты, – говорит, – это же чаруса. По ней и заяц легконогий не сигает. Провалится в болото бездонное. Стойка здесь в кустах». А сама вышла на тропинку и в один момент эта-та… как его… в того самого партизана обернулась.

– Врёшь! – не выдержал Санька.

– Чесслово, не вру. Бабка говорила, ей тот самый партизан рассказывал. Увидали её фрицы и решили, что это он и есть, и ну за ним. А она по чарусе бежит, и ни одна травка под ней не колыхнётся. Ну, фрицы за ней – и все как есть в чарусу провалились. А настоящий-то партизан сидит в кустах и на всё это своими глазами смотрит. Пришла к нему эта женщина, она уже опять в себя перевернулась, и говорит: «Пойдём, я тебя на чисто место выведу». – «Не могу идти, – говорит наш, – нога болит». Взяла тогда женщина, сняла с дерева паутину, приложила к ране и косынкой с головы повязала. Встал партизан, а нога совсем эта-та… как его… ну, не болит, и всё.

– А чего она ему привязала? – спросил Санька.

– Наверно, эт-та… как его… пенициллин, чтобы быстрее зажило. Взяла она его за руку и повела. Долго шли и вышли в чистый лес. «Ну, теперь иди, – говорит, – тут наши недалеко». – «Постой, – говорит партизан, – ты кто? Почему ты меня выручала?» – «А потому, – говорит, – что ты за правду боец». И пропала. «Имя свое назови!» – это партизан ей вслед закричал. А из лесу ти-ихо так откликнулось: «Настасья Аникина-а!» И тут сомлел партизан. Проснулся, глянь, а он у самой партизанской землянки лежит, эт-та, как его… в кустах.

– Приснилось ему? – сдерживая волнение, спросил Санька.

Митька значительно покачал головой.

– Может, и приснилось, только эт-та… как его… глянул он, а нога ейной косынкой повязана.

– Ну! – ахнул Санька, чувствуя, как по спине побежали мурашки. – Выходит, привидения за нас?

– Конечно, эт-та… как его… за нас. Привидения-то из кого получались? Бабка говорила, что из тех, кого богатеи разные забижали… Только, я думаю, тут другое…

– Что? – Санька придвинулся ближе к Митьке, предвкушая ещё более страшную историю.

Митька долго смотрел на затухающий огонь, потом сказал, таинственно понизив голос и оглядываясь по сторонам:

– Космонавты, эт-та… как его… из других планет!

– Брось! – Санька разочарованно отодвинулся.

– Можешь не верить, – горячо сказал Митька и приподнялся на локте, – дело хозяйское, а только у них, может, темно, может, солнце другое, вот они и ходят по ночам, эт-та, как его… изучают.

– А Настасья как же?

– Неужто не понимаешь? – удивился Митька. – Маскировка это. Им-то только этого и надо, пусть люди думают, что они привидения, им же спокойней.

– А здорово! – Санька рассмеялся. – Вот бы поговорить с кем из них.

– Во! И я так думаю. Интересно! Ты бы про чего спросил?

Санька задумчиво подержал себя за нос, потом посмотрел вверх и твердо сказал:

– Про избы. Как избу построить, чтоб ни огнём, ни водой не брало дерево.

– Так это ж из камня или железа строить надо, – усмехнулся Митька. – Вон как контора совхозная…

– Контора или завод – другое дело, а для жилья из дерева надо, – серьёзно сказал Санька, – как отец строит… Он говорит, что в деревянной избе и дух другой, лёгкий. Вон в Николаевском изба есть. Меня отец туда раз возил, показывал. Уже сто лет стоит. Резная вся. Окна как кружевами обшиты. Мужик-то, Кондрашин, который её строил, помер давно, а люди посейчас избу кондрашиной зовут. Во как. Его поделок много в деревне. Мастер был. Вот мне бы так научиться. А ты про что бы спросил?

– Не знаю… – Митька лёг на спину и подложил под голову руки. – Про интересное! Кем я буду, когда вырасту.

– А то ты сам не знаешь.

– Не-е… эт-та… как его… разным охота быть. Коров пасти интересно. Я с пастухами раз ходил. Здорово! И на ракете летать подходяще… И на грузовике охота ездить.

Ребята помолчали. Костёр потух. Чёрные угольки покрылись синеватым пеплом. Светало. Лес словно раздвинулся, посвежел. Деревья и кустарник уже не сливались перед глазами в сплошную тёмную массу, а четко рисовались на фоне проясневшего неба.

– Никак пора, – неожиданно сказал Санька. Он встал на ноги и поёжился. – Холодновато. Вставай, Митрий, уже совсем высветлело.

– А где же мы её искать будем?

– Да где-нито вдоль большака. Далеко-то в лес её тащить не с руки. Тяжёлая.

Они выбрались из кустов, перебежали небольшую поляну и неожиданно наткнулись на ручей. Вода в нём была красноватая – видно, текла из торфяного болота. Ребята напились, черпая воду пригоршнями, а затем разулись и перешли ручей вброд, пружиня ногами по мшистому дну.

Между тем лес светлел всё больше и больше. За деревьями медленно выстилалась полоса восхода. С каждой минутой она становилась ярче, и от неё незримыми волнами расходился нагретый воздух. Проснулись птицы и разом наполнили лес весёлым щёлкающим гомоном.

Внезапно Санька остановился.

– Митяй, ты не упомнил, затоптали мы костёр? – спросил он.

– Не помню, – сказал Митька. – Так он же потухлый был.

– А уголёчек мог остаться? Айда, не дело оставлять огонь в лесу без призора.

Мальчишки повернули назад к ручью. Пройдя несколько шагов, они вдруг разом, будто по команде, присели, глядя вперёд остановившимися от страха глазами.

Мохнатый, тёмно-бурый медведь стоял на другом берегу ручья и нюхал воздух. С тёмной, заострённой морды капала вода.

– Подранок! – чуть не вскрикнул Митька и тут же зажал себе рот обеими руками. Первым желанием Митьки было вскочить и бежать куда глаза глядят, но ноги не слушались. Санька повернул к нему голову и прошептал одними губами, горячо дыша в самое ухо:

– Ништо… ветер в нашу сторону.

Медведь поднял переднюю лапу и начал зализывать рану. Шерсть на больной лапе была мокрая и издали казалась чёрной, будто медведю случайно пришили лапу другого цвета.

Первые лучи солнца скользнули по влажной листве, зажгли крупные капли росы на траве и кустах, облили радужным светом неподвижно стоявшего медведя. Но вот он опустил лапу и, оскалясь, посмотрел в сторону ребятишек. С жёлтых клыков медленно стекала слюна. Он тяжело, с присвистом дышал, высунув розовый с беловатым налётом язык. Глаза двумя точечками сторожаще мерцали. Казалось, он видит притаившихся в кустах ребят и теперь решает, как ему с ними поступить.

Митьку позывало закрыть глаза, чтобы не видеть страшной пасти зверя, но веки не слушались. Ему казалось, что он всю жизнь сидит вот так. Тело его давно превратилось в камень, и поэтому он не чувствует ног.

Медведь шевельнулся, закрыл пасть и громко чихнул, ткнувшись мордой книзу. Потом повернулся и медленно заковылял в кусты, изредка глухо постанывая.

Первым пришёл в себя Санька. Он вскочил на ноги и схватил Митьку за плечо.

– Быстро! – прошептал он.

Стараясь не дышать, ребята, крадучись, отошли метров на сто, а затем бросились бежать. Очужевшие ноги с трудом слушались Митьку, ему хотелось лечь на землю и не двигаться, но страх, что медведь передумает и вернётся, властно гнал его прочь от проклятого места.

19. Неожиданная находка

Из последних сил продираясь сквозь кусты, перелезая через завалы, исцарапанные, изодранные ребята выбежали на небольшую лесную поляну и в изнеможении упали в заросли ландышей. Кровь горячим перестуком барабанила в виски.

Некоторое время ребята лежали молча, не в силах произнести ни слова. От сырой земли тянуло холодом. Митька поёжился. Рубашка на спине промокла. Спина застыла. Он приподнялся и сел.

– Сыро, – сказал Санька. Он лежал на спине, раскинув руки, и в глазах его медленно плыли кусочки облаков.

– Ага… Эт-та… как его… где мы?

– Не знаю.

– Пить охота, – вздохнул Митька и засмеялся. – А здорово мы… Километра с три отмахали. Здорровущий какой… Я уж думал – всё, эта-та… как его… хана.

– Кабы не ветер в нашу сторону… – Санька неожиданно сел и уставился на Митьку испуганными глазами. – Митька… Кимка же с пацанами за пушкой пойдут.

– Ну и што?

– Ништо, а медведь?! – он вскочил, одёргивая, прилипшую к спине рубашку.

Митька тоже вскочил, ещё не понимая зачем.

– Айда скорее, – сказал Санька, – нужно перехватить их на большаке.

– А пушка? – возмутился Митька.

– Не уйдёт, – отрезал Санька. – Бежим.

– Дак мы же дорогу… эт-та… как его… потеряли. Куда идти-то? В какую сторону?

– Так что же, сидеть и ждать, пока их медведь задерёт? Они же городские. Айда. – И Санька решительно двинулся вперёд.

Не зная дороги, они долго блуждали по незнакомому лесу, придавленные необычной тишиной. В этом месте лес был совсем не похож на тот привычный, где они ночевали. Там земля была сухая и твёрдая, и днём весь лес звенел от птичьего гомона, а здесь ноги то и дело грузли в мягком зыбуне, и следы тотчас же наполнялись рыжеватой водой. Противно пахло мокрым мхом и подопревшей корой.

– В самые… эт-та… как его… болота забрались, – сказал Митька, почёсываясь.

Руки, ноги и лицо ребят густо облепили комары. В двух шагах от Митьки брызнул фонтан воды.

– Не лезь. По кочкам ступай, – сказал Санька и тут же громко крикнул: – Под ноги гляди! Окно!

В нескольких шагах от ребят сверкнула маленькая полынья, окружённая грязно-зелёной трясиной. Светлая вода с берегами вровень, будто колодец. Плохо придётся тому, кто оступится в этот колодец, – засосёт бездонная трясина. Митька уже не лез вперёд, а ступал за Санькой след в след, отмахиваясь от комаров.

Кругом, куда не кинь взгляд, простирался поросший рыжими и сероватыми мхами кочкарник. Между травянистыми кочками в рыжеватой кислой воде рос гонобобель, кукушкин лён, зелёными шапками покрывала кочки клюква. А между кочками – чахлые берёзки и заросли ольхи. Кое-где на лесистых буграх поднимались высокие тонкоствольные сосны.

Неожиданно среди деревьев показалась луговина. Высокая душистая трава покрывала луговину. Издали она казалась заснеженной, столько росло на ней белых пахучих кувшинок, а между кувшинками мягко голубели незабудки, желтели солнышки купавок.

– Ух ты! – обрадовался Митька и, обогнав Саньку, кинулся вперёд. – Цветов – пропасть! – Земля под его ногами закачалась.

– Стой! – не своим голосом заорал Санька и, схватив Митьку за шиворот, дёрнул к себе.

– Ты чего, Сань? – удивился Митька, пытаясь вырваться из цепких Санькиных рук.

– Гляди. – Санька поднял с земли корягу и с силой швырнул её на луговину. Коряга звонко плюхнулась в траву, и тотчас на месте её падения брызнул сверкающий фонтан воды.

– Видал? – мрачно спросил Санька. – Сам же рассказывал про чарусу. Айда назад.

Перепуганный насмерть Митька покорно поплёлся за Санькой.

Некоторое время они шли молча, пока, наконец, снова не вышли на то самое место, откуда впервые увидали чарусу.

– Кружим, – сказал Санька, – вокруг одного места.

Он присел на кочку и стал задумчиво шарить рукой в клюквенном колючем ковре, надеясь отыскать прошлогодние ягоды.

Митька присел рядом с ним на корточки.

– Сань, вдруг нас… эт-та… как его… леший водит? – внезапно сказал он и тревожно оглянулся по сторонам.

Несмотря на всю серьёзность их положения и трагический Митькин тон, Санька рассмеялся. В глухой тишине леса его смех прозвучал неожиданно громко.

– Балаболка, х-ха-ха!.. И чем у тебя голова набита!

Глядя на него, засмеялся и Митька, облегчённо и немного сконфуженно. Может, и вправду никаких леших нет? Смеясь, Митька ещё раз оглянулся по сторонам. Так, на всякий случай.

Санька поднялся. Блуждание по лесу вокруг одного и того же места не казалось ему таким страшным. Надо внимательней смотреть и всё примечать. Он снова пошёл вперёд, стараясь по веткам определить, где север, а где юг.

– Сань, есть охота, – пожаловался Митька, вприпрыжку поспевавший за Санькиными размашистыми шагами.

– Потерпи, – бросил Санька и остановился возле высокой ветвистой сосны. Нижние ветки сосны начинались почти над головами ребят.

– А ну, лезь на маковку. Глянь, в какой стороне деревня.

Митька не заставил себя долго упрашивать. Поплевав на ладони, он высоко подпрыгнул и ухватился за нижнюю ветку. Через несколько минут он уже раскачивался высоко над землёй, обхватив руками тонкую верхушку.

Лес, перемежаясь тёмными и светлыми пятнами, гребнистыми волнами шёл к горизонту. Казалось, нет ему конца и края. И только далеко-далеко, у самого горизонта, сверкал на солнце шпиль совхозного клуба.

– Ой, Сань, вижу! – закричал Митька, – Вона деревня!

– Игде-е? – донеслось снизу. Из-за густых веток Санька не был виден, и голос его звучал глухо, как со дна колодца.

– Счас покажу-у! – Митька начал быстро спускаться вниз, шаря ногами по стволу в поисках сучков. Неожиданно его нога наткнулась на что-то шершавое и податливое. Митька отдернул ногу и сполз на нижнюю ветку. У основания ветки он нащупал дупло, заткнутое куском почерневшей берёзовой коры.

– Ой, Сань, тут что-то есть! – закричал он.

– Чего там?

– Сча-ас! Дупло!

– Глянь, там, может, белка орехов припасла! – крикнул Санька.

Митька осторожно вытащил кору и засунул руку в дупло. Рука ушла глубоко, по самое плечо. Он пошарил и среди мягких опилок и сухих листьев нащупал какой-то твёрдый и продолговатый предмет. Митька осторожно вытащил его из дупла. То, что лежало у него на ладони, заставило Митьку поспешно, не глядя под ноги, спуститься вниз. Ломая ветки, исцарапанный, в разодранной рубахе он спрыгнул на землю и протянул Саньке стреляную винтовочную гильзу в красноватых подтёках ржавчины.

– Во! Глянь! Дупло-то… эт-та… как его… корой было заткнуто, – возбуждённо сказал Митька.

Санька осторожно взял гильзу и внимательно осмотрел её со всех сторон. Верх гильзы был тщательно замотан истлевшей от времени тряпкой и обмазан по краям глиной.

– Там что-нито есть, давай откроем! – Митьке не терпелось.

– Не егози, – строго сказал Санька и начал осторожно отковыривать глину.

И в это время неподалёку от них раздались выстрелы.

– Скорей! – крикнул Санька и, сунув гильзу в карман, бросился в ту сторону, где стреляли.

Митька ринулся следом за Санькой. Но Санька бежал так быстро, что Митька едва успевал за ним. Неожиданно он споткнулся о сухой корень и упал, до крови разодрав щёку. Пока Митька, отплёвываясь и чертыхаясь, поднимался, Санька исчез.

– Санька-а-а! – отчаянно завопил он. – Санька-а-а-а!

«Нька-а-аа! – отозвалось эхо. – А-а-а-а-а!»

Митька прижал руку к сердцу, стараясь унять отчаянный стук, и прислушался.

– Митька-а-а-а! Ау-у-у-у! – послышалось внезапно откуда-то сбоку.

Митька завертел головой во все стороны, стараясь по звуку определить, в какой стороне кричат. Тишина. Как же так, он же ясно слышал крик?

– А-а-а-а-а! – снова изо всех сил закричал Митька.

– Ау-у-у-у! – отозвалось в той же стороне. Митька бросился на голос. Надежда придавала ему сил. Внезапно впереди в кустах мелькнуло что-то голубое. Митька из последних сил рванулся вперёд и чуть не сбил с ног выбежавшую из кустов… Юльку.

– Рыжая! – радостно ахнул Митька, смеясь и плача.

– Живой! – Юлька схватила Митьку за плечи и, притянув к себе, звонко чмокнула в грязную щеку. – Живой, Митька! А Санька где?