Текст книги "Бытие и ничто"

Автор книги: Жан-Поль Шарль Эмар Сартр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 64 страниц)

Во втором измерении ничтожения Для-себя постигает себя в качестве определенного недостатка. Оно является этим недостатком и также недостающим, так как имеет в бытии то, чем оно является. Утолять жажду или быть утоляющим жажду – значит никогда не кончить утолять жажду, все еще утолять жажду по ту сторону утоления жажды, которым я являюсь. И когда «я кончил утолять жажду», я утолил жажду; целое ускользает в прошлое. Утоляя жажду в настоящем, я являюсь, однако, этим утоляющим жажду, которое я имею в бытии и которым я не являюсь; всякое обозначение меня самого ускользает от меня в Прошлое, если обозначение должно быть тяжелым и полным, если оно должно иметь плотность тождества. Если оно меня настигает в Настоящем, значит, оно раскалывается само на Еще-не, значит, оно обозначает меня в качестве незавершенной целостности, которая не может завершиться. Это Еще-не подтачивается ничтожащей свободой Для-себя. Оно не является только бытием-на-расстоянии; оно есть уменьшение бытия. Здесь Для-себя, которое было перед собой в первом измерении ничтожения, находится позади себя. Впереди, позади себя, но никогда собой. В этом состоит сам смысл двух эк-стазов – Прошлого и Будущего, и именно поэтому ценность сама по себе является по своей природе покоем в-себе, вневременностью! Вечность, которую ищет человек, не есть бесконечность длительности, это бесполезное течение после себя, за которое я сам ответствен; она есть покой в себе, вневременность абсолютного совпадения с собой.

Наконец, в третьем измерении Для-себя рассеивается в постоянное действие отражения-отражающего, ускользает от самого себя в единстве того же самого бегства. Здесь бытие находится повсюду и нигде; где бы его ни пытались схватить, оно, напротив, ускользает. Именно это кружение в лоне Для-себя является Присутствием к бытию.

Настоящее, Прошлое, Будущее одновременно рассеивают свое бытие в три измерения, Для-себя, поскольку оно ничтожится, является временным. Никакое из этих измерений не имеет онтологического приоритета над другими; никакое из них не может существовать без двух других. Во всяком случае, нужно, несмотря на все, поставить акцент на эк-стазе настоящего, а не на эк-стазе будущего, как Хайдеггер, поскольку именно открытием самому себе Для-себя является своим Прошлым, тем, что оно имеет в-бьггии-для-себя в ничтожащем опережении, и как раз это открытие себя, что оно является недостатком и преследуется своим Будущим, то есть тем, чем оно является для себя там, на расстоянии. Настоящее не является онтологически «предшествующим» Прошлому и Будущему (оно обусловлено ими так же, как оно их обусловливает), но оно является полостью небытия, необходимой для целостной синтетической формы временности.

Таким образом, временность не есть универсальное время, содержащее все существующие вещи и, в частности, человеческие реальности. Она не является также законом развития, который накладывался бы извне на бытие. Она не есть и бытие, но внутренняя структура бытия, которое выступает своим собственным ничтожением, то есть способом бытия, присущим бытию-для-себя. Для-себя есть бытие, которое имеет диаспорическую форму Временности.

В) Динамика временности

Каким бы необходимым образом ни появлялось Для-себя, следуя трем измерениям временности, это не сообщает нам ничего о проблеме длительности, относящейся к динамике времени. На первый взгляд, проблема кажется двойственной: почему Для-себя подвергается изменению своего бытия, которое его делает становлением Прошлого? И почему новое Для-себя появляется ex nihilo, чтобы стать Настоящим этого Прошлого-здесь?

Эта проблема давно была заслонена концепцией человеческого бытия как в-себе. Главная суть кантонского опровержения идеализма Беркли и любимого аргумента Лейбница заключалась в том, что изменение предполагает само по себе постоянство. Если мы предположим, что определенное, вневременное постоянство сохраняется в течение времени, временность сводится к небытию не более чем к измерению и порядку изменения. Без изменения нет временности, поскольку время не может воздействовать на постоянство и тождество. Если, с другой стороны, как у Лейбница, само изменение дается как логическое объяснение отношения следствий к посылкам, то есть как развитие атрибутов постоянного субъекта, тогда больше не существует реальной временности.

Но эта концепция построена на нескольких ошибках. С самого начала существование постоянного элемента рядом с тем, что изменяется, не может позволить конституироваться изменению как таковому, исключая глаз свидетеля, который был бы сам объединен с тем, что изменяется, и с тем, что сохраняется. Одним словом, единство изменения и постоянства необходимо для конституции изменения как такового. Но само понятие единства, которым злоупотребляли Лейбниц и Кант, здесь мало что значит. Что означает это единство разнородных элементов? Не является ли оно чисто внешним присоединением? Тогда оно не имеет смысла. Необходимо, чтобы оно было единством бытия. Но это единство бытия сводится к требованию, чтобы постоянство было тем, что изменяется; и следовательно, оно по своей сущности является эк-статическим; кроме того, оно является деструктивным по отношению к постоянству и изменению как свойству в-себе. Нельзя говорить, что постоянство и изменение берутся здесь как феномены и имеют только относительное бытие; в-себе не противополагается феноменам, как и ноумену. Феномен есть в-себе, по нашему определению, когда он есть то, что есть, будь то в отношении с субъектом или другим феноменом. Более того появление отношения как определяющего одни феномены в связи с другими предполагает в прошлом появление эк-статического бытия, которое может быть тем, чем оно не является, чтобы основать к тому же и отношение.

Ссылка на постоянство для основания изменения является, впрочем, совершенно бесполезной. То, что хотят показать, а именно абсолютное изменение, не является, собственно говоря, больше изменением, поскольку не остается больше ничего, что изменяется или по отношению к чему имелось бы изменение. Но в действительности достаточно, чтобы то, что изменяется, было бы по способу прошедшего своего старого состояния, чтобы постоянство стало излишним; в этом случае изменение может быть абсолютным, речь может идти о метаморфозе, которая касается всего бытия; тем не менее оно будет конституироваться как изменение по отношению к предшествующему состоянию, которым оно будет в Прошлом в модусе «было». Эта связь с прошлым заменяет псевдонеобходимость постоянства, проблема длительности может и должна ставиться по поводу абсолютных изменений. Других, впрочем, и нет «в мире». До определенного порога они не существуют, этот порог – прошлое. Они простираются до целостной формы, как это показали опыты гештальтистов.

Но, кроме того, когда речь идет о человеческой реальности, то необходимо чистое и абсолютное изменение, которое очень хорошо может происходить, впрочем, без ничего, без того, что изменяется, и которое является самой длительностью. Даже если мы допустили бы, например, абсолютно пустое присутствие Для-себя к постоянному В-себе, как простое сознание этого Для-себя, то само существование сознания будет предполагать временность, поскольку оно будет иметь в бытии без изменения то, чем оно является, в форме «иметь бывшее». Нет, следовательно, вечности, но существует постоянная необходимость Для-себя настоящего становиться Прошлым из нового Настоящего и это на основании самого бытия сознания. И если бы нам сказали, что этот постоянный переход Настоящего в Прошлое через новое Настоящее предполагает внутреннее изменение Для-себя, мы ответили бы, что тогда как раз временность Для-себя является основанием изменения, а не изменение основывает временность. Ничто не может, однако, заслонить от нас эти проблемы, которые кажутся вначале неразрешимыми: Почему Настоящее становится Прошлым? Каким является новое Настоящее, тогда возникающее? Откуда идет оно и почему появляется? И отметим, как это показывает наша гипотеза «пустого» сознания, что здесь вопрос состоит не в необходимости для постоянства ниспадать от мгновения в мгновение, оставаясь вещественно постоянством, а в необходимости для бытия, каким бы оно ни было, преобразовываться сразу полностью, формой и содержанием, погружаться в Прошлое и продвигаться одновременно, ex nihilo, к Будущему.

Но существуют ли две проблемы? Рассмотрим их внимательнее. Настоящее не могло бы проходить, не становясь перед Для-себя, которое конституирует как после. Есть, следовательно, только один феномен: появление нового Настоящего превращает в Прошлое Настоящее, которым оно было, и это Превращение влечет за собой появление Для-себя, для которого это Настоящее собирается стать Прошлым. Феномен временного становления является глобальным изменением, поскольку Прошлое, которое не было бы Прошлым из ничего, не было бы больше Прошлым, потому что Настоящее должно быть необходимо Настоящим из этого Прошлого. Эта метаморфоза, впрочем, не касается только чистого Настоящего; предшествующее Прошлое и Будущее одинаково затронуты. Прошлое Настоящего, которое подвергалось изменению Перевода в прошлое, становится Прошлым из Прошлого, или Законченным Прошлым (Plus-que-Parfait). В том, что касается его, разнородность Настоящего и Прошлого сразу устраняется, поскольку то, что отличалось от Прошлого как Настоящее, стало Прошлым. В ходе этого преобразования Настоящее остается Настоящим этого Прошлого, но оно становится прошлым Настоящим этого Прошлого. Это значит с самого начала, что оно является однородным с рядом Прошлого, которое исходит из него до возникновения, потом оно является больше не своим Прошлым в форме иметь в бытии, но в способе того, что имелось в бытии. Связь между Прошлым и Законченным Прошлым есть связь по способу В-себе; она появляется на основании настоящего Для-себя. Именно оно поддерживает ряд Прошлого и законченных прошлых, спаянных в единый блок.

С другой стороны, будущее, затронутое подобным образом преобразованием, не перестает быть Будущим, то есть оставаться вне Для-себя, впереди, по ту сторону бытия, но оно становится будущим Прошлого или предшествующим Будущим. Можно поддерживать два вида отношений с новым Настоящим, соответственно тому, идет ли речь о непосредственном Будущем или дальнем Будущем. В первом случае Настоящее дается как являющееся этим Будущим по отношению к Прошлому: «То, что я ожидал, вот оно». Оно является Настоящим своего Прошлого в форме предшествующего Будущего этого Прошлого. Но в то же время оно есть Для-себя как Будущее этого Прошлого; оно реализуется как Для-себя, следовательно, как не являющееся тем, чем Будущее предвещало быть. Существует раздвоение: Настоящее становится предшествующим Будущим всего Прошлого, отрицая, что оно является этим Будущим. И первоначальное Будущее совсем не реализуется; оно не является больше Будущим по отношению к Настоящему, не прекращая быть Будущим по отношению к Прошлому. Оно становится нереализованным Соприсутствующим Настоящему и сохраняет полную идеальность. «Здесь ли это, что я ожидал?» Оно остается Будущим, идеально соприсутствующим Настоящему как нереализованное Будущее Прошлого этого Настоящего.

В случае, когда Будущее удалено, оно остается Будущим по отношению к новому Настоящему, но если Настоящее не конституируется само как недостаток этого Будущего, то это Будущее теряет свой характер возможности. В этом случае предшествующее Будущее становится безразлично возможным по отношению к новому Настоящему и не его Возможным. В этом смысле оно больше не делает себя возможным, но получает бытие-в-себе как возможное. Оно становится данным Возможным, то есть Возможным в-себе для некоторого Для-себя, ставшего В-себе. Вчера было возможно в качестве моей Возможности уехать в будущий понедельник в деревню. Сегодня эта Возможность не является больше моей Возможностью. Она остается тетическим объектом моего созерцания и становится всегда будущей Возможностью, которой я был. Но ее единственная связь с моим Настоящим является такой, что я имею в бытии в форме «было» это Настоящее, ставшее Прошлым, в котором она не прекращала быть, по ту сторону моего Настоящего, Возможностью. Но Будущее и прошлое Настоящее затвердевают в этом В-себе на основании моего Настоящего. Таким образом, Будущее в ходе временного процесса переходит к в-себе, не теряя никогда своего свойства Будущего. Поскольку оно не достигается Настоящим, оно становится просто данным Будущим. Когда оно достигается, оно получает качество идеальности, но эта идеальность является идеальностью в-себе, поскольку она представляется как данный недостаток данного прошлого, а не как недостающее, которое настоящее Для-себя имеет в бытии в форме небытия. Когда Будущее опережается, оно остается навсегда вне ряда Прошлых как предшествующее Будущее – предшествующее Будущее такого Прошлого, ставшее Законченным Прошлым, идеально данным Будущим как соприсутствующее Настоящему, ставшему Прошлым.

Остается исследовать превращение настоящего Для-себя в Прошлое с возникновением нового Настоящего. Ошибкой было бы думать, что происходит ликвидация предшествующего Настоящего с появлением Настоящего в-себе, которое удерживало бы образ исчезнувшего Настоящего. В определенном смысле, наверное, более правильным было бы перевернуть наши понятия, чтобы найти истину, поскольку перевод в прошлое бывшего настоящего является переходом к в-себе, в то время как появление нового настоящего является ничтожением этого в-себе. Настоящее не является новым В-себе, оно есть то, чем не является, тем, что находится по ту сторону бытия; оно есть то, о чем можно сказать «оно есть» только в Прошлом; Прошлое совсем не упраздняется; оно является тем, что становится, чем оно было; оно есть Бытие Настоящего. Наконец, как мы это уже достаточно отмечали, отношение Настоящего к Прошлому есть отношение бытия, а не представления.

Таким образом, первая черта, которая нас поражает, это овладение Для-себя Бытием заново, как если бы Для-себя не имело больше сил поддерживать свое собственное ничто. Глубокая трещина, которую Для-себя имеет в бытии, заполняется; ничто, которое должно «быть бывшим», прекращает быть. Оно исключается в той степени, в какой переходящее в прошлое Бытие-Для-себя становится свойством В-себе. Если я испытал какую-то печаль в прошлом, она не является больше такой, какой я ее испытывал; эта печаль не имеет больше точного измерения бытия, которое может иметь явление, делаясь своим собственным свидетелем; она есть, поскольку она была, бытие ее кажущееся, как внешняя необходимость. Прошлое является фатальностью наоборот; Для-себя может производить себя, как оно хочет, оно не может избежать необходимости быть бесповоротно новым Для-себя, таким, каким оно хотело быть. Отсюда Прошлое есть Для-себя, которое прекратило быть трансцендентным присутствием к В-себе. И в самом себе (soi lui-même) оно погружается в середину мира. То, что я имею в бытии, я им являюсь как присутствие по отношению к миру, которым я не являюсь, но которым я был; я был этим в середине мира, так же как и вещи, в виде внутримирского существующего. Во всяком случае, этот мир, в котором Для-себя имеет в бытии то, чем оно было, не может быть тем же самым, к которому оно в настоящее время присутствует. Таким образом, конституируется Прошлое Для-себя как прошедшее присутствие по отношению к прошлому состоянию мира. Даже если мир не подвергался никакому изменению, во время того как Для-себя «переходило» от Настоящего к Прошлому, по крайней мере, он постигается как подвергнувшийся тому же самому формальному изменению, которое мы описали сейчас в глубине бытия-для-себя, изменению, которое является лишь отражением действительного внутреннего изменения сознания. Иначе говоря, Для-себя, опускающееся в Прошлое как бывшее присутствие по отношению к бытию, ставшему в-себе, становится бытием «в-середине-мира», и мир задерживается в прошлом измерении, как то, в середине чего прошлое Для-себя пребывает в себе. Как Сирена, человеческое туловище которой заканчивается рыбьим хвостом, внемирское Для-себя заканчивается позади себя вещью в мире. Я раздражителен, меланхоличен, у меня Эдипов комплекс или постоянно комплекс неполноценности, но в прошлом, в форме «был», в середине мира, так же, как я чиновник, или однорукий, или пролетарий. Мир окружает меня в прошлом, и я теряюсь в универсальном детерминизме, но я радикально трансцендирую свое прошлое к будущему в той самой степени, в какой я им «был».

Для-себя, выразившее все свое ничто, захватывается В-себе и растворяется в мире – таково Прошлое, которое я имею в бытии, таково превращение Для-себя. Но это превращение производится в единстве с появлением Для-себя, которое ничтожится как Присутствие по отношению к миру и которое имеет в бытии Прошлое, которое оно трансцендирует. Каков смысл этого появления? Следует остерегаться видеть здесь появление нового бытия. Все проходит так, как если бы Настоящее было постоянной дырой бытия, сразу же заполняемой и постоянно возобновляемой, как если бы Настоящее было непрерывным бегством от приклеивания к «в-себе», угрожающим ему до окончательной победы в-себе, увлекающим его в Прошлое, не являющееся больше прошлым никакого Для-себя. Именно смерть является этой победой, так как смерть есть радикальная остановка Временности через перевод в прошлое всей системы или, если угодно, захват человеческой Целостности посредством В-себе.

Как мы можем прояснить этот динамический характер временности? Если он совсем не является – а мы надеемся, что показали это, – случайным свойством, которое добавляется к бытию-для-себя, то нужно уметь показать, что его динамика оказывается сущностной структурой для-себя, понимаемого как бытие, которое имеет в бытии свое собственное ничто. Мы, кажется, снова находимся в начале нашего пути.

Но истина в том, что не существует проблемы. Если мы думали встретить ее здесь, то именно потому, что, несмотря на наши попытки мыслить для-себя как таковое, мы не смогли воспрепятствовать затвердеванию его в-себе. Значит, если мы начинаем из в-себе, появление изменения может создать проблему: если в-себе является тем, что оно есть, как может оно больше не быть? Но если, напротив, начинают с адекватного понимания для-себя, то нет больше изменения, которое следовало бы объяснить; это было бы скорее постоянство, если бы оно могло существовать. В самом деле, если мы рассматриваем наше описание порядка времени вне всего того, что могло бы прийти к нему из его течения, оно явно показывает, что временность, сведенная к ее порядку, тотчас становилась бы временностью в-себе. Эк-статическое свойство временного бытия не изменило бы здесь ничего, поскольку это свойство опять находится в прошлом не как конститутивное для-себя, но как качество, поддерживаемое в-себе. В самом деле, если мы рассматриваем Будущее как оно есть – просто Будущее для-себя, являющееся для-себя из определенного прошлого, и считаем, что изменение – это новая проблема по отношению к описанию временности как таковой, мы придаем Будущему, понимаемому как это Будущее, мгновенную неподвижность, мы делаем из для-себя застывшее свойство, которое можно указать; совокупность, наконец, станет сделанной целостностью, будущее и прошлое ограничат для-себя и конституируют его данными границами. Совокупность как временность, которая есть, оказывается окаменевшей вокруг твердого ядра, которым является настоящий момент для-себя, и тогда возникает проблема объяснить, как из этого момента может возникнуть другой момент с его кортежем прошлого и будущего. Мы избежали теории мгновенности в той мере, в какой мгновение было бы единственной реальностью в себе, ограниченной посредством ничто будущего и ничто прошлого, но мы опять стоим на ее почве, допуская неявно последовательность временных целостностеи, каждая из которых сосредоточивалась бы вокруг одного мгновения. Одним словом, мы наделили мгновение эк-статическими измерениями, но тем не менее мы его не ликвидировали, а это означает, что мы поддерживаем временную целостность посредством вневременного; время, если оно есть, снова становится сновидением.

Но изменение принадлежит естественно для-себя, поскольку это для-себя является спонтанностью. Спонтанность, о которой можно было бы сказать, что она есть, или просто: эта спонтанность должна определяться посредством самой себя, то есть чтобы она была бы основанием не только своего ничто бытия, но также своего бытия и одновременно бытие охватывало бы ее, чтобы закрепить в данном. Спонтанность, полагающая себя как спонтанность, обязана сразу отказаться от того, что она полагает, иначе ее бытие стало бы приобретенным, и значит, на основании приобретения она увековечивалась бы в бытии. И сам этот отказ есть приобретение, от которого она должна отказаться под угрозой попасть в ловушку инертного продолжения своего существования. Скажут, что эти понятия продолжения и приобретения уже предполагают временность, и это верно. Но как раз спонтанность сама конституирует приобретение через отказ и отказ через приобретение, так как она не может существовать, не темпорализуясь. Ее собственная природа отказывается использовать приобретение, которое она конституирует, реализуясь как спонтанность. Невозможно иначе понять спонтанность, разве что сжать ее в мгновение и этим самым закрепить ее в-себе, то есть предположить трансцендентное время. Напрасно будут возражать нам, что мы не можем ничего мыслить иначе, как во временной форме, и что наше изложение содержит логическую ошибку, поскольку мы темпорализуем бытие, чтобы немного позже вывести оттуда время; напрасно будут напоминать нам места из «Критики»[152]152
  Кант И. Критика чистого разума // Соч.: В 6 т. Т. 3. М., 1964. С. 388–389, 420 и сл.


[Закрыть], где Кант показывает, что вневременная спонтанность немыслима, но непротиворечива. Нам кажется, наоборот, что о спонтанности, которая не убегала бы сама от себя и которая не убегала бы от самого этого бегства, можно было бы сказать: она есть то, что оставалось бы заключенным в неизменном виде и было бы как раз противоречием, что уравнивалось бы в конечном счете с отдельной положительной сущностью, вечным субъектом, который никогда не является предикатом.

И именно ее характер спонтанности конституирует саму необратимость изменений, поскольку лишь только она появляется, то как раз с тем, чтобы от себя отказаться, и порядок «полагание-отказ» не может быть перевернут. В самом деле, сама позиция заканчивается отказом, никогда не достигая положительной полноты, иначе она исчерпалась бы в мгновенном в-себе и только через отказ она переходит к бытию в целостности своего осуществления. Единый ряд «приобретения-отказов» имеет, впрочем, онтологический приоритет над изменением, так как изменение является просто отношением вещественных содержаний ряда. Итак, мы показали саму необратимость темпорализации[153]153
  У Сартра здесь стоит слово «temporisation», что означает «промедление, выжидание», но, по всей вероятности, это опечатка. – Ред.


[Закрыть] как необходимой в полностью пустой и априорной форме спонтанности.

Мы изложили наш тезис, используя понятие спонтанности, которое, как нам казалось, более знакомо читателям. Но сейчас мы можем рассмотреть снова эти идеи в перспективе для-себя н в нашей собственной терминологии. Для-себя, которое не длилось бы, оставалось бы, несомненно, отрицанием трансцендентного в-себе и ничтожением своего собственного бытия в форме «отражение-отражающее». Но это ничтожение стало бы данным, то есть оно приобрело бы случайность в-себе, и для-себя перестало бы быть основанием своего собственного ничто; оно не было бы больше ничем, как имеющимся в бытии, но в ничтожащем единстве пары отражение-отражающее оно было бы. Бегство для-себя является отказом от случайности посредством самого действия, которое конституирует его как являющееся основанием своего ничто. Но это бегство конституирует как раз в случайности то, что избегается; бегущее для-себя остается на месте. Оно не может исчезнуть, поскольку я им являюсь, но оно не может также быть в качестве основания своего собственного ничто; поскольку оно может быть только в бегстве, оно осуществляется. То, что нужно для-себя как присутствию к…, нужно, естественно, также и целостности темпорализации. Эта целостность никогда не является завершенной, она есть целостность, которая отрицается и бежит от себя; она является отрывом от себя в единстве того же самого появления – неуловимой целостностью, которая в момент, где она дается, уже находится по ту сторону этого своего данного.

Таким образом, время сознания и является человеческой реальностью, которая темпорализуется как целостность и является сама собственной незавершенностью; она есть ничто, проникающее в целостность как фермент распадения последней. Эта целостность, которая стремится к себе и сразу же отказывается от себя, не может найти в себе никакой границы своему возвышению, поскольку она есть собственное возвышение, возвышает себя к себе самой и ни в коем случае не может существовать в границах мгновения. Никогда не существует мгновения, когда можно было бы утверждать, что для-себя есть, поскольку для-себя как раз никогда нет. И временность, напротив, вся темпорализуется как отказ от мгновения.