Текст книги "Чероки"

Автор книги: Жан Эшноз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

30

Фред не угрожал Жоржу своим оружием. Оно тяжело лежало в его руке, не принося практической пользы, но служа простым знаком или напоминанием о том, на чьей стороне сила, – если кого-то вдруг заинтересует этот вопрос.

Вначале они не обменялись ни единым словом. Фред слегка улыбался, но без особой приязни, только во взгляде его горел веселый хитроватый огонек. Трое бритоголовых мужчин у него за спиной явно готовились к схватке. В коридоре послышался шум; в комнату вбежал четвертый жрец.

– Они психуют, – нервно объявил он, – нужно, чтобы кто-то к ним вышел.

– Пускай девчонка уговорит их подождать, – приказал Фред. – Что ей стоит покричать еще немного.

– Да она и кричит, – ответил бритый, – кричит как оглашенная, делает все что может. Но это уже не действует. Их больше не удается сдерживать.

Фред повернулся к Гиббсу.

– Тогда вы идите туда, толкните небольшую речь, заговорите им зубы.

– Но это не было предусмотрено, – возразил англичанин. – И что я должен им рассказывать, как вы себе это представляете?

– Откуда я знаю, – рявкнул Фред, – придумайте что-нибудь. Ага, вот что: раздайте им овощи, они всегда до смерти рады, когда им раздают овощи. Это входит в программу представления. Вообще-то, я всегда оставляю это на самый конец, но, черт с ними, один раз не в счет.

– Да я понятия не имею, как это делается, – пролепетал рыжий.

– Ох, и надоели же вы мне, Фергюсон! – закричал Фред. – Даже на такую малость и то неспособны. Хотите, чтобы дело пошло, приложите хоть минимум усилий. Спросите, наконец, у массажиста или просто следите за ним и делайте то же самое, вот и все. Да идите же наконец!

Англичанин выпрямился, глубоко вздохнул и выпятил челюсть, пытаясь принять решительный вид.

– Ладно, побеседую с ними, – сказал он срывающимся голосом. – Я иду.

И он вышел в сопровождении бритоголового. Фред обернулся к Жоржу, снова улыбнулся, подмигнул и возвел глаза к потолку, словно беззлобно сетовал на слугу или на хозяина:

– Всё здесь на мне, абсолютно всё. Любую мелочь им нужно разжевать и в рот положить.

Он знаком велел троим телохранителям выйти в коридор, прикрыл за ними дверь и подошел к высокому, массивному шкафу, стоявшему в глубине комнаты; боковое отделение шкафа сверху донизу состояло из ящиков. Сунув револьвер в один из них, он вынул из другого бутылку бурбона Barclay и пару бокалов, а из третьего – крошечный черно-серый японский транзистор с большой ярко-красной кнопкой сверху. Наполнив бокалы и поставив их на пол, он уселся на табурет, спиной к стене, указал Жоржу подбородком на один из бокалов, а сам принялся настраивать приемничек, из которого полилась фортепианная музыка, а именно «Sweet and Lovely» в исполнении трио Уинтона Келли [48]48
  Здесь и ниже – названия джазовых мелодий и имена их исполнителей.


[Закрыть]. Потом вытянул антенну, отрегулировал громкость, поставил транзистор рядом с собой и поднял бокал в безмолвном тосте, обращенном к Жоржу, который взбалтывал желтый напиток на донышке своего бокала. Они выпили.

– Слушай, – сказал наконец Жорж, – так дальше не может продолжаться. Что это за история?

– Ну вот, я вижу, ты мне не доверяешь, – огорченно констатировал Фред. – Не волнуйся, до сих пор ты делал все как надо и прекрасно сыграл свою роль. Даже твое сегодняшнее бегство оказалось очень кстати, ты отвлек их внимание в самый ключевой момент.

– О чем ты говоришь, какая роль? – нервно спросил Жорж.

– Та, которую ты должен был исполнить в моих интересах. Тебе вовсе не обязательно знать, в чем она состоит, – наоборот, даже лучше, что ты ничего не понимаешь. Вот и не пытайся понять, просто делай, что я скажу, и все будет о’кей. Поверь мне, эта история тебе только на руку, скоро сам увидишь (и он осушил свой бокал).Ну а как вообще твои дела? Мы ведь давненько не виделись. Правда, ты не очень изменился.

– Ты тоже. Разве что волосы немного…

– Что такое? Что с моими волосами? – вскипел Фред.

Он было вскочил, но тут же опять уселся, подлил бурбона в бокалы и слегка приглушил звук фортепиано, на котором играл уже не Уинтон Келли, а Ронел Брайт.

– Теперь я знаю, где лежат денежки, – я все-таки их нашел. Но это известно только мне одному, даже Гиббс не в курсе. Хочешь, покажу тебе?

Он снова встал и потащил Жоржа к окну.

– Видишь ту скалу? Вон ту, справа, повыше? Они там, запрятаны в глубине колодца. Всё лежит там, абсолютно всё, а это значит много, очень много. Стоит лишь спуститься в эту дыру – и бери сколько душе угодно, даже ты можешь взять, если захочешь… Эй, что это за шум?

А это стрелял инспектор Гильвинек.

По указке Вероники они с Кремье и с Бенедетти в арьергарде отыскали комнату с большой медной кроватью, а оттуда уже вдвоем вышли в коридор, приведший их к «ризнице». Там на них моментально набросилась троица бритоголовых, они размахивали дубинками, офицеры схватились за свое боевое оружие, и Гильвинек выпустил пулю, которая долго металась в рикошетах между стенами коридора, прежде чем упасть на пол в изнеможении, полностью сплющенной от ударов о камень. Затем противники симметрично отошли с боевых позиций в разные стороны и, укрывшись за поворотами коридора, стали думать, что делать дальше.

Фред неторопливо выудил из ящика шкафа свой Taurus. «Сиди здесь, не трогайся с места», – приказал он почти машинально. Жорж пожал плечами и успел осушить свой бокал, пока Фред шагал к двери и приоткрывал ее. Напротив двери, в углу, затаились трое его сообщников, которые встретили своего предводителя жестами, выражавшими беспомощность и панику. Чуть дальше, слева, из «мертвого» пространства торчал краешек черного шерстяного пальто, а рядом, в проеме стены, маячила пола зеленого, совсем новенького плаща.

Фред не колеблясь пальнул в сторону зеленой полы и продырявил ее; Гильвинек яростно буркнул: «Чёрт возьми!», слишком резко отступил к стене, и его шатнуло; Гильвинек выбросил вперед ногу, пытаясь сохранить равновесие, и тут Фред пальнул Гильвинеку в ногу и тоже продырявил ее; Гильвинек опять воскликнул: «Чёрт возьми!», но уже с выражением досады, без видимой ярости, как будто его всего лишь толкнули на тротуаре; он не сразу ощутил боль, однако начал падать, и тогда Фред решил еще разок пальнуть в него, но тут черное пальто начало стрелять во Фреда, и он стремглав кинулся обратно в «ризницу». А бритоголовые так и остались стоять, прильнув к стене, с разинутыми ртами.

Кремье выпустил в сторону неприятеля еще пару-тройку пуль, наугад, затем покинул укрытие и начал медленно отступать к своему напарнику, который теперь сидел на полу, держась за ногу, кривился от боли и плаксиво твердил: «Чёрт возьми, чёрт возьми!» Подобравшись к Гильвинеку, он схватил его за отвороты плаща, выволок из опасной зоны, и они исчезли за первым поворотом из поля зрения бритоголовых, которые, впрочем, теперь воззрились на Гиббса: тот появился на другом конце коридора в растерзанной одежде, с всклокоченными волосами и перекошенным от ужаса лицом. Ворвавшись в «ризницу», Гиббс налетел на Фреда, который притаился за дверью.

– Они хотят меня линчевать! – взвыл он. – Говорил же я вам, что у меня ничего не выйдет.

– А в чем дело? – безмятежно спросил Фред. – Что еще стряслось?

– Настоящий бунт! – выдохнул англичанин. – Кажется, я что-то сказал не так, и это их очень шокировало.

– А она?

– Не знаю, я почти сразу же убрался оттуда. Они готовы были меня растерзать, вы понимаете или нет?

Жорж вскочил на ноги.

– Сиди! – сказал Фред, – тебе лучше остаться здесь. Я вижу, ты собрался к ним, но для тебя это опасно. Тут все дело в жертвоприношении – оно не состоялось, и это их вывело из себя.

– Господи, боже мой! – сердито воскликнул Жорж, – но ведь это твоя мерзкая затея – насчет жертвоприношения, разве нет?

– Что ж… бывают и у меня свои заморочки, – признал Фред. – Но зачем же так грубо?

Дверь снова открылась, и вошла Женни Вельтман. Видимо, она тоже бежала, но от нее исходило сияние, Жорж был ослеплен. С приходом Женни в комнате воцарилось благоговейное молчание, если не считать того, что теперь по радио играл Барри Харрис. Подойдя к шкафу, она открыла его, сбросила за дверцей покрывало Прекрасной Сестры и вынула из ящика собственные вещи; мужчины услышали шуршащие звуки одевания.

Наконец она вышла к ним; на сей раз ее наряд нельзя было назвать особо женственным: куртка «пилот» из темно-коричневой кожи жеребенка, вареные джинсы «501», серый кашемировый пуловер и черные замшевые туфли с острыми носами. Но Жорж взирал на нее с прежним, робким и глуповатым восторгом. Тем временем Гиббс, на какой-то миг утративший самообладание, пришел в себя и начал энергично действовать.

– Уходим! – воскликнул он, бурно жестикулируя. – Этот спектакль слишком затянулся. Найдите деньги, и пошли отсюда.

Фред осторожно обследовал взглядом коридор, впустил в комнату бритоголовых и раздал им револьверы, извлеченные из четвертого ящика.

– Терпение! – сказал он.

31

Бок и Риперт явились на место действия позже остальных. Они перерыли весь дом, комнату за комнатой, обнаружили своего шефа спящим на кровати с медными спинками, решили его не будить. Вероника, охранявшая сон Бенедетти, указала им, где найти офицеров полиции, которых они и обнаружили в коридоре: один стонал, другой хлопотал над ним. Затем они все вместе подвели итог сложившейся ситуации.

– Нужно сейчас же идти туда, – решил Кремье.

– Не спешите, – остановил его Риперт, – дайте нам передохнуть. Мы и так вас еле нашли. А может, мне остаться тут и присмотреть за ним? – предложил он, указав на раненого бретонца.

– Нас и так слишком мало, – скривившись, ответил Кремье.

– Он прав, Кристиан, – признал Бок.

Мужчины проверили наличие оружия, перезарядили его и отправились на «передовую» – первыми Бок и Кремье, за ними, не очень поспешно, Риперт.

Они не сразу решились открыть дверь «ризницы», но за ней никого не оказалось. Потом они услышали какой-то гул; он рос и рос, и внезапно в дальнем конце коридора возникли адепты Луча. Они шли вперед грозным маршем, занимая все пространство коридора и скандируя хором догматы своей веры; их белые одеяния громко шелестели. Трое мужчин тотчас отступили обратно в каморку, и с этого момента события начали разворачиваться с пугающей быстротой.

Бок и Кремье угрожали толпе револьверами, и это произвело должный эффект, однако нападавшие галдели все громче и громче. Риперт присоединился к товарищам по борьбе с некоторым опозданием, испортившим произведенное впечатление, как фальшивая нота отдельного исполнителя в общем оркестре: последовала короткая нерешительная пауза, и один из бритоголовых воспользовался ею, чтобы пальнуть в коллегу Бока. Прогремел выстрел, все вздрогнули, а когда пришли в себя, увидели, что у Риперта больше нет носа: от него осталось кровавое месиво, похожее на багрового паука, раскинувшего ноги во все стороны. Риперт издал дикий вопль, перекрывший весь остальной шум, и эта общая какофония стала до того невыносимой, что Фред, несомненно, желая положить ей конец, инстинктивно тоже выстрелил в Риперта, как убивают надоедливого комара; миг спустя Риперт уже не кричал.

Воцарилась тишина; смолкли даже сектанты в коридоре, явно испуганные этой перестрелкой. Безмятежный голос по радио объявил: «Вы прослушали выступление Кенни Дрю, а теперь для вас играет Фредди Редд». Но не тут-то было: лучисты встрепенулись и снова начали выкрикивать свои лозунги, барабаня в запертую дверь и безжалостно заглушая вступительные аккорды «Jim Dunn’s Dilemma».

И тут Бок увидел, что Риперт мертв. Он не поверил своим глазам. Бок работал в паре с Рипертом целых семь лет и знал, что Риперт то и дело нарывается на пулю, но чтобы вот так вот взять и умереть – нет, такое просто невозможно. «А впрочем… рано или поздно этим должно было кончиться», – подумал он, хотя в тот момент им руководил вовсе не фатализм, а жгучий порыв к мести. Он бросил возмущенный взгляд на Кремье, который тут же разгадал намерение Бока и открыл рот, чтобы крикнуть ему «Не надо!», но тот уже стрелял из своего мемориального револьвера вслепую, не видя, кто и что находится перед ним на линии огня.

Все дружно, в едином порыве, бросились на пол, как пловцы в бассейн, словно это палил не Бок, а стартовый судья в белой бейсболке, что так ясно отражается в хлорированной воде. Фред откатился к полуоткрытому шкафу, лег на живот и нацелил свой Target Master на Кремье и Бока – первый из них пытался успокоить второго, размахивая своим автоматическим пистолетом, но вовсе не думая из него стрелять. Полицейский увидел, что Фред метит в него, и выстрелил на опережение, но промазал; Фред извернулся, как змея, и по-пластунски отполз к дверце шкафа. В ту же минуту дверь «ризницы» рухнула под напором фанатиков, которые ворвались в комнату, сметая все на своем пути, но буквально окаменели при виде Фреда без маски, в непристойной позе.

– Это он! – возмущенно вскрикнул один из них.

– Это не он! – возразил другой.

На самом деле их слова означали одно и то же. «Самозванец! – возопили они, – посланник Тьмы!» Это выражение явно было наполнено для них особым смыслом. «Даскалопулос, сердце Луча! – истерически закудахтала женщина из толпы. – Где он? Где ты?»

Фред воспользовался изумлением лучистов, чтобы еще одним конвульсивным движением прыгнуть в шкаф, который он резко захлопнул за собой. Снова наступила короткая пауза, в течение которой все успели расслышать звяканье внутренней защелки шкафа и приглушенные звуки игры Сонни Кларка из транзистора, который, по примеру всех собравшихся, тоже упал плашмя в ключевой момент паники. Несколько секунд все слушали музыку. Но не все ее, видимо, оценили по достоинству, ибо переполох тут же разразился с новой силой.

Забыв о Боке и Кремье, не глядя на безжизненное тело Риперта, не обращая внимания даже на Прекрасную Сестру и носителя восьмого имени, адепты Луча ринулись к шкафу и начали его взламывать. Ошалевший от горя Бок продолжал машинально щелкать курком своего давно разряженного револьвера. Кремье для начала нейтрализовал бритоголовых и лишь потом привел в чувство Бока; в ту минуту, когда оба они пытались урезонить лучистов, в комнату вбежал запыхавшийся осведомитель Бриффо.

– Где Шапиро? – спросил он.

– Роже, давайте не будем меняться ролями, – строго ответил Кремье.

Бриффо увидел людей, сгрудившихся вокруг шкафа. Бриффо было известно, что в задней стенке шкафа есть потайная дверца, ведущая наружу, о чем не знал никто из присутствующих. Кремье подошел к Гиббсу; тем временем Бок старался вытолкать из комнаты лучистов.

– Господин Гиббс, – сказал Кремье, – я хотел бы задать вам два-три вопроса по поводу некоторых непонятных мне вещей.

Англичанин понурился. За окном уже темнело. Лампочка, свисавшая на проводе с потолка, слегка раскачивалась, заставляя плясать тени людей, которые все еще стояли под ней, не произнося ни слова, как будто они и впрямь слушали грустную песню, исполняемую в эту минуту Лу Леви. Вероятно, радиопередача посвящалась последователям Бада Пауэлла. «И состав совсем неплохой, – подумал Жорж, – хотя зря они забыли про Уолтера Дэвиса».

32

Другие, конечно, скоро подойдут, но пока еще никого нет. Стояло воскресное утро; широкий холодный серый отрезок бульвара Менильмонтан пересекали поперечные аллеи, окаймленные голыми черными деревьями, под которыми пылились угнанные, а затем брошенные машины, отраженные в стеклянных витринах мраморщиков и торговцев цветами у входа на кладбище Пер-Лашез.

Пройдем в ворота: старые женщины с хозяйственными сумками, набитыми цветочной рассадой и объедками для здешних кошек, набирают из-под крана воду в бутылки. Служащий в синей спецовке раздает планы кладбища группе молодых людей. Проходят и другие группы, иногда в черном. Рабочий-подсобник в длинном фартуке и полотняной шляпе везет куда-то влево тачку с увядшими букетами. Трое одиноких мужчин, две пары, девочка-подросток. Вроде бы не так уж мало народа, но кладбище необъятно, люди находятся далеко друг от друга, и им не удается заполнить эту пустоту. Не всегда понятно, для чего они пришли, – то ли прогуляться, то ли навестить кого-то определенного. На часах двадцать минут второго, стоять тут холодновато, смотреть не на что, давайте-ка выйдем.

Вдали появился Бенедетти, медленно шагавший к воротам. Утро он провел на другом кладбище, где хоронил жену, а затем, ожидая погребения Риперта, убивал время в кафе у перекрестка бульвара Шаронн и улицы Терр-Нёв; в глубине зала, на возвышении, стоял бильярд, окруженный столиками. Бенедетти был не очень голоден и съел только крутое яйцо, запив его газировкой. Он расположился слишком близко к бильярду и мешал игрокам; ему намекнули, что хорошо бы отодвинуться, и он пересел подальше. Потом выпил кофе в баре. Клиенты, делавшие ставки, обменивались у него за спиной мнениями о матчах и спортивными газетами, размахивали квитанциями, просили букмекера «шлепнуть печать». В тот момент когда Бенедетти уже почти дошел до кладбищенских ворот, рядом с ним остановилась машина. Вышедшие из машины Бок и Лилиан Бок долго, с чувством пожимали ему руку.

Тем временем через вторые, дополнительные ворота в глубине тупика, замыкающего улицу Реюньон, на кладбище также входил Жорж Шав в сопровождении Дональда и Кроконьяна. Они неторопливо шагали по аллеям (спешить им было некуда), машинально свернули направо, к стене Коммунаров, читая на ходу имена и надписи на стелах. Еще издали, у поворота круговой аллеи, огибавшей в этом месте девяносто седьмой участок, Жорж заметил Кремье, который шел в их сторону вместе с Гильвинеком, опиравшимся на английскую трость; рядом семенила какая-то женщина. При виде офицеров полиции Дональд и Кроконьян скромно повернули к Эдит Пиаф. Жорж в одиночестве продолжил путь до самой могилы Жака Дюкло.

– А, вот и вы, – сказал Кремье. – Ну до чего же огромное кладбище, тут и заблудиться недолго.

– Мне кажется, лучше пройти вон там, – ответил Жорж, указывая в точку, максимально удаленную от голоса великой певицы.

– Да, большое кладбище, – повторил Кремье.

– Сорок три гектара, шеф, – уточнил Гильвинек, обводя вокруг палкой.

– Кончай наконец звать меня шефом, – мягко упрекнул его Кремье. – Ты же знаешь, мы с тобой в одном звании.

Гильвинек обвел Жоржа недоверчивым взглядом сторожевого пса. Сопровождавшая его женщина, белобрысая и коренастая, отличалась таким же багровым лицом, как он сам; вряд ли ее глаза настолько заплыли от одних лишь слёз утраты. Нетрудно было представить, как они с муженьком крепко, с душой выпивают по вечерам в кухне, прежде чем отойти ко сну.

Встречу назначили на Центральном круге, откуда предстояло идти к двадцать восьмому участку, где у родных Риперта, в двух шагах от сердца маршала Мортье, была семейная могила. Когда Жорж и полицейские добрались до круга, там уже стояла группа людей. Здесь были все или почти все, только Дональд с Кроконьяном двигались параллельно основному шествию, прячась за деревьями и памятниками, точно обезьяны, шныряющие в зарослях вокруг разбитого лагеря.

Некоторых пришедших Жорж не знал – наверняка это были родственники усопшего, а среди них пожилая дама в рыжих мехах, физически поддерживаемая насупленным подростком в Perfecto, а морально – низеньким суетливым человечком с тонкими усиками и обликом страхового агента, в бежевом габардиновом плаще и пятнистой бежево-коричневой шляпе с узкими полями и оранжевым перышком, торчавшим из-за ленты. В отличие от подростка он выглядел радостно-оживленным, как будто уговорил клиента подписать страховку на все случаи жизни. Он слегка походил на Риперта – вполне мог доводиться ему братом.

Зато вдовы здесь не было – или же их было две, примерно одного возраста; они старательно избегали друг дружку, но одна из них выглядела более скорбящей, чем другая. Этель о чем-то беседовала с Вероникой, Кремье подошел к Фергюсону – наверное, еще не все выяснил для себя. Какое-то время Жорж неприкаянно брел в этом кортеже, потом присоседился к супругам Бок. «Случайность! – сказал Бок, грустно пожав ему руку. – Просто трагическая случайность!» Он выглядел подавленным, отстраненным и машинально вертел обручальное кольцо, вросшее в его безымянный палец, как старая стяжка.

Наконец подошли к узкой могиле. Могильщики встали по бокам ямы и проворно спустили в нее гроб на веревках. Одна из вдов – та, что скорбела сильней, – бросила туда же несколько живых цветочков, и мужчины взялись за лопаты. Они действовали быстро и умело, с небрежной сноровкой истинных профессионалов и флегматичным спокойствием опытных мастеров. Казалось, они не хоронят покойника, а делают нечто другое: возводят низкую стену или копают ямки под капустную рассаду; в их движениях было что-то и успокаивающее, и одновременно шокирующее.

Тут Жорж Шав обернулся и увидел в десяти метрах от себя Женни Вельтман – новую и победно сияющую, как в первый раз, и, как тогда, в черном платье в серо-голубую крапинку. Она поманила его к себе и скрылась в чаще колонн и «руин», он пошел следом и догнал ее возле второго дополнительного выхода, ведущего на улицу Упокоения. Поодаль, на углу бульвара, стоял автомобиль – громоздкий, старозаветный темно-синий «Ровер»; его хромированные части четко отражали под множеством углов все окружающее. На водительском месте сидел водитель; он не обернулся, когда Женни Вельтман открыла заднюю дверцу и села в машину вместе с Жоржем, который расположился рядом с ней, за спиной шофера. «Ровер» тронулся с места при общем молчании.

На скрещении бульвара Менильмонтан и авеню Гамбетты, которая идет вдоль Восточного кладбища к востоку, стоит трехцветный светофор. Когда машина затормозила на красный свет, шофер нагнулся, вынул из бардачка плоский футляр с кассетой и сунул кассету в магнитолу; из четырех динамиков, скрытых в дверцах машины, полились первые такты «Чероки». Молодая женщина наконец прислонилась к плечу Жоржа. Он поднял глаза и посмотрел в зеркальце заднего вида: там, словно крупным планом на маленьком экранчике, ему улыбались глаза Фреда.

– Вот так, – сказал Фред. – Что будем делать дальше?