Текст книги "Хозяева старой пещеры"

Автор книги: Жанна Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

9. Неудачный выстрел

Пройдя по берегу мимо моста, Ким остановился.

– Переплывём здесь.

– Зачем? – удивилась Юлька. – Можно же просто по мосту перейти! Я и то думаю: зачем ты мимо моста прошёл?

Ким оскорблённо вздохнул. Ничего-то эти девчонки не понимают в военном деле!

– Ты гулять идёшь или на разведку? Где это видано, чтобы разведчики по мостам переходили? Скажи лучше, что просто струсила вплавь…

– Я? – Юлька быстрым движением сдёрнула с себя сарафан и прыгнула в воду.

– Куда ты?! – сердито крикнул Ким, – Сарафан возьми. Что же ты, так и пойдёшь в разведку в одних трусах?

Юлька молча вылезла из воды и, прыгая на одной ноге, чтобы вытряхнуть из уха воду, подхватила сарафан.

– Бывают такие люди на свете, – сказала она, – которые всё время только кричат на других. А если… если другие не знали…

– Не знали… – примирительно проворчал Ким. – На разведку идёшь, а не к тётке в гости – соображать надо! – он и сам почувствовал, что перехватил.

Юлька привязала к голове сарафан, и ребята поплыли против течения, забирая наискосок, чтобы незаметно выйти огородами к лепягинскому двору. Холодный поток стремительно подхватил их и понёс.

– Ты не жди меня… П-плыви скорей! – крикнул Ким. Он с трудом боролся с течением, гребя одной рукой, – в другой, высоко над водой, он держал завёрнутую в майку подзорную трубу.

Юлька упрямо мотнула головой и остановилась, отчаянно работая руками и ногами, чтобы удержаться на месте. Мало ли что могло случиться? Правда, река в этом месте не очень широкая, метров сто, и за день они переплывали её совершенно свободно туда и обратно. Но сейчас они плыли не просто так, ради удовольствия, а на разведку, и Юлька, полная ответственности за общее дело, старалась всё время держаться поближе к Киму – вдруг ему понадобится помощь?

Наконец река оказалась позади. Они проплыли ещё немного вдоль обрывистого берега в поисках отмели и, отплёвываясь, хватая побелевшими губами воздух, выползли на берег.

Ким с трудом натянул на лиловое от холода тело сухую майку и бросился врастяжку на траву.

– С-сейчас б-бы на н-наш п-песок… г-горячий… – стуча зубами, мечтательно сказал он, глядя, как Юлька, стоя над ним, отжимает волосы непослушными, побелевшими пальцами.

Внезапно она нагнулась и прошептала:

– Смотри!

Ким приподнялся на локте и взглянул на дорогу, в просвет между кустами.

По дороге, весело напевая, скакал на одной ноге Митька и катил впереди себя два велосипедных колеса. Вот он поравнялся с разведчиками. Ким и Юлька затаили дыхание. Если Митька их заметит – всё пропало.

– Ой, Ким… я… я… – неожиданно простонала Юлька и, зажав рот рукой, замотала головой. В лицо Кима полетели холодные брызги.

– Ты что? С ума сошла? – испуганно зашипел Ким, вытираясь.

– Ой… а… а… а… а я не хочу, а оно… оно… а… Апчхи!

Митька остановился и, по-собачьи склонив голову набок, прислушался.

– Ой, – снова тоскливо простонала Юлька и жалобно посмотрела на Кима полными слёз глазами, – ой… а…

Ким стремительно бросился к Юльке и, навалившись на неё всем телом, прижал её голову к земле.

– Нашла тоже время, – в отчаянии прошептал он, – теперь всё сорвётся…

Сделай Митька ещё один шаг – и он открыл бы их убежище. Но помощь пришла, как всегда, неожиданно и с той стороны, откуда они её совсем не ждали. Их выручила Митькина мать. Она выбежала из дома в сопровождении орущей диким голосом Митькиной сестрёнки Нюрки как раз в ту минуту, когда Митька уже собирался раздвинуть руками кусты.

– Ты что же это вещи разоряешь?! – закричала мать на всю улицу. – Свой велосипед разорил, так теперь за сестрин принялся? А ну, вертай назад!

Митька вздрогнул, как от удара, и, подхватив колёса, вихрем промчался мимо разведчиков, даже не заметив их.

– Ма-а-а… колёсики-и-и… – басом ревела Нюрка, – колёсики-и-и…

– Митька-а! Тебе что, позакладало? Вертай домой, окаянный! Ну, погодь, придёшь домой, я с тебя штаны-то спущу!

– Ма-а-а… колёсики-и-и…

Митька петлял между кустами коротким заячьим прискоком, подгоняемый криками матери и рёвом сестры. Когда он, наконец, скрылся в кустах, а его мать в доме, Ким с Юлькой взглянули друг на друга и дружно расхохотались.

– Что же ты… давай чихай теперь, сколько хочешь, – добродушно сказал Ким. Пережитая вместе опасность почти примирила его с Юлькой.

Юлька удивлённо замотала головой.

– Вот честное-пречестное, ни капельки не хочется… правда! И почему это так всегда бывает на свете: когда нельзя – хочется, а когда можно – вся охота пропадает? Мама знаешь, как от нас с Гошкой малиновое варенье прячет? Не допросишься! А когда я болела – целый стакан дала, а я всего только одну ложку и смогла съесть, совсем расхотелось. Гошка потом здорово на меня обозлился, говорит: «Не могла меня позвать…»

– Когда болеешь, всё, что захочешь, дают, – сказал Ким. – Я теперь жду, когда заболею, чтобы духовое ружьё купили, а то, пока здоровый, ни за что не купят. Ну ладно, пошли, я уже совсем обсох, а ты?

– Пошли, – готовно подхватила Юлька.

Ребята юркнули в кусты и поползли вдоль плетённых из ивняка заборов. Громадные, как слоновые уши, лопухи, перистые заросли папоротника-орляка, головастые цветы жёлтого осота скрывали их от постороннего взора. Ким полз впереди. Изредка он останавливался и, поднеся к глазам картонную трубку, важно всматривался в сторону лепягинского двора. Тогда Юлька тоже привставала на колени и подносила к глазам кулаки-бинокль. Наконец она не выдержала:

– Всё сам да сам… дай и мне разочек посмотреть.

– Отстань! – бросил Ким. – И лежи смирно, не демаскируйся!

– Подумаешь, жалко стало… что я её съем?

– Р-разговорчики! Кто здесь командир – я или ты?

– Ну, ты… – покорно согласилась Юлька, – а если не командир, тогда нельзя, что ли?

– А как же ты думала? В подзорную трубу всегда только командиры смотрят. Ты где-нибудь видела, чтобы у солдат бывали подзорные трубы?

Против такого довода Юлька ничего не могла возразить, тем более что Ким назвал её солдатом. Позабыв о трубе, она преданно смотрела теперь на своего командира, готовая по первому его слову броситься на врага.

Лепягинская изба стояла на конце горбатой, перекошенной на одну сторону улицы, возле каменного здания конторы совхоза. Между конторой и Санькиной избой раскинулся небольшой пустырь, заставленный старыми, поломанными сеялками, косилками, вздыбленными ржавыми плугами. Всё это «богатство» досталось совхозу по наследству после объединения окрестных колхозов.

Пустырь в деревенском обиходе прозвали «кладбищем» и сваливали сюда всё, что выходило из строя. На общих собраниях совхоза несколько раз за последние годы выносили твёрдые решения – ликвидировать «кладбище», восстановить искалеченную технику. Но то ли у взрослых не хватало запасных частей для восстановления, то ли просто не доходили руки – решение оставалось решением на радость совхозным мальчишкам. На «кладбище», всегда можно было раздобыть нужную гайку, шуруп, а то и целый узел для своих поделок.

Здесь-то и строили теперь приборовские мальчишки своё грозное оружие для разгрома пещеры.

В самом конце пустыря, со стороны леса, стоял бесколёсный трактор. Как диковинный зверь, спрятавший раненую морду в траву. Ким осторожно подполз к трактору и посмотрел в сквозную пробоину мотора на «кладбище».

– Ну, что там? – нетерпеливо спросила Юлька.

– Подожди, – отмахнулся Ким.

На «кладбище» работа шла полным ходом. Санька прилаживал колесо, а Митька вертелся рядом, преданно заглядывая другу в глаза.

– Сань, тебе молоток подать?

– Сань, посмотри – хороший гвоздик, может, пригодится?

– Сань, как ты думаешь, Рыжая видала что-нито иль нет?

Санька только досадливо поводил острым плечом – отстань, не вертись под ногами.

Остальные мальчишки азартно добивали несчастную технику, выискивая нужные им детали.

– Нет, ты только посмотри, что они придумали! – восхищённо прошептал Ким, – Что ни говори, а голова у Саньки варит!

Юлька подползла к Киму и присела рядом.

– Ну, что я говорила?.. А вы ещё не верили!

Пушка получалась совсем как настоящая. Издали даже можно было подумать, что ребята её не сами сделали, а притащили из музея, где она хранилась со времён войны Петра Первого со шведами.

Широкая, покрытая чёрной масляной краской фановая труба была плотно привязана стальными полосами к толстой дубовой доске, выструганной из старого корыта. Впереди к доске были прилажены два большие велосипедные колеса, а сзади, к концам лафета, – два маленьких, из-за которых Митькина мать обещала спустить с сына штаны.

– Как же она будет стрелять? – спросила Юлька.

– Тише ты… – прошептал Ким, – смотри лучше…

Санька отложил в сторону отвёртку и ласково провёл рукой по чёрному, блестящему на солнце дулу пушки. Сухощавое, обветренное лицо его с остро выпирающими скулами и горбатым носом было всё перепачкано мазутом. Спутанные белёсые волосы вздыбились над выпуклым лбом.

– Готова «Гроза пещер», – гордо сказал Санька и вытер подолом ситцевой рубахи потный, грязный лоб. – А Кимка, поди, и не догадывается, какой мы ему подарочек припасли.

– Раскудахтался, Ястреб, – негодующе прошептал Ким, – посмотрим ещё, чья возьмёт!

– Ребя-а-а!.. Давай сюда! – крикнул Санька. – Счас испытание устроим и – держись, заборовские!

– Ур-р-а! – Митька завертелся на месте, размахивая руками.

 
Наша пушка – всем пушкам
                                           пушка!
Эй ты, Кимка, берегись!
Как дадим – только
                                держись!
 

Голос у Митьки стал пронзительным, как звук флейты.

– Слышал? – Юлька толкнула Кима в бок локтем. – Этот Митька всегда что-нибудь придумает. Прямо поэт какой-то ненормальный!

– Не глухой, – сумрачно отозвался Ким.

Ребятишки сбегались к пушке со всех сторон «кладбища», Санька окинул взглядом свой перепачканный мазутом отряд и торжественным шагом подошёл к пушке.

– Внимания-а! – захлебнулся восторженным криком Митька. – Счас…

– Хватит, – сурово бросил Санька. Он поднял с земли небольшой, с куриное яйцо, камень и заложил его в дуло пушки. – Давай!

Митька сорвался с места, подбежал к пушке со стороны лафета и изо всех сил оттянул на себя широкую красную полосу резины с толстым металлическим стержнем посередине.

– Огонь! – крикнул Санька.

Митька отпустил резину. Металлический стержень гулко вошел в дуло пушки и с силой вытолкнул камень. Он взвился высоко в воздух и, вспугнув ленивую стаю жирных голубей, коротко звякнул о что-то твёрдое во дворе Санькиного дома.

– Урра-а! – взвизгнул было Митька и осекся, зажав грязными кулаками рот, словно надеялся затолкать обратно так некстати вырвавшийся победный клич.

Сыпучий звон разбитого стекла и отчаянный вопль Санькиной матери: «Убили-и-и-и!» – взрывной волной разметал ребят в разные стороны. Только Санька остался стоять у пушки, как припаянный.

Из-за сарая, выходившего кривой, щелястой стеной на «кладбище», выбежала тётя Маруся. Простоволосая, босиком, в одной нижней полосатой юбке, она бежала по пустырю, по-утиному переваливаясь на коротких толстых ногах, прижимая к груди мокрую тряпку.

– Это что же такое делается, а? Как же это понимать, а?

Увидев сына, она на мгновение запнулась, а затем медленно, с трудом отрывая ноги от земли, подошла к Саньке и, тщательно выкрутив тряпку, принялась ожесточенно хлестать ею незадачливого изобретателя.

– Дожила, слава тебе господи! – приговаривала она, тяжело переводя дыхание. – Родной сын матери каменьями по голове пуляет! Это что же такое, а? Новое стекло на этих днях только вставила, а теперь что? Ну, погоди, свинёныш, я тебе покажу, как разбойничать!

Санька, пригибаясь к земле, только прикрывал голову руками, покорно подставляя под удары костлявую спину.

– Попался Ястребок, – злорадно хихикнула Юлька, – сейчас ему тётя Маруся крылышки-то пообломает!

– Перестань, – сердито буркнул Ким, – нашла чему радоваться…

– А что? Что я такого сказала?

– Ничего. Тебе бы так…

– Мам… будя… у меня и так вся спина взмокла, – наконец взмолился Санька.

– Взмокла, говоришь? Погоди, отец-то с фермы вернётся ввечеру, он тебя так просушит, ажно по спине трещины от сухости пойдут… Нет, это ж надо, а? В родную мать каменьем? А ну, марш домой!

– Тёть Маш, тёть Маш! – Митька неожиданно вылетел из-за ржавой кучи железа и, придерживая сползающие штаны руками, подбежал к Саньке. – Он не нарочно, право слово… эт-та… эт-та… мы пушку испробовали! – Выпалив всё это, Митька шмыгнул носом и юркнул за Санькину спину.

– Пушку? – Тётя Маруся повернулась к пушке и в голубоватых щёлках глаз её с новой силой вспыхнули гневные огоньки. – Опять вооружаетесь, милитаристы проклятые? До каких же это пор война промеж вами идти будет? И не совестно вам?

– Так этт-та ж не мы, правда, Сань? Эт-та ж они, заборовские… Кимка с Гошкой… они первые начали, правда, Сань?

– Ну, уж не знаю – они ли, вы ли, а только с души воротит, на вас глядючи. Ровно враги какие…

– Так мы ж разве что? Мы ж ничего, тёть Маш, правда, Сань? Кабы они сами не начали… Понаехали сюда и эт-та… как его… порядки свои устанавливают, будто эт-та… как его… пещера на ихней земле. А земля-то наша, правда, Сань!

Митька совершенно не мог говорить спокойно. Даже в классе, отвечая урок, возбуждённо перебирал ногами, готовый каждую минуту сорваться и лететь, сломя голову, куда глаза глядят. Вот и сейчас он прыгал возле Саньки, то и дело хватая друга за руку, словно ища поддержки. Широко распахнутые голубые глаза его так правдиво и убедительно светились, что тётя Маруся не выдержала и, легонько, для острастки, хлестнув Митьку тряпкой по ногам, усмехнулась.

– Весь горох просыпал, ай ещё про запас оставил? Тогда слушай, что я скажу. Чтоб эту орудию свою завтра же утром разобрали по косточкам, понятно? Я на них и в войну нагляделась. А ты, Аника-воин, – она повернулась к сыну, – давай топай домой под арест – отец-от вернётся, он тебе живо трибунал устроит. На-ка, держи орудие, будешь заместо меня полы домывать – вона сколь времени из-за вас потеряла, а мне ешшо к занятиям подготовиться надо. – Она сунула Саньке тряпку и, отряхнув юбку, вдруг коротко, по-девичьи взвизгнула: – Батюшки-светы! Да никак я в одном исподнем!

Испуганно оглядевшись по сторонам, тётя Маруся выхватила у растерявшегося Саньки тряпку и, прикрыв ею голые плечи, скрылась во дворе быстрее злополучного снаряда.

Санька понуро поплёлся следом за матерью.

Митька присел на лафет пушки, заложил в рот оба указательных пальца и свистнул.

Мальчишки, пережидавшие грозу кто где, стекались теперь к нему со всех сторон «кладбища».

Нетерпеливо постукивая по лафету голой, потрескавшейся пяткой, Митька дождался даже пятилетнего Кузьму, ковылявшего через весь пустырь на тонких кривых ногах. Когда все были в сборе, Митька встал, заложил руку за единственную лямку штанов и, подражая Саньке, внимательно оглядел притихшее воинство. Затем, слегка ссутулив круглые плечи, он, за отсутствием карманов, сунул руки в боковые прорехи штанов.

– Генерал – от своих удирал! – фыркнула Юлька. Она чуть совсем не вылезла из-за трактора, так боялась пропустить хоть слово.

– Товарищи! – торжественно начал Митька и, не выдержав, зачастил, посыпал горохом: – Давай, ребя, все по домам – и сидеть тихо. Никому ни слова. А завтра эт-та… как его… как только пастухи пригонят коров на утрешнюю дойку – все сюда, понятно? Тётя Маша пойдёт доить коров, а мы… эт-та… как его… пушку быстро перекатим на берег и замаскируем. Пусть она, эт-та, думает, что мы разобрали, – и он первый захохотал, донельзя довольный своей придумкой.

10. Смелый замысел, или авоська

– Юлька, слушай, – горячо зашептал Ким, когда «кладбище» опустело, – я такое придумал… такое… Мы её утащим!

– Кого её?

– Пушку! Вот здорово будет, правда?

– Отлично! – обрадовалась Юлька, ещё не совсем понимая, каким образом они смогут её утащить.

– Прибегут приборовские утром, а пушечка-то тю-тю! – продолжал Ким. Узкие, словно прочерченные куском угля глаза его возбуждённо светились. – Эге-гей! Они думают, что мы дураки, а они сами лопухи! – он схватил Юльку за плечи и завертелся вместе с нею в диком, воинственном танце.

– Ага! – кричала Юлька, забыв о всякой осторожности. – Лопухи, лопухи, лопуховичи!

– Ястреб-то, Ястреб! Ох, и взовьётся, когда узнает! – хохотал Ким. Он взмахнул руками и в изнеможении повалился на траву.

– А Митька? Митька, наверное, в обморок упадёт! Вот, а вы ещё не верили… хорошо, что я увидела… – тяжело дыша, сказала Юлька и уселась рядом с Кимом. – А как же мы её утащим?

Ким перевернулся на живот и, сорвав травинку, прикусил её крепкими желтоватыми зубами.

– Ночью…

– Как ночью? Кто же нас отпустит?

– А мы здесь подождём, пока стемнеет, и спрашиваться ни у кого не надо будет, – спокойно отозвался Ким. – Чем здесь плохо?

– Да-а… Мама знаешь, как тогда Гошку ругала, когда вы в плен к Ястребу попали и поздно пришли домой? Даже никуда ходить ему не разрешила…

– Сдрейфила? Эх ты… меня, думаешь, по головке гладили? Мать прямо с поезда – и за веник, так уходила, до сих пор бока чешутся, а потом сама же примочки на синяки ставила… Грозит к бабушке в Ленинград отправить…

– Подумаешь… Я бы хотела в Ленинград – там цирк, кукольный театр… жаль, что у нас там бабушки нет…

– А по мне, так здесь куда лучше, – решительно объявил Ким, – делай, что хочешь, и ничего тебе не говорят: мать целые дни на работе… сегодня опять весь вечер в университете просидит… А в Ленинграде у меня знаешь какая бабушка, ого! – Ким сморщил нос, вытянул губы трубочкой и затянул тонким, расслабленным голосом, словно у него болел живот: – «Кимушка, не бегай, бегать неприлично! Кимушка, не клади локти на стол… Кимушка, воспитанные мальчики громко не смеются…» Тьфу! Не по мне такая жизнь!

Юлька рассмеялась, уж очень смешно Ким передразнил бабушку, и, придвинувшись к Киму, серьёзно спросила:

– Ким, вы теперь на всю, всю жизнь здесь останетесь?

– Наверное, а что?

– Так, – вздохнула Юлька. – Мама всё время говорит, что ей уже здесь надоело, что она совсем язык забыла…

– Ничего себе – забыла! – возмутился Ким. – На перемене поймает, как начнёт лекцию читать – до самого звонка хватит! Забыла…

– Чудной какой! – снисходительно усмехнулась Юлька. – Она же не про наш говорит, а про английский…

– Моя мать тоже английский знает, а не плачет… Даже агроному какие-то там статьи переводила… Подумаешь, забыла… Если знаешь – не забудешь!

– Ну да! Много ты понимаешь. Агроном к моей маме тоже приходил, только она не смогла… Она не какой-нибудь язык знает, а художественный!

– Художественный свист! – фыркнул Ким.

– Сам ты свист!

– А что, не свист, да? Если язык знаешь – что хочешь переведёшь.

– А вот и нет!

– А вот и да!

Юлька вскочила, враждебно глядя на Кима, и отряхнула от земли сарафан.

– Можешь оставаться, а я пошла.

– Ты чего? – Ким приподнялся на локте и удивлённо посмотрел на Юльку.

– Ничего. Мне домой пора, – обиженно поджав губы, сказала Юлька, не глядя на Кима.

– Домой? А как же пушка?

Юлька с деланным равнодушием пожала плечами:

– Мне-то что?

– Как что? – Ким озадаченно сел. – Как что? Мы же вместе хотели… Ты что, обиделась?

– Ничего не обиделась, – сердито сказала Юлька, по-прежнему не глядя на Кима, – бывают же такие люди на свете… сами не знают, а сами говорят…

– Вот чудная! Пошутить и то нельзя – сразу в бутылку полезла!

– И не полезла!

– Нет, полезла! Что, я не вижу, что ли? – сказал Ким и спохватился, видя, что Юлька снова вот-вот надуется и ещё, чего доброго, в самом деле уйдёт! А тогда вся задуманная операция провалится.

– Ну ладно, ладно, не полезла, – примирительно сказал он и потянул Юльку за подол сарафана, – сядь, не маячь на виду… И что вы за народ такой, девчонки, всегда только про себя думаете, а про дела ни капельки.

– А вот и нет, – упрямо сказала Юлька и села, аккуратно натянув на голые колени сарафан. – И долго мы ещё здесь сидеть будем?

– Нет. Ещё немного, – спокойно сказал Ким, не обращая внимания на обиженный тон Юльки. – Скоро солнце совсем сядет, тогда…

Ребята замолчали. Ким снова перевернулся на живот и, подперев руками голову, рассеянно смотрел вдаль, обдумывая предстоящее дело.

Красная горбушка солнца медленно тонула в реке, гоня вниз по течению багровые волны. Тёмный остроконечный бор по обеим сторонам реки сумеречно загустел и сдвинулся, тесня избы обеих деревень к обрывистым берегам.

Ким поёжился.

– Холодновато делается, – сказал он. – Давай беги-ка за Гошкой. Сколько ещё можно ждать?

Юлька облегчённо вздохнула. Ей давно уже надоело сидеть молча, с обиженным видом.

– А зачем Гошка? Мы вдвоём, что ли, не сможем?

– В том-то и дело! Пушка видала из чего? Эти фановые трубы ужасно тяжёлые. Давай скорее – я здесь пока подежурю, мало ли что. Дуй прямо через мост – никто не увидит, все давно уже по домам сидят.

Возле своего дома Юлька замедлила бег и осторожно открыла калитку. Свет горел только в большой комнате. Значит, отец ещё не вернулся с работы. Сейчас у него в мастерских работа. Посевная. За три года жизни в совхозе Юлька научилась с уважением относиться к этому слову. Недаром, когда идёт посевная, отец иногда даже ночует в мастерских, если какой-нибудь трактор или сеялка выйдут из строя. Анна Семёновна в таких случаях сердится, а Юлька понимает: раз главный инженер, значит, должен больше всех работать…

Юлька осторожно, на цыпочках подкралась к раскрытому настежь окну и заглянула в комнату.

Гошка сидел за обеденным столом, запустив обе руки в растрёпанные соломенные волосы, и тихо бубнил над раскрытой книгой:

– Существительным называется такое слово…

– Которое самое главное в предложении, – засмеялась Юлька. Уж очень непривычно было ей видеть брата с учебником.

Гошка вздрогнул и, увидев Юльку, предостерегающе приложил палец к губам.

– Ким ждёт… надо пушку утаскивать, – зашептала Юлька, – скорее…

Гошка оглянулся на дверь и быстро подошёл к окну.

– Тише ты… я…

Хлопнула дверь. В комнату с кастрюлей в руках вошла Анна Семёновна.

– В чём дело, Георгий? Ты уже выучил заданное?

Гошка быстро повернулся к матери, закрывая собой Юльку.

– Нет, мама… в общем… ещё немного осталось… я просто хотел воздухом подышать… жарко что-то…

– Ты готов делать что угодно, только не заниматься, – сердито сказала Анна Семёновна и, подойдя к окну, решительно захлопнула рамы. Юлька еле успела соскочить с завалинки.

«Что же теперь делать? – в смятении подумала Юлька. – Гошке явно не удастся вырваться, пока мама не ляжет спать, а мама ни за что не ляжет, пока я не вернусь… Что же делать? И Ким будет ждать напрасно. Ничего не поделаешь, – вздохнула она, – придётся вдвоём тащить эту пушку, не оставлять же её приборовским?!»

Юлька подбежала к калитке и чуть было не столкнулась с отцом, входившим во двор.

– Юля?! Куда ты? – удивлённо вскрикнул отец. Не отвечая, Юлька метнулась в кусты и разом перескочила соседский забор, слегка оцарапав ногу о шершавые, неструганые доски. Что-то тёплое, ворсистое ткнулось ей в ноги, а затем больно поддало чем-то острым пониже спины.

– Ой! – вскрикнула Юлька и невольно присела, почёсывая больное место.

Перед Юлькой стоял Авоська. Старый бородатый козёл. Он угрожающе наклонил голову, готовясь к новой атаке. Круглые янтарные глаза его горели воинственным пылом.

– Авосенька, чего ты? – жалобно сказала Юлька.

Коварный характер козла был известен всему Заборовью. Каждый, кто проходил мимо него, невольно замедлял шаг, гадая – боднет или авось смилуется и пропустит мимо? Так и прозвали – Авоська!

– Авось, Авось, – почмокала губами Юлька. – Ну, что ты? Скучно тебе, Авосенька?

Козёл подозрительно скосил янтарные глаза на глупую девчонку, которая даже не пыталась удрать, и сердито потряс рогами.

Длинная верёвка натянулась. «Вот бы привязать эту верёвку к пушке – Авоська бы живо довёз», – неожиданно подумала Юлька и чуть не захлопала в ладоши. Вот это идея!

– Авосенька, миленький, умненький, благоразумненький, – ласково зашептала она и медленно двинулась навстречу козлу, не переставая шептать самые хорошие слова, какие только могла вспомнить. Козёл стоял не шевелясь, заворожённо прислушиваясь к Юлькиному шёпоту. Она отвязала от скамейки верёвку, намотала её на руку и потянула Авоську за собой.

– Пойдём, мой маленький… пойдём, Авосенька…

Козёл не спеша, с достоинством двинулся следом за Юлькой, время от времени удивлённо тряся седой бородой – дивясь непривычному обращению.

Юлька ликовала. То-то удивится Ким! Вместо Гошки – старый козёл, и какой – Авоська!

Ким не удивился – так он был ошеломлён, увидев Юльку и старого козла, идущих по улице чуть ли не в обнимку.

– Ты… ты с ума сошла?! – с трудом выдохнул Ким. – Зачем ты притащила эту… этого, – не найдя подходящего слова, Ким ожесточённо махнул рукой. – Где Гошка?

– Гошке никак из дому не уйти, – сказала Юлька, с трудом сдерживая торжествующую улыбку, – я и взяла Авоську – он нам живо довезёт пушку куда надо! Правда, здорово придумала?

– Здорово-то здорово, – нехотя согласился Ким, опасливо поглядывая на козла, – а вдруг он бодаться начнёт?

– Не начнёт, – уверенно сказала Юлька, – он меня слушается. Смотри…

Она наклонилась к Авоське и зашептала ему что-то в самое ухо, потихоньку двигаясь к пушке.

Козёл неотступно следовал за Юлькой, словно боялся пропустить хоть одно слово.

– Видишь? – Юлька подняла к Киму смеющееся лицо. – Давай привязывай скорее…

Ким пропустил верёвку сквозь дуло пушки и привязал её к стальной полосе, прихватившей резину.

– Готово! – сказал он. – Поехали, – и, навалившись плечом, сдвинул пушку с места.

– Пойдём, Авосенька, пойдём, маленький, – Юлька шла впереди, нежно приговаривая, а козёл шёл за нею, волоча за собой пушку.

– Молодец! – не выдержал Ким. – Здорово придумала! Довезём, как на собаках! – Он с уважением посмотрел на тонкую фигурку Юльки, идущей впереди. Что ни говори, а девчонки тоже иногда попадаются толковые!

Возле моста переднее колесо пушки неожиданно застряло в глубокой выбоине. Авоська несколько раз дёрнул верёвку, но пушка засела прочно.

Ким встал на колени и подлез под пушку, пытаясь её приподнять.

– Иди же сюда! – задыхаясь, крикнул он Юльке. – Не видишь? Стоит, как барыня!

Вместе они с трудом приподняли пушку и поставили её на ровное место.

– Пошёл! – властно крикнул Ким.

Но Авоська упрямо замотал головой и сердито заблеял.

– Авось, Авось! – позвала Юлька. Авоська стоял как вкопанный. То ли ему надоело играть роль лошади, то ли его обозлил окрик Кима, но он больше не обращал на Юльку никакого внимания.

– Вот безмозглая скотина, – рассердился Ким. – Ну, пошёл! – Он поднял с земли хворостину и стеганул ею козла по шерстяному заду. – Пошёл! Пошёл!

– Ким, перестань! – попыталась остановить его Юлька. – Так только хуже сделаешь. – Но Ким не слушал. Он был взбешён упрямством козла и своей зависимостью от него. Всё шло так хорошо и вот… почти у самой цели сорвалось…

– Давай, скотина, пошёл! – Ким ещё раз с силой стегнул козла.

Авоська оскорблённо взревел. Он затряс рогами и рванулся с такой силой, что верёвка треснула, а пушка быстро покатилась вперёд.

Освобождённый от привязи козёл бросился к Киму, метя бородой пыль на дороге.

Ким подпрыгнул и ухватился руками за толстую ветку ивы. Болтая в воздухе ногами, пытаясь подтянуться и взобраться на дерево, он успел увидеть, как разъярённый козёл, несколько раз обежав вокруг дерева, уже несётся к Юльке.

– Юлька! – испуганно закричал Ким. – В воду! Прыгай в воду.

– А-а-а! – закричала Юлька. Острые рога мелькнули перед её глазами, она метнулась в сторону и кубарем скатилась по пологому склону в холодную воду. Следом за нею, подминая под себя хрустящую гальку, съехала в речку пушка.

Увидев, что добыча упущена, козёл заметался по берегу, не решаясь влезть в воду, а затем бросился к иве, на ветке которой примостился Ким, и угрожающе заблеял.

– Чёртова скотина! – чуть было не заплакал Ким, глядя, как исчезает в волнах реки грозное оружие.