Текст книги "Семь Замков Морского Царя (Романы, рассказы)"

Автор книги: Жан Рэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

И он протянул руку к богатой добыче.

– Никогда! – рявкнул второй, и нанес страшный удар по голове Клермюзо массивным медным фонарем. Бедняга рухнул, едва успев прошептать грабителю:

– А я… Я считал вас едва ли не святым… Ах, Иуда…

Так благодаря невероятному совпадению случайностей этой преступной ночью три слова: святой, Иуда и ночь не только оказались рядом, но и слились в одно целое.

Действительно, тут имело место совпадение случайностей… Но можно ли быть уверенным?

VII
Ночь святого Себальда

Только в двух церквях можно уловить присутствие оккультных сил, чуждых всему, что мы находим в учении Христа; это церковь святого Себальда в Нюрнберге и церковь Мармор в Копенгагене.

– Церковь открыта… Не отпускайте мою руку… Позвольте мне помочь вам… Если вас пугает темнота, вам лучше закрыть глаза.

Транквиллен сильнее стиснул руку Мариельды; ни обычная темнота, ни густой мрак никогда не пугали его, но сейчас он чувствовал исходящую от тьмы угрозу.

Он попытался прогнать охватывавший его приглушенный страх, негромко заговорив со своим гидом.

– Почему церковь открыта в такое время?

– Это ночь святого Себальда.

– Это достаточный повод?

– Возможно… Я не знаю… Вы слишком много говорите. Мариельда помогла ему подняться по ступенькам, затем провела переходом, погруженным в чернильную темноту, где его то и дело задевало нечто мягкое и непонятное.

Неожиданно он увидел раку; казалось, что она не столько купается в молочном свете, сколько сама испускает его; сооружение, похожее на ограду для певчих, обрамляло три устланных бархатом ступени, и с возвышавшейся над ними раки распространялось странное сияние.

– Что, рака освещается снаружи? – спросил Транквиллен.

– Нет, свет исходит от нее… Ведь это ночь святого Себальда…

Молодая женщина усадила Транквиллена на сиденье из полированного дуба.

– Больше я ничем не могу помочь вам, герр пастор. Я должна уйти из церкви. Как только вы услышите звон серебряного колокольчика, доносящийся из клироса, вам нужно будет отдать салат-латук серебряным улиткам.

– Скажите, Мариельда, почему вы оставляете меня в неведении, хотя я вижу, что вы полностью доверяете мне?

Странный лунный свет достаточно хорошо освещал молодую женщину, и священник смог увидеть, что она стиснула руки жестом отчаяния.

– Да защитит вас Господь от ужаса, блуждающего в ночи! – простонала она и скрылась в темноте.

– От ужаса, блуждающего в ночи… – повторил Транквиллен. – Это фраза из песнопения Давида, из его бессмертного псалма…

Где-то в глубине церкви пронзительно зазвенел колокольчик, замолчавший после трех отчетливых нот.

«Теперь, или никогда! – подумал Транквиллен, доставая из кармана листочки розового латука. – Все это настоящий бред, и я скоро буду упрекать себя за совершенные глупости».

Но он уже протягивал салат большой серебряной улитке. Через мгновение он перестал думать об упреках; ему только огромным усилием удалось удержать листочки в дрожащих руках, когда он увидел, что улитки принялись поедать салат.

Они жадно и очень быстро пожирали листочки салата, протянутые им священником.

В это мгновение ему почудилось, что на поверхности раки зашевелились и другие фигурки; вероятно, они пытались привлечь его внимание. Затем он почувствовал, как кто-то хлопнул его по плечу.

* * *

Тот, кто молча оказался рядом с Транквилленом на неудобном сидении из полированного дуба, отнюдь не обладал способностью вызывать ужас.

Рассеянный свет, исходящий от раки, позволил священнику разглядеть человека неопределенного возраста и совершенно обычного вида, с тревогой смотревшего на него.

– Господин Сорб, – сказал незнакомец, – или, может быть, я должен называть вас отец Транквиллен, что мне кажется предпочтительным? Итак, сейчас настала одна из печальных ночей святого Себальда, и именно в церкви этого незначительного святого, имеющего мало отношения к вечному свету, заканчивается приключение, похожее на странную историю. Начнем с переделки известного…

– Переделки? – с недоумением пробормотал священник.

– Точнее, перескажем известное с использованием мира виртуальных образов… Вот так…

Он медленно коснулся своего лба, и Транквиллен не смог сдержать испуг: на бледном лбу незнакомца появился рисунок ветки, изображенный красными линиями.

– Югенольц! – воскликнул он. – Малыш Югенен второй!

– Который благодаря вам, мой отец, должен вновь обрести покой с незначительной помощью вашего старинного друга Помеля!

– Причем здесь я?.. И Помель?.. – воскликнул Транквиллен. – Я ничего не понимаю…

– Разумеется! Беседы по этому поводу состоялись у нас в одном из кабаков Нюрнберга, да и в других местах, с одинаковым результатом, но он… Он надеется на магию этой ночи, на тайные колдовские свойства этой раки, изображенные на которой улитки едят салат, собаки лают и кусаются, а обезьяны кривляются!

– Он… – неуверенно повторил Транквиллен. – Это демон?

Его собеседник едва не рассмеялся.

– Да, это тот, кого так несправедливо называют Дьяволом, но кого я назвал бы – с уважением и болью – Грустным Ангелом. Ах, нет, Транквиллен! Конечно, вы скоро повстречаетесь с ним, потому что таково его желание, да и я тоже хочу этого… Не буду отрицать, что он обладает некоторой властью, свойственной силам ночи. Разве это не является одним из жалких доказательств?

С этими словами Югенен прикоснулся к красному знаку, украшавшему его лоб, и продолжал:

– Прежде, чем он появится в жутком и одновременно прекрасном облике, который он принял перед удравшим с уроков жалким мальчуганом в квартале Старого Земляного Вала, я должен несколько освежить вашу память. Однажды в руках у трех студентов оказался пергамент, обладавший, как они решили, поразительными магическими свойствами.

– Это был гримуар Штайна! – воскликнул Транквиллен.

– Вот именно, мой отец…

Вы завладели документом, обладавшим невероятной силой, но он исчез, воспользовавшийся своими свойствами. С тех пор…

– С тех пор?

– Люди не переставали искать его, прежде всего, люди церкви, обладающие большой властью. В том числе и те, кто поручил теологу Сорбу любой ценой отыскать этот манускрипт!

Транквиллен печально понурился.

– Следовательно, Иуда Югенен, вы хотите сказать, что моя миссия потерпела неудачу. Очень жаль, потому что я считал, что она должна была принести пользу церкви.

– Я не сказал ничего подобного, отец Транквиллен. Скорее, наоборот…

– Я могу завладеть гримуаром Штайна?

В этот момент на знаменитой раке проявилась необычная активность. Серебряные улитки зашевелились и приподняли раку на несколько дюймов, а незаметные до сих пор фигурки, появившиеся на ее поверхности, принялись резвиться.

– Полночь… – прошептал Югенен. – Постарайтесь не двигаться… А вот и он…

В беспредельном мраке проявилась фигура, более темная, чем ночь, с лицом, словно посеребренным луной, и на этом идеально правильном лице свирепым красным светом горели глаза.

Транквиллен узнал его по описанию, содержащемуся в одной из тетрадок юного Югенена: это было дьявольское явление из дома на улице Старого Земляного Вала, наградившее мальчишку жутким и могущественным красным знаком. Священник, не удержавшись, осенил себя крестным знамением.

Но он не изгнал демона, и не разрушил колдовство.

Жуткое создание переводило взгляд своих горящих глаз с Югенена на Транквиллена и обратно.

– С этого момента, Иуда Югенен, – произнесло чудовище мощным, но мелодичным голосом, – Знак и предоставляемая им власть покинут вас. Ваш друг, отец Транквиллен, скоро узнает, что он унаследовал плоды своих темных исканий. Он станет тем, чем вы перестали быть, Святым Ада, Святым Великой Бесконечной Ночи, Сестры Света. Встань, Даниэль Сорб, новый избранник Мрака, наследник Иуды Югенена по праву! Встань, Святой Иуда-Ночной!

Несмотря на атмосферу, насыщенную колдовским могуществом, Транквиллен попытался противостоять злу с отвагой священника.

– Я ничего не просил у Проклятого, и я ничего не приму от него! – закричал он.

Раскаты жуткого хохота заставили вздрогнуть стены церкви.

– Проклятого? Бедный отец Транквиллен! Узнай же, что нет и никогда не будет Проклятого. Вы конечно имеете в виду Дьявола… Ладно. Я не дьявол, я просто жалкий книжник, получивший доступ к знаниям, более обширным, чем его невежественные коллеги. Я Штайн фон Зиегенфельзен, автор гримуара, который весь мир будет продолжать искать, пока это не надоест мне… или, возможно, дьяволу…

Церковь сотряс чудовищный удар грома. Транквиллен почувствовал, как что-то обожгло ему лоб, и безумный вихрь увлек его в бесконечность.

* * *

– Герр пастор!

Ласковая рука касалась лица, стараясь разбудить его, но отец Транквиллен уже пришел в себя.

Он хотел спросить у Мариельды, как он очутился спокойно лежащим в этой удобной постели, тогда как ему чудилось, что свирепый торнадо увлекает его от одной пропасти к другой, от одного безумия к другому.

– Спасибо, Мариельда… Я не собираюсь долго валяться в постели…

Он пытался что-то сказать этому нежному созданию, сказать все равно, что девушке, смотревшей на него с выражением привязанности, близкой к любви. Когда до него дошло понимание этого, ему тут же захотелось, чтобы она вышла из комнаты.

Под одеялом, вплотную к его телу, ощущался холод пергаментного свитка. Как только он остался один, он тут же развернул его дрожащей рукой. Сомнений не осталось: это был жуткий манускрипт, «рукопись могущества», которую он когда-то держал в руке под вопрошающими взглядами его университетских друзей, Текаре и Помеля.

Свиток был с ним, он вел себя спокойно, не содрогаясь от дьявольского трепета, предварявшего в прошлом его таинственное исчезновение.

Неужели Штайн фон Зиегенфельзен, демиург, вручил ему этот свиток вместе с могуществом, способным нарушить законы жизни?

– Святой Иуда-Ночной!

Это имя, сопровождаемое яростным колокольным звоном, вырвалось из глубин его памяти.

– Святой Иуда-Ночной!

Существовали мудрецы, разбирающиеся в теологии, которые не решались отрицать, что Ад, не к ночи будь упомянут, имеет право избирать своих собственных святых.

Внезапно он почувствовал уколовшую его в лоб боль, подобную тому, что он почувствовал ночью.

Поднявшись, он подошел к зеркалу и вгляделся в его глубину, еще не утратившую остатки мрака.

Да, на лбу у него был виден Знак… Das Zeichen… Огненная ветвь… Печать демиурга, символ власти.

Гримуар в его руке зашевелился, словно живое существо, и Транквиллен произнес твердым голосом:

– Великий опус, благодетельный или пагубный, возвращайся в железный ларец, в котором тебе предписано отдыхать и ждать. Ты вернешься ко мне, когда я позову тебя.

Невидимая рука сжала руку священника, и гримуар исчез.

Послышался глухой стук, и Транквиллен увидел за стеклом верхушку лестницы, прислоненную кем-то к окну. Тут же послышался треск, сопровождаемый грохотом падения и отчаянным воплем.

Среди обломков лестницы лежало безжизненное тело пастора Ранункеля. Его мертвая рука продолжала сжимать рукоятку острого ножа…

Небольшое отступление

На земле Англии, за столом в таверне «Большая лошадь», находящейся между Эйлесбери и Оксфордом, сидели три джентльмена и одна дама. Перед ними стоял кувшин с элем.

– Я сказал: завтра, а не сегодня, – бросил джентльмен в каскетке жокея и модном костюме в большую клетку. – Значит, сейчас я могу заказать еще этого эля, такого свежего и питательного, но я героически отказываюсь от него в рабочие дни.

Имя этого джентльмена широко известно в английской истории, и когда-то он гордился этим, хотя и был обязан своей известностью случайным совпадением имени у двух разных людей: его звали Уильям Рамзай[26]26
  Сэр Уильям Рамзай (Sir William Ramsay, 1852–1916) – шотландский химик, лауреат Нобелевской премии по химии 1904 года.


[Закрыть].

Его друзья и знакомые по Уоппингу, Шедуэллу и Уайтшепелю дали ему более живописное прозвище: Билл Тонг[27]27
  Tongs – щипцы, клещи (англ.).


[Закрыть] или Билл-клещи.

– Нам придется ждать еще один день, – проворчал его сосед, сидевший с мрачным видом мужчина в черном.

– Мы теряем один день из осторожности, джентльмены. Я хорошо знаю Бодлианскую библиотеку, потому что с большой пользой провел два года в Оксфорде. Завтра библиотека с полумиллионом книг ровно в полдень закроет свои двери, и все сотрудники за исключением старины Майкла радостно разлетятся, словно стая птиц, выпущенных из клетки. Утром я покажу вам надежное укрытие в небольшом зале с коричневыми томами – мне всегда хотелось узнать, что это за книги, – куда никогда не заходит ни один библиотекарь. Когда часы в капелле пробьют два раза, я присоединюсь к вам.

– А ваша работа? Она затянется надолго? – спросил мрачный джентльмен.

– Не очень, сэр; во время моей серьезной подготовки мне пришлось основательно похлопотать, на что у меня ушло много времени. Но вы достаточно хорошо оплатили мои хлопоты, чтобы я стал терзать вас долгим ожиданием. Золотые французские монеты будут весьма кстати, потому что я рассчитываю быстро перебраться на континент.

Бодлианская библиотека полна тайн и загадок. Говорят, что ее посещает привидение, и встреча с ним не всегда хорошо заканчивается. Это утверждали Спенсер и Штерн, и вряд ли кто-нибудь осмелится противоречить подобным авторитетам… Но в ней имеется и множество ценнейших манускриптов и инкунабул, хранящихся в пятидесяти громадных сейфах, то есть, столь же надежно, как пачки банкнот в банке.

– Вам удалось выяснить, где находится интересующий нас сейф? – живо поинтересовался мрачный тип.

– Неужели я потребовал бы от вас такой большой задаток, если бы не знал этого? – высокомерно бросил Билл Тонг. – Но раз уж вы, джентльмен, проявляете такое любопытство, то я расскажу вам все более подробно.

За массивными томами «Глобуса», которые никто никогда не спрашивает, я однажды заметил слабый серебристый отблеск. Каково же было мое удивление, когда я обнаружил, что тома в тяжелых переплетах связаны друг с другом стальной цепочкой, образуя своего рода защитный барьер.

Можно было не сомневаться, что эта хитрая система должна скрывать нечто очень важное. Более того, мне показалось, что я узнаю руку искусного мастера, создавшего эту защиту.

Кто еще мог создать ее, как не старина Фразиль, специалист по замкам с секретами, француз с ловкими руками и хитроумными мозгами, к сожалению, слишком приверженный к потреблению отличного джина?

Я без особого труда отыскал Фразиля. Мне пришлось потратить не слишком много времени и джина на то, чтобы добиться его откровенности.

Когда большие тома были освобождены от стальных оков, я увидел настоящий сейф.

Билл-клещи протяжно свистнул и продолжал:

– Без помощи Фразиля я мог бы бесконечно долго трудиться над этим сейфом без уверенности справиться с ним. Но теперь, леди и джентльмены, вы увидите, что мне будет достаточно использовать небольшой изящный приемчик… Так что нам остается только договориться о встрече и провести спокойную ночь. Возможно, ваши сны будут наполнены сбывшимися надеждами. Бай-бай!

* * *

– Старина Майкл, привлеченный запахом свежего пива, долетевшим из расположенного поблизости кабака «Соломенная корона», тоже поднял все паруса. За работу!

Если француз Фразиль славился ловкими руками, то сходными качествами обладали и руки Билла-клещи.

Один за другим капитальные тома «Глобуса» были избавлены от оков, и вскоре перед зрителями появился небольшой, но выглядевший весьма солидно сейф.

Несколько секунд пальцы Билла исполняли странный менуэт на дисках с цифрами, и стальная дверца сейфа распахнулась с сухим щелчком.

– Готово, леди и джентльмены! – воскликнул Билл с приглашающим жестом.

Женщина протянула руку к рулону коричневого цвета, находившемуся внутри сейфа.

Едва она прикоснулась к свитку, как что-то отшвырнуло ее назад с заломленной какой-то свирепой силой рукой.

– Боже мой! – в ужасе крикнул Билл Тонг, падая на колени.

Свиток, сопровождаемый свистом, напоминающим работу ракетного двигателя, взлетел на воздух и исчез. Но крик взломщика был вызван не этим происшествием. Он успел увидеть, как сейф мгновенно захлопнулся, а тома «Глобуса» сами собой вернулись на место, тут же связавшись стальной цепочкой.

– Я не останусь здесь за все сокровища Английского банка! – заорал Билл, спасаясь бегством вдоль бесконечных рядов книжных полок.

Одному ему довелось увидеть, что с верхней галереи, склоняясь над перилами, за грабителями наблюдал небольшой человечек в зеленом плаще, с пылающим жутким пламенем взглядом.

Это был призрак Бодлианской библиотеки.

* * *

– Мы должны поговорить, и поговорить очень серьезно…

Эту фразу произнес Жюстен Помель после того, как сообщил, что им осталось мало времени до отправления поезда в Дувр.

– Все пропало. Гримуар Штайна навсегда потерян для нас, даже, если он находится в руках Транквиллена.

После смерти Клермюзо не может быть и речи о возвращении Капада во Францию. Не исключено, что он начнет новую жизнь с Хильдой Ранд.

Молодая женщина, до сих пор хранившая унылое молчание, дико расхохоталась.

– Я проиграла, поставив на Югенена… Он мог бы овладеть невероятным могуществом, будь он настоящим мужчиной, а не жалкой тряпкой.

Тогда я решила, что аббат Капад… Особенно, после того, как он, не колеблясь, завладел деньгами способом, о котором вы знаете. Я не стану обрушивать на его голову поток ругательств, хотя мне очень хотелось бы вылить ведро с помоями на его грязную рожу предателя. Тьфу!..

Она затряслась в припадке истерического смеха.

– По сути, Транквиллен все еще принадлежит к нашему миру! – сказала она наконец.

Вскочив, она вышла, не попрощавшись и оставив двух мужчин.

– Она уже видела себя владычицей всего мира! – пробормотал Помель.

– Я отыщу ее, – проворчал Капад. – Это она виновата в том, что я очутился в аду. Так вот, я добьюсь, чтобы она оказалась там вместе со мной!

VIII
Святой Иуда-Ночной

– Вы не первый проигравший, отец Транквиллен, – сказал магистр Баге. – Церковь уже очень давно не предпринимает действий подобного рода. Будем надеяться, что благосклонные к нам могущественные силы будут противостоять силам ада и одержат верх над ними.

Транквиллен молча кивнул. Он решил категорически, раз и навсегда, отказаться от каких-либо дискуссий и даже от обмена мнениями, если беседа хотя бы косвенно относилась к гримуару.

– Это правда, отец Транквиллен, что вы решили хотя бы частично возродить обитель Шести Башен? Вы же знаете, что вас по-прежнему ждет место здесь, в аббатстве Моркур.

– На территории Шести Башен осталось несколько помещений, которые можно восстановить и сделать жилыми. Монсеньор, я рассчитываю поселиться в одном из них в ожидании, пока не возродится аббатство…

Монсеньору Баге ничего другого и не требовалось. Он считал отца Транквиллена большим путаником, за которым, не переставая, пристально и встревоженно наблюдали церковные авторитеты.

Транквиллен с радостью вернулся в свою белую, чудом сохранившуюся от действий оккультных сил, келью.

Узнавшие о его возвращении рыбаки с радостью встретили его и окружили, как и прежде, своей заботой.

– С тех пор, как монахи покинули строение, – рассказывали они, – море стало таким же бедным, как и заброшенный монастырь. Но теперь снова можно ловить рыбу на прежних местах, и еще какую рыбу!

Транквиллен посмотрел на море, над которым сгущались сумерки.

– Если я действительно превратился в Святого Иуду-Ночного… – пробормотал он…

Неожиданно он нахмурился.

– Ладно! Тогда пускай вместо мщения и смерти – это могущество вернет сюда жизнь и счастье!

На следующий день рыбаки сообщили ему, что длинноперые альбакоры, эти великолепные белые тунцы, так высоко ценящиеся на рынке, снова вернулись к побережью. Говорили даже о поимке нескольких огромных палтусов.

* * *

– Мой дорогой Транквиллен, что вы скажете об этих профитролях? Они не с начинкой из постного мяса, а с телятиной и курицей.

Монсеньор Дюкруар заботился, как мог, о преподобнейшем аббате Даниеле Сорбе, прелате аббатства Шести Башен, с таким великолепием возродившемся на развалинах.

– Ах, – воскликнул епископ, когда профитроли оказались на столе, – я все время думаю о несчастном Кападе, так любившем их. Надеюсь, что Господь признал его безумие и сжалился над ним.

Прелат провел рукой по лбу. Он знал, что Капал мирно покоится на небольшом кладбище в Сассексе под тихо шепчущими лиственницами и тисами… Иногда гримуар Штайна обеспечивал своим жертвам милосердный конец.

Монсеньор Дюкруар наполнил стаканы «Королевским» вином.

– Именно его подают в таверне, что на углу, которая называется «Колесница Давида», – сказал он, рассмеявшись.

– Да, конечно, в «Колеснице Давида» с семью звездочками, – согласно кивнул прелат.

Но его мысли в этот момент были далеко отсюда.

Кто-то во мраке прошептал ему на ухо, словно самое важное предупреждение, священные слова царя Давида:

– Господь защитит вас от ужаса, блуждающего в ночи.

– Герр пастор! – пробормотал кто-то далеко отсюда.

Транквиллен поднял свой бокал.

– Позвольте мне, монсеньор, выпить за одно весьма дорогое мне воспоминание.

– Я охотно присоединюсь к вам, мой дорогой прелат.

Хотя добрый епископ не мог видеть образ Мариельды, внезапно явившийся его собеседнику из прошлого, но слеза, скатившаяся по щеке Транквиллена, не осталась незамеченной монсеньором Дюкруаром. Он решил, что виновато в этом молодое и слегка кисловатое «Королевское» вино, а не тихая печаль воспоминаний.

Конец.