Текст книги "Чероки"

Автор книги: Жан Эшноз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

7

Это была карточка старого образца, из бристоля цвета лососины, чуть большего размера, чем обычные визитные карточки. После слов «Акционерное общество „Оптика“», напечатанных жирным шрифтом, стояли две цифры, обозначающие первая – размер годового оборота вышеупомянутого АО, вторая – номер лицензии в регистрационной книге департамента Сены. В левом верхнем углу было написано от руки фиолетовыми чернилами «Г-н Реймон Дега» – каллиграфическим почерком, кокетливым и старомодным; похоже было, что написал его месье Реймон Дега собственной персоной.

И в самом деле, месье Реймон Дега оказался старомодным и кокетливым, однако принял он Риперта в домашнем халате алого цвета, а жил в узкой комнате с низким потолком и окном, выходившим на пути воздушного метро. В комнате имелся лишь один стул, на котором с трудом держала равновесие высокая растрепанная пачка оттисков, и грязноватый стол, где валялись детали маленького телескопа и раскрытая книга, чьи страницы придавливала двояковыпуклая линза. От всего этого пахло бедностью, беспорядком и убожеством. Месье Дега снял со стула пачку оттисков, сел на нее и указал на стул Риперту.

– Мадам Дега нет дома, месье, – сказал он, стягивая на коленях полы халата. – Собственно, я и решил проконсультироваться с вами именно по ее поводу. Будьте любезны, назовите мне ваши расценки.

– Зависит от дела, – сказал Риперт.

– По правде сказать, она редко бывает дома, – объявил Дега, – ее нечасто удается тут встретить. Я подозреваю, что она спит с одним типом. С одним из соответствующих типов – как видите, я не формалист. Обычно я все же видел ее здесь два-три раза в неделю. Но вот уже целых две недели как она исчезла. Я не знал, что делать, и вот мой друг Смирнофф дал мне координаты вашего агентства. Вам знакома эта фамилия – Смирнофф?

– Не исключено, – ответил Риперт.

Дега можно было дать и шестьдесят лет, и семьдесят пять. Он был худощавым и скорее малорослым, но держался прямо. Его губы под короткими серыми усиками то и дело подергивала бессмысленная улыбочка, а взгляд горел каким-то дурацким воодушевлением.

– Вы позволите мне изложить факты? – спросил он.

– Не стоит, – сказал Риперт, – мне эти проблемы хорошо известны. Лучше я буду задавать вам вопросы.

Он их задал, Реймон Дега ответил на них, затем опять спросил, во что ему все это обойдется. «Как пойдет дело, – сказал Риперт, – а фотографии жены у вас случайно не найдется?» Потом он вышел и остановил такси. Дело было совсем простенькое, Дега знал все что нужно и прекраснейшим образом мог бы сам заняться поисками своей супруги. Риперт захлопнул дверцу такси и назвал шоферу адрес бара на улице Северного полюса, в районе площади Жюля Жоффрена.

Бар оказался темным, захудалым, абсолютно пустым – отсутствовал даже бармен, – и только один посетитель сидел на высоком колченогом табурете, грузно облокотясь на стойку; это был мужчина богатырского сложения, в обвислой шляпчонке, которая прилипла к его темени, как дохлая рыба, в ярко-синем свитере и зеленых флюоресцирующих носках. Риперт не посмел разглядывать этого великана в упор, но ему волей-неволей пришлось усесться рядом с ним, поскольку тот занимал почти все пространство у стойки. Выдержав долгую паузу, Риперт робко кашлянул и осторожно перегнулся через стойку, всматриваясь в полуотворенную дверь на другом ее конце и стараясь не встречаться глазами со своим соседом.

– Есть тут кто-нибудь? – окликнул он вполголоса, – или никого нет?

– А вам чего? – спросил великан утробным басом, развернувшись к нему всем корпусом.

– Мне бы хозяина, – несмело произнес Риперт. – Хозяина разве нету?

Великан неуклюже снялся со своего табурета. «Вас что, муж прислал?» – мрачно просипел он. Под его ногами дрожал пол. «Думаете, я вам позволю тут командовать? – зарычал он, схватив Риперта за отвороты пиджака. – Думаешь, как захочешь, так и будет, что ли?» – взревел он еще громче, грубо столкнув его с сиденья. «Нет, нет!» – испуганно пискнул Риперт, заслонив лицо рукой, но великан уже ткнул громадным кулаком ему в живот, и Риперт на миг задохнулся, потом все-таки попытался крикнуть, но тут противник разбил ему челюсть, и крик Риперта застрял у него в горле вместе с соленым привкусом крови, а сам он рухнул на заплеванный пол бара.

Как и всем нам, Риперту приходилось видеть в кино людей, которые дерутся, получают сокрушительные удары, падают, но тотчас встают, чтобы нанести другие сокрушительные удары другим людям, которые падают в свой черед и тоже поднимаются на ноги, и так без конца. Риперт считал все это чистым надувательством: любого из таких ударов, даже самого легкого, хватило бы, чтобы отправить на тот свет кого угодно. Однако и ему удалось встать на ноги, повернуться, найти глазами дверь бара и неуверенно двинуться к ней, с уклоном вперед на сорок пять градусов. Однако не успел он переступить порог, как великан догнал его и мощным пинком послал на противоположный тротуар улицы Северного полюса, где он врезался лбом в бровку бордюра и мгновенно вырубился.

В сознание его привел другой толчок, когда машина полицейской скорой помощи слишком резко тормознула у дверей госпиталя Биша. Риперт приподнялся на носилках, с испуганной гримасой ощупал руки, ноги и грудь, сел и потребовал, чтобы его выпустили. Но трое мужчин в голубых халатах, нагнувшись к нему, сурово посоветовали держать свои требования при себе. Два часа спустя, пройдя полное рентгеновское обследование, Риперт с перевязанной головой распахнул дверь кабинета Бенедетти, где Шав и Бок докладывали шефу результаты своих изысканий, соответственно, в Архивах и в Музеуме. Увидев Риперта и его бинты, они испуганно заохали; он поведал им о своем приключении и описал своего обидчика – эдакий шкаф в обвислой шляпчонке на макушке и в светящихся носках.

Бок и Бенедетти скривились и начали задумчиво почесывать против шерсти кто затылок, кто щеку, стараясь припомнить, кто из их знакомых мог бы соответствовать такому описанию. Тем временем Жорж, стоя у книжного шкафа и склонив набок голову, расшифровывал названия на корешках книг.

– Нет, убей бог, не знаю такого типа, – сказал наконец Бок. – Разве что Брукмейер? Брукмейер вроде подходит…

– Брукмейер сейчас в Клерво [13]13
  Название центральной тюрьмы одноименного города.


[Закрыть], – ответил Бенедетти. – Я-то как раз подумал насчет Олафа.

– А что, верно! – обрадовался Бок. – Олаф и есть!

– Какой там еще Олаф! – выкрикнул Риперт. – Мне ли не знать Олафа! Да я бы его сразу разглядел. И он никогда в жизни так со мной не обошелся бы. А если б и посмел, я бы ему морду в кровь разбил, этому Олафу.

– Ну ладно, ладно, не волнуйся, Риперт, – успокаивающе сказал Бенедетти. – Все в порядке, это, конечно, не он.

– Тоже мне, придумали – Олаф, черт его забери! – бушевал Риперт.

– Да-да, ты прав, Риперт, – продожал шеф. – Забудем это, хорошо? Мы с тобой согласны, это не Олаф.

– А как она выглядела, его шляпчонка? – спросил вдруг Жорж Шав.

Все взглянули на него: Риперт злобно, Бок подозрительно, Бенедетти задумчиво.

– Шляпчонка у того типа, – повторил Жорж, – на что она была похожа?

– Ну такая обвислая, – неохотно ответил Риперт. – Маленькая и обвислая.

– Это понятно, – сказал Жорж, – но на какой предмет она была похожа? Что напоминала?

– Да не знаю я, – проворчал Риперт. – Может, медузу, может, дохлую рыбу. Почем мне знать!

– Он с тобой разговаривал, этот тип? Сказал хоть что-нибудь?

– Да практически ничего, – подумав, ответил Риперт. – А если и сказал, то я не успел понять.

– Тогда это Кроконьян, – объявил Жорж.

– Что-что? – переспросил Бенедетти.

– Кроконьян, – повторил Жорж. – Я с ним знаком.

Шеф устремил на Жоржа внимательный, вопрошающий, почти горестный взгляд. Риперт и Бок на заднем плане обменялись презрительными гримасами.

– Ну-с, и как же, по-вашему, можно приступиться к этой… особи, к этому… индивиду? – медленно вопросил Бенедетти, разглядывая свои ногти. – С какой стороны к нему подойти?

– Это я беру на себя, – сказал Жорж.

– Прекрасно, – ответил шеф. – Может, займетесь этим делом завтра же? Наверно, вам лучше сходить к нему вместе с Рипертом.

Но тот с трагическим видом указал на свою повязку.

– Прошу отпуск на два дня по болезни, – произнес он голосом умирающего.

– Это неподходящий момент, Риперт, – строго сказал Бенедетти.

– Можно сходить туда прямо сейчас, – предложил Жорж. – Сразу и отделаемся.

Через десять минут шеф пригласил Жоржа занять место рядом с ним, на переднем сиденье своего «Мерседеса». Бок и Риперт, завистливо перешептываясь, сели сзади, и они отправились через весь город на улицу Северного полюса. Бенедетти припарковал машину у входа в бар, откуда на дорогу падал жиденький свет. «Ну, вперед», – сказал он.

Они осторожной вереницей проникли в бар, где снова не оказалось никого, кроме давешнего силача, который подремывал у стойки, склонив голову на локоть, заменявший ему подушку. Риперт вошел последним, безуспешно стараясь укрыться за слишком низеньким Боком. Со страху он нервным движением задел на ходу шаткий столик и еле успел его подхватить, но не поймал стоявшую на нем пепельницу, и та разбилась вдребезги на плиточном полу. Все замерли, великан выпрямился и узнал перепуганную физиономию Риперта.

– Опять явился! – грозно и вместе с тем почти любовно пробурчал он, вставая, устрашающими движениями разминая мускулы и надвигаясь на Риперта. Тот выставил перед собой столик, как щит, и спрятался за Бока. «Эй, эй, полегче!» – сказал Бок. Великан смахнул его с дороги, как смахивают пыль, и воздел свой чудовищный кулак, целясь в голову Риперта; тот съежился и вскинул скрещенные руки в ожидании близкой смерти. Но тут Жорж щелкнул языком и сказал:

– Хватит, Кроконьян. Остановитесь.

При виде Жоржа лицо великана застыло, плечи обвисли, как лопнувшие воздушные шары, зато глаза выпучились так, словно эти части тела были связаны сообщающимися сосудами. Он медленно отступил, не спуская взгляда с Жоржа, шумно дыша и с каждым шагом становясь все меньше и меньше, как будто решил достичь нормальных, человеческих размеров; наконец он ткнулся спиной в немотствующий музыкальный автомат и замер.

– Спокойно, Кроконьян, спокойно, – мягко повторял Жорж, подходя к нему. – Скажите, где дама?

Великан разъяренно замотал головой, молча вращая глазами.

– Где дама, Кроконьян? – повторил Жорж.

– Там, наверху, – простонал наконец силач.

– За мной! – приказал Жорж.

В глубине бара ветхая тряпка с изображением древа жизни прикрывала доступ к узкой лестничной клетке с грязными стенами и проваленными ступенями, которые вели на второй этаж, к двери, запертой снаружи на ключ. Жорж повернул ключ и толкнул дверь: женщина, не очень молодая, но очень накрашенная, сидела на железном стуле перед столом, заваленным дамскими журналами. Увидев их, она встала.

– Я мадам Дега, – призналась она, не дожидаясь расспросов.

– Мое почтение, мадам! – с поклоном произнес Бенедетти.

– Ну вот и вся работа, – сказал Жорж.

8

А теперь снова Фред. Он опять сидит. И смотрит, как некий краснорожий тип, свирепо выпятив челюсть, валит на стол рыжеволосую женщину и лихорадочно срывает с нее одежду, затем раздевается сам, но чуть поаккуратнее. Обнажив лиловый член, он победно потрясает им, разбрызгивая сперму, которой и обмазывает свою партнершу. Оба шумно дышат и кричат в экстазе. Дверь со скрипом отворяется, и в проеме возникает другой мужчина, уже голый. У него смуглое жирное тело, огромный желтый пенис. Он приближается к парочке и вступает в дело. Теперь краснорожий и смуглый трахают рыжую одновременно, в самых разнообразных позициях, дико завывая от наслаждения.

Дверь скрипит снова. Появляется коренастая блондинка, затянутая в сложные зеленовато-черные дессу, напоминающие сбрую, с кнутом в одной руке и искусственным членом в другой. В тот момент, когда она собирается принять участие в забавах трио, Фред встает и покидает зал, стараясь не задевать по пути зрителей, чтобы не подать ни малейшего повода к какому-нибудь прискорбному недоразумению. Наконец он выходит на свежий воздух, иными словами, на тротуар бульвара Севастополь. Его возбуждение быстро спадает, уступая место легкому унынию. Он идет по улице.

Линию фасадов то и дело прерывают полутемные поперечные галереи с плиточными полами и мутными застекленными потолками – эти проходы, связывающие бульвар с параллельными улицами, заняты подпольными швейными цехами, мрачными офисами, вонючими меблирашками, лавчонками индийцев – торговцев пряностями, приемными ведунов и знахарей. Сквозь выщербленные потолочные стекла, которые всякий мусор, выброшенный из окон верхних этажей, иногда разбивает, а чаще изукрашивает концентрическими трещинами, похожими на мелкие волны, расходящиеся от предмета, упавшего в стоячую воду, можно разглядеть наверху длинные гибкие тела кошек, которые пробираются по стеклу, опасливо переступая лапками, словно конькобежцы по хрупкому льду. Плиты под ногами, большей частью с отколотыми углами, грязны и тоже замусорены.

Фред Шапиро свернул в третий проход налево, который к середине пути сужался, превращаясь в род туннеля; на входе в него по обе стороны висели две таблички, слева были выписаны желтым курсивом на черном фоне слова «Спорные вопросы», справа – ярко-синим, так называемым египетским шрифтом по белой эмали – слова «Юридическая консультация». Фред пошел в правую дверь и, оставив без внимания узенький лифт, стал подниматься по свежеокрашенной лестнице; пальцы еще слегка прилипали к перилам.

Добравшись до третьего этажа, Фред открыл дверь кабинета консультации. Брижит подняла на него глаза. У Брижит были темные, коротко остриженные волосы, бледно-голубое платье и очки в розовой пластмассовой оправе с блестками. Она печатала счет на громоздкой швейцарской электрической машинке, стараясь как можно точнее указывать десятичные знаки.

– Месье Бенедетти здесь работает? – спросил Фред.

– Вы по личному делу?

– По личному, – подтвердил Фред. – По срочному, важному и личному.

– Ясно, – сказала Брижит. – Вы не обождете минуточку?

Фред уселся в кресло из металлических трубок с сиденьем из сурового полотна. Перед ним на низеньком плетеном столике валялись кучи журналов, грязных, измятых, скрученных, с вырванными страницами. Брижит шепотом обменялась несколькими словами с переговорным устройством, после чего попросила Фреда подождать еще минутку. Фред стал ждать. Минутка уже почти истекла, как вдруг открылась входная дверь, и в приемную решительным шагом вошли трое мужчин. Двое вполголоса переговаривались между собой, Фред их раньше никогда не видел. Зато третьего, который молча шел за ними, он узнал сразу, это был Жорж Шав, и Фред едва успел заслониться специальным выпуском периодического журнала вооруженных сил «На земле – на море – в небе», посвященным спуску на воду подводной лодки «Флагран». Трое мужчин исчезли за другой дверью, Брижит встала и пошла за ними. Когда она спустя одиннадцать секунд вернулась, чтобы ввести Фреда в кабинет, его в приемной уже не было. Брижит обвела взглядом комнату, пересекла ее, выглянула за дверь – площадка пустовала. Она перегнулась через перила, оглядела безлюдную лестничную клетку, вернулась в приемную, проследовала через комнату, где сидели помощники Бенедетти, и вошла в кабинет директора.

– Его уже нет, – доложила она. – Он ушел.

– А кто это был?

– Он не назвался.

Бенедетти пожал плечами, развел руками, буркнул: «Может, это Польне?» – и снова погрузился в составление сметы. Брижит покинула кабинет, прикрыв за собой дверь, и на миг задержалась в соседней комнате, разглядывая подчиненных своего шефа, пожелтевших в свете неугасимой электрической лампочки.

Склонившись над своим письменным столом и прикрыв сверху глаза сложенными козырьком ладонями, Бок внимательно изучал творение Поля Баррюэля [14]14
  Баррюэль Поль (1901–1982) – французский художник и натуралист, автор ряда книг, в частности книги «Жизнь и повадки птиц» (1953).


[Закрыть]. Риперт, развалившись на стуле и поставив ногу на выдвинутый ящик стола, выстругивал разрезным ножом зубочистки из спичек. Ему уже сняли повязку, и теперь на лбу красовался здоровенный лилово-коричневый кровоподтек с грязно-оранжевым обводом, который он осторожно, с легкой болезненной гримасой ощупывал каждые пять минут.

Поскольку Жорж еще не обзавелся собственным столом, Бок уделил ему краешек своего, чтобы он мог вволю исследовать дело Ферро, состоявшее из многочисленных, хотя и разрозненных документов, увы, бедных полезной информацией; вообще создавалось впечатление, что их насовали сюда с единственной целью – сделать папку потолще. Чего тут только не было: старые, заскорузлые газетные вырезки, выцветшие письма, неразборчивые и истертые в прах на сгибах, эскизы генеалогического древа с торчащими во все стороны мертвыми ветвями и многочисленными исправлениями, бледные копии малопонятных юридических актов, невнятные отчеты, подписанные то одним, то другим помощником Бенедетти, дубликаты просьб о продлении срока расследования, направленных этим последним нотариусу. Трудно было найти хоть какой-то намек на смысл или систему в этой бумажной мешанине, напоминавшей кучу нищенского барахла на самом нищенском из прилавков самого нищенского блошиного рынка где-нибудь в предместье; Жорж сдался после третьей попытки разобраться в этом хаосе. Обратившись к Боку, он спросил, как идут поиски птицы, порекомендовал Риперту хорошую мазь от синяков, получил в ответ от обоих короткое бурчание негативного характера, отказался и от попытки завязать беседу, встал и вышел. Риперт взглянул на Бока:

– Как думаешь, найдет он что-нибудь?

– Ты про дело Ферро?

И Бок задумчиво почесал в затылке.

– Ты же знаешь, там больше никого не осталось.

– Да, – промямлил Риперт. – Ну не знаю…

Теперь он занимался тем, что очищал от заусениц лунки ногтей с помощью все того же разрезального ножа. Какое-то время в комнате слышались только шелест страниц, которые мерно переворачивал Бок, томные синкопы танго где-то в недрах здания, отзвуки голосов в проходе между домами, визг автомобильных тормозов на бульваре и сбивчивое цоканье швейцарской машинки в приемной; затем Риперт с кривой улыбкой вяло помахал своим инструментом, наставив его на коллегу.

– На твоем месте я все-таки… – сказал он. – Ну, в общем… Ты бы поостерегся.

– Чего? Кого? – рассеянно откликнулся Бок.

– Ты не боишься, что он возьмет да сам разыщет твою птичку? И как мы тогда будем выглядеть, я тебя спрашиваю?

Оторвавшись от книжки, Бок несколько секунд молча смотрел на Риперта, потом провел своей широкой кургузой пятерней по круглому черепу.

– Это невозможно, – сказал он. – Что Ферро, что попугай – ни там, ни там никому ничего не светит. Такие дела ведутся для одного – чтобы тянуть из клиента деньги, пока ему не надоест платить.

– А я тебе говорю, что этот тип себе на уме, – заявил Риперт. – Ох, не нравится он мне, этот парень!

– Ты преувеличиваешь.

– Вот увидишь! Вот увидишь!

– Ладно, – ответил Бок, – увижу так увижу.

Тем временем Жорж добрался до Национальной библиотеки, пересек широкий двор этого хранилища горючих материалов, на пороге которого читатели с ненормально расширенными зрачками за стеклами своих очков лихорадочно смолили сигареты. Далее он получил временный пропуск в застекленной будочке и прошел по огромному залу печатных произведений в зал каталогов, расположенный в подземном этаже, куда вел двойной белый эскалатор, чем-то смутно напоминавший о московском метро. Там он перебрал множество карточек в поисках трудов, описывающих французскую эмиграцию в целом и в частности, нижнешвейцарскую эмиграцию в Мексику, в XX веке, однако все они отсылали его к таким необъятным материалам и при этом так слабо пересекались, что одно только беглое изучение тома № 3 Гражданского кодекса окончательно убедило его в безнадежности поставленной задачи. Он поднялся в читальный зал и нашел себе местечко, предварительно вручив библиотекарю карточку с шифром одного из романов, которые читал или перечитывал у себя дома по вечерам, перед тем как выключить свет, когда Вероника давно уже спала.

Пока Жоржу искали книгу, он оглядывал просторный зал, обнесенный высокими книжными шкафами с бесчисленными in folio, к которым добирались по сложной системе металлических лесенок и галереек, похожих на трапы какой-нибудь старой подлодки. Да и свет, сочившийся сквозь стеклянный купол, также уподоблял это помещение подводному царству; он почти ничего не добавлял к свету настольных ламп, озарявшему ряды склоненных голов, – ни дать ни взять, гребцы на галерах! Наконец Жоржу принесли заказанную книгу. Он открыл ее, хотя желание читать уже пропало, ибо прямо перед ним уселась молодая женщина.

Эта молодая женщина носила черное платье с крошечными серо-голубыми крапинками, и глаза у нее были серо-голубые, а волосы белокурые; прической она напоминала Энджи Дикинсон в фильме «В упор». Дважды или трижды Жоржу казалось, что он привлек ее внимание сдержанными жестами, которые только он один и замечал. Потом он расстался с надеждой заинтересовать ее, полистал роман, не понял ни одного слова из всех тех, что мелькали у него перед глазами, встал и удалился, оглянувшись по пути на молодую женщину; она не пошевелилась.

Пройдя по улице Ришелье к бульварам, Жорж уже собрался было перейти по «зебре» улицу Четвертого сентября, как вдруг услышал за спиной торопливый перестук каблучков и обернулся: молодая женщина, видимо, покинула библиотеку сразу же после него. На светофоре вспыхнул зеленый свет, и в тот миг, когда Жорж решил подойти к ней, его подхватила волна рванувших вперед пешеходов, из которой он смог выбраться только на другом берегу; молодая женщина успела пройти далеко вперед. Но при этом она несколько раз обернулась и даже – возможно ли?! – с улыбкой взглянула на него; значит, следовало во что бы то ни стало догнать ее, однако она шагала слишком быстро, и он потерял ее из виду. Потом он снова заметил ее на улице Панорам, где она вот-вот должна была скрыться в разветвленной сети переходов позади музея Гревен. Он ускорил шаг, она еще раз оглянулась и, чуть помедлив у витрины, зашла в маленький галантерейный магазинчик. Он перешел на бег и распахнул дверь «Галантереи» прямо следом за ней.

Это была убогая лавчонка: полумрак, сплошные углы и пожилая дама в окружении своих залежалых товаров. Молодая женщина разглядывала образцы тесьмы. Запыхавшийся Жорж стоял перед старушкой, которая спрашивала, что ему угодно; перед тем как ответить, он оглядел полки и сказал: ленты… да-да, именно ленты, немножко лент.

– Каких именно?

– Ну ленты, просто ленты, – повторил Жорж. – Скажем, розовые.

– О, если розовые, то у меня есть очень красивые, из гроденапля.

– Прекрасно, – сказал Жорж, – из гроденапля – это то, что нужно.

Он не осмеливался взглянуть ни на молодую женщину, ни на старую хозяйку лавки.

– Сколько же вам отрезать?

– Совсем немного, – всполошился Жорж. – Ну, например… сантиметров десять.

– Ленты продаются только на метры, месье! – объявила дама.

– Ну тогда десять метров, – смущенно пробормотал Жорж.

Он торопливо заплатил, сгреб купленную ленту и выбежал из лавки; после его ухода молодая женщина в черном платье купила голубую «молнию». Когда она в свою очередь вышла на улицу, Жорж ждал у двери. Он протянул ей пригоршню розовых лент.

– Это для вас, – сказал он.

– О нет, что вы!

– Возьмите, – настаивал Жорж, – они вам пригодятся. Такие всегда на что-нибудь да годны. Мне-то с ними делать нечего.

Размотавшаяся от его неловкого жеста гроденаплевая лента розовым водопадом низверглась на тротуар между ними. Женщина рассмеялась. Ее звали Женни Вельтман, она родилась в Остенде, но в данный момент очень спешила. Жорж едва успел сообщить ей свое имя и сказать, что хочет с ней увидеться и что послезавтра будет ждать ее в баре возле станции «Трокадеро». Почему послезавтра? Почему именно «Трокадеро»? Почему не завтра и не рядом с «Мюэтт», или через три дня у «Телеграфа», или сегодня же вечером в сквере Куртелин близ станции «Пикпюс»? Да потому, что Жорж растерялся вконец и произнес первые же слова пространственно-временного порядка, какие пришли ему на ум, после чего молодая женщина сразу удалилась, хотя издали еще раз взглянула на него с улыбкой и – исчезла.

Это произошло в середине дня, и дальше Жоржу совершенно нечем было заняться. Он прошвырнулся по Большим бульварам, заглянул в пару-тройку недавно открытых, но явно недолговечных магазинчиков, торгующих по низким ценам товарами, реквизированными на таможне, столь же безобразными, сколь и бесполезными. Возле «Бон-Нувель» к нему пристал какой-то человек, норовя всучить часы; их короткий диалог окончился с ничейным счетом. На площади Республики он подошел к лотку с новенькими уцененными книгами, где принялся листать научный труд, посвященный экзотическим птицам, и листал до тех пор, пока продавец не спросил, намерен он купить это или нет; тогда он вернулся домой.

Отперев дверь, он прошел по желтому коридору, увешанному фотографиями с кадрами из фильмов, которые до этого, вероятно, украшали вестибюли многих кинотеатров, ибо их углы были сплошь истыканы кнопками, а кое-где и углов-то не осталось. Снимки представляли сцены любви, сцены насилия и сцены неопределенного содержания; на них нетрудно было узнать Кетрин Хепберн и Бетт Дэвис, Джейн Рассел и Майкла Мейна, Стерлинга Хейдена и Бена Газзара, даже Барбару Стил и Фернанделя и, наконец, Энджи Дикинсон в фильме «В упор», в том эпизоде, где к ней возвращается Ли Марвин.

Из отдушины, пробитой под самым потолком в середине коридора, исходил бледный, чахоточный, мало что дававший свет; обе жилые комнаты были обращены окнами на север, да и тот заслоняла угольно-черная стена. Поэтому Жорж проводил большую часть времени в кухне и только к вечеру заходил в эти комнаты, где почти не было мебели: только кровать, стол, стулья да пластинки; на стенах никаких картин, если не считать репродукции в натуральную величину портрета Сары Бернар кисти Жоржа Кларена, – она висела в самой темной комнате. Он расположился на табурете у окна, выходившего во двор, и осеннее солнце обласкало его, словно в знак утешения за что-то упущенное, или освобождения от чего-то другого, или обещания чего-то третьего, правда, лишь ненадолго.

Он выложил на стол, среди крошек и засохших винных кружков, два грузных тома энциклопедии. Солнечное пятно на его лице наливалось теплом, как зреющая слива. Для начала он поискал в книгах фамилию Вельтман, однако никого с таким именем в этом издании не обнаружил, затем принялся изучать статьи по орнитологии, но тут появилась Вероника.

– Ты уже здесь, – сказала она.

– Нет, – ответил Жорж, – я ещездесь.

– О господи, – вздохнула она.

– Да, это разные вещи, – заметил он, – совершенно разные.

Она исчезла, он закурил сигарету, нежась в теплом столбе света, который движение светила преобразило сначала в конус, заполненный голубоватым дымом, потом медленно и осторожно сузило до луча, а там и вовсе низвело до тоненького острия, высветившего перед тем, как погаснуть, неспешную смену цифр на газовом счетчике. С наступлением полумрака Жорж вышел из дома. И опять стал бродить по улицам, грезя о Женни Вельтман. Она уже поселилась в его памяти образом, светлым воспоминанием – серо-голубым и черно-белым. Он зашагал быстрее. Ему оставалось убить еще целых четыре часа перед вечерним собранием в офисе Бенедетти. И он их убьет.